***
Смерть, кажется, тоже так думает. Ни Гарри, ни Волдеморт не успевают зайти слишком далеко, прежде чем всё вокруг них снова становится белым. Когда они оба садятся, Волдеморт потирает горло, а Гарри чувствует себя отомщённым, несмотря на то, что его собственное горло тоже саднит. Гарри всё ещё переживает отзвук обратной связи и отвлекающих воспоминаний, которые мелькают между ними из-за интимных отношений их предыдущих сосудов. Кровь Гарри всё ещё кипит от гнева и возбуждения, из-за чего ему трудно смотреть Волдеморту в глаза. Их палочки лежат рядом с ними, и рука Гарри тут же дёргается к ней. В нём горит желание проигнорировать их связь и узнать, кто из них способен выдержать Круцио дольше. Гарри почти уверен, что Волдеморт сломается первым — у него меньше подобного опыта. Кроме того, Гарри умеет лучше использовать их связь, зная о ней намного дольше… Однако сила этого желания кажется чужеродной. С трудом Гарри понимает, что его собственные непостоянные и быстропроходящие эмоции усиливаются его врагом и осколком души этого человека внутри него. Гарри заставляет себя отказаться от этого желания. Не поддаваться сладкому притяжению неистового гнева. Гарри уже давно не испытывал такой бешеной ярости. Это чувство пугает. Складывается ощущение, что он теряет себя. — Это не работает! — ругается Смерть, умудряясь выглядеть странным гибридом расстроенного, разочарованного родителя и угрожающей сущности, которую они неоднократно видели прежде. Левое плечо Гарри начинает ныть. Но дискомфорт заглушается плохо скрытой дрожью страха Волдеморта, вызывающей чувство обиды и злобы. Злорадство, подсказывает ему что-то внутри. Гарри сам никогда не слышал этого слова. Насмешка с другого конца связи подсказывает, кто именно подкинул ему в мысли этот термин. Гарри решительно выталкивает чужака из своего сознания. — Вы должны работать вместе, чтобы положить конец хаосу, который вы создали, а не создавать миллион альтернативных реальностей… — Смерть обрывает себя, как будто сказала лишнего. Гарри не уверен, что понимает, почему прервалась Смерть. Не то, чтобы его это особенно заботило, несмотря на то, что его эта ситуация касается напрямую. Однако Волдеморт, похоже, очень заинтригован сказанным. Впервые в жизни Гарри понимает, что жадное любопытство Волдеморта смехотворно легко распознать. Он вздрагивает от того, насколько это по-человечески. Эта эмоция выглядит странно тревожно на его чудовищном лице. Смерть переводит взгляд на Гарри, сначала задумчивый, потом весёлый. Этот взгляд не предвещает ничего хорошего.***
Этот первый вдох перед открытием новых глаз, кажется Гарри уже привычным. На всякий случай он готовится к боли, приоткрывая глаза. Он в детской. Обои выдержаны в нейтральных оттенках зелёного и кремового. За окном темно. Его сосуд вот-вот оставит малыша в кроватке, чтобы тот уснул. По коже Гарри пробегает холодок от плохого предчувствия. Этого не может быть! Он уверен в том, что увидит, ещё до того, как смотрит в кроватку. Малыш — Теодор, как подсказывают ему воспоминания сосуда, — засыпал, но теперь снова бодрствует. На Гарри смотрят непонимающе моргающие большие глаза с круглощёкого лица его сына. Жутко умные глаза для годовалого ребенка. Конечно же! Лорд Волдеморт. Ребёнок. От нервного смеха Гарри брови малыша нахмуриваются, а глаза опасно сужаются. Самый опасный человек из ныне живущих заточён в пухлом тельце, окружающем хрупкие кости человеческого младенца. При всех её недостатках у Смерти определенно есть чувство юмора. Виски Гарри сжимает болью. Её не должно быть! Связь всегда была подавлена, когда они находились в других телах. Предметы в детской начинают греметь. Гарри чувствует, как тень удушающей темной магии расстилается по комнате, искажая все, к чему прикасается. Гарри с тревогой достаёт свою волшебную палочку — к счастью, в этом теле он волшебник. Заклинание щита накладывается до того, как Гарри осознает это. Мириады заклинаний замирают на кончике языка Гарри, и он готов к любой атаке Волдеморта. Появляется странный ритм, в котором какофония звуков внутри комнаты нарастает, но внезапно маниакальный блеск глаз малыша сменяется замешательством. Странная дрожь пробегает по сосуду Волдеморта, а затем грохот резко прекращается. Протего Гарри исчезает. Почему Волдеморт не нападает на него? Малышу явно не хватает палочки, но Гарри видел, как Волдеморт и без палочки творил чудеса магии, о которых Гарри мог только мечтать. Жалобный звук вырывается из маленького человека, и вдруг ножки мальчика начинают дрожать, его глаза стекленеют, а тело наклоняется в сторону, как будто невидимые нити, поддерживающие его как марионетку, исчезают. Какой-то отцовский инстинкт заставил Гарри броситься к кроватке, вцепившись пальцами в окрашенное дерево перил. Маленькое тельце лежит на боку, лицо ребёнка бледное, но грудь заметно поднимается и опускается, что немного успокаивает Гарри. О. Сосуд Волдеморта не выдержал физическое напряжение от использования беспалочковой магии Темного Лорда. Тёмные ресницы трепещут на бескровных щеках. Маленькое тельце вздрагивает, делая более глубокий вдох, и глаза малыша открываются. Сначала он выглядит сбитым с толку, а потом во взгляде снова появляется знакомая искорка ненависти. Тогда и наступает момент слабости; момент обжигающей мстительности, заставляющий Гарри поднять палочку. Его рука тверда, хотя Гарри чувствует, что так быть не должно. Желание причинить Волдеморту боль не ново, но никогда прежде Волдеморт не был таким беззащитным. Гарри фокусируется на глазах малыша — они расширяются, часть ярости уступает место удивлению. Он почти ощущает мучительную сладость своей мести. Несмотря на то, что это тело никогда не подвергалось проклятию Круциатус Тёмного Лорда, его разум помнит это ощущение с поразительной чёткостью. Но затем гримаса страха и удивления покидает лицо сосуда Волдеморта. Бледно-розовые губы мальчика изгибаются в улыбке. Взгляд малыша, как будто подначивают его. Если бы малыш мог насмешливо усмехнуться, именно так Гарри и охарактеризовал бы его лицо. Гарри колеблется. Отвращение — первая эмоция, которая захлёстывает его. С каких это пор он может так легко думать о том, чтобы причинить кому-то боль? Гарри помнит времена, когда единственным «атакующим» заклинанием в его арсенале было Экспеллиармус. Когда он в последний раз был сбит с толку случайным применением насилия, которое Волдеморт и его последователи использовали для достижения своей цели? Когда он перестал считать Тёмными тех, кто использовал тёмные заклинания, если это нужно было для достижения его цели? Он почти не узнает самого себя. Его палочка падает на пол с громким стуком. Стыд — вторая эмоция, которая затапливает его. Этот малыш может быть сосудом для разума Волдеморта, но, тем не менее, его тело беспомощно и не виновато. И оно не в силах себя защитить. Убийство Волдеморта наверняка выбросит их из этих сосудов, но какой в этом смысл? Чтобы нанести удар своему заклятому врагу? Смерть просто снова отправит их в новые сосуды. Гарри приходит в голову мысль, от которой его начинается тошнить. Раньше у него действительно не было времени обдумать последствия их действий, потому что едва оказавшись в новых телах и узнав друг друга, они тут же бросались друг на друга с намерением убить. Но теперь, когда у Гарри появилось время на размышление, он понимает, что не знает, остаются ли воспоминания об их пребывании в их телах у сосудов после того, как Гарри и Волдеморт по велению Смерти покидают их. Он убил того человека на Косой Аллее, чтобы защитить себя от Волдеморта? От этой мысли начинает мутить. Его взгляд снова невольно останавливается на сыне его сосуда. Малыш же уже не пытается поддерживать зрительный контакт, изо всех сил пытаясь сесть — Волдеморт, конечно, умеет это делать, но его тело ещё нет. Разочарованный звук вырывается из тела, когда оно сваливается в недостойную кучу. Маленькое личико искажается в сердитой гримасе, щёки надуваются. В результате выражение лица кажется милым, а не угрожающим. И Гарри понимает, что не сможет оставить этого ребенка с воспоминаниями о том, как его мучил родитель. Он не должен был даже думать об этом. Малыш снова смотрит на него, склонив голову в устрашающе расчётливой, понимающей манере, которая пугающе не соответствует возрасту тела его сосуда. Гарри вздрагивает от вращающихся в его голове мыслей. Никогда ещё он не был так рад тому, что они не могут читать мысли друг друга, находясь в других телах. В противном случае, он точно знает, что Волдеморт пришёл бы в восторг, если бы узнал о низменном желании Гарри отомстить. Никогда ещё Гарри не чувствовал себя так близко к Тёмному Лорду, никогда ещё не был так похож на него. Честно говоря, Гарри откровенно пугает, что он мог испытывать такие эмоции самостоятельно. Прежде он никогда не думал, что сам сможет чувствовать безумную жестокость, прожигающую насквозь, а не только отголоски этой эмоции через их связь. Гарри вздрагивает, ужасаясь самому себе, и оставляет ребенка в одиночестве. Он вырывается из дома, бесцельно бродя по незнакомым улицам. Его разум цепенеет на некоторое время, но, в конце концов, телесные ощущения приводят его в себя. Первое, что он замечает, это лёгкий моросящий дождь, из-за которого он дрожит в своей слишком тонкой рубашке. Второе — это странные взгляды, которые он ловит на себе. С осторожностью он рассматривает своё незнакомое тело и вздыхает. Неудивительно, что люди так пялились на него. Его тонкая белая рубашка стала прозрачной под мелкими каплями дождя. Гарри ныряет в пустой переулок. Там он видит мусорные баки, в которых лежат ненужные вещи. Он замечает кусок рваной ткани в одном из баков — с чистящим заклинанием он справится, но трансфигурация, необходимая для создания куртки, вероятно, выходит за рамки его возможностей. Он проклинает свою невнимательность к любому предмету, кроме Защиты от Тёмных Искусств. И ведь именно Волдеморт заставил его жизнь пойти по такому пути. Однако гневные мысли быстро рассеиваются, и Гарри остается холодным и усталым. Несмотря на это, при мысли о возвращении домой его желудок переворачивается. Он ещё не готов. Он вздыхает. Согревающее заклинание должно помочь ему согреться, и он сможет просто игнорировать странные взгляды, бросаемые на него. Гарри направляет незнакомую палочку из тёмного дерева на себя и бормочет заклинание, прежде чем снова сунуть её в карман. Затем он принимает решение и отправляется на поиски оставшихся кусочков головоломки, которыми является эта жизнь. Он узнаёт, что он — отец-одиночка, что мать этого ребёнка умерла в родильном доме. Погружаясь в воспоминания своего нового тела, он осознает абсолютную, всеобъемлющую любовь отца к своему сыну. Это резко противоречит его собственным намерениям и эмоциям. Это также окончательно уничтожает для него возможность прекращения этой реинкарнации одним зелёным проклятьем. Он кратко обдумывает вариант с авадой. В конце концов, Гермиона назвала бы его решение «гуманным вариантом». Искушение закончить всё это становится особенно горьким, когда он понимает, что таким образом он несправедливо покончит с жизнью этих сосудов, особенно ребенка, тело, которого в настоящее время занимает Волдеморт и которое ещё даже не жило. Его же сосуд просто не сможет пережить этот «лёгкий» выход. Он мог бы избавиться от ребёнка, отдав его кому-нибудь, размышляет он, пробираясь сквозь толпу ничего не подозревающих магглов. Однако это только отсрочит решение проблемы — Волдеморт найдёт его, как только его тело сможет уверенно двигаться. Кроме того, Гарри чувствует, как его желудок скручивается от чувства вины даже при одной мысли о том, что им в конце концов позволят покинуть эти сосуды, а детство ребёнка будет разрушено только потому, что он проявил слабость… Гарри ругается, игнорируя возмущённые взгляды родителей с детьми на улице. Среди толкающихся людей, затаив дыхание, стоит одинокая фигура в тёмной одежде. Этот вариант может сработать. Гарри холодно, несмотря на согревающие чары. Может быть, они истощились? Нет. Он всё ещё чувствует покалывание магии на своей коже. Гарри вспоминает, почему обычно ему не нравилось использовать это заклинание. Он повторно применяет его на всякий случай. Возможно, он мог бы позаботиться о ребёнке и игнорировать тот факт, что человек, живущий внутри его тела, был Волдемортом. Он снова вздыхает, сожалея о своём положении. Если бы он был более решительным, его жизнь в этом сосуде могла бы быть лёгкой или, по крайней мере, более лёгкой, чем была прежде. Но он знает, что не сможет поступить так, если намерен когда-нибудь снова посмотреть на себя в зеркало и не испытать при этом отвращения. Таким образом, Гарри осторожно, хотя и с некоторой неохотой, возвращается в детскую. Он тихо подходит к кроватке, прежде чем понимает, что в соблюдении тишины уже нет необходимости. Малышу удалось встать, хотя он всё ещё вынужден опираться на бортик, чтобы не упасть. Малыш — его сын — смотрит, как он приближается, немигающими большими глазами, не упуская ни единого движения Гарри. Наклоненная голова, умный, выжидательный взгляд делают его похожим на взрослого мужчину. Этот образ резко контрастирует с толстовкой с лягушками и ярко-зелёным комбинезоном, надетыми на него. Гарри не может справиться с истерическим смехом, подступающим к горлу. Он позаботится об этом воплощении Тёмного Лорда! Кто вообще мог подумать, что такое будет происходить в его жизни? Что ж. Гарри находит в себе необходимые силы и делает последний шаг, чтобы остановиться перед кроваткой. На этот раз Гарри позволяет чужим — его сосуда — чувствам любви и заботы, бурлящими в нём, завладеть его собственным сознанием. Он осторожно тянется к маленькому ребёнку. Большие серо-голубые глаза, обманчиво невинные, смотрят на него, пока он неловко держит его перед лицом. Неумение самого Гарри обращаться с детьми не способны исправить даже доведённые до автоматизма навыки его нового тела. Гарри вздрагивает, рефлекторно сжимая ребёнка покрепче. И что теперь делать? Выражение лица малыша искажается в оскале, кожа сморщивается над милым носиком-пуговкой. Крошечные нежные ручки тянутся к его лицу. Гарри задумывается, не может ли это быть ловушкой, но пока он размышляет, малыш начинает дёргаться с нетерпеливым выражением на своём личике. Его выражение лица снова совсем не подходит ребёнку. Неохотно Гарри подносит ребёнка ближе. Оказавшись в пределах досягаемости, рука целенаправленно касается его лица. Бьющееся, пульсирующее тепло вспыхивает между ними. Оно кажется почти живым. Затем Гарри одолевает чужое разочарование и грызущий голод. Рука отпускает его лицо. Гарри дезориентированно моргает, открывая глаза. Вместо безопасного расстояния, на котором он раньше держал ребёнка, теперь ребёнок прижат к его груди. Тепло всё ещё ощущается, но намного слабее, возможно, из-за того, что их тела разделены тканью одежды. Гарри на мгновение теряется от осознания того, что… ребёнок голоден. Ребёнок в его руках снова хмурится и протягивает руку, выказывая своё нетерпение. Но Гарри вытягивает руки с ребёнком перед собой, не желая чувствовать эту странную связь между ними чаще, чем это необходимо. Он раздражённо ворчит из-за того, что ребёнок постоянно шевелится, и просматривает воспоминания своего сосуда, чтобы узнать информацию, необходимую для кормления ребёнка. Готовя молочную смесь, он желает вернуться в те годы, когда он не подозревал о крестраже, живущем внутри него. Как только малыш накормлен, его веки сразу тяжелеют. Гарри кладет его обратно в кроватку. Он проводит дрожащей рукой по своим спутанным волосам. Всё не так уж плохо. Наверное, он сможет со всем этим справиться. Скорее всего, он не сможет избавиться от своего ужасного желания убить ребёнка, но, по крайней мере, пока Гарри сильнее Волдеморта в этом воплощении, он сможет держать себя в руках. Гарри думает обо всём этом, смотря на маленького человечка, спящего в своей нелепой пижаме в кроватке. Он вздыхает и выходит из комнаты. Гарри знает, что время спокойной жизни ограничено. Он видел, как малыш задумчиво смотрит на его палочку. Пока что они в безвыходном положении. Возможно, они покинут эти сосуды до того, как Волдеморт получит шанс напасть. Они никогда не оставались в телах надолго. Его плечо покалывает. Конечно, с ним всё будет в порядке, думает он, прежде чем заснуть беспокойным сном в чужой постели. Но всё же, чего они должны добиться, находясь в этих телах?***
Как оказалось, Смерть намерена удерживать их в этих воплощения намного дольше, чем предполагал Гарри. Хуже всего оказалось то, что даже без магии, способности ходить и даже возможности контролировать работу кишечника ребёнок превращает жизнь Гарри в сущий ад. Даже спустя месяцы их затруднительного положения, Волдеморт не колеблясь показывает Гарри своё недовольство тем, что ему приходится полагаться на него для выживания. К счастью, Волдеморт ничуть не больше Гарри любит использовать их связь. Но это никоим образом не мешает ему сообщать через неё Гарри обо всех своих потребностях. Он кусает Гарри, как только у него появляются зубы, он оказывается привередливым едоком, презирающий продукты, которые с удовольствием ел накануне, он не дает старшему волшебнику спать в течение долгих утомительных ночей, закатывая истерики с ликованием, которого сложно ожидать от вообще-то взрослого волшебника. Не раз у Гарри возникало искушение утопить этого маленького говнюка в ванной. Но вместо того, чтобы сделать это или хотя бы уйти, он уговаривает ребенка пойти на компромисс. Однако, в конце долгого дня Гарри готов признать, что он тоже хотя бы частично виноват в их взаимной каждодневной ненависти: он начинает называть его Волди. Он раздражает самого тёмного волшебника всех времен, ведя себя с ним, как с ребёнком, восхищаясь его детской внешностью. Волдеморт, очевидно, ненавидит это. Несмотря на то, что одна часть Гарри получает удовольствие от того, как старший волшебник драматично страдает в теле младенца, другая его часть, ничуть не меньше предыдущей, с тревожной лёгкостью берёт на себя заботу о ребёнке. Иногда Гарри требуется слишком много времени, чтобы отличить свои желания от желания своего сосуда и вернуться в свою постель без ребёнка. Сильнее пугает только постоянное стремление к их расцветающей каждый раз в груди теплой связи. Сначала Гарри предполагал, что его приятные ощущения при прикосновении к ребёнку, связаны с чувствами его сосуда. Это предположение вызывает тревогу, поскольку это чувство было похоже на то, которое он обнаружил в своем предыдущем сосуде. Последняя мысль была единственной, которую Гарри решительно отодвинул в сторону, решая не думать о ней дальше. Вместо этого он предположил, что причина, по которой только он чувствует себя хорошо, когда они вступают в контакт, заключается в том, что он хранит осколок души Волдеморта. В конце концов, Гарри понимает, что это предположение во многом не соответствует действительности. Независимо от того, насколько Волдеморт притворяется, что презирает это, каждый раз, когда его сосуд устаёт и его контроль над телом ослабевает, малыш почти инстинктивно зарывается в грудь Гарри. Тепло приносит спокойствие. Гарри считает, что сохраняет достоинство у них обоих, делая вид, что не замечает этого. Ну что ж. По крайней мере, время, проведённое в этих сосудах, проходит не скучно. Поскольку Смерть продолжает отказываться освобождать их, Гарри оказывается в рутине будничных ежедневных дел, таких как кормление из бутылочки своего подопечного и смена подгузников Тёмному Лорду. В конце концов, они оба входят в ритм, который постепенно превращает раздражение Гарри поведением своего заклятого врага в нежное раздражение. Помогает то, что малыш совсем не похож на монстра с бледным лицом и обжигающе-красными глазами из ночных кошмаров Гарри. И что сам Гарри стал настоящим мастером стратегического использования связи, чтобы убаюкать маленького дьявола. К сожалению, эта стратегия работает хуже, когда сосуд Волдеморта бодрствует. Показательный пример: умоляющие глаза Гарри встречаются с совершенно равнодушным взглядом Волди, когда Гарри пытается уговорить его съесть помидоры. Гарри в такие минуты хочется рвать на себе волосы. Как только тело Волдеморта обретает способность сидеть, он углубляется в литературные изыскания с таким рвением, которому Гарри никогда не сможет подражать. Осознание того, что Волдеморт — книжный червь, так же удивительно, как и до боли знакомо. Воспоминания о них, о Золотом Трио, в Хогвартсе, когда там ещё было безопасно, нахлынули на него. Ностальгия со вкусом конфет Берти Боттс и запахом остатков сожжённых карт в воздухе после особо удачного раунда во Взрывающиеся Карты. Теперь дни Гарри проходят в обществе сумасшедшего тёмного волшебника. По иронии, того самого, который положил конец его весёлым и лёгким денькам, а теперь сидит напротив и выглядит спокойным и сосредоточенным. Гарри сразу же пытается бороться с возникшей рутиной. К сожалению, Волдеморт может быть очень убедительным, если чего-то хочет, даже находясь в ловушке тела ребёнка. Поэтому Гарри мудро решает проиграть эту конкретную битву и позволить одетой в пижаму малявке читать гору книг каждый день. Он может уничтожить рутину другими способами. Гарри не знает, замечает ли Волди его ностальгическую меланхолию или нет, но не скрывает своего враждебного отношения к другому волшебнику за то, что тот отнял у него всё это — возможности, друзей и шанс на неиспорченное детство. Он, может быть, вообще никогда не вернётся в свою привычную жизнь. Эта мысль причиняет боль. Гарри требуется немало времени, чтобы осознать и принять эту горькую правду. Но теперь, когда он это сделал, эту мысль невозможно отбросить. Может быть, именно поэтому он не очень хочет помогать Волдеморту в его исследованиях. Волдеморт бросает на Гарри, который бездельничает на диване, оперевшись ногами о стену, испепеляющий взгляд. Гарри кривится и разжигает камин быстрым взмахом палочки и тихим бормотанием Инсендио. И если его заклинание пролетело слишком близко к голове малыша, что ж… Гарри будет заявлять о своей невиновности, пока не будет доказано обратное. Волди хмурится на его выходки и отворачивается к своей книге. — Если бы мы только знали, в чём смысл этого… упражнения! — раздраженно сокрушается Тёмный Лорд заключенный-в-ребёнке, и Гарри вынужден признать, что его речь звучит поистине очаровательно. Хотя Гарри и сочувствует разочарованию трёхлетнего ребенка, он берёт гриб из тарелки Волди в надежде, что тот соблаговолит съесть что-нибудь, приготовленное Гарри. Всегда нужно надеяться на чудо. Надменный отказ Волди ожидаем, но задумчивое выражение, которое замирает на его лице — нет. — Что сказала Смерть? Мы создали трещину в пространстве и времени… Исправьте хаос, созданный вами… — Волди перефразирует загадочные указания Смерти, и его очаровательная шепелявость борется с плохой артикуляцией. — Какой хаос? — он размышляет дальше. — Мы оба были его причиной… Гарри чувствует приближение головной боли. — Да, — огрызается он, — но, как мы неоднократно обсуждали… — До тошноты… — вмешивается гаденыш, невинно ухмыляясь. Гарри глубоко вздыхает, подавляя вспышку раздражения из-за упрёка насчёт его малого словарного запаса. — Как мы неоднократно обсуждали до тошноты, — шутит он — …мы не согласны в том, что именно является этим хаосом… — это был вопрос, который они часто обсуждали. Волдеморт важно кивает. — Если предположить, что Смерть имела в виду крестражи… — начинает Волдеморт. Голова Гарри резко поднимается. Раньше он предполагал, что Смерть могла обидеться на крестражи Волдеморта. Малыш после его гипотезы даже начал читать книгу о магии души. Гарри предполагал, что эта его идея была отвергнута, как только Волди закончил книгу, и больше не поднимал её. Теперь оказывается, что Волдеморт увидел достоинства этой идеи и просто решил не говорить об этом Гарри. Из-за гордости. Гарри намеренно ослабляет хватку на разноцветной ложке. Он уже давно понял, что не заставит Волди сотрудничать, если будет отмечать каждую его ошибку и недостаток. — Хорошо, — медленно говорит он. — Если предположить, что хаос, о котором говорила Смерть, был создан крестражами… Мы ничего не сможем сделать с этой конкретной проблемой, я прав? Не похоже, что есть способ исправить крестражи в твоей душе, — говорит он, наслаждаясь раздражительным хмурым взглядом малыша, которым на него смотрят. Гарри тихо смеётся над предсказуемостью ребёнка. Волдеморт, который совершенно не впечатлён, конечно же, игнорирует кусок брокколи, парящий перед его лицом. — Это расщепление души. Термин «крестраж» относится к сосудам упомянутых осколков души… Терминологию нужно знать, Гарри, — полушипит-полушепелявит малыш. Гарри вздыхает, прекрасно понимая, что ему не следует подначивать малыша. Только не тогда, когда он фактически признал, что Гарри был изначально прав в своей гипотезе. Ну, практически признал. Достаточно прямо, чтобы удовлетворить его мелкое чувство догматизма. — Я слышал, что раскаяние позволяет душе снова слиться, — с сомнением говорит Гарри. Он помнит морщинистое седобородое лицо Дамблдора, который всегда восхвалял невероятную силу любви, якобы способную победить всё. Гарри задается вопросом, когда он стал таким циничным. Волдеморт выглядит таким же не убеждённым, только с небольшим количеством дополнительной насмешки. Малыш берёт кусочек яблока, который, как он утверждал, ненавидел всего три дня назад. — Хммм, возможно, это удовлетворило бы желание Смерти уменьшить… хаос, — размышляет Волди, после того, как заканчивает жевать с самым изящным видом из возможных. По тому, как мальчик сжимает губы, говоря последнее слово, Гарри понимает, как мало Волдеморт ценит свой подвиг по созданию семи крестражей, которые называет просто хаосом. Гарри в замешательстве. Такое отношение расходится с ожиданиями и представлениями Гарри. — Что ты имеешь в виду? — раздражённо спрашивает Гарри. Малыш задерживает свой взгляд на Гарри, глядя ему куда-то в нос. — Разве это не очевидно? — спрашивает он, и его мелодичный голос звучит почти не оскорбительно. Гарри смотрит в уже знакомый потолок. — Сделай это ещё более очевидным, — говорит он сквозь стиснутые зубы. Затем он заставляет своё лицо растянуться в фальшивой умоляющей улыбке. Честно говоря, Гарри шокирован тем, что Волдеморт вообще раздумывал над этим — он думал, что Тёмный Лорд ни в коем случае не захочет отказываться от своих крестражей. Видимо, его замешательство заметно, потому что ребёнок надменно насмехается над ним. Волди притворяется, что относится к созданию крестражей неоднозначно. Серьёзно? Как будто это выглядит правдоподобно. Гарри знает, что это фарс. Он помнит момент, когда осколок души Волдеморта снова прикрепился к Гарри. Момент наступил резкой волной, натиском эмоций и мыслей Волдеморта. Отчётливый голос, который замолчал с тех пор, как он отправился на встречу с Тёмным Лордом в Запретный Лес, снова появился в его голове. Голос, который Гарри всегда считал частью его самого. В тот момент он почувствовал удивление мужчины от возвращения чувств. Наверное, это сравнимо с фантомной конечностью. Той, по которой он никогда не скучал. А он этого не делал, не так ли? Осколок души, застрявший глубоко внутри Гарри с тех пор, как Тёмный Лорд попытался убить его, остался незамеченным Волдемортом. Гарри испытал чужое острое удивление, когда Волдеморт обнаружил его существование. К мужчине в тот момент пришло осознание того, что с его душой что-то не так. Она была слишком онемевшей, слишком изуродованной, чтобы он смог почувствовать момент откола ещё одного осколка своей души. Волдеморт обеспокоен. Очень сильно. Его беспокоит мысль, что, поскольку он пропустил этот момент, не исключено, что он мог упустить и другие важные секреты. Гарри полагает, что его отчаянное желание бессмертия боролось с непризнанным страхом, что расщепление его души не только приковало его к существованию. Его поражение, думает Гарри, неумолимо приближается, и ему нужна помощь. Но Волди, конечно же, отвергает её. — Если бы я уменьшил количество крестражей, мне всё равно было бы гарантировано бессмертие… Одного-двух, а может и трёх крестражей, конечно, будет недостаточно, чтобы погрузить этот мир в хаос, — размышляет мальчик, сверкая серо-голубыми умными глазами. Гарри считает, что небрежность этого человека в обсуждении состояния своей души, которую жестоко разрывают на части, немного неуместна. Но малыш пристально смотрит на него, заставляя Гарри отказаться от комментариев. Он прикусывает язык и вместо этого умоляюще поднимает вилку с едой, прежде чем окончательно сдаться. Он кладёт детскую вилку обратно на тарелку Волди, громко вздыхая. — Положительным побочным эффектом будет то, что ты не будешь сумасшедшим, — небрежно упоминает Гарри. Волдеморт, как и следовало ожидать, не оценивает его шутку. — Но мне казалось, что создание крестража необратимо, — вопросительно говорит Гарри, хорошо понимая, кто из них, несмотря на внешний вид, является экспертом в вопросах разделения души. — Это правда; нельзя собрать душу после того, как она была расколота… — размышляет ребёнок, задумчивое выражение резко контрастирует с его мягкими детскими чертами. Выражение лица ребёнка очаровательно, и Гарри, конечно же, говорит ребёнку об этом, щёлкая его по крошечному носу. Тёмный взгляд Волдеморта, обещающий немедленное убийство — единственный ответ другого волшебника. Гарри очень рад, что их связь в сосудах не так сильна, потому что в противном случае Волдеморт бы понял, насколько правдивыми стали комплименты Гарри. Мальчик сидит в своём детском стульчике с прямой спиной, очень похожей на осанку Волдеморта, большая голова лежит на его пухлых руках, взгляд задумчиво смотрит куда-то в пустоту. Гарри, отчаявшийся накормить своего… сына, начинает есть свою, уже остывшую еду. В конце концов мальчик поворачивается к нему и имеет наглость выглядеть потрясённым дерзостью Гарри, пренебрегающего кормлением своего ребенка. Гарри снова борется с желанием придушить ублюдка. Не прошло и недели после этого случая, как в одну из ночей Гарри обнаруживает себя сгорбившимся на диване, слушающим разглагольствования Волдеморта. Маленькие голубые огоньки, которые Гарри научила создавать Гермиона, весело потрескивают в углу гостиной. Они — единственное, что он себе позволяет, чтобы напомнить о возвращении домой. Почему же этот момент, который он проводит со своим заклятым врагом, так сильно напоминает ему о лучшей подруге, что ноет сердце? Некоторое время назад Волдеморт приказал Гарри купить ещё несколько книг, и теперь перед одной из них лежит малыш. Брови Волди сосредоточенно хмурятся, когда он наклоняется, чтобы сообщить Гарри о своей теории: — Я нашёл подтверждение тому, о чём мы говорили раньше: создание крестража действительно необратимо, — Гарри вздыхает и смотрит на синие огоньки в углу комнаты. На связь с тем, что он потерял. Почему именно он? Какое ужасное преступление он совершил, чтобы оказаться в ловушке, вновь переживая эти бесконечные перевоплощения со своим врагом? — Но… — и малыш Волдеморт выглядит странно задумчивым прежде чем продолжить говорить, — есть теория о времени. Она создана магглами, признаю… — он не выглядит довольным этим признанием, но, видимо, эта теория действительно хороша, потому что Волдеморт продолжает: — Это называется эффектом бабочки. Это один из аспектов теории хаоса… — говорит Волдеморт, как будто хоть какое-то из произнесённых им слов должно что-то значить для Гарри. Волдеморт видит его непонимание и вздыхает. — Эффект бабочки — это зависимость от начальных условий, при которой даже небольшое изменение в детерминированной нелинейной системе может привести к большим изменениям в будущем… — цитирует он, что слабо помогает Гарри понять его. — Даже самое малое изменение начальных условий может привести к совершенно другому результату… — слова Волдеморта полны снисходительности. Гарри моргает. — Возможно, нам удастся предотвратить создание некоторых крестражей, тем самым мы сможем случайно повлиять на наше будущее в достаточной степени, чтобы Смерть согласилась нас отпустить. Более того, мы могли бы продолжать жить своей жизнью, ненавидя друг друга дальше, без дальнейших вмешательств Смерти. В полумраке комнаты Смерть почти дрожит от предвкушения. Понимание наконец-то накрывает Гарри с головой. — Это всё, конечно, только возможно, только гипотетически при условии, что ни интерпретация Эверетта, ни теория Детерминизма не применимы в данном случае… — говорит Волдеморт. — Конечно, — голосом, полным сарказма, говорит Гарри. Он уверен, что Волдеморт делает это специально, — используй и дальше непонятную терминологию, чтобы чувствовать своё превосходство. — означает ли сказанное то, что, по его мнению, это может означать? — Я не буду даже пытаться объяснять тебе тонкости теорий, но основы должны быть достаточно простыми, чтобы понять их смог даже ты, — надменно усмехается малыш-Волдеморт. Гарри делает вид, что не замечает оскорбления. — Больше никаких подгузников? — спрашивает он, почти не в силах поверить в это подозрительно простое решение. Глаза Волдеморта опасно сверкают. — Именно! — соглашается мальчик, улыбаясь по-акульи. Гарри едва подавляет дрожь. Опасно легко забыть, что малыш не так безобиден, как кажется на первый взгляд. Несмотря на то, что они провели вместе в своих нынешних сосудах более двух лет — самое долгое время, которое они пробыли в одних телах — и заключили своего рода перемирие, Гарри всё ещё следует сохранять осторожность. Он позволяет себе на несколько мгновений обдумать соблазнительный в своей простоте вариант, что предложил Тёмный Лорд. Он кажется подозрительно лёгким. Гарри теряется в сомнениях и ищет подвох. — А почему, Волди, ты согласен на такой вариант? — он не может себе представить, чтобы Волдеморт, которого он знал, когда-либо согласился даже подумать об избавлении от любого из своих крестражей, своей связи с бессмертием. Должно быть что-то ещё. Какой-то скрытый мотив. Должен ли он предложить Волдеморту отказаться от всех крестражей? Даже не произнося это предложение вслух, он почти может видеть убийственный взгляд малыша. В реальности глаза ребёнка вспыхивают гневом из-за прозвища, которое Гарри навязал ему с тех пор, как они оказались в этих телах. Лицо мальчика принимает выражение, которое могло бы быть на взрослом лице, но на его детском пухлом личике выглядит комично. Гарри воркует и тянет малыша за щеку. Он милый. И симпатичный, пока безобидный в ловушке детского мягкого тельца. Глаза мальчика на мгновение обещают боль, прежде чем черты его лица снова разглаживаются, не оставляя следов тяжёлого нрава Тёмного Лорда. Гарри чувствует, как на него наплывают волны смеха. Тёмный Лорд действительно беспомощен в этом теле, Гарри должен наслаждаться всей этой ситуацией и самим ребёнком как можно дольше. В этом, кстати, тоже есть проблема. За последние два с половиной года Гарри перестал бояться своего заклятого врага. Не так давно Гарри без колебаний попытался бы убедить Волдеморта отказаться от всех своих крестражей. Он бы перепробовал все способы, чтобы убедить его отказаться от них. Теперь же он гораздо лучше понимает характер Волдеморта. Он точно знает, что все его попытки убедить Волдеморта отказаться ото всех крестражей будут бесплодны и только ухудшат и без того шаткие отношения между ними. Это нормально, что он отбрасывает свою главную цель — победу над Волдемортом — ради сохранения некоего подобия мира в их отношениях? Он знает, что должен чувствовать себя виноватым за это. Но решимость убить трудно сохранять, когда ты вынужден заботиться о своём противнике. Внезапно сильное мерцание голубого огонька кажется насмешливым. Он сердито взмахивает палочкой, убирая знакомый свет. Малыш наблюдает за ним с любопытством в глазах, наклонив голову на бок. Гарри склоняет голову, чтобы избежать прямого взгляда. Неважно, что его друзья и Орден не поняли бы его. Их здесь, с ним, сейчас нет, и они никогда не были на месте Гарри. Главное не опускать голову. По крайней мере он точно понимает, что Волдеморт не просто выжидает. Гарри уверен, что его противник будет сдерживать свои эмоции, пока они не разорвут этот цикл реинкарнаций. После этого все бессловесные договорённости между ними обнулятся. Гарри вздрагивает от плохого предчувствия. — Ты имеешь в виду, помимо освобождения от этих бесконечных перевоплощений с совершенно абсурдной личностью в качестве моего единственного компаньона? — шепелявя, спрашивает малыш, что разрушает желаемый эффект от вопроса. Гарри воздерживается от хихиканья, пораженный шуткой Тёмного Лорда, и пытается просто продолжать смотреть на малыша. За долгое время, проведённое вместе, он узнал слабость Темного Лорда — слишком большая любовь к речам и самолюбованию. — Если бы я избежал непреднамеренного исполнения проклятого пророчества, не убил всю твою семью… — Гарри игнорирует чёрствость Волдеморта, прислушиваясь к каждому его слову, его сердце предательски сильно бьётся — …если бы я не попытался убить тебя в младенчестве, и таким образом ты бы незаслуженно не прославился… — черты малыша почти нежны в своей фальшивой доброте, — я бы сказал, что это был бы беспроигрышный вариант для нас обоих, не так ли? — доброжелательные черты Волдеморта слегка обостряются, ещё раз напоминая Гарри о том, кто он есть на самом деле. — Ты уберёшь меня с дороги, и твоё бессмертие… — выдыхает Гарри, неохотно впечатленный хитростью своего врага. Ребёнок самодовольно кивает. Другая проблема Гарри: в этом сосуде Волдеморт сплошной оксюморон — самый тёмный волшебник всех времен, находящийся в теле малыша. Прилив привязанности к этому воплощению больше не удивляет Гарри. Упомянутая проблема, вероятно, гораздо более опасна, размышляет Гарри, делая вид, что обдумывает слова Волдеморта. Он никогда по-настоящему не уверен, является ли эта привязанность его собственной или же она досталась ему от сосуда. Кроме того, Гарри точно знает, что согласится на предложение Волдеморта, как только тот его сформулирует. Этот план искушает анонимностью и минимальным вмешательством. Ему больше не придется быть Избранным — красивое имя для ребёнка-солдата, думает он с большей горечью. Он знает, что должен чувствовать себя по-другому, но на самом деле его мало беспокоит, бессмертен Волдеморт или нет. Конечно, мысль о том, что Волдеморт не умрёт, вызывает у него… дискомфорт и его больше волнуют замыслы Волдеморта в отношении волшебного мира… Но Гарри уверен, что если до этого дойдет, он снова сможет противостоять Волдеморту. И кто знает? Может быть, это более близкое знакомство с врагом на самом деле полезно — знакомство с противником может помочь ему в борьбе с ним, верно? Если борьба, конечно, будет. В любом случае, чем меньше крестражей, тем меньше предметов ему придётся искать и уничтожать. И он сможет вырасти обычным ребенком с любящими родителями? Искушение от мысли об этом густое и сладкое. Они обсуждают стратегию ещё немного, прежде чем большие глаза Волди начинают закрываться от усталости. Как и всегда, Волди протягивает Гарри свои пухлые ручки, чтобы тот поднял его. Вздохнув, старший волшебник подчиняется. Гарри снова задаётся вопросом о природе тепла, расцветающего внутри него, когда Волди сонно утыкается лицом в шею Гарри. Он готовит малыша ко сну и хранит эту тайну. Это слишком похоже на согласие. Слишком похоже на надежду. Слишком похоже на новое начало.***
Когда они просыпаются, они снова Гарри Поттер и Лорд Волдеморт. Ужасно столкнуться лицом к лицу с истинным «я» малыша, о котором он заботился всё это время. Это чувство немного похоже на чувство потери. Он быстро отбрасывает эту мысль. Волдеморт вытягивает свое неестественно высокое тело, его суставы хрустят, мантия натягивается на впалом животе и костлявых плечах. Он выглядит ужасно иначе. В этом теле постоянно присутствует угроза того, что Волдеморт услышит мысли Гарри и узнает о его странной привязанности, оставшейся с ним после предыдущих воплощений. Успокаивает только то, что Волдеморт, кажется, ставит свои собственные, гораздо более сильные щиты окклюменции. — Знаешь, я тут подумал, если нам не нужно предотвращать создание всех твоих крестражей, мы можем предотвратить создание какого-нибудь не самого раннего и не самого позднего крестража. Волди, я просто подумал, может быть, ты бы и не создал большее количество крестражей, если бы не сошёл с ума, — озвучивает Гарри последнюю мысль, которая пришла ему в теле отца малыша, прежде чем он заснул прошлой ночью. Волдеморту почти удается подавить появившееся раздражение из-за прозвища. — Поздравляю, Поттер! Ты использовал свои скудные умственные способности и пришёл к наиболее очевидному выводу, — со снисходительной ухмылкой протягивает Волдеморт. Гарри притворяется, что не слышит этого, и беззаботно улыбается, потому что, несмотря на все ухмылки и слова Волдеморта, он всё ещё не достал свою волшебную палочку. В эту минуту Гарри чувствует нежность к своему врагу. Подождите. Эта мысль отвлекает его от тревожного, пронзительного взгляда красных глаз Волдеморта. Мало того, что эти предательские эмоции были на переднем крае его разума, он вообще не должен испытывать их к Лорду Волдеморту, и уж точно не к нему в этом теле. Родственная привязанность сосуда, должно быть, оставила свой след… Гарри прерывает сам себя, насильно заставляя мысли течь в другом направлении. Тьма в бесконечной белизне застывает и формируется нематериальная фигура Смерти. Гарри чувствует облегчение при виде неё. Несмотря на то, что легилименция старшего волшебника всегда намного превосходила навыки окклюменции Гарри, мыслей о Смерти должно быть достаточно, чтобы отвлечь Волдеморта. Эти странные мысли и чувства пока должны быть подальше от Тёмного Лорда. По крайней мере, от Волдеморта, который использует простую пассивную легилименцию. Гарри прекрасно понимает, что его разум, пока он находится в своём теле, не застрахован от прямого нападения. Да и их связь слишком глубока, чтобы мысли и эмоции могли быть полностью скрыты. Но Волдеморту потребуется прямой зрительный контакт, чтобы прочитать мысли, не находящиеся на поверхности. По крайней мере, он надеется, что эти его предположения, собранные воедино из обрывков знаний, переданных Дамблдором и его друзьями в его прошлой жизни, окажутся верными. Не то чтобы он решился спрашивать о своей гипотезе Волди. Гарри сглатывает. Такой вопрос мог побудить Волди проверить его предположение, а уже для этого заглянуть в мысли Гарри… И, честно говоря, он совсем не хочет быть подопытным кроликом. Поэтому он радуется, когда Волдеморт обращает свой проницательный взгляд на Смерть. Гарри чувствует, что теперь страх Волдеморта перед самой Смертью несколько уменьшился, после того, как они определили для себя цели Смерти. Ну, по крайней мере, они думают, что определили. Хитрая улыбка Смерти заставляет Гарри подумать, что, возможно, они ошиблись в своей гипотезе. Так или иначе, Смерть относится к ним крайне почтительно и прислушивается к их желанию перевоплотиться рядом с Томом Реддлом в 1945 году.