Мы встретились в ноябре

      — С добрым утром, любимая, — легкий поцелуй коснулся моего лба, затем щеки и плеча, а непослушные кудри щекотали мою шею.       — Я надеюсь, что так пахнет моим завтраком, милый? — я приоткрыла глаза, в заговорщицкой ухмылке растянув губы. — Доброе утро, мистер Баркли. Оладьи?       — С кленовым сиропом. И все для тебя.       — Я была и не в курсе, что ты такой кулинар. Что ты еще скрываешь от меня?             — Так-так, тебе все сразу рассказать? А я думал, что такие тайны раскрывают перед смертью… — не дав Лоуренсу договорить, я впилась в его губы поцелуем, — Вдруг я шпион?       — Разве что очень плохой.       Разница в часовом поясе между Францией и Америкой сказалась на мне слишком сильно. Проспав дольше, чем до полудня, я проснулась разбитой и словно все такой же уставшей, какой была до сна. Солнечный свет кое-как пробивался сквозь плотные гардины, оставляя на стенах и полу яркие ослепительные пятна. Внезапный и осторожный глухой удар где-то на улице заставил меня вздрогнуть, а в памяти всплыли события прошлой ночи. Кто-то действительно пробрался ко мне в дом, стоял за той самой дверью и так же быстро сбежал, поняв, что я проснулась…       Сегодня тринадцатое число. Тринадцатое ноября. Ровно 79 лет с момента смерти Лоуренса. Его нет уже столько времени, а я все еще здесь — проживаю дни за нас двоих. Я спустилась на кухню и, проверив исправность плиты, решила позавтракать оладьями. Достав из сумки-холодильника необходимые продукты, я занялась процессом готовки. Замесила нужные ингредиенты, тесто сформировала на сковороде ложкой, а затем дождалась, пока оладьи зарумянятся, и разложила в тарелку, полив сверху кленовым сиропом.       Я привыкла есть в одиночестве. Последние лет тридцать в этом стал прослеживаться некий шарм этакой дамы ста тридцати лет, которую не особо тянет со всеми поделиться своим прошлым и скелетами в шкафу. Мне не нужны ни люди, ни разговоры, ни что-либо еще, мешающее тянуть за собой груз собственного проклятья. Я просто существую — и все. Меня не пугают старость, морщины, проблемы со здоровьем и прочие проблемы, которые испытывают медленно умирающие люди. Теодора Эйвери черствая уже сто тридцать лет.       Закончив с трапезой, я вновь вернулась в спальню для переодевания на кладбище. Достала из чемодана аккуратно сложенное черное платье с поясом, обула скромные лакированные туфли на невысоком каблуке, сделала пучок с выбивающимися прядями, натянула темные очки, тщательно закрепив их ободком из черного шелка, и щелкнула зажигалкой, поджигая сигарету. Я никогда доселе не курила, даже не думала об этом, пока нервы совсем не стали сдавать. Едкий дым распространился по комнате, создавая сероватую завесу из табака. Я затянулась несколько раз, глядя на себя в зеркало, провела тыльной стороной ладони по щеке, как бы возвращая себя к жизни. Пора.       Внезапно затянутое густыми и темными тучами небо заставило меня прихватить с собой зонт-трость, который, как я надеялась, спас бы меня от непогоды. Размытые грунтовые дороги, ведущие к выходу из деревни, были совершенно безлюдны; лучи уже блеклого солнца, проходя сквозь разрывы в низких облаках, освещали пустой асфальт и мертвые желтые листья, устилавшие землю под ногами.       Осторожно миновав поворот, я оказалась на перекрестке, где свернула влево, выходя на небольшую площадь перед кладбищем. Я поежилась, искренне ненавидя визиты в это место, еще и пасмурная погода ухудшала и без того подавленное состояние, разделяя всю боль утраты со мной.       Еще пара шагов, и передо мной открылась небольшая деревянная часовня, пустующая не первый десяток лет. Сторожа здесь тоже не было уже довольно давно, никому бы в голову не пришло делать что-то непристойное и предосудительное, нарушая покой погруженных в вечный сон людей. Оказавшись внутри, я приметила алтарь с единственной иконой и грубым распятием из дерева у стены в самом центре часовни. Помолилась про себя, недолго постояв перед постаментом, а после вышла и двинулась к той самой могиле.       Дорога пролегала через десятки таких же могил — покинутых, одиноких и совсем неубранных. Множество захоронений здесь со времен той самой войны, унесшей жизни миллионов людей, боровшихся за свою страну. Единственными гостями кладбища были десятки птиц, изредка журчащие над моей головой, создавая какофонию звуков, разрезающих мертвенную тишину.       Я остановилась напротив высохшего дуба, охраняющего покой некогда моего мужа. Рядом с ним стояла серая гранитная плита с вензелем из нескольких слов: «Здесь захоронен Лоуренс Бенедикт Баркли. Муж. Друг. Журналист».       Я почти припала на колени, оказываясь совсем близко с надгробием, проведя по нему дрожащими пальцами. Старые выцветшие буквы были едва различимы на поклеванном граните, где одно лишь имя заставило меня содрогаться, вызывая почти физическую боль, потаенную в закромах моего сердца.       — Ты так нужен мне, Лоуренс… — аккуратно сложенные гвоздики на сырой земле словно подглядывали за мной, а звонкая тишина могла быть зловещим эхом моего крика, раздавшимся в одночасье. — Почему я здесь без тебя? Почему должна разделять все трудности и радости одна, без твоих теплых рук, ласковой улыбки и глаз, смотрящих на меня с любовью?..       В небе появились первые холодные вспышки молний, освещающих потемневшую от туч землю. В эту же секунду ударил страшный гром, заставивший меня в испуге дернуться от могилы мужа. Погода словно помогала мне избавиться от всех душевных терзаний, вытесняя их разразившейся бурей. Сквозь завывание ветра, долетающее через монотонный шум дождя, я была готова поклясться, что слышала чей-то голос. Такой знакомый, такой дорогой и близкий, что захотелось разреветься и остаться здесь навечно. Но я никак не могла уловить смысла обрывков фраз, не получалось даже разобрать слов.       Я быстро поднялась с сырой земли, пока не смешалась вместе с ней воедино, раскрывая лежащий рядом зонт, прячась под ним от страшного ливня.       — Я так хотела бы остаться здесь навсегда, милый… — слезы на моем лице смешались с бесконечно идущей водой с неба, а я качнулась, еле стоя на ногах. — Пожалуйста, ты обещал мне встречу в ноябре… Вернись ко мне, Лоуренс, прошу!       На негнущихся ногах я поплелась к выходу с кладбища, кое-как разбирая дорогу, поскальзываясь почти каждый раз, когда наступала в лужи. Сквозь дождевую завесу я совсем не заметила, как вышла на совсем другую дорогу — асфальтированную, — судя по всему, бывшую сквером некоторое время назад. Неизвестный путь был намного приятнее размытого грунта, но и вел в другом направлении от дома.       Мне почти не пришлось раздумывать, когда я прошла несколько шагов, а потом сорвалась на бег, разглядев в появившемся из ниоткуда тумане мужской силуэт. Сбросила со ступней туфли, ускоряясь. Что-то необъяснимое во мне твердило, что я обязана оказаться рядом с этим человеком сейчас. И я последовала этим мыслям, почти догнала его, как вдруг остановилась, вновь теряя равновесие.       — Неужели мы снова встретились?..       Каштановые кудри совсем намокли под струями воды, а клетчатый пиджак насквозь промок и почти свисал с мужчины, идущего спереди. Та же походка в привычной расслабленной манере, те же широкие и сильные плечи, различимые только у него… Мужчина, словно почувствовав чье-то присутствие позади, обернулся, одаряя меня взглядом серо-голубых глаз.

Я снова нашла тебя, Лоуренс…