Иримэ

Иримэ сидела на жестком стуле в мастерской и полировала латный набедренник. Она уже использовала песок, затем жесткие и мягкие губки, а теперь настал черед мягкой ткани, призванной придать стали такой блеск, как будто она только что вышла из кузницы. Эльфийка любовно обводила каждое ребрышко, каждый изгиб чеканного узора. Ее легкие, но сильные руки превращали металл в сияющее зеркало, и она старалась все свое внимание отдать этой нехитрой работе. Иримэ не любила заниматься своим вооружением, но всегда делала все сама. Меч - продолжение ее руки, а доспехи - вторая кожа, самые верные ее товарищи, к которым нужно проявлять уважение. Сейчас это занятие было идеальным. Кропотливое, скучное, оставляющее мало пространства для посторонних мыслей. Жаль, что оно подходило к концу. На специальной стойке красовались ее латы, безупречно отражая серое осеннее небо. Остались только наголенники, но Иримэ обычно сражалась пешей, и поэтому их не носила. С ними работы немного - только пыль стереть. Был еще второй доспех, легкий кожаный с кольчужными вставками, но его эльфийка привела в идеальный вид еще вчера. Скоро доспехов не останется, и не думать станет сложнее. Она пробовала найти утешение в творчестве. Иримэ писала великолепные пейзажи, такие живые, что некоторые, глядя на них, не могли понять, картина это или окно. Ее полотна украшали залы замков и простые дома не только в Барад-Эйтель, но и в Химринге, Нарготронде и в Гаванях. Говорят даже, король Тингол хотел выкупить у Финрода изображение гор Эред Ветрин, освещенных весенним солнцем, но племянник знал, что Лалвендэ ничего не хотела дарить королю Дориата, и отказался. Но сейчас Иримэ даже не притрагивалась к кисти. Вчера утром она начала писать чудный ручеек в небольшой ложбинке, чистый и звонкий, весело прыгающий по камням и несущий сосновые иголки. И сама не заметила, как намечает на большом валуне над ним фигуру брата. Иримэ бросила картину незавершенной. Хотелось плакать. Но нельзя, ведь она дочь Финвэ, командир и сестра короля. Она должна быть твердой, смелой и жизнерадостной, она должна вселять надежду. Она должна заменить брата, пока не приедет племянник. Она должна заставить себя мыслить более крупными категориями. Глядя на местность, она видела не только как положить тень и смешать краски. Иримэ была превосходным тактиком. Никто в Барад-Эйтель не мог лучше расставить войска, организовать засаду, спланировать атаку. Никто так хорошо не видел, какие места проще удерживать, и где удобнее прорываться. Но кто сможет научить ее сейчас видеть больше, чем можно охватить взглядом? Кто растолкует премудрость стрелок на карте? А кто научит управлять крепостью и страной? Но она должна. Набедренник был отполирован, Иримэ закрепила его на стойке. Потом взяла наголенники и снова вернулась на свое место, взялась за тряпицу. Сегодня вечером на совете она должна убедить всех, что есть еще смысл бороться дальше. После того, как король потерял всякую надежду, она должна ее вернуть. А завтра она должна выйти на стены и поговорить с простыми бойцами. Им тоже нужна ее уверенность в будущих победах. Вчера, сегодня, завтра, утро, день, вечер… Иримэ заставляла себя делить время на отрезки, чтобы не потеряться в сплошном потоке глухой тоски. Горе не знает времени, и поэтому Лалвендэ не имеет на него права. Как раз к тому времени, как начало темнеть, она закончила полировать доспех. Иримэ вышла из мастерской и направилась в свои покои. Пора было собираться на совет. Она выбрала простое светло-серое платье тонкого сукна, расшитое геометрическим узором – синим и белым. Простоту и строгость его оттенял пояс с серебряными накладками; в косу Иримэ вплела серебряные нити, а на шее закрепила серебряное же ожерелье с мелкими сапфирами. Внимание к деталям тоже помогало не думать о брате, а это самое главное. В зале малого совета было темно и холодно. Множество свечей в массивных подсвечниках и зажженный камин не могли разогнать промозглый мрак. Окна были закрыты, но казалось, что по залу гуляет холодный ветер, сырой и тоскливый. Над креслом короля были погашены свечи, и оно оставалось в тени, но от этого тягучее, промозглое ощущение пустоты и неправильности становилось только сильнее. Военачальники уже собрались и сидели молча, каждый погруженный в свои мысли. Иримэ вошла в зал. Статная, прямая, уверенная, она излучала спокойное тепло, и мрак отступал, холодное отчаяние исчезало, вокруг становилось светлее. Никто не видел, как под длинными рукавами сжаты ее кулаки, и от напряжения побелели костяшки пальцев. Лалвендэ улыбалась. Как и всегда.