Париж. 13 ноября 1940 года.
Взрыв. Куски покореженного автобуса разлетаются по салону, не давая никому усидеть на месте. Словно неведомой силой, тянущей меня вниз, в ту невыносимую секунду, когда мое тело падает на пол, мое сознание вдруг собирает себя из обломков, образовавшихся от множества других частиц сознания, и я погружаюсь во что-то иное, непостижимое человеческому разуму, всего на мгновение. Мир перед моими глазами вдруг переворачивается, и я, как тряпичная кукла, пытаюсь подняться с пола, в который меня впечатало лицом.Лоуренс?..
Я вдруг осознаю, что совсем не чувствую боли и начинаю разглядывать себя на предмет ран — ничего… Идеально чистая кожа, без всяких ссадин и пятен от сильного удара, только лишь потертый и местами порванный, ранее отглаженный черный юбочный костюм. Но… как же так? Глазами прохожусь по салону автобуса, натыкаясь на изуродованные трупы не повинных журналистов и простых людей, что торопились в очередную гущу событий или в сторону своего спасения. Кто-то на последнем издыхании смотрит в мою сторону, безмолвно требуя помощи чернотой мертвенных глаз, а кто-то смиренно принял свою судьбу, запечатавшись в моей памяти с той же обреченностью в лице, что и я сейчас, в попытках найти свою родственную душу хотя бы живым. Словно отголосками, где-то поблизости раздается тяжелый хрип, и я с мольбой во взгляде двигаюсь в сторону источника. И я вижу. Фрагмент руки в клетчатом костюме виднеется из-за порванного и покрытого алой жидкостью сиденья, еле видно двигаясь. Я почти падаю на колени, оказываясь рядом с содрогающимся телом, обхватывая дрожащими пальцами его леденеющую руку. — Миссис Баркли… — хриплый голос эхом раздается по салону без оконного автобуса, а его владелец чуть ощутимо обхватывает мою ладонь. — Как приятно видеть перед смертью твои точеные черты лица… — Прошу, вставай, мы вызовем помощь и поедем домой, Лоуренс! — я припала к грудной клетке мужчины, положив его к себе на колени. — Почему же ты не хочешь меня слушать, не хочешь подниматься и уходить? — Не трать свои силы, Тео. Я уже не жилец, кхе-кхе… — из груди мужа вырывается страшный кашель, а изо рта стекает тонкая струйка крови. — Мы ведь так много собираемся сделать, Лоуренс! А как же наш репортаж, ты хочешь его бросить? — мой голос переходит в горький и бесстрастный шепот, пока глаза застилают соленые капли слез, машинально стекающие по моим алым щекам. — Почему же ты не слушаешь меня… Серо-голубые глаза с каждой секундой мутнеют все больше и больше, делая взгляд Лоуренса тускнеющим и безжизненным, медленно закрываясь навечно. Не в силах смотреть на умирающего мужа, я опускаю глаза, прижимаясь щекой к его ладони. — Я хочу видеть твою улыбку, Тео, а не горькие слезы… — он вновь кашляет, прижимаясь другой свободной рукой к грудной клетке, откуда стекает темнеющая кровь. — Моя жена не должна выглядеть так, даже в свои худшие минуты жизни. — Почему ты шутишь?.. — Потому что таким ты запомнишь меня. Веселым и даже на последнем вздохе говорящим глупости, — Лоуренс выжимает из себя вымученную улыбку, легким и невесомым движением касаясь моей мокрой от слез щеки. — Ты прекрасна, как и тридцать лет назад. Ни морщинки, ни единого признака старости… Иногда я даже думал, что ты бессмертна. — Сколько бы я ни прожила, моя жизнь не имеет ни капли смысла без тебя в ней. Я не могу дышать без тебя, Лоуренс, не могу перестать думать о тебе даже в твоем присутствии. Я умру с тобой здесь, пускай и не телом, а душой… — Тео, — он слабым кивком показал мне наклониться ниже, оставляя на моем лбу поцелуй, — пообещай мне, что мы с тобой встретимся в следующей жизни. — Но… как? — Встретимся в пасмурный день дождливого ноября, когда тротуары будут залиты водой, а небо с каждым днем станет сереть больше и больше… — Я клянусь тебе, милый. Только говори со мной, прошу… Но Лоуренс не ответил. Я подняла на него раскрасневшиеся от горючих слез глаза, любуясь этим умиротворенным выражением лица в последний раз. Он издал последний вздох, прежде чем погрузиться в царство вечного сна. — Я ненавижу тебя, Джон Робертс! — мой крик пронзил всю округу, заставляя птиц срываться с веток и мчаться прочь.Я умерла с тобой тогда, в автобусе, Лоуренс.
Париж. 11 ноября, 2019 год.
Волоком тащу чемодан с аэропорта к такси, мысленно ругаясь на все вокруг. Пасмурная погода лишь усугубляет мое меланхоличное состояние, рисуя вокруг сюжеты из прошлого, когда я была здесь в последний раз. Водитель приветливо встретил меня, без проблем довозя до окраины Орлеана, где я обосновалась на неделю вперед. Новая годовщина смерти самого близкого для меня человека подкосила меня с новой силой, и каждый год становился тяжелее предыдущего. Уже и невозможно было даже назвать тот период моей жизни, когда все было действительно хорошо, когда я жила и наслаждалась тем, что существую. Говорят, что с бессмертием ты обретаешь безграничную мудрость и познаешь этот мир с новой стороны — это ложь. Буквально на моих глазах умерли Йоке и Фридрих, пораженные отвратительными смертельными болезнями, разрушившими их жизненно важные органы. Единственные люди, оставившие тогда, в Бельгии, огромный след в моей жизни — тоже покинули меня, оставив наедине с душевными терзаниями и ненавистью к себе. И тому самому человеку, благодаря которому я все еще жива. Джон спас меня, но какой ценой? Чего мне стоило оказаться на волоске от смерти однажды, чтобы потом жить вечно? Доктор Робертс действительно был волшебным доктором, спасающим людей от верной гибели и обрекающим их на бесконечные скитания в поисках покоя по миру. Я свой покой так и сумела найти… Что для меня сейчас значит жизнь: наслаждение от прожитых моментов или горькая печаль, полученная в результате моего одиночества? Автомобиль желтого цвета затормозил напротив небольшого земельного участка с деревянным домом, на котором кое-где проглядывалась каменная кладка. Я поблагодарила мужчину за поездку, оставив на чаевые пять евро. Один из плюсов такой жизни — наличие денег, возникающих почти из ниоткуда из-за вечной смены места работы и некоторого заработка в перерывах. Я шумно вздохнула, с тяжестью на сердце подняв глаза на место моего временного проживания. И снова я здесь. Снова одна. Достав из дамской сумочки ключи и протащив чемодан до двери, скрипнув зубами я провернула ключ в замочной скважине. Неприятный скрежет заполнил округу, а дверь кое-как поддалась, впуская меня внутрь. Снова все та же мебель, тот же интерьер и запах. Запах одиночества. Оказавшись в тамбуре, оставила там все свои вещи. Чуть постояв перед зеркалом, разглядывая бывшую Теодору Эйвери, а ныне Эрин Форбс, я прошла в гостиную, где пыль клубами витала в воздухе, заставляя меня мгновенно чихать. — Апхч! — я разразилась громким чихом, отвлекая Лоуренса от прочтения свежей прессы. — Эта аллергия сводит с ума! — Милая, быть может, мы все же сходим к доктору? Конечно, хорошо, что ты так часто убираешься, но подобное перенапряжение и вечная беготня с тряпкой не доведут до хорошего. — Какая уж медицина… — я смахнула с дубового комода очередной слой пыли, вновь чихая. — Я живу с этим уже пятьдесят лет, и ничего! Лоуренс слегка рассмеялся, получив от меня недобрый взгляд. Он поднялся с кресла, приближаясь ко мне ближе и ближе, пока не оказался за моей спиной, перейдя на шёпот: — Ты чересчур гордая, Теодора Анна. Мы покажем тебя доктору завтра же, — мужчина увлек меня в свои объятия, звонко чмокнув в висок. — А для своего возраста ты еще и упрямая. Я чихнула, поднимая в воздух ненавистные частички грязи, оставшиеся здесь с моего последнего приезда. Соседи сторонились меня, не понимая, зачем молодая девушка с такой периодичностью посещает старый дом в забытой деревушке. Большинство этих людей, вероятно, вовсе не помнит меня, а уж тем более моего мужа, жившего здесь почти восемьдесят лет назад. Так даже лучше. Никто не запомнит моё лицо, а на смену этим людям придут новые, для которых моя история будет так же столь неизвестна. Первым делом я принялась за уборку, очищая поверхности мебели от скопившейся залежи пыли и других нечистот. Разобралась в шкафах, собирая в мусорные мешки оставшуюся одежду или аксессуары, завалявшиеся здесь после моего скорого отъезда в Америку. Я с ностальгией прошлась влажной тряпкой по совместным фото, сделанным недалеко от этой деревушки, с улыбкой разглядывая наши счастливые лица. Такой ты была раньше, Тео. А теперь посмотри на себя и скажи: если ли в этих глазах что-то, кроме боли? Не заметив, как время перевалило за полдень, а после и вовсе повечерело, я достала ноутбук, принявшись писать новую статью об инфлюэнсерах Америки, которые набирают популярность среди подрастающего поколения. Я устроилась в очередную газету, но в этот раз в формате онлайн, высылая статьи из дома и приезжая в головной офис раз в месяц для отчетности. Компания людей меня не то чтобы раздражала, нет, напротив — расстраивала. Видя, как они находят друг в друге будущую любовь на грядущие годы, я с тоской смотрела в свое прошлое и на обещание быть в горе и в радости с тем, кого по сей день не могу назвать бывшим. Свернув рабочий процесс и отправив ноутбук в отдельную сумку, я вышла на террасу, вслушиваясь в какофонию вечерней трели птиц и жужжания сверчков. Вся моя нервотрепка и переживания схлынули, как только свежий воздух обдал разгоряченное лицо. Где-то играла еле слышимая музыка, сквозь кроны деревьев пробивался закатный свет, и вся городская суматоха, привезенная сюда с собой, просто испарилась. Я уселась в плетеное кресло-качалку, пылившееся в укромном уголке террасы, и задумчиво уставилась вдаль: на убегающие к горизонту поля и пустые улочки небольшой деревеньки. — Ты не мерзнешь? — голос Лоуренса вывел меня из размышлений, заставляя обернуться на дверной проем. Его кудри слегка раскачивал ветер, а лицо было безмятежно-спокойным. — Нет. Я ждала, пока ты закончишь работу над статьей, — я похлопала по креслу рядом, призывая его посидеть со мной. — Сегодня такой необычный закат… Мужчина мягко приземлился рядом со мной, накидывая на нас обоих теплый плед. — В этом году холодная осень, на улицу не выйдешь в чем-то легком, — рука мужа поглаживала тыльную сторону моей ладони, а голова опустилась на мое плечо, пока он тихо посапывал. — Не говори, что был одним из тех, кто выходил в чем-то легком, Лоуренс. — С чего ты взяла? — он почти подскочил, обращая удивлённый взгляд на меня. — Ты ведь сопишь громче, чем в паровоз уголь засыпают! — я засмеялась, когда мужчина решил укутать нас в плед с головой, не оставляя возможности даже дышать. — Вы доигрались, Теодора Баркли, и заслужили наказание в виде крепких объятий и поцелуя любимого мужа! Иллюзия моего разума испарилась, оставляя за собой горькое послевкусие. Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох, медленно поднимаясь с кресла. Сердце все еще замирало в груди, болью отзываясь по всему телу. Я огляделась вокруг, словно надеялась, что откуда-нибудь с соседнего двора или поворота выйдет Лоуренс, живой и с такой лучезарной улыбкой, но никого не увидела. Лишь солнце, опускающееся все ниже за горизонт, напомнило мне о том, что это невозможно. Я поднялась по лестнице в спальню, отпирая разваливающуюся деревянную дверь. Помещение встретило меня все той же пылью и липкой прохладой, окутывающей меня с ног до головы. Леденящая душу тишина в комнате давила и казалась еще более глубокой, чем на первом этаже, а скрипучие половицы пугали и заставляли чувствовать себя неуютно. Сейчас я особенно остро ощутила, что кроме меня в этом доме из воспоминаний живет только эхо моего прошлого — оно гулко громыхает в темных закоулках моей памяти, вырисовывая в моем воображении картины прошедших лет. Достав из чемодана заранее завернутые в постельное белье подушку и одеяло, я развернула их на кровати, готовясь ко сну. Попыталась включить ночник на прикроватной тумбе, который, к моему огромному удивлению, работал. Комната перестала быть такой жуткой, как только лучи света стали проникать в ее сумрак. Постепенно успокоившись и убрав в шкаф одежду, я с наслаждением вытянулась на кровати, уставшая после долгого перелета. Конечно, желания спать не было от слова «совсем». Мысли были заняты только этим местом, а напряжение в теле сковывало любые движения. У меня не осталось сил даже на то, чтобы элементарно снять с себя свитер и джинсы, явно не первой свежести после всей волокиты с поездкой. Я прикрыла глаза, отгоняя от себя липкие пережитки прошлого, желая, чтобы скорее наступил новый день. Странное ощущение чужого присутствия заставляло меня ворочаться чуть ли не каждую минуту, но и необычайным образом помогло мне расслабиться. Я не знаю, сколько прошло времени с момента, как я отправилась в царство Морфея, но поспать мне было не суждено — я проснулась от стука в дверь. Настойчивого, громкого, идущего не со стороны террасы, а лестничной клетки, где напротив находилась моя комната. Спросонья протерев глаза, я подумала, что это слуховые галлюцинации, который мне в очередной раз выдвинул разум, но быстро в этом переубедилась, заметив под дверью тень от чьих-то ног. Я почти подскочила с кровати, на цыпочках подбираясь к дверному проему. Схватив с письменного стола первое, что мне попалось — старый магнитофон — вооружившись, я нашла в себе силы прикрикнуть: — Кто вы?! Как вошли сюда? Конечно, ответа не последовало. Зато в это же мгновение я услышала скорее отдаляющиеся шаги, а после и вовсе чей-то бег по лестнице. Держа в руке все тот же предмет обороны, я ринулась вслед за ночным гостем, не зная, на что надеясь. Бежать мне пришлось недолго. Как только я спустилась, увидела раскрытую настежь дверь, колышущуюся из-за ночного ветра. — Упустила, значит… — с досадой прошептала я, выходя на террасу. Не представляю каким образом, но я смогла разглядеть в ночном сумраке лежащий на пороге кудрявый волос шоколадного оттенка. Я моргнула, приложив ко рту ладонь, не веря в такие совпадения. Затем немного поколебалась, отгоняя прочь подобные мысли. Тео, ты же не веришь в реинкарнацию?