Pollice verso

Мона не знала, сколько неслась так — бездумно, опрометчиво, слепо, пока от усталости не подкосились ноги. Она снова упала. Хриплое, свистящее дыхание. Грудь пылала от жара. Тела она уже не чувствовала. Онемевшая, истерзанная оболочка её мечущейся душонки. Она прислонилась щекой к серому кафелю, давая себе время отдышаться. Затем, продолжая бессознательно сжимать шахматную фигуру, поднялась на руках, села. Огляделась. Место, в котором она очутилась, было похоже на коридор в заброшенной больнице. Облупившуюся желто-серую известку подсвечивала стена из толстых стеклоблоков. Разгадать, что за ними находилось, было невозможно. Мона поежилась от запаха затхлости и спирта. Тишина гудела в ушах. Она обернулась. С неприятным изумлением обнаружила, что идентичный коридор вёл в никуда, будто входа в него никогда и не было. Что ей делать, если некто не поведётся на её манипуляцию? Если не вернёт её обратно? Если она ошиблась в том, что эта вещь для него важна? Она ведь даже не знала, что с ней делать. Он мог без особых усилий вернуть фигуру, но до сих пор этого не сделал. Либо настолько уверен в себе, либо в глупости Моны. Мегистус взглянула на светящийся пурпур и тяжело вздохнула. Усталость обрушилась на неё с новой силой. Всю её ломило и било знобило. Во рту было до стягивающего сухо, пустой желудок жалобно напоминал о себе. Хотелось просто лечь и забыться сном. Почему всё так? Почему в её жизни никогда ничего не шло по плану? Неудачница, посмешище. Может, прекратить эту глупую борьбу и принять уже наконец тот факт, что она отсюда не выберется? Мона не знала сколько времени прошло там, наверху: недели, месяцы, года, десятки лет или целые столетия. Что, если ей уже и некуда возвращаться? Если ей нет места в нормальном новом мире? Софи… эта до смешного наивная девчонка наверняка в спокойствии и старости доживала свой десяток, пока она тут зловонно разлагалась. Мегистус надеялась на это. Надеялась, что она как обычно струсила и не пошла за ней в лес. Ведь настоящей Моне не нужна помощь. Ей всё нипочём. Она любые неприятности встречает с ухмылкой, ничего не боится, всё умеет. Сильная, хитрая, с острым языком и непоколебимой верой себя. Ей ничего не страшно: ни мертвецы, ни пауки, ни кровь, ни зеркальные лабиринты, ни запах больниц, ни папа. Ей никогда не одиноко. Она никогда не жалуется. — Верно… Я — настоящая Мона, а значит — не сдамся. Она медленно встала и, словно в трансе, продолжила идти, несвязно бормоча себе под нос. Вскоре она дошла до тупика. В стене было крохотное окно. Мегистус встала на носки, поморщившись от боли в стопах. Песок забился в порезы, ненадолго притупив чувствительность, но она так долго бегала, что раны снова закровоточили. Она заглянула в стекло пластикового квадрата, но не увидела ничего, кроме своего отражения. Собственное лицо вызывало у неё мурашки. После лабиринта она ещё не скоро с тем же удовольствием будет глядеться в зеркало. Под окном находился железный передаточный лоток. Крышка его с характерным звуком отодвинулась. Внутри лежали три таблетки: две белые средние и одна маленькая. Галоперидол, фенозипам и амитриптилин. Они не были подписаны, но Мона почему-то чётко это знала. Она с сомнением смотрела на препараты. Вдруг крышка закрылась, а когда распахнулась вновь, к ним добавилась записка на потёртом клочке бумаги. «Проглоти нас» Мегистус в гневе хлопнула по ней кулаком, потом ещё и ещё… По коридору разнёсся металлический звон. Она не прекращала, пока ребро ладони не вымазалось в белый порошок. — Не буду! Ничего я не буду глотать! Катитесь к чёрту! Словно её слова были каким-то паролем — с потолка в тот же миг посыпались игральные карты. Они падали тяжело и стремительно. Одна из них пролетела прямо перед её лицом, оставив щекочущее ощущение на щеке. Мона потянулась к коже, чтобы избавиться от него, а когда отняла руку, на кончиках пальцев увидела свежее алое пятно. Под босыми ногами лежал пиковый туз. Она присела, чтобы поднять его, но порезалась об острую грань. Это было лезвие. Карточный дождь разразился настоящим ливнем. Черви, бубны, пики, трефы, короли, дамы и вальты — рассыпались по коридору теперь быстрее, чаще, задевали её, испещряли тонкими красными линиями. Мона прикрыла голову и в панике огляделась. Ей было негде укрыться. Некуда бежать. Всегда появлялся какой-нибудь выход, новый проход, новая дверь, туннель, но теперь не было ничего. Как будто это место насмехалось над ней. Она забилась в угол, поджала колени и закричала. Громко, надрывно. От боли, от досады, от отчаяния, безнадёжности и гнева. Кричала, кричала и кричала… до тех пор, пока не перестала различать свой собственный голос. Лезвия больше не царапали — они грубо вонзались в её руки и ноги. Её тело прокалывалось в одних и тех же местах бесчисленное количество раз. Мона уже не чувствовала новых ранений и не извивалась. Её била крупная дрожь, холодные капли пота стекали по выступившим на висках венам. Каждый вздох отдавался болью в рёбрах. Загремел передаточный лоток, фонтаном выплёвывая горсти таблеток. Как горох они беспрерывно сыпались на кафель. В коридоре стояла какофония из её криков, лязг падающих лезвий, грохота распахивающейся и открывающейся крышки лотка и глухо разлетавшихся тут и там лекарств. Мона думала, что сойдёт с ума. Она с силой зажмурила глаза, стиснув зубы так крепко, что челюсть заныла. Мысли ускользали от неё, но где-то на краю сознания она понимала, что это конец. Может, она уже была сумасшедшей, раз с нетерпением ждала его. Обидно, что она столько кошмаров пережила, чтобы умереть вот так… примитивно. Что-то было не так. Всё было не так, на самом деле. Разве некто не должен был явиться? Он всегда так делал. Озеро, лабиринты, людоеды… Стоило ей наткнуться на какую-нибудь жуть — как он тут же оказывался рядом, напоминая ей, кого действительно нужно бояться. Глупо было ожидать, что он снова протянет ей руку помощи. Тем более, что за это она каждый раз расплачивалась новыми увечьями, нанесёнными той же заботливой рукой. Но он должен был. Это был самый логичный исход событий. Единственная непоколебимая и неизменная реалия в кроличьей норе. Если не ради спасения, то хотя бы чтобы позлорадствовать напоследок и вернуть вещь, которую она продолжала сжимать в одном из кулаков, задранных над головой. Он был в бешенстве от последней выходки. Этот садист ни за что не упустил бы шанс понаблюдать за её страданиями. Внезапно рука Моны со следами гематом после перелома засияла изнутри пурпурным светом. Начиная от сжатого кулака сияние распространялось по её венам, захватывая всю кровь. Коридор озарила яркая вспышка, и на момент все звуки утихли. Исчезли запахи, шум и стена, на которую она опиралась. Мона ощутила прилив энергии. Она нахлынула волной и накрыла так, что стало невозможно дышать. Словно её сердце вот-вот разорвётся на куски — настолько сильно оно билось. Коридор полностью пропал. Яркий больничный свет сменился пещерным полумраком и сыростью. Мегистус повалилась на спину, открывая и закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба. Её руки раскинулись вдоль туловища, пальцами она бессознательно зарылась в землю. Беззвучные стоны рвались из широко распахнутого рта. Она то извивалась, то выгибалась дугой так, что любой наблюдатель подумал бы, что она сломает себе позвоночник. Минуты тянулись в какой-то безумной конвульсии, где её трясло и изнутри рвало на части. Казалось, что проходили часы. Её раны затягивались одна за другой, начиная с ног и заканчивая лицом, а лезвия, застрявшие в конечностях, покидали плоть, словно что-то толкало их наружу. Не оставалось даже шрамов. Признаки пережитых мучений, голода, жажды и недосыпа исчезли, будто их никогда и не было. Только пыль, пот и кровь остались в напоминание о том, что всё это не было дурным сном. Она пролежала на земле ещё долго, почти не дыша и невидящим взглядом сверля воздух над собой. Головокружение, шок и мышечные спазмы медленно отступали, но Мегистус всё ещё подрагивала, как после удара током, не в силах пошевелиться, и всё гадала, не умерла ли. Если бы знала, что ад выглядит так, то грешила бы поменьше. Морщась и держась за голову, Мона села. Зрение понемногу возвращалось, и она смогла смутно различить очертания тёмных каменных стен. Пещера мало чем отличалась от остальных — разве что количеством янтарных камней и ходов. Мегистус хотелось взвыть от осознания, что она до сих пор здесь. Удивительно, но после стольких криков в горле даже не першило. Она чувствовала себя подозрительно сносно. Мона, прислушиваясь к ощущениям, поднесла руки к лицу. Тремор никуда не делся, но на ладонях больше не было ни ссадин, ни порезов, ни струпов. Ногти целы, под короткой пластиной виднелась грязь. Локти стали такими же, как до того как она тысячу раз их сбила, и все синяки пропали. Мегистус взглянула на свои продырявленные испачканные джинсы, по очереди задрала штанины и уставилась на свои ноги так, будто впервые их видела. В голове крутилось множество вопросов, но когда её блуждающий от раздумий взгляд случайно упал на лежащий неподалёку пурпурный предмет, большинство из них мигом отпало. Мегистус потянулась и взяла его, покрутила в пальцах, долго и пристально рассматривая. Она не очень хорошо разбиралась в шахматах, хотя в детстве ей нравилось наблюдать за тем, как играют взрослые люди. Вещь в её руке мало чем напоминала что-то простое и традиционное, но если порассуждать, то это определённо была фигура слона. Не простой слон, а волшебный. Не раздумывая ни секунды, Мона с силой сжала его обеими руками и тихо, будто совершала нечто сакральное, произнесла: — Верни меня. Она даже закрыла глаза в надежде, что это усилит эффект. Но, вопреки желанию, ничего не происходило. Мегистус вздохнула с разочарованием и какой-то злой обречённостью. Пора напомнить себе, что чудес не бывает. Хотя то, что она до сих пор жива и невредима, никак иначе, как чудом, язык назвать не поворачивался. Мона встала, собралась с мыслями и решила вернуться к изначальной цели — поиску выхода. У неё не было никаких чётко обозначенных планов, но чувствовала она себя прекрасно, в сравнении с прошлым, а значит, снова могла бегать от монстров, лазать по узким проходам и скрываться от… в задницу его. Видимо, этот ублюдок в нарекание за воровство решил бросить её умирать. Но не тут-то было. Мегистус критично оглядела пещеру. Туннели были с каждой стороны. Полагаясь на чутьё, она решительно отправилась налево, засунув шахматную фигуру в передний карман. Быть может, ей удастся выйти на свой прошлый маршрут. Пока шла, наклонив голову под низким потолком, она пыталась найти объяснения оставшимся неоднозначным событиям. Это было какое-то испытание? Она его прошла и поэтому получила лечение? Попавшая ей в распоряжение штука вовсе непроста. И, кажется, сама того не осознавая, Мона как-то заставила её работать. Если предположить, что обязательным условием являлась непосредственная близость к собственной кончине, то Мегистус не уверена, что когда-нибудь захочет поэкспериментировать с вызовом магии. Хватит и того, что она уже допускала такой абсурд, как само её существование. Туннель завёл Мону в очередную однотипную пещеру. Она не казалась даже отдалённо похожей на место, где кто-то побывал. Не говоря уже о них с некто. Стоит, скрипя зубами, поблагодарить его за то, что в попытках её изничтожить он устраивал вокруг разгром. Теперь это были единственные ориентиры, на которые она могла опираться, чтобы выбраться. К тому же, Мегистус имела примерное представление о том, что, кроме него, может её поджидать. Набрав в грудь воздуха для успокоения, Мона отправилась дальше. Туннель за туннелем, пещера за пещерой… Ей даже показалось, что в какой-то момент она свернула обратно. Обстановка настолько не отличалась многообразием, что Мегистус взяла в привычку пересчитывать янтарные камни в стенах каждый раз, когда приходила на новое место. Кроме того, за это время она не столкнулась ни с одной опасностью, что только больше усиливало её разрастающееся напряжение от всей ситуации. Мегистус не чувствовала никакой усталости, но решила присесть, чтобы всё обдумать. Так у неё ничего не выйдет. Она только зря потеряет время. Как бы не хотелось это признавать, ей нужен был некто. Он явно был подкован в вопросах планировки норы лучше, чем она. Но даже обретение новой, весьма сомнительной, затеи не решало главной проблемы. Мона заблудилась. Она не имела никакого понятия, как вырваться из порочного круга монотонности, окружавшей её, не говоря уже о том, как найти кого-то. Кого-то, первой мыслью которого при её появлении наверняка будет что-то вроде «засохни и умри». Она потёрла виски, пытаясь сообразить, что ей делать. Как уже было однажды, вдалеке кто-то пронзительно закричал. Мона покривилась. Она уже достаточно давно не слышала ни единого звука, чтобы чей-то визг показался ей надоедливым покушением на мыслительный процесс. Шум становился ближе. Ей показалось, что голос был детским. Он прилип к её совести, но Мегистус хладнокровно держала оборону, не позволяя развиться напрасным метаниям. В самом деле, чем она могла помочь? Стать живым щитом? К тому же, ни добротой в общем, ни любовью к детям — в частности Мона не могла похвалиться. Но, если так подумать, это же какое-никакое разнообразие? И у неё, вроде как, есть непроверенное преимущество… Наплевав на всё, Мегистус побежала на звук. Первым, что она увидела, была маленькая иссиня-чёрная макушка. Ребёнок по росту походил на восьмилетку. Мона остановилась за его спиной, оставаясь им незамеченной. Однако три монстра, стоящие на четвереньках перед ними, быстро её заприметили. Это были не то волки, не то громадные псы. Вид их оставлял желать лучшего. Быстрой смерти, к примеру. Они выглядели, как разлагающиеся трупы, жёлто-зловонные, безо всякого меха. По краям разинутых пастей тёк гной и сукровица. Глаз вовсе не было, но она отчётливо ощущала, какой зверской жаждой крови были наполнены пустые глазницы. Мегистус с трудом поборола желание закрыть нос, чтобы не чувствовать сладковатую густую вонь. И глаза. Но сильнее всего хотелось убраться отсюда поскорее и подальше. У неё колени подгибались от одного их присутствия рядом. Не помня себя, Мона положила руку на плечо мальчика и с силой сжала, чтобы привести его в чувство. Она даже не обратила внимание на то, был ли он ранен, и вместо этого каким только могла твёрдым произнесла: — Беги назад. Быстро. Вероятно, до её появления прохода за их спинами не было, и ребёнок был загнан в угол. Но он шустро всё сообразил — понёсся, как торпеда. Мегистус метнулась следом, едва успев избежать клацнувших у ноги клыков. Они с новым компаньоном ныряли в любой туннель, который показывался на глаза. Монстры не отставали. Никакая магия не сработала, чтобы их спасти. Если бы Мона могла думать в тот момент, она бы корила себя за то, что сунулась во всё это. На что она только рассчитывала? Словно в подтверждение фатальности решения, одна из пастей сомкнулась на её икре. Мегистус едва успела столкнуться с землёй, как её тут же потянуло назад, в окружение зверей. Она видела над собой их морды, мерзкая слюна капала ей на лицо. Мона выставила руку, чтобы, по крайней мере, всего этого не видеть. Они кусали её одновременно и жёстко двигали челюстями, елозя тело по полу, чтобы отодрать плоть. Твари рычали, скалились друг на друга в негласной делёжке за добычу, пока она вопила от боли, мечтая потерять сознание. Это было хуже лезвий. Это было хуже всего. Её поедали заживо, а Мегистус, парализованная ужасом, даже не сопротивлялась. «Ты выбрала отличный путь. Они будут мучительно медленно срывать с тебя мясо кусок за куском, а потом обгладывать кости, пока ты будешь ещё тёплой» Он знал о них. А она, идиотка, думала, что всё это выдумки для запугивания. Нельзя ничего не делать, нельзя позволять себе сдаваться. Некто будет только рад, если это произойдёт. Мегистус не могла доставить ему такое удовольствие. Собрав волю в кулак, Мона с силой толкнула от груди ближайшую пасть. Она уже вся пропиталась собственной кровью. Разве что кишки пока наружу не торчали. Лоскут джинс и мяса потянулись следом за мордой. Мегистус сжала челюсти, подавляя глухой стон. Над ухом прозвучал рокочущий предупреждающий рык. Вспышки боли и гнева накладывались друг на друга. Тупые псы ещё смели демонстрировать недовольство на её попытки выжить? — Прочь от меня! — выплюнула она не своим голосом. С потолка посыпались мелкие камни. Монстры отлетели от неё в разные стороны, сталкиваясь со стенами. Никогда в жизни собачий скулёж не вызвал у неё такое ликование. Пошатываясь, Мегистус медленно встала на ноги. Монстры тоже повскакивали на лапы. Она разъярила их настолько, насколько это вообще было возможно. Самый проворный накинулся сразу же, без промедлений. Мона взглянула на приближающуюся тварь с ненавистью. Казалось, она никого ещё так сильно не ненавидела, как бегущее на неё с перекошенной мордой существо. Скольких людей они здесь измучили? Никто не мог дать им отпор, и они обнаглели настолько, что потеряли инстинкт самосохранения. Мона представила, как эта уродливая пасть разлетается на ошмётки, забрызгивая всё своей поганой гнилью. И она разлетелась. Тело без головы упало прямиком на месиво, которое от неё осталось. Мегистус безумно улыбнулась, преисполненная какой-то непомерной торжественностью. Это хорошо. Это очень хорошо. Оставшиеся монстры неторопливо обходили Мону кругом, не сводя с неё пустых глазниц. Если бы у них был мозг, чтобы что-то осознать, чтобы признать, наконец, в ней угрозу, то они бы убежали. Она не собиралась с ними церемониться. Мона сомкнула пальцы в кулак, рисуя в голове, как сжимает две непослушные псины до размеров атома. И они лопнули на месте, точно шарик, в эту же секунду. На душе стало так легко, как никогда. Мегистус вымученно рассмеялась, упав на колени. Ей было радостно до жути, что всё так сложилось. Ей начало везти. Она теперь могла за себя постоять, а не убегать, как последняя трусиха. К ней вернулась власть над собственной жизнью. Её пьянило от осознания этого непреложного факта. Нет, не только над собственной. Каждая тварь, которая встанет у неё на пути, пожалеет о своём существовании. Зря она так легко обошлась с псами. Мона пыталась себя убедить, что пытки бессознательных монстров не были бы такими весёлыми, как ей того хотелось, но едва ли от этого становилось легче. Ничего, она ещё как следует отыграется на ком-нибудь другом. Её одежда разодрана вконец. Из-за остатков синего топа проглядывали чашки чёрного лифа, одна из штанин теперь была длиной по колено. Кожа уже успела срастись. Оставалось только догадываться по количеству крови, какой ущерб ей был нанесён. За спиной послышалось шорканье. Мегистус повернула шею так, будто в ней не было костей. Палка выпала из рук остолбеневшего ребёнка. — У тебя глаза… фиолетовые, — сказал он ошарашено. Призадумавшись, Мона тихо проронила себе под нос: — Это необычно… — Ты похожа на монстра. Мегистус беззлобно усмехнулась, поднимаясь. Она отряхнула себя ладонями, как будто это могло хоть как-то привести её в божеский вид. Разумеется, всё без толку. Мона раздражённо вздохнула. Мальчик не прекращал ошарашенно её разглядывать. Она решила последовать его примеру, уделив ему внимание. — Да? — непринуждённо начала она, поглядывая на палку у его босых ног. — А ты, значит, прибежал меня спасать. Ребёнок упорно молчал. Она посмотрела ему в лицо, в большие, невинные и такие синие-пресиние глаза. — Кого-то ты мне напоминаешь… Он съёжился под её пристальным оценивающим взглядом. Растерянный образ не вязался с воспоминаниями о неком. В них было много внешнего сходства, как ни посмотри: цвет волос, оттенок кожи, разрез глаз, пусть те и другого цвета. Но стоило ей только вообразить, что он решил поиграть с ней в ролевые игры, как Мона со смешком отбросила эту мысль. Некто — и в амплуа беззащитного, визжащего ребёнка? Он бы не пошёл на подобное унижения просто ради того, чтобы застать её врасплох. Не пошёл бы ведь? Мальчик, казалось, вот-вот расплачется от того, как она на него смотрела. Мегистус продолжала анализировать. Он пришёл за украденным слоном? Какой смысл был так долго ждать? Обнаружил, что она жива, и решил сменить тактику? Нет, в его стиле действовать напрямую. Это просто ребёнок. Немного похожий, но определённо не тот ублюдок. Ко всему прочему, свою короткую роль он уже сыграл — благодаря их встрече в ней пробудились неведомые силы. Порочный круг, не дававший ей идти вперёд, разомкнулся. Пора оставить ненужный груз позади. Мона невозмутимо прошла мимо. С неприятным изумлением услышала шаги позади — ребёнок поплёлся следом. Она повернулась и терпеливо заговорила: — Давай-ка кое-что проясним, малыш: у нас с тобой разные дороги. Брови мальчика испуганно выгнулись. Вероятно, он был в меньшем ужасе, когда она разглядывала его «глазами монстра». Оно и понятно. Даже такое мелкое создание в состоянии определить, что хуже. — Ты хочешь бросить меня здесь одного? — Умница! Всё верно. Мальчик схватил её руку. И хотя он был гораздо чище и опрятнее, чем она, Мегистус брезгливо поморщилась. — Нет! Ты не можешь! — вскрикнул ребёнок, притопнув ногой. — Что за концерт? — Мона насупилась. Её подозрения о том, что это мог быть некто, теперь казались ещё более нелепыми. Да ни за что на свете он бы так себя не повёл. Она попыталась незаметно освободиться от навязчивой хватки, но ребёнок вцепился, как проклятый. — Возьми меня с собой! В попытках вернуть себе самообладание, Мегистус провела ладонью по лбу. Нет, разумеется, она не будет его убивать — слишком мелочно. У неё был необъятный простор фантазий, как можно разубедить его идти за ней, но в них было мало человечного. Не хотелось опускаться до уровня кое-кого. Мальчик, тем временем, всё никак не унимался: — Мне очень страшно. Я хочу домой! — Я тоже хочу домой. Однако я всё еще здесь. Трачу время на выслушивание бесполезного нытья, — прошипела Мона. — Я же умру… И он решил использовать эту неоспоримую истину как последний довод, чтобы взывать её к благоразумию? Мегистус криво усмехнулась, готовясь разбить в пух и прах наивные детские мечты. — Мне плевать. Вместо того, чтобы расстроиться и обидеться, ребёнок разозлился. Тёмные брови сошлись в складке на лбу, когда он посмотрел на неё с презрением. — Нет, ты настоящий монстр. Где-то глубоко её это кольнуло, но внешне Мона оставалась всё такой же невозмутимой. — Почему ты так поступаешь, зная… — Потому что могу, — чуть холоднее, чем стоило, отрезала она. Силой мысли Мегисус заставила пальцы на её руке разомкнуться. Это произвело на него именно тот эффект, который она хотела. Мальчик вначале удивился. Эмоции стремительно менялись на его лице, и вот уже на нём отразилось полное понимание происходящего. — А ты не можешь ничего, — в довершении сказала она. — Я могу создавать места! — внезапно выпалил ребёнок. Теперь уже была очередь Моны удивляться. — Неужели? И как же? — скептически поинтересовалась она, скрестив руки на груди. Мальчик гордо вздёрнул подбородок. — Покажу, если возьмёшь меня с собой. Для детей типична манипулятивность, так что Мегистус не верила ни одному слову. Но толика любопытства всё-таки присутствовала и не давала покоя. Для себя она чётко решила, что избавится от его надоедливой компании в тот же момент, когда раскроется обман. Долго водить её за нос у него всё равно не выйдет. — Так уж и быть.