Я в этом мире главный актëр

      «Каждая вторая бутылка "Деревеньки" — паль. Так что молимся, чтобы нас пронесло, и верим в лучшее»       Не пронесло, Сань. Не пронесло.       Может быть оттого, что Ярослава являлась атеистом (впрочем, на полставочки), а может быть из-за ее кармического долга. Студентка второго курса не понимала, что это за долг такой, кар-ми-че-ский. Но жена в прошлом с угрожающей серьёзностью рассматривала её натальную карту и высказывала, что в жизни придется расплачиваться по счетам.       Видимо, расплатилась. Причем кардинально. "Деревенька", которая оказалась подделкой, в смеси со слабеньким сидром и паршивым глинтвейном отправили её на тот свет.       Только «тот свет» на таковой мало походил.       Вместо ангельского пения она услышала дребезжащий звук чего-то стеклянного, вместо перины облаков был холодный мраморный пол, а стойкий запах алкоголя ну от слова совсем не делал картину краше. Может, ад? Да нет же — где черти с котлами и вилами тогда? Во прикол бы был, попасть в преисподнюю, не веря в её существование…       Усмехнувшись своим мыслям — да ну, подумать о том, что она могла умереть из-за отравления на общажной пьянке было забавно — Ярослава медленно открыла глаза.       Её взгляд тупо застрял на потолке.       Потому что потолок, очевидно, был не её. И это не потолок в комнате Сани. Да и у Дарины блять что-то не наблюдалось ебучей росписи с лозами каких-то цветов и винограда, словно в каком-нибудь выëбистом дворце!…       Из-за слишком резкой попытки подняться заболела голова, да так, что обычный шум в ушах сменился на радиостанцию: «противный непрерывный писк».       Оглушенная, но не сломленная, она не расчитала, и со звонким стуком ударилась затылком о что-то деревянное. Кухонная тумба? Ой, и правда, она.       Ситуация яснее не становилась.       Потирая ушибленную голову, студентка с кислым прищуром осматривала комнату, в углу которой ей посчастливилось рапластаться.       … ну, кухня. Ну, большая. Освещенная каким-то вялым рассветным (или закатным?) солнцем, с множеством столиков, отсутствующей техникой, по типу мультиварок или тех же электрических плит. Что-то между «дорого-богато» и «колхозом».       Первое что пришло на ум — какой-то древненький ресторан с отвратительным ремонтом. Ну серьезно…? Позолота на настенных узорах? Хозяин этой забегаловки, что, в глаза долбился, или он этот… Армянин?       Ребята, мы в Дагестане нахуй...       И тут в голове, со звуком разбитой лампочки, появилась мысль. Одновременно и соблазнительная, и дурная, и больная.       Дрожащая рука — она волновалась, окей? это не признак алкоголизма — потянулась к сотейнику, валяющимся рядом в окружении пустых бутылок и столовых приборов.       «Я просто перечитала фанфиков и сёдзё манхв, я не шизик, это норма-», — оправдывалась перед собой, заглядывая на блестяще-чистую, и оттого зеркальную, поверхность.       Её лицо растянулось в искреннем и чистом человеческом шоке. Впрочем, то, что это лицо принадлежало ей, и именно оно отражалось в сотейнике, студентка поняла не сразу.        Ведь её мозг буквально взорвался.       Глаза были красные — красные, мать вашу!!! — а не зелёные. Волосы? Каре на месте не нашлось; на плечах лежали тёмно-зелёные волосы с редкими колтунами. Губы, нос, брови… разве что, синяки под глазами так и остались при ней.       В этот момент осознания можно было прямо-таки услышать звук включения системы Windows.       «Писос», — мысль была ëмкая, а главное, со всех сторон отражающая её ментальные терзания.       «Ахаха блять, писос», — уже с юморком, ведь ну как не посмеяться с такого? Да здесь даже ржать простительно.       «Еп твою мать, писос», — с внезапным целостным пониманием.       Класс, это точно попаданчество. Замечательно. Блеск. Заебись.       Прочитав больше двадцати тысяч страниц исекая сомнительного качества, она не могла не понять этого. Того, что всё-таки траванулась водярой и весьма бесславно померла. После чего — в непонятно кого — переродилась.       Как говорил один мудрый человек: «Лох это судьба, состояние души и причина смерти…»       Сотейник с плаксивым лязгом стукнулся о пол.       Смех вырвался как-то сам собой. Лёгкий, немного хриповатый. Это смеялся не сумасшедший, а человек, словно услышавший паршивую шутейку; настолько очевидно плохую, что даже смешную. В груди резко кольнуло, и она потерянно закашлялась, но продолжила смеяться.       «Интересно, а у всех так? Чтобы после смерти да в другое тело? Или мне одной фартит?»       Среди истеричного хохота послышался сторонний звук — скрип открывающейся двери.       В дверном проеме показался ребенок.       У Ярославы — или как её теперь звать? — в глазах стояли слезы, смахивать которых даже желания не было. Да и смотреть на того, кто к ней зашел, тоже. Ну не во время, прям совсем! Дайте ей трагично принять свою судьбу, а на это нужно время, между прочим.       Ребенок смотрел на неё с презренной холодностью и чем-то, что присуще только взрослым. — Ничтожество. — Сказал он так, что Ярослава невольно перестала смеяться, вытянувшись напряженной струной. Её смогли и оскорбить, и принизить и отчитать одним словом.       Она плавно обернула взгляд красных глаз на того, кто стоял на входе в комнату.       И это был второй раз за день, когда хотелось смеяться и плакать одновременно. А может быть кричать и убегать. Она, на самом деле, ещё не разобралась до конца.       Уголок губ нервно дëрнулся вверх. — … Лукас..?