***
Большой ошибкой было поднять трубку и ляпнуть слишком бодрое «Алло», но ещё больше́й — кажется, — сбросить, услышав чересчур подозрительное «Это, я короче насчёт того, что было произошло у нас с Раном на хате». А произошло нечто до крайности возмутительное, и Коко отчасти жаль, что память его никогда не подводит. Вибрация долбит руку не хуже капель дождя, рикошетящих от скрытых за шторами стёкол — непогода усиливается. И невезение Коко под стать ей — тоже всё никак не заканчивается. Судя по всему, стихийное бедствие приняло локальный характер и перенеслось в его комнату, где пост принял беснующийся мобильный. За что, вашу мать, и почему — на экране по-прежнему светится глумливое «Говнюк Риндо», а Коконой, как подобает любому приличному человеку, знакомому с нормами этикета, то и дело цокает языком, буравит взглядом яркий дисплей и поочерёдно трёт мокреющие ладони о пижамные штаны. Череда звонков то обрывается, то заходит на новый круг — пальцы подрагивают, скользят по корпусу телефона, сжимают крепче. Не потому, что он нервничает — выкрутится уж как-нибудь, наверное, все шансы есть, — он просто злится. Очень злится — после десяти вечера тиранить людей как минимум некультурно. Особенно некультурно, если ты — Риндо Хайтани, и набираешь не своему самодовольному братцу, а товарищу по банде, с которым просто засосался по-пьяни. Ладно, не совсем «просто засосался». И всё же это не очень-то веский повод для того, чтобы доставать Хаджиме посреди ночи, верно? Прежде всего, стоило бы врубить автономный режим и кинуть мобильный под подушку, однако Коконой не предпринимает ровным счётом ничего, чтобы от него отвалили. В этом и заключается вся суть его элементарной стратегии, и пока что план работает в нужную сторону — вскоре придурок-Риндо должен подумать, что Коко отрубился, а затем перестать названивать. Но это не точно. Совсем не точно. Потому что Риндо Хайтани — ходячий, блять, катаклизм. Несносный надоедливый засранец или, если хотите, живое воплощение вселенского заговора. Двадцать лет человеку, а он по-прежнему пакости вытворяет, как младшеклассник. Взять последний пример — кто из взрослых и маломальски адекватных людей будет ломать сигареты, отбирать зажигалку и пытаться подпалить Коко волосы? Или же ловить в коридорах штаб-квартиры, отрывать от пола и таскать у себя на плече, как полотенце? И как с ним ни бейся — всё без толку. Привязался же, бестолочь. Он в принципе неугомонный. И в драках, и — в особенности, — на тусовках с дурацкой электронной музыкой, которую якобы сам сочинил — а может и вправду сам, у него же в гостиной стоял пульт. Или эквалайзер. Или как там его? Неважно. А, ещё Риндо в последнее время стал с завидной регулярностью докапываться Хаджиме с вот этими странными «Хочешь, я тебя научу треугольник из гарда делать?». Говорил, на мне попробуй; говорил, я не против, и бить в ответку не буду, не бойся. Услышав категоричный отказ, кривовато ухмылялся, разворачивался на пятках и в абсолютном молчании уходил, запихнув руки в карманы, а Коконой только недоумённо смотрел ему вслед, пытаясь прикинуть, в какой момент его посчитали настолько тупым — хоть стой, хоть падай, хоть передумывай и с разбегу зажимай его светлую голову своими бёдрами, ведь Хаджиме уже давно изучил терминологию джиу-джитсу. Ничего такого — ему просто было крайне важно знать, с чем сталкивается. Точнее, с кем. Едва закрыв уведомление о двадцать восьмом по счёту пропущенном вызове, он сразу же бросается читать продолжение театра абсурда в СМС, отвечать на которые считает недопустимым — много чести будет этому вашему Риндо. Но любопытно же, страсть как любопытно, что он ещё способен натворить. Пробежавшись по строчкам с кучей ошибок в духе «Влзмт тркбкк» и непонятных «Пду», Коконой раздражённо выдыхает и трёт переносицу, мысленно вынося младшему Хайтани вердикт. Разумеется, неутешительный — «малыш» Риндо ужрался. В хлам. Ну и пусть, ну и пожалуйста, ну и тусуйся со своими друзьями. Над ухом опять коротко вибрирует, и Хаджиме тут же лезет проверять. После знакомого «Жй», которое он видел уже раза четыре, внезапно прилетает «Ч рколр лоса». Тонкие брови изгибаются всё сильнее, пока Коко раз за разом перечитывает и расшифровает. Смысл доходит резко, молниеносно — приехал. Внутри всё замирает и дыхание перехватывает отчего-то — Хаджиме не успевает остановить себя в тот момент, когда его тело подбрасывает с постели и несёт в коридор за зонтом. На периферии раздаётся протяжный писк. От двери, наверное — Риндо тут же вытягивается по линеечке, проезжается подошвами по мокрому асфальту, пытаясь поставить ноги на ширину плеч, чтобы со стороны казалось, будто и не пьян он вовсе. Будто не обрывал чужой мобильный, пока ехал в такси, будто и не глушил весь вечер ничем не разбавленный вискарь, параллельно жалуясь какому-то мутному чуваку в баре, какой он несдержанный придурок. Будто он не втрескался по самые гланды. Ага. Крупные капли стучат по носу и впитываются в изрядно потяжелевший капюшон — приятно, протрезвляет даже. Ветер приклеивает мокрые пряди ко лбу — Риндо, знаете ли, на них как-то совсем до лампочки. Единственное, что сейчас волнует, так это осознание того, что спьяну всё ощущается гораздо острее — обонятельные рецепторы забивает резкий запах выхлопных газов и вонь собственной толстовки, случайно облитой виски. От такого душка к горлу подступает едкая, горько-кислая хрень. О-ого. Блять, нет, не сейчас. Набрав полные лёгкие воздуха — это должно помочь — младший Хайтани задерживает дыхание и щурится, вглядываясь в знакомую — или всё-таки нет? — фигуру. Вместо тёмных завитков кудрей, тряпья от кутюр, и бледной, почти фарфоровой кожи, помутневшие зрачки выхватывают из темноты кривое белёсое пятно, подсвеченное фонарём. Линзы должны быть на месте, так какого чёрта? — Коконой? А в ответ тишина. Ладно, хорошо, раз гора не идёт к Риндо, то Риндо сам подойдёт и поймает. Набравшись сил, он делает шаг вперёд. Отшатывается на два назад, чертыхаясь — штормить начинает всё больше, точка опоры теряется — младший Хайтани и так вертится, и сяк, и за перила хватается, чтобы не грохнуться, потому что за спиной, в крепко-накрепко сжатом кулаке — пакет, а в пакете — коробка с сюрпризом. Или приманкой. Не, первое как-то приятнее звучит. — …Э-э-э, Коко, — язык, сука, абсолютно не слушается, и на выходе получается какой-то звериный клич, хотя рассудок у Риндо по-человечески наитрезвейший, иначе бы не припёрся. Давящее на виски молчание разбавляет шум дождя, отдалённый вой сирены и нарастающий гул в барабанных перепонках, но никак не знакомый, по умолчанию соблазнительно-раздражающий голос. Точно ли Хаджиме стоит поодаль на бордюре? Или над Риндо забавляется белая горячка, посылая ему ёкаев и прочую дичь? Впрочем, он не так уж и много выпил. Вроде. И если это всё-таки Коко, то почему молчит, а? Совсем обалдел? Издевается? — …Сид-и-и юда, — младший Хайтани умом понимает, что игра слов нелепая; что она полностью дискредитирует его, собравшегося с силами и готового к серьёзному для него разговору, но блять. — Блять, — вторят его мыслям впереди раздражённо, злобно — ох, да, давай, плюйся ядом, за каждое слово потом расплатишься своей задницей. Следом слышится ещё куча витиеватых формулировок из сплошного мата, отчего Риндо невольно растекается в улыбке — ёкаи с такой интонацией не разговаривают и на проблемы так явно не нарываются. Спустя мгновение воздух наконец приносит знакомые нотки крепких сигарет — невыносимо хочется уткнуться в живой источник носом и вдохнуть, да так, чтобы голова закружилась, пусть пассивное курение и несёт огромный вред для спортсмена. — Идиот или да? — будто в подтверждение устало раздаётся над головой. А где приставка «мой»? А как же их поцелуи и совместный сон после той пьянки? Ладно. — …Иди-от, — частично соглашаясь, медленно кивает Риндо. Покачивается, совершает замысловатый пируэт и, осев на мокрые перила задницей, принимается разглядывать обретшее чёткие контуры лицо. Пришёл, сволочь. И чего не отвечал тогда? — А то я не вижу, но спасибо за откровенность, — в привычной манере язвит Коконой. Что-то тёплое неожиданно касается лба, сдвигает налипшие прядки в сторону. Младший Хайтани с оторопью косится, под крепкими мышцами взволнованно ухает — пальцы? Да ладно? — Ты зачем припёрся? — продолжает Хаджиме, стягивая с светлой макушки капюшон. Риндо было собирается перехватить чужое запястье, чтобы остановить — непогода и всё такое, — но понимает, что его уже давно укрыли зонтом, под которым ливень не так уж и страшен. Хотя, ему железобетонно поебать на ливень — Коко вышел, Коко вредничает, Коко трогает его волосы, и тут уже на всё поебать. — Поговорить, — собравшись с мыслями, сообщает младший Хайтани. Поднимает пакет на уровень своего лица, легконько встряхивает, чтобы красоту не испортить. — А это — презент. — Набухать меня решил? — в голосе Хаджиме отчётливо сквозят недоверчивые нотки. Он скептически осматривает подарок, не торопясь спросить, что именно внутри, вздыхает: — Я не собираюсь ужираться, как ты. Риндо, между прочим, чуть обидно — его заочно нарекли алкашом. Одаривший его почётным звание Хаджиме не в курсе, что младший Хайтани и пить бы не стал сегодня, не решись признаться. — Не бухло, честно, — надув губы, бормочет он, осторожно и с долей разочарования опускает кулак вниз — зря выбирал целых полчаса, что ли? — Это так. Просто так. — Информативно, — задумчиво причмокнув, цедит Коконой. — И что мне с тобой делать? Риндо равнодушно пожимает плечами, дескать, что хочешь, то и делай, потому что не сбежишь никуда — всё равно в штабе Канто встретимся. Что до содержимого пакета — его он и сам съесть может, если вдруг не понадобится, да и чего добру пропадать? — Я с тебя каждый раз всё больше хуею. Да Риндо и сам от себя, если честно… Внезапно что-то тёплое ложится на щёку, вытирает чем-то мягким, дурманяще отдающим табаком и кофе — Риндо мгновенно млеет, неосознанно ластится, вытягивая шею. Касания едва ощутимы, и вроде ему ещё рановато показывать свой собственнический характер, но Коко сегодня невыносим. Невыносим своими неопределенными вздохами, своими пальцами, приходящимися от скул к подбородку — младший Хайтани за себя не ручается, если они таки доберутся до шеи. Может, он и даёт слабину, может, он и компрометирует себя, но всё же опускает веки, сдерживая непонятный звук, рвущийся из горла. Неожиданно получает лёгкий щелбан по носу и подскакивает на месте. Недолго музыка играла, называется. — Эй, за что? — Риндо злится всего секунду, после — грозно сводит брови к переносице и тыкает Коко в ответку. Всего лишь в бедро, и не так жёстко, чтобы больно или хотя бы неприятно, зато достаточно сильно для того, чтобы почувствовать сквозь смешные пижамные штаны, какие упругие у Хаджиме мышцы. — За всё хорошее, кретин. Ты ж насквозь весь, — тот, кажется, тоже заметно смягчается, одновременно умудряясь сохранить прежнее недовольство. — И вообще, ты время видел? — Видел, и что? — говорить с напускным равнодушием, будто он на диване валяется, а не сидит жопой на холодном металле под дождём — определённо талант, и Риндо его наделила сама матушка-природа. — И то, дебил, — передразнивает Коконой. Открывает было рот, планируя сказать какую-нибудь очевидную гадость — младший Хайтани осоловело пялится на бледные губы, и не без сожаления думает, что у Коко поганый язык, очень поганый. И что разговаривать ему не идёт, а вот стонать — очень даже. Он слышал всего ничего, и всё же… Хаджиме тем временем осматривается по сторонам, словно переживает, что их увидят — да смысл переживать, если младший Хайтани по головам недовольных вприпрыжку пробежаться готов, только пальцем покажи, — наклоняется чуть ниже, сталкиваясь своими вязкими чернильными радужками с подёрнутыми алкоголем лиловыми. — Не боишься, что тут оставлю? — его прокуренное дыхание оседает где-то на щеке, мягкие чёрные кудри приятно щекочут кожу. Риндо так-то вообще отбитый наглухо, его ничем не испугаешь — кроме невыспавшегося старшего брата, — тем более, что… — Я не отпущу, — заканчивая мысль вслух, безобидно парирует он. Тихо так парирует, но уверенно, словно говорить громче в эти минуты как-то неправильно. Клонит голову набок, зарывается в шелковистые волосы, вбирая в себя запах знакомых сигарет, презрительно фыркает и снова принюхивается: — Курить бросай, пепелка, иначе заставлю пачку сразу скурить, — хрипловато предупреждает он, цепляя чужие пряди губами. — Ого, как ты ровно заговорил, — сверкает угольными радужками Хаджиме. Взмахивает смольными волосами — не нравится, значит не трогай, — складывает губы в трубочку, и с неприкрытой усмешкой дует Риндо в лицо. Остатки дыма оседают на коже, дают в голову, раздражая не меньше, чем мокрая ткань, прилипшая к спине, и всё же грозди волнительных мурашек от загривка к копчику свидетельствуют о том, что младший Хайтани не особо-то против подобного обмена воздухом. — Я пять минут назад курил, неужели так хорошо чувствуется? Восхитительная мразь, Господи. — Очень. Я бы тебе даже рот заткнул, — неловко брякает Риндо, и резко цепляет непослушными пальцами бритый затылок, по-хозяйски притягивая Коко к себе — хочется попробовать ещё, собрать смолы языком, подкрепить слова действиями. Ему было мало в прошлый раз, поэтому и пришёл, но как-то это неправильно — думает младший Хайтани, осекаясь в последний момент. Вместо поцелуя, от одной лишь мысли о котором внизу живота мгновенно вскипело и томительно заныло, он быстро мажет губами по бархатистой щеке, срывается ниже и бодает лбом худое плечо Хаджиме, прикусывая верхнюю чуть ли не до крови. Момент удачно проёбан. — Я уже говорил, что ты меня жутко бесишь? — умиротворённо шепчет Коконой, не торопясь отстраняться. — Значит, всё взаимно, — недвусмысленно бормочет Риндо, нерасторопно перебирая попавшиеся под руку пышные кудри. Старается не двигаться лишний раз — раз у них всё взаимно… И да, боже — тонкие пальцы ответно ложатся на макушку, придавливают немного, будто предлагают навалиться всем весом. Так и спровоцировать на новые свершения недолго, и младшему Хайтани по барабану на то, что рискует доиграться с лобзаниями на улице и заболеть. Он обхватывает узкую спину с одной руки чуть ли не полностью, тащит к себе, заставляя Хаджиме распрямиться во весь рост и встать между его бёдер. Зажимает чужие ляжки своими, тычется носом в толстовку, замирает, осторожно прощупывая позвонки сквозь плотную ткань — теперь Риндо чувствует кончиками пальцев все его беззащитные места. И с лёгкостью сломает, если захочет — иногда ему и вправду хотелось вывернуть руки Коко до хруста, связать, прижать собой к постели или дивану, и медленно-медленно мучить, толкаясь глубже. А той ночью он едва ли сдержался, чтобы не… Только к чему это бесполезное дерьмо, когда для реализации садистских замашек есть вариант получше? Например, договориться с Раном и повесить бывшего Хаджиме в петлю на качелях, если тот опять полезет туда, куда уже претендуют другие. — …Пошли ко мне, придурок. Но спать ты будешь под дверью на коврике, усёк? — внезапно отзывается Коконой, скользя мягкими подушечками по крепкой шее — младшего Хайтани пробирает дрожь, способная снести десять дверей к разу и выбить все окна в домах напротив. Он с трудом борется с нарастающим желанием, поднимает голову, оглядывая острые очертания бледного лица — красивый, гад. Особенно тонкая шея, на которой ещё виден след от засоса, что младший Хайтани самолично и поставил — не переборщил, а так, небольшую зарубочку сделал, чтобы никто особо не заглядывался. Вот ведь розовые сопли, ёб вашу… И зря Коконой так выпендривается — младший Хайтани знает его уже лет так семь, и знает достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в том, где ему доведётся ловить вертолёты и бороться с похмельем. В общем, вряд-ли на коврике, и вряд-ли даже в коридоре — у Риндо сучьи манеры и дерзости целый вагон и маленькая тележка, поэтому он резонно недоговаривает о своих намерениях опробовать постель Хаджиме и его самого на выносливость — на тусе же обломилось. По эмоциям не сказать, что он хоть каплю доволен или взволнован, но в клети ребёр стучит всё чаще, в такт подъёму по ступенькам, грохоту створок лифта и тихому дыханию Коко, отчётливо различимому в кромешной тишине — его пальцы быстро набирают код от двери, а стоящему позади Риндо абсолютно плевать, запомнит он цифры или нет, потому что его главный козырь — толкнуть бедром к стене и властно впиться в губы уже на пороге. Ещё бы и сюрприз в коробке не испортить — последнее, о чём успевает подумать младший Хайтани, прежде чем Коконой включает свет, роняет мокрый зонтик на пол и с разворота врезается в губы Риндо своими. Жмурится, впивается холодными пальцами в не менее ледяные щёки младшего Хайтани, и они тут же вспыхивают, как и лавандовые глаза, распахнутые в немом вопросе. Что происходит? Тело двигается инстинктивно и опережает мыслительные процессы — Риндо придавливает Коко ещё плотнее, забирается продрогшей рукой под толстовку, желая согреться. Целует страстно, жадно, стукается зубами о чужие, не собираясь тормозить — пьяному море по колено, а пьяному младшему Хайтани — океан. В ушах звенит, всё вокруг кружится в режиме центрифуги — чёртов виски, всё-таки перепил, — но Коконой слишком живо сопит, царапает шею и вплетает пальцы в мокрые волосы. Оттягивает, путает их, изгибаясь в пояснице навстречу трезвеющему от возбуждения Риндо, которому становится до безобразия жарко в сырой одежде. Ладонь младшего Хайтани хаотично скользит по гладкому животу — тот мелко подрагивает от холода, делится собственным теплом, и Риндо не без удовольствия прощупывает то, что не удалось ранее — оглаживает плавную линию талии, пересчитывает тонкие рёбра, по-собственнически мнёт кожу у тазовых костей — а они, надо признать, у Хаджиме выпирают пиздецки удобно. За такие будет круто хвататься во время секса, оставлять свои отпечатки грубыми от тренировок руками, кусать в пылу страсти — Риндо плавится от собственных фантазий, рвётся к гладкой груди, оглаживает кистью — соски твёрдые, точно бусины. Он порывисто зажимает один, чуть оттягивает, наблюдая за реакцией изящного тела — Хаджиме вздрагивает, выгибается навстречу и коротко стонет, открывая рот шире. Дает облизать шелковистые щёки изнутри, вытягивает свой горячий, скользкий язык, обводит прохладные, отдающие дешёвым вискарём губы, сплетается с языком младшего Хайтани. Да, его обвели вокруг пальца. Нет, не так — его наебали конкретно. И, раз такое дело, ему нужно больше эмоций и громких звуков — Риндо голодно прихватывает губы вновь и вновь, оттягивает нижнюю, бесцеремонно раздвигает ногой стройные ляжки и упирается коленом в пах, не без волнения нащупывая выпирающий бугорок, до которого в прошлый раз не добрался. Доберётся сегодня, да и Коконой, кажется, очень даже «за», потому что его руки прекращают царапать и ложатся на плечи, а ноги и вовсе плотно обнимают бедро Риндо, не давая отстраниться. И младший Хайтани не выдерживает — ещё сильнее наваливается и толкается всем телом, продолжая исступлённо катать сосок Хаджиме между своих огрубелых подушечек. Ловит ушами новый, сладостный стон, ослабляет напор в поцелуях, растягивая ласки — ещё немного, ещё пару таких звуков, и он подхватит Коко на руки и утащит хрен знает куда. Где тут спальня, кстати? — Это… — Коконой резко разрывает поцелуй и откидывается головой на стену. Задирает подбородок, который младший Хайтани тут же недовольно прикусывает и принимается жадно вылизывать, сдвигаясь ниже. Добирается до кадыка, причмокивает, поглядывая на Хаджиме исподлобья — тот опьянённо наблюдает за этой возмутительно эротичной картиной из-под полуприкрытых век, пытаясь восстановить дыхание. Риндо слишком хорош, и Коко немного пугается того, что у него самого сносит крышу. Упирается кулаками в крепкую грудь, а их, вашу мать, уже чересчур заметно трусит от вожделения: — Это ты… Поговорить так решил? — Это — аргумент, — с готовностью усмехается Риндо, и разжимает пальцы, всё это время державшие ручки от несчастного пакета — тот валится куда-то под ноги. Шуршит — младшему Хайтани отлично слышно, как Коконой его отпихивает. В груди на секунду сжимается — кранты всему, на что он потратил последнюю наличку, но ладно, есть кое-что поважнее денег. Соглашаясь с собой, Риндо ловко перехватывает костлявые запястья Коко, сковывает их выверенной хваткой, точно наручниками — даже сквозь одежду чувствуется, какие они нежные, — рывком заводит над чужой головой, припирая к стенке так, что не дёрнуться. — Один из аргументов, точнее, — торопливо добавляет он, прежде чем припасть ртом к прохладной шее. Сначала осторожно целует у ворота — хорошее место, заметное, и эпителий тонкий, — и грубо вбирает в себя бархатистую кожу. Урчит, цепляет зубами, добиваясь громких стонов и железного привкуса в собственном рту, ведь ему нужно оставить как можно больше следов после себя — пусть каждый видит, что тут занято, пусть каждый знает, что очень сильно пожалеет, попробуй засмотреться на Коко. — Бля-я-ять… Ты что творишь? — простонав в голос, всхлипывает Хаджиме, и врезается носом в скулу Риндо. Пытается ухватиться зубами за ухо, чтобы отомстить, однако младший Хайтани становится неожиданно ловким для пьяного — уклоняется, отрывает ладонь от сосков и хватко ловит острый подбородок, полностью отсекая любые шансы на ответное нападение. Здесь решает он, а не Коконой — Риндо нравится доминировать, он приглушённо рычит, снова терзает кожу на шее, которая становится всё горячее и горячее от новых засосов, и Коко настолько приятно, что он готов расплавиться и стечь на пол, позволив взять себя прямо на этом самом ебучем коврике. — А-ах… Говнюк, я же смогу замазать это тоналкой, — скорее из собственной вредности шипит Хаджиме. Снова пытается выбраться из захвата, неопределенно пыхает носом — может и зря он не соглашался на изучение приёмов джиу-джитсу. — Ходи так, — абсолютно бессовестно скалится Риндо, сопит парами спирта в свежие метки, в качестве извинений широко проходится по алым следам гладким языком, зализывая их — у Коко тело током пробивает от пошлых звуков, которые ласкают слух и намертво врезаются в память. — И вообще… Ты же первый начал, — подмечает младший Хайтани, старательно выводя мокрые, прерывистые дорожки в направлении к уху. — Мх… Я на такое не рассчитывал, — бормочет Коконой, незаметно подставляя младшему Хайтани свою шею — целуй ещё, кусай, живого места не оставь. Он, честно говоря, рассчитывал на большее, и мудак Риндо обязан оправдать его ожидания. Хрустит пальцами на затёкших руках, наслаждаясь тем, как цепко держит его Риндо, и как протестующе урчит каждый раз, когда Хаджиме артистично делает вид, что сопротивляется. Кусает губы, незаметно потираясь кое-чем о массивное бедро, и это жутко приятно, хоть и два слоя одежды мешают. В белье мокро, и наверняка не только ему — Коко приподнимает ногу, украдкой прикасаясь к чужому взведённому члену. А он большой, достаточно толстый — Коконой шумно сглатывает слюну, и всё равно дразнится, якобы случайно двигая коленом вверх-вниз. — Хах, и на что же… — заводится Риндо, рвано выдыхая ему в шею, приоткрывает рот, едва касаясь губами кожи, толкается навстречу острому колену Хаджиме. Пропускает короткий стон сквозь зубы, жмурится — голова кружится от переизбытка чувств: — На что же ты рассчитывал? — сипло продолжает он, отодвигает носом серьгу, слабо прихватывает мочку. — На то, что ты умеешь не только лизаться, — откровенно провоцирует Коконой, игриво потираясь щекой о мокрую макушку Риндо. — Или ты все эти годы трахал свою руку? Ему всё равно и на собственные затёкшие руки, и на нездоровый блеск лиловых глаз напротив, в котором искрится что-то страшное, с чем лучше не соревноваться — Коко плевать, Коко тоже отчасти отбитый и даже на грани смерти будет нарываться. — Х-ха, клянусь, я когда-нибудь реально заклею твой рот, — мгновенно раздражаясь, взрыкивает Риндо. Да, он бесится с фраз про секс с рукой, потому что Хаджиме больно бьет по живому и заставляет ревновать ещё безрассуднее, чем прежде. В эти минуты младший Хайтани думает, что точно грохнет этого Инуи Сейшу. Точно, вашу мать. Хотя, скорее всего, позже успокоится — это Ран может убивать, а Риндо так, слегка калечить только — он знает, что сейчас может психануть, поэтому резко отпускает чужие руки и бьет кулаком в стену, чтобы расслабиться. Действенный метод — он выдыхает, жмурится, стараясь справиться с собственным волнением, потому что боится, что сорвётся и натворит хуйни. Чтобы забыться, снова целует Коко. Теперь уже без поблажек — вгрызается в податливый рот, проникает языком жёстче, дотягивается до чужого, цепляет губами, грубовато посасывая, и улавливает непростительно эротичный гортанный звук. — Ты чертовски раздражаешь меня, — отстраняясь всего на мгновение, тараторит Риндо, и снова вяжет опухшие от поцелуев губы своими. Накопленное возбуждение прорывается наружу мелкой дрожью и мурашками вдоль позвоночника, словно из лопаток сейчас прорежутся крылья и одним взмахом разнесут весь коридор в щепки. Младший Хайтани подхватывает Коко под бёдра, сминая округлые ягодицы сквозь одежду, перебирает их пальцами, вслушиваясь в частые постанывания, проскальзывающие между прерывистыми поцелуями, и по короткой рекомендации жестом тащит стройное, до безобразия легкое тело в сторону спальни, даже не разуваясь — нет на это времени, да и младший Хайтани далеко не чистюля. — Свин, — догадливо заключает Коко, повисая на его широких плечах. — Какой уж есть, — негромко усмехается Риндо, увлечённо лаская его шею. Оба валятся на кровать — та жалобно скрипит, пока они спешно стягивая друг с друга одежду. Сейчас никому нет дела до порядка — бросают шмотьё на пол в одну кучу, попеременно подогревая друг друга короткими, чертовски мокрыми поцелуями. Риндо несильно толкает Коко, опрокидывая его на смятое одеяло. Тот фантастически прекрасен в слабых отсветах из коридора, а при ярком свете спальни — ещё краше. У Хаджиме нет рельефного пресса и накаченных рук, зато есть впалый живот, едва проступающие кости и сексуальные изгибы тела — младший Хайтани разрывается на части от возбуждения, сердце подбрасывает к горлу, лоб сверлит колючий взгляд из-под полуопущенных век Коко. Подгоняет будто, будто хочет не меньше — Риндо спешно забирается коленями на постель и нависает над обманчиво хрупким телом. Припадает к худой груди с смазанным поцелуем и снова отстраняется — не налюбовался, — рассматривает стройную фигуру Хаджиме, ласкает её руками, проверяя, насколько всё реально. Нет, он правда волшебен, у Риндо слов нет никаких, только бешеное дребезжание между ребёр и волнительные спазмы чуть ниже и глубже. И придраться ему не к чему, только много-много целовать и до изнеможения трахать, чтобы коленки тряслись — если что, он понесёт на руках, — и голос пропадал после секса. Градины сосков чуть опухшие — младший Хайтани видит на бледной, крайне чувствительной коже плоды своих творений в виде розоватых следов, берётся за упругие бёдра, требовательно притягивая к себе. Содрогается от того, как мягко и аккуратно тонкие пальцы Хаджиме скользят по его рельефной спине, и не может не ответить взаимностью — судорожно гладит торчащие тазовые кости большими пальцами, надавливает, коротко целует тонкие губы — так, чмокает скорее невинно, потому что злоба окончательно сходит на нет. — Вытяни шею, — почти просит он, осторожно поддервая носом подбородок. — Ещё чего захотел? — хмыкает Коконой, но покладисто откидывается щекой на постель, и прячет глаза в своих спутанных кудрях — видно только, как он облизывает истерзанную до красноты нижнюю — да, Риндо неплохо постарался, и будет стараться дальше, и не отпустит никуда, как и сказал, когда они обнимались под зонтом. — Я много чего хочу, — приглушённо бормочет младший Хайтани, пьянеет опять, только уже по-другому — из-за Хаджиме, из-за его обнаженного тела под собой, из-за красивого, взведенного до предела члена, изредка касающегося его собственного, не менее напряжённого и влажного. — Но сейчас очень хочу тебя, — Риндо озвучивает вслух все, что сидит на подкорке и будоражит его при каждой встрече. Ведёт губами нежнее, спускаясь к покрытой испариной груди. — Ты же знаешь, что я не отвалю? — бормочет он, плотно обхватывает ртом сосок. Теребит его языком, шумно всасывает, мурча от наслаждения — а Коконой очень вкусный и здесь, — нерасторопно обводит по ореолу. — Мх… Слишком простые… хотелки, — прерывисто выдыхает Хаджиме, придавливая Риндо к себе за макушку — чтобы ласкался усерднее. Раздвигает ляжки до упора — между ног всё болезненно пульсирует в такт учащённому сердцебиению, и Коко не хочет кончить от одних лишь приставаний. — А я и сам не такой уж сложный, — беззлобно парирует младший Хайтани. Обнимает, водит руками вдоль торса, тешит собственный эгоизм, чувствуя, как кожу Хаджиме обсыпает мурашками — из-за него же всё, именно из-за него, — и сразу же накрывает ртом второй сосок, чтобы не обделять вниманием. Лихорадочно мнёт стройные ноги, щупает рельефные икры, перескакивает выше — ему нравится касаться этого тела, жутко приятно подминать под себя, присваивать себе всеми возможными способами. Щекотно оглаживает острые коленки — Коко всхлипывает, скользит аккуратными ногтями по лопаткам и вдоль позвоночника, обводит по дуге, переходит к татуировкам на груди, зачарованно поглядывая на иссиня-черное крыло бабочки, вбитое под кожу чернилами. Затуманенные лиловые радужки почти незаметны из-за расширенных зрачков, но они всё равно затягивают Хаджиме так, что он забывает, как дышать и ругаться, а Риндо с жадностью подмечает каждое действие, каждый взгляд, на ходу учится понимать, как лучше сделать, чтобы им обоим было хорошо. — А-ах… Блять, у тебя тату такие красивые, — выгибаясь дугой, против воли лепечет Хаджиме. Его прохладные пальцы всё чертят и чертят извилистые линии по шероховатой от тату коже, спускаясь вдоль кубиков пресса, и младший Хайтани, исступлённо ласкающий его, чувствует дрожь. Не понимает, чью именно, потому что ощущает себя так пугающе восхитительно, точно его на кусочки режет ногтями Коко и собственной кипящей кровью. — Спасибо, конечно, но давай мы… — начинает было он и внезапно осекается, встречась с манящими своей глубиной лисьими глазами — Коконой, кажется, без слов понимает всё. Подготавливать его — бесценно и в то же время катастрофически мучительно. Младший Хайтани осознаёт это сразу, как только Хаджиме изворачивается и становится в красноречивую коленно-локтевую, изящно изгибаясь в талии — ради такого вида на его зад и спину можно и душу дьяволу продать, и десять бывших на качели повесить. Ляжки у него бледные и гладкие, как будто из белого пластилина, и переход к ягодицам ровный, плавный, манящий поскорее ворваться внутрь — младший Хайтани не сдерживается и сильно щипает одну, ловит парочку едких комментариев от Коко, смеётся и по-хозяйски обводит половинку рукой, безмолвно сглаживая недовольства. Оттягивает в сторону то одну, то другую, оглядывая смуглую кожу между — внутри будет очень хорошо, и как бы ему, Риндо Хайтани, с ума не сойти от такого «хорошо». Вместо смазки попадается какое-то странное масло — Хаджиме авторитетно заявляет, что тоже подойдёт, а Риндо изо всех сил не хочет думать, использовалось ли эта штука ранее, но всё равно ревнует Коко. Ревнует шикарные ноги и правильную осанку, и острый взгляд из-за плеча, преисполненный страстью и желанием. И член — красивый, утончённый, удобно ложащийся в руку — младший Хайтани знает, что важно отвлекать от неприятных ощущений. В порно видел, но на практике… На практике отрабатывает сегодня. Надавливает на расслабленные мышцы, вводит первый палец аккуратно, совсем неглубоко — его трясёт всего, колотит так, что сердце из груди хочет выпрыгнуть аж до потолка, и ему панически страшно облажаться, однако Коко лишь пропускает тихий стон, широко открывая рот, и одурманенно смотрит глаза в глаза, безмолвно прося продолжать. Уверенности в своих действиях становится через край, и Риндо проникает до костяшек — внутри у Хаджиме очень мягко, горячо и тесно. Он мелко дрожит, всхлипывает, матерясь сквозь стиснутые челюсти — чудесный гаденыш. Младший Хайтани не может избавиться от мысли, как желает его везде и по-разному, жестковато массирует головку, сочащуюся крупными каплями смазки. Кожа там везде нереально тонкая — под мозолистой ладонью ощущается каждая пульсирующая венка. Крайняя плоть липкая и мокрая от предэкулята — младший Хайтани обхватывает плотнее, вбивается сзади пальцем, скользит по кругу, намереваясь нащупать самое чувствительное место. Краем глаза видит момент, когда Хаджиме очень странно охает — не так, как прежде, а на высоких нотах, — хватается пальцами за края смятого одеяла, и его белёсые склеры, кажется, по-хищному сверкают. Звон в ушах и приоткрытый в экстазе рот Коко красноречиво намекают — нашёл. — Всё в порядке? — азартно спрашивает Риндо, склоняясь к ровной спине, замедляет предварительные ласки и медленно добавляет второй палец, раздвигая скользкие от масла стенки. — А-ах… Догадайся, — сипло тянет Хаджиме, роняет голову на постель, снова охает и нетерпеливо виляет бёдрами, затягивая в себя фаланги младшего Хайтани. А Риндо и не знает, что ответить на такие развратные действия — он полный профан, наверное. Он, наверное, слишком хочет трахнуть Коко и заставить кричать своё имя на всю квартиру — его скручивает изнутри сладкая истома, и меж ребёр так болезненно ноет, что хочется передать Хаджиме, как его душит вид на желанное тело. Не задумываясь, он припадает ртом к худощавой спине, давит в нужное место раз за разом, принимаясь размашисто надрачивать, стекает колючими поцелуями по ложбинке посередине лопаток, снова ставит метки — их уже десятки на этой фарфоровой коже и он ежедневно будет пополнять их свежими. Коконой вскрикивает в одеяло, с дрожью оседает вниз — ноги разъезжаются и не держат. А внутри него становится всё свободнее — на третьем младший Хайтани понимает, что войдёт без проблем. — Расслабься ещё, — шепчет он позвонкам Хаджиме, резко вынимает согретые телом пальцы, щекочет ими талию, блестящую от капель влаги, направляет выгнуться ещё. — Сейчас узнаем, зайдёт ли тебе мой главный аргумент. Хаджиме скулит, хватает одеяло зубами, чувствуя, как его раскрывают сзади. Как щекочет скользкая головка между ягодиц, легко давит на пробу — младший Хайтани напряжённо дышит, шумно облизывается в предвкушении. Нервничает теперь Коконой, потому как прекрасно понимает, что член Риндо, видимо, и вправду является самым увесистым аргументом в их недо-разговоре. Мысли напрочь выбивает из головы после первого толчка — Коко подбрасывает на кровати, он протяжно стонет и неосознанно сжимается, ощущая, как его медленно заполняют изнутри. Вгрызается пальцами в постель почти до треска тканей, трётся о неё лицом, осторожно виляет задницей, привыкая к новым ощущениям, в которых захлебнуться можно за считанные секунды — у Риндо такой большой, горячий, и пульсирует внутри быстро-быстро, будто вот-вот кончит, едва начав толкаться в него. — Достаточно убедительно ведь? — Младший Хайтани не особо-то любезен — по-собственнически мнёт талию, рычит, не давая собраться и прочувствовать всё, постепенно наращивая темп. Проникает глубже, почти до основания, и Коко тут же обнимает его собой, не выпуская назад. Но мудак Риндо действительно может убеждать силовыми методами — его рука, до этого ласкавшая член в такт глубоким, размашистым толчкам, ловит растрёпанные кудри, наматывает на кулак и резко дёргает на себя — Хаджиме подаётся назад, хватает пальцами одеяло, как будто то и вправду может сдержать порывы Риндо. Судорожно глотает воздух, и вместо него выпускает из лёгких протяжный звук — младший Хайтани крайне умело и размеренно двигается, и Коко начинает сомневаться в том, что думал об этом придурке. Горящие угольные радужки закатываются под веки, живот сводит, пальцы на ногах подрагивают — Коконой всхлипывает и охает от наслаждения, заполняет комнату своим севшим голосом на пару с младшим Хайтани, бесстыдно вторящим своему издевательски-жёсткому, но медленному темпу. Ногти Коко крепко впиваются в чужие бедра, оставляют глубокие борозды — Риндо отвечает зубами, смыкающимися на загривке, снова и снова вынуждает несдержанно стонать — резцы сменяются языком, ревностно лижущем алый от засосов эпителий. Лобок младшего Хайтани звонко сталкивается с покрасневшими ягодицами Коко, и последний плавится, не сдерживает слёз, невольно катящихся по пунцовым от возбуждения щекам — окончательно млеет, будто его посредством поцелуев напоили отборным спиртом. — Скажи, тебе же хорошо со мной? — в интонациях Риндо, крепко, но бережно держащего его волосы, чётко прослеживаются замашки собственника. Он толкается ещё, проезжается головкой по простате так, как надо, будто изучил тело Коко за эти полчаса полностью. Изучит ли душу — пока под вопросом, однако одна лишь мысль о предстоящем сводит Хаджиме ума, ведь он в принципе совершенно против, чтобы ему названивали по ночам, ругали за сигареты, угрожали зажигалкой и таскали по штабу на плече — окончательно решив всё для себя, жадно обхватывает растянутыми стенками член Риндо, изгибается, откидываясь ему на плечо, благодарно лижет челюсть — много чести бу… — Х-ха… Я не слышу? — почувствовав власть, снова рычит младший Хайтани. Резко ускоряется, зажимает пряди у корней, цепляет серьгу языком, заставляя Коко скулить от удовольствия. Прижимается всем корпусом к его спине, потирается мокрой от капель пота кожей, и немеющий язык Хаджиме воспроизводит только еле внятное: — Ещё… — Ещё глубже? — вопрошает Риндо, прикасаясь большим пальцем к месту, занятому собой же. — Или ещё больше? — вдавливает его внутрь, тесня разработанные стенки, растягивает мышцы, оттягивая кожу чуть вверх. Коко готов упасть лицом в постель, но вовремя находит точку опоры в виде макушки младшего Хайтани, к которой резко поднимаются руки и ловят обсохшие от дождя пряди: — Если ты будешь меня трахать так, то я… — в приступе горячки шепчет он, чувствуя приближение финала, и прерывается на то, чтобы довести себя — насаживается под нужным углом, подставляется ещё и ещё, и оргазм настолько близко, что… Сладкая нега резко разливается по телу — Коконой не успевает ничего додумать, лишь вздрагивает и замирает, чувствуя, как его с сдавленным рычанием заполняют изнутри, и кончает следом, забрызгивая мутной жидкостью светлое одеяло. Ноги подкашиваются окончательно, словно Коконой десять километров бежал без остановки, и сильная рука, услужливо державшая его за волосы, редко разжимается. Проходится по спине, а после валит на кровать — Риндо придавливает его, тяжело и часто дышит, устало целует, тихонько мурча в ухо. — …Риндо, ты — мудак, — тяжело дыша, выдает Коконой. …Но ожидания оправдал, ладно.***
Хаджиме присаживается на корточки в коридоре, шипит от боли — сзади неприятно тянет, несмотря на то, что в душе он себя тщательно почистил. И крем заживляющий нанёс, и даже почти выспался на непривычно тесной постели — младший Хайтани по ходу привык дрыхнуть в позе звёздочки. Придётся отучать. Из открытых окон веет последними днями августа, кожу неприятно щекочет сквозняк. Коко одёргивает футболку на поясницу, недовольно кряхтит — проветривание было вынужденным, из-за смачного перегара Риндо в спальне. Надо было оставить спать его на коврике — думает Коко, с подозрением рассматривая скомканный целлофан, словно это какая-то инопланетная дребедень. Вздыхает — на мордочке мультяшного кота с гантелькой чётко прослеживается след от подошвы, и за это немножко стыдно, но открыть Хаджиме свой испорченный подарок так и не решается. Лишь берёт за ручки и брезгливо поднимает с пола, собираясь выяснить всё у своего приставучего гостя. С кухни очень вовремя доносятся сонные шаги — Риндо не так давно уполз туда бороться с похмельем и, судя по всему, успешно одержал верх. Наконец, из-за угла выплывает помятое лицо — младший Хайтани сейчас похож на сурка, сон которого потревожили. Впрочем, так оно и было — за стеклопакетами у Хаджиме шумная стройка, работающая всё светлое время суток, и неподготовленному к грохоту отбойных молотков человеку едва ли получится выспаться. — О, вспомнил таки, — усмехается Риндо, опираясь плечом на стену, кивает на пакет. — Мы, кстати, так и не закончили разговор. Например, я не понял, почему ты не брал трубку, но первым набросился на меня в коридоре. Продолжим? Коко враждебно пялится на его рельефное тело, на котором сейчас нет ничего, кроме тапочек не по размеру, и думает, что такому всё нипочём — и пьянки, и секс, и объятия под холодным дождём. Дурак, одним словом. — …Говорить с тобой слишком опасно для моей задницы, да и вообще не твоего ума дело, — горделиво фыркает он, обращаясь к младшему Хайтани. Со скрипом распрямляется во весь рост, морщится — кости ломит после жаркой ночки. — Так и что было в этом пакете? — Моя последняя наличка, — расплывчато сообщает Риндо, отталкивается от стены и подходит ближе. Кладёт ладонь на талию поверх футболки, притягивает Хаджиме к себе, выхватывает у него из пальцев испорченный подарок и раскрывает сам. — Смотри. Коко незаметно наваливается на чужой торс — так просто сквозняк не ощущается, ничего другого, — оценивающие смотрит на содержимое — внутри сплошное неясное месиво. Снова фыркнув, он поворачивается к Риндо, приподнимает бровь, как бы спрашивая «Ты реально тупой или прикидываешься?». — …Пирожные там были, — коротко хохотнув, поясняет младший Хайтани. А вот это обидно — Коко сладкое любит, он вообще любит всё калорийное, сахаристое и жирное. Не дай бог эти вкусняшки были с заварным кремом, он себе этого не простит. — …Какие же это были пирожные? — с долей досады вопрошает Коконой — он уже немного расстроен, но надо же себя добить. — …Низкокалорийные, на казеине и без сахара, — с важным видом подмечает младший Хайтани и указывает на кота на пакете: — Специально в кафе со здоровой едой зашёл. Могу потом отвести, хочешь? Риндо — живое воплощение вселенского заговора, точно. Какие ещё без сахара? Кто такой казеин? Какое здоровое питание? — А что, они в принципе вкусные, если ты на сушке, — со знанием дела добавляет придурок-Риндо. Хаджиме молча пялится в его заспанные лиловые глаза и не знает, плакать или смеяться.