Слива-цеппелин

      Подходя к дому Луны, Гарри волнуется. И лишь вид семейного гнезда Лавгудов способен ненадолго отвлечь его от мыслей о Джинни и Роне, которые наверняка уже там. Черный. Почему он черный? Вот о чем думает Гарри, приближаясь к калитке. Если бы его попросили выбрать цвет, подходящий Луне — черный был бы последним в списке. Гарри ищет взглядом знакомые таблички, но вместо трех находит всего одну: «Не наступайте на сливы-цеппелины». Он смутно помнит, что было на второй, кажется что-то про омелы, но хорошо помнит первую: «Кс.Лавгуд главный редактор журнала “Придира”». В груди неприятно щемит.       Гарри заходит и прислушивается. Но не слышит ничего кроме живой музыки полудикого сада — шороха листьев, щебета птиц, стрекота насекомых. Странно. Он был уверен, что в такой хороший день Луна захочет устроить праздник в саду — как два года назад, когда Рон задумался и присел на цапень, и только проворство его невесты спасло гостей от перспективы быть избитыми коварными огурцами. Воспоминание снова возвращает Гарри к мыслям о семействе Уизли, которое когда-то приютило его, и по которому он теперь так отчаянно скучал, но не считал себя вправе беспокоить. Конечно, если бы Рон остался в Аврорате, они бы уже давно поговорили и все выяснили, как не раз предлагала Гермиона. Но Рон второй год занимался «Вредилками» вместе с Джорджем, и когда-то Гарри искренне поддержал его в этом решении. Потому что они оба знали — Рон последовал за ним в Аврорат, как когда-то шел на любое рискованное предприятие, не желая оставлять друга один на один с опасностью. Но дело жизни так не выбирают. И как бы трудно ни было расставаться, Гарри радовался тому, как расцвел Рон на новом месте, с каким удовольствием он делает свое дело — занимается закупками, бухгалтерией, рекламой, в то время как Джордж, обретя в младшем брате опору, снова занялся изобретениями. Вот только общению это не способствовало, видеться они стали гораздо реже, а с некоторых пор перестали вовсе.       «Он совсем на тебя не злится, — вздыхала Гермиона, — и понимает, что это ваше дело. Но считает, что вам будет неловко. Совсем как ты. Потому что вы все такие же упрямые мальчишки. Вам нужно просто встретиться и пройти через это, понимаешь, Гарри? Один раз. Неужели это так сложно?»       Гарри в ответ обычно молчал, а Гермиона не настаивала, зная, что ее мальчишкам нужно время. Лучше бы настаивала, думает в этот момент Гарри и упрекает себя за малодушие. Какое-то время у него действительно не было сил и желания на разговор, в котором непременно всплывет тема недавнего разрыва. Ну а потом он просто откладывал его снова и снова… пока не оказался лицом к лицу с необходимостью встретиться с другом и бывшей девушкой на глазах у Луниных гостей. Он не видел сегодня Гермиону на работе, хотя дважды оказывался под дверями ее запертого кабинета — вероятно, она была на совещании или выполняла какое-то поручение, раз даже не присоединилась к нему за обедом. Вернувшись домой, Гарри почти решился отправить сову с вопросом о составе приглашенных, но в последний момент почувствовал себя жалко и передумал. Следующей мыслью было отправить сову Луне — с подарком и вежливым отказом. Он даже сочинил правдоподобную причину своего отсутствия, когда раздраженно подхватил приготовленные свертки и аппарировал на границу владений Лавгудов.       И вот теперь у него в голове отдается каждый сделанный шаг, сердце отбивает чечетку, а пальцы едва чувствуют сжатые в руках коробки. Пожалуй, так паршиво ему не было даже на прошлой неделе, когда их с группой ликвидаторов отправили выслеживать беглых, одичавших после изгнания из Азкабана дементоров, терроризировавших и без того унылый маггловский район.       Вдохнув поглубже, он делает последний поворот на извилистой тропке и оказывается напротив крыльца.       — Гарри! — Луна сидит на ступеньках.       Она взмахивает рукой и улыбается, жмурясь в теплых лучах заходящего солнца, и вся ее фигура словно излучает этот свет, напитавшись им до краев. На ней свободный сарафан в мелкий цветочек, и такой же лентой стянуты тяжелые, длинные волосы. Они переброшены через плечо, так что кончики достают до последней ступени.       — Как хорошо, что ты пришел.       — Ты похожа на Рапунцель, — слова вырываются прежде, чем он успевает остановить себя, и Гарри чувствует, как заливается краской и надеется только, что сидящей против солнца Луне этого не видно.       Мерлин, и кто тянул его за язык?       Луна склоняет голову набок, обдумывая его слова, и, когда он уже хочет объясниться, кивает.       — Да, пожалуй. Она мне нравится.       — Ты знаешь маггловские сказки? — удивляется Гарри.       Луна снова кивает.       — Когда мамы не стало, только новая сказка могла успокоить меня перед сном. Я этого не помню, но так говорил папа. Наши сказки быстро закончились, тогда папа стал искать для меня сказки других народов, а потом и маггловские. И не только сказки. Есть один книжный магазинчик неподалеку от Дырявого котла, из которого он никогда не приходил без подарка, — Луна улыбается своим воспоминаниям, а потом протягивает руку. — Это мне? — она показывает глазами на пирожные и завернутый в золотистую фольгу подарок — по фольге скачут длинноухие белые зайцы.       Гарри растерянно моргает, глядя на них, в голове с шелестом проносится какая-то мысль, но он не успевает ее поймать. Встряхнувшись, он протягивает Луне подарки.       — Да, конечно. С днем рождения тебя, — наклоняется и целует Луну в теплую, пахнущую солнцем щеку.       — Спасибо! — Луна поднимается, чуть потягивается, прогнувшись в пояснице, и толкает дверь в дом. — Сейчас поставлю чайник и будем праздновать, — говорит она, идя по коридору на кухню, и Гарри послушно следует за ней. — Хорошо, что ты принес пирожные. Я испекла батские булочки, но когда вынимала их из духовки, одна цапнула меня за палец. Вообще-то это семейный рецепт, но может я что-то перепутала… — она ставит пирожные на стол и взмахивает палочкой, под чайником в очаге вспыхивают веселые язычки пламени.       Гарри осматривается и понимает, что они здесь совершенно одни. На небольшом столике у окошка горка неразвернутых подарков и поздравительных пергаментов, но ни следа того, кто мог бы их принести.       — Луна, а где… все?       — Все? — она смотрит на него с непониманием и тоже оглядывается. — Но здесь только мы.       Конечно, это странно и немного неловко — быть единственным гостем на празднике, но, с другой стороны, так ведь гораздо лучше. Уютное дружеское чаепитие вместо мучительно неловкого званого ужина.       — Ясно, — бодро говорит Гарри, чувствуя воодушевление, которого почти не стыдится. — Тогда, может, откроешь? — предлагает он, кивая на подарок в ее руках, который Луна явно намеревается положить к остальным.       — Конечно… да, — она недолго возится с упаковкой, а затем прикусывает губу и, не мигая, смотрит на краски.       — Луна? — Гарри подходит ближе. — Прости, я может…       — Все нормально, Гарри, — мягко перебивает она. — Просто я так давно не рисовала. Сначала… после всего… в голове было пусто, знаешь, так вязко… темно. А потом, когда у меня стали появляться идеи, заболел папа. А потом он умер. И…       Гарри молча обнимает ее.       — Прости, пожалуйста, я не знал, — говорит он, понимая, что не вполне искренен.       Но с чего он решил, что имеет право вмешиваться? Он, который не позволяет Гермионе устроить ему встречу с Роном или вытащить куда-то вечером кроме пресловутого Дырявого котла?       Луна прерывисто вздыхает, потом отстраняется и вдруг заглядывает ему в глаза со странной решимостью.       — А давай вместе?       — Вместе? — Гарри замирает, начиная подозревать Луну в легилеменции.       — Ну да, — Луна кивает. — Попьем чаю, а потом нарисуем все, что придет нам в голову. Это будет как бы еще один подарок.       Гарри хмыкает.       — Сомневаюсь, что он тебе понравится, — говорит он. — Мои способности к рисованию оставляют желать лучшего.       — Разве это важно? — искренне удивляется Луна.       — Ну… наверное нет, — почесав макушку, неуверенно соглашается он, понимая, что не имеет права отступать.       Сначала они пьют чай вприкуску с пирожными, а потом Луна убегает наверх и спускается с запыленной коробкой, в которой оказываются кисти, карандаши, мелки, еще два набора заметно подсохших красок, палитра, какие-то скребки и тряпки. Она высыпает все это прямо на пол, наливает воду из палочки сразу в дюжину стаканчиков и берется за кисть.       Долгое время Гарри только смотрит. Вот Луна делает первые неуверенные мазки, отклоняется, рассматривает результат, морщит лоб. Потом добавляет новый оттенок, еще один, разбавляет маслом, снова смешивает цвета на палитре и закусывает губу, пытаясь определиться и все больше погружаясь в какую-то иную реальность. Она выкрашивает правую створку кухонного шкафчика в лавандовый, а левую в нежно-зеленый, а потом рисует на них крупные ромашки — от обычных, с сочной желтой каплей посередине, до самых причудливых. Стоит Луне закончить очередной цветок, как тот слегка вздрагивает, словно ветер щекочет нежные лепестки. На цветки она рассаживает бабочек, божьих коровок, стрекоз и миниатюрных, отливающих синевой жуков. Они нетерпеливо перебирают лапками, норовя вырвать из-под кисти и мешая создательнице закончить работу, а затем и вовсе покидают насиженные места.       — Гарри Поттер, прекрати на меня смотреть и берись за работу! — строго говорит Луна, и, пойманный с поличным, он со смешком тянется за кистью.       Долго глядит на нее, раздумывая, а потом неуверенно обмакивает в золотистую краску.       Спустя пару часов они вымазаны в краске по самые уши и, кажется, счастливы. Они пьют чай, сидя прямо на полу, едят кусачие булки, осторожно подцепляя их двумя пальцами, и смеются, разглядывая собственные творения, венцом которых, конечно же, является полуящерица-полуптица на тонких ножках, призванная быть хвосторогой. Под ее осуждающим взглядом Гарри со смехом откидывается на спину и понимает, что прийти сюда сегодня было лучшим решением за последние несколько месяцев. А еще он обещает себе подучиться и помочь бедняге обрести ее первозданный устрашающий вид.