Три Солнца Аэд

– И что, господин управляющий не жалеет, что связался с воительницей? – андар’эльне, не сбавляя шага, кокетливо завела за ушко прядь волос цвета лугового клевера. – Ни минуты, прелесть моя, – одна рука Эмриата из рода Илуфер покоилась на девичьей талии, другая сжимала бокал с вином. Элле толкнул плечом дверь в свои покои. – Вы пощады не признаёте. Ни в чем. Дверь услужливо распахнулась. Парочка ввалилась в полутемную прихожую, хихикая, натыкаясь на мебель и шепча непристойности. Управляющий галантно поднес даме бокал; эльне с многообещающей улыбкой сделала глоток и медленно опустилась вниз. Эмриат в блаженстве закатил глаза и тоже пригубил вина. Пурпурная капелька, сладкая и терпкая, скользнула по его губам и упала на воротник черной рубахи. Из кабинета напротив донеслось сухое покашливание. Элле прислушался. И изменился в лице. – Тебе придется уйти, милая. У меня дела, – он отстранил умелые руки воительницы, отошел и поставил бокал на плетеный стул. Место в центре прихожей, предназначенное для стола, пустовало. – Я лучше подожду в... – Немедленно, – в голосе Эмриата зазвучала сталь. Эльне поджала губы, поднялась с колен и направилась к выходу. Пару раз оглянулась, но управляющий не обращал на нее внимания. Он застегивал пуговицы там, где она успела их расстегнуть. Воительница фыркнула, поправила бретельку платья и выскользнула из прихожей через приоткрытую дверь. Эмриат тем временем поправил изумрудную диадему на волосах и шагнул в полумрак своего кабинета. Тлеющие люми-колонны, обнаружив движение, вспыхнули ярче. Из темноты проступили книжные полки с ровными рядами бумаг, свитков и фолиантов, аккуратно помеченных алфавитными ярлычками, приоткрытое оконце с видом на сад, несколько картин на стенах и широкий стол в центре комнаты, за которым и восседала незваная гостья. За ее спиной на полках застекленной этажерки поблескивали нейрокристаллы разных цветов и размеров – элле дублировали в них особо важную информацию, хранить которую только на бумаге было бы неразумно. – И чем я могу быть полезен хранительнице в такой час? – Эмриат не воспользовался табуретами, что предназначались для посетителей, и встал посреди комнаты, скрестив руки. – Хранительнице надоело ждать, когда управляющий Мирисгаэ соблаговолит оказать ей приватную аудиенцию, – Деаэлру из рода Ранто выпрямилась в кресле и положила ладони на стол. – Где отчёты? Последний я получила в начале прошлой весны. Аккурат через два года после предыдущего. – В отчетах более нет нужды. Таэм уже не мальчик, не за чем его опекать. – Ты хотел сказать, Объект сто пятьдесят восемь? – Я сказал так, как хотел. Деаэлру усмехнулась и наклонилась вперед. – Ваша с Объектом сентиментальная связь меня не интересует. Тем более, что она перестала бы быть взаимной, узнай он о тебе всю правду. – Ошибаешься, – возразил Эмриат. – Таэм никогда не отталкивает тех, кем проникся. Несмотря ни на что. – Тогда предлагаю подняться на четвертый ярус, сообщить королю, что для нас он – занятный генетический эксперимент, и проверить твою теорию на практике, – люми-колонна подсветила лицо хранительницы снизу, тени исказили его черты. – Отчёты, Эмре. Незамедлительно. Я знаю, как ты педантичен. И документацию, несмотря на напускную небрежность, точно до сих пор ведёшь. Эмриат вгляделся в отливающие сталью глаза андар'эльне – они были холодный как лёд. Затем без слов направился к одному из шкафов и извлек из узкой щели между полками невзрачную бумажную папку. Папка с хлопком приземлилась на стол аккурат перед Деаэлру. – Мнимые чернила? – папка зашуршала в руках хранительницы. Вложенные в нее страницы, тонкие как стрекозиные крылья, оказались пусты. – И где же ключ? – Перед тобой, – элле приложил к корешку указательный палец. На пустом пергаменте проступили ряды образцовой каллиграфии. Дея хмыкнула. – Надеюсь, в другом тайнике найдется нейрокопия этих бумаг? – Разумеется. – Хм, посмотрим, – Деаэлру принялась листать папку и водить пальцем вдоль строк. – Невротическое расстройство вследствие эмоционального и физического перенапряжения, ммм... Ночные кошмары циклического характера... Хроническое депрессивное состояние, которое вызвано... И ежу ясно, чем оно вызвано. Что там дальше? Ага. Склонность к нездоровому риску, экспериментам с алкоголем и употреблению психоактивных веществ, так-так… Синдром гиперответственности за количество выживших… Похожий на усмешку спазм лицевых мышц как ответ на попытку вызвать у Объекта живые эмоции... Все это занятно, но не существенно, – Дея отложила бумаги, взглянула на управляющего исподлобья. – Новые припадки были? – Если ты про эпилепсию, – элле снова скрестил руки на груди, – то полноценных приступов у его величества не наблюдалось со дня смерти Иффэн. Король научился превосходно себя контролировать. – Кто ещё знает о недуге? – Все тот же ограниченный круг лиц. Ты, я и Ассея. – А эта девица с бегонией? Подружка твоей сестры. – Шан? Насколько мне известно, нет. – Насколько тебе известно, – Деаэлру откинулась в кресле, сплетя пальцы. – Достаточно ли разнообразна половая жизнь Объекта? – На этот вопрос я не отвечу. – Как его психоаналитик? – эльне дернула бровью и уголком губ. – Тайна терапевтической исповеди? – Как деловой элле, Дея, – Эмриат забрал папку со стола и спрятал ее в тайник между полками. – В нашем уговоре такой пункт не значился. – Ах, вот оно что, – хранительница усмехнулась и поднялась на ноги. – Управляющий Мирисгаэ Эмриат Илуфер чрезвычайно дорожит своей репутацией. И тем не менее, слабовольно переводит деловые вопросы в личные, едва объект исследования начинает симпатизировать экспериментатору. Как там говорят молодые и глупые элле? Друзья на дороге не валяются? – Всякое бывает, – ответил Эмре, вспоминая, как в начале осени, проклиная все на свете, вытаскивал Тамлина из придорожной канавы, куда тот свалился после очередных экспериментов с вином и психостимуляторами. – Дружба – презанятный феномен, Дея, который, однако, знаком не каждому. Я бы предложил тебе попробовать и завязать с кем-нибудь дружеские отношения, но для этого нужен нормально функционирующий гипоталамус. И хотя бы зачаточная способность к сочувствию. – В нашем уговоре, – Деаэлру сменила тон, – значилось, что я обязуюсь рекомендовать тебя на место управляющего лесным королевством, когда представится такой случай. – Ты забываешься, – Эмриат сузил глаза и покачал головой. – Вопрос вынесли на всеобщее голосование, мирисга'элле избрали меня почти единогласно. – Конечно, избрали. Главам родов было приказано внушить своим элле, что никто не справится с этой работой лучше тебя. А ты, – Деаэлру указала на управляющего пальцем; рукав ее белого платья с воинственным шелестом сполз к локтю, – взамен обязался снабжать меня подробной информацией о состоянии известного тебе Объекта. – Опусти руку, Дея. – Знаю, бездна, о чем ты думаешь, – Деаэлру скривилась. – Что хоть цель у нас и одна, но мотивы совершенно разные. Ты так долго и тесно общаешься с Образцом, что перенял некоторые его привычки. И теперь твои мысли можно прочесть по выражению лица, – хранительница одернула рукав, прошлась по кабинету и обернулась, блестя глазами. – Только не льсти себе. Ложь во благо все равно остаётся ложью. Как эвтаназия из милосердия в сухом остатке остаётся бессмысленной и беспощадной смертью. В кабинете воцарилась тишина. Из приоткрытого оконца пахнуло холодом; до элле донесся полночный окрик смены караула с нижних ярусов. Несмотря на надёжную защиту, которую представляли собой обе Сферы – внешняя вокруг садов и внутренняя дворцовая – воины по давно заведенной традиции не покидали оборонительных позиций по периметру жилых границ, не доверяя царящей вокруг идиллии ни на миг. Эмриат усмехнулся, поправил и без того идеальные манжеты черной рубахи. – Ты думаешь, что покорила ДНК, а значит, и всех нас, своей воле, но это не так. Хаос всегда будет сильнее порядка, Дея, потому что хаос и есть жизнь. – Неужели. – Не веришь? Посмотри, с какой психоделической непредсказуемостью принимает решения тот, чей геном ты перебрала до последнего нуклеотида. Природа всегда идет по пути наименьшего сопротивления. Создавая элле, способного управлять аномалиями, ты как-то упустила из виду тот факт, что хаос будет легче возглавить, чем подавить. И теперь в упор отказываешься видеть личность там, где ее не закладывала. – Довольно глупостей, – эльне поджала губы. – Нет, бездна, ты меня дослушаешь! – отрезал ремесленник. – Кем бы ни был Таэм – я верю в то, что он нуждается в нормальных отношениях не меньше, чем в ежедневных тренировках. Или в твоём контроле его психического состояния. Иначе зачем ему вообще жить? Я, между прочим, уговорил его отправиться летом в Андаро и встретиться с твоей дочерью, чтобы хоть как-то облегчить его состояние! И помочь сделать верный выбор, о котором он потом не пожалеет. Поощряю погоню за его миражами и даже стараюсь поверить в них, а ты, – элле мстительно указал на хранительницу пальцем, – видишь в нем только ступень своей экспериментальной лестницы. И даже имя его лишний раз боишься произнести, чтобы ненароком не привязаться и не начать испытывать угрызения совести. Впрочем, делай как знаешь, – Эмриат отвернулся. – Если завтра вскроется правда, я просто скажу ему, что заботился о нем. Так, как умел. И не погрешу при этом против истины. А вот тебе вряд ли будет дозволено пересечь границу лесного королевства еще хоть раз. – Ты заключил бессрочную сделку, Эмре. И я могла бы заставить тебя выполнять ее условия даже вопреки твоей воле, – ответила Дея, и на этот раз усталых ноток в ее голосе было больше, чем угрожающих. – Но я рассчитываю на дальновидное благоразумие, которым управляющий Мирисгаэ так знаменит. А не на свою над ним нейробиологическую власть. Мотивы твоих действий, как и вера в исключительность ваших с Образцом отношений, за которую ты хватаешься как за соломинку, меня совершенно не интересуют, поверь. Только конечный результат. Который должен отправляться из Мирисгаэ в Андаро каждые полгода, без опозданий и проволочек. Это крайне важно, – эльне подобрала юбки и шагнула к дверям. – Не провожай, выход я найду сама. Как и нейрокопию отчётов об Образце на своем столе, ведь так? Даю тебе на это три дня. Эмриат не ответил и не повернул в сторону собеседницы головы. Едва дверь за ней затворилась, как он со всего размаху пнул один из табуретов для посетителей. Тот отлетел к стене. Управляющий закрыл глаза и замер. Он стоял без движения так долго, что крошечный паучок, прятавшийся за антревольтом под потолком, медленно спустился ему на плечо и принялся прикидывать, на какой стороне новой колонны будет сподручнее сплести паутину. Колонна шумно вздохнула и сдвинулась с места. Паучок вздрогнул и принялся торопливо перебирать лапками, подтягивая себя обратно на антревольт. Дверь в прихожую осталась приоткрытой, пришлось ее плотно затворить. Из коридора донеслось тихое шуршание – то ли шорох крыльев летучей мыши, то ли шелест женского платья. Эмриат вернулся в кабинет, заглянул под стол и вытащил из стопки испорченных пергаментов толстую тетрадь с детскими рисунками. Аккуратно положил перед собой, повел рукой над титульным листом. Забавные каракули исчезли; на их месте проступила фраза "Образец 158", выведенная твердой рукой. Данные в этой тетради были другого характера, чем в папке, с которой ознакомилась Дея. Управляющий принялся листать потрепанные страницы, перечитывая записи, чтобы воскресить в памяти тот или иной эпизод, улыбаясь при этом как при встрече со старым другом. "...в мальчике обнаруживается особое чутье, которым обладают пророки линии 'элру и мастера расплетения вероятностей из числа Аэд сейде, и которое выражается в редчайшей форме телепатической синестезии (далее синепатии), когда психоэмоциональное нутро собеседника становится видимым невооруженным глазом даже сквозь ментальные щиты. Без сомнения, синепатия помогает принцу четче видеть причинно-следственную связь в любом событии или живом существе и путем несложного анализа данных предсказывать наиболее вероятное будущее. Мальчик не стесняется использовать это в личных целях и легко вычисляет минуты, когда у склада с продовольствием нет сторожей. После чего ворует сладости и благородно раздает их другим детям. Ассея грозит, что вернётся к старым методам лечения кариозных полостей путем удаления больных зубов щипцами без обезболивания, но маленький проныра..." Листы ложатся один поверх другого. Образцовая каллиграфия по извечным законам книжной магии перемещает читателя во времени, умещает целый год в нескольких страницах. "...вспышки сильных эмоций все чаще провоцируют в юноше приступы синепатии. Примечательно, что он не делает выводов на основе увиденного, интуитивно уяснив, что между намерением и действием лежит пропасть, что думать и чувствовать каждый волен так, как ему вздумается, и что далеко не каждая мысль или эмоция обретают воплощение в реальном мире. Когда я расспросил его об этом, юнец нахально ответил, что хаос частенько хватает живое существо за горло и вынуждает делать выбор инстинктивно, здесь и сейчас, не оставляя времени на высокопарные, а потому лживые философствования о природе добра и зла или света и тьмы, которые вы, господин Эмре, так любите. События реальной жизни, стремительные и непредсказуемые, зачастую оказываются за гранью подобных дихотомий. Поэтому любые выводы о личности на основе ее синепатического портрета могут быть ошибочными. Содержание мысли любопытное. А вот форма, полагаю – это маленькая месть за то, что господин Эмре посмел сегодня ухватить принца за ухо, когда его высочество решили подремать на задней парте на уроке изящной словесности." Управляющий усмехнулся и пролистал дальше. "...первый полноценный приступ. Мы не на шутку встревожились, однако сканирование мозга дефектов не выявило. Наоборот. Всплеск мощной ментальной активности привел к массовым изменениям в нейронных цепях и не оставил в мозгу и следа деградации. При изучении сканов мне даже показалось, что разум мальчика поставил эксперимент над собой: взял и перекроил себя так, как ему вздумалось. Буквально. Тело же не поспело за гибкостью ума и ответило судорогами на резкое повышение электроактивности в мозгу. В юном принце все чётче проступают те качества, которые мы намеренно заложили в его геном. Однако я не представлял, чем он заплатит за свою одаренность, иначе отказался бы от сотрудничества. Задатки его способностей по управлению хаосом приводят Дею в восторг. Эпилептические припадки и хроническая депрессия как неизбежные следствия его дарований приводят меня в ужас… " Эмриат торопливо пролистнул ещё с десяток страниц. Уголки его рта опустились вниз. "...синепатия все чаще принимает в нем изощренную форму эмпатии, многократно приумножающей чужие эмоции, которые молодой король без труда считывает и переживает как свои. Горе и боль набирают в нем граничащую с помешательством мощь; жестокость, скудоумие и чванство рождают почти физическое отвращение. А великодушие и отзывчивость воспринимаются как невиданное чудо, ради которого только и стоит на свете жить. Квинтэссенция этого чуда росла и расцветала на его глазах, чистосердечием своим вынудила его к взаимности. А потом внезапно покинула его. Всех нас. И если другие смирились с правом непреднамеренности отбирать у нас чудеса, то Таэм не смирится с этим никогда. Как никогда не простил бы тех, кто намеренно сотворил его единственным зрячим в мире слепцов. Создал ювелиром, способным с первого взгляда отличить самоцвет от подделки – и поместил в центр равнодушного вихря, который вовлекает и выбрасывает из себя драгоценные камни наравне с речным песком, не разбирая их ценности, и который мы называем жизнью. Тот, кто это сделал, теперь не имеет права оставлять его с этим вихрем наедине." Управляющий глянул в оконце – за ним царила непроглядная тьма. Лес вдалеке гулко шумел, в чаще вскрикнула ночная птица. Запахи прелых листьев и влажной земли проникали в кабинет вместе с клочьями тумана, который стелился вдоль стен и искал укрытия в уголках между книжными полками. Элле протянул руку и поправил висящую над столом картину – та съехала набок, когда в стену врезался стул. Тонкие пальцы коснулись диадемы; один из изумрудов в ней вспыхнул, разгоняя мглу, замерцал путеводным светом рабочего нейрокристалла и принялся улавливать ровный хозяйский голос, который по мере звучания превращался в образцовую каллиграфию мнимых чернил на тетрадном листе. – Тридцать девятое тысячелетие со времени экспансии, двадцать шестое тысячелетие от создания Эре-Аттар и обитаемого кольца Воздуха, пятьсот шестидесятый год со дня моего рождения, тринадцатый день месяца Печального. Описание видения некоей белой лани у экспериментального образца в области генной инженерии двух эволюционных линий Аэд, известного как Тамлин из рода Наэндир, в воспитании которого я принимал непосредственное участие, и который по прихоти Бездны после смерти своей семьи стал королем. И моим единственным другом… За дверью в прихожую снова раздался шорох – эльне с волосами цвета клевера осторожно отошла от двери. Шум ночного леса усиливался, проникал сквозь оконце кабинета и сливался с голосом управляющего Мирисгаэ так, что ей не было больше слышно ни слова. Первая ночь назначенного срока подходила к концу. Раны на удивление быстро затянулись, запястье обрело прежнюю подвижность и почти не чесалось. Тамлин сидел на подоконнике мастерской и смотрел, как за границей Сферы гаснут звёзды. С высоты четвертого яруса светлеющее небо казалось ближе, а голубая пленка защитной мембраны, что отделяла порядок его королевства от хаоса внешнего мира – тоньше и эфемернее. Король свесил ногу из окна и глянул вниз. В саду еще царила ночная тьма; ветер играл с клочьями предрассветной дымки и сдувал с деревьев остатки листьев. Клубы тумана складывались в фигуры элле, их силуэты колебались, двоились, оборачивались неведомыми чудовищами и исступленно атаковали друг друга. В битве охотник и жертва теряли форму и сплетались в единый вихрь, который взвивался к макушкам деревьев, а потом медленно растекался по земле вензелями неведомой письменности. И все начиналось сначала. Тамлин откинул голову и прикрыл глаза. Не помогло: видения продолжали безумный танец под веками. Не открывая глаз он пошарил рукой под окном – искомая бутыль опрокинулась и с дребезжанием покатилась по полу, распространяя по мастерской лекарственные флюиды и запах переспелой груши. Новые регенеранты Ассеи, растворенные в алкоголе, помимо целебного воздействия на тело весьма занятно влияли на психику. Рассказывать об этом хранительнице король не торопился и уже третий день экспериментировал с их дозировкой и крепостью растворителя в поисках идеальной комбинации. Сегодня явно переборщил. За его спиной в окружении слесарного стола, вытяжки для шлифовально-полировальных работ, узкого топчанчика для отдыха и вспомогательных стеллажей, заваленных инструментом, переливался всеми цветами радуги ювелирный верстак. Давным-давно мастера золотых дел ставили между окном и рабочим местом чашу с водой, чтобы сконцентрировать пучок дневного света на финагеле – маленькой деревянной площадке посреди вогнутой столешницы, где рождалось украшение. В нынешние времена освещением во дворце заведовали повелители стихий: в трубчатые коконы, а иногда и прямо в стены, они заселяли колонии люминесцирующих микроорганизмов, чувствительных к мысленным приказам хозяина по поводу яркости, интенсивности и спектральных характеристик излучаемого света. Хозяин только что закончил работу и приказал осветительной системе проверить исправность ее ячеек. Люми-трубки верстака принялись мерцать не хуже нейтронной звезды. Днём диадема из андарского металла была переплавлена, вечер заняла шлифовка, а первую половину ночи – грязнейший процесс полировки, разделаться с которым поскорее мечтает каждый ювелир. Остаток ночи Тамлин просидел над затейливой инкрустацией – эскиз изделия предусматривал отделку не только твердыми минералами, но и нежным жемчугом, которому шлифовальные щетки были противопоказаны – и теперь жемчужно-бриллиантовая диадема, сияющая и невесомая, висела на испиленном лобзиком финагеле. А о процессе ее создания какой-то час назад свидетельствовали бы слои пыли вокруг вытяжки, куча металлической стружки в шостфиле и полная неразбериха в ящичках для инструментов, выдвинутых из стеллажей. Однако к рассвету в мастерской царил идеальный порядок. От молодых ювелиров король требовал дисциплины, перед началом работы частенько осматривал их верстаки и говаривал, что никакая одаренность не может оправдать свинства. Хотя и признавал, что хаос – неотъемлемая часть любого творчества, и чем ближе изделие к совершенству, тем обычно масштабнее энтропия вокруг творца. Но как только работа завершена, хаос должен быть побежден порядком. Высокомерную молодежь, считающую, что предназначение мастера – созидать, а не мыть полы, Тамлин без лишних споров отправлял к Эмре в красильню. На пару дней. Элле возвращались оттуда присмиревшими, с ожогами на коже, цветными пятнами в волосах и специфическим, ни с чем не сравнимым душком от работы с жижей, в которой вымачивали кожу перед покраской. Известными ингредиентами этой жижи были известь и помет домашних животных, растворенные в солёной воде. О неизвестных ингредиентах расспрашивать кожевенников ещё никто не рискнул. После уборки в мастерской король решил было вздремнуть на топчане, но сон не шел к нему. Несмотря на количество выпитого. Элле переместился на подоконник встречать рассвет, где его и накрыли галлюцинации высочайшего качества и редкостной назойливости. Такие же неподконтрольные его воле, как и сновидения. Подняв с пола бутыль и убедившись, что та пуста, Тамлин решил, что неплохо бы перекусить – вечером на ужин подавали фаршированные перепелами грибы-ксилотрофы, парочка наверняка ещё осталась на кухне. А по пути захватить к ним вина, свежих фруктов и андарского сыра. Король не без труда спустился по винтовой лесенке, от сокровищницы взял правее, миновал покои глав родов и спустился ко входу в восточную башню второго яруса, где располагалась библиотека. Библиотечная галерея выходила витражными окнами на юг и упиралась в спуск на первый ярус, справа от него находилась одна из кладовых со свежими сырными головками. Дворец дышал предутренним покоем. На стенах галереи лежали разноцветные блики, сквозняк шевелил балконные занавеси, за которыми маячили силуэты стражников, казавшиеся королю невообразимо монструозными. Временами он ловил себя на странной мысли, что воины стоят на посту не просто по долгу службы, а с какой-то тайной миссией. С важной целью, наполняющей их жизнь смыслом и скрытой от понимания короля. Что бесило неимоверно. Не поддаваясь миражам, Тамлин дошел до конца библиотечного крыла, повернул направо и… врезался в стену. Он отступил, моргнул и оглядел серый с прожилками камень сверху вниз. Потом еще раз, снизу вверх. – Ну, вот я и спятил, – произнес он вслух. – Наконец-то. "Ежели ты столкнулся с видением, попробуй себя ущипнуть", – вспомнился королю совет о том, как отличить галлюцинацию от реальности. Автором его был не кто иной, как Иннельдиль из рода Виртаэн, глава хранителей светлой линии 'иль – говорящих с Бездной. Вторая часть совета гласила: "Ежели видение при этом не исчезло, попробуй ущипнуть видение". Запястье больной руки как по заказу покрылось мурашками. Поэтому Тамлин последовал второй части совета и пощупал стену. Стена радостно выгнулась дугой, как питомец под рукой хозяина. Элле скривился. Слабая надежда на то, что он таки сошел с ума, и теперь его лишат должности и поместят в изолятор, где неделями рядом не будет никого, кроме хранительниц с полным подносом лекарств, померкла. Вместо нее в крови стал нарастать уровень норадреналина. Дворцы элле – островки стабильности в океане непостоянства Аэд – возводятся как венец эргономики и порядка, в котором не бывает ничего лишнего и не случается ничего случайного. Проектированием занимаются архитекторы вероятностей из числа Аэд сейде: они рассчитывают положение дворца в пространстве таким образом, чтобы тот не возмущал физику реального мира и гармонично сочетался с силовыми линиями, формирующими каркас обитаемого Аэд. Но при этом оставляют правителям некоторую свободу в перепланировке архитектуры под сиюминутные надобности обитателей. Для выращивания новой стены за одну ночь понадобились бы как минимум высокоранговый хранитель или умудренный опытом повелитель стихий. Вчера Тамлин устроил консилиум с главами родов по поводу грядущих багровых сумерек, который затянулся до полуночи. Из зала совещаний Минна с Ассеей помчались прямиком в виварий – воины все-таки поймали молодого ящера живьем и приволокли во дворец для исследований. Эмре поспешил на свидание с воительницей из Андаро. Тамлин же по пути к себе прихватил из этой кладовой пузатую бутыль с грушевым ликером, которую сегодня под утро откупорил. Вчера стены здесь не было, и никто из элле Виртаэн или Аоэт не согласовывал с королем структурных изменений в южной части дворца. "Ну бездна, пусть так", – Тамлин, ощупав стену, отступил и в раздражении оглядел камень. "Я тебя обойду. А завтра, хаос, серьезно поговорю с Минной". Он вновь прошел галерею насквозь, от входа в библиотеку взял вправо и спустился вниз, потом снова свернул направо, надеясь достичь кладовой через детскую секцию. Но вдруг остановился. В стене лестничного пролета зияла дыра. Тамлин прищурился. "Какого…" В том, что это не галлюцинация, у него теперь не было сомнений – иммунитет, подпитанный бешенством от того, что некто перестраивает его дворец без его же, короля, ведома, мгновенно вытеснил из организма постэффекты от регенерантов и ликера. Тамлин, к своему огорчению, стремительно трезвел, не менее стремительно сатанея. Дыра с правильной аркой доходила ему до бедер и аккуратными ступеньками спускалась на первый ярус. Хотя в юго-западной части второго яруса хода вниз не было отродясь. Под детскими располагались закрытые для несовершеннолетних элле рабочие помещения рода Аоэт, полные образцов ядовитых растений и клеток с опасными животными. Найденная лестница еще росла. Глаз улавливал дыхание стен, которые понемногу раздавались вширь и ввысь. Тамлин присел, заглянул внутрь, обострив чувствительность сенсоров до предела. Ничего. Камень умиротворенно дышал, ничем не выдавая страха или агрессии. Поразмыслив, Тамлин решился и влез в проем целиком. С мыслью о том, что кого бы он ни встретил сейчас там, внизу, ему не поздоровится. Пришлось согнуться и спускаться вниз чуть ли не на четвереньках. Узкие ступени, расположенные винтообразно, привели его на первый ярус в коридор запертых толстых дверей. За исключением горшков с геранью, под взглядом короля пугливо подтянувшей листву, коридор оказался пуст. Тамлин выпрямился, откинул голову и повел плечами. Огляделся, не переставая сканировать окрестности. Никого. Умиротворенная тишина и влажный полумрак окутали его с головы до ног, приглушили посторонние звуки. Элле, заинтригованный, прошелся по коридору, проводя кончиками пальцев по дверным полотнам. От дверей веяло прохладой, означавшей, что элле покинули скрытые за ними помещения еще до полуночи. Через два десятка шагов ладонь ощутила тепло. Тамлин остановился и в задумчивости оглядел дверь, которой касался. Ею некто пользовался, причем недавно. Возможно, он еще внутри. За дверью обнаружилась биолаборатория, узкая и длинная; стены ее выпячивались вовнутрь массивными полками с расставленными на них саженцами цветов. Между полками и горшками с землей топорщились иглы люми-трубок, над которыми трепетали мотыльки. Единственный просторный пятачок рабочего пространства занимал лабораторный стол, заставленный посудой, присыпанный землёй и окруженный высокими табуретами. На одном из них, свесив бахромчатые края на пол, лежала шафранная шаль. Тамлин знал, где находится. И подозревал, кому принадлежит шаль. Он подобрал легкую ткань, поднес к лицу. Шаль пахла бегонией. И была еще теплой. Восхитительно теплой и настоящей, не имеющей к миру монструозных галлюцинаций никакого отношения. Хранила едва уловимый отпечаток тайны, наполняющей жизнь смыслом, ради которой воину следовало стоять на вахте и охранять дворец ночи напролет. Прямо сейчас могла бы этой тайной стать. Элле покинул комнату, миновал рабочую секцию повелителей стихий, прошел насквозь пустую и темную гостиную южного сектора – шторы на окнах еще не подняли – и оказался в зоне личных покоев элле Аоэт. Вот и дверь, украшенная изображением астры, но вопреки ожиданиям она оказалась холодной. Тамлин застыл на пороге, не желая видеть пустую спальню, что скрывалась за любезно приоткрывшейся дверью. Не понимая, куда теперь ему идти. Из комнаты в конце коридора, зевая, вышла эльне в пижаме, томно потянулась, увидала короля и двинулась было ему навстречу, но сзади возник молодой воин, подхватил ее на руки и поцеловал. Пара вдруг вспыхнула золотым светом – настолько ярким, что Тамлин сощурился и прикрыл глаза ладонью. Но вот эльне возмущенно запротестовала, указывая рукой вглубь коридора, и исходящий от них свет немного померк. При виде короля воин опомнился, опустил возлюбленную на ноги, поклонился Тамлину и спешно покинул чужой сектор. Девушка же робко приблизилась и сообщила, что Шаниэ Аоэт сегодня не приходила ночевать. – Она сказала, что будет работать всю ночь, – лепетала эльне, в то время как Таэм рассматривал дверь и все больше кривил губы. – Вы и сами знаете, сейчас дел невпроворот. Пока андар'элле в Мирисгаэ, и есть возможность вести работы совместно с ними, госпожа Минна не даст нам ни секунды… Приоткрытая дверь в комнату Шан захлопнулась с такой силой, что подпрыгнули горшки с цветами на стенах. Тамлин, стараясь не глядеть на собеседницу, все ещё окутанную золотым ореолом, шагнул мимо нее вглубь коридора и скрылся за поворотом. На онемевшую эльне пахнуло запахом вмерзшего в лёд цветка. Она задумалась, подбирая аналогии едва ощутимому аромату. Нерешительно глянула королю вслед. Ароматы цветов и садовых фруктов были ее специализацией, однако этот запах скорее настораживал, чем манил. Смутно тревожил сочетанием несочетаемого, отталкивал единением взаимоисключающих вещей. Так последний крик вырывается из легких утопающего и достигает в воздушном пузыре поверхности, в то время как исторгшее его существо уже покоится на илистом дне. Эльне поежилась. Вроде бы ничего особенного не произошло, но господина управляющего нужно поставить в известность. Если его величеству вдруг понадобится помощь, Эмре единственный, от кого он ее примет. Тамлин же в третий раз за утро пересекал библиотечную галерею, на середине пути остановился, поднял голову и сощурился. Бесстрастный луч осеннего солнца, что светит для всех одинаково, пробился сквозь сизые тучи, прошел через разноцветные стекла витражей и с нежностью коснулся его лица. ...Луч солнца на щеке. Холод мраморного перильца под пальцами. Рассвет только родился, а дежурство у восточных границ – закончилось. Если разбежаться по одной из садовых дорожек, оттолкнуться от кривой яблоньки, ухватиться за бортик балкона и подтянуть себя наверх, можно оказаться на втором ярусе, в секторе личных покоев рода Илуфер. Дверь балкона порывисто распахивается – и он тонет в свежести весеннего утра и аромате полевых цветов с преобладающей ноткой мелиссы в букете. Волна золотых волос ложится на плечо. Прохладное прикосновение к виску, скуле, губам, что следует за объятием, такое же нежное, как росчерк колонковой кисточки по грубому холсту. Он обнимает ее в ответ. Зажмуривается, ослепленный золотым сиянием, что от нее исходит. Улыбается широко и искренне, осознавая, что счастье его слишком велико. Немыслимо. Невозможно. – Ваше величество ждут на утреннем совещании. – Не хочу быть величественным, сердце мое. – Вот как? Чего же ты хочешь? – Чтобы так продолжалось вечность. Он целует ее, подхватывает на руки и кружит. Шлейф пурпурного платья плывет по воздуху, принимает причудливые формы. – Чем дольше вглядываешься во тьму, тем больше звезд в ней видно. И мы как эта тьма. Обещай, что будешь возвращаться. Обещай мне! Таэм... – Я обещаю. Шлейф платья хлопает о воздух, темнеет, обрастает перьями. Хрупкая фигурка у него на руках рассыпается стаей черных птиц. Прохлада балконного мрамора оборачивается могильным холодом разрушенных до основания белых стен. Тело немеет, разум парализует страх. Такого страха он еще никогда не знал. Земля под ногами вихрем взметается вверх и медленно оседает на камнях, ощерившихся как пасть чудовища. – Иффиндея!!! На разрушенную стену садится птица, наклоняет голову и с интересом вглядывается в нечто за его спиной. – Обернись, – шепчет в ухо хриплый голос. – Обернись, воин. Она позади тебя. И он оборачивается, немея от ужаса. Точно зная, что именно сейчас увидит… Тамлин вскочил на постели, сгреб простынь в кулаки. Со спальней творилось неладное – все в ней шевелилось и пульсировало; стены содрогались, предметы двоились, исчезали со своих мест и беспорядочно проявлялись то тут, то там. Лицо Иффэн в раме над зеркалом колебалось и подергивалось, будто сквозь один ее портрет проступал другой, с небольшими и оттого сводящими с ума отличиями от предыдущего; сквозь другой – третий, сквозь третий – четвертый, и так до бесконечности. В веренице ликов Иффиндеи вот-вот мог потеряться изначальный. Элле скривился, выхватил из-под подушки кинжал и со всего маху всадил его в шелковую наволочку. Долгая судорога прошла по его телу. Под веками поплыли разноцветные пятна, вспыхивали и гасли болезненно яркие звёзды. Рот наполнился слюной с привкусом крови; тело онемело, сознание отслоилось от его кокона, готовое воспарить к потолку сквозь кисею балдахина. Король уткнулся лбом в подушку. За триста лет тренировок он успел хорошо познакомиться с незваной гостьей, приходящей вслед за кошмарами. И научился подавлять ее проявления. Хотя уже давно не понимал, зачем это делает. – Пятьсот сорок пять, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Пятьсот. Сорок. Пять. Хаос. Нечто тяжёлое и неотвратимое накатило, вцепилось в него и потащило на дно холодной бездны. Пронзило иглами каждый нерв, тщетно ища в нем брешь. Разъярившись, бросило в пучину беспамятства, пугающего своей кратковременностью. И медленно отхлынуло куда-то за пределы реальности, обещая однажды вернуться. Мышцы постепенно расслабились, пульс замедлился, дыхание восстановилось. Некоторое время Тамлин лежал без движения, пока мир вокруг не перестал дрожать, затем выдернул кинжал из подушки, ухватился за ее край и отшвырнул прочь. Стайка белых перьев вспорхнула из рваной раны на шелке и осела на полу, трепеща от дыхания сквозняка. В животе заурчало. Вчера король ничего не ел, занятый диадемой, ночное приключение отбило у него охоту ужинать, а завтрак он проспал. Тамлин опустил ступни на пол. Пол был теплым. Свет, что лился из окон спальни – ярким и розоватым; судя по углу его падения, король проспал около трех часов. Иффиндея лукаво улыбалась ему с портрета. Шелк простыней электризовался под пальцами. Ярусом ниже кто-то играл на скрипке. Органы чувств методично собирали информацию и прощупывали реальность, но полученные данные оставались без оценки. Свет просто светил, пол под ногами просто был, скрипка просто звучала, организм просто требовал еды. Имел право требовать. Питание необходимо для его скорейшего восстановления. Заказывать обед в королевские покои и есть его в одиночестве не хотелось. Тамлин поднялся, пошатнулся и схватился за прикроватную колонну. Вспомнил, как не единожды калибровал ветхие ювелирные весы в ученических мастерских – весы эти могли разладиться даже от того, что кто-то чихнул рядом с ними или хлопнул дверью двумя этажами выше. Скривился от сравнения и принялся разминаться, обретая все больше власти над телом. После чего переоделся и спустился на второй ярус в поисках еды. Выбранная кухня оказалась занята детьми. Они полдничали – то есть ерзали на лавках, роняли приборы, лезли за ними под стол, размазывали кашу по тарелке, надеясь таким образом уменьшить ее количество, и кидались друг в друга шариками из хлебного мякиша. Тамлин услыхал их голоса сквозь приоткрытую дверь и собрался было пойти в другой сектор, чтобы не волновать малышей понапрасну, но из-за двери донесся знакомый голос. – ...ему до сих пор снятся кошмары, – сказала Шаниэ под звон ложек о тарелки. – Назначенные целителями седативные или не работают, или он только делает вид, что принимает их. Ума не приложу, что с этим делать. – Мда, понимаю, – Тамлин узнал голос Майенаэт, мастерицы гончарного дела рода Илуфер и танцовщицы светлой линии ’наэт. – И восхищаюсь твоим терпением, характер-то у него не сахар. – Ему просто одиноко, – спокойно возразила Шан. – Не каждый элле может в таком признаться, Майя. Нас с детства учат ни к чему не привязываться, но это удается не всем. Король шевельнул ухом. И остался у дверей недвижим. – Повезло ему с тобой, подруга, – ответила Майя. – Хотя бы раз наберись храбрости и откажи ему. Чтоб он понял ценность твоего внимания. – Дело в другом, – Шаниэ понизила голос и зашуршала бумагой – видимо, вытирала салфеткой стол. – Мне кажется, он что-то скрывает. Что-то посерьезней тоски, и я могла бы с этим ему помочь. Но диалога у нас не получается, не знаю, почему. Ассея говорит, что это не моего ума дело и велит бессловесно потакать любым его капризам. Его одаренность, видите ли, бесценное наследие Аэд элле. А мне его жаль... Тамлин скривился и шагнул в сторону кухни, намереваясь прекратить разговор, но замер, услышав ответ Майенаэт. – Сочувствую. Ты ведь с ним была этой ночью? – Пришлось оторваться от работы, так он был настойчив! Я не закончила сортировать семена, теперь вот не знаю, как Минне в глаза смотреть. Послышался двойной вздох – суровость и требовательность кроткой с виду Миннаэты Аоэт давно стала нарицательной. Эльне заговорили о работе, и Тамлин, не желая быть обнаруженным, шагнул мимо кухни в сторону балкона. Балкон располагался под королевскими гостевыми, куда поселили Деаэлру, и выходил в сад, где за облетевшими сливами просматривалась тренировочная площадка для воинов. Король не посещал площадку три дня, опасаясь повредить поджившее запястье, и сегодня занятия с молодежью проводил Виэттар. Виэт, вышколенный воин и отличный учитель, мог чрезмерно увлечься делом, если видел неподдельный интерес к нему со стороны хотя бы одного ученика. Воины прекрасно знали об этой его слабости, и сейчас большая их часть сидела на песке поджав ноги и играла в кости, а некоторые и вовсе дремали, облокотившись о деревянную стойку, пока Виэттар на другом конце площадки с упоением обучал горстку волонтеров тонкостям работы с ловчей сетью. И не обращал внимания ни на что другое. Тамлин вцепился в балконный бортик с такой силой, что тот жалобно скрипнул. За несколько мгновений, проведенных у кухонной двери, гнев и досада трижды сменили в нем вектор. И с каждым разом только набирали силы. Ему нестерпимо захотелось есть. Голод, ревность и злость бесконтрольно захлестывали разум, в то время как мир вокруг обретал назойливую, расцвеченную немыслимыми цветами глубину. Воины на площадке вдруг стали просвечивать насквозь, как прошедшие предогранку самоцветы в капле масла. Внутри тел бились элементарные частицы их естества – как дикие животные, будучи пойманными, бьются о барьеры клетки, не в состоянии уразуметь принципа ограниченности пространства. Чувства, мысли, страхи, одержимости, самые светлые мечты и самые темные желания… Во вспышке телепатической синестезии Тамлин видел каждого до самого дна, легко угадывал их таланты и слабости, но не оценивал. Как теплый пол, розоватый свет, наэлектризованный шелк и звуки скрипки, эти элле просто – были. Имели право быть какими угодно. Злость из-за проигрыша пульсировала в них пятнами цвета темной крови, радость из-за выигрыша искрилась перламутровым золотом, как летний рассвет. Элле, увлеченный азартом и уповающий на милость хаоса, мерцал ртутью и серебром; сидящий напротив жулик доверял только ловкости своих рук и был похож на траченный охрой осенний лист, который вот-вот унесет ветер. О том, чтобы вернуться к тренировке, не думал никто из них. Тамлин зло прищурился и обернулся. У окон гостевых покоев на древке копья трепетал флаг Мирисгаэ: алое сердце, сквозь которое проросло могучее дерево с мощными корнями и густой лиственной кроной. Таэм подпрыгнул, ухватился за подоконник, подтянулся и сел. Мимоходом заглянул в окно. Эльне-горничная замерла, увидав его, после чего как ни в чем не бывало продолжила уборку, подчиняясь принятому в Мирисгаэ правилу не обращать внимания на короля, если тот скачет по дворцовым стенам как безумный. Или занимается другими вещами, которые нормальному элле в голову не придут. Ну и что, пошалит немного и успокоится, у каждого свои странности. Однако господину Эмре на всякий случай весточку отправить надо. Тамлин встал на подоконнике в полный рост, схватил оружие за древко и выдернул из крепления. Благородное дерево завибрировало и приятной тяжестью легло в ладонь. Спрыгнув на балкон, элле в два шага разогнался, размахнулся и что есть силы метнул копье в сторону тренировочной площадки. Копьё полетело по идеальной параболе, на подлёте к цели набрало убийственной мощи, прошило воздух над головой одного из игроков, задев кончиком флага его капюшон, и с ужасающим треском врезалось в деревянную стойку для подвешивания боксерских груш. Стойка раскололась на две части. Воины с руганью вскочили на ноги, быстро разобрались, что к чему, и отследили взглядом исходную точку броска. После чего опрометью бросились к Виэттару и выстроились шеренгами позади учителя. Некоторое время Тамлин следил за ними, переполненными страхом до краев. Наблюдал, как ужас сменяется неподдельным интересом к занятию, храбрыми попытками узнать предел возможностей собственного тела. И чистым, ни с чем не сравнимым счастьем, когда с помощью упражнений удавалось этот предел преодолеть. В эти моменты Тамлину казалось: он понимает, для чего элле дана жизнь. Затем он вспоминал тень своего отражения в их глазах, расширенных до предела – и осознавал, почему их настолько пугает смерть. Вспышка синепатии иссякла после полудня, когда король, заложив приличный крюк через репарационные и лаборатории, вышел к кухне юго-восточного сектора, но обедать там не стал, а свернул к кладовой. Он толкнул дверь сильнее, чем это было нужно, снял с крючка копченые ребра, отрезал сыра, прихватил бутыль с вином и вышел в сад. День выдался теплым для поры перед Йолле. Осеннее солнце разогнало туман и растопило остатки снега, на лесных тропках образовалась непроходимая грязь. Внутри Сферы было уютнее, чем снаружи; сквозь ажурную крышу беседки проникали солнечные лучи и расписывали узорами теней гладкий мрамор стола. Аппетит снова пропал. Вино казалось кислым, сыр – сухим. Тамлин покачивал бутыль за горлышко и наблюдал, как свет преломляется на поверхности жидкости. За этим занятием его застал Эмриат. – Чем занят его величество? Кроме порчи своего же имущества, – ремесленник подошел к воину со спины, заглянул через плечо. – Ем, – буркнул тот, не повернув головы. – Не видно, бездна? – С чего вдруг столько желчи? – Эмриат взошел по ступеням беседки, отбросив полы мантии присел и закинул ногу на ногу. Тамлин не ответил. – Опять кошмары? – осторожно предположил управляющий. Тамлин поднял взгляд. Зелёные глаза Эмриата были полны беспокойства. – Да, – ответил король. – Советовать тебе обратиться к Ассее за успокоительными бесполезно? – Почему же. Уважаю лекарства, особенно новые. – Тогда обратись поскорее и скажи мне во имя бездны, что еще в королевстве успело пострадать? Кроме тренировочного инвентаря и самолюбия разведывательного отряда. – Подушка. Эмриат вздохнул с облегчением. – Потерю подушки можно пережить, пошлю уборщика в твои покои. В прошлые багровые сумерки, помнится мне, ты запустил яшмовым столиком в шикарное серебряное зеркало, что я привез тебе из Наэтлиэ. – Мне не понравилось, что по нему показывали. – Я почему-то не удивлен. Муза синепатии, думаю, тоже тебя посещала? – Из-за этой мерзопакости, бездна, у меня уже никогда не будет интригующих знакомств, – Тамлин поднес бутыль к губам и сделал большой глоток. Зеленоглазый элле усмехнулся. – Смею напомнить его величеству, что мерзопакость – это глубоко внутреннее состояние, не имеющее отношения к нейтральным инструментам познания. Таким, как зрение, слух, обоняние или синестетическая телепатия. Мир одинаков для всех, и если он вдруг видится мерзким, стоит покопаться в себе, чтобы найти причину. – Большое спасибо, – буркнул Тамлин, не отрываясь от бутылки. – Мне прямо полегчало. – Дети тоже стали тревожно спать, – вздохнул ремесленник. – Многие юные элле, особенно синестетики как ты, мучаются приступами дурного характера на пороге Йолле. Творческая личность Лара рисует таких страшных драконов, что даже я потом спать боюсь. Сказочник Тэдди перестал отличать явь от вымысла и оговаривает детей перед воспитателями. Озорница Тиа чуть не сорвалась со шпиля библиотечной башни – потому что кто-то из детей-пророков намеренно назвал ее трусихой. И это я только за сегодня случаи рассказал. Мягкие седативные не работают, а давать неокрепшим организмам более сильные средства Ассея опасается. Пришлось всю ночь дежурить у их кроватей вместе с Шан, которую, насколько я знаю, выдернули прямо с рабочего места. Тамлин поперхнулся, закашлялся под проницательным взглядом друга. – Даэн сейчас особенно плох, – продолжил тот. – Мальчик показывает неплохие задатки психокинетика, но после смерти обоих родителей стал замкнут и угрюм. Сторонится других детей, чуть что – кидается в них камнями. У него, правда, остался сводный брат со стороны матери, но тот сверх меры увлечен биологическими опытами, и ему нет дела до одинокого ребенка. На днях на уроке зоологии его укусил щенок черного пса, на котором испытывают новые нейролептики, и с тех пор мальчик окончательно замкнулся в себе и не идёт на контакт. Страдает кошмарами, как и ты, и очень привязался к твоей подруге, только ей и удается его успокоить. Надеюсь, утренняя прогулка по замку не привела тебя ни к каким ложным выводам? – Тебе уже известно и об этом? – король вытер губы и воззрился на Эмриата. Тот хохотнул. – Если бы я знал не все, что происходит в этом дворце, плохой был бы из меня управляющий. Да и учитель не важный. – Пожалуй, – проговорил Тамлин, – я знаю кое-что такое, о чем тебе еще не известно. – Если ты о новой стене у кладовой и винтовой лестнице в западной галерее – то я уже поговорил об этом с Минной. Она понятия не имеет, откуда все это взялось, очень встревожена и хочет поговорить с королем немедленно. На поиски оного я и отправился незамедлительно. И обнаружил его сидящим в беседке в пресквернейшем настроении, поедающим сыр не первой свежести, да и вино пьющим незрелое. Потому что сиятельному элле, занятому швырянием копий в своих же воинов, было лень поглубже залезть рукой на полку и выбрать для себя еду получше. Тамлин посмотрел на сыр и вино. Перевел взгляд на Эмриата. Тот как ни в чем не бывало расправлял складки мантии. – Иногда мне кажется, – сказал Тамлин, не в силах скрыть улыбки, – что ты, бездна, лично подстраиваешь половину событий во дворце. Чтобы поддержать имидж всеведающего управляющего. – Всего лишь иногда? – зеленоглазый элле лукаво сощурился. – В остальное время у меня в этом нет никаких сомнений. Ты уже обедал? Я прикажу подать две порции. А после пойдем к Минне и разберемся со стенами и лестницами. Из-за туч снова выглянуло солнце. Рыжие лучи скользнули по стенам, проникли в проемы галерей, заполнили промежутки между колоннами, коснулись игольчатых маковок маргариток в балконных кадках. Из окошек флигеля послышался чей-то смех, а затем и пение. Прелестная эльне принесла в беседку большое блюдо с обедом на две персоны и принялась расставлять посуду. Приоткрытые глиняные горшочки источали дивные ароматы приправ и кореньев. Вторая ночь назначенного срока подходила к концу. Сухожилие восстановилось, шрамы на запястье исчезли. Завтра на закате можно отправляться в путь. Король лежал на постели раскинув руки. Рядом, положив голову ему на плечо, лежала Шаниэ. Ее волосы рассыпались по простыням, приятно щекотали кожу. Эльне пошевелилась, пытаясь устроиться поудобнее. Тамлин притянул ее к себе и поцеловал в висок. – Ты не спишь, – шепнула Шаниэ. – О чем ты думаешь? – Ни о чем, – ответил король. Это было почти правдой. Завтра вечером вместо расшитого звездами балдахина над головой раскинется звездное небо. И отдыхать придется на пожухлой траве, а не на шелковых простынях. Всего-то нужно, что выследить животное, поймать его и вернуться с трофеем во дворец. После чего за работой в мастерской можно будет провести остаток ночи. И остаток жизни. – Есть ещё что-то, – Шан приподнялась на локте, заглянула Тамлину в глаза. – Расскажи. – Мне нечего рассказывать. Все хорошо. Спи. Он погладил ее волосы и ещё раз поцеловал – на этот раз в лоб. Шаниэ со вздохом прижалась к нему. – Дети тоже с трудом засыпают. Чувствуют, что багровые сумерки близко. Днём пугают друг друга выдумками про черную кобылицу, которая приносит на хвосте дурные сны и с особой злостью терзает одаренных, вселяя в них вместо любознательности страх. А потом полночи не могут уснуть, вспоминая, как часто их хвалили на занятиях. – Скажи им, – Тамлин сглотнул, – что от черной кобылы можно спастись, завернувшись в оленью шкуру. – Что? – Ты знаешь легенду о белой лани? Шерсть у нее как молоко, копытца серебряные словно звезды. Ее невозможно поймать... – Можно только увидеть в чаще леса ее силуэт, – перебила Шаниэ; от удивления она привстала. – Раэн любит петь эту балладу, но какое отношение… – Эта лань, – король прикрыл глаза, – содержит в себе проявление всего необычайного, что только в мире есть. И если поймать ее и убить, она превратится в свою противоположность. А шкура ее из белой и волшебной превратится в обычную, рыжую. Так вот. Если завернуться в эту шкуру, можно стать обыкновенным элле. Без талантов и особенностей. Нормальным. Понимаешь? Ночной кобыле такой элле будет не интересен. – Никогда о таком не слыхала... Кто тебе рассказал? – Мама. Не перебивай. Завтра спустишься к кожевникам и попросишь пару оленьих шкур. Скажешь, я разрешил. Отнесешь их в детские. Мелочь, конечно, но детям порой достаточно мелочей, чтобы спать спокойно. Некоторое время Шан молча смотрела на него, потом положила голову ему на плечо и затихла. – Знаешь, – шепнула она через время, когда король почти провалился в сон, – рядом с тобой мне и светло, и тревожно. Не знаю, как объяснить. Это как видеть в небе звезду и знать, что ее уже нет, что она давным-давно взорвалась, и все, что от нее осталось – это свет, который она излучала, пока была жива. Этот свет идёт и идёт сквозь время, и не стоило бы к нему привыкать, но я привыкла. И теперь не знаю, что буду делать, когда иссякнет последний луч. Тамлин ответил сквозь дрему. – Все звёзды умирают, Шан. Смерть неизбежна. Может быть, в итоге выживут только сейде, и все наши старания напрасны. А может, не выживут даже они. Шаниэ замолчала. Комочек страха – элле ясно видел его сквозь сомкнутые веки – бился внутри ее ментальных щитов и дрожал, как выпавший из гнезда птенец. Тамлин повернулся к ней. – Но сейчас-то мы живы. Давай думать только об этом. Только о нас. – Давай, – прошептала эльне, распахивая желто-зелёные глаза. В это мгновение в королевские покои постучали – громко, настойчиво и нагло. Тамлин поморщился, как будто стучали не по двери, а по его черепу. Сомнений в том, кто стоял по ту сторону двери, быть не могло. "Ну бездна", – король накинул халат и вышел в прихожую. "Если у нее не пожар, не наводнение и не ящик ликера, она пожалеет о том, что пришла!" На пороге в самом деле оказалась Деаэлру. Не обгоревшая, не мокрая и с пустыми руками. – Некогда объяснять, я лу… Тамлин не выдержал и хлопнул дверью. По обе стороны баррикады стало тихо. Дея обмерла от неожиданности, король выжидал. Избавиться от нее настолько тривиальным способом не представлялось возможным. – Ты же знаешь, что я не уйду, – донесся из-за двери уязвленный голос андар’эльне. – Дворец не горит и не тонет, но дело срочное. Те архитектурные аномалии, что ты вчера обсуждал с Минной – они продолжаются. Тамлин выругался. За те секунды, что он видел ее на пороге своих покоев, подсвеченную тревогой, ему стало ясно, что дело действительно срочное. По крайней мере, Деаэлру искренне так считала, а в ее профессионализме сомневаться не приходилось. Несмотря ни на что. Тамлин снова выругался, открыл дверь и как был в халате вышел на лестницу. Обещая себе быть терпеливым и сдержанным. А потому в воображении перемещаясь на заливной лужок с облачками барашков, бродивших между солнышками одуванчиков. Минувшим вечером Тамлин, Ассея, Минна и Эмриат осмотрели западную галерею второго яруса. За это время лестница выросла до нормальных размеров и раздалась вширь и ввысь настолько, чтобы взрослый элле мог ею воспользоваться. Ассея и Минна с негодованием отвергли мысль о том, что некто из их родов забавы ради возвел стену и вырастил лестницу в неположенных местах. Управляющий верить им категорически отказывался. Ассея и Минна из уважения к королю некоторое время выслушивали отповедь Эмриата: мол, как легко испортить хорошее воспитание и великолепное образование, если поощрять в молодежи пагубную легкомысленность. Вскоре терпение у обеих иссякло. – Эмре, – целительница перебила показательное выступление ремесленника, – неужели ты правда думаешь, что у кого-то из хранителей есть силы на такие шутки? Йолле грядет, мы по утрам ещё толком не проснулись, а уже уставшие! – Я не думаю, дорогая Ассея, – Эмриат постучал ладонью о стену, та завибрировала, – я вижу. И не преуменьшай способностей своих подчинённых. Весной, насколько мне помнится, юные барышни из рода Аоэт подбили молодых хранителей на модификацию дверей в библиотеку. Целые сутки их можно было открыть только мыслеформой "Я не очень умный, и мне плохо". Посмотри теперь сюда. Чем ещё это можно объяснить, как не озорством твоих и ее, – он указал пальцем на повелительницу стихий, – элле? – Ничем, – ответила за Ассею Минна; золотые волосы повелительницы стихий украшала россыпь странных пятен, то ли синих, то ли зелёных. – Будем наблюдать. С сегодняшнего дня никто из рода Аоэт и шагу не ступит без моего ведома, я найду того, кто это сделал, бездна! Но если окажется, что род Аоэт ни при чем, – она подняла пылающий взгляд на Эмриата, – то ты извинишься передо мной за обвинения, от которых я сейчас сгораю со стыда перед королем. – Если окажется, что род Аоэт ни при чем, то у нас большие проблемы, – отрезал Тамлин. – Вы что, бездна, хотите повторения истории? Хотите, чтобы нас снова атаковал обезумевший симбионт и принялся заживо переваривать в стенах родного замка? Сколько элле погибло в ту проклятую ночь? Пять сотен? Десять? Миннаэта побледнела, Ассея в волнении прижала руки к груди. Об инциденте знали все, хотя никто из нынешних обитателей королевства не был ему свидетелем. Когда-то давно, на заре становления Мирисгаэ, род Аоэт решил вывести для постройки жилищ материал-симбионт, послушный воле хозяев и меняющий свою структуру согласно их желаниям. Созданному существу – гибриду живой природы и неорганики – для полноценного развития понадобилась подкормка. Этой подкормкой послужили тела погибших: их уносили в подземелья, где без особых церемоний оставляли лежать на полу. Через неделю тело исчезало под слоем грибницы. Через месяц на его месте высился небольшой холмик. Через несколько лет холмик превращался в сталагмит, медленно, но непрерывно растущий. Первые могилы уже коснулись потолка и превратились в мощные колонны сталагнатов, когда однажды, взлелеенный на мертвых хозяевах, камень напал на живых, по неизвестной причине отдавая предпочтение повелителям стихий. То утро оставило страшный отпечаток в коллективной памяти мирисга'элле: род Аоэт почти полностью оказался замурован в стенах родного замка заживо. Спасти удалось немногих. Большинство не удалось даже отыскать. – Для таких тревог есть основание? – управляющий прервал тягостное молчание. – Камень противится твоей воле? Отказывается подчиняться, выказывает агрессию? Тамлин провел рукой по стене – та принялась пульсировать в сладкой истоме. – Нет, – признался он. – Скорее всего, ты прав. Это чья-то идиотская шутка. Эмриат с торжеством взглянул на Минну, та прищурилась. Очень недобро. – Но рисковать я не намерен, – продолжил Тамлин и кивнул повелительнице стихий. – Проанализируй состояние симбионта. Выяви любые отклонения и доложи мне о результатах. Миннаэта склонила голову и повернулась к Ассее. – Идем. Отберем образцы живого камня, потом зарастим лестницу и вернём галерее арку. С этими словами янтарноглазая эльне подобрала подол платья, высоко подняла голову и ушла не попрощавшись. Ассея последовала за ней. И теперь Деаэлру вела короля по темным коридорам, объясняя нечто про возможность проявления стихийных аномалий внутри дворца. Тамлин поморщился. Какие могут быть аномалии внутри стабильной Сферы? У нее, похоже, галлюцинации. Неужели тоже запивала новые регенеранты вином?.. Счёт убитым барашкам перевалил за сотню, на воображаемой поляне царила резня, когда Деаэлру вывела его к южной галерее второго яруса. За витражами светлело небо. Посреди галереи, освещённой тусклыми рассветными лучами, угадывались силуэты Минны и Ассеи; обе были в халатах, как и Тамлин, но в отличие от короля – поверх пижам. Воин одернул на себе льняную ткань. Деаэлру, прямая и строгая, встала меж двумя мирисга'эльне и повернулась к Тамлину. Он с удивлением отметил, что хранительница из Андаро одета в платье, а на ее волосах блестит бессменный венец с синими сапфирами. В голову пришла крамольная мысль о том, что зло действительно никогда не дремлет. – Могу подкинуть тебе еще идею, – сухо улыбнулась Деаэлру, уловив его последнюю ничем не прикрытую мысль. – На самом деле я дельфин, и полушария моего мозга спят по очереди. Тамлин скривился и скрестил руки на груди. – Я надеюсь, Дея, мы собрались здесь не только затем, чтобы обсуждать твои сверхспособности. Где аномалия, о которой ты твердила всю дорогу? – Вот она, – Минна указала рукой на потолок. Король взглянул наверх, охнул, ругнулся. В потолке зияла дыра. Правильной округлой формы, все еще растущая. Тамлин присел, оценивая расстояние, подпрыгнул очень высоко, но едва коснулся кончиками пальцев краев отверстия. – И куда она ведёт? – спросил он, лихорадочно поправляя халат. – На третий ярус, – отозвалась Ассея, – в коридор между большим и малым залами. – Так, бездна, – Тамлин обвел взглядом собравшихся, – это уже серьезно. У кого какие предложения? – Предлагаю, – первой ответила Деаэлру, – не тратить время понапрасну, подняться наверх и осмотреть дыру с другой стороны. – Я проанализировала вчерашние образцы, Таэм, – с жаром вмешалась Миннаэта. – Все чисто, каменный симбионт покорен нашей воле. А ещё я ручаюсь, что после полуночи ни один повелитель стихий не покидал своих комнат. Пришлось ночевать в гостиной, но мимо меня не прошел никто. За исключением одной лишь эльне, – закончила она, многозначительно глядя на королевский халат. Тамлин туже затянул узел пояса. – За моих элле я тоже поручусь, – добавила Ассеатэ. – После захода солнца никто не выходил за пределы северного сектора. Кроме тех, кто занят Сферой, но я лично сопроводила их в подземелье. – И вы так спокойно об этом докладываете? – потеряла терпение Деаэлру. – В Мирисгаэ проник хаос! Твоя защита, Ассея, никуда не годится, а ты, Минна, не в состоянии выявить отклонения у симбионта! Придется взять ситуацию в свои руки, изолировать зараженный участок, усилить сопротивление… Деаэлру не дали закончить. Эльне напали на нее с обеих сторон. Миннаэта, сузив глаза до узких щелочек, шипела, что теперь два элле будут извиняться перед ней в присутствии короля. Ассеатэ возмущалась, что ни разу в истории Мирисгаэ сквозь защиту рода Виртаэн не проникал хаос. Тамлин, близкий к тому, чтобы потерять драгоценное самообладание, заподозрил, что хаос сквозь Сферу все таки проник. Причем в тот самый момент, когда некая эльне в белых одеждах в составе делегации из Андаро пересекла границы его королевства. – У меня есть доказательство, что это не аномалия, а проделки живого элле из плоти и крови, – вскричала внезапно Ассея и протянула руку. – Вот! В руках у хранительницы оказалось краснобокое яблоко, надкусанное с разных сторон. – Вы что, с ума посходили? – раздался позади звенящий голос. – Шумите так, что переполошили детей! Идите теперь сами их успокаивайте! Элле обернулись. Эмриат Илуфер в шикарном халате-мантии со шлейфом и расшитыми золотом рукавами приближался к ним с противоположной стороны галереи. – Так, – сказал он, подойдя и измеряя каждого взглядом, – и по какому поводу пижамная вечеринка? Дея, а ты почему не в халате? Во имя бездны, что это за дыра?! – Отлично, – злорадно пропела Миннаэта, выхватила у Ассеи яблоко и бросила его ремесленнику, – все в сборе. Эмриат, Деаэлру, время извиняться! – Это что еще? – зеленоглазый элле поймал плод раздора и покрутил в руках. – Улика, найденная на месте преступления, – повелительница стихий гордо вскинула голову. – Мои элле и хранители всю ночь были под надзором. Воины так по-дурацки шутить не станут. Остаются, хаос, твои ремесленники! Кто-то из твоих подчиненных безобразничает с архитектурой дворца. Еще и еду, бездна, из кухни ворует! Эмриат вгляделся в аккуратные следы укусов на фруктовой плоти, поднял глаза на миниатюрную эльне и вернул ей яблоко. – Судя по тому, что я вижу, его надкусила ты, дорогая Минна. – Вот ещё! – эльне снова сунула яблоко управляющему. – Среди нас есть только один элле, не желающий нести ответственность за яблоки, которые надкусил. – При всем желании, – улика вновь перекочевала к янтарноглазой эльне, – ни один ремесленник не способен управляться с живым камнем. Так что нечего кидать надкусанные яблоки в мой огород. Тем более, что ты это яблоко и нашла. – Не я, Ассея! – Миннаэта всучила плод целительнице, та закатила глаза. – О бездна. Да, я нашла и сохранила, что с того? Нужно собрать с него слюну, провести генетический анализ и выявить шутника. – Это слишком долго! И может оказаться случайным совпадением, – Дея отняла у нее яблоко и не глядя протянула Тамлину. – Довольно! Я иду на третий ярус, осмотреть масштабы бедствия и самостоятельно отобрать образцы, пока ещё не поздно! Тамлин, который все это время в воображении душил барашков голыми руками, молча взял предложенный фрукт. И, размахнувшись, вышвырнул его в окно. Миннаэта охнула и пригнулась, увлекая за собой целительницу. Воздух вокруг Деаэлру загудел и замерцал синевой – хранительница, не видя опасности, но предугадывая ее, инстинктивно создала вокруг себя защитную сферу. Окна южной галереи, ведущей из детских спален в ученические, по приказу короля недавно оснастили энергощитами, которые во избежание несчастного случая возвращали назад все, что из них вылетало. Причем чем меньше был предмет, тем большее ускорение он набирал, залетая обратно. Эффект усиления сразу просекла детвора и выплеснула в окно украденные из мастерских красители, когда мимо проходила строгая госпожа Минна. В затейливую сине-зеленую крапинку окрасились все, кто не успел спрятаться. Злосчастное яблоко влетело обратно, просвистело мимо ловко увернувшегося от него Эмриата, отпружинило от сферы андар’эльне и разбрызгивая мякоть врезалось в висящую у окна картину, на которой художник светлой линии 'тар мастерски изобразил крутобокую тыкву. Тыква угрожающе покачнулась и сорвалась со стены, углом тяжелой рамы зацепив кадку с цикламенами. Кадка опрокинулась, изрыгая землю покатилась вниз по галерее, с грохотом пересчитала ступеньки лестницы и замерла у дверей в ученические. – Ти-ши-на, – прошипел Тамлин, обводя всех взглядом. Никто и без того не смел произнести ни слова. Король стряхнул с плеча остатки яблочной кожуры. Скривился, обнаружив пятна на тонкой ткани. Поднял глаза на собеседников. Те светились голубоватой дымкой испуга. И белым огнем искренности. Никто из них не лгал. По крайней мере, осознанно. – Ты, – Тамлин указал на Ассеатэ, – идешь к детям вместе с Эмре. Чтобы помочь ему... – Но я хотела… – Помочь ему, – с нажимом повторил воин, – успокоить их. Ты, – взгляд его переместился на Деаэлру, – прямо сейчас отправляешься спать. Чтобы понять, что эффективно обесценивать окружающих можно и с перерывами на сон. – Сначала я отберу… – Отправляешься спать, хаос, – в глазах короля полыхнуло пламя. – А мы с Минной, чьему мнению я безусловно доверяю, поднимемся наверх и осмотрим дыру с третьего яруса. Если это неизвестная нам аномалия, да еще так близко к детским… Он осекся. Вскинул голову, вгляделся в дыру с удивлением, с которым читатель, вглядываясь в почерк на листе бумаги, узнает автора письма. – Я знаю, кто это делает, – произнес он медленно. – Бездна. Вот же ж бездна… Тамлин нахмурился и умолк. Никто не решился уточнить у него, в чем дело, опасаясь разделить судьбу, постигшую ни в чем не повинное яблоко. – Паника отменяется, – произнес наконец король и провел рукой по волосам. – Если это и аномалия, в камне мы её не отыщем. Расходимся по покоям, драгоценные бара… хм, подданные. Никаких возражений, Дея, это дело сугубо внутреннее. И касается исключительно мирисга’элле. Никто не знает этот дворец лучше нас, – король снова поднял взгляд к потолку. – Завтра перед рассветом жду глав родов на этом же месте, проверим мои догадки. Минна, Ассея, заращивать дыру пока нет нужды. Пороптав немного, элле стали расходиться. Деаэлру взглянула на упавшую картину с впечатанными в нее яблочными останками, на разбитую цветочную кадку в конце галереи – и перечить Тамлину не посмела. Взмахнув юбками платья, она с достоинством удалилась в направлении гостевых покоев. Миннаэта, хмурая как туча, ушла, бормоча себе под нос нечто о том, что пора бы уж начинать мстить раньше, чем ее успевают оскорбить. Тамлин схватил за рукав Эмриата, шагнувшего в сторону детских. – Один маленький элле сейчас не в постели, – шепнул ему король. Управляющий недоуменно воззрился на него. Таэм в ответ многозначительно поглядел на свой халат, затем на дыру в потолке. Непонимание в глазах управляющего сменилось озарением – и он помчался по коридору, придерживая руками полы одеяния. Ассея, пожав плечами, последовала за ним. Тамлин остался в галерее. Один. С облегчением прикрыл глаза. Четырехмерная картина мира, раскрашенная разноцветными сполохами, подсвеченная пульсирующими пятнами живых тел, видимых ему во вспышке синепатии даже сквозь стены, постепенно растворялась под веками, сменяясь темнотой. Обычной темнотой, которую видит, закрыв глаза, любой нормальный элле. Когда Таэм добрался до развалин, третья ночь назначенного срока едва началась. День до полудня прошел в хлопотах: посольство из Андаро отбывало домой. Утром Эмриат проверил, хорошо ли укомплектованы повозки с товарами, купленными на обмене, а король проинструктировал воинов, которых под командованием Виэттара отрядил сопровождать гостей до северных границ королевства. Защиту путешественникам обеспечивали их клинки и стрелы, да ещё сферы хранителей, на другие методы никто не полагался. Внутри внешней Сферы были позволены любые опыты и научные изыскания, за ее пределами манипулировать вероятностями или балансом стихий категорически воспрещалось. Даже крохотное вмешательство в хрупкое равновесие аномальных полотен могло толкнуть чашу весов в сторону хаоса, запустить активацию порталов и привести к гибели всего живого. Прощание с Деаэлру вышло неожиданно приятным. Когда Тамлин нашел ее, хранительница седлала своего мерина, оскорбленная тем, что разгадка дворцовой тайны случится без ее присутствия. Король тронул ее за плечо – Дея обернулась, чинно склонила голову и с удивлением приняла деревянный ларчик из его рук. Взвесила ларец в ладонях, осторожно открыла. Жемчужно-бриллиантовая диадема, сияющая и невесомая, сверкнула в его глубине горстью звёзд, небрежно брошенных на синий бархат. Андар'эльне не дыша коснулась филиграней, тонких как морозный узор. Подняла взгляд. – Для Элланиат, – пояснил король. – Пускай приезжает весной в Наэтлиэ. Деаэлру бережно закрыла ларец и положила его в одну из переметных сум. Выпрямилась, поправила прическу, не глядя на Тамлина ответила. – Если его величество позволит, в его покои сегодня доставят воинский костюм, сработанный из новых тканей, в том числе симбиотических на основе титина. Я лично занималась им во время пребывания в Мирисгаэ. И некоторое время дома, в лаборатории. Он куда лучше того, что король носил ранее, тем не менее злоупотрелять его преимуществами не стоит, – она подняла взгляд: суровый, без капли тепла в глубине. – Не рискуй понапрасну, Таэм. Ты нужен этому королевству больше, чем можешь себе представить. За диадему благодарю, она… – Деаэлру замешкалась, подбирая слово. – Изящная и изысканная, – помог ей Тамлин. – Как твоя дочь. Уголки губ Деаэлру дрогнули, эльне снова поклонилась – совсем по-другому, чем в предыдущий раз, и поднялась в седло. – Дай знать, когда получишь вести из Наэтлиэ по поводу пророчества, – добавила она, подбирая поводья. – Их молчание настораживает. По-хорошему, мне следовало бы остаться в Мирисгаэ и дождаться ответного сокола из степного королевства... Тамлин вместо ответа хлопнул по крупу ее жеребца. Конь всхрапнул и скакнул вперед, выбивая камни из-под копыт и унося хранительницу в авангард отбывающей колонны. Горизонт затянули низкие тучи, а солнце склонилось к западу, когда последние конные андар’элле, кутаясь в накидки от резкого ветра, скрылись наконец в лесной чаще. Время покинуть дворец было самое подходящее. Группа Виэттара вернётся через пару дней. Ассея и Минна не станут искать его раньше срока. Эмриат провел последние ночи без сна, разделяя внимание между хозяйственными хлопотами, беспокойной детворой и андар'эльне с волосами цвета клевера, потому сейчас наверняка отдыхает. Тамлин не спеша поднялся к себе. Новый костюм висел у зеркала: ртутно-серый, покрытый бугорками симбионта, похожего на крокодиловую кожу. Воин переоделся, покрутил плечами, проверяя, насколько хорошо ткань прилегает к телу. Поднял к скулам воротник с вшитой пористой вставкой для дыхания – уловителем чужеродных частиц. Коснулся кончиками пальцев зеркала – бугорки на руке приобрели серебряный блеск, мимикрируя под материал, с которым соприкоснулись. Резанул предплечье ножом. Крокодиловый слой легко поддался, обнажая угольную черноту нижних слоев костюма, которые разрезать не удалось – и тут же зарастил порез, выпуская из его краев хлесткие ниточки щупалец. Симбионт без труда поглотил и нейтрализовал все кислоты, найденные в мастерской, а также охотничьи яды, пламя ювелирной горелки и даже сонную пчелу, от которой воин отмахнулся. Последнюю – с ощутимым удовольствием. Вооружение заняло больше времени, чем обычно. Костюм предусматривал ножны не только для мирисских парных клинков – воины лесного королевства носили их перекрещенными за спиной, рукоятками вниз – но и для наэтской "змеи", которую оборачивали вокруг пояса. На бедре обнаружились петельки под андарскую секиру. На плечах – кармашки для дротиков и ножей. Полезной, но нелюбимой им поясной сумки для хим снарядов, в просторечии называемых бусинами, король не нашел, зато под ремешком на тыльной стороне левого предплечья отыскался неизвестный ему механизм. Крохотные полупрозрачные капсулы в форме слезы – серые разрывные, голубые нервно-паралитические, зелёные обездвиживающие и мутно-белые с газом-обманкой – лежали плотными рядками в секциях, расположенных друг на друге внахлест. От каждой секции к ладони змеилась тонкая полоса спускового механизма. Элле вытянул руку и согнул средний палец, замыкая контакт. Голубая капелька вылетела из ячейки на предплечье и вонзилась в полку верстака с такой силой, что та треснула. Король уважительно приподнял брови. Тончайшая линза-омматида, белая как слюда, при наведении на полупустую бутыль с вином выдала красный уровень опасности. Тамлин хмыкнул. Небо за окном затянулось бурыми тучами, то и дело срывался снег. Король, уверенный, что в такой экипировке привлечет излишнее внимание, накинул на плечи плащ с куньим воротником и спустился к конюшням. Лошадь спотыкалась и поскальзывалась на грязи, прихваченной морозом, поэтому к месту назначения удалось добраться лишь на закате. Лес затих, продуваемый ветрами насквозь; отсветы короткого осеннего дня погасли за стеной черных деревьев. Таэм спешился на поляне, сбросил с плеч плащ, перепроверил снаряжение, закинул за плечо лук с колчаном, туго набитым стрелами, и двинулся к развалинам. Совсем не так, как в прошлый раз. Под ногами воина, размеренно перешагивающего кочки и валуны, не скрипнула ни одна коряга. Тело, взведенное как пружина, двигалось легко и быстро, просачивалось сквозь переплетение ветвей, не задевая ни одной. Льдистые глаза распахнулись широко, не мигая всматривались в вечернюю мглу сквозь слюдяную линзу, становились мглой, смотрели на мир глазами мглы – миллионами глаз, составляющих единое фасеточное око, что бесстрастно взирало на все вокруг, в том числе на скользящего через чащу элле. Шаг, еще один, за ним еще и еще. Тело занимает новое положение в пространстве так же естественно и неуловимо, как звезды проявляются на небе одна за другой. Чувствительность сенсоров обостряется до предела. Тайная жизнь леса заполняет сосуд, отведенный восприятию, перехлестывает через его край; звуки сливаются с ощущениями, запахи с красками, ничтожное становится большим и значимым, а внушительное теряет форму и растворяется в звеняще-шепчущей симфонии, которой звучит лес. Под древесной корой шевелятся гусеницы, устраиваясь на зимовку. Последние грибы робко показывают маслянистые головки из-под земли. Ветер свистит в ореховой скорлупе, проклеванной птицами. Где-то вдалеке взметается грязь под лапами черного пса, загоняющего добычу. Еще дальше стылый воздух пронзает тихое поскуливание голодного оборотня. Мышь пищит в когтях филина, ветер терзает остатки листьев на деревьях, сонная рыба шевелится на дне реки, выпуская к поверхности пузыри. Небо пламенеет на западе; багряный сумрак полнится шепотами, шорохами, вздохами, плеском... Тамлин вышел к развалинам, замер посреди мокрых камней, чуткий, настороженный. Шевельнул ухом – жужелица проползла по раскрошенному мрамору и скрылась в расселине. Воин прикрыл глаза и исторг из себя бледную сферу сканирующего импульса. Костюм вспыхнул и замерцал голубыми искрами, усиливая сигнал. Импульс разошелся по лесу как круги по воде и затерялся в сумерках, резонируя с каждым живым существом на своем пути. Необходимого отклика в ответе не нашлось. Элле двинулся к березовой роще – туда, где тремя днями ранее видел лань. Остановился на границе леса и снова просканировал периметр. Ничего. Только поединок куницы и грызуна, который был уже обречен. Стройные березы колыхали ветвями, склоняли к нему тонкие стволы. Их неспешные мысли проникали в сознание, роняли семена и пускали корни, желая медленно, но верно занять там любую благодатную почву. Тамлин тряхнул головой и двинулся сквозь чащу к реке. Ночь накрыла лес плотным покрывалом; сквозь заплатки облаков выглянул берилл Эйет, когда элле уловил отклик, который искал. Цель оказалась обнаруженной. А значит, реальной. Судя по полученным данным, лань пряталась у берега, где речная заводь, окаймленная щетками тростниковых зарослей, сужалась в стремительный, очерченный крутыми склонами поток, бурлящий на крутых порогах. Тамлин обошел мысок с подветренной стороны, подполз вплотную к искомой точке, раздвинул поросль орешника. Она была там. Свернулась пятном белого света меж ивовых корней и спала, положив голову на подогнутые ножки. Серебряный мех на боку вздымался и опускался; на изгибе шеи, обращенной к нему, пульсировала жилка. Элле сбросил с плеча лук, вытянул из колчана стрелу, пропитанную ядом наэтской кубомедузы, встал на колени и натянул тетиву. До предела. Одно движение – и все изменится непоправимо. Мир перестанет быть открытой книгой; сам он станет слишком обычным для того, чтобы носить какой-то титул – значит, от связанных с ним обязательств можно отказаться. А для счастья будет достаточно ремесла, еды и отдыха. Несколько теней пронеслось над прогалиной; лань вздрогнула во сне и плотнее подтянула ножки к телу. Тамлин медлил, держа ее на прицеле. Думал о том, кем нужно быть, чтобы посягать на жизнь легенды. Кем-то хладнокровным и расчетливым, кому наверняка никогда не снятся кошмары. И волшебная шкура ему ни к чему. Конкурировать с этим кем-то мог разве что оголодавший зверь. Воин чуть шевельнулся – и спустил тетиву. Стрела пролетела аккурат меж оленьими ушами и вонзилась в раззявленый рот шестипалой росомахи, атаковавшей добычу из зарослей тростника. Мохнатая туша рухнула к подножию ивы, а лань… испарилась. Рассеялась по земле вензелями неведомой письменности так быстро, что Тамлин сначала не понял, что произошло. А потом понял. Он отбросил лук и припал к земле, с досадой наблюдая, как черная жижа, принятая им за речной ил, оборачивается кольцом вокруг мертвой росомахи и подтягивает тело ближе к корням, где капелькой влаги на хлысте росянки снова проступил мираж спящей лани. Идеальной приманки для любого хищника. Или наивного элле, который бродит по лесу в поисках чуда. Опущенная на глаза линза выдала информацию об объекте: примитивные одноклеточные, объединенные в псевдоплазмодий. Обычное дело для речных берегов и болотистых заводей. Необычным было другое: у суперколонии образовался мозговой центр, себялюбивый настолько, чтобы обмануть сканеры воина Аэд элле. Венец творения природы, который привык выживать на чужих ресурсах. Самая совершенная – тупиковая – эволюционная ветвь. Паразит шевельнулся на паутине из порабощенной слизи, подтянул добычу ближе. Обрюзгшее тельце заурчало; безупречная иллюзия косули сгустилась вокруг него и снова пошевелила ножками во сне. Тамлин встал. Черная жижа беспокойно дрогнула. Лань приподняла голову и взглянула охотнику в глаза. Отослала мыслеформу, полную трепетной беспомощности. Глубокий, полный осмысленности вопрос. Воин скривился и поднял руку. Серая капсула-слеза не пролетела и десяти шагов, с земли навстречу ей взметнулся сгусток черной слизи. В воздухе прогремел взрыв, разбуженные птицы вспорхнули с веток окрест. Элле снова выглянул из укрытия и ругнулся: паразит закручивался в спираль защитного кокона, методично прощупывая прогалину языками слизистых отростков. Элле поднял линзу и вышел из зарослей орешника не таясь. Бесформенное тело повернулось в его сторону, досадуя, что добыча не реагирует на приманку. Иллюзия белой косули померкла; без омматиды, сдерживающей синепатическое зрение, паразит потерял искру интеллекта и мерцал грязно-розовым отсветом неприязни к странному созданию, которое не нападает на беззащитную добычу и не сочувствует ей. Тамлин ухмыльнулся и вытащил из-за спины клинки. – Мерзопакость, – проговорил он, – это глубоко внутреннее состояние. Если мир видится тебе мерзким, покопайся в себе, бездна, чтобы найти причину. Вместо ответа в него полетели комья грязи и липкие сети, утяжеленные булыжниками. Элле запетлял по прогалине, уворачиваясь от силков, в прыжках, отскоках и полуоборотах разрубая осклизлые плети, хлещущие воздух с невероятной силой. Над рекой поплыла журчаще-свистящая мелодия, рождённая дуэтом мирисских палладиевых клинков и хлестких ложноножек слизевика, жаждущего схватить добычу. Тамлин сделал обманный выпад, перекувырнулся через овражек и вскинул руку. Черный протуберанец выстрелил по-змеиному молниеносно и снова отбил капсулу в полете – на этот раз голубую. Та подлетела вверх и затерялась в ивовой кроне. Чёрное тельце заворочалось в коконе из речного ила. Тамлин прищурился и отступил под защиту тростника. Намерения его противника изменились. С одной стороны, вместо жажды убийства паразитом овладело желание поймать прыткую добычу и сделаться ее хозяином. С другой – страх, что отразить третье ее нападение скорее всего не удастся. Пришелец принялся формировать одну иллюзию за другой, стараясь привлечь внимание добычи, и обжигал сенсоры воина сканирующими волнами в надежде пробить его ментальные щиты и найти уязвимое место. Меж корнями ивы по очереди проявились цветы и фрукты, диковинные животные и странные предметы, а под конец – полуразложившаяся голова огромного карпа, которого слизевик выудил для своего хозяина в реке, а тот, видимо, записал ее в ряды соблазнительных деликатесов. Тамлин же сам не знал, чего хотел. Тварь под ивой раздражала его настолько, что он готов был удавить эту пакость голыми руками. Но если поймать ее живьём и приволочь во дворец, Минна с ума сойдёт от восторга – высокоразвитые паразиты, которые умеют создавать мыслящие иллюзии, в Аэд ещё не встречались. Эмре, правда, тоже сойдёт с ума, но от тревоги, и потребует немедленно ликвидировать эту дрянь во избежание эпидемии. Ассея его поддержит: генетический материал удобнее и безопаснее отбирать с мертвого тела. Воин выглянул из укрытия и скривился – расчлененный слизевик восстановил целостность материнского тела и как ни в чем не бывало тянул щупальца к прибрежным зарослям. Пришлось убрать клинки в ножны и задуматься над сменой тактики. Под ногами зашуршало. Элле глянул вниз и обнаружил под сапогом сонную лесную сциллу, устроившуюся в тростнике на зимовку. Не раздумывая ни секунды, он подбросил ее носком – трихвостая ящерица свернулась в воздухе тугим шариком, который удобно лег в ладонь – и швырнул в сторону противника. Сцилла шмякнулась о черную жижу, с хлопком превращаясь в трёх взбешённых ящерок. За ней последовали три ее товарки, которых Тамлин выковырял из норок окрест. Слизевик ретиво атаковал дюжину рептилий, надеясь на легкую добычу. Зря. Сциллы легко ускользнули из его силков и принялись вымещать свое остервенение на агрессоре, телепортируя из его тела целые пласты слизи, которые материализовались над рекой, шлепались в воду и, свободные от паразитического гипноза, благоразумно уплывали подальше от берега. Тамлин заприметил под корягой электрического ежа и с ухмылкой отправил в полет и его. Еж, мгновение назад мирно поедавший болотных червячков, к своему удивлению вдруг оказался в воздухе, где на пике красивой дуги его поймал слизевик. Радуясь, что хоть кого-то ему наконец удалось поймать. Напрасно. Внутри скрученной спиралью ложноножки сверкнуло, полыхнуло и затрещало. Клочья обгоревшей слизи слетели с ежа как листья с дерева по осени. На прогалине завоняло паленым тряпьем. Еж упал и покатился по земле, продолжая стрелять электрическими разрядами в слизевика и сцилл, чье бешенство немедленно вышло на новый уровень. Одна из них в запале ярости куснула колючий бок; еж материализовался высоко над прогалиной и полетел к земле, объятый искрами и пламенем. Тамлин неспеша вышел из укрытия и без труда проскользнул сквозь хаос из располосованных ложноножек и шипящих ящериц, с хлопками исчезающих из-под ног и возникающих на гребне слизистых волн – и все это на фоне извергающего молнии ежа, летящего сквозь ночную мглу как метеор сквозь атмосферу. Легко пробрался к корням ивы, убеждаясь, что если что-то и может быть сильнее страха, так это удивление. Паразит ослабил кокон и оглядывал царящий на прогалине балаган бусинами ошалелых глаз. Элле решил добавить в действо нотку пикантности и опустил ментальные щиты – мол, ты же хотел оказаться внутри моей головы, так получай. Паразит сморщился под водопадом синепатических переживаний, скрипя перегруженными сенсорами, но вдруг зацепился за смутный образ, выуженный из подсознания воина. Прозрел и понял, какую иллюзию ему следовало создать, чтобы поймать желанную добычу на живца. Поздно. Отбросив нерешительность, воин с места взвился в воздух, в прыжке выхватывая клинки, раскрылся цели до самого дна и сам проник в ее сознание. Чёрное тельце глядело на Тамлина. И было им. Оно хотело жить, жаждало плодить себе подобных, потому что единственное в своем роде проникло сквозь аномальный портал, уверенное, что этот мир, как и любой другой, сотворен для него, создан под его потребности. Оно было чем-то важным, но вот-вот могло стать ничем. Как тот образ из подсознания прыткой добычи, похороненный глубоко под слоем ярости и горечи. Жизнь вдруг оказалась бессмысленной. Смерть – неотвратимой. Вспышка этого откровения – как точка в центре мишени – показала воину, куда нанести удар. Тамлин, приземляясь, всадил в чёрное тело оба клинка по самую рукоять. Всадил с громким выдохом, продолжая удерживать ментальную связь с жертвой. Кожа паразита лопнула; в воздух взвился рой черных мушек, разлетелся по округе и слоем пепла осел на голых деревьях. Воин откатился, поднял воротник, фильтрующий воздух, и отошел прочь, не спуская с противника взгляда. Слизевик в агонии хлестал прогалину плетьми ложноножек и напоминал гнездо гадюк, в которое вылили ведро кипятка. Сциллы с шипением разбежались прочь, еж приземлился где-то в прибрежных зарослях. Элле, отрезанный от заводи бушующим простейшим, который агонизировал вместе с хозяином, решил подобрать оружие позже и отступил на край мыса над рекой. Осмотрелся, сканируя окрестности. И замер, вглядываясь в противоположный берег. После чего вскинул руку и отправил зелёную капсулу в полет, но промахнулся. Белая лань – живой прототип паразитической иллюзии – гарцевала на камнях, высоко вскидывая тонкие ножки. Она припала к земле, заложив уши, когда изумрудная слеза просвистела мимо ее уха и взорвалась волокнами гель-капкана в лесу позади. Но не отступила. Напротив, подскочила к обрыву, дрожа и перестукивая копытцами. И исторгла из себя мыслеформу. Вопрос, такой неистовый, что Тамлин дернулся как от удара. И опустил руку. Вглядываясь в черно-белые глаза волшебного животного, оказавшегося не вымыслом, а самой настоящей правдой, ему захотелось крикнуть, прокричать ответ на весь лес, так громко, как только можно. Но он с ужасом ощутил, как немеют руки и ноги, деревенеет шея, а лицо искажается в гримасе. Талантливый воин, одаренный элле рода Наэндир, не знающий промаха охотник, которого невозможно убить – замер на краю обрыва, парализованный, оцепеневший, онемевший. Всего на несколько мгновений. Их оказалось достаточно, чтобы последний силок, выпущенный слизевиком, попал в цель. Резкий удар в грудь. Путы обвиваются вокруг плеч, тошнотворными червями ползут к шее, сжимают ребра и не дают вздохнуть. Тело выгибается дугой, перед глазами плывет пелена, на губах выступает кровавая пена. Черная слизь лижет подбородок, источая отчетливый дух разложения – как обнажившееся морское дно с клубками водорослей, высохшими медузами и серебристыми рыбьими боками в перегретых на солнце лужах. Тамлин наблюдал однажды такой отлив – в тот день вода ушла далеко за линию горизонта, а сейде из подводной крепости спешно эвакуировались в Эре-Аттар под охраной воинов-элле. Принц не видел чудовищной волны, захлестнувшей берег ночью, но говорили, что море в исступлении добралось аж до Наэтлиэ, где наутро в фонтанах вместо форели плавали акулы. Король с трудом моргнул, прогоняя из-под век миражи. – Пятьсот сорок пять, – прохрипел он, все больше теряя контроль над телом и разумом. – Пятьсот. Сорок. Пять... Вслед за чем покачнулся на негнущихся ногах, тщетно пытаясь удержать равновесие. И упал в ревущую темноту речного потока. Булыжники, утяжеляющие сеть, потянули ко дну; водоворот швырял на камни, слизевик все крепче сжимал ребра, лишая элле скудного запаса кислорода. Он попытался высвободиться, дёрнул рукой, вкладывая в рывок всю свою волю, но в это мгновение налетел на камень. В плече хрустнуло, грудь пронзила резкая боль. Сопротивляться было бесполезно. Тамлин расслабился, и очередной порог снова швырнул его на камни. В затылке вспыхнула молния, тело пронзило током. Все, что он успел сделать перед тем, как его окутала тьма – шепнуть одно слово. Имя. ...Ему сказали, что искать её стоит в мастерской. Тамлин сбежал по лестнице третьего яруса в нетерпении, которое удивило его самого, миновал пустую северную башню, в которой этой весной никто не гостил, и вышел к рабочим помещениям рода Илуфер. Хотел войти в оружейную без стука – просто потому, что мог проникнуть в любое помещение в своем дворце. И тем рассчитывал произвести определенное впечатление. Но дверь в мастерскую оказалась приоткрыта. Она стояла у окна, склонившись над колонковой шкуркой, и ловко орудовала пинцетом. Как всегда одетая в пурпур. Эльне оглядывала мех, выдергивала из его гущи длинные волоски, после чего осматривала каждый на просвет и складывала в ларчик на подоконнике. Луч солнечного света выхватывал из полумрака мастерской ее плечо, укрытое волосами и оттого казавшееся облитым золотом. – Иффиндея, – позвал он, отворяя дверь шире. Девушка вздрогнула и обернулась. Золотое свечение вспыхнуло где-то внутри нее и засверкало нестерпимо ярко – так, что Тамлин даже прищурился. – Ваше Величество, – эльне присела, завороженно глядя ему в глаза, затем опомнилась, подхватила со стола длинный сверток и протянула ему. – Вот, как вы и заказывали. Неширокий размах, композитные плечи, тетива с повышенной износостойкостью. Над стрелами я ещё работаю, нужно особое оперение, чтобы сделать отклонение в полёте минимальным. Тамлин развернул пергамент и вздохнул в неподдельном восхищении. Лук был гораздо лучше, чем он ожидал. Легче, гибче, прочнее. Менее мощный, чем блочный, зато не ограничивающий свободу маневров в лесной чаще. Он перекинул древко из одной руки в другую, растянул новую, пахнущую кожей тетиву. – Оружие готово к формированию бионической связи с хозяином, – проговорила Иффиндея и провела рукой по изгибам деревянных плеч. – Отменная работа, благодарю, – элле взглянул на нее с нескрываемым одобрением. – Чем занимаешься? – Собираю ворс, – Иффэн приподняла колонковую шкурку, которую все ещё держала в другой руке. – Светлая линия 'тар сделала заказ на кисти для живописи, вот, работаю. Уходить из оружейной почему-то не хотелось. Вспышка синепатии набирала обороты, что удивляло его – Эмре говорил, эта особенность проявляется только в минуты сильных переживаний. Тамлин вынул кинжал из ножен на поясе, облокотился о стол и принялся вырезать на плече лука свое имя, надеясь в этом незамысловатом занятии обрести душевное равновесие. – Виэт говорил мне, что ты стала мастерить кисточки, – сказал он, не отрываясь от дела. – Не понимаю, зачем. Ты прекрасная оружейница, Иффэн. Не трать время понапрасну на мелочи, с которыми другие могут справиться не хуже тебя. – Ну знаете, – девушка вспыхнула, – это совсем не просто! Выбрать мех и правильно его обработать недостаточно, у ремесленников без особой одаренности колонковые кисти получаются никуда не годными. – Неужели? – Разница такая же, как между стряпней элле, который любит готовить, и который просто умеет это делать, – Иффиндея глянула на короля, лукаво прищурившись. – Или между тем, кто спасает чужие жизни по долгу службы, и кто делает это из глубокой убеждённости, что жизни эти не так уж никчемны, как может казаться другим. Тамлин не смог сдержать улыбки, но продолжил мерно водить кинжалом по дереву. – И ты знаешь, в чем их тайная ценность? Эльне приняла вопрос всерьез и смутилась. – Могу только предполагать. Знаете, ·я однажды вглядывалась в темное небо ночь напролет – так долго, что начала ощущать, как вращается планета подо мной. И увидела скопления галактик там, где на закате мерцала лишь пара одиноких Солнц. Той ночью я поняла кое-что удивительное. Чем дольше вглядываешься во тьму, тем больше звезд в ней видно. И мы – как эта тьма. Нас много, нам стоит держаться друг друга, вглядываться друг в друга и видеть там скопления галактик, в которых все устроено совсем иначе, чем в нас, но от того не менее ценно, – эльне убрала с лица непокорный золотой завиток и рассмеялась. – Ну вот, я совсем как брат, говорю красивые слова ради слов. Я мастерю кисточки, Ваше Величество, просто потому, что хочу быть причастной к созданию красоты. Вместо того, чтобы довольствоваться ремеслом, которое несет смерть. Так бессмысленность жизни кажется мне чуть менее невыносимой. Вот и все. Тамлин удивился. Так сильно, что оторвался от работы и взглянул Иффиндее в глаза. Глаза эти были цвета чистейшего цаворита с вкраплениями желто-зеленого пламени – как спинки бронзовок, запутавшихся в древесной кроне, наполненной светотенями. Затем пожал плечами и вернулся к своему занятию. Иффиндея закусила губу и вдруг протянула руку к его лицу. Провела мехом по щеке воина, подбородку, шее. Тамлин вздрогнул; лезвие кинжала соскочило, оставив на изгибе дерева глубокую борозду. – А еще мех очень мягкий и так и льнет к пальцам, – прошептала эльне, медленно отнимая руку от его лица. – Работать с ним – сплошное удовольствие. Когда я мастерю кисти, я представляю, насколько приятно грубому холсту будет ощущать такое нежное прикосновение. И надеюсь, что это хоть немного смягчит его. Тамлин снова поднял глаза и уже не отводил взгляда. Свечение, исходящее от девушки, расходилось по оружейной слепящими волнами и подсвечивало каждый предмет изнутри так, что тот казался особенным и ценным. Элле медленно, бережно отложил на стол лук, положил руку на затянутую в пурпур талию, притянул эльне к себе и… Иффиндея внезапно уперлась ладонями ему в грудь, заглянула в глаза – пытливо, взволнованно, требовательно. – Нет. Сначала пообещай кое-что. Мне кажется, я сотворила нечто, что отнимет тебя у… – она сглотнула и торопливо продолжила. – У всех нас. Что ты возьмешь этот лук, надеясь на него уйдешь в леса и однажды не вернешься. Обещай, – она обвила руками его шею, сжала пальцы на затылке. – Обещай, что всегда будешь возвращаться. Обещай мне. Таэм… Он хотел рассказать ей про ее свет. Про то, каким невыразимо прекрасным она делает мир. И что рядом с ней одной он чувствует себя не проклятым, а благословенным, поэтому готов возвращаться к ней даже из бездны. Но вместо этого шепнул: – Я обещаю. Так тихо, что сам едва расслышал. Наклонился к ее лицу, пьянея от аромата мелиссы, что исходил от золотых волос, в первый раз коснулся прохладных губ – так осторожно, как только мог. И не посмел ступить ни шагу дальше. Глубокий, протяжный звук – не то пение, не то стон океанской бездны – вырвал его из сна, заставил осознать, что это лишь видение. Иффиндеи больше не было рядом. Пол под ногами исчез; Тамлин почувствовал, что проваливается в никуда, падает в пропасть. Отзвуки неистового вопроса загудели внутри головы, перекликаясь и множась. “Кто ты?” Верх одаренности. Мастерство, отточенное до такого уровня, что ему не осталось места в мире живых. Теперь я бы успел, Иффэн. У того, кем я стал, хватило бы времени на то, чтобы обогнать смерть… … а кем я стал? Пустотой лесной прогалины? Отражением в чужих зрачках, расширенных до предела? Бороздой, оставленной на изгибе дерева? Я был чем-то. Но вот-вот могу стать ничем. Как же далеко я нынче зашел. Слишком далеко. Бесконечно. В темноте проявляются скопления звёзд, складываются в силуэт белой лани. Лань опускает голову к жемчужным копытцам, смотрит на него исподлобья. Формирует мыслеформу – уже не вопросительную. Утвердительную. Отзвуки этой мыслеформы обращают время вспять; мир изгибается, закручивается в спираль, верх и низ меняются местами. Падение превращается в полет, в скольжение сквозь пронизанную светом толщу воды, в отчаянное стремление выбраться из глубины на поверхность… Он с трудом приоткрыл глаза – дневной свет болезненно ударил сквозь веки. В вышине зашумел лес, где-то рядом плескалась вода, под пальцами заскрипел мокрый песок вперемешку с речной галькой. Костюм вымок насквозь, но уцелел и судя по нынешнему полусухому состоянию старательно отжимал из себя и хозяина влагу. В спину впились жесткие валики пустых ножен. Тамлин закашлялся и сплюнул речную тину. Шея онемела, голова гудела, под веками плыли разноцветные пятна, в груди саднило, правое плечо горело, как прожженное насквозь раскаленным железом. Тамлин поморщился и снизил нервную чувствительность до того уровня, чтобы можно было не опасаться болевого шока. Послал сигнал о помощи, не надеясь, впрочем, на ответ. К его удивлению, разум взорвался откликами. “Где ты? Активируй поисковый маячок!” “Ты ранен? Где ты находишься?” “Тамлин! Как тебя найти?” “Нужны ориентиры! Дай ориентиры!” “Где ты? Активируй имплант!" “Где? Где?” “Жив… Во имя бездны, ты жив, Таэм! Где ты, что произошло?!” Последняя мысль принадлежала Эмриату. Тамлин скривился. “Я свалился в реку. Сломал ключицу, несколько ребер и приложился головой о камни. Дай мне пару минут, я подготовлю пространное повествование о том, что произошло." “Хватит язвить, активируй маячок!" Тамлин прикрыл глаза и осторожно отослал нервный импульс к импланту, вживленному в затылочную кость каждого совершеннолетнего элле. По умолчанию он бездействовал, потому что в Аэд водились хищники, которые смогли бы найти жертву по исходящему от нее электроимпульсу быстрее поискового отряда. Поэтому активировать маячок полагалось только в экстренных ситуациях. Голова взорвалась такой болью, как будто в нее вогнали стальной прут. Элле закусил губу и снова отключил болевые рецепторы. "Имплант временно недоступен." "Ничего, я уже засек твою лошадь, но сигнал не точный. Ориентируй меня, быстрее! На каком ты берегу? Где солнце? В какую сторону течет вода?” Воин хотел возразить, что лошадь осталась далеко от того места, где он находится, но в руку немедленно ткнулась ее морда, теплая и влажная. Лошадка, довольная тем, что выследила хозяина, фыркнула ему в ладонь и принялась нетерпеливо перебирать копытами и позвякивать упряжью. Элле попытался оглядеться. Собирать информацию выходило из рук вон плохо, из-за пониженной чувствительности зрение плохо фокусировалось. “Бездна... На южном берегу? Да, на южном.” “Что перед глазами?” “Звездочки”. После краткого молчания со стороны Эмриата последовало длинное сложноподчиненное предложение, указывающее, где именно он видал сейчас шутки Тамлина. Воин снова скривился, попытался приподнять голову. В этот момент некто коснулся его щеки. Тамлин дернулся, хотел вскочить, но лишь задрожал всем телом и закашлялся. И тогда тот странный звук, что вырвал его из сна, повторился. Элле притих и в изумлении понял, что это – пение. Пела эльне, и голос ее не был похож ни на один из известных ему голосов. Настолько глубок был его тембр, что, казалось, живое существо не может издавать такие звуки. "Похоже, я тут не один". "Что?! Мы уже близко, держись…" Но король отключил прием чужих мыслей и попробовал подняться, чтобы рассмотреть певунью. На исцарапанную скулу легла ладонь, показавшаяся Тамлину лихорадочно горячей. Мягко, но настойчиво прижала его голову к земле, призывая не двигаться. "Кто ты?" – Тамлин попытался связаться с незнакомкой мысленно, но ответа не получил. Превозмогая онемение в шее и нарастающую ломоту в костях, он повернул голову, сузил зрачки, взглянул на неясный, расплывчатый в рассветных лучах силуэт. Вне всякого сомнения, это была женщина. Спутанные темные волосы, нечеткий профиль, вскинутая чайкой бровь и линия опущенных ресниц – вот и все, что ему удалось рассмотреть. Нижняя часть лица скрывалась за странной маской из мокрой шерсти и речной тины. Присмотревшись, Тамлин с удивлением понял, что это куний мех, и что незнакомка сидит, с головы до пят завернувшись в его плащ. С плаща текла вода вперемешку с грязью. Тамлин задрожал от поднимающегося жара – признака стартовавшей регенерации. Картина мира стала расплываться, незнакомка – двоиться. Он прищурился, из последних сил удерживая себя в сознании. Но видение вдруг вскинуло голову, прислушиваясь, а затем… исчезло. Тамлин моргнул. Рядом никого не было. – Вот он, сюда! Носилки, быстро! Аланит, организуй зачистку периметра! – Эмре… – Кладите его, осторожнее. Раз, два, три! – Лук. – Что? – Мой лук. Выше по течению, в зарослях орешника. У заводи. Найдите. – Найдем, найдем, тише! – Нет, не нужно! Там новый вид. Хищный. Не рискуйте напрасно, я сам... – А ну ляг обратно! Где целители, бездна?! Наложите компресс и привяжите его к носилкам! – Здесь кто-то был. – Что ты говоришь? Здесь никого нет. О хаос, да у тебя жар! Ты бредишь! – Где мой плащ? – Эээ? – Плащ. С воротником. Куньим. Должен быть в седельной сумке. – Его нет. В лесу потерялся или река унесла. В бездну плащ, Таэм, главное, что ты жив! Береги силы и молчи. – Трещина затылочной кости и трех ребер. Перелом еще двух ребер, одно из которых повредило легкое. Двойной перелом ключицы со смещением и вывих плечевого сустава. Ушибы мягких тканей фиксировать бесполезно – ты покрыт ими с головы до ног. И парой переломов не отделался, если бы не новый костюм, который принял на себя основной удар, – Ассея закончила бинтовать плечо короля, покачала головой и поправила подушки в изголовье. – Еще одно такое происшествие, Таэм – и я начну думать, что до окончания года ты поставил план изувечить себя настолько сильно, насколько это вообще возможно. Чтобы посмотреть, как я с этим справлюсь. Так вот докладываю: я справилась, твое состояние стабильно и не вызывает у меня опасений. Целительница вытерла руки мягкой тканью, поданной ей младшим хранителем. – Не знаю, какое чудо тебя спасло, – сурово продолжила она, – но то, что это было чудо – бесспорно. О причинах, заставивших тебя снова отправиться к развалинам в одиночку, мы еще обязательно поговорим. Тамлин не ответил. После того, как Аланиттар явилась из лесу к целителям промокшая, грязная, насквозь пропахшая конским потом, но с его луком в руках, он позволил уложить себя на узкое ложе, осмотреть и наложить повязки, пропитанные остро пахнущими мазями. Короля поместили не в обычную репарационную на четыре кровати, а в отдельный, оборудованный специально под него бокс напротив лаборатории главной хранительницы. Что говорило скорее о частоте посещения медблока, чем о привилегированном положении – за тяжело ранеными Ассея присматривала лично, но предпочитала при этом не отвлекаться от других занятий. Из приоткрытого оконца тянуло сыростью. Узкогорлые колбы и склянки из темного стекла с притертыми крышечками, стоящие в шкафчиках по обе стороны от двери, позвякивали каждый раз, когда кто-то проходил мимо. Над ложем висела гигантская светящаяся сфера, пронзенная ампулами с разноцветными жидкостями и оттого похожая на учебный макет давно побежденного коллективным иммунитетом простудного вируса, что пылился в углу ученической. От ложа к сфере змеились трубки забора крови и других телесных жидкостей, а вниз от нее спускались тонкие нити репарационных гифов и прицельно опутывали поврежденные участки тела. Время от времени та или иная ампула на теле сферы сдувалась, впрыскивая в нее содержимое – на основе полученных данных о состоянии пациента гриб всасывал в себя то или иное лекарство, подбирал дозировку и доставлял его в нужную часть тела. Юные целители с воодушевленными и сосредоточенными лицами меняли опустевшие ампулы на новые; Тамлину же шевелиться на этой стадии исцеления было категорически запрещено. Судя по ощущениям, гриб подавал в грудь и затылок горячую кислоту под давлением. Судя по мнению Ассеи, процесс остеосинтеза успешно стартовал. Понижать нервную чувствительность она строго запретила, сославшись на риск осложнений при травме головы. Король послушался, но не мог отделаться от подозрения, что это превентивная мера, и что целительнице надоело возвращать его с того света легко и безболезненно. Ассеатэ медленно провела рукой вдоль его тела и удовлетворенно кивнула: сенсоры целителя – самый совершенный биосканер в Аэд – считывали состояние пациента куда точнее гриба-симбионта и помогали в диагностике. – Я сделала все, что от меня зависело, – произнесла она и встала с узкого ложа. – Дальше справишься сам. Регенерация тканей должна пройти быстро, восстановление функций организма – гладко. Как и всегда. Новый поисковый имплант будем вживлять через неделю, – добавила она так непререкаемо, что король понял: вживление тоже пройдет без анестезии. В коридоре грохнуло и зазвенело, как будто лаборант с тележкой не вписался в дверной проем, вслед за чем за стеной зашептались и зашикали. Ассея шурша халатом немедленно покинула бокс и прикрыла дверь. Тамлин дёрнул ухом, улавливая приглушённые голоса. – Как его величество? – Состояние стабильное? – Ему не хуже? – Кто вас, бездна, сюда пустил?! – хранительница повысила голос, затем вновь перешла на полушепот. – Ему лучше, кризис миновал. Теперь расходитесь, бездельники, вы мешаете работе! Дверь снова приоткрылась, в бокс с мелодичным позвякиванием вкатилась медицинская тележка. – Он никого не звал? – король узнал голос Шаниэ. – Никого, – ответила Ассея и после паузы добавила, – из ныне живущих. Но если бы даже и звал, дверь в репарационную могу открыть только я, и я ее не открою до завтрашнего утра! Ну, чего стоите, заняться нечем? В саду сейчас уборка листьев, грабли в сарае южного сектора. Послышались удаляющиеся шаги, сопровождаемые недовольным ропотом. Король вздохнул и заставил себя уснуть. ...Он мчится к ивовым корням, легко ускользая от летящих в него сетей. Отталкивается от земли, в прыжке видит цель и проникает в ее сознание. Проникает так глубоко, как не рискует ни один воин. Настолько полно, что жертва становится охотником, а охотник – жертвой. У всякого мастерства должен быть предел – говорил ему отец, указывая на безумных элле, запертых в изоляторах. Преступить этот предел означает нарушить некий основополагающий закон жизни. Такой шаг не проходит без последствий. Верх одаренности воина – способность не дрогнув вонзить лезвие клинка в самого себя. Множество раз. А потом расцепить связку со смертью и вернуться. Тамлин приземляется и без колебаний всаживает в черное тело оба клинка по самую рукоять. В тело, которое есть он сам. И которое его же стараниями становится ничем. Гниющей плотью, что со временем обнажит белизну костей; кости эти упадут вниз, к корням дерева, где смешаются с костьми убитых жертв. Жизнь дана для того, чтобы исторгнуть вовне свои страсти, говорит ему Миннаэта. Ремесло позволяет придать им совершенную форму, вторит ей Эмриат. Поэтому самая противоестественная вещь для живого существа – опустошение, думает он сам. И порожденная опустошением неуязвимость – добавляет хриплый, пробирающий до мурашек голос. Обернись, воин! Он оборачивается, немея от ужаса. И видит противоположный берег реки. Взгляд черно-белых глаз единым махом сметает все, чем он стал за последние три сотни лет беспрерывных тренировок, сражений и убийств. Безо всякого почтения вскрывает его суть как вскрывают устрицу, лишает оболочки из отточенных до смертоносного автоматизма рефлексов. Оставляет наедине со смятением и беспомощностью. "Ты существуешь! Кто ты?!" "Я не знаю!" Жизнь в той форме, в которой она всем известна – это чья-то шутка, злая и жестокая. В ней нет места необычайному. Мышцы деревенеют, лицо искривляется, тело перестает подчиняться приказам разума. Не знающий промаха охотник, одаренный воин рода Наэндир, элле-легенда, которого невозможно убить. Какая ирония. Удар в грудь, удушье, падение. Падение в пропасть без дна, без надежды на спасение. Голос. Звук. Верх и низ меняются местами сотни раз. Падение обращается в полет, в стремление достичь поверхности, но это трудно, так трудно. Труднее, чем обычно. Как же далеко я нынче зашел... Нечеткий профиль, черная бровь, линия ресниц. Мокрый меховой воротник. Проклятый мех, нужно было его отрезать. Прикосновение к щеке. Ладонь, горячая как в лихорадке. Затылок взрывается болью, звёзды под веками складываются в фигуру легендарной белой косули, формирующей мысленное послание – уже не вопросительное. Утвердительное. "Если я существую – значит, можешь и ты." Тамлин открыл глаза. За оконцем в очередной раз рассвело; легкая занавесь колыхалась, на полу то появлялось, то исчезало пятнышко солнечного света. Элле приподнялся на локтях и огляделся. Репарационная сфера над ним сдулась, пустые ампулы свисали вниз с дряблого грибного тела. Он осторожно размотал бинты на голове, дотронулся до затылка, зашипел. И повязку с плеча снимать не стал. Король сел, накинул рубаху, заботливо оставленную для него в изголовье, и хотел всунуть ноги в тапочки. Тапочек у ложа почему-то оказалось три: один правый и два левых. Тамлин прищурился. Крайний левый тапочек съежился под его взглядом. Элле тронул его носком босой ноги – обувь вздрогнула и вдруг заквакала громким утробным басом, после чего прыгнула в сторону и забилась в щель под шкафчиком. Тамлин моргнул, взглянул на тапки, затем под шкаф, где шумно возился их собрат. Пересчитал пальцы на руке, чтобы убедиться в своей адекватности. Дверь отворилась, в бокс заглянул юноша с безумным взглядом желтых глаз и медовыми кудрями, коротко стриженными и всклокоченными. Одет он был в рабочий костюм повелителей стихий: изумрудно-зеленый, перепачканный пятнами от красителей и прожженный реактивами. – Бубик? Ты тут? О, Ваше Величество, – элле поклонился. – Вы не видели жабу? – Жабу, значит, – уточнил Тамлин, краем глаза наблюдая, как тапочек ползет вверх по стене за дверью и осторожно огибает угол, стараясь остаться незамеченным. – Редкое земноводное, отнесенное к виду псевдохамелеонов, – с готовностью уточнил юноша, оглядывая бокс. – У Бубочки потрясающая способность к мимикрии – может принять облик любого объекта схожего с ним размера. Но сложный характер, ещё и линька… Кто-то из целителей случайно выпустил его из клетки, когда он притворялся дохлым. Вы же знаете этих целителей, – элле недовольно нахмурился, – готовы реанимировать даже животное, стоит ему глаза закатить в их присутствии. Или завоняться немного. Если увидите Бубу – поймайте, он почти не кусается. Мне нужна его старая шкурка для экспериментов. Дверь за повелителем стихий захлопнулась, из коридора донесся его голос, зовущий питомца на разные лады. Тамлин поднял взгляд к потолку: Буба, все ещё в облике тапочка, затаился в углу и настороженно поблескивал оттуда глазками-пуговками, не желая, видимо, расставаться со шкуркой без боя. – Я дома, – проговорил король и вздохнул, прикрыв глаза. – Какое счастье. Он встал и прошёлся по репарационной, разгоняя застоявшуюся кровь, затем имитировал выпад с клинком и обратный пируэт, но на развороте пошатнулся и потерял равновесие. – С тренировками придется повременить, – он снова присел и потер плечо под бинтами. Голова кружилась. Ужасно хотелось пить. И есть. Но пить – просто невыносимо, как и справить другие естественные нужды организма. Кожа под повязкой нестерпимо чесалась. Тамлин со злорадным наслаждением почувствовал, как в нем нарастает раздражение. – Эмоциональный отклик тоже в порядке, – сказал он, рассматривая Бубу в свете синепатической вспышки. – Превосходно. Жаба пульсировала оранжевым пламенем зловредности и крошечным золотым огоньком привязанности. Таэм не сомневался, что через пару часов привязанность превратится в жгучую потребность находиться рядом с объектом любви, и Буба сам найдет хозяина. Он поднялся к себе и позавтракал, после чего расположился в приемной – в широком кресле с навершием в виде герба Мирисгаэ – и вызвал Эмриата. Тот незамедлительно явился, но был отправлен обратно за бумагами: короля в первую очередь интересовал отчет о делах в королевстве за то время, покуда он был без сознания. Эмриат вернулся, холодный и собранный, и отчитался перед Тамлином в том, что еды обитателям дворца и корма животным хватит на все багровые сумерки с запасом. Подрастающему поколению прописаны новые седативные, от которых детский сон стал крепче и безмятежнее. Последний урожай в садах собран, теплицы укрыты на зиму. Воины заняты ремеслом согласно светлой линии. Хранителей и повелителей стихий Ассея вовлекла в разработки в области генной инженерии. Ремесленники приступили к изготовлению одежды, оружия и садового инвентаря, который понадобится грядущей весной. – Прилетел сокол из Наэтлиэ, – добавил зеленоглазый элле и собрал разложенные по столу бумаги. – В отсутствие его величества я прочел послание. Хранители степного королевства подтверждают пророчество, следовательно, мы имеем дело с реальным явлением, а не чьими-то галлюцинациями. – Пусть так, – Тамлин кивнул. – Сразу после окончания багровых сумерек выступим в Эре-Аттар. Дела в королевстве идут неплохо, моего отъезда никто не заметит. Эмре перестал собирать бумаги и поднял взгляд. – Не смотри так, хаос, – Тамлин скривился. – Я в здравом уме и трезвой памяти. Пока что. – И впервые за триста лет вознамерился покинуть Мирисгаэ, – Эмриат с трудом пришел в себя. – Ты ли это? Нет, не отвечай! Если даже не ты, меня все устраивает. Лучше скажи во имя бездны, как повторить процедуру, которая привела тебя к такому решению? Я должен зафиксировать алгоритм! – Проще сразу убить, – воин усмехнулся и откинулся на спинку кресла. – Пророчество – подтвержденный феномен, Эмре, и его следует разгадать. Чтобы предотвратить катастрофу, о которой в нем говорится. А для этого нам понадобится помощь сейде. – Что тебе ввели в репарационной? – не унимался Эмре. – Я попрошу Ассею добавлять это в твою еду хотя бы через день. Терпение Тамлина лопнуло. – Да, мне надоело спасать каждого из вас по одному, – он скомкал отчёт о строительстве садового сарая и запустил им в ремесленника, – и я, бездна, хочу попробовать спасти сразу всех. Что ещё ты хочешь от меня услышать? – В первую очередь, – ремесленник поймал комок пергамента и не выпуская его из ладони скрестил руки на груди, – благодарность за спасение. А потом и все остальное. Особенно то, как могла обыкновенная ловчая сеть поймать одного из самых опытных воинов в Мирисгаэ. Король резко отодвинул кресло, поднялся и подошел к балконной арке, демонстрируя управляющему спину в бинтах. Эмриат вздохнул. Тяжко, с пониманием. – Не может быть, Таэм. И который это по счету? – Седьмой, – воин шевельнул ухом. – Но ведь новых приступов не было уже триста лет, – Эмре помассировал виски, собираясь с мыслями. – Я думал, их уже и не будет. Ты так истязаешь себя на тренировочной площадке, что в управлении телом перешел все мыслимые границы. Тамлин не ответил. В покоях воцарилась тишина; стало слышно, как ярусом ниже разгневанная Миннаэта отчитывает кого-то за провинность. – В бездну, это не так уж и важно, – Тамлин повернулся. – Важнее то, как я был спасен. – Всегда пожалуйста. – Я не тебя имел в виду. – Вот как? – Эмриат поджал губы, затем присел на один из стульев для посетителей и закинул ногу на ногу. – И кого же тогда? – Там кто-то был, кто-то вытащил меня из реки. И больше того, – Тамлин скривился, понимая, как паршиво прозвучит то, что он сейчас скажет, – находясь на расстоянии шага от нее я сам не ощущал ее присутствия. Можешь такое представить? Только физический контакт дал понять, что рядом со мной кто-то есть. – Физический контакт? С ней? – брови Эмриата поползли вверх. – С этого момента поподробнее, будь любезен. – Эмре, бездна, – Тамлин взялся растирать плечо. – Да, это была женщина, что с того? – Да ничего, – управляющий побарабанил пальцами по столу. – А ты точно уверен, что… – Уверен. Это не галлюцинация. Не видение. И не порождение моей обделенной привязанностями психики. – Таэм, я вовсе… – Что вовсе? – снова перебил Тамлин; он пересёк приемную и облокотился о стол. – Я знаю, о чем ты думал. Ты не поверил мне с самого начала, я и сам себе не верил, но оказался прав. – А я знаю, о чем думал ты, – Эмриат поднялся со стула и тоже положил руки на стол. – И почему на Саммайн все же дал хранительницам клятву, которая для тебя равносильна смерти. И зачем так тепло попрощался с Деей аккурат после того, как увидел в лесах белую лань. Ты ведь предполагал, это последняя ваша встреча, по крайней мере, на равных, ведь так? – управляющий качнул головой и продолжил. – Я знаю о легенде, которую рассказывала тебе королева. Знаю, потому что помогал ей ее придумывать. Но никогда бы не подумал, что ты действительно захочешь… Тамлин оттолкнул ногой тяжёлое кресло, предназначенное для короля. Кресло со скрипом отъехало прочь и опрокинулось. Герб Мирисгаэ треснул и откололся от деревянной спинки. – Я тебе ещё о монстрах из тумана не рассказывал, – прошипел Тамлин, поворачиваясь к Эмре. – О портретах, на которых меняются лица, и о жабах-хамелеонах. Их тоже ты придумал? В качестве терапевтического средства. И не будешь препятствовать мне в желании их изловить, потому что риска в погоне за галлюцинациями быть никакого не может? Управляющий невозмутимо выдержал его взгляд. – Если что и может поддерживать огонь жизни внутри нас, Таэм, так это способность удивляться. И не важно, что ее разжигает. Когда я вижу, как жажда смерти в чьем-то сердце сменяется какой-то целью, пусть даже погоней за иллюзией, я считаю это своей победой. Как ты каждого спасенного за пределами Сферы элле – своей. И ради этого я готов поверить во что угодно, даже, бездна побери, в жаб-хамелеонов. Если это вернет кому-то желание жить, – ремесленник оттолкнулся от стола и поправил манжеты на рукавах. – Что до того, что я виден тебе насквозь, то это не новость. Ни для кого из нас. Ты знаешь, сколько тайн есть у меня, и каковы мои мотивы сохранять их таковыми. Я просто забочусь о тех, кто мне дорог. Так, как умею. И верю в то, что жизнь каждого спасённого – это нечто большее, чем он сам об этом думает. Некто научил меня смотреть на вещи именно так, и никак иначе. – Она, бездна, действительно там была, Эмре, – произнес король, и тон его неуловимо изменился. – Даже завернулась в мой плащ, чтобы согреться. Тот самый, с куньим воротником. – Хорошо, – управляющий помедлил и снова присел на стул. – Тогда у меня два вопроса. Зачем исчезла, если спасла? И куда, во имя бездны, делась? – Не знаю. В приемной снова стало тихо. Тамлин дернул ящик для бумаг за ручку и извлек оттуда походную флягу. Сделал глоток и протянул ее Эмре. – А что лань? – управляющий принял сосуд. – Ты нашел ее? Король кивнул. – Дважды. В первый раз – в виде искусного миража. И даже подумал было, что ты прав, и она всего лишь иллюзия. Так вот, – воин недобро усмехнулся, – доношу до сведения управляющего, что в наших лесах завелся новый вид паразитов, искусно имитирующий легендарных косуль и дохлых карпов. И способный охотиться не только на диких животных, но и на нас. – Прелестно, – буркнул Эмре и вновь закинул ногу на ногу; жидкость во фляге призывно плеснула. – Предвкушаю восторги повелителей стихий по этому поводу. – Второй раз, – продолжил король и провел рукой по волосам, – я увидел ее на другом берегу реки. Через какое-то мгновение после того, как прикончил ту тварь в кустах. Поймать в силок не смог, но она как будто и не была бы против. Будто сама меня искала и знала, на какой риск идёт. Задала тот же вопрос, что и в первый раз, только уже без страха. И было в ней нечто такое… Что обезоруживало. Томление? – И что потом? – затаив дыхание, в тон ему спросил ремесленник. Тамлин скривился и глянул на друга. – Потом, хаос, я проснулся в репарационной. Уверенный, что мне снова вводят детоксикаторы, раз мне так плохо. Затем вспомнил, что вчера не пил, и подумал, что лучше бы пил. – Допустим, – Эмре устремил взгляд к потолку, – лань увидела, что ты упал в реку. И связалась со своей хозяйкой, которая, проявив немалую отвагу, в самом деле тебя спасла. Рассуждаем логически, согласно презумпции редукционизма, введённой элле-отшельником по имени Оккам в те далёкие времена, когда в Аэд было только одно обитаемое кольцо, – управляющий покачал ногой, любуясь, как на новых, начищенных до блеска туфлях преломляется свет. – Оккам не без основания утверждал, что самое простое объяснение событий обычно оказывается самым верным. Согласно этому правилу, нашу незваную гостью следует искать у нас во дворце, и нигде более она быть не может. Сейдне не покидают крепостей. Все андар’эльне уехали из замка под надзором двух сотен воинов. А эльне из Наэтлиэ накануне Йолле и носа за границы королевства не высунут. Может быть, среди подчинённых Минны найдется некая гениальная создательница разумной косули-альбиноса? Он глотнул наконец из фляги и закашлялся. – Твоего Оккама бы на пару дней в Мирисгаэ, – Тамлин усмехнулся и забрал флягу. – Отправить на проверку дворца на предмет лишних сущностей. И вооружить клинком с лезвием поострее. Но только он скорее вены этим лезвием себе вскроет, чем наведет здесь порядок, – он сделал большой глоток и покачал головой. – Моя спасительница не из местных, Эмре. – Откуда такая уверенность? – Она, – король замешкался, – вроде как пела. И голос ее мне не знаком. – Пела? – Эмриат выпрямился и неожиданно расхохотался, звонким и заразительным смехом. – Да у тебя появилась тайная поклонница! Ну надо же! Спасла от смерти, спела песенку, а потом исчезла в никуда. Во имя бездны, что за романтика! Тамлин скривился, отложил флягу и почесал плечо. Затем сорвал бинты и в ярости отшвырнул их в сторону, открывая взору посиневшую, вздувшуюся швами и буграми кожу. – Мне кажется, ночью на Саммайн что-то произошло, – зло проговорил он, осматривая рубцы. – Когда я был в развалинах. Сам не знаю, что, но это повлияло на проницаемость завесы. За несколько дней мы отыскали в лесах три новых, незнакомых нам вида живых существ. Три, Эмре. Причем одно другого умнее и осознаннее. – Ты понимаешь, – медленно ответил ему ремесленник, – что может быть, сквозь аномалию наконец-то… – Возможно. Возможно, Эмре. Но не наверняка. Снова воцарилась тишина. Управляющий встал и сгреб бумаги, раскиданные по столу. – Что скажешь Ассее? – спросил он. Тамлин пожал плечами – и поморщился от боли. – Правду. Хранительница должна знать о новых формах разумной жизни в Аэд. – А про… – Нет, – отрезал король. – Она ничем не смогла помочь тогда, не сможет и сейчас. Это должно остаться между нами. Эмриат вздохнул и покачал головой. – Ассея, а тем более Дея, когда узнает о том, что случилось, попытается увязать твой рассказ с пророчеством о трех солнцах. А дворцовые слухи наверняка посадят неведомую деву верхом на легендарную лань. И начнут плести небылицы про тебя и твою спасительницу одна эротичнее другой. – Пусть так. Что мне с того? – Ничего, – Эмриат прошёлся по приемной и обернулся, блестя глазами. – Я вижу, ты злишься. А это значит, у тебя есть некие планы, которые тебе не нравятся, но тем не менее ты намерен их осуществить. Тогда прими во внимание, что я стану им в оппозицию. И мнению Ассеи, которая без сомнения тебя поддержит. А Минна, скорее всего, поддержит меня. – Эмре, – прошипел Тамлин, – неужели нельзя говорить нормально?! Хочу ли я поймать лань? Да, хочу. И вместе с ней существо, которое вытащило меня из воды, кем бы оно ни было. Прикажу ли я прочесать весь лес после окончания багровых сумерек? Прикажу. Несмотря на риск. Риск неведения куда опаснее. Эмриат вздохнул, полюбовался носками туфель и обратился к королю. – То, что ты был спасен, результат не случая, а заботы, Таэм. Моей и чьей-то еще, кем бы она ни была. А забота и бескорыстная взаимопомощь – это важнейшие факторы эволюции. Цивилизации, если можно так выразиться. Которая началась в тот момент, когда нашему дикому предку с переломанной ногой не перерезали глотку, а дали возможность восстановиться в уютной и безопасной пещере. Вся интуиция мастера межличностных отношений, которая во мне есть, говорит о том, что устраивать охоту и загонять в силки эту девушку и ее лань нельзя. Разумное существо, достаточно смелое, чтобы броситься в речной поток ради спасения жизни незнакомца, скорее убьет себя, чем даст поймать! И мы лишимся уникального шанса… – Мы можем лишиться всего, если будем наивными. Может быть, вскорости их станет больше и они будут настроены колонизировать нас? – Все, что нужно сделать – найти безопасное место для встречи, – продолжал увещевать Эмриат. – И подождать. Ты же вместо голоса разума слушаешь глас своей измученной социопатичной психики, которая стремится изловить и запереть под замок любое существо, посмевшее проявить к тебе сострадание. Твоя спасительница не выказала эгоизма? Вместо того, чтобы спасаться самой, бросилась спасать тебя? В этом все дело, ведь так? Нет, верить ей нельзя, нужно ее поймать, посадить под замок и выявить скрытые мотивы ее поступка. Докопаться до основ ее самости и найти там темные пятна, ведь бескорыстного альтруизма на свете не бывает! Ну, а если в процессе выйдет так, что опытов подопытная не перенесет – что ж. Такова жизнь. Но я тебе вот что скажу, – управляющий выпрямился, указывая на короля пальцем. – Вы с Ассеей просто-напросто убьете этих существ, которые, во-первых, выдержали переход сквозь портал, а во-вторых, сознательно вступили с элле в благожелательный контакт. Тамлин равнодушно приподнял брови. – Не перегибай палку, убивать их никто не собирается. Только изловить. И если все на самом деле так, как ты говоришь, то возвращаю тебе твой вопрос. Почему лань не далась мне в руки в первый раз? Почему моя спасительница не осталась рядом, не вышла к вам и до сих пор не обнаружила своего присутствия? Эмриат всплеснул руками. – Да потому что обе напуганы до смерти! Подумай сам: незнакомый мир, агрессивная фауна, холод и голод. Да еще и местный венец эволюции настроен весьма нелюбезно. Ты когда свое лицо в последний раз в зеркале видел? Я бы точно тебя не стал из реки вытаскивать, ты же можешь свернуть шею любому – просто потому, что он оказался у тебя на пути! – Надо же, – усмехнулся король, – а мне на днях сказали, что я добрый. – Добрый, ты? – покосился на него Эмре. – Да ты даже когда карпов кормишь в нашем пруду, пытаешься хлебными корочками попасть им в голову. Не знаю, кто тебе такое сказал, но он явно еще злее тебя. Тамлин сухо рассмеялся и снова скривился от боли. Эмриат поджал губы. – Ты бы рубаху надел. Ну невозможно ж на тебя смотреть. Не дождавшись ответа, он скрылся в королевской спальне. Послышался шорох отъезжающей в сторону двери в гардеробную – мини-вселенную, в которой ремесленник ориентировался куда лучше короля. – Мы делим шкуру неубитого еще черного пса, – Тамлин шагнул вслед за управляющим, но остановился у зеркала, оглядел свое отражение и скривился еще сильнее. – Давай закончим с этим. Никто никуда не отправится до окончания багровых сумерек. Это раз. Йольские аномалии скорее всего послужат причиной того, что ни моей спасительницы, ни белой лани мы больше не увидим. Это два. После Йолле мы соберем совет и решим, как быть дальше. Это три. Сейчас наша задача – обезопасить дворец и его обитателей. – Согласен, – Эмриат вышел из гардеробной с белоснежной рубашкой, отливающей на складках небесной синевой, и протянул ее королю. – Только пообещай, что до конца зимы не будешь ходить в разведывательные экспедиции с намерением убить все, что движется. Как оказалось, спасать твою жизнь может оказаться очень неблагодарной затеей. – Ты тоже пообещай, – Тамлин не без помощи управляющего нырнул в ворот рубахи, – что не будешь рыскать по лесам в компании молодых и горячих авторов эротических небылиц с намерением отыскать деву верхом на лани. Как оказалось, в споре с другом ты примешь сторону этой самой девы. Если выяснится, что она не местная, а значит с твоим мебельным гарнитуром еще не знакома. Эмриат захохотал. – Бездна, Таэм, я так рад, что ты жив. – Я тоже, – тихо отозвался воин. – По крайней мере, на время. И кстати… – Ммм? – Что насчет той дыры в потолке? Я был прав? – Как мне кажется – да, – Эмриат развел руками. – Я назначил Шан дежурной в детских на месяц. Да еще и новые седативные… Ничего особенного с тех пор не наблюдалось. – С Ассеей говорил? – Пока нет, но… – И не нужно, сегодня проведем эксперимент. Пригласи Шан вечером ко мне. Детям успокоительных на ночь не давай. Ассею и Минну приведи перед рассветом в западную галерею. – Зачем, если мы почти уверены… – Я хочу знать наверняка, – отрезал Тамлин; в белоснежной, отливающей лазурью рубахе он, все ещё бледный после кровопотери, стал похож на высеченную изо льда статую. – Эта история не дает мне покоя, есть в ней что-то, чего я не знаю, но обязательно должен узнать. – Как скажешь, но мне кажется, ты будешь разочарован. – Пусть так. Я буду этому только рад. Эмре проницательно поглядел на него и не сказав более ни слова покинул королевские покои. Очередная ночь накануне Йолле подходила к концу. Тамлин, Ассеатэ и Миннаэта и Эмриат – все в халатах, кроме короля, который остался в бело-голубой рубахе – укрылись за колоннами южной галереи второго яруса близ выхода из детского сектора. Небо за витражами робко светлело. В лесу моросил дождь – мелкий и невесомый, он водяной дымкой растекался в воздухе и бисеринками скапливался на куполе Сферы. Во дворце стояла предутренняя тишина, в которую время от времени вплеталось эхо песен Раэнталлара – талантливого певца светлой линии 'таллар, который получил прозвище Соловья лесного королевства за свою любовь к предрассветному пению. Нездешний голос его в ночной тишине был похож на бьющий из-под земли родник, который впадает в теплую, полноводную реку и не сразу растворяется в ее потоке. – Знаешь, что меня больше всего удивляет в Минне? – шепотом спросил Эмриат, не отводя взгляда от пылающего азартом лица Миннаэты. – То, что такая хрупкая эльне держит в кулаке самый многочисленный род в Мирисгаэ? – так же шепотом предположил Тамлин. – Не это, – отмахнулся управляющий. – А то, что в ее прелестной головке собраны настолько немыслимые ругательства, что даже я спрашиваю себя: как? Ну как?! Такие позиции анатомически невозможны! Тамлин кашлянул, скрывая смех. Ассея недовольно шикнула на них. – А знаешь, что меня больше всего удивляет в Ассее? – не унимался ремесленник. – Эмре, бездна, – прошипел Тамлин. – Сосредоточься! – Именно сосредоточенностью и удивляет она меня, – не обращая внимания на грозный взгляд хранительницы, продолжал шептать Эмре. – Вот я сейчас думаю о покинувшей меня воительнице с волосами цвета лугового клевера... И не смотри с такой иронией! Если уж я влюблен, то это на всю неделю. К тому же, ты просто не представляешь одаренности этой эльне в некоторых… хм, технических аспектах. Ты вот думаешь о Шан, которая ждет – не дождется тебя в спальне. Минна бранится так, что разнообразие ее личной жизни мне страшно представить. А Ассея думает о благе всех мирисга'элле. Как это вообще возможно? В смысле, как можно думать об общем благе, не получая удовольствия от мелочей? – Видимо, мелочи для удовольствий у вас находятся в разных местах, – обернувшись и опасно сузив глаза, шепнула Миннаэта. – Твои мелочи, например, у тебя в штанах. Тамлин осадил Эмриата, готового демонстрацией фактов доказать ей обратное, и указал рукой вглубь коридора. Все четверо приникли к колоннам. На пятачок, освещенный косыми разноцветными лучами, вышел юный элле. Он был того возраста, когда детское лицо, округлое и нежное, впервые начинает заостряться, а в сердце поселяется смутное беспокойство, сладкое и томительное, не имеющее отношения к увлекательным играм и весёлым шалостям. Мальчик сонно проморгался, вытер лицо сгибом локтя и втянул воздух. Крупные завитки медовых волос падали ему на лицо, прикрывая глаза. Миннаэта в изумлении выпрямилась и шагнула было вперед, но Тамлин схватил ее за локоть, приложил палец к губам. Мальчик тем временем повелительно вскинул руку – вниз и в сторону. Пол под ним вздрогнул раз, другой, и затих. Затем вдруг вздыбился и выпустил из себя тонкий хлыст с венчиком-коробочкой на конце. Венчик раскрылся четырьмя неровными дольками напротив веснушчатого лица. Маленький элле как ни в чем не бывало протянул руку, вынул оттуда нечто красно-желтое и надкусил пару раз. – Под нами кладовая, – осенило управляющего. – Во имя бездны, да этот малец управляет… Тамлин поднял ладонь, призывая к тишине, и приник к колонне, убежденный, что это ещё не конец. Мальчик наклонился к каменному венчику, который покачивался напротив его головы как соцветие болиголова на лесной поляне. Шепнул одно слово. Имя. Хлыст задрожал и двинулся к ребенку, обвился вокруг его тела и приподнял навстречу дыре в потолке. Сверху, как оплывающий воск со свечи, медленно и тяжело упали мраморные лианы, обхватили его за плечи и подняли наверх. Что-то ударилось об пол, покатилось вниз по галерее и остановилось у подножия колонн близ наблюдателей. Тамлин приподнял брови – у его сапога лежало краснобокое, несколько раз надкусанное яблоко. – На третий ярус, быстрее! Воин первым пришел в себя и бросился вверх по лестнице, проскакивая несколько ступеней за раз. За ним спешили остальные. Тамлин вылетел на площадку третьего яруса, откуда вверх вилась только лесенка в соколятник, оттолкнул плечом какого-то светловолосого повелителя стихий, неведомо как здесь оказавшегося в такую рань, и нагнал мальчика в коридоре между малым залом и секцией, отведенной главам родов. Юный элле стоял у лестницы, ведущей на четвертый ярус, в королевские покои. И нерешительно переминался с ноги на ногу. – Даэн! – хором окликнули его Миннаэта и Эмриат из полутемного коридора. Мальчик обернулся на знакомые голоса, но увидел короля – и вздрогнул так, как будто вглядывался в темноту шкафа, убеждая себя, что никакого монстра там нет, но едва закрыл дверцу, как монстр материализовался прямо перед ним. Тамлин, чуя неладное, шагнул вперед – и в этот момент что-то сломалось в мальчике как сухая тростинка под напором ревущего водопада. Даэнниэ, закатив глаза так, что стали видны только белки, пронзительно вскрикнул и вскинул руки. Минну с Ассеей всосало в стену и выкинуло по ту сторону коридора. Камень сомкнулся за ними со звуком, с каким пробка запечатывает горлышко бутылки. Эмриата с Тамлином ждала бы та же участь, но воин был слишком быстр, а ремесленник ловко извернулся и оставил в цепких объятиях лишь халат. Камень не распознал ошибки и на глазах у обомлевшего элле с чувством выполненного долга втянул в себя расшитый золотом бархат. Управляющий попятился к королю, не спуская с волнующегося мрамора глаз. Стены вокруг двух элле, стоящих спина к спине, заходили ходуном. – Даэн! – новый голос принадлежал повелителю стихий, с которым король едва не столкнулся на лестнице. Элле бежал по коридору, его медовые кудри прилипли к взмокшему лбу, отчего выражение широко распахнутых жёлтых глаз казалось ещё безумнее. Одновременно с ним на ступенях четвертого яруса показалась Шаниэ. Услыхав шум, эльне выскочила из королевских покоев на лестницу. Даэн втянул голову в плечи и попятился. Тамлин вышел из оцепенения, в котором наблюдал за мальчиком как наблюдают за работой то ли гениального, то ли безумного творца. Протянул Даэну руку, но тот не двинулся с места. Белки его глаз налились кровью, брови скорбно изогнулись. Он взмахнул рукой – и лестница под ногами Шан рассыпалась, камень скрутился в спираль, заключая эльне в клетку. Клетка завертелась как юла и переместилась за спину ребенку, уплотняясь и наливаясь эбонитовым блеском. Шаниэ пискнула и потеряла сознание, прижавшись к прутьям. Пол вокруг Тамлина и Эмриата вздыбился. Воин оттолкнул поравнявшегося с ними юношу назад в коридор – туда, где он только что стоял, упала лепнина вместе с антревольтом и оставила вмятину в мраморе. После чего крутанулся, схватил ремесленника за плечо и дёрнул на себя, спасая от острых как бритва каменных хлыстов, что взвились в воздух из-под его ног и сплелись над их головами в сеть. Замок стонал и колебался, управляемый неокрепшим разумом. Разрушения стремительно множились. Вместе с лестницей обрушилась вся северная галерея третьего яруса; между мальчиком и королем теперь зияла пропасть. Окна и двери намертво зарастали, запечатывая переполошенных элле в ловушки своих комнат. Тамлин схватился за каменные прутья и потянул в стороны. Из-под разрезанных ладоней обильно заструилась кровь, закапала на пол. Мрамор дрогнул и смягчился под руками хозяина как разогретый металл. Воин выбрался из клетки и не мешкая бросился к мальчику, но тот снова поднял руку. Пол под королем вздыбился к прогнувшемуся потолку. Воин с усилием прижал мрамор ногой – тот подчинился и рухнул мертвой глыбой вниз. Тамлин выпрямился, чувствуя нарастающую злость. Внимательно оглядел Даэна в свете синепатической вспышки. И в этот раз двинулся вперед неспешно, не думая ни о чем, кроме ритма шагов. Вокруг вздымались и опадали облака пыли, угрожающе свистели валуны, дворец стонал, скрипел и содрогался. Тамлин продолжал идти. Шаг, еще один, за ним еще и еще. Медленная поступь ничего не говорит об идущем, потому что у идущего нет цели в конце пути. Тело занимает новое положение в пространстве так же естественно, как живой камень, подрагивая, расстилается над пропастью надёжной тропой. В пыльном воздухе разлился едва уловимый аромат цветка бегонии, вмерзшего в лед. Нечто темное, что сидело в мальчике, хорошо различимое взгляду короля, вдруг перестало видеть перед собой хоть что-то, чему бы можно было противодействовать. Поэтому вынудило носителя отступать – до тех пор, пока тот не прижался к клетке с Шаниэ, раскинув руки. Тамлин остановился на расстоянии шага, взглянул на съежившегося ребенка. Мальчик глядел на короля, стоявшего перед ним в ореоле дневного света, проникшего сквозь разгромленную крышу. Похожего на ожившую, истекающую кровью ледяную статую, пустотелую внутри и не вызывающую никаких других эмоций, кроме первобытного ужаса. Видел его насквозь и был им. Отчаяние билось внутри детского тела обессилевшей пичужкой. Даэнниэ вздохнул и крупно задрожал. Его глаза заволокла тьма; обитающая в этой тьме незваная гостья стала просачиваться сквозь сломленное детское сознание внутрь дворца. И внутрь разума его обитателей. Времени оставалось мало. Катастрофически мало. Тамлин потянулся к перевязи, коснулся рукояти кинжала, который носил с собой всегда. Плечо короля обхватили чьи-то пальцы. – Не убивай, – прошептал Эмриат. – Это наша вина. Моя. Я должен был увидеть. Понять. Помочь… – Нет, моя! – повелитель стихий с безумным взглядом желтых глаз и всклокоченными медовыми кудрями возник между Даэнниэ и королем. – Я следил за ним, знал обо всем, но никому не сказал. Не мог предположить… – элле схватился за голову и упал на колени. – Лучше убейте меня, но пожалейте его. Спасите его, умоляю! Он все, что у меня есть… “Что бы ты ни сделал, воин, я обрету свободу – или заберу с собой эту жизнь", – ненавистный хриплый голос гудел под сводом черепа, заглушая слова юноши. “Мальчик зашёл слишком далеко – туда, откуда не возвращаются. Теперь он мой. Теперь всё здесь мое. Признайся, есть вещи, которые ты не в силах контролировать…" Оба голоса звучали синхронно: торжествующий и молящий. Тамлин не слушал ни один и продолжал вглядываться в ореол, что окутывал маленького элле – плотный и непроглядный, как мрак на дне ущелья. Надеясь на крошечный просвет, который позволил бы ему увидеть истину. На один-единственный шанс. Из кармана юноши, что стоял перед королём на коленях, вдруг выпрыгнула толстая жаба, устроилась поудобнее на осколке антревольта и утробно квакнула. Тамлин невольно перевёл взгляд на неё. Жаба встретилась глазами с королём, сглотнула, задрожала и вдруг превратилась в яблочный огрызок, видимо, посчитав такой облик наименее притязательным. После чего выпустила из надкусанной яблочной плоти две четырехпалые лапки и быстро закопалась в каменную крошку. Даэн глубоко вздохнул. Тамлин поднял взгляд – и в очередной раз убедился в силе удивления. Искристое сияние пытливого любопытства рассеивало ореол мрака; теперь воин отчётливо видел, что внутри мальчика мерцает голубой огонек страха, крошечный, но очень яркий. Даэн тревожился – но не за себя, а за участь того, кто стоял рядом. Тревожился так сильно, что готов был прорваться сквозь поработившую его сущность и исторгнуть ее прочь. Страх – как точка в центре мишени – мгновенно показал воину, куда нанести удар. Тамлин порывисто шагнул вперед. Повелитель стихий вскочил, сверкающий нестерпимо белым светом искренности и отваги, готовый если не отдать жизнь за брата, то умереть вместе с ним. Воин только этого и ждал. Он резко крутанулся и впечатал ладонь юноше в грудь, оставляя на его рубахе след кровавой пятерни. Эмриат за спиной громко вздохнул и подался вперед. А юноша, не смея поверить в произошедшее, взмахнул руками, тщетно ища опору там, где каждый в этом дворце привык ее находить – и полетел вниз. Его изумрудно-зеленый костюм, перепачканный пятнами от красителей и прожженный реактивами, затрепетал в воздухе как крылышки бабочки. Управляющий упал на колени и свесился с тропы, вглядываясь в бездну. Даэн вскрикнул, бросился к краю пропасти и вытянул руки. Подвластный ему камень поймал юношу в колыбель из гибких жил и бережно опустил на пол без единой царапины. Эмре с облегчением прикрыл глаза, перекатился на спину и закрыл лицо руками, а мальчик мгновение смотрел вниз, затем моргнул, вытер рукавом нос и разрыдался. На третьем ярусе воцарилась тишина. С потолка как первый снег с шорохом осыпалась каменная крошка. Снизу доносились взволнованные голоса – стены дворца снова стали послушными и пластичными; двери медленно, со скрипом, но отворялись, выпуская пленников наружу. Времени стало много. Бесконечно много. Тамлин подошёл к мальчику, приподнял за подбородок лицо и вгляделся в глаза – не такие, как у брата, а небесно-васильковые. Провел рукой по заплаканной щеке – вместо слез по ней текла кровь. – Давно так? – сухо поинтересовался он. – Не… недавно, – всхлипнул Даэн. – Кто-то знает? Мальчик не ответил, мотнул головой и застонал. – Что теперь будееет... Король оставил его, пробрался к эбонитовой сфере, раскрывшей лепестки как тюльпан, и прощупал у Шаниэ пульс. – Срочно целителей сюда. И повелителей стихий, пусть восстанавливают этот хаос. Эмре? Но управляющий молчал. Ладони безвольно сползли с его бледного лица, глаза были закрыты. По спине короля побежали мурашки. – Он спит, – сказал вдруг мальчик и утер нос. – Я сделал так, чтобы все они уснули. Так им будет легче оправиться. – Вообще все? – тревога не покидала короля, он вернулся обратно, склонился над зеленоглазым элле и проверил пульс и у него. – На вообще всех у меня умения не хватило бы, – смутился Даэн. – Только он, госпожа Шан и Тилль, – он взглянул вниз. Пульс у Эмре был медленный, дыхание – ровное. Тамлин убрал из-под его головы острый булыжник и присел рядом с мальчиком. Снял рубаху, разорвал ее на лоскуты, отдал один Даэну – тот немедленно вытер им щеки. Остальными принялся бинтовать порезанные ладони. Торопиться больше было некуда. – Я совершил ужасные вещи, – Даэн снова всхлипнул, прижал белый лоскут к кровавым разводам на скулах. – Я тоже, – отозвался король тихо, не смея глядеть вниз. – Иногда, Даэн, нужно совершить что-то плохое, чтобы предотвратить нечто чудовищное. – Не только сегодня, – мальчик продолжал всхлипывать, спазмы сотрясали его. – А вообще. Я не умею сдерживаться. Причиняю боль. На прошлой неделе бросил камень в Тэда – он всегда дразнится, когда воспитатели не видят. И такой злой был, такой злой – что камень его не ударил, а оказался внутри. В животе, понимаете? Ему потом операцию делали и вынимали... Мне кажется, я не одаренный, как все говорят, а проклятый. – Это только кажется, – ответил король. – Мы так устроены, что запоминаем в основном плохое и тягостное. Переживаем минуты своей слабости снова и снова. И не можем себе этого простить. – Как же быть? – Честно? – воин сжал кончик бинта зубами и затянул узел на ладони. – Понятия не имею. Ассея назначит курс лечения, придерживайся его, и тебе станет легче. Поговори с Эмре и сделай то, что он посоветует. А еще можешь попробовать считать что-то. Что угодно. Например, спасённые жизни, у тебя сегодня была первая. Иногда это помогает вернуться к самому себе из глубин беспамятства. – А вы ведёте счёт? – тихо спросил мальчик. – Что говорите себе вы, когда вам плохо? Тамлин взглянул в васильковые глаза ребенка. – Теперь буду говорить – пятьсот сорок шесть. Плюс одна удивительная истина. – Это какая? – Что одаренности все еще свойственно сострадание. А ты сегодня узнал, что нужен кому-то. Очень сильно. Когда ты кому-то так нужен, ты становишься сильнее любого зла. За стеной послышались яростные ругательства Миннаэты. Даэн, услышав их, задрожал всем телом. – Теперь меня запрут в лаборатории? Так ведь? Я уже видел такое. Тех, которые были неуправляемыми, как я – их погружали в сон. Говорили, до момента, когда высвобождение их силы не будет перевешивать опасности ее использования. Меня усыпят теперь? Да? – Никогда не ошибаются лишь глупцы, мертвецы и лицемеры, – король снова поглядел на мальчика, тот робко взглянул на него в ответ. – В изолятор тебя не посадят. И в кому не введут, я обещаю. Если я существую и научился себя контролировать, значит, сможешь и ты. Маленький элле завозился на камнях, шмыгнул носом. – Я кое-что для вас сделал, – вдруг сказал он. – Мне ничего не нужно, – Тамлин устало смежил веки. – То, что во мне сидело – я слышал, что оно говорило, но не мог сопротивляться, – Даэн утер лицо сгибом локтя. – Вернее, не хотел, не знал, зачем. Пока не понял, что кроме меня Тилля спасать некому. А потом я решил, что господин Эмре и Тилль могут плохо обо всем подумать. Ведь они не знают, с чем мы сражались, а я знаю. И мне теперь не страшно, что вы наш король. Там, за Сферой, ужасно опасно, но вы как будто еще страшнее, и весь ужас, который там обитает, очень вас боится. И к нам оттого меньше цепляется. Я теперь буду радоваться вашим победам. Но не уверен, что смогу когда-нибудь забыть о ваших проигрышах. Король открыл глаза, с беспокойством оглядел юного элле. А тот продолжал говорить, выпрямившись и разглядывая очертания странных фигур, пляшущих в волнах подсвеченной пыли. – Знаете, как Тилль сказал, когда кто-то из приезжих о вас плохо отзывался? Он сказал, на трон может сесть любая задница, но короны достойна не каждая голова, вот так. И добавил, что нам всем очень повезло, и что вы единственный, кто умеет принимать верные решения в сложных ситуациях. Он в вас очень верит, и господин Эмре верит, поэтому я и решил… Как это объяснить? Изменить им воспоминания, пока могу. Воспоминания ведь как камни, можно собрать одни и разбросать другие. Особенно во сне. Пусть продолжают верить, а правду теперь знаем только мы двое. Хотите, я и с вами попробую? – мальчик повернулся к Тамлину, лихорадочно блестя глазами. – Хотите, я избавлю вас от… – Нет, – Тамлин похолодел и схватил его за плечо. – Не смей. И не используй больше это умение, слышишь? Никогда. Отнимая память о мгновении, ты делаешь его напрасным. – Как скажете, – маленький элле не отреагировал на прикосновение и широко зевнул. – Я плохо сплю последние дни, а сейчас стало так тихо... Слышите? Давно уже так не было, – речь его становилась все медленнее, наконец он умолк и повалился на щебень. Тамлин глядел, как серая пижамка вздымается и опадает на его худых рёбрах в такт дыханию. Не мог поверить в то, что только что услышал. И чего избежал. Вспышка синепатического зрения еще не угасла, и король наблюдал, как остатки кромешной тьмы и скрытой в ней силы тонкими струйками утекают из спящего мальчика, подымаются вверх к дыре в потолке, где смешиваются с пылевым облаком и растворяются в лучах дневного света. Навсегда покидают своего носителя, отчего он снова становился обычным ребенком, пусть и очень одаренным. В кулачке у Даэна, как клочок заветной шкуры волшебной лани, белел голубоватый лоскут, перепачканный кровью. За спиной застонала Шаниэ. Тамлин медленно поднялся, вернулся к ней и подал руку. Та огляделась, увидела лежащего мальчика с кровавыми потеками на скулах и охнула. – Он спит, Шан, – развеял ее опасения король. – Это здоровый детский сон здоровой детской психики. Которая ничем посторонним больше не обременена. Эльне бросилась к ребенку, склонилась над ним, отвела волосы ото лба. В смятении огляделась. – Ох бездна, что произошло? Кто, как? Откуда у него такая сила?! Я предполагала, что он особенный, но чтобы настолько… Он ведь часто приходил ко мне, Таэм. После того, как его родителей не стало. Говорил, что его мучает что-то, и не мог подобрать слов. А я-то думала, что быть рядом достаточно. Думала, время всё вылечит, – она снова погладила спящего мальчика по волосам. – Время лечит не всё, Шан. И не всех. Не вини себя. Справа от лестницы в стене разверзлось отверстие, в которое, едва оно достигло размеров кроличьей норы, протиснулась Миннаэта. – Где он?! – эльне выпрямилась во весь свой небольшой рост и огляделась. – Где этот мальчишка? Клянусь бездной, я надеру ему уши! И кое-что еще! Ассеатэ, просунув в дыру голову и плечи, оглядывала картину разрушения раскрыв рот. – Как… Как это возможно?! – наконец выдавила она. – Чтобы необученный ребенок вступил в такой тесный симбиоз… нет, диктаторский комменсализм с камнем? Невероятный, невиданный талант! Как его не разорвало на куски от перенапряжения? Тамлин не ответил, помогая Шаниэ со спящим мальчиком на руках подняться с пола. – Минна, будь добра, восстанови лестницу. Хотя бы частично. Ассея, вызови целителей, пусть осмотрят всех пострадавших. Включая меня и Эмре. Некто тронул его за локоть. Тамлин обернулся. Эмриат уже стоял рядом и как ни в чем не бывало отряхивал шёлковую пижаму от пыли. – Даэн, род Аоэт, принадлежит к светлой линии повелителей земли ‘ниэ, – Эмриат, облаченный в один из королевских халатов, неспешно расхаживал по приемной. – Отец – воин, скончался летом от укусов пауков-нефил. Мать – повелительница стихии земли, как и он сам – пару недель назад подверглась нападению черных псов. Мальчик тяжело перенес потерю родителей. Тогда Шаниэ, преподающая детям основы ботаники, взяла его под свое крыло. Нянчилась с Даэном как мать, а он привязался к ней и искал ее общества даже по ночам, спасаясь от дурных снов. В чем я ничего плохого не вижу. Однако в последние дни мальчик искал Шан в то же время, когда рядом оказывался Таэм. Не желая попадаться ему на глаза, Даэн выращивал новые стены и строил лестницы, чтобы сократить расстояние между собой и искомой целью, – управляющий остановился, педантично поправил манжеты на рукавах халата и продолжил. – Несколько дней назад в виварии его укусил щенок черного пса и заразил неизвестным видом рабдовируса, который усилил способности мальчика, но поработил его психику. Тиллиэ, его сводный брат по матери, подозревал, что Даэн чем-то болен, но ничего никому не сказал в страхе, что ребенка усыпят. И принялся самостоятельно разрабатывать антидот на основе эпителия псевдохамелеонов и яда сцилл, отбирая первый у своей ручной жабы, а последний у Вельзы, которую Дея по его просьбе любезно оставила в Мирисгаэ. Опыты его не дали особых результатов, кроме того факта, что земноводное и пресмыкающееся неведомым образом сдружились. Что говорят твои подчиненные, Ассея? Ассеатэ Виртаэн, только что вернувшаяся из репарационной, сидела у стола, откинувшись на спинку стула и массируя виски. Тамлин с кубком в перебинтованной руке стоял у выхода на балкон. Минна ходила по приемной из угла в угол, сжимая и разжимая кулачки, то хмурясь, то странным образом светлея. Королевское кресло все так же лежало на полу, но им никто не интересовался. – Я поместила Тилля, Даэна и щенка, который его укусил, в реабилитационный изолятор, – ответила целительница, не отнимая рук от головы. – Состояние у всех стабильное, вирус выделен и уже исследуется, на основе полученных у Даэна антител мы начали разработку вакцины. Эпидемии, впрочем, можно не опасаться, потому что у вируса очень специфический механизм передачи. Временный носитель заражает постоянного вместе со слюной, но только в случае обострения клинической депрессии последнего, в момент сниженного синтеза серотонина. Постоянный носитель не контагиозен. Это все, что известно на данный момент. – Дея оказалась права, – вдруг сказал Тамлин, не поворачивая головы. – В Мирисгаэ проник хаос, причем я сам этому поспособствовал. Вирус не столько сломал Даэну психику, сколько был проводником для сущностей совсем иного рода. Которые искали достойного противника. И нашли. Вот же ж бездна. Ассея недовольно взглянула на него из-под ладоней. – Не передергивай, Таэм. Это обычный патоген, с которым я справлюсь. Как уже не раз справлялась до этого. – Нам следует решить участь мальчика, – воин повернулся к присутствующим. – Здесь и сейчас. И вы знаете, в чем заключается дилемма. Мирисгаэ – единственное королевство Аэд элле, в котором за последние пятьсот лет никого не погрузили в искусственную кому в ожидании лучших времен. Лесное королевство не признает полутеней, одаренности здесь предназначена либо полноценная жизнь, либо милосердная смерть. – Нет! – Минна выскочила на середину приемной. – Его нельзя убивать! – Успокойся, – король взглянул на нее, и эльне отступила на шаг. – Я не тиран, пусть выскажется каждый. Но мы должны быть уверены, что справимся с ним, сумеем верно воспитать. Поэтому если отдаешь свой голос за жизнь – аргументируй. – Ну хорошо, я скажу, что думаю, – Миннаэта, отбросив за плечо растрёпанные кудри, шагнула вперёд. – С тех пор, как мы получили власть над жизнью, в нас не осталось никакой загадочности. Мы стали простыми биологическими кодами, которые можно взломать или перенастроить, а в случае с детьми – просто задать заранее. Не пойми меня неверно, мне нравится быть элле. Нравится то, что мы сами теперь управляем эволюцией, а не она нами. Но откуда нам знать, что мы выбрали верное направление развития? Каждый раз, когда я выхожу за пределы Сферы, я думаю о том, что другие организмы, подверженные влиянию непреднамеренности в большей степени, чем мы, скоро обойдут нас в преимуществах и станут новым венцом природы. Более совершенным и лучше приспособленным к окружающему хаосу. А мы, культивируя заданные параметры, из пытливых первооткрывателей превратимся в идеальный субстрат для паразитов. Повелительница стихий перевела дух и, не в силах сдерживать волнения, снова принялась расхаживать по приемной. – Я знаю о наших детях больше, чем они сами знают о себе! Учитывая алгоритмы, по которым они были созданы, я могу не только предсказать их выбор в той или иной ситуации, но и повлиять на него. Поэтому тот, кто способен выйти за рамки управления и сам принимать решения, видится мне не помехой в развитии, а преимуществом. О, с такой личностью я бы хотела работать плечом к плечу над изменением мира! С тем, кто, бездна побери, способен наплевать на условности и проложить кратчайший путь к цели даже сквозь камень! – Пусть так, – ответил Тамлин, – первый голос за жизнь принимается. Но я не верю, что ты не сомневаешься в своем решении. Миннаэта закусила губу. – Сомневаюсь, – тихо ответила она. – Если все так, как ты сказал, и дело не только в вирусе… Хаос, я даже представить не могу, как одной рукой буду направлять этого мальчишку в развитии его дара, а другой – сжимать рукоять кинжала. На случай, если Бездна вновь проникнет в его сознание, а он не сможет ей противостоять. – Не проникнет, – Ассея отняла руки от лица, покачала головой. – Уж поверь мне. – Ты так уверена? – с сомнением посмотрела в ее сторону Миннаэта. Целительница взглянула на короля как на единственного, кто сможет понять то, что она сейчас скажет. А потом ответила. – Первая спасённая жизнь, Минна, меняет всё. И дело не в том, что Даэн вмешался в естественное течение вещей и тем выбрал сторону в битве жизни и смерти, добра и зла. И прочих глупостей, о которых любят рассуждать мастера межличностных отношений. Извини, Эмре, я говорю обезличенно. На самом деле ведь нет никакой битвы, а воины и хранители не стремятся к конкретному результату. Они просто делают свою работу. Просто встают между тем, кого должны спасти, и непреднамеренностью. Не обещают чуда, но говорят: "Посмотрим, что из этого выйдет”. Что ж, не скрою, – Ассеатэ улыбнулась мечтательно и печально, – мне бы очень хотелось стоять на страже нашего мира рядом с элле, которому при его силе и одаренности не чужда эмпатия. Который проделал невероятный путь сквозь дворец, движимый любовью и привязанностью. Силу его убеждённости в том, что мир за его спиной следует охранять любой ценой, я могу только представить. Но… – хранительница замялась. – Договаривай, – Тамлин подошел к столу, налил себе еще вина. Ассеатэ подхватила пустой кубок, протянула его королю. Он плеснул в кубок из бутыли, хранительница выпила все до дна и опять протянула кубок. Тамлин без слов снова его наполнил. Миннаэта следила за каждым их движением так, будто от этого зависела ее жизнь. Эмриат застыл посреди приемной и, казалось, не следил за нитью беседы, задумавшись о своем. – Я хочу, чтобы Даэн жил, – твердо продолжила эльне, – но спрашиваю себя: что этот мальчик знает о жизни? Когда наши дети из лабораторий попадают к родителям, то узнают не ласку материнских рук, а жесткую люльку, которую воспитатели раскачивают так, чтобы она билась о стены. Первый навык младенца-элле – не улыбка, а умение группироваться, чтобы не получить при падении серьезных травм. Мы даем им образование согласно роду и светлой линии, чтобы каждый знал, что ему делать. Но дети понятия не имеют, что чувствовать. Наивысшей добродетелью становится исполнение долга, но во имя чего его исполнять? Не каждый из них, достигая совершеннолетия, находит ответ на этот вопрос. Я не могу предсказать, как изменится Даэн, когда повзрослеет, но уверяю тебя, Бездна и обитающий в ее недрах хаос – ничто по сравнению с бездной живой души, которая вдруг осознает свое одиночество. – По-твоему выходит, – задумался Тамлин, покачивая кубок в руке, – что оставить Даэна в живых – все равно что запереть в изоляторе? Ведь никого похожего на себя он в королевстве найти не сможет. Так? Ассея кивнула и снова отпила из кубка. – Боюсь, что так. И я не знаю, найдется ли сила, способная уберечь его от разрушения мира, в котором он с его одаренностью окажется никому не нужен. Ведь если и есть что-то хуже эксплуатации, то это невостребованность. – Он не одинок, – сказал Эмриат, повернулся к присутствующим, обвел всех взглядом и рассмеялся. – Во имя бездны, перестаньте так переживать! Мальчик будет жить. Таэм не убил его там, над пропастью – не убьет и сейчас. – Все зависит от твоего голоса, – спокойно возразил ему Тамлин. – Хотя, я думаю, ты уже его высказал. – Да, верно, – зеленоглазый элле прищурился. – Мое мнение уже известно. И основано оно на том, что Даэн далеко не единственный одаренный ребенок в Мирисгаэ. У него, если ты не знал, есть друзья – маленькие занозы в моей… хм, причины моего беспокойства. И я не удивлюсь, если ситуация вскорости повторится. Но только уже не с ним. – Что ты имеешь в виду? – подала голос хранительница. – А то, дорогая Ассея, – повернулся к ней управляющий, – что благодаря политике нашего королевства, не терпящего светотеней, у нас полный дворец талантливой ребятни с теми или иными отклонениями от нормы. Если ты не заметила, мы в Мирисгаэ уже давно не задаемся вопросами в стиле "быть или не быть". Вместо этого мы машем рукой, говорим со вздохом: “Эх, была не была!” и оставляем в живых всех, кто в силах заправить в штаны чешуйчатый хвост и не плеваться ядом в открытую. Да и на нас посмотри! Кто собрался в этой комнате и решает судьбу мальчика?! Все как один элле с приличным уровнем индивидуального безумия – достаточного для того, чтобы принимать рискованные решения. – Эмре, – Миннаэта топнула ногой, – ты хочешь сохранить жизнь мальчику или нет?! – Конечно, хочу, – фыркнул управляющий. – И мне все равно, что он только что разрушил весь дворец. Самые нравственные элле, которых я только встречал в своей жизни, были как один обременены муками совести по поводу ужасного прошлого, какого уже не исправить, но которое тяготит как камень на шее и влияет на принятие решений. Один из них как-то сказал мне, что любое действие может привести к сожалениям, но бездействие приведет к ним наверняка. Поэтому, Таэм, я даже рад, что ты не успел прийти Тиллю на помощь. Страшно подумать, чем могло обернуться дело, если бы Даэн не был вынужден без раздумий принимать решение... – Высота была не такой уж большой, – внезапно перебил его Тамлин. – При его изворотливости самое большее, что ему грозило, это перелом нескольких костей. – Но не такая уж и маленькая, если упасть неудачно, к тому же Даэн думал иначе, – возразил ему Эмре. – Ведь дети оценивают расстояние по-другому и умножают его на пять, если не на десять. – Мне так и неясно, как он упал, – нахмурилась Минна, взглянула на Тамлина. – Ещё и этот отпечаток у него на груди... – Все произошло быстро, дорогая Минна, – с готовностью ответил Эмре. – Юноша споткнулся, Таэм попытался его удержать, но не смог – за что наверняка корит себя до сих пор. Рубаха просто выскользнула из его перепачканных кровью пальцев. Но это уже не важно. Важно то, что падение брата заменило Даэну несколько сеансов психотерапии и позволило осознать себя и свои желания за секунду. Тамлин, к удивлению всех присутствующих, надолго замолчал. Несколько раз он хотел ответить, но вместо этого вновь и вновь подносил кубок к губам. – Пусть так, – ответил он хрипло, когда в хрустальном сосуде не осталось ни капли. – Твой голос принят. А значит, мой уже ничего не решит. Совещание окончено. К вечеру на моем столе должны быть отчеты о физиологическом состоянии мальчика, график его занятий, индивидуальных и общих, психологические портреты друзей и… – Погоди, – Эмриат поднял ладонь. – Согласно установившейся логике, я сейчас должен озвучить свое сомнение, а ты – развеять его. Король промолчал, а управляющий, не дожидаясь ответа, продолжил. – Я сомневаюсь, – зеленоглазый элле скрестил руки на груди, – что был бы жив до сих пор, и что лесное королевство в принципе все еще существовало, если бы в пропасть упал ты. Я видел, как мальчик смотрел на тебя, Таэм, и это испугало меня. Он боялся тебя больше, чем той сущности, которая сидела внутри него. Если у одаренности такой силы есть свое понятие о справедливости, не начнет ли Даэн творить правосудие и исходя из личных симпатий и антипатий решать, кому следует жить, а кому умереть? – Я бы очень хотел, Эмре, – Тамлин поднял голову, – оказаться на месте того юноши. И падать в пропасть вместо него столько раз, сколько нужно. Я был даже готов принять смерть – если бы знал, что она что-то изменит. Но ты прав. Даэн не стал бы меня спасать, он бы позволил мне умереть. Так же точно, как я, по его мнению, дал умереть его родителям. А потом он позволил бы Бездне окончательно сломить себя и уничтожить все королевство как нечто, в чем нет никакого смысла. Но жизнь брата имела для него значение – потому что тот нуждался в нем. Это во-первых. – А во-вторых? – тихо спросил Эмриат. – Во-вторых, – вздохнул король, – говорить об этом уже бессмысленно. Даэн будет жить, потому что так решили мы. Но будет жить по-своему – так, как решит он сам, нравится это нам или нет. Все, что мы можем сделать, это подать ему достойный пример того, каким должен быть элле. Но даже это не даёт никаких гарантий. В воспитании детей, как и в отношениях между влюблёнными, нет никаких правил и закономерностей. Есть лишь миллионы частных случаев. – Боюсь даже предположить, сколько его величество выпил, раз начал упражняться в философии, – буркнул Эмриат. – Брось, Таэм. Дай нам любой живой организм и скажи, что можно забыть об этике – и мы с Ассеей камня на камне не оставим от твоих частных случаев. Любые чувства можно синтезировать за пару минут в лаборатории, стремления – внушить за пару сеансов психотерапии. В жизни, как верно сказала Минна, почти не осталось места загадке. – Любой живой организм… – ответил Тамлин. – Как ты верно сказал, Эмре. Но иногда так бывает, что у этого организма нет ничего, чем можно было бы манипулировать. Ни стремлений, ни чувств, ни цели в конце пути. Куда ему идти? – Самый яркий путь возникает спонтанно, под ногами идущего, – деловито отозвался зеленоглазый элле. – Те же, кто следует за ним и обсуждает его впоследствии, находят тысячи причин каждому шагу. Тамлин махнул рукой и отвернулся. – Опять своего Оккама цитируешь? – Нет, – усмехнулся управляющий. – Всего лишь твоего отца. В полдень главы родов Илуфер, Аоэт и Виртаэн наконец покинули приемную короля. Эмриат задержался в дверях. – А знаешь, что меня удивляет больше всего в тебе? – Если я скажу, что не знаю и знать не хочу, ты ведь все равно не угомонишься? – король возвел глаза к потолку. – Меня удивляет, – Эмриат проигнорировал реплику Тамлина, – что ты, весь такой высоконравственный синепат, не понимаешь, почему Шаниэ так привязалась к Даэну. – Игра случая. Совпадение. К тому же, Шан очень добрая. – Ну конечно, – хохотнул управляющий. – Совпадение. Как и тот факт, что очень добрая Шан безмерно полюбила именно этого сиротку, по удивительной игре случая сына воина и повелительницы стихии земли. Наверное, ты был прав, Таэм. Сознание – это эгоизм. Хорошего дня. Эмриат закрыл за собой дверь. Тамлин поставил кубок на стол, направился в мастерскую, нашел в ящике верстака молекулярный клей и вернулся в приемную. Поднял королевское кресло, отряхнул бархат сидения, осмотрел место скола. Нашел за балконными шторами герб Мирисгаэ, некоторое время просто держал его в руках, сжимая и разжимая пальцы, потом вернулся к креслу и приклеил его на вершину вензеля. После чего подхватил кубок, направился в спальню, взглянул на портрет Иффиндеи и задумчиво произнес: – Знаешь, Иффэн, что удивляет в последнее время меня? Он опустил взгляд ниже, всмотрелся в глубину собственных глаз. И тихо ответил: – Ничего. Тем же утром андар'элле, что выехали несколько дней назад из Мирисгаэ, достигли родного королевства. Эльне с волосами цвета лугового клевера поднялась на одну из башен дворца, вынула из клетки взъерошенного ворона, заглянула ему в глаза. Глаза птицы были черными, с алыми отсветом в глубине. Эльне прикрепила к птичьей лапке скрученный в спираль пергамент и выпустила птицу в воздух. Ворон сделал несколько кругов над шпилями башен, хрипло каркнул и исчез среди горных пиков. Записка на его лапке гласила: "В лесном королевстве объявилась белая лань".