#16_kisses

— Так как Вам моя крыша? — Мори пнул носком мелкий камешек, невесть откуда взявшийся в чистом помещении, и грузно осел в кресло. Здание клиники — их клиники — разрушено, оба живы чудом, а Достоевский... Его, конечно, задержали, но отсутствие русского демона — незажившая дыра в теле Дазая: скоро аукнется и закровоточит. Как жаль, что чудеса, особенно созданные Акико, недолговечны. Вместо их дома — удалённый офис мафии, вместо старых чайных пар — новые пиалы, вместо вина или хотя бы саке с лапшой — улун и фруктовое пюре в баночках. Алкоголь не сочетался с обезболивающими, а живот не давал Мори покоя, потому бывший хирург некоторое время вертелся, силясь найти удобную позу. Вздрогнул он, когда знакомые руки легли под плечи и просунули диванные подушки за спину и под здоровый бок, позволяя зафиксировать тело в английском кресле плотнее. — Хотел бы я сказать, что так же неприятна, как Ваша компания, но... Какое у меня право после той сцены? — слабо улыбнулся глава Агентства, присев и откинувшись назад с бесконечной усталостью. Вопреки внешней невозмутимости он был измотан: сказались потеря крови и заражение вирусом, а также связанная с ними встряска. На людях Фукудзава держался изо всех сил, но при бывшем напарнике не притворялся, однако через пять минут отдыха именно он поднялся и разлил чай по чашкам, протянул одну коллеге, чтобы тот не двигался. — Вы в любом случае позволили бы мне, — Огай обхватил пальцами пиалу и немного отпил через край, — поверить не могу, если честно. Вы-то не Дазай, к смерти никогда не стремились... Либо Вы и правда святой, либо у Вас ко мне — неуставное. Сколько, двенадцать лет утекло! Неужели опять разгорелось? Вы бросьте, Фукудзава-доно. Было и прошло. «После той истерики под хмельком, после всех наших разборок, после Йосано — не могло не пройти, разве нет? Вы же такой отчаянно правильный. В Вашем мире всё, что ни делается, должно быть хотя бы не во вред. Я уже не попадаю под критерии, — подумал босс мафии, щурясь от рези в боку. — Я не попадал под них никогда». Фукудзава не нашёлся с ответом сразу. — Я мог разрубить Вас пополам шесть раз за первые двадцать секунд боя, отсечь Вам запястья примерно пятнадцать раз на протяжении всей схватки, — медленно уронил в тишину собеседник. — Я понимал, куда вставать, под каким углом наносить удар, и знаете... Мне хватило духа на единственный потенциально опасный надрез. Ощущается это до сих пор отвратительно. Я не святой, Мори-сэнсэй: на моих руках крови — до плеч, по приказу или нет — не имеет значения. Здесь же... Если вот так всё гаснет, я не знаю, что ещё сказать, кроме того, что ничего не гасло, да и не собирается уже тринадцатый год. — Верну Вам Ваш вопрос: почему Вы не делились этим со мной? — Огай пытливо поглядел на стушевавшегося Серебряного Волка через узкий столик. — Вы бы смогли нанести тот удар, если бы знали? — уточнил Юкичи. Якудза задумался. Пламя электрического камина, напротив которого они сидели, заплясало в радужках. — Я немного ошеломлён, потому не знаю, — честно признался одарённый. — Примерно поэтому, — кивнул Фукудзава. — Один эспер не стоит прочих. — Вы, оказывается, иногда можете мыслить, как я. Забавно, — Мори отпил ещё немного чая: в горле пересохло от возникших перед глазами образов лежавшего в крови мечника, — это работает, только когда речь заходит о распоряжении Вашей жизнью. Отвратительный Вы напарник, Фукудзава-доно: чуть что — сразу в гроб. Как строить планы с таким ненадёжным человеком? — Я не думал, что доживу до сорока, — выдохнул тот совсем тихо. — А потом были Вы, Рампо, другие... — И что же с того? Каждому свой путь, цели нет, — пожал плечами Огай. Внутри у него, на самом деле, всё переворачивалось от этих признаний, но он не торопился демонстрировать своё отношение к ситуации, понимая, чей кодекс фактически озвучил секунду назад. — Мы всего лишь попутчики друг другу. Человечество так существует веками. — Я — нет, — покачал головой Юкичи, прикрыв рот пиалой. — Близких людей в моей жизни можно было пересчитать по пальцам одной изувеченной руки, пока сэнсэй не направил меня на встречу с Вами, а потом резко стало так много! Я утратил понимание того, что должен сделать, чтобы все они уцелели. Мори застыл. — Как видите, я неплохо справляюсь сам, Фукудзава-доно, — постарался перевести эту серьёзную историю в шутку мафиози, но не смог: каждый неслучившийся смертельный или калечащий насовсем удар словно отпечатался внутри. Двенадцать половинок одного и того же эспера или тридцать его отрубленных кистей в корзине — много ли это? «Даже больше, чем ты можешь себе представить», — ответило воображение. — Я знаю, — улыбнулся Юкичи ещё более устало, — но жить, а тем более поднимать руку на кого-то, от этого не легче, понимаете? «Я не хотел, чтобы ты мучился, как я», — перевёл сам себе якудза, похолодев: в человеке напротив годами шла безмолвная внутренняя борьба, а он, всевидящий и всезнающий босс мафии, не замечал даже намёка на неё. — До конца далеко, Фукудзава-доно. Дос-кун — редкостная тварь. Он не успокоится, пока кто-нибудь не упокоит его с миром. Поверьте, мы успеем потанцевать напоследок, — постарался встряхнуть соседа Огай, протянул руку для дружеского удара в плечо, но вздрогнул, когда горячие губы задели тыльную сторону ладони, и снова, и снова, и снова. — Я хотел бы не верить себе, Мори-сэнсэй, но самый корректный ответ: «Если». «Если», — тихо закончил Серебряный Волк. — Интуиция, Юкичи-доно? — прошептал якудза, почти ничего не слыша от грохота крови в ушах. Под крышей старой усадьбы не было ни души, кроме них, и оттого только тяжелее оказался ответный кивок и пронизывающий взгляд потемневших глаз главы Агентства, оторвавшегося от пальцев то ли соперника, то ли друга, то ли ещё весть кого. — Именно.