The Distance

— Ты выглядишь так мило, хён! Да, конечно. Хосок повторял это раза три в неделю уж точно. Каждому, кому видел. — Спасибо, — вяло отозвался Юнги и не мог не заметить, как улыбка того померкла. Хосок отвернулся и закинул руку на плечо Чимину, привычно щебетавшему ему что-то об их последнем выступлении — в последнее время они ещё больше полюбились публике. Юнги был рад тому, насколько независимы они были: семерых человек, мыслящих в одном направлении, было более, чем достаточно. Пару лет назад их было только трое: он сам, Намджун и Хосок, влившийся в их личную атмосферу так просто, будто они всегда были друзьями. Они писали треки, не всегда классные, очень часто вдохновлённые чужими, но это был обычный, их ожидаемый путь к росту. Потом Хосок притащил откуда-то Чимина с Тэхёном, сказав, что они помогут разнообразить одинаково грубые и яростные тексты чем-то более проникновенным, а Намджун вдруг признался, что давно об этом думал. Новички были похожи на двух напуганных щенков, от страха перед новым крепко вцепившихся в привычных друг друга, но их глаза сияли тем самым, что на языке искусства называется страстью. «Хён, а они ещё и танцевать умеют, — горделиво сказал тогда Хосок. — Одному как-то не очень, а с ними будет клёво, вот увидишь!» Юнги, переглянувшись с Намджуном, поморщился, но закивал — сам он был от хореографии совсем далёк, но, как он осознавал сейчас, отказать горящему таким желанием Хосоку было невозможно. Год назад вдруг появился шестнадцатилетний Чонгук с огромными оленьими глазами. Он прогуливал школу, пил латте, в котором было больше молока, чем кофе, и ничего не знал о рэпе. «И что же ты умеешь?» — грозно спросил Юнги. «Я всему научусь, обещаю!» — пискнул Чонгук и растерялся, когда все остальные заулыбались. Правда, учить его особо не пришлось — он уже неплохо танцевал, а природой ему был дан прекрасный голос. К тому моменту они уже научились вклинивать в выступления не только произвольную хореографию Хосока, Чимина и Тэхёна, но и вокал в песни так, чтобы он звучал к месту, и мягкий тон Чонгука был вполне кстати. Он казался совсем ребёнком на фоне подкачавшегося за это время Намджуна и постоянно подводящего глаза Чимина, но старался изо всех сил — он очень хотел быть на одном уровне со всеми. Сейчас Юнги уже не мог представить их компанию без его смеха и вечного подначивания старших. Они выступали там, где на них готовы были посмотреть — центральные улицы, небольшие мероприятия, крутые клубы. В последних был один огромный минус — разврат и отсутствие строгих правил, а потому приходилось следить за несовершеннолетним Чонгуком и его трезвостью, а еще за тем, чтобы на него не заглядывался кто ни попадя с явно далекоидущими планами в голове. На Чимина вешались в равной степени мужчины и женщины, Тэхён, зная, что может позволить себе почти любого здесь, выбирал вдумчиво и никогда не уходил после их выступления один. Хосок обычно не заходил дальше горячих танцев кожа к коже, хотя порой они случайно ловили его на зажиманиях по темным углам, которые, если честно, в окружении неоновых лучей были не такими уж и темными. Намджун с Юнги только пили, и причем пили то, что уже было знакомо — могли себе позволить. Юнги было уже не подростковые двадцать, Намджуну — девятнадцать, но они всё ещё были явно молоды, чтобы просто вот так отсиживаться, и если Юнги свои поводы для этого прекрасно осознавал, нарочитая сдержанность Намджуна ему долгое время оставалась непонятна. «Не хочешь присоединиться?» — кивнул он как-то раз в сторону остальных. Чимин с Хосоком активно флиртовали с группой молодых девушек, выглядящих увлеченными беседой, а Тэхен, которому было наказано присматривать за Чонгуком, явно увлекся, утянув того в танец и прижав к себе. У Чонгука сверкали алым щеки, ярко даже при клубном освещении, а Тэхен происходящим явно откровенно наслаждался. «Нет», — коротко ответил Намджун, опустив взгляд в свой бокал, и Юнги с удивлением понял, что тот смутился. Ещё через полгода все вдруг прояснилось — однажды на их обычные сборы на съёмной квартирке Хосока (признаться честно, они частенько помогали ему с оплатой, прекрасно входя в положение — ни у кого из них ещё не было собственного дома, но подрабатывал и помогал своей семье каждый, не сразу научившись правильно этими деньгами распоряжаться) Намджун пришёл не один. Тот, кого он крепко держал за руку, представился Сокджином. Выяснилось, что он учился в том же университете, что и Юнги, пусть и на другом факультете. Всё равно было неясно, как Юнги мог его не заметить: Сокджин был необыкновенно красив. Буквально с любой точки зрения. Он был на год старше Юнги, имел прекрасный вкус в одежде и был влюблён в Намджуна настолько же, насколько безумно в него был влюблён сам Намджун. «Я хорошо пою», — честно и спокойно сообщил Сокджин, пока все откровенно пялились, едва ли не разинув рты. Намджун на это никак не среагировал, вероятно, привык, а вот остальным даже по прошествии нескольких месяцев было сложно посмотреть на Сокджина всего секунду и не обернуться за другой. Он вёл себя немного холодно поначалу, очевидно, чувствуя себя не слишком на своем месте. Если Чонгук с Тэхеном легко уходили и во что-то более агрессивное, для Чимина с Сокджином подходили скорее чувственные элементы, и это требовалось учитывать. Треки, которые они исполняли, стало сложнее составлять, но и было это куда интереснее — как им самим, так и людям явно понравился контраст грубых и высоких голосов. Теперь их выступления всегда делились на части — хореография, все еще будучи довольно рандомной, пока что лучше смотрелась с более старыми песнями, но избавляться от нее вовсе не хотелось. Что Хосок, что младшие буквально горели во время исполнения, одного голоса им не хватало, чтобы выплеснуть энергию, поэтому творили они всё, что хотели, до разорванных футболок и даже шутливо-флиртующих прикосновений друг к другу. Что ж, так или иначе, они подпитывались реакцией публики, а реакция поступала незамедлительно. Намджун и Сокджин часто выступали только вдвоем. Это было что-то спокойное, размеренное, подходящее им обоим, и порой казалось даже чем-то интимным, слишком личным. Однажды Юнги наткнулся на несколько толстых тетрадей, сложенных стопочкой прямо на кровати Сокджина около подушки (он жил со старшим братом близко от университета, но тот, уже выпустившись, пропадал на работе, так что никому из них так и не удалось его застать). «Что это?» — полюбопытствовал Юнги. «Это? — Сокджин бросил взгляд туда же и на мгновение закусил губу, сдержав улыбку. — Это песни Намджуна. Для меня. Я имею в виду, они далеко не все для исполнения, только последние, может быть. Ты можешь посмотреть пару штук, если хочешь, только младшим в руки не давай, они ещё дети, вряд ли поймут». Когда Юнги открыл первую по счету тетрадь, он обнаружил дату трехлетней давности и приписку «сегодня я впервые увидел тебя». Очевидно, Намджун уже тогда был уверен, что это надолго. Прочитав всего пару строк, Юнги понял, почему эти песни были не для исполнения — в каждой из них Намджун неявно признавался в чувствах через совершенно потрясающую, ёмкую лирику, не стесняясь того, какие эмоции в нём вызывал Сокджин. Ничего из написанного не было банальным, всюду ощущалась такая бесконечная нежность, что Юнги ощутил неловкость, вторгнувшись в чужое пространство. «Первую Намджун мне подарил, когда мы только начали встречаться, — Сокджин смотрел на тетради так, как будто в них заключалась вся его жизнь. — Мне нравится порой их перечитывать, не только потому, что они о том, что между нами, но и потому что во всём угадывается Намджун. Что бы он ни писал, я ощущаю его присутствие, даже если его нет рядом в эту минуту. Он словно вложил сюда частичку души, понимаешь?» Да, Юнги понимал. Тетради были все в маленьких пометках, и, помимо каких-то исправлений, они представляли собой крошечные послания в будущее, настоящее или прошлое. И в каждом из этих промежутков Намджун видел Сокджина рядом с собой и любил его одинаково сильно. «Ему повезло», — Юнги слегка улыбнулся, возвращая тетрадь. Намджун определенно знал, чем завоевывать, но такой, как Сокджин, вполне мог и не… — Правда? — отозвался последний. — А мне всегда думалось, что повезло именно мне. Хотя я понимаю, о чем ты, мне со стороны тоже кажется, что Хосоку с тобой повезло и… — Что? — Юнги замер, нахмурившись. — Вы ведь вместе, — Сокджин смотрел ему в глаза с легким непониманием. — Это кто такое тебе сказал? — Никто не говорил прямо, просто намекнул, что между вами что-то есть, — Сокджин замялся. — Ну да, конечно. Намджун, — Юнги невесело хмыкнул. Кто ещё это мог быть? — Я и сам вполне вижу, какими глазами ты на Хосока смотришь, да и наверняка не только я, всё же вполне очевидно. — Это всё не так, ладно? То есть… больше не так. Мы уже очень давно не вместе, — Юнги сдался. Он не говорил об этом ни с кем, даже Намджун, будучи свидетелем происходящего, не знал всей картины. — Но ты этого хочешь, — тихо заметил Сокджин. — Какая разница, чего я хочу? Не у всех всё так гладко, как у вас с Намджуном, знаешь ли. — У нас с Намджуном тоже не всё идеально, если что. Ты ведь уже не ребёнок, понимаешь, что чувства — это не решение всех вопросов и трудностей. — Не решение, но повод бороться за то, что вам дорого, — Юнги больше всего на свете хотел сейчас остаться один. Ему было больно. — Брось, Юнги, — Сокджин поморщился, — любовь далеко не всегда что-то решает. — Решает, — отозвался Юнги и вышел из комнаты. Конечно, он не мог винить Сокджина в том, что у него было своё мнение на этот счёт. Мог винить Намджуна за то, что тот делится таким, но не Сокджина. Однако легче от этого не становилось. Казалось, что Юнги вновь вернулся в тот самый дождливый день, когда он вдруг потерял всё, что имело значение. Они с Хосоком сами не заметили, как начали встречаться. В группе их тогда было всего трое, и Намджун постоянно шутил, что он в их очаровательном дуэте лишний, что, конечно, не было правдой, но Хосок всё равно каждый раз слабо краснел при слове «очаровательный». Когда они впервые поцеловались после оглушительно крутого выступления с новым треком, оба взмокшие, немного не в себе от бешеного адреналина, Хосок прошептал Юнги в губы: «Мне кажется, я влюбился в тебя с первого взгляда». А у Юнги сердце готово было выпрыгнуть из груди. Вместе им было хорошо. Казалось, что это то самое, чего ждут всю жизнь, когда и чужая рука в твоей, и долгие разговоры, и секс — всё так, как должно быть. Их отношения не были напоказ, но Хосок никогда не боялся осуждающих взглядов, когда обнимал Юнги посреди оживленной улицы или быстро целовал его в щеки, пока они стояли в затянувшейся очереди в маркете. — Ты вроде в игру порубиться хотел, — бросил Юнги однажды, сидя по-турецки на кровати с блокнотом в руках рядом с развалившимся сбоку Хосоком. — Моя квартира, хочу — играю, хочу — на тебя смотрю, — тот быстро приподнялся, чтобы сжать Юнги со спины в объятиях до полузадушенного ойканья, и плюхнулся обратно. — Обожаю твоё лицо, когда ты пишешь. Ты выглядишь так круто. — Да? — Юнги усмехнулся, а после прикусил конец ручки, бросив на Хосока взгляд из-под ресниц. — А сейчас? Хосок пихнул его в плечо, расплывшись в улыбке. — Сейчас ещё круче. Горячо. — Новый трек будет таким же горячим, — Юнги кивнул на исписанную страницу, — обещаю. — Ты хочешь соблазнить всех, кто тебя услышит? Юнги окинул Хосока взглядом. На нём была рубашка с коротким рукавом, расстегнутая на три пуговицы, ярко-жёлтые шорты до колен и куча каких-то хиппи-браслетов на обоих запястьях. Его мягкие, слегка отросшие волосы были взлохмачены, а кожа красиво сияла под солнечными лучами, проникающими в комнату через стекло. Ему было всего семнадцать лет, и улыбался он так, как улыбаются только в семнадцать, тепло, ярко и всеобъемлюще. Юнги, отложив всё куда-то в сторону (ручка звонко встретилась с полом), наклонился, целуя его в ключицу и поднимаясь выше, запустив ладони под рубашку. — Щекотно! — дёрнулся Хосок, хихикнув, но не отстранился, находя губами чужие и прижимая ближе к себе, зажмурившись. Юнги неторопливо пересел на его бёдра и принялся расстегивать до конца рубашку. — Июль месяц, а на тебе столько одежды, — с шутливым укором шепнул он, — не жарко? — Жарко, — признался Хосок. Его глаза заметно потемнели, когда он провёл руками по бёдрам Юнги, а потом, скользнув пальцами под пояс свободных штанов, не обнаружил ничего, кроме голой кожи. — Ты без белья? — Мне тоже было жарко, — расправившись с рубашкой, Юнги прижался губами к чужой груди, рукой огладив слабо проступающий пресс. Хосок под ним выдохнул на грани стона и закусил губу, когда Юнги начал медленно спускаться ниже, с предвкушением облизнувшись. — Вы хотя бы дверь закрывать можете?! Оба дёрнулись на возмущённый вопль Намджуна, застывшего в дверном проёме с выражением паники на лице. — Вот сам и закрой, — рявкнул Юнги, сверкнув глазами. — Вы обещали мне репетицию сегодня, — страдальчески заметил Намджун. Одна из комнат в и без того небольшой квартире была оборудована под студию, где был тот минимум оборудования, на который они сумели накопить (не без подарочных денег родителей). В то время за их выступления им мало что перепадало, хотя клуб, в который их, на минуточку, пригласили на следующую пятницу, обещал выплатить какую-никакую сумму. Все трое понимали, что нужно выложиться по полной, поэтому претензия Намджуна была вполне понятна. — Прости, — Хосок виновато улыбнулся и сел прямо с Юнги на коленях, обвив руки вокруг его талии. — Мы забыли. — Через пять минут чтобы были готовы, — Намджун прищурился напоследок и показушно хлопнул дверью. — Ты когда-нибудь будешь закрывать на ключ квартиру? — Юнги погладил Хосока по щеке, прежде чем быстро поцеловать и слезть с него. — Это полнейший пиз- — Я устал бегать и открывать вам дверь по очереди, — фыркнул Хосок, застёгивая рубашку. — Из-за твоей лени тебе же не перепал минет, заметь, — Юнги вскинул бровь. — Как минимум перепадет после клуба в пятницу, а может, и не от одного человека, знаешь ли, — как-то равнодушно отозвался Хосок, и Юнги замер. — Что? — он моргнул, понимая, что не ослышался. — Боже, малыш, я же это не серьезно, — Хосок мягко улыбнулся и поднялся на ноги, подходя к Юнги. — Ты чего? — Не шути так, — Юнги обнял его, ощущая нарастающую тревогу. Тогда ещё у неё не было имени, но сейчас он осознавал, что это было началом конца. И теперь эта история на пути к тому, чтобы стать едва ли не достоянием общественности? Как многое вообще Сокджин знал? Юнги едва вышел за дверь, на мгновение зажмурившись от яркого солнца, и тут же врезался в кого-то плечом. — О, куда это ты? Мы же все вместе хотели посидеть, — с недоумением сказал Намджун, попятившись. — Остальные тоже скоро подойдут. — Нет, не сегодня, я хочу побыть один, — пробормотал Юнги. — В чём дело? Вы поругались? — Намджун скрестил руки на груди. Юнги подумал, что, будь оно так, он бы скорее встал на сторону Сокджина. Был ли вообще кто-нибудь когда-нибудь на стороне Юнги? — Оказывается, ты растрепал всё обо мне и Хосоке, — медленно процедил он. — Он имел право знать, он такой же член коллектива, как и… — Как и мы все, верно, но какая к чёрту разница? Чимин, Тэхён и Чонгук вообще ничего об этом не знают, а ты едва ли имеешь полное представление о том, что случилось, и решил поделиться им с Сокджином? Наплел ему бред какой-то, он… — Я сказал ему правду. — Он думал, что мы с Хосоком вместе, Намджун! — Юнги повысил голос, злясь. — И всё из-за того, что ты, ничерта не зная, решил пообсуждать с ним то, что касается исключительно двоих человек, тебе это не кажется ненормальным?! Больше посплетничать не о чем?! — Господи, хён, это всё равно уже в прошлом, какая разница, — Намджун вёл себя так, будто они говорили о погоде. Юнги еле сдержался от того, чтобы не врезать ему по лицу. — Это не в прошлом, — он посмотрел Намджуну в глаза, — для меня. И только попробуй ещё раз заикнуться об этом в разговоре хоть с кем-то. — Вы о чём? — раздалось из-за спины Намджуна. «Да вы издеваетесь», — подумал Юнги, взглянув на подошедшего Хосока. Он был в кожаной куртке, с цепочкой на шее и белых кроссовках, весь из себя расслабленный и крутой, давно, наверное, забывший обо всём том, что случилось два года назад, но больше никогда не улыбавшийся Юнги так, как тогда, когда они валялись на кровати, целовались, и Юнги любил его больше всего, что есть на свете, и… — Круто выглядишь, Джун, — Хосок кивнул на новенький прокол и простое серебряное кольцо в нём. Намджун всегда хотел проколоть уши, но как-то опасался, и вот… Да, он выглядел круто. Но Юнги сейчас было абсолютно наплевать. — Я пойду, — негромко сказал он и отвернулся, чтобы не увидеть той пустоты, которая неизменно появлялась в глазах Хосока при взгляде на него. Наверно, по факту её не было, и Юнги всё выдумал. Для тех, кто не знал Хосока тогда, его лицо всегда сияло положительной аурой и бесконечной внутренней энергией, но Юнги видел его совсем другим. Почему они перестали разговаривать нормально? Фразы, улыбки, жесты были теми же, но каждый раз настолько наигранными, что любое их взаимодействие казалось игрой очень плохих актеров в подвальном театре — натянутым до предела. А ещё Хосок не выделял его среди не то что друзей, а вообще всех людей на свете. У Юнги каждый раз что-то сжималось внутри, когда он называл его милым, но потом Хосок притормаживал около симпатичного кого бы то ни было прямо на улице и говорил то же самое. И к этому невозможно было привыкнуть. Вероятно, это замечал только Намджун, но он то ли не придавал этому значения, то ли считал самим собой разумеющимся. В любом случае, Юнги никогда не рассказывал ему всей правды, а Намджун никогда и не спрашивал, даже несмотря на то, насколько они были близки, а они были, зная друг друга лучше всех остальных. Чимин и Тэхён присоединились к ним за две недели до расставания Хосока с Юнги. На тот момент Юнги не посчитал нужным рассказывать об этих отношениях, не особо доверяя новичкам, а потом всё резко кончилось, и о чём-то говорить было поздно, да и некогда — Юнги собирал себя заново по частичкам и не хотел, чтобы кто-то это заметил. Чонгук… Чонгук был ещё ребенком, что бы кто ни говорил. Да и смотрел он на старших, на него, Юнги, с неприкрытым восхищением в глазах, наверняка видя в нём кого-то крутого, всё в жизни увидевшего и обо всём имеющего твёрдое мнение. Да, Юнги умел произвести такое впечатление (не сказать, что он никогда об этом не жалел). Вероятно, Хосок тоже повёлся на него такого. — Я не осознаю порой, что ты настоящий, — признался он спустя пару месяцев с начала их отношений, когда они сидели на крыше с парой бутылок пива. — Ты слишком… хорош. — Это в чём же? — Юнги спрятал улыбку в чужом плече — ему понравился комплимент. — Я такой же, как вы с Намджуном, мы все похожи. — Нет, у тебя есть то, чего нет вообще ни у кого в мире, понимаешь? — Хосок уставился на него. — Ты потрясающий, я никогда такого не чувствовал. — Перестань, — Юнги закатил глаза, потом сгрёб в кулак футболку Хосока и притянул к себе, чтобы поцеловать. — Это ты из нас самый крутой, всё-то у тебя получается. Что рэп читаешь, что танцуешь так, что… под тебя лечь хочется без промедления. — Тебе под меня? — Хосок усмехнулся. — Ты же так не любишь. — С тобой я на всё готов, — отозвался Юнги. — Правда? — Правда. Я не только о том, кто сверху, я вообще обо всём. Я знаю, мы совсем недолго вместе, но, мне кажется, это чувство никуда не исчезнет. Ты и правда, ну, тот самый. — Что с тобой случилось? — проворковал Хосок, пытаясь заглянуть Юнги в покрасневшее лицо. — Ты редко такое говоришь. «Я влюбляюсь в тебя всё сильнее, как это вообще можно словами выразить?» — подумал Юнги. Поэтому он повернулся, позволяя Хосоку во всех деталях разглядеть свое смущение, и придвинулся ближе. Хосок тут же закинул ноги ему на колени и удовлетворенно улыбнулся, отпив из бутылки. — Вечность бы с тобой так сидел, — заявил он. — Ты милашка. «Скажи мне что-нибудь ещё, скажи что-нибудь более серьёзное», — Юнги надеялся, что его мысли достаточно громкие. — Мне кажется, я тебя люблю, — вдруг сказал Хосок, глядя Юнги в глаза. Ох. Это было не тем, что говорят спустя два месяца отношений, не тем, в чем вообще можно быть уверенным даже после более длительного срока, они ведь знали друг друга совсем не до конца, даже не близко… И всё равно Юнги почувствовал, как всё внутри сжалось. «Может, я слишком мало знаю о любви, чтобы судить о том, рано это или нет?» — предположил он. «Нет, ты просто кретин, — хотелось бы теперь ответить Юнги себе прошлому. — Просто идиот, у которого всё в голове поплыло от чувств». Но сказать это восемнадцатилетнему Юнги было некому. Был только двадцатилетний, исколотый, изломанный изнутри и ненавидящий себя так сильно, как только возможно. И он сейчас сидел у Сокджина в гостиной, не зная, какого чёрта здесь забыл. — Ну? — Сокджин великодушно принёс ему кофе и поставил на столик. Юнги бездумно посмотрел на чашку и решил отступить. — Я лучше пойду, — промямлил он, но не предпринял никаких попыток встать. Сокджин, наверно, предвидел всё на свете, потому что на его лице не отразилось и тени удивления. — Всё, что ты расскажешь, останется в этой комнате, — он сел рядом, откинувшись на спинку. — И между нами. Я знаю, что я первый, с кем ты решил поделиться. — Я больше не уверен в том, что хочу этого, — Юнги ощущал отголоски паники где-то внутри, слишком заметно контрастирующие с умиротворённостью Сокджина. — Хочешь, и уже давно, — последний повёл плечом. — У тебя была масса возможностей передумать, и ты всё равно сидишь сейчас здесь. Послушай, я знаю, я тебе не особо нравлюсь, однако… — Это не так, — Юнги тут же возразил, не ожидав этого. — Может, поначалу, но я и тогда решил довериться выбору Намджуна. И не зря. Сокджин заметно расслабился и слегка улыбнулся. — Что ж, ты мне тоже нравишься, Юнги. Не нравится только то, что ты с собой делаешь. Оно того не стоит. — Стоит, — Юнги опустил голову, — стоит ещё как. Он этого стоит. — Расскажи мне? Сокджин не настаивал, не просил, а лишь доброжелательно и ненавязчиво предлагал. Пожалуй, он определенно знал, как располагать к себе людей, не ударяясь в крайности. Юнги невольно подумал, что он, наверно, никогда не встречал кого-то похожего. — Он привлёк мое внимание сразу же в тот день, когда мы впервые встретились, — начал он, выдохнув. — Тогда мы с Намджуном даже не были уверены, что из нас получится нечто дельное, но Хосок здорово нас к этому подтолкнул. Он верил в то, что всё будет круто, и не позволял нам загоняться в сомнениях. Это в нём было удивительно, то, как сильно он нас поддерживал… в особенности меня. Они с Намджуном уже были знакомы, а вот я для него был закрытой книгой. — Дай угадаю, романтика, притяжение, химия, ваш первый поцелуй и прыжок с головой в отношения? — Всё так, кроме романтики, — Юнги хмыкнул. — Он поцеловал меня после одного из наших весьма удачных выступлений, да так, что голова кругом пошла… Переспали мы буквально через неделю, не то чтобы спонтанно — он позвал меня посидеть только вдвоем, и, знаешь, всё было слишком очевидно. — Более чем, — согласился Сокджин. — Он сказал, что влюбился в меня с первого взгляда, и я, чёрт бы меня побрал, поверил. Ему было семнадцать лет, что могло быть искреннее, чем такое признание? — Много чего, на самом деле. Семнадцать — это уже не тот нежный возраст, когда головы на плечах совсем еще нет. Да и Хосок дураком никогда не был. — Не был, — повторил Юнги. — Но ведь и я тоже им не был. — Ну, знаешь, по молодости любовь приходит и уходит, к этому не стоит относиться так серьёзно, — Сокджин поморщился, и Юнги взглянул на него с недоверием. — Так у тебя с Намджуном тоже несерьёзно? — У меня с Намджуном отношения настолько зрелые, что до них некоторым расти и расти, — беззлобно возразил Сокджин. — Я не могу утверждать, что это на всю жизнь, но расходиться в ближайшем будущем мы точно не планируем. У нас не только любовь, мы работаем над собой. А ты не переводи тему, рассказывай дальше. — Было бы о чем рассказывать, — Юнги скривился, признав про себя, что не может слушать о чужом счастье без низкой, глупой зависти. — Мы встречались около полугода, и мне казалось, что так будет всегда. Я не прислушивался к себе особо, прикидывался, что всё в порядке, что я не чувствую, что между нами что-то не так — мне хотелось быть с ним, и ничего больше не имело значения. Я просто… наслаждался тем, что у нас было. Тем, что у меня был он, его улыбка, тёплые руки, тем, что мы слушали одну и ту же музыку, незаметно касались друг друга, когда работали над треками, сидя вместе с Намджуном около его несчастного ноутбука, который периодически лагал. Мы совсем недавно от него избавились… — А потом? — А потом Хосок избавился от меня, — Юнги хмыкнул. — Я его увидел с какой-то девчонкой. Да, это была моя вина, ведь я заявился без приглашения, чтобы поговорить — он проводил со мной всё меньше времени, смех его стал каким-то неловким, и в глаза он мне смотреть почти перестал. Всё, как в тупых постах подростков, которых «недолюбили», и они пришли пожаловаться на это рандомным людям в интернете, которым наплевать. Мне тоже было наплевать, пока я сам не оказался «недолюбленным». Он никогда не закрывал дверь в квартиру, зная, что кто-то из нас может заявиться — глупая привычка, которая в этот раз его подвела. — Ты поймал их на.? — Сокджин внимательно смотрел на него, почти не моргая. — Они уже закончили к тому моменту. Лежали без клочка одежды на его кровати, курили, смеялись и лениво болтали. Смотрелись хорошо, не спорю, — Юнги закусил щеку изнутри, запнувшись. — Оба меня даже не заметили, я простоял в ступоре в дверях минуту, не меньше. Потом Хосок взял ее за руку и поцеловал в костяшки пальцев… чёрт, я тут же вспомнил, как он делал то же со мной, и будто очнулся. Позвал его по имени, они оба вздрогнули, уставились на меня, как на чужака, вторгнувшегося в их идиллию. Я себя ощущал именно им. Сокджин опустил руку ему на плечо, затем, помедлив, скользнул ладонью ниже и сжал пальцами чужие. Юнги нашёл в себе силы на кивок и уставился перед собой, стараясь глубоко дышать. Казалось смешным, что даже спустя столько времени думать об этом всём было нестерпимо больно. — Потом у нас случился разговор, который всё и разрешил. Я вышел и ждал его на улице, не до конца осознав, что случилось. Потом пошёл этот грёбанный ледяной дождь, и он появился. Одетый не во что попало — явно не спешил, с какой-то жалостью в глазах, которую я не могу забыть. Ничего более отвратительного я ещё не испытывал, как в ту минуту, начиная догадываться, что это всё далеко не досадная ошибка, пусть верить в это и не хотелось. Он сказал, что мы заигрались. Что надо было давно всё это закончить, ещё когда он понял, что я привязываюсь. Я тогда не понял, о чём он, ведь он говорил, что, о боже, любит меня, — Юнги нехорошо улыбнулся, ощутив тошноту. — А он сказал: «Я, наверно, поторопился». И всё. Больше ничего. Не могу сказать, что я поступил по-взрослому, не устроив сцену — мне хотелось, но он сказал, что она ждёт, и развернулся, даже не посмотрев на меня больше ни разу. — Я принесу воды, — тихо сказал Сокджин и отошёл, поняв, что должен дать Юнги минуту побыть одному. А ещё он забрал и унёс на кухню нетронутую с начала разговора чашку кофе. «Нет, это всё-таки Намджуну повезло», — подумал Юнги, быстро вытерев глаза рукавом. — Спасибо, — поблагодарил он, когда Сокджин вернулся, и сделал пару глотков из стакана, тут же поморщившись. — На воду не похоже только. — Я подумал, тебе нужно что-то покрепче, — без улыбки отозвался Сокджин. — И то правда. А в тот день он не пил, разве что выкурил целую пачку сигарет и не появлялся дома весь день и всю ночь. Он уже не помнит, где шатался, но его колени и костяшки к рассвету были разбиты в кровь, а глаза покраснели и опухли от бесконечных слёз. Да, он плакал. Плакал столько, что под конец уже не мог выдавить из себя и звука, а слезы всё ещё продолжали течь по щекам. После этого он пару недель провалялся дома, отказываясь разговаривать с родителями и намеренно пропуская школу. Он почти ничего не ел и плохо спал: его мучали кошмары. Сейчас бы оно так просто ему с рук не сошло — он жил в общежитии, и из университета его бы выперли в два счета. Он и так поступил с трудом — тогда это был последний год старшей школы, времени до экзаменов оставалось все меньше, но Юнги было наплевать. Он вообще перестал замечать всё вокруг. Надо отдать Намджуну должное в очередной раз — он вытянул Юнги из этого болота. Пришёл как-то раз и сказал чересчур по-взрослому для своих лет: «Попробовали, не получилось, ну и что теперь? Перешагни это». На следующий день Юнги осознал до конца: Хосока у него больше не было. Как и не было смысла зарываться глубже в жалость к себе. Поэтому он собрался и попробовал следовать совету Намджуна — вернулся в реальный мир, снова начал разговаривать с людьми, взялся за музыку и даже кое-как за учёбу. Избегать Хосока не получилось — местом их сбора всё ещё служила его квартира, увы. «А как же его девушка? — спросил как-то Юнги, стараясь звучать бесстрастно. — Разве ей с ним не мешает то, что мы постоянно тут околачиваемся?» «Какая девушка?» — Намджун моргнул. Да, никакой девушки больше не было. По крайней мере, Хосок о ней ни разу не заикнулся, и рядом они не появлялись. В первое время казалось, что они просто умело скрываются, но когда Хосок как-то выпроводил их из квартиры, сообщив, что к нему вот-вот кто-то придёт, а в дверях они столкнулись с двухметровым брюнетом, с недоумением окинувшим их взглядом, Юнги понял, что даже не знал её имени. Что ж, так или иначе, её место было теперь занято другим. А место того другого — третьим. Хосок менял любовников довольно часто, явно ничего к тем не испытывая, и однажды в ответ на полусерьёзный укор Намджуна отмахнулся, заявив, что привязанность — это не для него. Слишком муторно. Слишком скучно. Да, Юнги определенно был скучным. — И вот уже два года мы играем в друзей, — продолжил он. — Делаем вид, что всё, как раньше. Я думал, это будет трудно, но, знаешь, остальные вообще ничего не заметили. Чимин с Тэ понятия не имеют, что стали свидетелями того, как мы пытались восстановить общение после разрыва отношений. Намджун им сказал, что я две недели провалялся с какой-то там наивной глупостью типа ангины, и они ни секунды в этом не сомневались, а когда я вернулся, Хосок мне улыбался, а я не мог показать ничего из того, что тогда испытывал. — Юнги, — вдруг прервал его Сокджин и дождался, пока тот посмотрит ему в глаза. — Скажи мне, почему ты держишь всё это в голове ясным до деталей? Почему ты не отпустишь, как предпочёл сделать Хосок? — Ты ведь знаешь, почему. Конечно, Сокджин знал. И всё равно Юнги, наверно, впервые произнёс вслух то, что крутилось у него в голове, пожалуй, слишком долго: — Я его люблю. Двух лет было достаточно, чтобы это понять. И, поверь, я пытался отвлечься на кого-то другого, пытался убедить себя в том, что тоже «поторопился». У меня не получилось. Не получилось «перешагнуть», извини, Намджун. — Ты ведь понимаешь, что он этого не стоит? — Сокджин вдруг слабо погладил его по голове так, будто между ними была разница побольше, чем в один год, и в другой ситуации Юнги бы даже улыбнулся на это. — Стоит. Ты ведь тоже его знаешь, пусть и не так долго, и понимаешь, что он вовсе не плохой человек. Не все люди поступают… хорошо с нами, но это не характеризует их, так ведь? — Не так. Да, нельзя винить его в том, что он ошибся в том, что чувствовал, но во лжи, в лицемерии, в отсутствии хоть какого-то уважения по отношению к тебе — можно. Ты не живая игрушка, Юнги, а он в тебе только её и видел. — Это не так, — Юнги поднялся на ноги и сделал несколько бесцельных шагов туда-сюда. Хотелось повысить голос, да что там, ладно, наорать на Сокджина за то, как он отзывался о Хосоке. — Он не такой. — Именно такой, — отрезал Сокджин, но, поймав взгляд Юнги, смягчился. — Я понимаю, почему ты не хочешь это признавать, но, в конце концов, разве было мало двух лет рядом с ним, чтобы понять, кто он? Он просто относится одинаково ко всему миру, вот и всё… Это очень далеко от даже платонической любви. Возможно, когда-нибудь ему кто-то вскружит голову, и он поймёт, что такое по-настоящему чувствовать, но сейчас для него это лишь пустой звук. Хосок не пытался сделать тебе больно намеренно, но и позаботиться о тебе хоть немного не пожелал. Это не то, что достойно похвалы. Ему слишком всё равно, и этого достаточно. — А что делать мне? — Юнги отвернулся, скрестив руки на груди в защитном жесте: Сокджин говорил правду, слышать которую было невыносимо. — Ты перегоришь, правда. Однажды перегоришь, полюбив кого-то другого или просто поняв, что больше не можешь жить в таком ритме. — Кажется, я всегда в нём жил, — глухо сообщил Юнги. — Просто забыл об этом на время. Возможно, я должен был сразу уйти, чтобы не отравлять своей миной всеобщее существование, но я не нашел в себе на это сил. Вы, музыка, наши выступления — это всё, что у меня есть. За спиной послышался шорох, а потом рука подошедшего Сокджина резко развернула Юнги к себе. — Даже не думай о том, чтобы уйти, — он выглядел раздражённым. — Ты знаешь, как каждый здесь тебя ценит? Намджун о тебе постоянно говорит, ты его больше всех вдохновляешь, Чимин с Тэхёном тебя обожают, про Чонгука я вообще молчу, он на тебя молится. Я тобой дорожу, Юнги. Не смей всё бросать и сбегать из-за того, что какому-то Чон Хосоку нет дела до твоих чувств, это ничего не изменит, слышишь? Мы твои друзья, это для тебя ничего не значит? — Значит, — отозвался Юнги. — Я не уйду. А потом наступил на свою гордость и шагнул, ткнувшись лицом Сокджину в плечо и выдохнув. Ощущение тепла было похоже на ностальгию, но спокойствие, сопровождающее его, казалось новым. Сокджин его крепко обнял и начал бормотать какую-то успокаивающую ерунду, и это отличалось от его привычно сдержанного поведения и одновременно было тем, что мог сделать только он по отношению к близким ему людям. Когда в гостиной вдруг раздался телефонный рингтон (это была минусовка одного из треков, которые Намджун и Сокджин исполняли только вдвоем), Сокджин даже не пошевелился. — Это Намджун? — Юнги шмыгнул носом. — Он, — Сокджин прозвучал недовольно. — Возьмёшь? — Нет, пускай подождет, у меня тут дела поважнее, — заявил он, и Юнги приглушенно хмыкнул. — Не смейся. — Не смеюсь, — он даже не пытался. — Думаешь, мне стоит поговорить с Хосоком? — Нет, — коротко отозвался Сокджин. — Зря потратишь время. А ведь раньше так не было. Ни один из их разговоров «до» нельзя было назвать пустой тратой времени: им было интересно вместе. Они болтали часами напролёт в промежутках между бесконечными обжиманиями, включающими в себя поцелуи, объятия, касания везде, где только возможно, секс, недолгий, но такой, что в глазах темнело. Но и разговаривать, лёжа или сидя рядом, почти вплотную друг к другу, было ничуть не хуже. Они обсуждали всё на свете, делились любимыми вещами, смеялись, боже, сколько же они шутили над какими-то глупостями, мешая безобидное с матом и почти задыхаясь от смеха. Просто рядом друг с другом всё воспринималось в сто раз сильнее, чем без. Они и целовались-то каждый раз, как в последний, забываясь и не слыша ничего вокруг. Юнги хотел отдать Хосоку всего себя и верил, что это взаимно. Наивный идиот. Так или иначе, ещё одному их разговору буквально суждено было случиться спустя пару дней после того, как Сокджин предупредил Юнги, что это будет бесполезно. Юнги и не планировал, правда. Он вообще, если на то пошло, сидел на пустующей детской площадке очень далеко от дома Хосока и опустошал очередную пачку сигарет. Вдруг ему капнуло на кончик носа, на пальцы, на скулу, и постепенно начало покрывать мелкими холодными точками черные джинсы. Опять чёртов дождь. «Будто дожидается, когда я застряну надолго на улице, чтобы начаться», — Юнги чертыхнулся вслух и замер, когда его позвали по имени. — Ты чего тут забыл? — Хосок приземлился рядом легко и беззаботно, вытащив у него из пачки сигарету и тут же протянув руку за зажигалкой. — Дашь? — Бери, что уж, — Юнги отдал ему её, изо всех сил постаравшись не соприкоснуться пальцами. — Не холодно? Ты легко одет, — Хосок закурил и отвёл взгляд, не заметив, как Юнги невольно завис на его простых действиях. Хосоку шёл сигаретный дым и отвлечённо-расслабленный вид, Юнги ничего не мог с собой поделать. Он был совершенно безнадёжно повернут на человеке, который никогда его не любил. — Не холодно, — коротко ответил он и поёжился в противоречие своим словам. — Что ты сказал Сокджину? — неожиданно спросил Хосок. — Он странно на меня смотрит. А, так вот оно что. — Почему ты решил, что причина во мне? — Ну, — Хосок растерянно взглянул на него. — Не знаю. Просто так показалось. Что ж. — Намджун ему рассказал о том, что между нами было. Между мной и тобой. Он понял неправильно. Я объяснил, — Юнги нервно закусил губу. — Что ты ему объяснил? — Что мы не вместе, как он думал. — С чего ему так думать? — Хосок вскинул брови в недоумении. — Понятия не имею, подойди и спроси его самого, — ну да, разумеется, для Хосока сама мысль об этом звучала абсурдно, но ещё абсурднее был тот факт, что Юнги это злило. — Ладно. Раз ты для него это прояснил, значит, всё в норме, — Хосок откинулся назад и прикрыл глаза, затянувшись. — Конечно, это же было бы так ужасно, — Юнги не выдержал, тут же прикусив язык и подавив желание стукнуть самого себя за тупость. — Что было бы ужасно? — Ничего, забудь, — Юнги поднялся на ноги и сделал пару шагов, но был тут же пойман за запястье. — Эй! — Юнги, что было бы ужасно? — Хосок уставился на него, ожидая ответа. Будто этот ответ имел для него значение. Трижды «ха!» — Встречаться со мной, — Юнги сдался. — Ты ведь думал так с самого начала, правда? И всё равно как-то протянул аж полгода, подумать только! — Юнги… — Хосок поднялся на ноги и сделал шаг к нему, протянув руки, и этот когда-то знакомый жест резанул по Юнги так, что он покачнулся. — Что, будешь отрицать? В этом нет никакого смысла. — Юнги, — повторил Хосок и нахмурился, — почему ты вдруг это вспомнил? «Вдруг вспомнил»? Юнги истерически рассмеялся, запрокинув голову назад. Ну конечно, «вдруг». Хосок же не думал об этом ни секунды. — Знаешь, забей. Тебе же наплевать на меня, да что там на меня, на нас всех, не так ли?! — Что ты несёшь? Наплевать на вас?! — Хосок застыл, повысив голос. — Что за бред?! — Бред, значит? Да тебе всё равно на то, есть мы рядом или нет, ты только о себе и волнуешься, а все вокруг для тебя грязь под ногами, я же прав, — Юнги знал, что это не так, видел, что делает больно, и всё равно не мог остановиться, отлично осознавая: Хосоку было наплевать только на него самого. Хосок заморгал, будто переваривая его слова, а потом шагнул ближе: — Ты это из-за нашего расставания? Ты обижен на меня за что-то? Юнги, это же было так давно, я даже не помню… Обижен? На что, на безразличие? На это не обижаются, наверное. Хотя обидно было, особенно на их первое выступление после расставания. В ту ночь всё было круто, они, кажется, запихали всё, что у них было, в этот перфоманс, и людям нравилась та бешеная энергетика, которая лилась со сцены. У Юнги был туман в голове и жуткая заторможенность, которая была прикрыта читкой, доведенной в своей ярости до автоматизма. И не смотреть на Хосока было невозможно. Он постоянно выискивал его среди других все эти несколько часов, пытался себя одергивать и все равно сдавался, цепляясь за него глазами. Это было по-другому, не так, как раньше, когда он не мог перестать пялиться на чужое тело, лицо и думать, до чего ему повезло встречаться с таким потрясающим человеком. Сейчас Юнги просто пытался поймать его взгляд, не понимая, неужели ему одному так тоскливо? Вдруг Хосок, прервавшись, чтобы уступить партию Намджуну, повернулся к Юнги и подмигнул, ухмыльнувшись, игриво так, горячо. Эта ухмылка была самой пустой, самой серой, самой фальшивой на свете для Юнги, застывшего на месте и очнувшегося только тогда, когда всё замечающий Намджун слабо пихнул его в плечо, замаскировав это дружеским жестом. Юнги хотелось свернуться в комок прямо здесь, закрыть уши и глаза и молча попытаться пережить то, как далеко на самом деле теперь был от него Хосок. Но он только крепче вцепился в микрофон и перестал смотреть куда-либо, кроме как на толпу перед собой, сходящую с ума от того, насколько крутым выглядел он, Мин Юнги. Как же все они ошибались… Когда всё закончилось, на них повисли Чимин и Тэхён, умоляющие остаться здесь и потанцевать ещё. Намджун хмуро глянул на Юнги, пока Хосок верещал что-то ему в ухо о том, как классно было бы проторчать здесь до самого рассвета. Откровенно говоря, место, в котором они находились, было весьма небезопасным. Отсутствие охраны означало отсутствие проверки паспортов, возможность любого происшествия вплоть до драки с применением оружия, накачивание наркотой несовершеннолетних и прочие прелести, нагло нарушающие закон. Что тут скажешь, драйва и адреналина хотелось всем, но теперь Юнги, глядя на сохраняющие детскую припухлость и раскрасневшиеся щёки Чимина, на его восторженно блестящие глаза и абсолютно прозрачную майку, явно привлекшую внимание какого-то качка раза в два старше его самого, не сводящего с Чимина глаз, он начинал жалеть, что они вообще сюда поперлись. Он был самым старшим, переложить ответственность было не на кого. Внезапно, приблизившись широким скачком, к нему на спину запрыгнул Тэхён и, почти прижавшись губами к его уху, чтобы перебить грохот музыки, начал совершенно бессовестно ныть, что они впервые в таком клёвом клубе, а Юнги, сволочь такая, даже не даёт им повеселиться. Юнги покачнулся, удержавшись, и вздохнул, поймав сочувствующий взгляд Намджуна. — Хорошо, но не дольше пары часов, — он сдался. — И никакого алкоголя, слышите?! Чёрт с законом, но я не смогу за всеми вами проследить в таком состоянии. И, будьте добры, держите себя в руках, не позволяйте кому-то вас обдурить. — На секс тоже запрет? — Хосок ухмыльнулся, шагнув ближе, и остальные рассмеялись, слабо покраснев. — Какой ты скучный! Юнги было не смешно. «Как будто мой запрет хоть тогда, хоть сейчас тебя бы остановил», — подумал он, закусив губу. Да, вероятно, он просто не умел веселиться, в отличие от Хосока. Гори огнём это веселье. Надо сказать, плохое предчувствие его не обмануло. Они с Намджуном вроде как неплохо проводили время, беседуя с компанией ребят постарше, которые, как выяснилось, регулярно выступали здесь. Они всё уговаривали их выпить вместе, но Юнги было не до того. Да, он видел, как Хосок кружится с какой-то миловидной брюнеткой чуть постарше его, пока та смеётся, сжимает ее бедра и целует в шею, не переставая улыбаться, и от этого хотелось не просто выпить, а шагнуть с самого высокого здания в мире и промучаться только несколько секунд падения, вспоминая чужое лицо. А потом была бы блаженная темнота и никаких больше предательств. Но, увы, Чимин и Тэхён всё ещё существовали в непосредственной близости, неопытные, запинающиеся о собственные ноги и бездумно перемещающиеся по танцполу. Чимин что-то шепнул Тэхёну на ухо, прижавшись совсем близко, и тот закусил губу. Юнги вскинул бровь. На мысли о том, что между этими двумя происходит, времени не нашлось: неожиданно Тэхён, потащив за собой Чимина куда-то в конец, прижал его к стене и поцеловал, зажмурившись и всё ещё покачиваясь под орущий трек. Чимин сориентировался моментально, обняв его за шею и хихикая в чужие губы. Юнги был готов поклясться, что эти двое не сделали ни глотка алкоголя. Парень рядом с ним вдруг присвистнул, посмотрев туда же. — Это ваши друзья? — спросил он, откинувшись назад. — Ты про кого? А, да, это наши… — Намджун запнулся, когда увидел, чем именно занимаются «друзья», и глаза его расширились. — Они горячие, — тот хмыкнул. — Сколько им? Я бы присоединился. — Они младшие из нас, — Юнги тяжело посмотрел на него, стиснув зубы. Ему не понравился огонёк в чужих глазах. — Младшие? А ведут себя так, как будто прямо здесь и сейчас друг друга тра… — Пора их забирать, — Намджун резко поднялся на ноги, напрягшись. — Я поищу Хосока, — отозвался Юнги, тоже вставая и сразу поворачиваясь спиной к тем, кого ошибочно посчитал хорошей компанией. — Юнги, — Намджун поймал его за рукав, стоило ему сделать шаг, и заглянул ему в глаза, — ты уверен? — Да, никаких проблем, — быстро отозвался Юнги и двинулся вглубь клуба. Повертев головой, он понял, что Хосока нигде не видно, и чертыхнулся. В голове пронеслась, наверно, пара десятков вариаций того, что могло случиться, когда они с Намджуном отвлеклись. Его могли напоить, подсыпать что-нибудь, увести куда-то… Да, они были почти одного возраста, но Юнги всегда был приземленнее, осознаннее, хотя теперь ему и хотелось врезать самому себе за то, что упустил Хосока из виду. «Вдруг это был последний раз, когда я его видел?» Бредовая, абсурдная мысль пронеслась в голове и всё равно отозвалась болью в груди до сжатых кулаков и побелевших костяшек. «Я никогда себя не прощу». А потом Юнги завернул за угол и остолбенел. В полумраке коридора, ведущего к туалетам, отчетливо угадывался силуэт Хосока, прислонившегося к стене. Перед ним на коленях стояла девушка, возможно, та же брюнетка, Юнги даже при желании бы не разглядел, недвусмысленно двигающая головой. Хосок, не замечая ничего вокруг, мягко запустил руку ей в волосы, негромко простонав и откинув голову назад. Юнги отступил, заморгав. Было сложно осознать, что уже второй раз за последнее время он видел, как Хосоку было хорошо с кем-то другим. С кем-то, кто был лишь пустым эпизодом в его жизни, кто бы даже имени его не запомнил. А Юнги помнил всё: то, какой температуры кофе Хосоку нравится больше всего, какие у него любимые цитаты из фильмов, какая на вкус его зубная паста и (наизусть) каждый перезвон его смеха. И он знал, что всё это никуда из головы не денется. А Хосок наверняка думал только том, как классно отсасывает ему девчонка около туалета в грязном клубе. У Юнги закружилась голова и заколотилось бешено сердце, когда он попятился и, развернувшись, направился в никуда, подальше от раздирающей его изнутри в клочья картины. Он шёл, не видя ничего перед собой, и резкое столкновение с кем-то не стало сюрпризом. Юнги поднял взгляд и наткнулся на совершенно незнакомое лицо какого-то парня, ошарашенно хлопающего глазами. — Ты в порядке? — мягко спросил он, придержав шатающегося Юнги за плечо. Юнги уставился куда-то в пол, не в состоянии ответить. На парне были какие-то явно дорогие белые кроссовки, увы, сейчас не в самом чистом виде. Юнги вдруг вспомнил, что у них с Хосоком была фотка, где на них были надеты похожие. Парные. И рухнул на колени посреди толпы, даже не заметившей этого. Задрожал всем телом и спрятал лицо в ладонях, не слыша больше ни музыки, ни голосов. Перед глазами стояла пелена. Кто-то дёрнул его за шиворот, вынуждая встать на ноги, и слегка встряхнул. — Юнги! Юнги, ты меня слышишь?! И снова главным героем во всех смыслах оказался Намджун. Юнги разглядел его обеспокоенное лицо, а ещё маячивших за его спиной Чимина с Тэхёном, раскрасневшихся и хмурых. — Что случилось? — уже тише спросил Намджун, наклонившись ближе. — Где Хосок? — Где-то там, — Юнги махнул себе за спину в ошибочном направлении и даже не понял этого. — Он в порядке. Я в порядке. Я пойду домой. — Куда ты один в таком состоянии? Погоди пару минут, пойдём все вместе, ладно? — Намджун. Юнги умолял одними глазами, но остался проигнорированным. Намджун крепко вцепился ему в запястье и потащил куда-то за собой, предварительно рявкнув на младших, чтобы никуда не отходили. Через полминуты из толпы вынырнул Хосок, широко улыбающийся и с расстегнутой пуговицей на джинсах. — Ты явно хорошо время провёл, — заключил Намджун, резковато опустив руку на его плечо. — Пойдём уже, хватит на сегодня. — Ладно, — миролюбиво кивнул счастливый Хосок, а потом перевёл взгляд на Юнги. — У вас что-то произошло? — Ему нехорошо, — быстро ответил Намджун. Юнги не мог вымолвить и слова. Ему было больно до расставания, было больнее после и почти невыносимо весь этот вечер. Как же он устал чувствовать себя плохо… было ли когда-нибудь вообще «хорошо»? Или всё это ничего не значило? Жизнь походила на затянувшийся кошмар, пронизывающий каждую клетку тела и доводящий до истерики сразу после пробуждения. Истерики не было: Юнги некому было разбудить. Поэтому остатки сил сейчас он тратил на то, чтобы стоять на ногах, и кривился от боли, невольно стискивающей горло от кома в нём. Юнги не мог позволить себе заплакать, не здесь, не при других, не при Хосоке, который вдруг стал самым чужим на свете. Он был так близко, что Юнги мог бы прижаться к нему рукой, телом, губами — и одновременно так далеко, что, казалось, каждое из этих прикосновений ощущалось бы пустотой, воздухом, тишиной и ничем. Их больше не было друг у друга. Юнги был нужен Хосок. Хосоку не был нужен Юнги. Что вообще могло быть проще этих двух простых фактов? «Лучше бы меня вообще никогда не существовало в твоей жизни, и тогда тебя бы не было в моей. Лучше бы я никогда не знал, какие на вкус твои губы и какие крепкие твои объятия. Лучше бы я никогда не слышал твоего голоса, когда ты говорил о том, что никогда не встречал никого похожего. Лучше бы ты делал мне больно как угодно, я бы, наверно, всё стерпел, чем так», — Юнги стоял, слыша, как Хосок дразнит Чимина с Тэхёном и заливисто смеётся. Намджун крепко обнял его за плечо и вывел наружу, отпустив. Юнги сделал несколько шагов вперёд и быстро вытер рукавом влажные глаза. Большего он себе позволить не мог. «Лучше бы не было на свете никаких грёбаных чувств. И лучше бы не было меня самого». И эти мысли преследовали его с тех пор постоянно. Деваться было некуда — они всё ещё были в одной компании, и избегать друг друга не представлялось возможным. Правда, Хосок в этом не нуждался: он всё так же улыбался Юнги, закидывал руку ему на плечо и шутил, нетерпеливо заглядывая ему в лицо в ожидании реакции. Со временем у Юнги даже стало получаться улыбаться в ответ и посмеиваться, да так натурально, что никто ничего не подозревал. Единственной проблемой было только то, что он так и не смог заново научиться долго выдерживать зрительный контакт. Это всё ещё ранило. Он знал, что в его глазах всё прекрасно читается, тогда как в глазах Хосока не было и тени этого. Да, снова то самое поверхностное безразличие. Оно преследовало их от начала и до самого конца. — Юнги, — вдруг произнёс Хосок, оказавшийся совсем рядом. — Скажи, что не так? Юнги взглянул на него. Одежда у них обоих была уже насквозь мокрая: дождь усилился. Хосок стоял с недокуренной сигаретой, глядя на него из-под упавшей на глаза влажной чёлки, и хмурился. Он выглядел так красиво. Было смешно осознавать, что даже в разгар их ссоры под холодным ливнем Юнги не мог этого не замечать. Каким же жалким он был. — Я ни на что не обижен, — отозвался он, — уже давно. Это потеряло смысл. В конце концов, какая разница, тебе всегда было всё равно, что я чувствую, и тебе всё равно сейчас. — Мне не всё равно! — Хосок шагнул ещё ближе, почти нависнув над Юнги. — Мы друзья, ты что несёшь?! — Это для тебя мы друзья! — рявкнул Юнги. — Видимо, были даже тогда, когда я часами из твоей постели не вылезал, не так ли?! Только не надо было тогда врать, что ты ко мне что-то другое чувствуешь! — Я не врал, я просто поторопился! Мне было семнадцать лет, как я мог отвечать за чувства, которых прежде не испытывал?! — Не мог, — уже тише согласился Юнги. Его всего колотило от холода и попыток держаться из последних сил. — Зато мог спать за моей спиной с другими, как будто это ерунда. Мог лежать на кровати с непонятно кем и смотреть на неё так, как смотрел неделю назад на меня. Это ведь совсем просто, да? — Я не хотел делать больно, — Хосок закусил губу, поникнув. — Но, Юнги, пойми, ты так легко всё это отпустил, будто оно и вправду ничего не значило, я думал, мы оба… ошиблись. — Ошиблись? Да, пожалуй, это правда. Юнги невесело ухмыльнулся, отступив на пару шагов, и отвернулся, прерывисто вздохнув. Пора было заканчивать этот разговор. Но стоило ему сдвинуться с места, как над головой прогремел гром и сзади сквозь шум дождя послышался сдавленный вздох. Юнги сразу развернулся, встречаясь глазами с Хосоком, в защитном жесте скрестившим руки на груди. — Ты в порядке? — Я просто… — неохотно начал Хосок, отводя взгляд. — Ты боишься грозы, — Юнги ничего не мог с собой поделать, подходя ближе. — Я помню. Давай я вызову тебе такси до дома. — Не надо, отсюда близко до квартиры, я дойду пешком, — Хосок звучал глухо. Враньё чистой воды. — Прекрати. Юнги неуютно повёл плечами от холода, уткнувшись в покрытый каплями экран телефона. Он уже знал, что подхватит простуду, если продолжит здесь стоять, но это не имело никакого значения. Раздался ещё один раскат грома, сильнее, чем предыдущий, и Юнги краем глаза увидел, как Хосок, вздрогнув, неловко шагнул чуть ближе, косясь на него. — Всё в порядке, — бросил он. — Я здесь. — Ты всегда был рядом, когда нужно, — вдруг произнёс Хосок, слабо подняв уголок губ. — И когда не нужно тоже, — не сдержался Юнги. — Был и есть. — Не начинай снова. — Я не начинаю, я вообще никогда ничего не начинал, — Юнги облокотился спиной о какие-то качели с облезшей желтой краской, поскрипывающие при каждом дуновении ветра. Что ж, по уровню прелести они совпадали. — И в отношения эти я тоже ввязался не первым. — Ты так об этом жалеешь, будто они были худшим, что случалось с тобой! — Хосок плюхнулся на сами качели, выбив из них жалобный стон. — Два года мы общались, будто ничего не было, а теперь ты решил обвинить меня в том, что я тебя не… — Не в этом дело! — перебил Юнги. — Ничего не было для тебя, и не «будто», а на самом деле. Ты вообще когда-нибудь… скучал по тому, что у нас было? — А что у нас было? — с недоумением спросил Хосок, запрокинув голову, чтобы встретиться глазами с Юнги. До мерзкого больно. — Много чего, — Юнги хмыкнул, — или только мне так казалось. Я думал, что нас хватит на дольше. — Так бывает, что ничего не складывается, — вздохнул Хосок. — Друзьями нам ведь лучше, согласись. — Друзья тоже не заслуживают лжи. — Я не мог тебе сказать, понимаешь? Не мог. Я боялся… — Задеть мои чувства? — Конечно! — Ты этим всё только ухудшил, разве не ясно?! Тем, с каким безразличием потом ты плюнул мне в лицо этим своим «она ждёт», пока я стоял под дождём, развернулся и ушёл, не удосужившись ничего объяснить! — Что я мог объяснить, Юнги?! Что?! — Ты мог поступить по-человечески, сказав мне в лицо, что хочешь расстаться, а не изменять мне не пойми с кем! — Она мне нравилась! — А мне плевать! — зарычал Юнги, стукнув кулаком по перекладине, отчего та звякнула. — Мне плевать на неё, на всех, кто был у тебя потом, только на тебя плевать не было и на наши отношения, а ты повёл себя, как лицемер! — Лицемер из нас ты, раз два года прикидывался, что у нас всё круто! — Хосок злился, часто моргая из-за дождя, и выглядел так, будто готов был врезать Юнги с минуты на минуту. — Что мне оставалось?! Умолять тебя вернуться?! — Ты мог поговорить со мной! — Это ты должен был со мной поговорить! — Прекрати изображать жертву! Нашёл бы себе кого-нибудь, может, тогда и прекратил бы зацикливаться на том, что произошло чёрт знает когда! — Уж извини, я не могу так разбрасываться людьми, как вещами! — Ты можешь только ныть! — огрызнулся Хосок. «И поэтому ты меня бросил?» — чуть не сказал Юнги. Он снова ощущал это расстояние между ними, сильнее, чем когда-либо, непреодолимое и давящее. Близость была утеряна. — Такси приехало, — тихо произнёс он, заметив остановившуюся на дороге машину. — Иди. — Юнги, прости, — Хосок коснулся его запястья, слабо сжав пальцы. — Я не хотел этого говорить. — Брось, — тело пробило мурашками от простого прикосновения. — Возможно, ты прав, я просто изо дня в день играю жертву. Как в каком-то скучном, сером, как и сам, дешевом фильме. И больше ничего не умею. — Это же не так. — А как ещё? — Юнги убрал руку, уходя от касания, и сделал шаг в сторону. — Меня всегда было недостаточно для всех, и для тебя в том числе. Глупо было претендовать с самого начала. — Не говори так, — Хосок звучал почти отчаянно. — Тебя достаточно. Для всех нас. Для меня. Юнги, ты потрясающий друг, и я… — Я не могу быть с тобой друзьями! — не выдержал Юнги, развернувшись и больше не скрывая всей своей изломанности, проступившей на лице. — Не могу и не буду, и я устал притворяться, что у меня это отлично получается! Я не могу! — Почему?! — Хосок смотрел на него широко раскрытыми глазами, полными сожаления, такого же, как тогда, в день их расставания. Ни к чему не ведущего. Снова прогремел гром, и он дёрнулся, вжавшись спиной в несчастные качели, но не отводя взгляда от Юнги, ожидая ответа. Юнги хотел бы сделать очень многое сейчас. Возможно, уйти, ничего не говоря. Возможно, дёрнуть Хосока за локоть и отвести к такси, водитель которого наверняка уже заждался. Возможно, плюнуть на всё и поцеловать его, чтобы на одно мгновение вновь почувствовать себя счастливым, на пару лет младше, наполненным теплом и уютом, давно исчезнувшим из жизни. Почувствовать, будто бы у них есть бесконечность впереди, созданная для того, чтобы провести её вместе. Много чего можно было бы сказать, сделать и не сделать. Но вместо этого Юнги поступил так, как поступал всегда — он сдался. — Потому что я тебя люблю, — отчётливо произнёс он, глядя Хосоку в глаза. Мир не перестал вращаться, солнце не погасло, и даже дождь не прекратился. Не случилось вообще ничего. Таксист просигналил где-то неподалёку, явно раздражаясь. — Иди уже, простынешь, — миролюбиво поторопил Юнги и сел рядом, откинувшись на спинку качелей. Он дождался, пока Хосок молча встанет и дойдёт до машины, дождался хлопка двери и утихшего шума двигателя, и только тогда позволил себе всхлипнуть, заглушаемый ливнем. Что ж, всё было окончательно разрушено. Терять больше было нечего. Он не жалел о том, что сделал: пусть Хосоку и было нечем ответить, он, по крайней мере, больше не чувствовал вину перед ним за ежедневную затянувшуюся ложь. — Теперь можно и вскрываться с чистой душой, — заявил он сквозь слезы в пустоту. Увы, вскрываться он не собирался. Не сегодня и не завтра. Он мог попробовать взять пример с Хосока и просто… пережить всё это. Одиночество, тишину, жалость, панику, отчаяние, злость и ненависть к себе за то, что не заслужил чужой любви. Мог попробовать. Знал, что ничего не выйдет, но мог. — Я вообще чего-нибудь стою? — тихо спросил Юнги. А потом поднялся на ноги и со всей силы врезал по перекладине. А после ещё и ещё, пока не ободрал в кровь руки и не сорвал голос от крика. Физическая боль не ощущалась, и Юнги продолжал, пока не почувствовал, что силы кончились. Он постоял, покачиваясь. В голове был только Хосок, его мило округлившиеся после признания Юнги глаза и омерзительная нелюбовь в них. Юнги уже смирился с этим. Он развернулся и побрёл, кажется, в сторону автобусной остановки. Видимо, Хосок сюда доехал именно на автобусе. Они могли бы дождаться его вдвоём и поехать назад вместе. Юнги бы украдкой пялился, как всегда, а Хосок, наверно, трепался бы о чём-нибудь своём. Ссора была бы забыта, они бы вернулись к тому, что у них было еще день назад. Юнги шмыгнул носом. Нет, в этом не было никакого смысла. В скучном фильме должен был остаться только один персонаж. На удивление, на следующий день, в воскресенье, он соскрёб себя с кровати и, не обнаружив своего соседа по комнате, бегло обработал костяшки с засохшей на них кровью, морщась, и даже нашёл в себе мотивацию принять душ. Потом глотнул дешевого кофе и получил смску в групповом чате с предложением сходить всем вместе на какой-то новый триллер. «Ладно», — подумал Юнги, натягивая кеды. Он всё ещё не знал, что чувствовать. Хотелось увидеть Хосока и не заметить в его лице отвращения. Юнги был вымотан и сожжён дотла. Но в их компании Хосока не оказалось. Намджун сообщил, что он приболел. Сам Юнги был на удивление здоров, если мёртвое вообще бывает больным. Чимин и Тэхён не отлипали друг от друга даже в кинотеатре — тот давний случай с поцелуем перевёл их на новый уровень и одновременно сблизил как друзей. Они были безумно похожи друг на друга и одновременно в чём-то противоположны, но делили одни на двоих шутки и прикосновения. Чимин как-то признался, что они не раз спали. Тэхён отмазывался от вопросов невинной широкой улыбкой и никогда не целовал Чимина на людях. Что ж, так или иначе, они были счастливы на том уровне, на котором были. Больше, чем друзья, и меньше, чем любовники. Юнги подумал, что, наверно, живи он с Хосоком так, умер был через пару недель от морального истощения. Юнги даже не запомнил, о чём был фильм. Не только потому, что тяжелый взгляд Сокджина чувствовался даже в полумраке, но и потому, что он продолжал прокручивать в голове вчерашнее снова и снова по кругу. Пока на экране сменялись кадры и громкие звуки сопровождались реакцией окружающих, он зарывался в липкую горечь всё глубже, глубже и глубже, пока его оттуда не выдернул за шкирку Сокджин, подошедший к нему сразу после окончания фильма. — Ты всё-таки с ним говорил, — сходу сказал он без вопроса на конце. — Я ведь предупреждал. — Я сказал ему, — отозвался Юнги. — Я не мог не сказать. А потом он уехал на такси, а я остался один. Снова. — Юнги, — Сокджин быстро приобнял его, чтобы остальные не обратили внимания, — ты не один. — Неправда, — еле слышно возразил Юнги. Что ж, вся следущая неделя проходила так, будто каждый пытался убедить Юнги в том, что он и правда ошибался. Он не был уверен, что Сокджин ни о чём никому не намекнул, хотя силы его ауры вполне бы хватило безо всяких слов, но Намджун слишком часто покупал ему кофе, Тэхён слишком лип к нему, то кусая за плечо, то обнимая со спины, посмеиваясь над ревниво сверкающим глазами Чимином, который, кстати, почему-то постоянно говорил все эти дни о том, какой Юнги у них крутой и талантливый. Юнги не считал себя ни тем, ни другим: он просто существовал в компании лучших друзей, которые у него когда-либо были. И все равно без Хосока рядом он не чувствовал, что живёт. Всё будто застыло в состоянии какой-то неопределённости, пугающей и настораживающей, словно ожидая постановки точки. Впервые не видя его так долго, Юнги осознавал, насколько зависимым он стал. Но это как раз совсем не пугало: зависимость была привычной. Не были привычными всхлипывания Чонгука, ворвавшегося в гостиную в квартире Сокджина, когда они субботним вечером спорили насчёт того, как им разнообразить последующие треки. Что ни говори, а Хосок был их путеводной звездой, постоянно дающей мотивацию и лучшее из всех направлений. Без него всё как-то расклеилось. Юнги особо в обсуждении не участвовал, пялясь в окно, за которым элитный район облепили сумерки, пока дрожащий голос Чонгука не прервал его и без того унылый поток мыслей. — Ты чего? — спросил Сокджин, сразу среагировав, и поднялся на ноги, встревожившись. Чонгука они не привыкли видеть таким: напуганным, со слезами в глазах и бесконечно грустным, потухшим, словно у него в один момент забрали всё хорошее, что есть на свете. Он держал в еле заметно дрожащей руке телефон с открытыми на нем сообщениями, где высвечивалось одно довольно большое, состоящее из сплошного текста, сухое, мрачное. Юнги замер, заметив это. Ему вмиг стало как-то нехорошо, странно, закружилась голова и вспотели ладони. Чонгук всё молчал, только вытирая с обычно улыбающегося лица слёзы, и растерянно переводил взгляд с одного из них на другого. — Что случилось? — не выдержал Намджун, слегка повысив голос. Чонгук набрал воздуха в лёгкие и выдохнул: — Хосок ушёл из группы. Тут же посыпалась масса вопросов, сопровождающаяся удивлёнными возгласами, наполненными неверием и паникой. Чонгука окружили, требуя деталей, когда всё, что у него было на руках — смска. Всё, на что хватило Хосока. И это больше походило на конец, чем что бы то ни было, что Юнги до этого испытывал. Он не сдвинулся с места, дыша размеренно и тихо, чтобы ничем не выдать своё существование. Всё тело горело, картинка перед глазами причудливо плыла, перебиваясь чёрными и цветными пятнами. Звуки вокруг слились в неразборчивый гул, мысли сбились в нечленораздельный ком. Юнги был потерян во всех смыслах этого слова. И это было концом.