Соседи

За окном дождь. Кап. Кап. И еще раз. Несколько капель шлепнулись об асфальт, голову прохожего и тянущийся к свету бутон цветка. На первом появилась безразмерная лужа, молодой человек распахнул зонтик, а цветок согнулся, но после преодоления препятствия выпрямился обратно, будто ничего и не было. Джули улеглась за столом, утирая непрошеные горькие слёзы, льющиеся, казалось, беспрерывно. Руки разгребали бумаги, а душа еле сдерживалась поддаться порыву всё здесь разнести и зареветь в голос. Разочарование ждало на каждом углу. То новое платье, которое так желала душа, подорожало раза в три (а оно, я вам поведаю, было далеко не из дешёвых) в связи с осенними «скидками», то любимый парикмахер уволился, то выяснилось, что Мейс и Ал не женятся, потому о свадьбе никакой они и слышать не хотят, то бывший бросает в пучину безработицы из-за того, что ты его бросила первой. Жизнь не щадила бедную Джули совсем. Она будто отыгрывалась за прошлые весёлые моменты по полной, дабы не оставить то, чем можно смотивировать себя на совершение новых подвигов. Перед глазами пробегали одни и те же строки, но написанные разным почерком и с разными подобранными словами. Вот, с завитушками. Вычурные, скачущие по строчке как ошалелые, буквы смеялись ей в лицо, дразня: «У тебя ничего не выйдет. Ни-че-го. Потому что ты — ничтожество». На другой, пожелтевшей то ли от старости, то ли от дешевизны, бумаге красуется чёткий наклон, ясно говорящий похожее, но совсем иным тоном, другими словами, не такими нахальными, даже с какой-то искренней жалостью и скорбью. Третий был сгорбленным и неуверенным, мелким, будто старался спрятаться ото всего — Джули отчасти его понимала, — но и он, увы, отказывал ей, медленно исчезая и будто бы замаскировывая следы своего местонахождения. Так как Фантазия у девушки была сама по себе богатой особой, а Печаль огромной, то истязания девушки не закончились лишь на этом. Обе изматывали её, заставляли накручивать не то, что обыденно — локон на палец или на бигуди, а ощущение безысходности до абсурда, что и проявилось на её внешности. Горячие горькие слёзы оставили за собой чёрные дорожки благодаря отвратному качеству туши. Сальные волосы было решено завязать в пучок, от греха подальше. Кожа заметно побледнела, отчего у одних складывалось ощущение, что Джули перебрала с тоналкой или консилером, другие же думали, что раньше она просто больше накладывала румян. Что является истиной, а что — нет, решайте сами, на то уж ваша воля. В конце концов Джули забросила это дело и постаралась сперва успокоиться и дать себе знать, что не всё так плохо. Для начала она решила на ночь глядя привести себя в порядок. Одна только мысль об огуречных масках, разных скрабиках с магическими свойствами, нанесении дорогого крема, типичных девчачьих разговорах с давними подругами и теплая ванна уже согревала душу. Джули покрутилась на кресле на колесиках и закрыла глаза, представляя всё это на себе. Млея от удовольствия, она улыбнулась, прикусила нижнюю губу, отчего стала выглядеть еще милее, поморщила носик… Сладкие мечты постепенно разрушали суровую реальность. Зачем же расстраиваться, когда есть всё это? Помимо всего появилось ещё целая куча свободного времени, в том числе и этот вечер можно было продуктивно использовать, а не отвечать на бесконечные звонки несчастных клиенток, которые сомневались, какой скороводой стоит бить мужа: Тефаль или Филлипс? Можно было досмотреть тот сериал, давным-давно отправленный в топку! И хорошенько повеселиться!.. Знаете такое чувство, когда читаешь переписку и с каждым словом, будь то предлог или категория состояния, ты начинаешь понимать, как на самом деле всё прекрасно? В лёгкие набирается столько воздуха, что аж щемит в груди, из правого глаза тоненькой серебристой ниткой проносится по щеке слеза, оставляя после себя мокрую дорожку. Наконец воздух вырывается, оставляя после себя на холоде белый дым, какой обычно струится из уст курильщиков. Так и хочется крикнуть во всё горло на весь мир «Жизнь прекрасна!» и другие ободряющие слова. Такое состояние у Джули вызывало каждое изменение в её не очень-то и насыщенной интересными событиями жизни. Она могла часами обсуждать, кто и каким образом на неё взглянул, с кем она столкнулась и — самое главное! — какие сплетни проносятся. Она любила смотреть сериалы строго по пятницам, листать журнальчики по воскресениям. Джули любила жизнь. В одну секунду Джули была исцелена. Уголки губ были как всегда приподняты, глаза сияли счастьем, волосы заблестели… Уже и не было видно, что они были не вымыты, а лицо — испачкано тушью. Даже некогда решения, звучавшие как смертельный приговор, обрели иной смысл. Счастье медленно наполняло бренное тельце, это было настоящим даром Божьим. Умение внушать, что всё будет просто отлично, главное — быть позитивным, досталось ей от тёти, и Джули была всегда благодарна за это. Но на пике оно как будто показало ей фак и засмеялось. Раздался звон колокольчика. Джу отвлеклась от медленно подступающей эйфории и взглянула на дисплей телефона. Писал Ясуо. «Ты точно всё обдумала? Ты точно хочешь уйти?» Девушка закатила глаза от его тупости, схватила с края стола телефон и с недовольным видом ответила ему грозным смайликом, после чего с гордым видом хотела было приняться снова за дело. Причиной такого грубого отношения к Ясуо была их недавняя маленькая ссора. Вернее, не маленькая. Совсем. Джули его бросила, аргументировав свой поступок тем, что она устала ждать. Ждать, когда тот наконец бросит свою жену, когда тот им наконец всё расскажет и когда тот женится на ней, как обещал на первых свиданиях. Ведь с того момента прошло два года, а он всё продолжал испытывать её терпение. Влюбленность туманила всё окружающее. Только ненадолго. В скором времени розовые очки сорвались, разбиваясь на мелкие осколки, открывая взор на истинный характер Ясуо. Надежда на то, что он свершит обещанное, была разрушена. Джули поняла, что он выбрал не её. Его никогда не было рядом. Рядом был Билли. Такой хороший, нежный, добрый, осознающий её ценность друг. Который всегда сдерживал обещания. Стоит ли говорить, что он считал это долгом каждого мужчины. «Если пообещал, то умри, но выполни!» — прозвучала в голове его коронная фразочка. Он всегда поддерживал, даже когда его не было рядом. Когда пришло время уезжать, Гилберт находил время позвонить ей. Стоило говорить, что она единственная из девчонок поддерживала кое-какой да постоянный контакт. А в Париже, пройдя через все приключения, проверки на доверие, безумное веселье, они взглянули друг на друга под другим углом. Они могут стать чем-то большим друг для друга. И это понимали оба. Одной помехой был уже поднадоевший Ясуо, который держался за Джу как за спасательный круг лишь потому, что семейную жизнь он отторгал всеми фибрами души. Джули не стеснялась. Джули понимала. Билли делал вид, что слишком туп. Джули снова обратила взгляд на сообщение, в душе всё-таки надеясь на ничтожный шанс, что ей просто показалось. То, что она, чувствительная натура, просто в очередной раз всё преувеличила маленько. «Ты пожалеешь», — именно это было прожжено аккуратными печатными буквами. Ненавистью было пропитано все предложение, слова, каждая малюсенькая буковка. От такого количества желчи в, казалось бы, обычном, ничем не примечательном и детском «ты пожалеешь» Макимото хотелось съежиться, стать ниже, меньше, сжаться в комок, спрятаться от всех забот и проблем и никогда не выходить из своей маленькой комнатки. Желание стать добровольным затворником, пленником своих грёз, попутно успевая косплеить Анну из «Холодного сердца», увеличивалось с каждой секундой. Послание жгло сердце и заставляло задуматься, почему она полюбила его. На этот вопрос Джу не могла дать хоть развёрнутого, хоть односложного ответа. Но от калечащих душу размышлений девушку отвлек громкий стук, доносившийся со стороны двери. И уже вкусный, манящий запах вредной пищи заполонил все мысли сидящего на диете человека. За одну секунду, учуяв запах вожделенных приправ, она поняла, кто притащился и с чем. Нежданным гостем являлся её сосед по комнате, Билли. Парень небрежно махнул рукой в знак приветствия и безо всяких предисловий сунул ей в руки только-только заваренную пачку знакомого всем беднягам до оскомины Вершителя Судеб и Помощника по утолению страшного чувства голода, когда в кармане только один доллар и пара центов, — Его Величество Доширак. — На, поешь. Совсем свихнешься с голодухи, — Билли по-дружески похлопал по её нежному и мягкому девичьему плечику, готовому, казалось бы, только от одного неловкого вздоха, обратиться в гору костей. Билли никогда не понимал всей хрупкости подружки, да и девушек в целом, потому обращался с ними пускай и грубовато, но в какой-то степени мило. — Пасибочки! — захихикала Джу, перейдя на фальцет. Но голодный желудок не желал ждать и неумолимо заурчал, заставляя свою нерадивую хозяйку покраснеть. Макимото решила последовать совету организма и взяла предложенную ей пластиковую вилку в руку. — Прямо джентльмеееен, — игриво протянула девица, стараясь принять обворожительную позу. — Да просто забота, ничего большего, — ответил Билли. В комнате вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь аппетитным прихлюпыванием и причмокиванием Джули. «Он меня поймет. И ребята, и все…», — мимолетом промелькнуло у девушки в голове. Омрачало состояние лишь одно обстоятельство: «А вот Шун — нет». *** Сумерки сгущались над горизонтом. В старом, чуточку ржавом вагончике центрального кольца города рядом друг с другом сидели наши герои, Ден и Руно. Спустя несколько дней обоих все равно терзало непреодолимое желание узнать, правда ли было всё то, что они застали. Каждому казалось, что это было обычное видение, которое обычно бывает при недосыпе или переизбытке алкоголя, а то авось и при том, и при другом. Руно второй вариант казался несколько убедительнее и даже реалистичнее: в последнее время слишком много поводов от души выпить, в том числе и на работе. Слишком дружный коллектив, радеющий за своего начальника, был всегда к услугам оного, потому было весьма логично предположить, учитывая пристрастие начальства к выпивке и хорошей компании, что пьянки были явлением не частым, а даже регулярным. После корпоративных попоек в компании оставались лишь самые смелые, умные и не подверженные влиянию алкоголя. Талант Руно был весьма удобен, но по своему происхождению ничуточки не загадочен: можно сказать, по наследству от мамочки она переняла свою устойчивость к явлению, в народе называемому похмельем. Только одна проблема оставалась насущной. Эту проблему систематично посылали решать именно Дена — героически вынимать Руно из западни под названием «пьянка». Дениэл Кузо, как настоящий герой, явился как раз вовремя: Мисаки успела значительно выпить, но при этом разум её находился в весьма адекватном состоянии, а тело не валялось около таких же пьяных коллег. Руно в мыслях и не только проклинала не вовремя появившегося Дена. Ведь всегда было так весело на следующий день после пьянки: полностью опустошенный кулер, беготня к соседям, сокрушение, подавление гордости и много других способов выпросить ещё капельку обычной кристальной воды в обмен на обещание самому себе и другим никогда больше не пить. Но сейчас мозг не отдыхал от трудной рабочей недели, а продолжал издевательства сам над собой. Ден в последнее время постоянно ассоциировался с тем незаконченным разговором, той неразрешённой ситуацией и договорённостью ничего не говорить. Руно перестала замечать, как часто он начал её провожать. Вернее сказать можно даже так: Руно совсем перестала замечать, что позволяет ему себя провожать. В первые дни она отмазывалась действительным страхом за свою задницу, потом подошла очередь для жалости, а потом… А потом девушка настолько свыклась с его нахождением рядом, что сама стала его ждать, брать с собой. А что Ден? А Ден только рад подобному раскладу. Чем чаще они будут вместе — тем больше вероятность, что его подруга скорее оттает и наконец всё придет в норму. Их судьбы внезапно соединились в одну, и оба это, конечно же, осознавали. Они объединены общей тайной, одним секретом. Единый вопрос, что медленно витал в воздухе вокруг, отдавался в ушах лёгким эхом: «Что делать? Что делать?.. Что произошло?.. Произо?..». Мрачная мелодия будто стояла на повторе и возникала при каждом подозрительном шорохе. Вагон остановился, а уже совсем ржавые двери со скрипом открыли путь в мир. Пару обдало надвигающимся холодом. Руно съежилась, но причиной служил не холод, а тревожащий душу страх. Руки будто бы обвил тоненький слой льда. Ладони онемели. Белая контрастная полоса, словно лента, замотала руку, натурально напоминая бинт. Она потянулась к нему. — Руно? Безмолвно сжала его руку. — Ден? — Ничего, — лёгкая и теплая улыбка, — тоже не любишь морозы? — Ох, вечная проблема. Кажется, впервые Дена не захотелось ударить за его слишком искреннюю улыбку по такому наглому и чересчур хорошенькому лицу. Желание обсудить произошедшее возникало довольно продолжительное время. Рот на людях не открывался, а наедине застать друг друга почти не удавалось, если не считать вечера, когда он за ней заходит. Каждый раз, когда Ден приближался своими размышлениями вслух к этой теме, Руно почти сразу, толком не разобравшись, переводила разговор в другое русло. Страх за свою жизнь не отпускал в эти моменты ни на секунду, несмотря на интерес. — Руно-Руно, я тут поговорить хотел, — совершенно серьезно начал было Ден. Голова резко закружилась, тело крутануло вправо, Руно покачнулась и чуть было не рухнула с ног. Желудок заурчал и приготовился к скорому извержению. Ден вовремя врубился и подхватил начинающую пьяницу под руку. — Надеюсь, ты ещё не совсем в дерьмо, — Ден заботливо усадил её на ближайшую скаймейку, готовясь к весёлому выступлению, как и в прошлый раз. — Я всё слышала, — возмущению не было предела. Ден бесцеремонно вторгся в личное пространство и начал внимательно вглядываться в лицо, нахмурив брови. Мисаки на секунду ошалела от наглости, но в следующий миг возможная опасность получила по лицу за превышение полномочий. — Оу, ну ладно, пока не в дерьмо. Пьянеешь на глазах, скажу тебе, — осуждающим тоном буркнул тот, отворачиваясь. — Не учи меня жизни, — отмахнулась Руно от провозгласившего себя мудреца, а потом в притворной манере ничего не подозревающей дамы вопросила: — Таки о чем хочешь поговорить? «Ты меня понимаешь, Руно», — читалось в его глазах, свидетель по несчастью добавил тупо уставившейся на него девушке: — Ты не умеешь притворяться. Я хочу поговорить о Шуне. — Да, я т-тоже, — желудок резко скрутило, а Руно с величайшими усилиями сдержала рвотный позыв и выдала, как могла, со скрипом в голосе: — Извини… Я очень волнуюсь, Ден. Атмосфера мистики и тайны прерывалась пьяными кряхтением и иканием. Шум осеннего ветра и мертвых листьев свистел в ушах, отдаваясь глубоко в подсознании. Настырное бибиканье машин напротив вынуждало говорить несколько громче, чем могли смущенные молодые люди. Анализировать в подобных обстановке и состоянии собеседницы не представлялось возможным. Несмотря на эти проблемы, взаимопонимание было найдено. Ден с улыбкой глянул на уставшее создание, понимая, что они действительно всё это время думали одинаково, об одном и том же. Кузо тепло улыбнулся и, придерживая Руно за талию, аккуратно повел домой. Мисаки, в свою очередь, уткнулась ему в плечо. Пускай разговор не удался, но он ещё состоится. Этого не избежать. *** Неаккуратно подкрашенные глазки смотрели, не отрываясь ни на секунду, будто стараясь ничего не упустить, в упор на монитор, пренебрегая правилами «не пялься на комп в течение часа на расстоянии вытянутого мизинца». Но девушку это ничуть не печалило, как и скорый поход к ненавистному окулисту, знающему её ещё с самых пеленок, когда у пятилетней девчонки обнаружилась миопия. Чёрный карандаш выскользнул в самый напряжённый момент из ловкой левой руки и спрятался в пышном мягком и лохматом ковре, который пора бы уже было вычесать, как непослушного кота из квартиры напротив. Лили не обратила и долю внимания на эту маленькую неприятность и неправильную стрелку, будучи увлечённой очередным фанфиком, найденным на просторах интернета. Стоило говорить, что она не поднялась, меланхолично вздохнув, а только фыркнула, слегка закатила глаза от безысходности бытия, прокляла свою жизнь за излишнюю скуку и вновь уперлась в экран монитора, как заворожённая. Буквы, расставленные в хаотичном порядке, бегали и меняли места, будто ошалелые, складываясь в разные формы речи, старые наклонения, мешаясь со сленгом и древним английским, раз за разом меняя падеж, число и лицо. Герои друг за другом шутили наперебой, будто у них было какое-то соревнование, перед карими очами мелькало множество странных, но чертовски подходящих имен. Описания струились водопадом грёз, мечтаний и не давали вернуться в мир реальный, потому что каждый прочитавший уже понимал, что как прежде уже не будет. Жизнь не будет мельтешить разными красками, извиваясь в причудливых формах, будто ленточка гимнастки. Жизнь будет наполнена одной скукой и желанием в очередной раз принять дозу заветного легального наркотика, известного под простым именем «прода» или полным — «продолжение». Лили это понимала. Автор тоже. «Скука как одно из самых опасных существ, уже несколько минут сидела за углом и медленно поджидала подступающих к краю пропасти путешественников, готовясь знатно перекусить. Животное прищурилось, казалось, оценивая наших путников по шкале от одного до десяти. Каждому проходящему мимо опасное создание дало максимум по четверке, а то и тройке с половиной. Но главным было не фыркать при виде единственной еды, которая к ней заявилась за все эти долгие и муторные годы, постепенно иссушившие её плоть и обратившие разум в одно отчаяние и непрекращающуюся надежду, а заставить их сделать то самое. Один из непутёвых путешественников глянул в бездну и постепенно начал пятиться от края. «Вовремя», — в одну секунду промелькнуло в изголодавшемся мозгу Скуки. Отчаяние подступало к путнику с удивительно огромной скоростью. Дыхание израненного и исчерченного многочисленными шрамами, как маленькими рисунками, тела становилось с каждой секундой всё тяжелее и аритмичнее. К горлу подступала слюна, которая в любую секунду могла вырваться наружу только от одного неправильного действия. Подливал в огонь бензин с керосином и тот факт, что от любого неловкого вздоха и выдоха долгожданная еда и одновременно жертва могла отскочить и убежать, сверкая пятками. Скуке не терпелось начать свой ужин, как вдруг…» Лили щелкнула заветную кнопочку «обновить» в надежде увидеть желанное продолжение, так терзавшее душу, будто тряпичную куколку. Руссо прижала к себе своего дорогого друга — куклу Жанночку, помогавшую покорять ей тернистый жизненный путь, наполненный одними невзгодами и лишь иногда маленькими радостями. К моменту своего совершеннолетия Жанночка обратилась в прямом смысле в жалкую тряпку, которой только бы пол мыть, по словам мамы Лили, но которую оставили в живых только из-за неугасающей любви своей хозяйки. Судьба фанфика, в отличие от судьбы Жанночки, оказалась незавидной: вместо долгожданной дозы Лильке выпала ненавистная запись, погружающая всех читателей если не в кому, то точно в депрессию на оставшийся десяток лет, означавшая кратко «продолжение было в 2013 году». Эта надпись обычно означала либо смерть физическую в реальном мире, либо смерть как поэта, как писателя, как творца, либо смерть памяти, в которой хранился пароль к профилю. Лили готова была зареветь, как маленький ребенок, от жестокости жизни. На глаза навернулись слезы, только испортившие своим приторным вкусом и горечью и без того плохой макияж. Лицо побагровело, маленькая неосторожная ручонка, не задумываясь о последствиях, утерла непрошеные слезки, из-за которых следы размазались по не в меру напудренным щечкам. Пудра из ярко-белой обратилась в серую, показав магические свойства красок в палитре и оставив на кулачке то, от чего обычно юные дамы незабвенно вопрошают «Что за хрень?» и хлопают своими большими глупенькими глазками. На помощь пришли сразу же. Да только помощь не была в курсе, что надо вообще кого-либо спасать от нервного срыва (в случае Лили) и возможной смерти от ноги пострадавшей. Стоило говорить, в каком шоке был Гарик, не вовремя вошедший в гостиную со своим вечным вопросом: «Мёд и лёд — норм рифма?». Увидав разрыдавшуюся подружку, он готов был попятиться назад, точно как тот путешественник, увидав разъяренную бездну, чьи желания невозможно было предсказать, а уж догадаться о них — и подавно. Поэт-Ленский при виде такой сцены скривился, хотел было лицемерно фыркнуть и удалиться, как обычно делают Цари и Короли всея Америки, да только вспомнил о своих обязанностях парня-жениха, потому всё-таки рискнул приблизиться к ревущей девице. Слезы лишь на мгновение обескуражили уже полностью готового к вылазке в кофейню принца. Для полной картины не хватало только белого коня, на вождение которого у нашего приятеля были только давно просроченные права. Само умение водить поводьями и торопливо жать на газ затерялось где-то там, где Алекс и Билли вырыли своё. — Лили… — Гарик на секунду задумался и добавил, -…ан? Всхлипы и дикий рёв резко прекратились, и девушка обернулась, как ни в чём не бывало. Однако неожиданно радостное лицо омрачилось недовольным выражением. — Ты что… — палец брезгливо указал на «нечто, напоминающее кусок ткани», по мнению Ли. — Что? — на лице Гарика изобразилось неподдельное недоумение. И не из-за куда худшего видка своей подруги, который не давал ей права критиковать его собственный. — Ты… во что нарядился? Куда собрался в тако-ом вид-де… — она вновь замолчала для пущего эффекта и выделила последнее словосочетание. — На свидание?.. — неловкая улыбка посетила на этот раз и её хмурого товарища. Ситуация не казалась бы лицемерной, если бы читатели не видели происходящего ранее и не представляли, как сногсшибательно смотрелась сейчас Лили. Оное заметил и Гарик и погрузился в мысли не о том, как бы быстро сменить спортивную кофту на подходящий камзол, а где и когда Лили умудрилась найти помойку и изваляться в ней, преимущественно в районе лица. Но эту тайну не суждено раскрыть нашему герою, отнюдь не годному в Шерлоки или хотя бы Ватсоны. Но Лили возжелала развить конфликт до его апогея. Хобби у каждого своё, как известно. Придираться ко внешнему виду других, да насмехаться из-за отсутствия этикета и жеманных привычек было излюбленным делом нашей аристократки, происходившей родом аж из самого (!111111) города Эн-эн, который представлял собою сборище неизвестной серой массы, ничем не отличающейся от других жителей таких же мелких провинциальных городков. У провинциалов всегда была манера выпячивать свои достоинства наружу. Даже если это было наиобычнейшее удовлетворение своих биологических потребностей, гордости для такого было целый вагон и большая горсточка сверху. Потому… Следуя заповедям своих корней, Лили не могла удержаться: она притворно закашлялась, нарочито и важно изображая неискренность, и выдала: — А я думала, ты приоденешься… На речь Лили реакция Гарика была весьма логичной: на все аристократичные замашки подруги он закатил глаза, картинно хлопнул себя по лбу и воскликнул «О, какой ужас!». Естественно, торопливых и нескладных действий по исправлению, которых ожидала Лили, не последовало. — О, братан, на свидание собрался? — откомментировал между делом объявившийся Мейсон. Лили показалось, что закатанные глаза в обратное положение не вернутся. Гарику показалось, что ехидность с лица никогда не спадет. Толстовка, кажется, измазанная тонким слоем то ли дорого акрила, оставшегося после очередного редкого приступа вдохновения, то ли жиром от съеденной в три укуса курицы, добытой из холодильника в два часа ночи ради поддержания вдохновенного порыва, сидела не то чтобы совсем плохо, но кое-как придавала фигуре хоть какие-то очертания. Футболка была на редкость чистой, не измазанной, кристально белого цвета: как-никак, а праздник! Но штаны оставляли желать лучшего. Брюки были мятыми, стрелки не отглажены. Кроссовки и вовсе завязаны «на отвали», бантик завершал эту абсурдную картину под названием «перфекционист не оценит». Гарик улыбнулся вовремя пришедшему братцу и с двусмысленной ухмылочкой на губах отрицательно помотал головою. Знак его, в котором и заключалась вся фишка и в очередной раз раскрытие тайны, как обычно не заметили. Но торжествовать повод всё равно нашёлся: Лили теперь не возражала, и ей самой требовалось докраситься. Парочка в конечном итоге под предводительством Гарика оказалась в очаровательном ресторане на другом конце соседнего района, там, где всегда царил покой, сон и пастельные тона. Помещение сливалось с окружающей её местностью, особо ничем не выделяясь, но чем-то притягивая к себе новых посетителей. Все столики были заняты, в середине каждого гордо красовался значок «заказан» с аккуратно вычерченными буковками. Лайт вёл себя как настоящий кавалер: сразу же, не дожидаясь, пока дама выйдет из долгого ступора, кивнул и помахал ей рукой, мол, можно, «садись давай и не строй такую удивленную рожу», и сам плюхнулся на белоснежное кресло. — Так, блет, — брякнула Лили, пытаясь скорчить из своей весьма твердо поставленной американской буквы «э» суровую российскую «е», переходящую скорее в её сестру-близнеца с двумя точками наверху. Гарик усмехнулся, но перестать заинтересованно поглядывать на неё из-под меню не мог. Эх, ну что сказать, если человек не разбирается в мемах, а ещё пытается скосить за настоящего покорителя вершин грозного повелителя ВКонтакте, пролиставшего даже русские мемасы, которые чёрт интерпретируешь. Грубо говоря, мемас не понят, он в печали, а Лили снова выглядит как взрослый, но неуклюжий товарищ. И ведь надо же было умудриться отрыть его ещё с 2015 года, когда на дворе чуть ли не на каждом прилавке красовалась солидная цифра 2020. — Что? — вопросил парень, инстинктивно опустив глаза в меню. Интересные рецепты приманивали взгляд приложенными аппетитными картинками, заставляли даже сытый желудок взбудоражиться от многообразия блюд и креатива поваров. Без преувеличений, хотелось заказать всё меню. Цены, несмотря на распространенный стереотип, не заставляли потенциального покупателя корчиться от подступающих слез из-за осознания того, что им в этом месяце есть будет больше нечего, кроме этого прекрасного блюда «утка под соусом какого-то Фамилия». Но порции были соответствующие. Лили повеселела, увидев маленькое количество нулей, даже расслабилась. В конце концов, бухгалтеры тоже люди. Только отдыхать по-своему предпочитают. Слушать веселую болтовню Гарика, наполненную многочисленными серьёзными цитатами, афоризмами, которые ставились наравне со смешными противоречиями, было одно удовольствие. Только так можно было отвлечься от обычной бытовой жизни. Искрометные, но сложные для понимания людей «не в теме» выражения, сыпались из него как из рога изобилия. Лениво взяв в руки очередной новомодный журнал, Лили также неповоротливо двинулась то вправо, то влево и наконец смогла устроиться в весьма комфортном кресле, в котором можно было в любую секунду уснуть от его мягкости и уютности. Она ожидала интересных речей. Вместо этого получила кучу запинаний, смазанного мямленья и невероятно тихий тон. От прежнего, величественного, королевского не осталось и следа. — Я тебе, эт-то, произведение написал, во. Читани как-нибудь на досуге, ок? Грубо и бесцеремонно он бросил на стол что-то мятое, скорее видом напоминавший комок. Руссо раза три недоумённо перевела взгляд с Лайта на лист, с листа — обратно на Лайта. Странное недоверие появилось у неё в голове. Она, как ловкая кошка, одним пальчиком подхватила письмецо и внимательно оглядела, не переставая исподлобья наблюдать реакцию автора. Интуиция искала подвох в любимых чертах. Когда она прочитала первую строку, то абсолютный ступор захватил её буквально минут на пять, никак не меньше. Руссо просто не могла понять отчего-то, что ей, собственно, дали такого. — Ну? Может, что-то скажешь? — недовольно буркнул тот, смутившись. Напускное недовольство было вычислено ею сразу. Гарик просто нервничал, но тщательно не хотел этого показывать, предпочитая укрываться опущенными уголками губ. Минут через пять она осознала. Он посвятил ей рассказ.

Белые звёзды тихо меркнут пред моим взором. Вместо ясной формы я уже вижу только некие округлые пятна, продолжающие слепить своими лучами счастья и лишающие меня надежды на дальнейшее спокойное существование. Вся проблема счастья состоит в этом. Ты и думать не можешь поначалу о том сладостном ощущении, живешь в мрачной и чёрной бездне, казалось, поглотившей всё живое, что только есть, действительно наслаждаешься своим безотрадным существованием, находя обломки счастья где-то под завалами гниющих трупов чужих мечтаний, которые ты так стараешься не замечать. Счастье маленькое, отколотое от большого камня, еле-еле его существование становится заметно. Только по резким припадкам радости и влюбленности в жизнь, так как острый конец впивается в голую ногу. Сначала по-настоящему больно: ты не привыкаешь к таким наслаждениям. Потом постепенно свыкаешься с мыслью, как с очередной горсткой кокаина и смрадно-сладкой сигаретой, которую ты никак не выпустишь из своей тоненькой ручки. Не можешь. Ты лежишь на выгоревшей траве, остатках человечины и светлом, как твои волосы, пепле. Смеёшься. Игриво. Шагать на ощупь неприятно, скользко и очень больно. Тебе же всё равно. Ноги давно кровоточат, напоминая о своих многочисленных ранах, неспособность подняться обратно, поставить вконец изуродованную ступню прямо буквально давит. Задыхаясь в очередном оргазме, ты постепенно, но верно рушишь свою жизнь, калечишь душу, уповая на несуществующий мир и утопая в мерзкой розовой пелене слёз. Тебе нужны маленькие удовольствия, пророчащие тебе жизнь в низменных наслаждениях. У тебя не было никакой цели. Всю жизнь ты будешь гнить в том бассейне мечтаний, захлебываясь каплями чистой реальности, нечаянно попавшей в дыхательные пути. Ты будешь веселиться, прыгать, скакать по отрубленным головам бесплодных фантазий, Блаженного Счастья, так и не найдя ничего настоящего. В том числе смысл жизни. <center>Я же искал своё счастье. Огромное. Отнюдь не осколок от общей массы, которым наслаждаются и упиваются все остальные. Не собирался делиться им с кем-то или сдаваться, утопать в мимолетных моментах удовольствия, манящих всех до ужаса ленивых и боящихся боли разочарования. Всё-таки нашел. Этим самородком являешься ты. Я нашёл в этом огромном океане именно тебя. Правда, печально, что теперь я медленно погибаю. От глубокого счастья, проникшего ко мне во внутренности и захватившего меня полностью, до самой последней грязной капли моей крови. Около уха послышался твой хрипловатый смех и едкое, по-детски ядовитое и смущенное, сказанное по слогам и так же очаровательно шепеляво: «Ду-раш-ка!». Лезвие ножа, смущенно спрятанное за твоей спиной, в последний раз блеснуло перед взором. Я влюбился.*

Некогда легкое дыхание начало постепенно учащаться. Глаза вновь прищурились, чтобы убедиться в реальности происходящего. Смешавшиеся воедино лёгкий ступор и слёзы радости за пару секунд отобразились на лице девушки. Она медленно перевела взгляд на паренька. Ее грудь взволнованно приподнималась и опускалась, казалось, что у неё не хватало воздуха в лёгких, а голове требовался кислород для тщательного обдумывания такого простого факта. Через секунду Гарик уже молил Господа о том, чтобы её жутко непредсказуемая, но приятная для сердца и души реакция стала чуточку, хоть капельку, адекватнее. Причина была несложной: Лили от радости чуть было не завизжала, кинулась ему на шею с фразой, которую вдохновенно ждёт любой влюблённый на своё предложение. — Я люблю тебя! Я так тебя люблю! — с каждым словом не маленькая по размерчикам девушка так сжимала шею бедного паренька, что выглядел он скорее мертвым, чем «по-настоящему» живым. — Да… Ах. Кх… — задыхаясь, пробормотал Гарик, стараясь её тоже как-то обнять или погладить — до чего уж сил и рук хватит. Реакция случайных свидетелей данного события была поддерживающая. Молодые и не совсем парочки и компании показывали одобрительные знаки, дети порывались похлопать, но кульминацией этого события оказалось появление официанта, предложившего отмечать свадьбу тут же. Смущаясь, Гарик вырвался из ловких загребущих лапок подружки и еле-еле объяснил товарищу, что они не женятся. Тучненький официантишка недоверчиво фыркнул, закатил глаза и буркнул себе под нос, мол, «серьезно, што ле?». Потому что выглядела парочка очень мило, хоть и слегка противоречиво: рядом с тощим и вытянутым Гариком, который своим видом напоминал мешок костей и хрящей, пышечка Лили смотрелась очень мило и выгодно. И совершенно внезапно Гарик брякнул неподготовленной Лили и вновь оглушил её, выбил из реальности на пару секунд: — Слушай, Ли, а зови меня Нейтом. Витающая в облаках Лили не сразу поняла, о чем речь. И почему он так сразу перескочил на тему имени? Хм… Никакой последовательности! То ли повлияло на это смущение младшего Лайта, вызванное ещё не отошедшими от этой милой сцены зрителями, то ли ещё какая-то неведомая фигня. — В смысле? Повтори, я не расслышала просто. — Я хочу, чтоб ты меня звала моим настоящим именем. Нейтом. Лили на секунду ошалела, но быстро пришла в сознание и закивала, отчего кудри забавно заскакали из стороны в сторону. — Да-да! Тогда… Ты должен знать и моё настоящее имя. На секунду Нейт напрягся. Вспомнились многочисленные стопки книг, в которых закономерно возлюбленные главных героев раскрывали своё имя вместе с настоящим лицом. Иногда и в прямом, иногда — в переносном. Уж не очень-то хотелось Нейту лишиться компании, по его мнению, этой «очаровательной дурочки», являющейся для других серьёзным командиром в юбке. Пальцы молниеносно скрестились, он прикусил губу в ожидании чего-то очень интересного. Прерывистое дыхание. Быстро стучащееся сердце, грозящееся выпрыгнуть из груди. Барабанная дробь, возбуждающая внимание. Лили неспешно начала, стуча от неловкости пальцем о палец. — Моё полное имя не Лилиан, как можно подумать… И как меня называли взрослые… — она замялась, поалев в долю секунды, и принялась объяснять причины, дабы не называть результатов, томящих душу, — папка в то время очень увлекался библией, в особенности демонами. Гарик приподнял голову. Они встретились взглядами. Неловким и неуверенным тоном оба произнесли в унисон, совершенно не ожидая оного: — Лилит?.. В следующее мгновение оба уже заливались смехом. Истории начали сыпаться одна за одной. Каждый успел припомнить о том, как просил учителя называть его нормально, как «злобный препод» фыркал и обвинял родню в излишней оригинальности. Коверканье имени самого преподавателя (якобы в отместку) считалось обязательным атрибутом рассказов. Или как оба тщательно, но откровенно по-дурацки пытались скрыть даже от одноклассников и близких друзей настоящее имя. — От бойцов было скрыть несложно: они попросту не интересовались этим фактом, — рассмеялась девушка, утирая слезу. — А отец? Как сейчас он относится к той ахинее? — Гарик был в не менее лучшем состоянии. От каждой фразочки подружки хотелось биться в истерическом смехе. Ему даже и не верилось, что спустя столько долгих лет, когда тот рыскал по всему миру, — скажу больше! — по всей Вселенной, в поисках родственной души, которая не осудит, поймет, он таки обнаружит её. Только не в углу какого-то параллельного мира, увидев своего соулмейта не в человеке, валяющемся около грязной мусорки и перебирающем чемодан, который, полный вещами, выбросили родители, узнав, что собирается делать их чадо; а рядом, за спиной, в спутнице, от которой в юности некогда старался сделать ноги куда подальше. Ему даже не верилось, что он найдёт утешение в своей же фанатке. «Моя. До сих пор моя», — Гарик улыбнулся и сжал в своих руках маленькую и пухленькую ручку своей спутницы. — Жалеет, что не дал мне двойного имени, — прыснула от смеха Лили, — но называл он меня всегда по-разному. Я была и Лили, и просто Ли, и Зайкой, и Котиком, и дьяволицей в одном лице. Ещё он по приколу хотел назвать Ал Хэллен**. Не, ну представь, как это звучало бы: Хэллен и Лилит. Ребёнка назвали в честь места мучения грешников, а её сестру — в честь тамошнего правителя. — Вот офигеть, — не удержался от комментария парень, давно уже сложивший ручки под подбородок и чуть ли не подпрыгивающий от разрывающего его интереса да очередного приступа вдохновения. Только вместо привычного падения, вводящего его в бездну уныния, в которой он провел почти всё время, за исключением некоторых моментов в его далеко не самой радостной и прекрасной жизни, было место яркого подъёма, не дающего опуститься ниже какого-то странного предела. Как на батуте, вдохновение отпрыгивало и отпрыгивало, не могло остановиться. Был выбор: либо в страхе от буйства эмоций остановиться и упасть, заодно переломав все кости, либо бросить все предрассудки вроде «надо закончить нормально» и по-человечески начать наслаждаться происходящим, отдав всё в руки Судьбе-матушки. — Но это ещё не всё. У меня прадед с жу-у-у-утким прибабахом был, — протянула Лили. — Изначально хотел он завести себе собак целый выводок, но бабуля Мэдди как ярый противник всего живого в доме (у неё даже кактус или от обезвоживания сжимался, или от перенасыщения водичкой погибал) предложила манёвренный способ, которым она обеспечила себе проблемы на всю оставшуюся жизнь. Родили они детей, то бишь наших бабушек. Всех назвали на заветную букву А, которая нравилась прадедушке только потому, что она возглавляла алфавит. Бабушку Мэддисон это жесть как начало бесить, когда она оказалась беременной пятым ребенком. Дедушку раздражало то, что были одни девочки. И этот случай, казалось бы, был не исключением. — Да уж. Жесткий человек. Армейский, небось? В ответ ему был краткий кивок и малозначительное «А кем по званию был — уж не знаю». Когда девушка умяла половину тортика за раз, рассказ продолжился. — Итог тому был очень печальным. Или, как ты говоришь, бэ-э-э-эд э-э-энд, — грозным и низким тоном поразительно и смешно, и устращающе пробурчала она конец фразы, вызвав у пародируемого одно только хихиканье. Но не сколько весьма удачно получившимся передразниванием, сколько одним только свистящим звуком «шшшшш». — Ну короче. Они развелись из-за скандала. Бабушка родила долгожданного мальчика от дедушки, но воспитывала его с другим мужчиной, а наши бабушки остались вместе со своим папкой. И был дедушка несчастен, а наша семейка, названная почти вся на А, начала давать трещину: после того, как имя долгожданному наследнику дали не на А, произошел ПЕРЕВОТИЩЕ! Кто-то решил продолжать традицию, а кто-то послал заносчивого родственника восвояси. И только одна тайна осталась в нашем роду: кто тот первооткрыватель других букв? — Звучит интригующе, — восхитился Нейт, засовывая прямиком себе в рот последний кусок торта и одновременно запивая его чаем. «С прихлебыванием и…», — готова была добавить Ли, но так как она просто герой, а не автор-повествователь, я просто дам вам знать эту малозначительную, но важную деталь для рассмотрения и дальнейшего анализа, если вы захотите заниматься подобным вообще, дорогие учителя по литературе. Возмущение Лили насчёт моего авторского нежелания нельзя было передать цензурными словами, потому я вырежу эту брань, дабы не марать ваши красивые глазки или ушки кровью, в зависимости от того, читаете ли вы это или слушаете. — Это был Хьюго Обыкновенный, — с закосом в исторический штиль закончила совсем необыкновенную историю Лили. А потом добавила фразу, которая разрушила в один миг весь бафос сея произведения: — а весь прикол в том, что свою дочь он назвал на букву А. Конец! От резкого окончания Гарик аж подпрыгнул. — Ну кааак? Я смогу стать писателем? — игриво подмигнула Лили, рассмеявшись. — Как два пальца об асфальт! Тебе прям фанфики писать надо, там такие же любители пафоса сидят. Пишут интересненько, но издательства, не осознав своего везения, посылают таких к чёрту. Ты готова вступить на тропу мученичества? — он прищурился и сложил руки на груди. — Только так! Только с Вами, Капитан! — в один миг отозвалась Лилит, шутливо отдавая честь. Глаза обоих заискрились от понимания чуть ли не с полуслова. Мрачная аура Гарика стала легче и смешалась с детской, ярко-розовой, в точности как воздушные шарики, и казалось обоим наивным героям, что никакое крушение или катастрофа не вырвет их из этого летучего и полного прекрасных вещей воображаемого мира. Как автор, могу приоткрыть завесу тайны: им не суждено там остаться. Мне правда жаль, что их ожидания разобьются, но сюжет требует своего, а автор должен вести повествование, увы. Быстро мелькающий то в одну сторону, то в другую, взгляд остановился на одной очень знакомой точке… Розовая пелена спала, а ребята обратно вернулись в реальный мир из-за одного очень неприятного факта. За соседним столом сидел известный им «ну просто лапочка», со слов Руно, и джентльмен, пользующийся ненавистью своего дяди и отвечающий ему лютой «симпатией» — или просто Люк Казами. И ведь какой-никакой, а в костюме! Официальном! Лили хмыкнула и вспомнила, как они всем скопом девчонок сегодня утром, узнав от самого «героя любовника», (хвастающегося, вообще-то, перед Деном, которого на днях жесть как отпинала Руно), принялись его наряжать-украшать, чтобы он не пал перед дамой своего сердца в грязь лицом. Люк был чистеньким, аж с иголочки: налакированные туфли Мейса, оставленные на какую-то важную встречу, пришлись подростку впору, костюм Шуна для него будто и был сшит (обладателю этой вещицы, естественно, не было сказано, в какой бой идёт оная), а рубашка была отобрана… «То ли у Дена, то ли у Билли», — уточнила мысленно Лили, вновь нагло врываясь в повествование. — Мило выглядит, — откомментировал совсем некстати Гарик. Лили кивнула. Они воззрились на него, будто гордые родители, которые глядят на выросшего сынка, готовые вот-вот отпустить его во взрослый мир жестокости и многочисленных трудностей, осложняющих и без того бессмысленную жизнь. Паренёк прихорашивался, неотрывно глядя в мобильник. — Он… Такой взрослый. Жалко, что другие не видят этого, — девушка готова была уже пустить скупую слезу, аж даже на стол легла неуклюже, чуть было не угодив своим вздернутым носом в жирный салатик. Их взгляды вновь пересеклись. Спонтанное желание возникло у обоих. Не сговариваясь, они готовы были соприкоснуться губами и вновь окунуться в мир любви. Единственным недочётом и проблемой, ставшей перед ними, оказался тот же самый Люк. Подросток, как только заметил незваных «Гарика и Лильку», резко вытянул из ушей черные провода, кое-как засунутые под рубашку, и резво кинулся от своего столика к знакомым. Не смущаясь, не робея, он застал их недопоцелуй. — Приветики! — воскликнул он и притормозил, ухватившись за их стол. Ребята, не успев слиться в поцелуе, оба отпрянули в противоположные стороны: Гарик преподчёл закрыться рукой, дабы не было видно на его мужественном и жёстком лице смущения, Лили ничего не придумала лучше, чем обратно уткнуться носом в салат. — А вы тут что делаете? Я понимаю, Ру, Ал и мамуля Эль хотели меня проводить и проследить, но я уже не ребёнок, — сходу, ничего не спрашивая, постарался заверить их мальчик. Парочка переполошилась. Уходить не то чтобы не хотелось, просто не было возможности сюда в скором времени вернуться: несмотря на довольно-таки дешёвый ассортимент дорогих ресторанов, столик здесь стоил огромных денег, а обычно его занимали постоянные клиенты. Лишь сегодня выпал счастливый шанс, когда богач и любитель вкусно покушать за большие деньги свалил за бугор вместе с другими потенциальными посетителями и завсегдатаями этого ресторана. — Мы… — Лили на секунду глянула на мальчика, но как только их взгляды встретились, нервно сглотнула и принялась уплетать за обе щеки салат. Ход перешёл к Гарику. Тот сам старательно пытался сделать вид, что не при делах, потому задумчиво втыкал в разукрашенный, казалось, самыми странными узорами в его жизни, бокал. Вернее, узоры-то были обычными. Просто он активно притворялся, что он ничего подобного больше не видел. Потом взял бокал и отпил. И ещё. И ещё. Всё, чтобы не отвечать на вопрос мелкого. Пропуск хода, значит. Люк погрузился в полнейший скепсис от подобного к себе отношения. Отошёл на пару шагов, гляну на жутко внимательно ковыряющуюся в еде, казалось бы, будто ищущая какой-то волос или муху, испачканную в майонезе Лили и Гарика, который с не менее умным и невозмутимым видом пытался строить из себя свое обычное занудство. Но только вместо маленького бокала в руке была бутылка (дабы не наливать каждый раз, как закончится, и ненароком не попасться на взгляд мальчугана). Такие меры предосторожности его только рассмешили. Он понял. — Да вы же на свиданке! Что ж я сразу-то не врубился?! Синхронно с этой фразой Нейт успел захлебнуться, а Лили — подавиться. — Нет! Нет! Нет! Нееееееееет… — в один голос воскликнула парочка, а потом в столь же неловкой тишине заткнулась вновь. Тут пошли в ход аргументы. — Мы… У нас встреча! — Деловая! — исправила «друга» Лили. — Да! — опять в унисон, смущение и пинок под столом. — Ну, ла-а-адно, — только и осталось протянуть не сильно умному отроку, — поверил я, поверил. Скажу вам напоследок: хватит уже притворяться парочкой, не похожи вы. Он обидчиво надул губы и буркнул ещё добавление к «последнему слову» перед тем, как возвратиться обратно: — Только больше на мои свиданки не ходите, ок? Мне и опеки папаши хватает. Теперь фииииииг вам, — и напоследок по-детски вытянул язык. Излишняя ребячливость паренька на секунду сбила с толку. — Напомни, он на свидании? — совсем не веря в происходящее, уточнил у спутницы Нейт, а потом последовал странный для парочки одним его возникновением вопрос, — кто ж его пригласить захотел? Он наклонился, дабы получше разглядеть Люка — тот вновь принялся за прихорашивание. — Этого уж я не знаю, — положив голову на сложенные руки, Лили тоже принялась разглядывать племянника друга, — вроде обычный парень, а вроде… — А вроде и не понятно, откуда поклонники берутся, — закончил за нее Лайт, закатывая глаза. — Ну согласись, что он получше, чем Ден. Он-то совсем ухаживать за дамами не умеет, — в голову Руссо в одно мгновение пришел весьма весомый аргумент, который жил через комнату. Спутник засмеялся и учтиво наклонился к даме и еде, перейдя на еле слышный шепот. — Ты вспомни его выступление с книгой! — он аж согнулся от смеха. — О да! Бедняга Руно! Про такое только фанфики писать. — Я и напишу. Нефиг вести себя, как придурки, и думать, что последствий не будет. — Ну тебя, обидятся же. В ответ прозвучало одно только вредное фырканье. — А ты знаешь… История вспомнилась ребятам со всеми деталями. Суть была несложной, но весьма забавной. Ден, как только получил от маман в наследство на руки оригинал весьма известной книги (в своих кругах, правда) без цензуры, решил от неё сразу избавиться, приняв за очередной мусор, который мать приносит в дом с важным «Мы все это прочитаем!». Но душа Романтика аж с большой буквы вспомнила, как совсем недавно дама сердца стонала, как она хочет эту книжонку. Очень редкое издание было преподнесено им как «редкостный шлак и вообще неахти», на что герой получил по голове, презренное «сам ты мусор» и поцелуй в щёчку в качестве благодарности. Счастливый Дениэл готов был скакать от скопления удачи, счастья и везения, да вот допрыгался. Мама Миока, как только узнала, что случилось с дорогой ей книжкой (единственным адекватным наследством, доставшимся от такого же глупого и безалаберного папаши, свалившего подальше от внучка семейки в Париж), вставила сынишке по самое не могу. Книжку было велено возвратить. Ден задумался-задумался. И случайно брякнул, что, дескать, с Ру они женятся, потому все ок. Реликвия передана верно, в семейство. Проблема вроде решена. Хэппи Энд. Да только зря, ой, зря, Кузо решил, что так легко от матушки своей отвертится. То, что они с Деном женятся, узнала сама невеста. Из уст коллег. Концовка была многообещающей. В плане тумаков, да. И не менее завораживающей в плане результатов. Дена и Руно теперь во всей округе считали уже состоявшейся парочкой, готовой к скорому бракосочетанию. И Руно из-за жалости к влюблённому по уши Денни разрешила её провожать с работы до дома. Или не поэтому… «Да чёрт знает их!» — с умным видом заключила Лили, подняв один палец вверх и по старой привычке «поправив» уже давно опущенные в далёкий ящик за шкафом очки на переносице. Ребята вновь засмеялись и, как ни в чём не бывало, заговорили о слухах, кружащих над головами всевозможных общих знакомых, друзей или соседей, как повезёт, на кого внимание обратишь. Жертва обсуждений выбиралась чаще всего спонтанно, а творили с ней невообразимые вещи: у человека отнимали его старое, потертое временем и, зачастую, его самобичеванием, белье, которое под пристальными взглядами этой парочки обсуждалось по кругу. В тот момент ребята становились, как никогда близки. Процесс перемывания косточек всему живому доставлял неземное удовольствие обоим. Далее разговор резко перескочил на тему опять же о дорогих сердцу друзьях, но на этот раз о комнате напротив. С самого детства они были отнюдь не похожи на Дена и Руно: в то время как те постоянно ссорились и бранились, пылая яростью и страстью, Шун с Элис являлись их полной противоположностью. Пускай с тех мирных пор утекло много воды, но несмотря на обилие ссор перед вашими очами, мои читатели, между ними до сих пор царило спокойствие. Они проводили целые дни вместе, бок о бок, разрешая проблемы жгучей, горькой повседневности, заканчивая их лишь в крайнем случае громкими ссорами. Но огонь, разгоравшийся между ними, в ту же секунду угасал, будто его и не было. Органичное сосуществование не нарушалось ни единым катаклизмом или катастрофой. Своеобразный симбиоз, казалось, мог жить вечно. Наиболее смешным было то, что самым внимательным в этой ситуации оказался Люк, правильно подметивший их схожесть с пожилой четой: они с лёгкостью после любого скандала могли сидеть рядом, пить из одной кружки и хихикать над идиотской стрижкой какого-то новенького ведущего, не замечая весь остальной мир. — Жаль, что они этого не понимают, — печально подметила Лилит. Припомнили и совсем недавно официально образовавшуюся парочку «Филмарш» (кое-как соединённые имена до жути друг другу не подходили и резали слух так, что вовсе не верилось, что у них в будущем вообще всё сложится), которая тоже, как и Люк, умудрилась появиться тут не без широких понтов. Несомненно, парочка из нарцисса и истерички даже не заметила Лили, насчет этого та не сомневалась: в зеркало Фил смотрит исключительно на своё отражение, а не на мелкий интерьерчик где-то позади, коим она и являлась для него всегда. Поодаль сидели ещё Арти с той мелкой журналисткой, которая доставала Шуна. Уж её-то в лицо знали уже все бойцы: Шун часто возмущался вслух и выражался нецензурной бранью, тыкая пальцем в очаровательное личико, стоило ей появиться в поле зрения. На телевидении рыжая шевелюра мелькала чересчур часто, и сейчас стало видно, за чей счет. — Везет мелкой: под своё крыло Арти взял. Ну, он-то уж точно приставать не станет: гей же. И наверняка, не оставит он свою протеже одной, везде поможет. — Вот-вот. Со стороны это выглядело не менее мило: Лили и Нейт, взявшись за руки, объединялись против мира остального, положившись только друг на друга. «Совсем как в романтических фильмах!» — подумалось Лили. Странное и местами даже гадкое хобби являлось для них неким объединяющим. Они сами принимали мысль об этом невероятно легко и просто, даже с удовольствием. Гарик искренне любил тех людей, с которыми у него были общие ненавистные враги или до жути глупые приятели. Они выкладывали друг перед другом свою душу, не волнуясь о том, что оно передастся из рук в руки. Такого просто не могло быть. Вовсе. Атмосфера в ресторане была волшебной. Казалось, если нет Бога, то кто создал это прекрасное просторное помещение, поистине идеальное обслуживание и до невероятности вежливый персонал, чьё великолепие заставляло содрогаться только от одной мысли о возвращении обратно, в грубый мир дешевых кафешек с такими же официантами даже без улыбок, плевками в кофе за маленькие чаевые или их отсутствие вовсе и едой с отвратительным привкусом? Розовая аура витала вокруг каждого столика, опуская первого попадающегося на глаза и последующих посетителей в бездну умиротворения, где не было места депрессии, унынию или грубости. Таинственное местечко будто заставляло быть лучше с каждой секундой, делало каждого всё счастливее и счастливее. Да только этот мир в одну секунду будто раздробило на две части. Посреди появился портал с громким хлопком входной дверцы и в него неуклюже ввалилась та особь, чьё присутствие было мало того необязательным, так ещё и запретным. Ресторан, несмотря на своё благонамеренные мотивы, обслуживал лишь чудовищно богатых. Говорите, нет пути в сказку? А вот и есть! Просто у вас денег с гулькин нос! Борьба велась даже за самый убогий столик из всех. В помещение неграциозно ввалилась девчонка лет пятнадцати, по виду которой можно было дать средний достаток, а дорогие украшения «а-ля золотые цепи» и чересчур короткая облегающая юбка заставляли думать, что она всё это утащила у какого-то богатого господина, ныне рыдающего жене в жилетку, жалуясь на свою неудачу (да, в том числе и юбку). Жалко, правда, что у самого ресторана таких «жилеток», в которые можно поплакаться, не было. Даже охрана не остановила маленькую нарушительницу порядка, лишь приветливо кивнув, улыбнувшись и открыв дверь в основной зал. Тряхнув темно-голубыми волосами, чем-то недовольная девица вооружилась пристальным взглядом и начала изучать гостей, кого-то старательно выискивая. Ни на секунду её лик не озарила улыбка. Взор угрожающе останавливался на каждом столике, был сопровожден закатыванием глаз, бормотанием под нос и надоедливым цоканьем. Действительно, в этот момент начинало казаться, что это человек совершенно из другого мира, потому сравнения про параллельную вселенную, где все люди вымерли и остались лишь единицы да крысы, уже не казались такими бредовыми, надуманными и написанными ради того, чтобы страниц в произведении было больше. Шагнув вглубь зала, она огляделась, будто искала кого-то. И совершенно неосмотрительно попалась на глаза Лили. Лицо ей на секунду показалось до ужаса знакомым, на что Руссо мысленно фыркнула: все сейчас с таким цветом на одно лицо, а с такой причёской и вовсе не отличишь одну девчонку от другой. В мыслях сразу же всплыл образ дражайшей подруги Руно в том же нежном возрасте. Эх… Вот были времена!.. Но Лили настойчиво отгоняла не те мысли, пытаясь слушать сбивчивую от легкого опьянения речь Гарика. Девушка хихикнула, жестом заткнула благоверного, который уже принялся расхваливать каждый атом своего тела и упомрачительно огромный смысл своего существования — иными словами, внешностью и добрейшими души поступками. Ручка прервала его речь одним аккуратным жестом и просьбой поскорее наклониться. Гарик понял, что его ждет далее, и хитро заулыбался, обнажив передние клыки… Пригнувшись, закусив губу, как подросток, он присвистнул и придвинул к подружке свое ухо, дабы она смогла рассказать ему всё, о чем только знает. Этот их ритуал его всегда чем-то забавлял. Видел он в этом нечто особенное, то, что сближает их и роднит. Каждое слово, предложение, сплетня объединяло их и сливало воедино. Они будто возвращались в то далекое прошлое, когда были детьми. И Лилька так же, как и сейчас, что-то настойчиво шептала ему в ухо, а он её придерживал за талию, чтоб она не грохнулась с ветки высоченной яблони. Так и хотелось взять крупный и сладкий плод с этого дерева. Её хихиканье очередной раз навеяло воспоминания о каникулах в деревне, которые он всегда в душе боготворил, а перед другими специально бурчал под нос гадости и возмущался нерадивым поведением «молодежи». Но только одно шипение заставило его выйти из любимого режима ностальгии. — Видишь, девчушку? — Лили слегка захихикала и несколько неуклюже тыкнула своим толстеньким пальчиком на очередную жертву обсуждений, — смотри, какая суровая. Думаешь, зачем зашла? — Боевитая и деловая… Даю сто серебрянников: ищет комнату, чтоб носик попудрить перед какой-нибудь затеей, — Нейт ехидно улыбнулся. Лили хихикнула на его неудачную шутку, но все-таки осуждающе толкнула. — А я вот предполагаю, что путь она держала отнюдь не сюда, — витиевато выразилась Лили, с видом знатока стараясь задрать нос куда повыше. Лайт ухмыльнулся: уж та маленькая девочка, сидящая напротив него и с той же резвостью болтающей ногами под столом, без огромной гордости из-за глупых пустяков отнюдь не будет являться Лили. Паренёк с трепетом ожидал после этого пафосного заявления фразочку из серии «основано на личном опыте реальных событиях», как обычно пишут создатели фильмов, дабы сделать из недоделанного хоррора «настоящий, полный реалий» ужастик. — Что же? Хотела попасть в обычный магазин, где продаётся жвачка, а случайно занесло в ресторан? Вот это совпаде-ение, — тот скроил рожу, совсем как в том известном каждому меме, и наслаждался хрюканьем и едким хихиканьем спутницы. Уголки его губ слегка приподнялись. Душа сдерживалась соорудить для неё очередной остроумный комментарий. Его шутки для неё всегда были смешными. «Ради таких зрителей и стоит жить», — промелькнуло в мыслях у творца, который чуть было не зажёгся очередной идеей. Рука потянулась было в карман за ручкой. В голове уже образовался сюжет для целой трилогии, вселенной. Рождались из ниоткуда характеры главных героев, попеременно сменяющие друг друга и будто бы старающиеся задавить каждого своим величием или какой-то особенностью, своеобразным обаянием. Приключения лились рекой, и этот поток, рвущийся наружу, уже невозможно было остановить. Комические ситуации шли рядом с трагическими и по-настоящему эпическими подвигами, за ними следовали лирические мотивы, мелодии, поспевали и драматическое напряжение под ручку с известными нам личностями — Любовью и Судьбой, дуэт которых за глаза прозвали просто прелесть какими дурочками. И ведь неспроста!.. Кульминация шла вслед за очередным скачком вверх, напряжение резко нарастало, не давая наблюдателю опомниться вовсе, как вдруг… Нет, дорогой читатель, это был отнюдь не эпилог. И не слитая концовка. Нет, это было куда ужаснее для любого писателя. Красочная история родилась, загорелась и быстро изжила себя ещё в голове творца, умерев точно в тот момент, как ручка коснулась своим остриём мятой салфетки, стащенной где-то с соседнего столика. Голову нашего героя посетил Мистер Ступор, который тащил за собой сопротивляющееся Недопонимание. Лили приподняла бровь и фыркнула только, будто и вовсе не заметив всё то, что за одну минуту пережил Гарик. Всё шло своим чередом, будто идеи и не было вовсе. Ее смерть ничего не значила, как и её появление на этот жестокий и яркий свет, который жжет только своим присутствием. Гарик приуныл и уставился в окно, ныне серое и грязное. Вон, даже пятнышко в углу посажено. Лили это заметила. — Очередное «рождение и гибель»? — будто прочитав мысли, сочувственно кивнула ему девушка. — Угу, — буркнул тот себе под нос. — Не отвлекайся, — Лили проводила девчушку внимательным взглядом. Меня спросит неопытный читатель: что они прицепились к ней? Я милостиво развею ваши сомнения: девочка казалась до жути знакомой. Было в ней что-то, несмотря на её весьма неподобающий вид, что-то аристократическое и высокомерное. Отнюдь не взгляд. Походка, вид в целом. Как говорила мама Лили: «Сколько ни наденет на себя мещанка украшений — ничего не поможет стать ей аристократкой», когда одна из дочерей перебарщивала с яркой косметикой или блестками на платье. Аристократа всегда было видно издалека. Нейт только кривлялся: у него была совсем другая изюминка — возвышенность. Возвышенность и аристократичность не всегда стояли в один ряд. Пускай Люк не походил на будущего наследника обедневшего рода Казами, скорее на обычного прохвоста, но и у него была такая особенность. Она была даже в «простых сыновьях народа» — Маручо, Шуне. Эта непонятная деталь витала в воздухе, где были ребята, в запахе их еды, грязных вещах, даже в их неряшливом виде. Некая величественность окружала и незнакомку. «Почему именно к ней приковался мой взгляд? Это какой-то намек, Судьба?» — еле слышно под нос промолвила начинающая Хозяйка предсказательница. Лили настойчиво ждала. Легкое шарканье прекратилось, зазвенела цепь. Незнакомка приподняла темные очки, открыв свое лицо миру, и произвела самый неожиданный порядок действий. Наклонившись вперед, прямо к известному нам юноше, она шальными ручками прикрыла ему глаза и выдала высоким и будто бы специально сюсюкающим голоском: «Ку-кусики. Угадай, кто-о-о». — Ммм… Самая красивая девушка на свете? — веселым тоном встретил он свою возлюбленную, убрал её руку и по-джентельменски чмокнул. Ответом был её едкий смех. В следующие мгновения в воздухе стало немного жарче от их горячих объятий. Аристократическое общество в целом залилось умилением. — Льсти-льсти дальше, дурашка, — девица нежно провела рукой его по волосам, в один шаг обошла и села рядышком. — А чего же мы сегодня такие красивые? Даже меня уделал. — Всё ведь ради тебя. Я же знаю, как моя солянка любит придворных. Сегодня я твой дворецкий, — тот кокетливо подмигнул. — Ой, не смущай, чертяга, — девица театрально отвернулась, пару раз хихикнула и смутилась. «Светлые волосы, голубые глаза…» — сознание отчаянно искало причину. Блуждающий взор не мог понять, чем же она так знакома. Обычная девочка, что позвала его на свиданку и с коей он постоянно переписывается. Но Руссо казалось, что она знает несколько больше, чем положено. Как сторонник логических умозаключений, мозг не мог оставить всё так, без аргументации или гипотез. Аристократия, что вечно светится? Знаменитость? Её компаньон? Чёрт, возьми, кто? И что за язык? Разгадка тайны могла заключаться в этом маловажной факте. Знакомая словесная мешанина вновь и вновь проигрывалась в ушах не особого знатока языков, Лили, которая пыталась отыскать что-то знакомое или родное. По лексике, произношению, степени легкости изучения, в конце концов! Люк не похож на лингвиста, а значит, знал и говорил на нём с самого детства. Знакомые выражения мелькали всё чаще, всплывали флешбэками бурчания под нос Билли, который пытался что-то вытянуть из Алекс, которой языки, как ни крути, не давались вовсе. Грубый мотив, что никогда не нравился Лили и отсылал к мягкому и «более мелодичному» французскому, намекнул своей далеко не лучшей ученице. — Точно! Немецкий! — воскликнула Лили с таким раскатом, как у «Эврика!», почти на всю залу. Щебечущая парочка резко обернулась. Лицо Лили начало покрываться розовыми пятнами. Взор искал, куда бы можно запрятаться. Порой, когда вглядываешься в человека, то постепенно забываешь о конспирации. Погружаешься в дело, мысль настолько, что отбрасываешь ненужную мишуру: предрассудки, «ой, а вдруг не так подумает»… Пока твой взгляд не встречается со взглядом жертвы с ответной улыбкой. Лили от бурлящих эмоций икнула и резко опустила взгляд, совсем не ожидая, что её заметят. Из сознания напрочь улетучилось то, что для некоторых особливо интуитивных её взгляды заметны. Паника охватила сначала её, а потом уже и её спутника, когда он осознал, во что оба вляпались. Парочка перед ними уже весело заливалась смехом, краешком глаза поглядывая на передрузей в ответ. Гарик медленно начал: — Это будет исключительно невежественно и, наверное, после моего предложения ты станешь втихую, а то и в глаза называть меня максималистом, но я приму эту броскую кличку и пойму… — Скажи нормально, без всяких эпитетов-костылей, что мне внезапно захотелось в обычный парк, где нет… — Лили выдохнула последнее слово с особым ужасом, — этих детей. — После этих слов ты ещё и спрашиваешь, почему одну тебя я тебя уважаю?.. *** Вот уже больше года Артур помогал Маручо в сердечных делах. Как вы видели по вполне адекватным советам в прошлой главе, он чему-то да обучился, однако его горизонт был совершенно чист. Никто ему особенно не нравился, а если и нравился, то ему сразу говорили: либо девчонка не его поля ягодка, либо он — не её. Артур-то ничего такого действенного не предлагал, ибо считал, что всё зависит от обаяния, а делиться секретами своего дара он не собирался. Сам Маручо уже давным-давно понял, что ни рожей, ни кожей он не вышел, а гениев всегда не понимают, значит, быть ему одиноким вовеки веков. Стоит вспомнить того же Бетховена: непонятый современниками, он был не лучшим кавалером, но каждый раз желал жениться на объекте своих симпатий, чего он не сделал ни разу в своей жизни. Потому, разочарованный этим примером, юный Марикуро давно заменял реальных девушек всякими романтическими произведениями, если уж того душа внезапно пожелает вместо очередных научных трудов. Фантазия своё дело выполнит, а сердце успокоится — и так по кругу. О чём он и заявил родителям. Родителей (вернее, отца — мать была такой же мечтательницей по своей натуре и всячески поддерживала сыновей) такая установка не устраивала. Поэтому через пару дней и совещаний Артур тоже об этом прознал. Ему был дан наказ: найти брату любую девушку, хоть рябую и нищую, главное, чтобы сынка устраивала. Отказаться Арти от этой затеи не смог. Нет, победило не желание, а родительская угроза о ещё больших запретах. А теперь я объясню причину этого действия. Нелюбовь Шооки к Артуру достигла своего пика именно к его возвращению домой после вуза. Поставив на первенце уродливое клеймо «нежеланный», Марикуро выстроил целый вагон и маленькую тележку самых разных запретов, начиная с просто тупых, заканчивая полнейшим неадекватом, думая, что это усмирит неугомонного Артура, который, к его удивлению, обходил все его «ловушки» в один раз. Из-за ненависти к Артуру, Шоока возлюбил младшего, росшего в строгости и порядке. Сам же любимчик то ли всё понимал и предпочитал притворяться не знающим, то ли в действительности ему было на всё наплевать. Но вернёмся к занятиям. На этих занятиях почти ничего не происходило, кроме рассказа Маручо о своих неудачных романах. У любого здравомыслящего человека, особенно у такого умного, как Маручо, должен был возникнуть вопрос: «А зачем он это делает?», но в силу простоты и доверия к брату, он молча подчинялся, не задавая лишних вопросов. Сердце Артура каждый раз подскакивало, совсем по-девчачьи взвизгивало и бешено колотилось от удовольствия и облегчающей душу мысли «Хоть в чём-то я лучше». Зависть, некогда сжиравшая его с потрохами, облегченно вздыхала и услаждалась превосходством над гениальным братцем. Но в один из таких жалких моментов у Артура проснулась самая настоящая совесть, повлекшая собой цепью и сострадание. Марикуро-внебрачный с удивлением вопрошал себя, как это вообще возможно — у журналиста-то. Ранее похороненная под невыносимым грузом воспоминаний швецарской тюрьмы школы, чёрной одежды, одиночества, совесть издала тяжелый и хриплый рык с просьбой сжалиться и вспомнить, каково было ему в детские года. Заволоченное мрачными тонами и прошлое стало открываться вновь перед белесым настоящим Артура. Тот с зубовным скрежетом и огромным нежеланием в последний раз глянул на брата и со злобой пытался отогнать флэшбеки. Никто не думал, что сможет встретиться когда-нибудь с прошлым собой? Я полагаю, все. Каждый отпинал бы ту слабую тряпку, которую когда-то травили, не замечали, которая служила интерьером. Таким некогда был ныне общительный и, казалось, совсем не комплексующий Артур. В печальном и отчужденном Маручо, который был поглощен лишь своим любимым делом, он увидел себя. Поначалу частично, ещё с первых дней их знакомства, мрачный подросток порой проявлялся в этом жизнерадостном человеке по имени Маручо Марикуро. Это и раздражало, мозолило глаза. Нельзя представить, как новый Артур ненавидел себя прошлого. Артур не замечал медленно копящейся злобы по отношению к брату, старался не замечать. Совесть окончательно раскрыла Артуру глаза на это. «Он… не будет таким», — решительно провозгласил учитель и прервал очередной рассказ бедняги. — Будем тебя знакомить с девушками! Пришел этот момент! Будь сильным! Сегодня в пять будь наготове! Идеальная кандидатура нарисовалась сразу же, как Артур об этом задумался. Одиноких и красивых подруг у него было полным-полно. Но такой же по-своему грустной и любящей своё дело была лишь одна. Та, что поймет, погладит грустного гения по головушке и будет сочувствовать ему. Прижмет к себе и никогда не отпустит. И, что самое главное, без памяти влюбится в такого неидеального него. Нэнэ Вейлер, имеющая похожий комплекс насчет роста. Только обратный. *** Люк по-прежнему продолжал привлекать всеобщее внимание, словно чудная зверушка. Наверное, виной всему был его возраст, и сожители его все как один видели в нём какое-то удивительное непонятное существо. Как будто сами не были детьми, ей богу! Тем не менее, все выходки, все слова мальчугана воспринимались с удивлением, восторгом и желанием скорее пересказать знакомым. Люк же чувствовал себя окружённым толпой фанатов и лучился самодовольством, прекрасно зная, что любое его действие только что на камеру снимать не станут, чтобы потом выложить в специально созданный в честь него паблик. Он уже даже стал подумывать о производстве фан-продукции и раздаче автографов, особенно этим милым восторженным девчонкам. Но пока ограничивался остротами, издевательством над уже придоставшим всех Шуном (которого друзья сами не могли послать с его занудством по причине тёплых отношений, хотя и бесились втихаря порой) и повестями о своей жизни. Стоило ему заговорить с одним человеком, как вокруг собирался весь дом послушать удивительные байки всеобщего кумира. Вот и сейчас у него шла беседа с Первым Пикап-мастером на районе (то бишь Дениэлом), а к столу, за которым они сидели на кухне, уже начало подтягиваться и прочее население квартиры. — Мальчик мой, — авторитетно говорил Ден, прихлёбывая чаёк, — все эти разговоры про нравившихся девчонок из твоих уст звучат, как детский лепет! Настоящая жизнь альфы начинается только сейчас. Да и то, пока ещё рановато думать о том, что девушки начнут падать к твоим ногам: сначала нужно научиться себя правильно вести. А вот так годика через два… — Да ну тебя, дядь Ден! — усмехнулся Люк. — У меня, вообще-то, уже давно девушка есть, и всё серьёзно. Тот чуть чаем не подавился. Вытаращился на собеседника и, заикаясь, проговорил: — Ка-ка-как девушка?! Ты ж ещё мелкий! — Сам ты мелкий, — Люк показал ему язык. — Любви все возрасты покорны. — У кого девушка?! — неожиданно в проёме возникла подслушивающая Алекс. — Да ты гонишь! — вторила Дену Руно, тоже «как бы случайно» проходившая мимо кухни. — Любовь?! — и мигом прилетела Джули. И все втроём нависли над мальчуганом с вопросительными выражениями лиц. — Ой, да ща фотки покажу, — без тени замешательства отозвался тот, вытаскивая мобильник. В галерее действительно очень быстро отыскалось несколько десятков фотографий какой-то девушки. На вид она явно была погодкой Люка, светлые волосы являлись основной её отличительной чертой. Основной, потому что лицо никак не удавалось разглядеть: то она стояла где-то вдалеке, то поворачивалась спиной, то чёлка прикрывала профиль, то капюшон бросал тень, то тёмные очки скрывали глаза, то… В общем, много было этих «то», но рассмотреть эту особу как следует так и не удалось. Впрочем, не было сомнений в их с Люком отношениях, потому что несколько совместных селфи изображали их в обнимку. — Милашка, — протянула Джули, хлопая вытаращенными глазками. — Хороший у тебя вкус, дружок! Алекс глядела на фотографии тоскливо. Ну вот, только к ней подкатил какой-то паренёк, как у него тут же обнаружились крепкие отношения! Руно же показалась девчонка какой-то знакомой, но она не смогла сопоставить её образ ни с кем в своей памяти. Да и лицо было вечно скрыто — как тут разберёшь! — Нифига себе! — выпалил Ден, таращась на подружку Люка. — Где это ты её подцепил? — А что, завидно? — усмехнулась Алекс. — Ну ещё бы! Наш Люк маленький да удаленький, — съехидничала Джули. — Не то что «старая дева» Денни! — Ой да пошли вы! — огрызнулся уязвлённый Кузо. — Небось, с пелёнок друг друга знали и на том и сошлись, ибо дёшево и сердито! — Да, мы долгое время были друзьями, — ответил Люк, продолжая хвастливо листать ленту. — Очень крепкими. А потом нас свела подруга, представляете! Кто бы мог подумать… Ден снова помрачнел. И бросил косой взгляд на Руно, которая этого даже не заметила. Ну конечно, ему в «очень крепких друзьях», судя по всему, до конца дней сидеть! «А впрочем, что этот юнец понимает в отношениях!» — попытался успокоить себя Ден. — «Конечно, они просто за ручки в школу и из школы ходят, он её портфель носит, а она его у подъезда обнимает! Небось, даже в кино не ходили ни разу из-за смущения!» Однако решающим ударом для Кузо стало… — Мы тут с ней как раз недавно на свидание ходили, — как бы вскользь бросил Люк, выключая мобильник. — В один весьма понтовый ресторан, надо сказать. Ден окончательно сник. Чудесный мальчонка! Живой укор, можно сказать! Но хандрить ему не дали: в коридоре послышались торопливые шаги, и в кухню влетел Шун, опять чем-то взбешённый. — Ага! — крикнул он, зло ухмыляясь. — Как раз про эту рассказываешь! Ну вот и я хотел о ней поговорить! — Ты знаешь его девушку? — спросила Алекс. — Лучше бы и не знал это чудовище! — прошипел тот, расталкивая «поклонниц» и прорываясь к притихшему Люку. — И лучше бы тебе, гадёнышу, не знать её тоже! — Но-но, полегче с выражениями! — осадила его Руно. — Не защищай этого паршивца! — отрезал Шун, схватив мальчишку за ухо. — Вы ещё не знаете, что он натворил!.. — Что же?! — на крик мигом явилась Элис, вся в свечении справедливого гнева. — Опять слишком долго в интернете сидел? Или громко разговаривал? Или стащил лишнее печенье? А может, взял без спроса твою ручку? Опять ты прикапываешься к мальчику ни за что! — Этот прохвост «взял без спроса» такую сумму, что мы можем перейти на дошик на ближайший десяток лет! Причём на один на всю квартиру раз в неделю! — яростно выкрикнул Шун. — И зачем?! Чтобы сходить на свидание с чёртовым исчадием ада! Как представитель моей фамилии смеет пятнать себя связями с той, кого сжечь надо, как ведьму! — Ну ты и загнул! — Люк нахмурился и неожиданно со всей силы толкнул дядю в бок. — Прикуси-ка свой язык, жмотина! Сколько я там взял-то… — Ты обчистил весь наш бюджет, щенок!.. Громкий хлопок по губам оборвал шунову речь. Элис пошла в атаку. — А откуда ему ещё брать деньги, умник?! — сказала она. — Старшие должны содержать младших! Это наш долг по законодательству! А ещё ты не смеешь запрещать ему встречаться с той, кто, возможно, является его судьбой! — Если это его судьба, то я лучше убью его прямо сейчас, чтобы избавить от позора семью Казами! — заявил Шун и потянулся задушить племянничка. — Да щас прям! — тот лихо увернулся и рванул к выходу, но вписался в вышедших на крики Гарика с Лили. — Это что за смертоубийство? — поинтересовалась последняя. — Это возмездие! — возвестил Шун, хватая нож для масла. — Будет знать, как по «Буржую» шляться! — Ой, тот самый, — брякнул Гарик. — Мы ж только оттуда… — А что, простите, вы там делали? — Казами перевёл прищуренные глаза и остриё орудия на новых жертв. — На какие шиши вы изволили составлять этому мерзавцу компанию? Вместе проедали казённые деньги, да?! Лили нервно захихикала, закрывая Гарику ладонью его болтливый рот, чтоб не ухудшил положение. — Да мы, мы, мы, мы… э-э-э… Мы там… — затараторила она. — Я на встречу шла и попросила Гарика меня подстраховать, «охраной» поработать… А никто всё равно не пришёл, вот и… Мы не ели ничего! Видела я эти цены! А сама удивлённо подумала: «И кстати, не такие уж они высокие. Интересно, как умудрился мальчуган спустить там все наши сбережения?» — Ну вот, так почему ж ты не надавала по ушам Люку за то, что торчал там с… с… — Шун махнул рукой. — А мы его не заметили, — выпалила Лили. — Но вообще, конечно, брать чужие деньги на развлечения нехорошо… — Вот-вот-вот! — вторил ей Казами. — У нас и так жить нечем! А некоторые тратятся на ерунду, как будто мы все тут миллиардеры! — Да можно подумать, я один такой! — огрызнулся Люк, отступая к Элис, раз уж ретироваться не получилось. — Можно подумать, только вам можно в кино ходить, в ресторанах ужинать и шмотки покупать! Я теперь член вашей «дружной семьи», будьте добры вписать мои нужды в расходную статью! — Этого ещё не хватало! — Шуна окончательно понесло, потому что племянничек со всего маху наступил на больную мозоль. — А впрочем, нет! Прекрасная идея! Давайте-ка ещё в неё твою подружечку любименькую включим, а заодно соседей сверху, сотрудников Элис и ещё чёрт знает кого! Мы же такие богатые, нам же денежки девать некуда! — он обвёл глазами присутствующих. — Почему один я думаю об общем бюджете? Почему у нас висит балласт в виде лишнего рта, почему у нас праздные гуляки? Почему, наконец, у нас есть те, кто тратят, но нифига не зарабатывают?! На этой фразе его взгляд совершенно случайно остановился на Джули. Та побледнела. Она с самого начала тирады впала в крайнюю степень расстройства, но держалась до последнего и не подавала вида. Утрата работы страшна тяготила её тем, что вызывала мысли о собственной бесполезности. И, судя по всему, Шун считал абсолютно так же. — Как… как ты узнал? — пролепетала Джули, чувствуя, как к горлу подступает ком. — Что узнал? — бросил тот, ещё не успев осознать, о чём идёт речь. Но девушка уже устала сдерживать слёзы и в порыве накатившей истерики бросилась ему на шею. — Что… что я… что я теперь безработная! — еле выдавила она. — Кто тебе сказал? Ой боже… Повисла долгая гнетущая тишина, прерываемая только рыданиями Джули. Это заявление было ещё неожиданнее, чем факт траты Люком крупной суммы. Ребята стояли, раскрыв рты, и не могли сообразить, как реагировать на происходящее. А Джули продолжала заливать плечо Шуна горючими слезами. — Ну что же… что же нам теперь делать?! — выкрикнула она в исступлении. И высказала то, что вертелось у каждого на языке. И правда, что же им теперь было делать? *** Рассевшись в кривоватый, но какой-никакой, а кружочек, некогда подростки уже начинали решать весьма взрослые и далеко не их ума проблемы. Большинство из них до почтенного возраста жило с родителями, потому для них это собрание являлось очередным способом познать мир, желательно в виде игры. Другая половина, которая уже работала и получала гроши, пожить поодиночке успела. Энтузиазм растаял на глазах, как только юная душа, воспитанная на нравственных ценностях, столкнулась с денежной системой доната. Без денег нельзя было выжить вовсе. Тот же Маручо, взращенный на высоких холмах блага человеческого, вынужден был по приказу родителей искать себе постоянную работу, а не заниматься любимым хобби, хотя позволить себе мог: родня же — одна из богатейших семей Канады. Но даже и самого наилучшего из всех по материальному статусу хотели отправить работать на завод. Работа ребят… сравнима с работой блоггера. Это было любимым хобби, для иных она даже представлялось глупой развлекаловкой, за которую неизвестно за что платят миллионы. Точно челленджи, бакуганы врезались в ум каждому, даже младенцу. Говорящие создания, наделенные разумом, с недавнего времени правами, сравнимыми с человеческими, незаконно украли сердечко каждого человека. Теперь представить мир без бакуганов было невозможно, пускай они были далеко не у всех. Да, были те, кто не сразу влился в эту масштабную вселенную и уже не мог или не желал из-за иного социального статуса, возраста, материального положения. На столешнице скромно ютился журнал расчётов, который внушал страх каждому, не горящему желанием знакомства с миром бесчисленных цифр. Потертый, под слоем пыли и будто бы старый (хотя от силы ему было месяца три-четыре), он являлся символом божьей кары, от которой никому не было спасения. Публика от речей мало того, что даже не шелохнулась ни коим образом, так ещё и скучающе выслушивала это, словно нотации маман о безопасном поведении на дороге. Такое же безучастное выражение лица, скептический взгляд на окружающий мир и вопросительное «Ты что, серьезно?». Ой, ну да, не забываем ещё подростковое желание считать рассказчика идиотом, который не поведает умнейшему ничего нового. Шун ещё сильнее напрягся и вновь стрельнул глазами, резко обернувшись на хихикающего от нечего делать Люка. Его неимоверно раздражала всеобщая реакция. Окружающие не дергались, не страшились и, кажется, даже не слушали, будто воспринимали его не всерьёз, а так… Повседневно, что ли. Ещё сильнее в такие моменты его выводил из себя племянник. Люк всегда находил, что вставить такого ехидного, и порой желание придушить его сдерживалось только чудом. — Молчи, — пробурчал Шун негромко, но угрожающе. Люк замолчал, но улыбка с его лица так и не сошла. Проливала непрошеные слезы страха и отчаяния тут лишь одна Джули, закрывшаяся от всего живого мира руками и прижавшись к Билли. Сам Билли отбивался от её нежностей, как только мог, оттягивал от любимой футболки, которую не хотелось пачкать вовсе, лицо с размазанной тушью и надеялся на волшебную возможность найти в своем бесконечном кармане хоть что-то полезное и нужное именно в этот момент. Порой карманы и рюкзаки напоминали шляпу какого-нибудь мультяшного героя, из которой по велению своей левой пятки он доставал не то, что ему хотелось, а то, что ему было нужно для решения подобной ситуации. Прежде всего надо было додуматься, куда этот предмет сунуть, чтобы всё стало на свои места и заработало, как часы. И вот, наконец милостивейший создатель вселенной пожалел жалкого раба своего и подарил ему возможность не испачкаться. Нет, не платок. Этим подарком была глупая случайность: в последний раз он сильнее обычного оттолкнул Джули. И так заплаканное и до ужаса затравленное своими же убеждениями создание вновь разревелось в три ручья и полезло к следующей жертве с железной хваткой. Оной оказался рядом сидящий Маручо. Он-то и принял сокрушительный удар на свои плечи. Маручо глянул в чисто небо и безмолвно воззвал к Всевышнему. Только выглядело это не так, как изначально может себе представить любой человек, не лишенный стереотипов. Поглаживая светлые волосы паренька, Джули постепенно успокаивалась, а Маручо, коего сжимали в объятиях, уже бесцеремонно был уткнут в плечо и стал жертвой эксплуатации, в этот раз исполнив роль мягкой подушки. Билли засунул салфетку обратно, не скрывая своей обиды. Джули… Это неотъемлемая часть жизни. Та, что завораживает и что манит, отталкивает, но потом вновь интригует и зовёт к себе. Эта часть наполнена женскими мечтаниями, розовыми платьями с рюшечками, обрамленна бантами, новыми туфлями, сладким блеском для губ и красивыми кудрями на выходной день. Она была тем, что надо было всегда защищать и охранять, тем, что надо было носить на руках. Неким… Обязательным, что ли? Но беда Билли была в том, что к другим он так относиться не мог. Не привык. Вовсе. Но иного отношения к Джули он стерпеть не мог, потому сейчас у него промелькнула мысль о Ясуо, что и обеспечил ей проблемы. И ведь после всего добра, что было ему сделано! Для всех явилось открытием, что веселая, жизнерадостная, любящая много новых вещей и шмоток, казалось бы, самая несерьезная Джули была основой семейного бюджета. Один Шун об этом знал с самого начала, потому и делал много разных поблажек, разрешая, например, съесть лишний кусочек торта или оставшуюся печеньку схватить со стола, не делясь с другими. Но и в этом плане она была идеальным экономическим вариантом. Джули была хронически на диете. Как раз-таки он и пытался как-то сгладить множество отрицательных сторон в её тяжкой диете, состоящей то полностью и целиком из белков, овощей и различных невкусных добавок, то вовсе из воды и хлеба. Он всеми силами сначала подталкивал и остальных к поддержке подруги отнюдь не только из-за благодарности за внесение в бюджет огромных сумм, но и из-за их детской, но очень дорогой привязанности. Даже если ребята и отказывались, то выбора им не предоставлялось вовсе: продукты покупались в соответствии с очередной диетой Джу, которая всеми силами пыталась выжать из себя все соки. Организм не одобрял, ребята считали это бредом, у Джули появилось новое хобби, называемое в народе не иначе как мазохизм. Она же свое поведение называла «общепринятым», «стремящимся к здоровому образу жизни» и свято считала, что вообще все остальные помрут, ежели не исполнят желаемого какого-то журнала из тартараров. Глянув на её обезжиренные творога и салаты, ребята ужаснулись и начали вертеться, кто как может. Как только взгляд падал не на пухлые плюшки с вареньем, а на нулепроцентные йогурты по соседству, глаза соседей обращались в круглые пятирублевые монетки, а голова принималась лупиться о бедный стол в надежде избавить себя от гастрономических отбросов нашего вкусного общества. И, как назло, именно тогда, когда у Джули была очередная разгрузочная неделя, у ребят наметился как минимум разгрузочный год. В холодильнике еды было настолько мало, что даже из невкусных объедков нельзя было придумать ничего съестного. А ведь до этого они и вправду извращались как могли: ненавистный обезжиренный творог мешали не со сгущенкой, а с сахаром, яичный салат тайком заправляли маслом или, если вообще невтерпёж, бежали к добрейшим соседям напротив за майонезом. Сейчас во время печального собрания на столе царил голодомор. На тарелочке каждого был минимум вареной картошки, рядом покоился одинокий салатный листик, который ранее Джули с гордостью и всем самодовольством называла «целым блюдом». У парочки везунчиков и сильнейших была даже капелька кетчупа из ниоткуда, добавляющая неземной вкус к недоваренной картошке. Маручо как самый маленький и Мейсон как самый старшенький сидели с этими тарелками, как на королевских тронах (покруче тронов всяких Фабий и Хайдронов!). — Потому у нас так выходит, что на некоторых категорически не хватает… — пожал плечами Шун и уставился на гостя, на которого не хватило даже тарелки. И стула, ибо сейчас он сидел на пресловутой соседской табуретке. Люк икнул от недовольства. Джули сильнее разревелась и уткнулась в пустую тарелку. Билли сдержанно погладил её по волосам. Шун бросил жалостливые взгляд и обратился к оставшимся в нормальном состоянии. — Предлагаю избавиться от слабого звена, которое обчистило весь наш капитал, — и ненавязчиво глянул на причину обеднения своего счета. — А мама не обрадуется, если узнает! — впихнул свой детский контраргумент Люк и сделался всем из себя таким важным и серьёзным. — А мама не захочет отдать мне награбленные тобою миллионы? — парировал Казами. — По-твоему, мы можем отдать что-то, если я сейчас живу тут с тобой? — Так, всё понятно с этой кукушкой… Казалось, спор перерос в действительно что-то бесполезное, если бы он не был таковым изначально. Наблюдавшие за этим ещё сильнее взгрустнули. — Ребят, мне премию могут дать, — негромко произнесла Руно. — Тут и выйдем из этой бездны хотя бы на пару деньков. Может, наконец долг у начальника вытрясу. Он давно обещал. С процентами. — Правда? — тоном наивного ребятёнка спросил отчаявшийся Шун, оторвав голову от кулака, на который опирался. — Правда? — вторил тому Люк. — Иди в комнату, кому я сказал, — шикнул Шун. В ответ ему отозвалось перековерканное эхо, но отрок всё-таки скрылся с глаз долой под суровое: — Я тебе ещё покажу, как меня передразнивать! Шун из режима «папочка» переключился мгновенно. Он сию секунду же пожал руку Руно и по-дружески крепко обнял. Ден поперхнулся от неожиданности. — Вот видите! Благородство во плоти! — с восхищением протянул Шун, отчего Руно стало даже неловко. — Кто-нибудь ещё скинется? Опять повеяло знакомым перекати полем. Только ветерок из настежь открытого окна тишину прерывал. — Элис? — Я коплю на зубы. И ты это знаешь! — Вот будут у тебя зубы — а есть-то нечего! — Вот не будет у меня зубов — так есть нечем! — Так, ладно, люди со вставными челюстями сливаются… Таак, Ден? — Мои последние сбережения ты же и забрал, между прочим. — Би… — Я и без того нищий, не спрашивай. Чисто символически пару купюр дать могу, но я их конфисковал на практике у детей. — Конечно, детей грабить плохо, наш рыцарь, но и мародёрство у нас теперь в почёте. — Так они из банка приколов. Могу только услугами. — Ой, ну зачем? Я не картавый. Ладно, Ал, Ли? — Не зови меня так! — воскликнула Алекс с возмущением. — Карманы пусты. На наши деньги куплены последние продукты, — вздохнула её сестра. — Чтоб в бухгалтерии и не было денег — ни в жизнь не поверю! — вскинул бровь Шун. — Кризисы такие кризисы, — Лили развела руками. Беспомощный и жалостный взгляд воззрился вновь на Алекс. — Ладно, я поищу что-нибудь. Я заначку запрятала, — добавила она и быстро убежала из-за стола. На её порцию набросился Гарик, из-за чего и попался на глаза. — Так-так, наше королевство обнищало. Скинь хоть сколько-то в казну. Мы же тратим на тебя весьма существенную сумму. Все взгляды осуждающе устремились к Великому Властителю. — Полегче-полегче. Я ж просто однажды утренний завтрак из корон попросил, а не карету из золота, — развёл руками тот. — Эти три бакса могли бы обогатить страну и дать выжить в эту непростую ситуацию хотя бы одному из нас. Например, тебе, — заметил Шун. — Боже, мог бы просто сказать: «Чувак, с тебя долг». На, — с явным неудовольствием бросил Гарик, выуживая из кармана обещанное. — Так, а теперь, «чуваки», — Казами выделил обращение, — с вас всех долги друг другу. — Что за плановая экономика? Я не собиралась жить во времена СССР в период военного коммунизма! — заявила Элис, демонстративно отвернувшись и скрестив руки на груди. — Так, сбежавшие капиталисты молчат в тряпочку и скидывают свою долю. К концу беседы на столе была целая куча монеток и мелких купюр всевозможной ценности. Все кидали то, что находилось в кошельках, куртках, на полу, особо безденежные даже отлучились в фонтан, который находился в парке через дорогу. Когда на столе накопилась внушительная сумма, то Шун, оглядев эту сокровищницу, аккуратненько пододвинул всё к Лили и мученически состроил рожу жадного, но очень милого щеночка с выпирающими глазницами. Она закатила глаза, достала из кармана футляр, оттуда уже высунулись маленькие очки с бабушкиной верёвочкой. Она насупилась, включила лампу для лучшего освещения (Шун благодаря советам не менее щедрого Клауса начал следить за использованием электроэнергии) и начала медленно пересчитывать и разбирать монетки, проверять ценность купюр. — Так, отвлекать Ли мы не намерены, потому давайте решать, кто пойдет на работу и что тут будет дальше. Ну и что? На премию и долги Руно мы будем жить как минимум месяц. Дальше нам нужно жить не только за счёт дражайшей Джу. Потому… — он обвел всех взглядом, пытаясь вспомнить платежеспособность семьи каждого, а также принципиальность. Сам Шун поспешил выгрести в семейный бюджет из маленького старого потертого кошелька всю мелочь, что была. На данный момент у его семьи были очень большие финансовые проблемы. Знатность и род, как говорится, не влияют на то, что у тебя в кармане. Шун это понимал, но желание вернуть роду богатство и прежнюю славу не возникало ранее, чем заканчивались продукты. Аристократ в его мыслях был и влиял на очень многое. Но аристократ не грустил из-за задетой гордости, когда ему приходилось есть тушёнку из старых консервов или делать дичь, не свойственную высшему свету. Рядом с аристократом уживался простой работяга. Беда в том, что работяга уже давно сдружился с жалким, на удивление, ни разу не обедневшим аристократом Клаусом, и всячески перенимал его опыт в экономии. В качестве богатенького этот человек ему на ум пришел далеко не сразу благодаря своей скромности и учтивости. Самым богатым человеком тут изначально был и остался, как мы все помним и знаем с малолетства, Шедже Марикуро. Или просто — знакомый нам добряк Маручо. Без звучного Марикуро. Шун бросил на него беглый взгляд, но прилюдно называть не решился. Как-никак, а не к нему обращаться за помощью, особенно материальной. Из него специально деньги вытягивать не надо было. Он определенно поможет. Маручо обречённо кивнул, готовясь к неизбежному разносу от родителей. Он достал из кармана телефон и удалился в другую комнату. Последнее, что был слышно, это «Привет, мам». Теперь главное, чтоб его не забрали домой, ссылаясь на его юный возраст. К тому моменту Лили уже заканчивала разбираться с копейками. — Так, итогом: у нас есть на руках сорок шесть долларов, шестьдесят центов, а также тысяча рублей. Все, услыхав незнакомую валюту, с уважением воззрились на улыбающуюся Элис. Тысяча в любой валюте — это всегда достаточно. Почти все из присутствующих не были в теме и не знали, какой курс рубля в 2020 году. Улюлюканья толпы подняли было общее настроение, но Лили оставалась в непреклонна. — Ты же понимаешь, что это всего пятнадцать долларов? И на это можно купить лишь пару сосисок? — Конечно же, знаю, в Москве это тоже не деньги. — Я добавлю ещё свои четыре, чтоб не было так плохо. Итого: шестьдесят пять долларов. Не самое худшее положение. Под радостные аплодисменты все разлили по стаканам газированной воды, что осталась с последней вечеринки. Лили сняла очки и скептично продолжила: — Товарищи, вы не забыли про счёт за электричество и воду? Эти пятьдесят долларов идут на оплату счетов, ничего не знаю. Какой бы душкой ни был Артур, вечно пользоваться его добротой нельзя. — Кто будет работать сверхурочно? — спросил Шун. — Поднимаем руки, добровольцы. — Может, ты наконец устроишься сам? Понимаю, бакуганы, все дела, но даже наш логопед ищет работу, — осуждающе буркнула Элис. — Али наше светлейшество не хочет за одним станком рядом со сбродом стоять, ручки марать? Голубая кровь мешает? — Хватит передразнивать, я работу уже себе нашел. Не хотел афишировать. — Строителем на местной стройке? — На что мне юридическое образование? Я в вашу с Руно компанию подался. — Добро пожаловать в коллектив, Шун! — Лили засмеялась. — Только зря ты, зря. Судя по финансам, платить не будут ещё долго. Будем вместе всей командой в долговой яме сидеть. — Не будете: ваш разводится, — парировал Шун. — Жена хочет отсудить всё до последней тряпки. Либо у вас будут горы злата, либо новый начальник. — Либо нищий начальник, — вторила ему Алекс, — круто. *** — Ты же сам прекрасно понимаешь, что твоя идея тупая! — Нэнэ отчаянно пыталась вырвать руку из хватки неумолимого спутника, что тащил её за собой. — Ни капли! — с энтузиазмом откликнулся тот, не оборачиваясь. Они свернули за очередной угол. Бедная девушка уже не пыталась запомнить дорогу, чтобы потом втихаря вернуться домой. Артур был непреклонен: раз решил устроить личную жизнь своей приятельницы, то уж устроит! Мужик сказал — мужик сделал! А вот самой Нанами это свидание нафиг не сдалось. Она пошла на него только потому… потому… просто потому что! Она и сама понятия не имела, зачем согласилась на эту возмутительную авантюру. Умеет всё-таки Арти уговаривать. Да и перед умоляющими глазками Шелли не состроишь серьезного человека. Сколько знаковых, известных людей падали ниц при этом взгляде, а для неё это же подружка. И, какая-никакая, а лучшая и навеки. Собираясь на встречу, девушка всё гадала, кто попадётся ей по велению Великой Силы Рандома. Ведь, как сказал Марикуро, свидание намечалось «в слепую». Нэнэ надеялась на лучшее, хотя сомнения всё не покидали её. Кто-то будет этот загадочный незнакомец? А вдруг какой-нибудь неотёсанный мужлан? Или ботан и мямля? Или… Но этих «или» было слишком много, а разгадка превзошла все ожидания девушки. Едва узкая дверь растворилась под натиском Артура и тёплый полумрак ресторанчика принял в свои объятия новых посетителей, Нанами принялась высматривать своего потенциального ухажёра. Однако поначалу найти его среди немногочисленных, но сидящих по-двое — по-трое людей ей никак не удавалось. Тихо переговорив с обслуживающим персоналом, Марикуро снова дёрнул озадаченную спутницу за руку, увлекая куда-то за угол. Там располагалось три столика у гигантского окна с видом на проспект. Два были пустые, за третьим сидел какой-то ребёнок. — Ну, удачи! — шепнул Артур, подталкивая девушку вперед. — А он, что же, не пришёл ещё? — немного разочарованно протянула та на обычной громкости. — То есть, почему это не пришёл? — удивился Арти. — Ну как же! Тут сидит только какой-то школьник… — Эй, я не школьник! — возмущённо воскликнул парень, поворачиваясь к пришедшим. Тут он заметил брата, потом разглядел девушку, и всё встало на свои места. — АРТУР! — выкрикнул Маручо, ведь это был именно он. — Опять издеваешься?! — Э… эт-то же… — Нанами шокировано созерцала старого знакомого… который совсем не изменился. — Н-да, неловко вышло, — Марикуро-старший оглядел сложившуюся ситуацию и скороговоркой произнёс, поспешно исчезая с глаз присутствующих долой: — Ну, не скучайте, я надеюсь, вы поладите, я в вас верю, удачи, ребята, пока-а-а! С минуту оставшиеся «ребята» молчали, не решаясь что-либо сделать. Наконец Нэнэ, смущённо переплетая пальцы, произнесла: — Н-ну… я, наверное, пойду… — Д-да… — так же неуверенно отозвался её невольный собеседник. Девушка уже направилась было к выходу, но тут из ниоткуда появился официант с огромным подносом и преградил ей путь. — Заказ на двоих, — сладко пропел он, водружая ношу на столик и тут же скрываясь в темноте. На подносе поверх блюд лежала какая-то записка. Любопытство заставило приятелей развернуть её. Там аккуратным почерком было выведено «Всё уже оплачено, только посмейте не съесть! Ваш Арти» и рядом пририсовано симпатичное сердечко. Нанами тяжело вздохнула. Ладно, она просто посидит здесь часок… по-дружески. Так, чтобы Артур не гневался. Вот и всё. И никакое это не свидание! — Это никакое не свидание, да? — уточнил Маручо, словно читая её мысли. — Разумеется! — с жаром ответила та. — Ну Арти, ну зараза! — Да уж… — нервно хихикнул Марикуро. Девушка поспешила сесть за стол, но даже в таком положении она была значительно выше своего «кавалера». «А я-то, дура, ещё шпильки нацепила! Нехорошо-то как…» — распекала себя Нэнэ, отводя взгляд в сторону, — «Он же абсолютно такой, как был в детстве… и какой была я!» Ужин шёл в полной тишине, что ощутимо давило на нервы обоим. Однако заговорить никто не решался. Молчание было каким-то очень неловким, а фразы вроде «передай соль, пожалуйста» — крайне фальшивыми. Но долго так продолжаться не могло, и вот Маручо осмелился нарушить заданный тон вопросом: — Как… как жизнь вообще? — Нормально, — чересчур торопливо ответила Нанами. — А у тебя? — Тоже. И опять тишь. Ну что же это за свидани… тьфу, что же это за дружеская посиделка такая?! Надо было как-то продолжать разговор. Но в голове Маручо роились мысли лишь о том, что девушку искать ему придётся в начальной школе, а то и в детском саду. Нэнэ вообще никак не могла поверить в реальность происходящего, что уж говорить о сочинении тем для разговора. Оба, не сговариваясь, перевели взгляд на улицу. Там в толпе маячила странно одетая девушка, типичный фрик, причём в самой тяжёлой стадии. Так как говорить всё равно было не о чем, Марикуро задумчиво проговорил: — О, гляди-ка… интересно, зачем девушке так издеваться над собственным телом? — Я думаю, это из-за комплексов, — деловито проговорила его собеседница, включив режим психолога. Она вообще любила обсуждать тонкости чужой души, чувствуя себя асом в этой сфере. — Наверняка она считает себя слишком серой и незаметной, а то и уродиной, — продолжала девушка, найдя наконец мотив для диалога. Вернее, монолога. Но и это было лучше, чем ничего. Нанами буквально прорвало. Она говорила и говорила, втирая Маручо всякую дичь о великой науке психологии, коей увлекалась раньше на досуге. Она объясняла, чем вызваны те или иные поступки, каковы самые распространённые комплексы, как от них избавиться и ещё много-много чего. Парень слушал её с вежливым интересом и был абсолютно не против такого развития событий. Какая-то незначительная мелочь наконец разрядила атмосферу, и это было очень кстати. — Да, а я вот всю жизнь комплексовал из-за своего роста, — поддержал беседу Марикуро, когда спустя несчётное количество времени Нанами замолчала. — Представляешь, я тоже! — подхватила девушка. — Причём сначала из-за низкого, а теперь из-за высокого! Забавно, правда? — Н-да уж, — усмехнулся Маручо. — Меня вот все до сих пор стремятся опекать. Ужасное положение! — Ой, бедненький! — протянула Нэнэ. — И некому за тебя заступиться, защитить такого малыша… — Эй! И ты туда же! — возмутился парень. — Ой, п-прости… оно само! — та даже закрыла рот рукой. Потом они опять вернулись к теме страхов и недостатков. Час за часом текла их беседа, и каждый уже изливал душу другому вместо обсуждения проблем общей массы людей. Они говорили, как старые добрые друзья, не стесняясь… вернее, стесняясь, но всё равно продолжая поверять друг другу свои сокровенные тайны. Они слишком долго держали это в себе, не находя достойного слушателя: одного никто не воспринимал всерьёз, другую считали слишком успешной и живущей без проблем вовсе. И вот наконец они встретили нужного человека… судьба ли это? За окном уже давно сгустилась мгла, разрываемая только светом фонарей. Близилась полночь. Наконец приятели решили, что пора и честь знать. Они засобирались по домам, не прерывая диалога. — Ой, уже так поздно… — изумлённо заметила Нанами и участливо предложила: — Может, тебя проводить? — Чего-о?! — взвыл Маручо. — Я не мелкий, блин! — Ой, извини, я опять! — затараторила девушка, похлопывая парня по голове. — Нет, правда, я больше не буду! — Все вы так говорите! — тот нахмурился, а потом расхохотался вместе со своей собеседницей. — Ладно, а тебя проводить? — Не, я на такси, так что не утруждай себя. Они вышли из ресторана, весело смеясь, и простились, пребывая в самом наилучшем настроении. Каждый из них считал всё обыкновенной дружеской встречей… однако так ли это было на самом деле? *** Наступил новый день. Лучи солнца уже давно били в окно, стараясь пролезть за темную штору, чтобы разбудить изрядно залежавшихся товарищей и соседей по комнате. Но мечты коварного светила не были исполнимы. Запылившаяся занавеска, которую Руно ещё с самого начала хотела разорвать на тряпки, непреклонно стояла на защите царствия Морфея. Из-за своей храбрости, неумолимости и готовности служить хозяевам до их сметного одра она и была помилована. Конечно, автор на этот счет изрядно преуменьшает её достоинства: хорошей, прочной, тёмной, не пропускающей ни капли света, и, оказывается, очень дорогой в одно время ткани. Но как в наш век без оригинальной рекламы?.. Мисаки лениво перевалилась набок, еле приоткрыла глаз и глянула на часы, почесав покрасневший невесть от чего нос. Давно уже было двенадцать, время вставать миновало. Сейчас если и надо было заставить себя поднять свою пятую точку с кровати, так только затем, чтобы лениво вкусить собою же приготовленный обед. Неведомая сила заставила её подняться. На глаза попался лежащий на полу в подушках, взятых с дивана из гостиной, Ден, закрученный в лёгкую наволочку, кое в каких местах грязную и дырявую. Поверх разорванного шва было неаккуратно, но нежно и с любовью заштопано белыми нитками, что неряшливо выделялись на тёмно-сером цвете самого куска ткани. «Где он вообще отрыл это рванье? И неужели сам зашил?», — недоумевала Руно, наклонившись с высот своего аккуратного и высокого матраца, укрытого сплошь пышными, исполосованными разнообразными узорами подушками. Внезапная идея озарила её светлый разум, подогнав вполне хорошую догадку, возможно, являющуюся правдой: «Может, мама?». Странное тепло овеяло все мысли, холодное лицо озарила нежная улыбка. Ровно на мгновение. «Дурень, но…» — начала было про себя Руно и в ту же секунду запнулась вообще из-за наличия этого «но», которое, как по маху волшебной палочки, всегда мигом вычеркивает всё, что стоит до этого слова. Заместо долгих самоубеждений, что она, нет, конечно, ни в коем случае им не интересуется и всё такое, взяв под руку толстую и самую мягкую подушку, Мисаки тихо присела на корточки над беззащитно дремлющим парнем. Пара пёрышек высунулись из крохотной щели. Рука инстинктивно потянулась и вытащила ещё одно длинное. Шальная мысль забрела в голову к строгой и рассудительной Руно, казалось бы, случайно, и обычно такой идее следовало бы оставить её разум, ни на что не рассчитывая. Но сегодня был её день. Строгость, некая возвышенность над всем живым и гордость отступили, и мимолетное желание должно было исполниться тотчас же. Ловко орудуя распушившимся перышком, девушка провела пару раз по носу паренька, отчего тот поморщился и отер переносицу. Буря в голове у девушки разыгралась с новой силой, несмотря на это безобидное и отчасти забавное действие с её стороны. Здравомыслие во главе со Строгостью требовали прекратить этот «бессмысленный вздор», коим уверенная в себе особа себя унижала, твердили, что этот неоправданный риск мог закончиться весьма не теми результатами, которых ожидала частичка «Дередере»***. Частичка всего самого нежного, сохраненного в потемках её разбитого и развороченного сердца, только усмехалась на укоры. Бессмысленная улыбка преобразила и украсила унылое и уставшее от быта лицо Руно. Холодные мысли, «Цунцун», укололи пару раз своими шипами, но безмерная нежность наполнила её с ног до головы, бросая от одного плюса крайности к другому: то смущение находило, то беспричинная злоба на весь мир, включая невинно спящего у её ног. От лёгкого прикосновения пушинки Ден поморщился и фыркнул, сильнее зарываясь в «одеяло», словно в клубок. Руно прикусила губу от распирающего удовольствия и, улыбаясь, продолжила измываться над приятелем. «А чтоб неповадно было тебе ходить за мной по пятам», — так и читалось в её искрящихся глазах. Тоненький кончик пёрышка водил то туда, то сюда: попадал то нежным движением по носу, то щекотливым — уже на шею. Ден отмахнулся от него, словно от мухи. Чувство собственной важности напыжилось и готово было брызнуть желчной струёй в виде пощёчин и пассивной агрессии. Детская обидка призвала к продолжению экзекуции. Ещё раз перо коснулось, но в этот раз оказалось в области щеки. В порыве увлечения Руно даже ребячески тыкнула ему пальцем в нос. Внезапно Дениэл перехватил руку и, весь взъерошенный, вскочил и спросонья уставился на нарушителя спокойствия. Как-никак, а многолетние условные рефлексы уже не отменить. Удивление жертвы нельзя было передать словами. Вор был в прямом значении пойман за руку. Руно смутилась и пыталась ретироваться, вырвать руку из загребущих лапок, пока шок не был развеян. Ден оказался проворнее. — Руно-Руно, ой, тебе сейчас… — он резво потянул её на себя. Вторая рука девушки уже не могла служить в качестве опоры, потому окончательно повисла, когда тело уже было наполовину сдвинуто с кровати. За долю секунды Руно оказалась закована в объятия паренька. Своеобразное приглашение на дуэль никак не оговаривалось, потому согласие принималось автоматически. Словно малые дети, один старался ущипнуть другого и защекотать до судорожных криков о помощи, которые, конечно же, никто не услышит. Как отличный друг и худший враг, Ден знал слабое место каждого из своих друзей. Руно терялась от одного лишь прикосновения к шее. Каждое движение в действительности для неё являлось щекоткой (в особенности, для нервишек). Обняв за спину мучителя, бывшая жертва смело орудовала изъятым пером. Сопротивлявшаяся Руно быстро смекнула, что выбраться из этой чехарды не удастся ввиду внезапно сильных рук соперника и неудобного положения. Отскочить она уже не успела. Но дерзкая хитрость озарила ум девушки. Раз он решил воспользоваться её слабым местом, то она ткнет в его слабое место. Без всяких сомнений, Мисаки была давно в курсе, почему великий герой сея галактики так сладко вздыхает и не отводит глаз от неё, знала, что означают чересчур частые попытки её обнять и как-то понежничать. От его прямолинейности она офигела ещё тогда, когда Ден без колебаний предложил окольцеваться и после стремительного отказа разукрасил «претендента на руку и сердце» — её ненавистного троюродного братца. «Даже не скрывает! Ну и парень. Кому на работе рассказала — никто не поверил», — буркнула себе под нос Руно. Но особенно она не любила, когда этот факт вслух смеха ради подмечали другие, особливо внимательные. Выставление чувств напоказ точно такая же брехня, как и их высмеивание при людях. Решение не чураться этой весьма очевидной ахиллесовой пяты оказалось принятым сразу, без лишних раздумий. Она прижалась к нему спиной поплотнее и перехватила одну из рук. От мечтательного «Де-е-ен» и мягкого поглаживания по конечностям вышеназванный растаял, пускай и не сразу. Стойкость и интуитивное чувство опасности сыграли свою роль, внушив лишь маленькие подозрения в адрес за столько лет ставшего уже родным человека. Как хватка ослабела, в ту же секунду благочестивый рыцарь получил подлянку — подушкой в лицо. Виновницу событий он, прежде чем упасть, благополучно утянул за собой, после чего парочка, запутавшись в одеяле, перекувыркнулась, и в голос засмеялись уже оба. Последовавший бой подушками, увы, продолжался не так долго, как хотелось бы зрителю в лице Люка Казами, который «просто-мимо-проходил-а-тут-вы…». Улюлюканье резко превратило шуточный бой в бой насмерть. Засмущавшаяся Руно, как меткий снайпер, рывком залетела по племянничку Шуна так, как не отметелил бы его и сам Шун. Ден с его шутками был вновь отвергнут. Цунцун жаждала крови. Дередере мечтала о милости. — А вообще, ты бы спал на кровати, — перед уходом грубость внезапно сменилась милостью. — Я ж не корова, подвинуться вполне в моих силах. Просто… спи на краю! — И фыркнула, поспешно отвернувшись, словно что-то утаивая за душой. — Что, прости? Ден даже и не знал, что ему делать. Для только что очнувшегося от своих грез и мечтаний, покинувшего страну Морфея раздумья — это было уже слишком. Особенно, когда ситуация вышла из-под контроля ещё до его пробуждения, а разбираться в ней надо было сейчас. А тут вдруг последовало предложение ещё неожиданнее, чем прежнее: — Я… — Руно расслабленно улыбнулась и перевела мутный, призрачный, словно не видящий взгляд, — приготовлю тебе завтрак. Ден не мог поверить. Душка, которую он очень любил в своей подруге, просыпалась очень редко. А тут ещё ведь после почти скандала! По голове прилетело подушкой, из наволочки рваными клочьями полезли белые пушистые перья. — Т-только не думай, что это в качестве извинений, придурок! Ден вглядывался в силуэт уходящей фигуры. Удивление его нельзя было описать словами. Выражение его ошалевшего лица надо было видеть. Человек словно потерял смысл жизни. Его мировоззрение было разбито, знакомые вечные аксиомы болтались где-то на дне забытья, ибо Руно он понять не мог вовсе. Противоречивые действия девушки пускай только поначалу сбивали с толку, путали мысли и вертели, как им только вздумается, но ныне от них оставался осадочек несколько больше — самый настоящий шок. Уже никакая забава и шутливое отношение к её переменчивости не помогали: юмор сдался под напором не свойственных для Неё порывов ветрености с излишней добротой. Из кухни аккуратной дорожкой аромата разных пряностей повалил настолько аппетитный запах, что его с лёгкостью можно было назвать дурманящим. Ден разлепил глаза и вдохнул полную грудь этого прекрасного запаха. Что сказать, от этого даже прошла терпимая боль в мышцах, и паренек кинулся на запах искать его источник. Дорожка привела его в храм всего вкусного. Мысли бедного Денни даже озарила довольно-таки детская догадка: «Неужели, это Мама?..». Шум мытья тарелок, гул чайника стояли в кухне, затмевая крики какой-то тупой программы по телевизору, но для Дена эта обычная бытовая шумиха напоминала звуки волшебной музыки, мелодию из детства. Только вместо любимой мамы тут была любимая Руно. Перед глазами каждый раз появлялся родной образ мамы, когда до ушей доносился этот стук тарелок, торопливое шуршание мыльной губкой. Мама ведь даже специально ради него оставила карьеру. Миока всегда готовила именно ему этот пирог по воскресениям, даже когда рост Дена стал превышать её собственный, а интеллект — не очень, но всё же. К единственному сыну относились мягко, всегда поддерживали все его начинания, пускай даже глупые и несуразные. Его холили и лелеяли всю жизнь. И будто бы предусмотрительно вырастили далеко не избалованного чудика, какими обычно бывают люди, привыкшие к постоянной заботе и ласке. Теплые руки матери всегда чем-то напоминали руки Руно, которые были по-настоящему ледяными. Теплая и нежная улыбка мамы почему-то напоминала вновь её же отстраненный взгляд. — Ру! — окликнул он её после невольного погружения в старые-добрые воспоминания. — Это же… — глаза засветились счастьем и внезапным озарением, — для меня? — Совсем нет, дубина! — резкое восклицание не обескуражило его, как обычно, а только заставило взвиться в небеса, в сладкие мечты. Уши Руно немного порозовели. Вопреки агрессивной реакции, на столе всё было разложено довольно-таки дружелюбно. Вилочка по-домашнему подзывала к себе, тарелочка подманивала изысканным съестным — аккуратно отрезанным, видно, что любовью, кусочком пирога с грибами и цыплёнком, а ножичек лежал так, красоты ради. Но он тоже играл очень важную роль в подаче блюда. Без него бы было совсем не то, не так, отнюдь не по-домашнему. — Ладно уж, забирай. И не подумай, это я для тебя готовила! Просто продукты кончались, вот я и решила… — красная краска резво расплылась по всему лицу, оказавшись на этот раз не только на носу, что девушка сразу же почувствовала по теплеющему взору, горячему лбу и уголкам губ, которые стремились наверх. Она отвернулась от пытливого взгляда друга, топнула ногой и обиженно сложила руки на груди, будто и впрямь он оскорбил её. Спустя секунду раздался высокомерный «шмыг». — Да-да! Спасибо, Руночка! От радости Кузо обнял девушку за плечи. Несмотря на явное её нежелание, он крепко схватил её в свои тиски, не отпуская вовсе. Щеки девушки продолжали гореть ярким пламенем. Дыхание замедлилось, если не прекратилось вовсе. В голове была одна мысль — врезать ему локтем, «шоб неповадно было». По её телу прошли легкие мурашки от непривычки. Руки крепко обнимали её. Ден беззаботно, не задумываясь ни о каком романтическом контексте, ровно на долю секунды прижал свои губы к её щеке. Как делал с мамой. Ее острый локоток дернулся и слегка уперся ему в ребро. Паренек на секунду сильнее сжал подружку, прямо по-родственному, совсем по-дружески, нежно погладил по волосам и сразу же отскочил от неё, но отнюдь не из-за боязни или чего-то вроде этого. Ден кинулся в сторону еды. Руно быстро и как-то брезгливо отёрла кулаком его «поцелуй» со скулы, и отряхнулась, будто испачкалась. Губы, как всегда, были надуты из-за очередной неизвестной никому (отчасти даже ей самой, что тут уж говорить) обиды, голова и тело повернуты в противоположную сторону от него, а на ладони осталось та самая капелька тепла, которую она не решалась стереть о фартук. А ведь раньше бы смогла сделать это даже без доли смущения. Механически, безэмоционально. Это же просто ощущение. — Я.… Не «Руночка»… — еле слышно, но твердо, даже излишне, прошептала девушка себе под нос. «Это бред, — кратко и отстранённо прозвучало холодное заявление в её голове. Мисаки вытерлась фартуком без доли сожаления и смущения. Яркие живые краски потухли, оставив после себя только их подобие, — а зачем я это вообще делала?». Еле заметная насмешливая улыбка сорвалась с её губ, когда она обернулась вновь. Ведь это было и вправду для него. *** Джули, некогда проводившая всю свою жизнь в постоянном движении, ныне казалась запертой в золотую клетку. Ну, золотой она, конечно, не была, скорее с позолотой, но прутья у клетки были самые настоящие, впивающиеся в душу и тело. Ранее доступные тусовки уже не радовали её, ибо стали недоступными. Разноцветный шмот теперь с уже расколотыми и растоптанными розовыми очками не казался таким привлекательным. «Розовые тряпки. Обычные розовые тряпки», — с ужасом для себя былой заключала уже другая Джу, выбрасывая всё подряд на распродажу, чтобы как-то выжить. Сил не было ни на что. Казалось уже подвигом встать с кровати и заварить себе чаёк, напевая при этом лёгкую и незамысловатую песенку. Ребята, наблюдавшие за этим бездельем, что не лезло ни в какие рамки, посовещались на неофициальном семейном конгрессе о том, что даже генерал, насильно уволенный, должен наконец взять свою гордость в руки и начать делать хоть что-то по дому. Они придали жизни трудолюбивой девушке из-за внезапной идиотской случайности. Множество линий пересеклось в один день и случилось непоправимое: ряд полок покрылся сизой пылью, на которую у многих оказалась дичайшая аллергия, вокруг дивана в гостиной непонятным ни для кого образом образовались носки Дена, игнорируя заботливо придуманное старшиной уклада правило «личные вещи не преступают линию», на тарелках в раковине уже начинала появляться новая жизнь… А Джули к тому моменту так и не была никуда пристроена. Дом был пуст большую часть времени: все, даже отчаянные бойцы, работали, не покладая рук. Маручо сутками сидел в компании отца: во-первых, привыкая к неизбежному будущем, во-вторых, потому как Шоока был счастлив, что сын внезапно проникся семейным делом и желал, чтобы его сынишка не знал блата и начинал карьерный рост с самого младшего сотрудника. «Хоть полы мыть не запряг», — в ужасе продумал Маручо, печатая очередной отчёт. Дена устроили на общественно важную работу — раздача флаеров. Шуну Казами это казалось очень забавным, пока нищий начальник в действительности не оказался нищим, и вскоре у Дена появился собрат по профессии вместе со взаимными подколами. Одной из причин терпеть надвигающийся холод, скорее всего, был кабинет Руно на первом этаже, в окне которого Кузо постоянно видел её, а она его. Билли, по удаче, удалось засесть в близлежащем детском садике. Скажу сразу итог этих переговоров: Джули дали роль хранительницы очага. Она милостиво согласилась и пообещала принести, какую-никакую, а пользу. Когда мафия в очередной раз собиралась на работу, то мирным жителям были даны указания, какой план стоит постараться выполнить за рабочий день. Люк и Джули, оставшиеся один на один, были связаны нерушимым обетом — помощью друг другу в уборке квартиры. Юный отрок с радостью бы убрался куда подальше именно из квартиры, но его планы поспешно нарушил дядя, что милостиво избавил от ключей и кошелька. Отобрать следом и телефон вышло уже не так успешно, так как чересчур гордый и взрослый ребёнок начинал реветь и всячески вызывать жалость, грозясь пожаловаться «мамочке, что когда-то поймет, какой ты бездушный». Домашние дела не ждали. Прежде всего парочка принялась за уборку. В начале ещё добросовестный Люк пытался всячески помогать, но в скором времени скрылся в недрах квартиры, окончательно прекратив отзываться на имя и клички. Джули совершенно не обиделась, ибо вовсе не заметила пропажу подручного, который и так путался под ногами. Уборка в целом проходила неплохо. Особых косяков в действиях Джули не наблюдалось: старательно было вынуто из стиральной машины и рассортировано бельё, высушено, выглажено и удивительно аккуратно разложено. Тогда ещё Джулия Макимото находилась в самом хорошем расположении духа и сияла белоснежной улыбкой. Сейчас она ощущала, как весь мир радуется вместе с ней. Небо чисто — душа чиста от сомнений. Вспоминая вечно чем-то занятых и роющихся в своих нескончаемых проблемах окружающих, Джули постоянно возвращалась к самобичеванию: она бесполезна. Совсем. По-настоящему. «Существование твоё всех только смущает, никто тебе ничего не говорит, потому что приличные люди», — шептало на ухо Уныние. Однако… Больше этот демон любил, когда пред ним склонялись и лестно называли Депрессией — высшей формой, которую он обожал и не мог достичь из-за глупого пафоса людишек. Именно этот дух, это чувство ненавидело человечество настолько, что могло его уничтожить посредством одних только депрессивных мыслей. Оно могло породить всё, что угодно. Некомфортную атмосферу в том числе. И в первую очередь. Девушку будто бы окружил серый туман прожженной пеплом такой же серой реальности и медленно начал стягивать с её носа любимые розовые очки, излишне подслащивающие существование бренной оболочки. Уныние, постепенно наполнявшее Джули, поддразнивало и больно кололо в неожиданные моменты, когда она была уже готова освободиться от удушающих уз и вынырнуть из засасывающего черного болота Апатии. Зависть и недопонимание смешались в единое целое, отчего воздушный мир весёлой Джули постепенно начал переворачиваться с ног на голову, казалось, окончательно сводя её с ума. Окружающий шум сменился мёртвой тишиной, укорявшей девушку всем её бессмысленным существованием. Бурлили водопады, таяли ледники, вулканы взрывались, небо заволакивали мерзкие слоеные и устрашающие одним только видом тучи. Молнии сверкали везде, гром не утихал ни на секунду. — Ну же… — зрачки демона засияли ярким красным цветом, — посмотри на других. Почему ты не такая? Почему? Почему? Почему?.. Эхом в голове отдавалось злополучное словцо, способное вызвать слёзы в любое мгновение. Мысли спутались в ещё больший ком, чем были до этого, а время остановилось, замерло. Перед глазами разворачивалась картина, куда более драматичная, чем была на самом деле. Рыдания подступали к горлу, когда взор обращался на ребят, занятых любимым делом. И ведь у каждого оно разное, но дорожит им каждый — одинаково. Слезы умиления уже капают с и так мокрых щёк, когда начинаешь наблюдать за увлеченным своими мыслями Маручо, роющимся в любимых томах энциклопедий и старательно выуживающим оттуда интересные факты, которые непременно заставят смотреть на окружающий мир как на что-то новое, совершенно невероятное. Для других, не понимающих его, это звучало как какая-то излишняя заумность и занудство, но отнюдь не для него. Книги открывали иной мир, наполненный другими красками, помогали постигать тайны мироздания и познавать вселенную, её законы, и строить теории в качестве ответа на вечные вопросы. Руно, пускай по образованию она и была инженером, очень любила делать фотографии. Сначала она, не подозревая в себе назревавшую любовь к новому занятию, решила скорее из-за безделья пойти на курсы, которые так страстно советовала коллега. Руно взяла вместе с собой брыкающуюся кузину Алекс, которая и вовсе рвалась в школу учителем биологии, от апатии и скуки, совсем не ожидая, что фотоаппарат станет неотъемлемой частью их жизни. Тёплая нежность к прошедшим дням и чувство ностальгии, которое без конца преследовало их, сыграли некоторую роль в их любви и стали маленьким секретом, объединившим их такие разные судьбы и души. Моменты, которые успевала запечатлеть камера, оставались в памяти навсегда именно такими, какими были. Каждый взгляд, обращенный на ту фотографию, волшебным образом будто останавливал время и возвращал именно в то мгновение. Можно было всегда любоваться. Всегда. Однако фотография — весьма хрупкая вещь, которую можно было испортить любой неточной, смазанной деталью, неверным ракурсом, хоть на градус отклоненным не туда, или внезапно появившимся бликом. Судьба решала, каким будет мгновение: дарить ли ему прекрасную жизнь или обрести на вечные муки, сделав неидеальным. Но что-то в душе трепетало только от одного щелчка и веселого «Сы-ыр!». Страстью Гарика являлось творчество. Ему было всё равно, чем заниматься: каждая из отраслей этого дела заставляла его трепетать, будь то мольберт с тонкими кисточками, музыка, звенящая в ушах или бьющее наповал слово. Но Музыка его завлекла настолько далеко в свои пышные дебри, что скоро стала любимицей. Душу наполнял розовый туман, едва слышался знакомый сердцу менуэт или вальс. В мыслях парень уже кружился в танце, не замечая ничегошеньки из окружающего мира. Ноты аккуратным рядком скакали по знакомым линеечкам, руки автоматически брали полюбившийся уху стройный аккорд, а нога в это время поджимала посильнее истёртую педаль старенького и родного пианино. Стоит ли говорить, как он был счастлив, когда записанные наскоро каракули и впрямь образовывали из себя настоящую музыку, а не глупую какофонию, наполненную сплошными грубыми диссонансами. Щеки рдели от запала, губы изгибались в улыбке, которая не так часто посещала его невесёлую физиономию. Пальцы, натёртые до мозолей от любимых инструментов, тянулись после этого концерта к ручке, карандашам и гуаши, которые в один миг способны были преобразить серый мир. Лили же, напротив, улыбалась чертежам и цифрам, которые обычного человека заставили бы биться в конвульсиях одним только своим обилием, если не углубляться в страшные мелочи, не менее важные, чем всё остальное. О, как она была счастлива, когда расходы сходились с прибылью, а другие факторы образовывали некую окружность, представляющую одно понятие, постепенно переходящее в следующее и так до бесконечности, пока любимая сердечку закономерность не завершала её, связывая с началом. Закон вселенной, закон природы, закон чисел не бросали ей вызов, а лишь заставляли умиляться невесть чему. Но работа, являющаяся хобби, на то и увлечение, чтобы заставлять сердце биться чаще, а глаза — блестеть. Мейсон и Ден же находили утешение от суровых будней во многих разных, но отчасти сходных вещах, только не связанных с их профессией. Ден, изначально менеджер, предпочитал расслабиться на диване с газировкой в руках и пакетом чипсов за какой-нибудь ненапряжной программой по типу «В мире животных» или сериальчиком, который своим сортирным и тупым юмором разбавлял суровую и более ироничную реальность, предпочитающую подколы потоньше (которые, увы, в основном оставались незамеченными). Мейсон же пытался сместить его с любимого местечка, употребляя в своей речи любимые профессионализмы с работы диетологом — которым его когда-то мечтал продвинуть в свою крутую клинику папка-психиатр, — дабы отбить аппетит напрочь и забрать все лавры себе как победителю. Что сказать, их дружеские споры и соревнования на бытовом уровне в какой-то мере можно было смело назвать самым, что ни на есть, настоящим хобби. Шуну доставляло удовольствие вспоминать некоторые уже давно заброшенные по его же инициативе уроки по борьбе от дедушки. Это особое местечко в его холодном и маленьком сердечке занимала медитация. Порой хотелось отдохнуть от жуткой суеты, которую влёк за собой чересчур людный город, наполненный надоедливым скопом, который раздражал и без того расшатанные нервы только одним своим присутствием. Хотелось вернуться в тот маленький домик в глуши, куда раньше ездил он с матерью и который неизвестно каким образом вообще отложился в памяти на тот момент грудного ребёнка. Желание жить там с мамой, всегда его понимающей и внемлющей его чистосердечным просьбам, казалось чудом, которое он ценил даже в детстве, ещё до её смерти. На душе разливалось тёплое и приятное чувство, его нельзя было назвать каким-то однозначным словом (все слова для его обозначения казались слишком простыми, недостаточно глубокими) — любовь ли, страсть ли к ностальгии? Из-за этого чувства, атмосфера коего нарушаема приходом любого человека, появлялось желание забиться подальше в угол безлюдного дома, спрятаться ото всех забот и предаться одиночеству, восстанавливая давно исчерпанную взаимодействием с человечеством энергию. Даже родственники, попадавшиеся в этот счастливый момент, неимоверно раздражали. Строгий дед, собственно, и прививший ему любовь к самоизоляции, но на старости лет решивший переиначить уж слишком социопатичного и мизантропичного внука на другой лад; старшая сестра, сующая свой любопытный нос туда, где ему не стоило быть вовсе, по вполне гуманной причине «получше узнать брата», и надоедливый племянник, неизвестно каким боком прицепившийся именно к нему, — все вместе в одно время требовали от интроверта потратить нервы, силы и ворох дражайшего времени одиночества на их семейные разборки. А мама всё понимала. Мама не была надоедливой. Время, проведённое с ней, казалось настоящим раем. Потому что мамы не было. С раннего детства осиротевшая Элис всей душой ненавидела и механические расчеты, так обожаемые Лили, и музыку, которую так сильно лелеял Гарик. Её давно заброшенным хобби, к которому она всё мечтала и обещала вернуться, было написать мистический детектив по мотивам своей жизни, начиная от роддома, заканчивая собственно выдуманной напастью, с которой главной героине и предстояло побороться за лу-боффь. Но так как вдохновения катастрофически не хватало, её слог и манера писать казались ей аляповатыми и неловкими, то в ход шли действенные мантры по вызову Муза. Однако сколько ни стучи поварешкой по кастрюльке, на этот «зов судьбы» скорее прибежит целая свора голодных сожителей, нежели её кавалер явится после долгой разлуки. Ситуация была похожа на анекдот: «Он собрал вещи, ушёл, а она всё думала, что это шутка и он вернётся». Отсутствие Муза, дарителя вдохновения, стало настолько частым явлением, что занятия, которыми она пыталась скрасить жизнь, можно было считать хобби. Вышивание ленточками, крестиком, на платках, вязью, в конце концов, всевозможная вышивка и даже вязание были знакомы Элис и вполне успокаивали, как и сидение за кипой документов с целью все заверить. И даже Билли восседал на кухонном диване с очередной развивающей профессиональной книжонкой. Уже процесс чтения и одного только анализа доставлял ему неземное удовольствие. А мысли, как он устроится на работу и сможет опробовать свои теоретические знания на практике, не только на своей семье и друзьях, а уже детям поможет избавиться от раздражающей шепелявости и картавости, нередко отравляющим жизнь не только насмешками окружающих, но и невозможностью выбрать многие профессии, грели ему душу, как никогда раньше. Жизнь в почти полностью женском обществе сказалась на такой маленькой детали, как любовь к детям. Зависть медленно душила. Горло горело. Из глаз текли слезы. Всё было таким мерзким. В один миг хотелось или прекратить жить, или же лишить жизни тех, кто заставлял усомниться в собственной уникальности. Хлипкая самооценка заканчивала парад, падая и разбиваясь в меморианской впадине, которая давно уже ушла в отрицательные отметки. «Ни-что-же-ство», — подметил здравый смысл, чем и довел Джули до окончательного отчаяния. Хобби разрушено этой маленькой глупостью, переросшей в катастрофу. О статьях и не стоит ничего говорить. Пишутся они в порыве вдохновения, а если эта гулящая на пару с Музой тварь даже и появится в ближайшие годы, то точно уж придется отложить горячую статью в долгий ящик, который пожрет время из-за его ненадобности. Он всё испортил. Он. И… они. Внутренний голос Джули резко замолк. В голове не было ни единой мысли. Тишина медленно добивала. «Я…я… На друзей позарилась…», — она склонила голову в полнейшем ужасе. Переводя взгляд туда-сюда, она не могла поверить возникшей мысли. Следующая цель сразу же отчётливо вырисовалась перед взором — влажная уборка всего помещения. Постепенно внимание рассеивалось, силы покидали младое, не привыкшее к нагрузкам подобного рода тело. Чистота не всегда была главной в существовании Джули. В её комнате царил самый настоящий хаос, где разум плутал по разнообразным трендам, стилям, моде. Любительница цветных тряпок уже не с радостью домывала холл другой тряпкой, сидя на корточках. Коленки, поясница, локти пульсировали от непривычного непосильного труда. Руки бессознательно лепили что-то похожее на пельмень, хотя изначально был заказан пирог. Круглое и несуразное, истыканное вдоль и поперек тесто покоилось на доске, ожидая своего скорого часа. Сахар, соль, паприка, остатки яблок — всё, что только ни попадалось под руку, оказывалось без скорых раздумий в сыром тесте. Джули из последних сил сунула в печку пародию на пирог и устало уселась на диван, с грустью взирая вверх. Давление нарастало, дыхание отягощалось с каждой минутой, силы все утекали. Со временем в воздухе образовался пьянящий душу аромат, который отправил оптимистку в нокаут окончательно. Всё казалось до жути приторным и сладким, будто Джули переела конфет и была на пороге коматозного состояния. Глаза слезились, нос шмыгал, к горлу подступил ком. Лёгкое дуновение ветерка окончательно убило в ней жизнь. Глаза закрылись, сознание расплылось во тьме. Казалось, прошло всего одно мгновение. Билли и Люк, нашедшие труп бессознательное тело, так не считали. Пресловутый «приятный» запах гари к тому моменту заполонил уже всю квартиру и даже лестничную клетку, удушая своими витками каждого прохожего. Опечаленная Джули не нашла слов, кроме сожаления: «А я ведь так старалась! Так старалась для вас…» Билли понял всё с полувзгляда. Кажется, не стоит уже откладывать поездку к Ясуо. Билли никогда ни секунды не сомневался в своем решении защитить дорогую подружку. Особенно от незаслуженных нападок какого-то совершенно левого бывшего начальника. Он не сомневался и когда в голову приходили дурные, отнюдь не джентельменские мысли надрать тому зад. С самого детства он был приучен быть благородным, честным и послушным. И, главное, добрым и справедливым по отношению к слабым. Как мы все знаем, справедливость для каждого своя, но… заступаться за Джули для него в любом возрасте было скорее правилом, чем исключением. Особенно, когда в одно время сама Джу стала для него своеобразной мишенью для насмешек. Собственничество заложилось ещё в те юные годы первого сезона, хотя, что ж я так-то. В случае Гилберта это могло развиться ещё раньше: детский сад, если не пеленки. Перед тем, как пускаться в лютый бой, в котором он грозился получить целую кучу ссадин, синяков и кровоподтеков, он никогда не задумывался, собственно, зачем, почему и для чего он это всё делает. Гордость и совесть, всегда мычащие нечто нечленораздельное, но напоминающие-таки слова «НУУУ… ДЖУ ЖЕ БАБА» откидывали все сомнения и страхи в топку, превращая миролюбивого и дружелюбного паренька в агрессивную гору мускулов и мышц. Сомнения начали закрадываться уже тогда, когда парень был готов со всей своей решительностью проломить и дверь, и заодно череп обладателя офиса. Непонятно, что тогда подействовало на мускулы Билли: то ли их внезапное окоченение, то ли то, что мозг успел проснуться раньше, чем в ход пошли кулаки. Для Билли вопрос вырос из пустоты. Как он считал, предпосылок к его появлению не было и вовсе, а потому и нелогично. Для него Джули чуть ли не являлась частью его семьи. А семью надо всегда защищать. И вот, уже держа руку на пульсе звонке, он стоял и отчего-то не мог исполнить желаемого. А ведь как в мыслях красочно всё представлялось! Он собьёт дверь с петель, непременно оставив от неё только доски, потом возьмёт один из колов, оставшихся от двери и… Ой, это же совсем другой сценарий. На тот случай, если дверь у него деревянная, а не железная, что, разумеется, было не так. Железо он, даже несмотря на свою ярость, которой только впору ломать двери, а потом ломать ими хозяев, не смог бы расплавить или согнуть, как бы ни желал. «А почему она выбрала его?» — в его голове возникла весьма трезвая мысль среди горы разрушений. Как бы Билли ни пытался, а вспомнить в лицо Ясуо было невозможно. Палец в ту же секунду яростно нажал на кнопку, вызвав непродолжительный и очень мягкий звон колокола. «Любит колокола, значит». Спустя пару секунд до его ушей донёсся приближающийся резвенький стук каблучков, шуршание какими-то бумажками и пара поворотов ключа. Когда дверь отворилась, оттуда сразу вырвался, словно от кого-то убегал, запах приторных духов вместе с, по-видимому, его неловкой обладательницей. Бумаги из рук девицы разлились на пол щедрым водопадом, сваливая своими волнами, косящими под цунами, всё, что только было на этом белом, как бумага, свете. Ноги, словно на автомате, подкосились, и Билли резко присел к рухнувшей девушке и начал помогать, одной рукой сгребая бумаги в цельную кучу, а другой — давая бедной незнакомке опору. — Вы как? — Всё в порядке, благодарю-с, — мелодично защебетала та. — Вы к нам с резюме и своей кандидатурой? — и напоследок кокетливо взмахнула копной белых волос. Увидев нечто знакомое в только что встреченной барышне, Билли задумался. Яркий блестящий взгляд, горящий во время любой, даже самой муторной работы вселились в его душу, но только сейчас подали знаки. Он угрюмо пробормотал «Нет» и двинулся вперёд. В глаза сразу бросилось обилие потрёпанных журналов на крошечном полупрозрачном столике. — Так, значит, клиент? Ох, как я счастлива! Ожидайте в приемной. В комнате было неестественно неудобно. Глаз раздражал белый потолок, щедро оснащенный всевозможными ультрановыми лампами, цена которых явно стремилась всё выше и выше, опережая другие товары. Чистота была несусветная. Казалось, что пыль тут и не водилась вовсе. О белом как о «выцветшем» желтом или нежно-розовом даже заикаться было стыдно. Ни единого пятна, трещинки, даже чертовой тени не приходилось на эту чересчур идеальную комнату. Это совершенство не радовало душу, а беспощадно врезалась в очи, заставляя выть и шипеть от боли. Это была отнюдь не зависть, а то ощущение, что обыкновенно появляется, когда достаёшь телефон глубокой ночью. И любая яркость, особенно самый максимум, заставляет глазки зачесаться. Белый и чёрный. Чёрный и белый. Два спутника вечной моды, её два хранителя, почитателя. Резкий переход от одного цвета к другому без промежуточных здорово ударил по нервам и усугубил угрюмость Билли. Мода, счастье, белый цвет… Всё это казалось до ужаса знакомым. Но с другой стороны, Билли ясно осознавал, что, в действительности, вошёл в это помещение впервые. «Значит, резкий, любит всё новое». По быстрым росчеркам Билли добавил ко всему прочему вывод, что активность — явная характеристика. Нетерпимость ещё. И, наконец, самое главное. Он шагнул в кабинет. Глаза ровно на секунду ослепил и чуть не обжёг луч из чистейшего в этом мире окна так, что парень еле сдержался кинуть в него первый попавшийся предмет. Тёмный дубовый стол был тоже чистым и ничем не выделялся из общей сияющей массы, ибо сверху был щедрым слоем намазан лаком. Отражение встречало Гилберта абсолютно везде, куда бы ни упал взгляд от безысходности. Что-то теснилось в груди. Хмурые брови преследовали своего обладателя даже тут. «Самовлюблённость», — сразу пришло на ум ошарашенному с самого порога гостю. Когда обстановка была изучена со всех сторон, а взор уже был готов обратиться на виновника торжества, свет яркого солнца рассеялся по всей комнате, только постепенно, словно на поединках, показывая очертания соперника. Билли мысленно уже потянулся к заветному орудию — кинжалу Шуна, который был бы у него разве что в его мечтах, да и только. Свет к тому времени уже сходил на нет: глаза уже можно было открыть, не так жгло. «Прямо любит ослеплять», — верно подметил наш герой, которому до ужаса надоело это представление. Он жаждал битвы! Он жаждал крови… Поначалу виднелась только длинная фигура, потом уже — белейшие и аристократичные пальцы. Только напоследок, когда весь силуэт стал более-менее зримым, соперник явил свой лик народу. Хозяин этих хором лениво оглянулся только на громкий стук в дверь. Он сидел поодаль на мягком диване перед окном с удивительным видом, который быстро завораживал каждую только ступившую на порог представительницу прекрасного пола. То чувство прекрасного, заложенного в название, внезапно прорывалось сквозь любую маску: будь то или светская львица, или яростная карьеристка, или дамочка без капельки умишка. Душа с упорством и яростью готова была напасть. Кулаки сделались стальными, в жилы будто прилилось больше силы, глаза загорелись: баттл начался. — Вы, собственно, кто? — и не моргнув, не страшась самого воплощения гнева, вопросил Ясуо. — Твоя погибель. — В смысле? — Не могу представить, как хватает смелости какому-то червю, купающемуся в похабной страсти, сраме и разврате, прикоснуться хоть одним перстом к моей… — Билли эффектно приостановил свою речь, — Джу. Это ничтожество, посмевшее заявить на весь мир о том, что он её любит… «Я дарю тебе звёзды!» Кто бы мог знать, что ты на самом деле обманываешь всех дев, окружающих тебя. Никто? Нет, неверно. Свидетелем твоих преступлений стал я, мирный и ничего не ведающий до этого времени малый. Твоим палачом стал я. Изменщик, вор, негодяй, остолоп, не ценящий ничего приобрётенного. Ты, словно жадная свинья, стремишься завладеть всем, до чего дотянется твой быстрый и ловчий взор, ибо это желает ощутить в своем кулаке твоя нечистая подлая длань. Прикоснуться к власти — твоя цель. Ты разбиваешь всем сердца, заставляя ждать твоего решения, мучиться долгие годы, задавая себе вопрос «Почему не я?». Даже если ты и выбираешь, то Ты медленно убиваешь тех, кто по своей милости решил тебя приласкать, по случайности позабыв им сказать, как на самом деле ты их ненавидишь. В твоих жилах течёт одна подлость, ненависть и боль, которую ты так и хочешь выплеснуть на тех, чьи сердца заняты именно тобою. С гордостью облачившись в некогда новые, ныне с рыжим налетом доспехи, Билли морально приготовился к битве. Опустил шлем, собрался вытаскивать столь же древний меч из ножен. Противник был безоружен, что с удовольствием отметил про себя юный падаван. Подняв палец вверх, Ясуо хотел было остановить нежданного гостя ещё на первых словах, но как его фраза приветствия застряла в замкнутом кругу, так и Билли уже уходил, как быстро и пришел. Гордая и своевольная речь, вырвавшаяся из уст признанного самим собой героя, привела его в самый настоящий восторг. Приятно было видеть это ничего не понимающее выражение лица, вталкивать неписанную истину, раскрывать все грехи человека особенно при других. Дверь за рыцарем захлопнулась, а тишина так и не прекратилась. Внутренний военный, опыт которого так трепетно был вложен отцом Билли, готов был завизжать от восторга и запрыгать. Но так как зрелище это было забавным даже на словах, то он сдержался от излишнего выражения эмоций. Кривая ухмылка изобразилась на лице, словно неопытный ребенок чиркнул на белом холсте прямую линию. Но менее искренней она от этого не стала. Определенно, наоборот. Дольку чудаковатости совершенно нормальному Билли это добавляло, это выделяло его из этого абсолютно нормального (да-да) мира. С гордостью вспоминая отца с кривой лыбой на странный манер, Уильям со всей силы сжал кулак и напоследок направил всю энергию в первое попавшееся препятствие, без пощады разрушенное сравнимым со стихийным бедствием ударом. Отец именно так бы похлопал по его юношескому плечу, отчего после каждого хлопка обычно раздавался хруст, а за ним — неизменное «ауч». Всё-таки не только странную манеру улыбаться он унаследовал от героического ветерана Вьетнамской войны. Джули, в отличие от всех, никогда не корёжило от его странной ухмылки. Её теплые губы всегда чмокали щеку, а руки крепко сжимали его ребра, чуть ли не до треска. Враг был повержен. Жаль, что только в мечтах. *** Уже через мгновение после звонка подруге Нэнэ сидела на уютном диване рядом с Шелли и Артуром, вставшим напротив в серьезную, чуть ли не осуждающую позу. На маленьком журнальном столике рядом с бумажной макулатурой, на первой странице которой была знакомая нам девушка, а внизу аккуратным шрифтом подписано «статья от Шелли Эдванс», стояли покоцанные чашечки из семейного сервиза. — Ну, что? Как свидание? — серьезным тоном проговорил тот, прикоснувшись к горячей чашке на стойке, отчего резко отдернул руку с шипением. Шелли осуждающе посмотрела, готовая было начать тираду о «я же говорила, что горячее». Артур всхлипнул, воззвал к начальнику и продолжил со слезами от возможного ожога: — Если ты ушла вопреки моим словам, то я разочаруюсь в тебе, — и облегченно вздохнул, опустив руки в холодную воду. — Как ты угада.? — хотела было вопросить девушка, но совершенно по другому поводу. — Из-за брата? Уж верю, но он… — перебил её явно нервничающий Артур. Но тут уж в разговор захотела включиться и сама приглашенная «на ковер». Шелли подала знак, мол, пора бы уже заткнуться и дать слово гостье, иначе «зачем звали? Поругаться можно и на улочке». — Тише, тише, Арти. Всё прошло чудесно. Я сколько с тобой дружу, столько и удивляюсь твоим способностям: как ты догадался привести именно его? Арти, ты… Просто офигеть! Артур на секунду опешил в несвойственной себе манере: по словам и эмоциям чёрт поймешь, что она имеет в виду. Вопрос был задан прямолинейно и без лишних эпитетов и метафор: — Ты его нахваливаешь или как? Давай ближе к делу. — Всегда удивлялась твоей манере находить нужных людей. Думала: ой, этот парень обычный везунчик. Ан нет! Ты реально боженька. — Что произошло-то? Твои обворожительные речи воспринимать как усладу эго или как саркастичные высказывания? — Да какой сарказм? Как ты узнал, что я почти всю жизнь сохну по нему? От неожиданности Арти поперхнулся, а Шелли еле нашла в себе силы сдержать аплодисменты явно из-за удачного выбора своего гражданского муженька. Нэнэ заулыбалась ещё шире из-за поддержки подруги. — Как? В смысле? — одними губами проговорил он, в одну секунду чуть было не лишившись и дара речи, и нервов. Фраза ударила его током и взбодрила за долю секунды. Озарение обнаружило его почти сразу. Вырвалось облегченное, даже почти с зевотой: «Аааааа, так это он». Подробности свидания в ту же секунду начали докладываться. Шелли требовала всё больше и больше деталей, попутно задавая множество вопросов. Нэнэ с влюбленным блеском в глазах рассказывала всё, что от неё требовалось. Подружки с горящим взором обсуждали возможную романтику и признаки влюбленности. Перед взором Артура, что не слушал эти россказни, нарисовалась всё та же, но некогда маленькая Нэнэ. «Значит, в том альбоме это была именно она», — теперь Артур благодарил отца за приказ вычистить весь чердак, в результате чего завис с маменькой на пару часов как раз над этим обожаемым альбомом с фотографиями любимца семейства и его одноклассниками, после чего его мозг был тщательно вынесен ревнивой истерикой Шелли. Поначалу он корил себя за слабость перед отцом, но теперь он светился от счастья и радости. Единственная девочка, дочка соседских банкиров, что хоть как-то пыталась контактировать с чересчур замкнутым мальчишкой, у которой светились от любви глаза. И, — какое неземное везение! — самый частый гость в их съемной халупе, человек, что помогает искать компромат, и просто лучшая подружка Шелл. Да любая сваха не взялась бы за подобное, ибо женская обида, в особенности у таких девчат, как его невеста и её лучшая подруга, плохо бы отразилась на жизни его младшего братца. Их вредность нельзя было описать, но, одним словом, Артур как знаток психологии верил, что именно из-за этой причины обе девушки являются подругами на век. Он прекрасно знал нрав любимой змеиной головки. Ну, кто не рискует — тот не пьет шампанского, правда ведь? «Плохая девочка любит хороших мальчиков», — прыснул он смехом себе под нос, но вовремя стих, дабы не обратить на себя их разговоры. Глупый и несмышленый читатель задаст вопрос: «А вдруг это вообще не она была?». Артур с радостью восклинет на это действительно годное замечание: «Да они просто на одно лицо! К тому же, фамилия и имя, а еще адрес с до сих пор действующим номером телефона». Девочки не заметили, как на часах стукнуло девять вечера, потому вальяжную Нэнэ проводили прямиком до такси, которое подъедет как раз к ее дому. — Ну, Маручо-Маручо, охмуряешь дам похлеще отпетых бабников, — обратился Арти к брату, что был на другом конце города. — Золотце, ты просто умничка, — захихикала Шелли, — двух зайцев убил: и моя Нэнэ будет пристроена, и твой братан перестанет ныть. Только я думаю, что их роман долго не продлится, — скептичное замечание не было пропущено мимо ушей, как обычно бывало. Аргумент повторен вновь, но уже погромче. — Плохие девочки любят хороших мальчиков. Мы с тобой не тот пример, змеиная головка? — Ой, иди к чертям. — Неужели и там у тебя есть друзья? — только тихо добавил Артур, понимая, что всё идет как раз по плану. *** Осень полна не столько разочарованием, сколько обилием моментов, навсегда врезающихся в память людей и тешащих их до конца эпохи романтизма. Неверным было бы сказать, что Руно и Ден до конца окунулись в бытовые проблемы, скучную работу, забыв и окружающий их мир, и себя как личностей далеко не заурядных. В жизни Дена для незаурядиц было специально выделено время: он всегда влипал в передряги, в каждой проблеме имел свое законное место, где его знали в лицо и по имени. Романов у него за всю жизнь было немного: с парой его фанаток да одноклассницей, позже ему ужасно наскучившей своим постоянным вниманием к его персоне. Да и те были короткими и неполноценными, по мнению людей, которым были свойственны такие причуды, как реалистическое мышление: с одной он максимум подержался за ручку, с другой же этой отметки достигал долгожданный поцелуй. И не какой-нибудь, а в губы и с языком. Это было пределом всех мечтаний юного Дениэла, отличавшегося всегда позитивным отношением к жизни, коя его никогда не щадила, а била по полной. Нельзя, конечно, поверить в то, что весьма симпатичный, пускай и глуповатый парень (когда жизнь обделяла замечательно глупых людей?) никогда не строил серьезных отношений и не был опорочен к 26-м годам своей жизни, но увы, так всё и было. Постоянные приключения, а также лучший друг по имени Драго, что был придирчив ко всему, можно сказать, и служили причиной его продолжительного одиночества. Времени на поклонниц не хватало категорически: в последние годы вообще удивительно, как он смог закончить колледж, где почти не появлялся из-за «спасения миров». У героев, как говорится, нет времени ни на что, кроме геройств. Именно поэтому у нашего Дениэла не было ни девушки, ни высшего образования. Зато имелась устойчивая репутация в среде незнакомых с ним леди — «известный и тупой», — что конкретно портило ему жизнь. У Руно жизнь была до недавнего времени наискучнейшая. Законный порядок дом-работа-дом прерывался разве что немногочисленными свиданиями с парнями, которые неизвестно как умудрялись вторгаться в её жизнь и личное пространство, каждый по-своему кардинально переворачивая все с ног на голову, возвышая свои чувства, а потом унося ноги от кинутого в них тяжелого предмета. Бывало, даже, этим предметом становился либо ни в чем неповинный и не заслуживший своей участи суп, либо вещи ухажера, выкинутые с балкона вон в ту крайнюю клумбу, либо осколки выбитого зуба стекла из рамы окна. Именно этот «провал» опускал замечтавшихся товарищей с неба на землю, оставляя больную шишку и полностью убитые нервы. Причем, это происходило с обоими: как с Руно (только в мягкой форме), так и с бедным молодым человеком. В общем, именно из-за многочисленных тупых косяков своих бывших Руно была полностью разочарована в мужской части человечества, которая так настойчиво пыталась её закадрить. Сейчас наша парочка мирно прохаживалась по длинной дороге, желая перед тем, как войти в тёплую обитель, окончательно обморозить нос, ноги и погулять не перед взором ребят, что начнут подкалывать хоть из-за одного факта нахождения поблизости. Такие уж друзья. Такова жизнь. — Ден, ты же помнишь, как когда-то мы гуляли тут с ребятами? — Руно мечтательно вздохнула, набрав полную грудь холодного воздуха Нью-Йорка, а на душе было так контрастно тепло, что никакой легкий мороз не испортил бы новогоднего настроения. Ден забылся от резкого прикосновения Руно, но врубился почти сразу. В голове в короткий миг пролетело одно из любимейших воспоминаний. Ещё давным-давно, когда у Лили даже не было намёка на её прежнюю суровость, у Мейса только-только появился первый способ похвастаться — а именно, паспорт, а у Билли начали расти его тараканьи усики, на экскурсии ребята решили подставить молоденького учителя и всей группкой свалили далеко и надолго. По крайней мере, пока несносных малышей не схватила полиция и не упекла в участок. Знала бы Алекс, что впервые её проводят туда не из-за просрочки штрафа или фиговой езды, а именно из-за грязных шуточек Дена про полицейских и, так сказать, «мусоров», как их презренно называл только распускавшийся цветок жизни, то обходила бы она его вовсе. Тёплым это далеко не радостное, а скорее печальное, воспоминание являлось потому, что вместе с ним в участок соучастницей попала Руно, с которой Дена посадили в одну камеру за буйные локоны и нрав, а остальных за послушание и с приказом не реветь швырнули в совершенно другую. Неизвестно, почему для Руно оно было столь же дорогим, ибо Ден помнил на своём опыте, как она потом злилась на него и весь мир в придачу. Ему так дорого это мгновение по весьма важной причине: именно тогда боец получил время, дабы пополнить словарный запас приличным лексиконом, научиться манерам и заметить ту, что была прямо перед его носом. Чересчур погруженный в отстаивание прав бакуганов и бои, он совершенно не замечал даже собственных союзников, как бы парадоксально это ни звучало. Он герой. Освободитель. Страшно было подумать о том, что было бы с самооценкой Даниэла дальше, если б его так грубо не пихнули. Именно в тот момент он её заметил и успел приглядеться. Увидел что-то колоссально странное. В друге и дражайшем союзнике, который направлял на путь праведный, Ден Кузо с удивлением обнаружил девушку. Казалось бы, это было очевидно с самого начала. Но лишь с того дня пацанистая подруга приобрела черты женственности в его глазах. Ранее он не удивлялся искрам в её глазах, когда она глядела на него, он не замечал теплую улыбку, обращенную именно к нему. Из-за этого Ден не понимал подколов ребят. После целой ночи и почти всего следующего дня в обществе подруги в голове у парня всё встало на свои места. Он понял причину этих странностей. И готов был ответить взаимностью, покуда холодный и словно разочарованный взор впервые не коснулся его. — Да-а-а… — мечтательно протянул Ден, присвистнув при этом, вспоминая былые деньки. Всё-таки ностальгия — дельце хорошее. И приятное доставит, и как тема для обсуждения сгодится. Ммм… Чудо да и только. И думать ни о чем не надо, только помнить, главное. Хотя… Даже помнить не обязательно. Тебя, несомненно, всё равно тыкнут носом, мол, «да как же так вообще можно?..» И в красках опишут былое. Порой в таких, что действительно не вспомнишь. Или вспомнишь, но станет очень стыдно. Ярко-белое испачкают полностью, обмажут черным, рядом пририсуют розового слона с надписью «купи меня», а зелёная трава обратится в пепел. И только человек будет счастлив, ибо подгадил, испортил былое, испоганил такую красивую картину быта и мира, обратив всё минувшее в прах, из-за которого теперь только неловко, да и только. Прошедшие деньки постепенно возвращались к жизни, вызывая следом жгучее чувство ностальгии, которое всё больше и больше комом застревало в горле и накапливало ненужные слёзы, готовые уже выплеснуться наружу в любую секунду. Руно Дену вновь улыбалась, по-доброму, нежно болтала с ним обо всём на свете, пересказывая ещё давным-давно пережитые моменты вместе. Скупая мужская слеза готова была прокатиться по его небритой нежной розовой пухленькой щечке, которую Мисаки мимоходом успела потрепать. Руно теперь не была вечной занудливой Мисс Недовольство. — Ничего странного не замечал ранее? — шепотом вопросила она, подозрительно оглядываясь вокруг. Даже без внешней опасности она предпочитала держаться около какого-никакого, а спутника, что мог бы прикрыть в случае чего. Вопроса о доверии даже не возникало. Мужество, проявленное им в неравном бою, восхитило её, и Мисаки окончательно вспомнила, что он не всегда ведёт себя как идиот. В последнее время и мыслей об этом не было. Его храбрость, кажется, проявлялась в каждом действии. И сейчас Дениэл без страха шёл напролом вперёд, даже и не вспоминая об увечьях, что до сих пор до конца не прошли — вывернутая рука побаливала от сильного напряжения. — Да нет, — ответил Ден, глядя куда-то ввысь. — А если задуматься? — раздраженно изрекла Руно. — За ним подобный кадр в Интерспейс не ходил хвостом, — возмутился Ден, оборачиваясь к ней. — Я думаю, что всё началось недавно, если не брать в расчет постоянные исчезновения ещё с подросткового возраста. — И то верно. Если вспоминать это, то у Шуна выходит сплошная двойная жизнь ещё с 2009 года. — Смешно, — сказал Ден, рассмеявшись, докрутив до кажущейся ему самой идиотской теории, — будто мы в каком-то фильме, где у Шуна сплошные проблемы. — Ой, давай без этих конспирологических размышлений, — отмахнулась Руно, которая тоже не любила подобное. Мысли про мультивселенные, про управление ими как в Симсе и про многое другое казались ей несусветной дуростью. Она добавила аргумент, собранный из собственных наблюдений, дабы вычеркнуть эту идею раз и навсегда: — Он же сейчас почти не исчезает. Даже удивительно. — Ещё со времен Нифии такой внезапно предупредительный стал, — лицо Дена не покинула его радостная улыбка. — А разве не с Вестройи, когда его порталом зажевало? — Неа, его дед грозился убить как раз после Нифии. Дед оформил кредит и надеялся, что Шун поможет ему в этом нелегком деле, а тот, как оказалось, с нами смылся. Как итог: поместье лишилось некоторых весьма дорогих фамильных вещиц, пускай с криками, но кредит был выплачен. До сих пор ищут, кстати. — О… Фамильные вещи, — пропела Мисаки и захихикала, окунаясь мыслями в былое. — Вспоминается на днях произошедшая история, кхем-кхем. — Откуда я должен был знать, что мой дед внезапно охрененный писатель? — Он не писатель, а одиозный человек, — поправила его Руно, которая была в курсе подвигов его родственника. О его подвигах не знал разве что сам Кузо. Дедушка Дена был известен как первый мэр, вступивший на свой пост в шутку, в итоге по честному признанию издававший совершенно идиотские законы, запреты, доходя даже до попытки войны с соседним городом, ради того, чтобы вовремя «слиться». Так в своей книжке он описал в сатирической манере все свои приключения. Тетрадочка была известна в своих кругах. "Высшее общество", как бывало в старину, переписывало и передаривало эти копии, не желая опубликовывать в свете. Каждый вносил своё изменение, что-то мог вырезать, потому достать оригинал без цензуры было делом немыслимым. Да даже чтобы достать хоть какое-то издание, нужно было поднапрячься и пошевелить возможные связи. — Мне считать за лесть то, что тебе интересен мой дед? — Ден этого ажиотажа вокруг родственника, которого даже не помнил, не понимал. Единственным воспоминанием, что как-то роднило с дедом, была кража его вставной челюсти и закапывание на заднем дворе, впоследствии чего было получено много тумаков. — Что? — Мы о Шуне говорили, — благочестиво напомнил ей друг. — Может, это кредиторы? — идеи полились водопадом вкупе с аргументами. — Любит же дед на него кредиты оформлять, ты уже рассказал. — Вряд ли. Дед и без того параноик, так после того случая к банкам вообще старается не приближаться, ты о чем! — Может, Шун сам кредит оформил… — подзапоздавшая мысль пришла следом. — Может, закроем тему с кредитами? Ты видела, какой он злой по поводу экономии… — Микрозайм? — Я будто с Лили говорю, — недовольно буркнул Ден, отвергая очередную догадку. — Нет, ну, а что? Не может резко человек, ранее никогда не говоривший о деньгах, внезапно начать так беспокоиться, — сделала логичный вывод из всех поступков Шуна Руно, но буквально через секунду она вспомнила ещё одну деталь: — Хотя… Его семейство очень внезапно чуть не стало банкротами… Мда-а-а. — Да и ещё влияние Клауса, — добавил Ден, решив не упускать тот факт, что в последнее время Клаус, Билли и Шун слишком много времени проводили вместе: — Они ж с Билли постоянно купонами меняются, карточки скидочные передаривают. — Никогда не думала, что ниндзя будет беречь скидон в магазин цветов. — Ты ещё не видела, как он трясётся за купоны из продуктовых. — Надо сказать Джу, чтоб сестре позвонила. Авось, повлияет на Клауса, он ослабит хватку. — Поговоришь с ним — и всё у нас плохо: цены высокие, во дворах хулиганьё ходит. Разве что конец света не предсказывает. — Ну, на своём опыте, как говорится, — прыснула Руно, в голове которой промелькнула та сцена с избиением. Спутник не слишком обрадовался подобной ассоциации и начал всячески оправдываться, дабы не выглядеть перед миледи каким-то гопником, бьющим за шмотки. Руно продолжила с улыбкой на устах: — Я даже благодарна, на самом деле. Он мне за пару дней все нервы истрепал. Хоть какая-то польза от твоих кулаков. — Сурово он с тобой, — кивнул Ден, поражаясь их отношениям. У него в семье такого и подавно не было. Тетя и дядя со стороны отца периодически навещали их на Рождество, приезжали на День матери, Новый год и многие другие праздники. Картина счастья и радости полной семьи прочно закрепилась в подсознании. — По крайней мере, не было таких подстав, как в студенческое время. — Аж заинтриговала. Как прошло твое студенчество? — Да уже как год закончила, в том числе и курсы фотографов. Забавнее всего было устраиваться на работу: сертификат принимают, а вот как на специальность — то сорян, ваш красный диплом никому нафиг не сдался. А ты куда подался со своим благодетельным хобби? У нас ректор за любой пропуск грозился карой, — хихикнула Руно, окунаясь в былые времена. — В колледж на менеджера. Папка пристроил, связи-и-и, — протянул Ден, купаясь в лучах выдуманной славы, а потом погрузился в рассказ: — Первые два курса у нас почти никто не ходил, я в том числе. Уже на третьем к стенке прижала тётка, поставила ультиматум: либо я иду в академку, либо хожу на пары. Уже к защите меня преподы в лицо узнавать начали. Я в основном в бакуган играл, когда в колледже был, потому порой в телеке появлялся. Они угарали, что я в телеке мелькаю чаще, чем на парах. Тусили со мной в основном люди, знающие прежнюю игру, даже в Интерспейс со мной таскались. Чувак с первого курса ещё был, крепкий. Джейком звали. Увлекался американским футболом, но в бакуган играть вообще не умел. Джу как мать-наседка носилась с ним и всё учила. — Ммм, следом за мессией? — составила весьма удачную аналогию Руно. Ден рассмеялся. Она продолжила: — У меня все коллеги — в большинстве мои одногруппники. Мой начальник — это один из моих бывших преподавателей. — Компания бухающих образовалась, небось, ещё на первом курсе? — подколол её Кузо. — Будто ты никогда не любил выпить с родным коллективом, — отмахнулась девушка от очевидного обвинения в алкоголизме. — Если я буду пить с родным коллективом, то проблем наутро не оберёшься, — хмуро заметил парень, в мыслях которого уже промелькнули флешбэки прошлых пьянок с парнями, где каждый раз он оказывался на мокрой улице с разукрашенным лицом. — К слову о пьянках, у нас что-то планируется? — Мм… Чья-то днюха. Чья — не помню, — невнятно промычала Руно. Ден решил помочь. — Ну давай считать. Зажимай пальцы: у меня — июль, Элис августовская, у тебя ещё в сентябре была. Мейсон с Гариком ещё в апреле… — Не майские? Помню, у Ал загоны насчёт возраста начинались к маю. — Да нет, апрельские, это точно. Загоны у Алекс вечные, на это ориентироваться не стоит… У Джу уже в следующем году. А у Шуна… — В январе. Я очень хорошо помню эти замечательные посиделки с дедушкой около постели больного Шуна. — Год за годом бедняга не может нормально отметить днюху. Ты доживала до расчувствовавшегося деда и детских альбомов? Или уходила сразу после нытья под предлогом внезапных важных дел? — Конечно, доживала. Даже его сестру видела. Помню фотку: женщина держит ребенка. Мы с девочками умиляться начали: «Ой, это твоя мама!». Очаровательная поправочка от мистера Шиори убила: «Это не мама, а сестра, не Шун, а её ребенок. Этот малой (обычно на этом моменте Шуна хлопали по пятой точке, а вместо возмущений в ответ раздавались хрип и ойканье) стоит сзади и дуется». Только вот никогда о ней не слышала ранее. — Да, он о семье не любит говорить, — кивнул Ден и продолжил: — Вживую я её сам толком-то и не видел, но выяснилось, что она успела переехать за то время, когда Шун был на Нифии. Может быть кредит помогала выплачивать, не одному же деду страдать. Вернувшись, Шун обнаружил сестру и очень-очень долго ходил мрачным. Люк его, видимо, ещё тогда начал доставать. — Слушай… А может, неслучайно это всё? Ты отца Люка на фотке помнишь? — когда Руно задумалась об этом совпадении, то одёрнула себя: не стоит увлекаться. — Я и его мать внешне сейчас не вспомню, ты о чем? — Кузо напряг оставшиеся извилины, пытаясь восстановить образ. Он её знает, несомненно. Скандальная барышня с чудным имечком однажды зашла в Интерспейс «забирать», так сказать, Шуна. Но кроме её ехидного «ты же маленький мальчик» в адрес гордого друга ничего не приходило на ум. Единственное, что после этой встречи помнил Ден, так это очень злое лицо друга и бурю отрицательных эмоций. Чудным имечко этой особы было потому, что полностью выбивалось из системы. Дед — Шиори, мать — Шина, сын — Шун. А у сестрицы имя было европейское. Назвать Люка Люком — её идея, это точно. — Ну… Не случайно же Люк сейчас у нас живёт. Может, его отец ищет Шуна, чтоб Люка забрать себе? Люк ещё что-то о разводе родителей бормотал, когда мы спрашивали о том, как родители относятся к его «играм» в семью. — Да ты Шерлок, Руно! — воскликнул восторженно Ден, который и сам додумался до чего-то подобного, но слова всё не складывались в предложения. — Надо бы только подкрепить не только нашими догадками, а показаниями или Люка, или Шуна. Лучше бы, конечно, обоих. — Мы прям детективы. А что? У меня вышла неплохая гипотеза, Ватсон, — снисходительным тоном проговорила Руно, хитро улыбнувшись. — Ты вообще думала, что за ним кредиторы бегают. Это я тебя направлял. Главенство моё, — всё не уступал упорный Кузо и будто для убедительности мысли стукнул кулаком себе прямо в грудь, мол, "атвичаю". — Гипотеза составлена мною, лавры мои. Да и предположения делала в основном я. — А я их опровергал. Оппозиция важна. — И чем же тебе идея с деньгами не угодила? — Да тем, что ему б помог Маручо. Кстати, помню, ему предлагали богатства Нифии. Там Фабия была… — Ден нахмурился, как всплыло в сознании весьма вредное создание. — Ты б с ней поладила. — А что за Фабия? — не сразу поняла Руно, но быстро сообразила. — Не ревнуешь ли ты? — едко спросил Ден и даже засмеялся от параллелей с детством. Когда-то Руно задавала ему точно такой же. — Спрашиваю, ибо хочется знать, успел ли ты и за ней побегать, раз, говоришь, мы похожи, - фыркнула девушка, вздернув нос. — Ой, нет, не успел пока, - весело ответил Ден, все еще посмеиваясь. — Значит, могу считать себя особенной? - Руно хитро посмотрела чуть искоса. — Считай себя таковой, - лучезарно улыбнулся тот, весело наклонив голову вбок в ее сторону. — Ууу, кадришь? — засмеялась девушка, словно что-то позабыв. Ден от возмущения хотел было прямолинейно ответить «Спасибо, что заметила», но та быстро прервала начинающую тишину очередным требованием: — А если серьёзно, то ты никогда не упоминал об этом ранее. Расскажи, я ж половину твоих приключений не застала, - внезапно веселый тон сменился на требование. Герой рассмеялся: — Мне с Вестройи начать? — за что получил недовольный взгляд, вздернутый нос и претензию куда похлеще, чем предыдущие: — Между прочим, я до сих пор обижена за твое свинское «покедова» и дурацкое исчезновение. Что за фигня? — Это было опасно, — типичным геройским тоном ответил тот, воображая из себя настоящего супермена, предупреждающего простого смертного об очевидной истине по типу «руки надо мыть» или «если ты умрешь, то ты умрешь». — Потому ты бы не удивлялся, как я нашла лазейку. — О да, ты везде её найдешь. Никогда не сомневался… — он оглянулся на идущую позади Руно и встретился с её серьезным взглядом, постепенно заводя шарманку, которую, кажется, заводил многим знакомым: — Нифия — это прекрасная планета в соседней вселенной, - начал затирать байку тот, словно давнюю сказку. - Там по удивительной случайности все знают английский, даже без акцента говорят... — Я, несомненно, знала, что английский — международный язык, но не до такой степени же, - влезла в разговор Руно, разрушив всю атмосферу типичного фильма на кассете, который переозвучил гнусавый, не знающий языка оригинала, мужик. - Даже на Вестоле, в Вестройе говорят на английском. Что за магия? — Заговор, вероятно. Но важно далеко не это. Там есть одно из самых удивительных явлений в природе. Священная сфера, в которой есть код жизни, давший жизнь бакуганам. Ты удивишься, как там красиво. Город, который наполняет свет и который сам является источником света… С каждым словом у Руно вырисовывалась красивая картина, но всё ещё не сравнимая с очарованием этого удивительного города. Ден поведал и о верных идее правителях. Благородная Сирина, которая всеми силами защищала свою родину от напавших ганделианцев, отреклась в пользу своей младшей сестры, посвятив свою жизнь работе междугородного посла. Следующей в очереди на престол была Фабия, которая и заняла место с наступлением священного семнадцатилетия. Кажется, это место сосредотачивало в себе свет, что был так близок к душе Руно. Мечта побывать хоть где-то, помимо такого скучного и обычного места, где бывала она. Повествование напоминало древнюю сказку, совсем как рассказы Драго, Тигрерры о Вестройе. Магия, тайны окутывали разум и возбуждали интерес, азарт, преображая краски мира вокруг. Ещё детское стремление к приключениям Ден раззадоривал одними только жестами. В душе перемешалась целая буря чувств и адреналина. На душе было прекрасно. Глаза сияли, щеки горели ярким золотистым огнём, но отнюдь не от гнева или смущения. Игривая улыбка застыла на её лице, будто там она была вечность, не меньше. На глазах выступили легкие слезы. Серебряная капля могла скатиться от любого ветерка. Взор светился счастьем, лучами жаркого солнца. Руно тонула в глазах друга, поддавшись порыву и не пытаясь найти спасательный круг. Казалось, что если его специально бросить, окликнув её при этом, она все равно не использует эту маленькую возможность спастись. Пускай осень ещё не закончилась, но она уже явно собиралась на покой и открыто лентяйничала, предоставляя зиме работать за неё. Понять это было несложно, так как на дворе красовался типичный для России апрель, но никак не октябрь для Нью-Йорка: то сосульки, будто толстые шишки, падали на головы прохожих, отправляя их в долгожданный отпуск в больницу, то золотые листья покрывались легкой коркой льда и пеленой снега и после быстро оттаивали, а температура резво бежала марафон от отметочки «минус пятнадцать» ближе к «плюс один». Ветер яростно бил в лицо, будто бы стараясь всеми силами столкнуть героев с и так скользкого ледяного обрыва. Он кружил так и сяк, то в одну сторону, то в другую, волосы, шарф Руно и умудрился даже сдуть шапку Дена, теперь или покорявшую недосягаемые вершины ближайшего дерева, или служившую ныне у нового хозяина во веки веков. Ветер свистел в бешеном темпе, не намереваясь остановиться или возвратиться обратно, откуда был родом, а наоборот, он возжелал продолжить выбранный путь Зла, ту кривую дорожку, которая когда-нибудь да приведёт с его-то целеустремленностью к крутым результатам, которых он определенно был достоин. Причиной этому являлся неизменный подростковый максимализм, подталкивающий юного бунтаря прямо к достижению своих целей, будь они хорошими или плохими, что уже неважно. Когда ветер уже успел утянуть потерявшую фору Мисаки за собой, та совершенно некстати ухватилась за рядом находившегося Дена. Это действие могло обратить старания Юного Ветерка в напрасный труд, но подросток определённо не хотел давать нашим героям спуску. А история все продолжалась. — Если сейчас начнется дождь, то… — Руно не успела договорить фразу, как в вышине грянул гром. Инстинктивно ребята подняли свой взор наверх — на затянутое серыми пухлыми тучами небо. Обоюдное желание дождаться следующей молнии охватило их. И вот она сверкнула, почти ослепив. Автоматически пошел счёт на секунды, как в далёком детстве взрослые учили маленьких ребятишек определять местонахождение грозовой тучи. Язык цокнул — «раз», Ден нахмурился — «два», на «три» — золотой поток тока в одну секунду просочился с небес и дерзкой ветвящейся линией ударил в землю с оглушающим грохотом в паре метров от парочки. Руно от неожиданности резко дернулась назад, за руку оттянула за собой Дена, который перехватил инициативу, перейдя с шага на бег. За доли секунды два уже не подростка оказались под навесом ближайшей автобусной остановки. Дождь зарядил ещё сильнее, а низкая температура обращала мелкие капли в твердый град. Полностью промокшие за пару минут бега ребята опустились на холодные сидения. Навес подвергался самой настоящей бомбардировке, но защищать долгое время мог. Тяжело дыша, Ден обратился к недопредсказательнице: — Чёрт возьми, почему ты не могла сказать «если сейчас будет крутая жара»?  — С твоим везением, удивляюсь, как в тебя молния не попала, — со злобой буркнула та. Мучительная душевная боль и разочарование наполняли её, когда она щупала полностью вымокшее лёгкое осеннее пальтишко, явно не предназначенное для пробежек под дождём со снегом. Осознав, что ещё час такой прогулки она не выдержит без больничного как минимум на две недели, она зашипела от обиды и воззвала к Всевышнему Зевсу. Руно меланхолично глядела на пустую дорогу, где постепенно образовывались лужи, с каждой минутой всё более приобретающие сходства с болотами. Отражение дёргалось, словно эпилептик при приступе, от капель и града. Затуманенное сознание очнулось тогда, когда над ухом раздался звук расстегивающейся молнии. — Ден, надеюсь, стриптиз мне ты тут устраивать не собира-а-ешь-ся… — рука друга тем временем ощупала плечо соседки и на последнем слове коснулась влажной ткани на груди. Оттолкнув негодяя, полностью красная Руно одним махом переместилась на другой конец скамейки и обернулась, дабы посмотреть в глаза нарушителю пространства и воззвать к его совести и благоразумию: — Ты совсем дебил? — Закончила? Давай я тебе куртку отдам. Снимай мокрое пальто, — было ей ответом. Руно разозлилась ещё сильнее от его преспокойного тона. — Что за домогательства? — возмутилась она, прижимая руки к груди, желая свернуться в комочек и защититься от этого развратного мира. — Когда я тебе говорил, то это не произвело на тебя никакого эффекта. Решил… — Пойти на радикальные меры? Руки прочь… — в одну секунду вспыхнула девушка и хотела было начать тираду. — Решил сам пальто снять да курткой накрыть, — перебил её Дениэл. Руно зашипела от недовольства, словно дикая кошка, но тут уж не выдержал Ден. — Я тут о твоём здоровье забочусь, вообще-то. Либо ты снимаешь сама, либо я — с тебя. Такое заявление ошеломило её. Забота? От него? Она фыркнула, отвернулась и нехотя подчинилась. Руки нащупали на груди пуговицу, потом одну за другой расстегнули, неторопливо открывая взор на новый свитер. Руно содрогнулась от холода, когда мокрая тряпка была откинута. Шерстяной свитер не успел промокнуть, чему девушка была рада. Закуталась в шарф и приняла в жертву куртку. Как только она оказалась в тепле и все её потребности были удовлетворены, её настигла весьма логичная мысль: «Стоп, а в чем тогда он?». Лёгкая толстовка. Муки совести объявились на горизонте. Ком подкатил к горлу. Благодарность переросла в возмущение и в требование взять обратно куртку. Как бы тело ни желало тепла, совесть не была спокойна, а обычное деновское «Всё в порядке» не действовало. Она видела, как тот медленно бледнел и холодел. Каким бы важным качеством ни было мужество, но холод — штука страшная. Как бы Ден долго ни упирался, ни говорил, выход из ситуации нашелся. Правда… Своеобразный. — Честно, не ожидала, что куртка будет большой, — отметила Руно, подсаживаясь поближе. — Я тоже не ожидал, уж поверь. — Ты, пока был на Нифии, растолстеть успел? Или за те девять лет успел резко набрать и скинуть? — с вызовом спросила Мисаки. — Растолстеть успел ещё тогда, да. Но куртка была куплена мамой на вырост. Чую, если б раньше оттуда не убрался, тогда действительно пришлась бы впору, — шутливо проговорил Ден. — С твоими способностями обжираться… - Руно улыбнулась и обратила свое внимание на пухлые щечки сожителя. — Вспоминая твои способности нажираться… - передразнил девушку Кузо, словно случайно вспомнив ее особенность. — Ой, ладно-ладно, молчу-молчу, — улыбнулась Руно. — Ты б привез парочку деликатесов и из Вестройи, и Нифии. — Жареного Гелиоса? - рассмеялся Ден от внезапной абсурдной просьбы. Драго точно бы не позволил банкетный стол перевозить на себе через триллиарды вселенных. Он и то в последнее время даже насчет самого Дена фыркал. Разожрался, видите ли. — Боюсь, Кит бы тебя за это поджарил, - припомнила нрав вестолианца Руно. — Не сомневаюсь. Но на Нифии деликатесов хоть отбавляй. Хочешь — хоть сейчас туда махнем. — Не хочется, уж спасибо, — как-то отстраненно ответила Руно и сникла. — Если ты из-за… — Ден неловко сглотнул, всё не решаясь подступить к словно табуированной теме. Разговор должен был осуществиться. Этот факт опровергнуть было невозможно. От Руно можно было ожидать всего: и пощечины, и фырканья с обидной, но заслуженной фразой, и скандала с бросанием тарелок, которых рядом, слава богам, не было. Кузо сам считал себя достойным подобной участи, потому что причину нельзя было считать серьёзной. Парень погрузился в долгий прекрасный сон, где настоящий герой спасет всю Вселенную от надвигающейся опасности. Храбрость отбрасывала всё остальное: заботливых родителей, нудную учебу в колледже, даже дорогих сердцу друзей. Кузо в свободное время всё хотел поднять трубку и набрать номер Руно, чтоб спустя столько времени пообщаться. Приключения ослепляли, стрелки на часах устраивали марафон, мимо ушей проходили регулярные разборы полетов от зануды Драго. Ден окончательно решился поднять трубку лишь тогда, когда стоял на пороге новой квартиры, хозяйкой которой оказалась Она. — Да нет, я сама понимаю, — раздался тихий и печальный, но понимающий голос. — Приключения пьянят разум, захватывают сердце. Если бы я сама постоянно спасала миры, то тоже забывала бы обо всём остальном. Ведь вокруг столько всего интересного… Скука, преследовавшая её всё студенчество, всегда больно колола прямо в сердце. Быть на вторых ролях ей никогда не нравилось. А в последнее время она чувствовала, как жизнь обделяет её. Это самая настоящая несправедливость! Почему кому-то предназначена интересная жизнь, покорение новых миров, изучение чужих культур, знакомство с новыми существами, красные дорожки со светом софитов, а кому-то другому надо сидеть над конспектами и реветь перед завтрашним экзаменом? — Ты права. И я не могу простить себя за то, что лишил тебя этого. — Ты не виноват. Мне лишь печально, что я почти ничего не повидала к своим двадцати шести годам. Я в какой-то мере завидую тебе, Дениэл. Вокруг тебя постоянно что-то творится. Будто мир всегда покоряется, попадает в проблемы специально, чтобы ты всё это решил. Она с печалью глядела вперед: на мокрую пустынную улицу, где за поворотом ещё минут десять назад скрылась последняя машина, которую можно было остановить; серое пространство вокруг вгоняло в тоску так, что перед взором вновь стояли сплошные конспекты, чертежи и запах спирта. Горьковатый и вяжущий вкус тягучего вина, оставляющего напоследок сухую глотку даже после за раз выпитой бутылки. Другое обжигало горло, отдавалось нотками древа — явно передержанное. Постепенно вкусы смешивались, захлебывались друг в друге, год за годом девушка тонула в алкоголе. Он избавлял от боли, ожиданий, глушил все эмоции. — Раньше всё было так просто, да? — вопрос был задан скорее в пустоту. Раздался смешок. Теплая рука коснулась ледяной. Он несильно сжал её пальцы, удивительно как в конец не обратившиеся в лед. Её обдало горячим дыханием и тёплым трепетным шепотом: — Теперь я рядом. И я покажу тебе мир. Нет, не мир. Вселенную. С каждым словом её улыбка становилась всё шире. Синие от слегка растертых теней глаза засияли. Лёгкий иней, осевший на ресницах, едко заблестел. Румянец тронул бледное лицо. — Кстати, тогда… — он торопливо добавил, — тогда я притворился, что не узнал тебя, — и сказал бы даже нечто большее, если б его не толкнула в бок Руно с язвительным комментарием: — Ага, как же, ещё скажи, что следил всё это время! Ещё давнее, томящееся в груди чувство приводило к неожиданным последствиям: Руно не могла поверить своим глазам. Прекрасно зная о весьма нежном отношении Дена к ней, его надеждам, она никогда ранее не сомневалась, что действительно перед ней находится её друг, с которым можно пойти хоть на край света. Она говорила себе, что не хочет и не может ответить на его чувства взаимностью, но постепенно категоричность заявлений таяла, равно как и надежда, что он оставит притязания и станет ей именно другом. Ранее здравый смысл душил все попытки вернуться назад, в прошлое, совершить невозможный по законам мироздания ритуал воскрешения дотоле замороженных переживаний. Постепенно возникало множество вопросов: «а может?» — утоплен в алкоголе; «а стоит ли?» — о него потушили окурок сигареты; третий, «почему?», ввел в неясность. Она уже не видела в Дене лишь друга. Пугало больше всего не это. Дрожать и материться, как сапожник, заставляло действие, совершённое определенно не ею. Она ненавидела эти вдохновенные порывы, благодаря которым получаются произведения искусства, сворачивают горы, добиваются других. Но они настигали каждого, в том числе и их ярую ненавистницу. Близость сводила с ума. Ледяные руки тянулись к его такому тёплому и доброму лицу. Лучистые карие глаза отвечали взаимностью — в них сверкали те же искры, та же нежность. Оторвать взгляд было невозможно. Разум пьянила влюбленность. Холодные тонкие губы изгибались в улыбке. Пальцы вырисовывали всевозможные узоры на его скулах, наслаждаясь теплом. Его дыхание чувствовалось всё ниже и ниже, пристраивалось на одном с уровне с её, как можно ближе. Он излучал жизнь одним своим дыханием. Однако всё не решался, думая, что его в любую секунду соблазнительной близости могут оттолнуть. Боязнь сделать что-то лишнее и резкое не оставляла его. Бесконечно добрые глаза манили к себе, будто песня сирены. Его теплая ладонь, что была у шеи, вызвала непроизвольный смешок. Это и послужило импульсом двинуться вперед. Её губы соединились с его. Тепло разлилось по всему телу: от кончиков пальцев до кончиков ушей. Холодные руки искали тепла: зарылись в его шелковистых волосах, на которые спускались снежинки, гладили его мягкие щеки, до поры казавшиеся чересчур пухлыми, тянули ближе. Замёрзшие губы целовали и целовали, словно надеясь впитать в себя весь жар чужих. Ден не спешил брать инициативу на себя, но активно соглашался с действиями Руно. Лишь крепко обнял и терпко целовал, приоткрывая глаза, чтобы убедиться в реальности происходящего, словно боясь потерять, увидеть не ту. Желанные губы на этот раз не были осквернены алкоголем, любимый привкус клубники остался ещё с прошлого раза. Отстранились. На его глазах выступили едкие слезы счастья, которые он постарался скрыть перед всё той же Руно. Он, всё ещё не веря в происходящее, уткнулся в волосы, вдыхая запах фруктов и облизывая губы с оставшимся вкусом её помады. Горячее дыхание Дена обжигало кожу Руно. Она сидела и улыбалась совсем не другу, глядела на него с любовью и идиотской, но искренней, словно полупьяной улыбкой. Холодная ладонь прикоснулась к уже тёплым, влажным губам и словно вернула разум обратно в тело. Глаза раскрылись от удивления. Руно всё так же смотрела на счастливую и довольную мину Дена, мечтательно гладящего её по волосам и щекам. Руки словно обжигались. Руно Мисаки резко отпрянула, совсем не веря в происходящее, всё так же глядя ему в любящие глаза. Паника в одну секунду охватила остывающее тело. Сердце щемило, оно едва не выскакивало из груди. Взгляд из нежного и трепетного обращался в равнодушный. Уже не было того задора, на устах не было той сияющей улыбки. Лицо исказилось в гримасе ужаса. Из уст вырвалось громкое и до мурашек сожалеющее: — Чёрт… Дождь закончился. Упала последняя капля. *** Билли с неким страхом прикоснулся к ручке двери. «Просто поверни… Она все поймёт. Поймёт», — старался мысленно успокоить себя он. — Вот войду я. И что мне сказать ей? Что я просто обозвал его «неджентельменом»? Да это курам на смех! — буркнул он себе под нос. «Нет, так действительно нельзя». Пальцы медленно разжались. Гилберт с прискорбием осознал, что впервые не выполнил обещание. Жар с головы и кулаков мгновенно спал. Желание мести постепенно обращалось обидой на самого себя. — Билли? — сзади раздался немного хриплый, но все такой же нежный и добрый голос. Сердце чуть не остановилось. Медленным движением тот обернулся, надеясь на то, чтобы это был хоть кто-то иной. Не она. Хоть Руно, хоть Элис, хоть Шун собственной персоной, черт возьми! На половине пути его заклинило. Билли понимал, что это стояла именно она. И она всё слышала. Мягкая, ослабленная и излишне бледная рука осела на его плече. Безжизненная, холодная, даже какая-то призрачная. — Билли, я всё знаю. Не бойся. Посмотри на меня. Происходившее охватывало туманной дымкой. Он воззрился на измождённую и будто постаревшую девушку с настоящей решимостью в глазах. — Кажется, я… Он зажмурился и отвернулся чуток в сторону, чтобы не было так больно. — Билли, я, кажется, сломала посудомойку. Эта фраза повторно донеслась уже каким-то эхом до его ушей. — Но у нас нет посудомойки… — Оуч, — с улыбкой во все зубы неловко засмеялась она. С резким криком он вскочил и понёсся к источнику белой пелены. — Черт, Джули! Устранить катастрофу почти не составило большого труда, если не считать трудом найти спрятанный Шуном огнетушитель. Пускай они хорошие друзья, но в этот момент Билли готов был его придушить за излишний закос в зашуганность Клауса. «Что творят с людьми жизненные неурядицы…» — закатил очи Гилберт и черной рукой устало протер градом катящийся пот со лба. — Что за фигня? Джу, боже, иди обратно в журналистику. — Я знаю, — скорбно ответила девушка, опускаясь рядом с ним на пуховые подушки. — А ещё я знаю, что ты хотел мне сказать. — Слышала? — Не только. Мне ещё и Ясуо написал. Не слишком хорошие слова, но зато теперь я знаю, что у меня есть верный защитник, — она приложилась к его плечу головой и обняла, прижав его руку к груди. Грубая по-крестьянски рука, некогда в юношестве таскавшая и фортепиано бабушке, и цемент на стройку, сплелась с нежными исколотыми аристократическими пальцами. Джули со всей присущей ей женственностью и нежностью улыбнулась. — Зря ты думал, что я не одобрю. Пускай, наверное, это сделало ситуацию ещё хуже, чем раньше, но мне очень приятно. Ласковые речи Джули, совсем как в детстве мамины, окутали и опьянили его. Не было противного бывшего Джули, не было проблем с финансами, не было сломанной во второй раз микроволновой печи. Даже не было запаха сгоревшей курицы. Настала эра спокойствия, медленно переходившего в дзен. — Билли, а помнишь, как классно было в Париже? — губы сложились в малозаметную улыбку, а на глазах выступили непрошеные слезы. — Да-а, вот это были времена, — с наслаждением вспоминал парень, окунувшись в то же озеро воспоминаний, наполненных сплошь французами, магазинами и невероятной красотой окружающего мира. Светлый, еле видный полумесяц светил на парочку так же, как тогда. Яркие золотые звёздочки, выстраивающиеся в своеобразные рисунки-созвездия, одна за другой прятались за густыми мрачными тучами. Всё было как тогда. — Было так хорошо… Обоим определенно хотелось вернуться. — Так давай вернёмся? Невинная пьяная улыбка. Глаза, в уголках коих блестят остатки слез. И теплая рука. Невозможная сделка с совестью. Эмоции. Буря. Взыграли чувства. Билли стоило всего сказать две буквы. Но он, как всегда, сделал чуть больше. В ту же секунду её перемкнуло. Джули одним движением отдернула руку и накинула одну лишь куртку, скрывшись в тени ночи. Ступор отступил не сразу. Окончательно парень очнулся, когда вокруг сидели друзья и обсуждали поиски Джули. Он не помнил, сколько времени прошло, не знал, сколько уже сидит на диване перед телевизором, пока кто-то внимательный не удосужился нажать кнопку «включить». — Не сходи с ума, Билли, — мягко сказала Алекс, присев рядом. Довольно скоро на уши были поставлены все знакомые, правоохранительные органы и морги с больницами. Растворившаяся в ночи блондинка никому не давала покоя. Внезапно неуклюжая попытка вставить ключи в скважину прервала шумиху, разворачивающуюся в квартире. У некоторых, особо параноидальных товарищей промелькнула мысль о ещё одной напасти, помимо исчезновения — на этот раз ворах, пытающихся взломать дверь. Дверь распахнулась сразу же, рассеяв сомнения одних и зародив сомнения уже у других. На пороге стоял, кажется, совсем иной человек. Не было темных кругов под глазами, вечной усталости, образовавшейся за дня два-три, прибавляющей лет, пародии на морщины исчезли с девичьего личика, оставив после себя настоящие страдания. Длинная копна волос, что в течение всей жизни всегда тщательно обрабатывалась масками, бальзамами, кондиционерами и разве что только сваренную крапиву на них не клали, была сострижена больше, чем наполовину. Аккуратная белая карешка открывала двери в новую жизнь. В руке около сердца был новый паспорт. Ребята сперва заметили прическу, а не корочку в руках, но позже самые внимательные вопросили у Джули, что это и зачем ей понадобилось. Её смелый взор обратился на смущённо стоящего поодаль Билли. Лёгкая улыбка скользнула по её лицу. Пальцы старейшего из ребят ловко выхватили паспорт и смело открыли первую страницу. Перед друзьями стоял совершенно другой человек не только внешне, но и по документам. — Прошу в дом, наша новая госпожа, Джульетт Гилберт! — шутливо поклонился Мейсон. Смех и подколки разгорелись в этот момент, как никогда раньше. Кажется, все в этой комнате в действительности не ожидали чего-то подобного. В этом отношении у них работала фраза: сапожник без сапог. Но Джули, сваха всех времён и народов, смело, несмотря на возможные насмешки, сделала это. Билли изначально стеснялся, боялся, как будут искоса смотреть, а авось в лицо кричать. Окружающие, что считали за долг обнять друга и пошутить, обменивались уже устаревшими, но такими родными шутейками, которые ну никак нельзя было осудить. Каждый, кроме этих двоих, уже оказывался в подобной ситуации, причём не единожды. Джули лишь улыбалась. Билли понял: шаг навстречу сделан. Ждут лишь его одного. Выбор стоял за ним.