Тёмное сердце

Фейерверки взрывались один за другим. Брызги красочных искр пятнали собой небесное полотно, загораясь с каждым разом всё ярче. Подобно искусному движению кисти, что создавала неповторимый узор на холсте, огни Наганохары украшали собой каждый праздник лета — они были его самой важной и, несомненно, прекраснейшей частью. — Это… Это невероятно, Кадзуха! Так прекрасно… Акио не скрывал восторга, хватаясь крепче за рукава. В глубине глаз утопали горящие искры, мерцая и переливаясь ярко-красным золотом. Восхищение, что в них отражалось, нельзя было передать словом — просто красивое зрелище, от которого теплело в груди и загоралось пламенем сердце. — Я очень счастлив, — прошептал мальчишка, прижавшись носом к шее. — Правда рад, — ещё тише пробурчали, пряча лицо. Каэдэхара угукнул, вдохнув мягкий запах волос и пропустив сквозь них пальцы. — Всё благодаря тебе. Акио всхлипнул, стиснув в руках кленовую ткань. — Ты самый близкий для меня человек. В небе снова вспыхнули огоньки. От ветра всколыхнулась листва. Сердце само по себе забилось быстрее, срываясь на глухой беспорядочный стук. Каэдэхара не знал, что стоило отвечать. Без слов было ясно, как он им дорожил. Какую угодно просьбу он был готов выслушать и исполнить. Отдаться чувствам и позабыть своё имя — только бы всегда слушать родной голос, утопая в омуте этих обворожительных глаз. — Ты мне ближе всех, — сказал Кадзуха, погладив по спине. Вряд ли бы он смог успокоить рыдания, что более и не пытались сдерживать. Просто хотелось показать, что он рядом — что бы не случилось, и будет всегда. — Скажи… Скажи, что любишь меня. Скажи мне, что любишь… Тонкие пальцы путались в волосах. Ветер становился сильнее. — Скажи, что любишь! Требовательно уцепились за ткань. — …Каэдэхара, ты слышишь? Я с тобой говорю! — Конечно… Конечно люблю. — Скажи-и, — неудовлетворённо протянули. — Этого мало! Скажи ещё… — Люблю, — вздохнул Кадзуха. — …Недостаточно? Сколько ещё повторять? — Пока не станет достаточно. — Мы так здесь просидим до утра. — И пускай! Хочу всю ночь смотреть фейерверк! Кадзуха добродушно улыбнулся, вслушиваясь в шум огней позади. Было так спокойно, что правда никуда не хотелось слезать. Если Акио нравилось, они могли оставаться здесь дольше. В ночном холоде всегда хотелось иметь рядом источник тепла. Тучи понемногу сгущались. Чувствовалась влажность — где-то шёл дождь. Каэдэхара напевал что-то под нос, поглаживая мочку ледяного ушка, что нащупал в копне спутанных волос. Кажется, Акио пришёл в себя и больше не плакал, а лишь с удовольствием подставлялся под прикосновения рук. — Я не хочу, чтобы ты снова уходил, — сказал Акио, подняв глаза. Искры в них вспыхнули ярче. — Ты каждое утро уходишь, а я остаюсь ждать. Знаешь, как это ужасно? — ворчат, жалуются скучающим тоном. На что Кадзуха снова улыбается: — Тогда этим утром я не уйду. — Вот так… сразу? — А ты хотел уговаривать меня дольше? — Ещё чего! — мальчишка дёрнулся, выбираясь из объятий. — Просто… не бывает всё вот так просто. — М-м… Почему? — Должен быть равноценный обмен, — он пожимает плечами. — За всё приходится платить, разве нет? — Значит, мне стоит затребовать цену? Каэдэхара звучит так коварно, что мелкий невольно втягивает шею в плечи и хмурится, скрывая лёгкий испуг. Интересно. Ронин строит задумчивый вид, искоса поглядывая на чужое лицо, что уже понемногу начинает бледнеть. — Шучу я! Акио вздрагивает, непонимающе хлопая глазами, пока Кадзуха поднимается с места, выпрямляя спину. — Пошли. — Куда? — Ты, кажется, хотел попасть в Тэнсюкаку. Возможности лучше не будет. — Разве… — мешкает Акио. — Ты думаешь, это правда хороший момент? Кадзуха покачал головой: — Я говорил, это почти невозможно. Нас лишат головы, если схватят. Он щелкнул пальцами по подбородку, заставив Акио слегка приподнять голову вверх. Аметист взволнованно сверкнул, когда их глаза встретились. — Тебе не обязательно идти, если не хочешь, — сказал Каэдэхара. — Всё, что бы ты не делал — твой собственный выбор. — Спускайся, — Кадзуха протянул руку, чтобы помочь. Спуск был сложнее подъема. Кладка была кривой — черепица скользкой и битой. — Осторожнее. Акио хватался за всё, что мог, чтобы ненароком не грохнуться. Дурацкие звуки изо рта Каэдэхары невероятно мешали. Самурая всегда было сложно заткнуть. А тут уж постарайся ещё и достать да стукнуть так, чтоб самому не свалиться. Словом, вряд ли бы его ждал в этом успех, Акио не думал и пытаться. Каэдэхара надоедал даже когда просто наблюдал молча. Знаете ли, он и так держал сердце в пятках — пускай сердца то и не было, это выражение хорошо обозначало положение дел. Нет, может, кому-то протирать задом крыши и не было в новинку, но вот так глумиться… Как он только посмел?! Неужели он смотрелся так жалко? Скорее — забавно, раз уж Каэдэхара без страха тихо хихикал под нос. И была же у него совесть! Акио не заметил, как оступился. Он услышал только своё имя, а дальше… Опрокинулось небо, и он, кажись, вместе с ним. Падения не случилось. Естественно, Каэдэхара успел в последний момент. Что ж, в противном случае… Похоже, тогда никому бы не было до смеха? — Сказал же, будь внимательнее, — коснулись лба кончиком пальца. Самурай ловко спрыгнул на ящики и стал ждать внизу. Акио же опускался слишком неуверенно, боясь сделать ошибку. Теперь помогать никто бы не стал. Всё дрожало, голова ужасно болела. Да что б он снова хоть раз в жизни согласился лезть с Каэдэхарой на крышу! Акио соскочил не так ловко, как бы хотелось. Вместо этого он подвернул ногу. Шипя от боли, мальчишка согнулся комочком и дёрнул плечом, заставив убрать Кадзуху руку. Никакой помощи! Он вполне мог справиться сам. Под таким углом, смотреть, как мелкий глотает за собой сопли, матеря всё и всех — вероятно, у Кадзухи разрывалось на куски сердце. Наверняка было больно. Акио хромал не первый день, но без предлога на ногу и взглянуть не давал. Кадзухе пришлось пойти на хитрость, чтобы посмотреть на рану. Кадзухе так же пришлось приложить немало усилий, чтобы суметь промыть её. С Акио всегда было сложно найти компромисс… Ветер спутывал волосы. Ставало всё холоднее. Кленовые рукава пачкались пылью — ничего, Кадзуха потом как-нибуть займётся их стиркой. — Вставай, — позвал Каэдэхара, прекрасно зная, что его не послушают. У Акио оставалось сил только лишь, чтобы злиться. Подтянув мелкого за плечи, Кадзуха приказал тому стоять ровно, будто бы тот мог бы тут же свалиться. Хотя от жизни всегда стоит ждать всякого. Самурай достал из воды гэта, а затем опустился на колено, помогая Акио всунуть в него ногу. — Не думаю, что ты сможешь идти, — вздыхает. Слегка отряхивает таби от грязи и смотрит — таким взглядом, что ком в горле встаёт. — Ты говорил, что тебе лучше, а сам такой неуклюжий, — упрекает ронин. — Это не так! Кадзуха улыбается, приподнимаясь. Довольный как кот. — Хватайся за шею. Ластиться, наглая рожа. Хватает же смелости. Тихий шепот тревожит кожу теплом: — Понесу тебя на руках до самой постели… Ветерок слабо пробегается вслед прохладой. — Все женихи так делают, — добавляет, чуть ли не мурлыча. — С ума сошел?! — вспыхивает Акио, готовясь колотить Каэдэхару по голове, пока тот не умолкнет. — Прекрати! Прекрати говорить мне такие дурацкие вещи! — Эй, — ронин хмурится, будто бы недовольно, но всё это игра. — Что в этом такого? Кадзуха обиженно надувает губки. — Я не буду залезать к тебе на руки, и не мечтай! Акио хмурится. Со стороны не разобрать, кто выглядит недовольнее. — Я могу ходить без чьей-либо помощи, если не видно. А не в своё дело не лезь, — злобно предостерегает, чуть ли не с кулаком у носа. Что ж, стоит смириться. Кадзуха просто будет внимательно идти позади. Каэдэхара не хотел его отпускать. Им стоило взяться за руки. Тогда бы он не потерял тот взгляд, что был прямее луча и теплее вечернего солнца — мягкий, волнующий, а порой острый и недоброжелательный — это всегда сбивало Кадзуху с ног. Как только выражение его лица успевало так быстро меняться? Акио правда был самым особенным из всех, кого он встречал. В стороне мелькнула знакомая тень. Волосы, цвет одежд, даже запах был схож. Каэдэхару утянули в проулок, когда он схватился за руку. Ловким движением Кадзуха был без лишних слов придавлен к стене дрожащим от холода телом. — Под-дож– Ко рту прижались шершавые губы, в попытке заткнуть. Акио остановился у моста и стал оглядываться. Прохожих было полно, да вот только хорошо знакомых белёсых волос взгляду не встречалось. И ладно. Он бы справился сам. Кто его теперь остановит? Мальчишка дотронулся к шее, где по-прежнему оставался след его принадлежности Сёгун. Знак подчинения и слабости. Потому что он вещь, которую можно выбросить, от которой можно избавиться — которая не станет за это винить, он не имел права. Так решила Создатель. Стоило лишь кому-либо взглянуть… Каждый бы понял кто он. Почему он не мог содрать с себя это клеймо? У входа в Тэнсюкаку свет фонарей был приглушённым. Это было место, где не позволялось шуметь. Мальчишка застыл, но не потому, что холод сковал его тело. Он не хотел идти дальше. Разве бы его не заперли там? Акио вздохнул, устало протерев веки. Глупцу ясно было, что бы случилось. Ему не достанется сердца. Он был отвергнут, и не раз. Райдэн Эи даже не позволит сбежать. Она страшна в гневе. Плевать. Что ему обещали? Гнозис? Власть? Подданных? Преданность и поклонение. Он был заперт всю жизнь. Верил в «однажды». И был предан. Зачем он туда шёл? Что он думал увидеть? Что он хотел взять? Эта вещь больше не принадлежала ему. Что ему обещали? Он просто сосуд. Непригодный, неправильный. Слишком слаб, чтобы справиться. Кого он хотел убедить? Кто бы стал слушать… Кто бы услышал? Кто бы взглянул? Акио пнул камень в пруд, засматриваясь на мелкую рябь. Он был не нужен — совершенно бесполезная вещь. Райдэн Сёгун бы смогла его уничтожить. Во всяком случае, должна была — за всё, что он совершил… Но не стала. И вот он — стоит, не зная себе места в мире. Потерянный. Внезапно что-то позади зашумело, вскрикнуло. Кое-что ударило в спину, отчего Акио пошатнулся. Не удержавшись, он соскользнул прямо в воду, с шумным хлюпом ударяясь задом о тот же камень, что бросил. Не это ли воздаяние? Болезненно простонав, он стал оглядываться. Что же произошло? Никто и не обратил внимания на то, что случилось. Оказалось, дети баловались, носясь по улицам да не смотря по сторонам. Кто-то зло заорал, когда кое-кто влетел в спину, пригрозил, что пожалуется комиссару, да таким страшным тоном, что даже Акио воздухом подавился. И проказники тут же испарились, как не было. А мальчишка всё оставался сидеть. Ткани прилипли к телу. Это не было приятно. Он промок весь до ниточки — и как же безжалостно жалил холод, пробираясь до самых костей. Акио решил, что не будет идти в Тэнсюкаку. И никакая обязанность подчиняться воли и желаниям Сёгун не посмеют встать у него на пути. В конце концов, разве он не бесполезный, чтобы не исполнить приказ? Он хотел остаться с Кадзухой больше, чем вернуть своё сердце. Разве он по-настоящему в этом нуждался? То, что отняли не стоило сил. Вечность — грязь под ногами, а воля божества — пустой звук. Гнозис — вещь, что бесполезна, он сам не безмолвная кукла. Ему не нужна бесполезная вещь. Он наткнулся на Каэдэхару случайно и тут же попятился назад, стукаясь спиной о чьё-то плечо. Кадзуха был не один. Он был с кем-то, с кем Акио Каэдэхару ещё раньше не видел. Он был с кем-то чужим, но был близко. Слишком… непозволительно близко — так, как нельзя. Акио не знал, что он должен был предпринять, застыв на месте и продолжая смотреть, не отводя взгляд. Ох, он прожигал в Кадзухе далеко не первую дыру таким образом, в тайне: так, только так он мог понимать его лучше, будучи в стороне. Но Акио так же не знал, что в этот раз расстояние, что их разделяет, станет стеной. Его поцеловали внезапно, грубо прижавшись к губам. Намереваясь пролезть языком в рот, парень отдёрнул ремешки хакама в попытке застать Каэдэхару в расплох. Одна рука забралась прямо под ткань, что было умело, если не брать во внимание опыт, вторая сжала плечо, не позволяя сдвинуться и не давая возможности себя отстранить. — Ждал этой встречи. Повисла слюна. Языком пробрались дальше. Каэдэхара не знал, почему не противился, а наоборот сдался, целуя в ответ. В какое-то мгновение в глазах помутнело, он плохо различал ощущения — он просто действовал, как хотелось. Будто бы в плену грёз. — Акио, — слетело на вздохе. Как вспышка — он услышал чужой глухой стук. Он был громким и настоящим. Всё было не таким. — Можем сделать это прямо сейчас, — с теплом шепнули прямо в губы. Ненасытность. Желание. Жадность. В два счета Каэдэхара придавил чужое тело к стене, отчего сдавленно застонали, зажимаясь от боли. Парень дёрнулся, но не смог извернуться. Кадзуха держал крепко, не позволяя никак ускользнуть. — Возвращайся, — поджав губы, сказал самурай. Эта встреча была неожиданной и неуместной. Кадзухе захотелось перестать существовать, а лучше самолично стереть себе память. Почему некоторые вещи невозможно забыть? — Почему ты прогоняешь меня? — звучало разочарованно, с жалостью. В эти глаза Кадзуха не мог посмотреть. — Возвращайся, — повторил он, всё тем же голосом, что был холоден. — Нам не стоит больше встречаться. Он сжал запястье ещё крепче, не боясь сломать. Просто этого человека не было жаль. — Но…! — содрогнулись от боли. — Я ведь… — Я сожалею, — у Кадзухи не было времени, чтобы дослушать. — Ты знаешь, это ничем хорошим не закончится… А теперь уходи, — он отмахнулся с явным пренебрежением, отпустив руку. Как долго позади стоял Акио… Это было не важно. Каэдэхара уверен, посмотреть было на что. — Акио. В лице напротив мало что удалось прочитать. Оно было уставшим и скучающим — не таким, как всегда. Мальчишка натянуто дёрнул уголком губ, выдавив: — Нашёл тебя. Больше не отставай, ладно? Звучало как: «пожалуйста, не бросай меня одного». Акио за обе щеки уплетал тонкоцу рамэн, когда Каэдэхара вернулся. Довольно прикрывая веки от удовольствия, он даже не услышал, как хлопнули сёдзи, поэтому внезапное появление Кадзухи стало неожиданностью. Мальчишка закашлялся, подавившись супом. Предупреждающе замахав рукой перед собой, он дал знать, что волноваться, как и подходить ближе не стоило. Наконец, отдышавшись, Акио вытер рукавом рот и взглянул с неодобрением: — Чего тебе? — Прости, не хотел испугать, — Каэдэхара почесал шею. Стало неловко. Не сдержал слово. Не остался, как обещал. — Продолжай есть. — Не думал, что ты вернешься так быстро, — устало вздохнули, опустив взгляд. Подперев щеку рукой, Акио стал накручивать лапшу на палочки. С каждым разом пользоваться этой… вещью получалось всё лучше. Теперь он чувствовал себя уверенно за столом. В это же время Каэдэхара уместился прямо напротив. Здесь, на сквозняке, всю спину продувало ветром, а занавеска лениво касалась спины, однако не то чтобы это мешало. — Я взял для тебя кое-что. — Что? Акио снова отложил палочки в миску, уставившись с интересом. Он рассмотрел Каэдэхару с головы до пят, но не нашёл ничего примечательного, поэтому недовольно скривился. Не похоже, что Кадзуха держал эту вещь при себе, тогда, где же подарок? — Где он? Что это? — начал спрашивать Акио. Кадзуха улыбнулся, бросив взгляд на еду. Мальчишка без слов понял, чего требовал самурай, поэтому с энтузиазмом схватился за миску. — Не спеши, — Каэдэхара не упустил возможности посмеяться, засматриваясь по-дурацки. — Я подожду. Пускай он и пытался успокоить Акио, остатки рамэна тот смолол в мгновение ока, не оставляя ни крохи на дне. От горячего супа на щеках проступил румянец. Губы покраснели, их покалывало от острого перца, который Акио без разбору запихнул себе в рот. — Садись, — подозвали к ступеням. Мальчишка пододвинулся ползком, с непониманием задрав голову. — Впредь ты должен быть осторожен, — Кадзуха присел рядом, начав стягивать гэта с правой ноги. Сначала мелкий напрягся, пару раз даже дёрнул ногой. Было неожиданно увидеть Кадзуху занятым чем-то подобным. Обычно одежду с Каэдэхары стягивал Акио, правда не средь белого дня и в совершенно других целях. — У тебя кровь просочилась, — вздохнул самурай, берясь за вторую ногу, просто, чтобы снять таби. — Здесь может быть заражение, знаешь об этом? — И что? Акио искренне не понимал беспокойств Кадзухи. Раз ходить мог — в чём же проблема? — Боюсь, тебе не захочется знать, что пришлось бы сделать с ней в плохом случае. Больше мальчишка спорить не стал. С Каэдэхарой разговаривать — одно и то же, что биться об стену. Да и пускай себе занимается с его ногой чем пожелает. Акио было всё равно. Откинувшись на пол, тот мечтательно поднял глаза к небу. Наступал вечер, на ветру покачивалась листва. На улицах было шумно. Очередной обыкновеннейший день близился к завершению. В свою очередь Каэдэхара успел и промыть рану, и приложить трав, и даже завязать крепкий узелок бабочкой. Почему-то Кадзуха посчитал это забавным. Кожу слегка щипало, но было терпимо — Акио не был девчонкой, чтобы плакать и жаловаться, как ему больно. Не при Кадзухе же! — Я снова обработал твою рану, не нужно беспокоить её. Посидишь некоторое время, пока действует лекарство. Перевяжу её позже. Ронин отдавал указания так, будто бы это было в его привычной манере. — Прошу, в следующий раз будь аккуратнее. — Пф, — фыркнул мальчишка. — О себе так не заботишься, как об этой ране. — Всё же лучше было бы заняться ею пораньше. Каэдэхара засыпал трав в чайник, оставляя на слабом огне. Под рукой мешались назойливые мошки — те постоянно слетались на свет, когда Кадзуха не закрывал проход сёдзи. Но было слишком приятно слушать суетливый уличный шум да и Акио не хотелось загораживать вид. С того времени, как самурай перевязывал ногу, мелкий стал вести себя тише. Было понятно, что Акио сдерживался, не подавая виду, что ему больно. Должно быть, рана саднила — Кадзуха не понаслышке знал, как действовало средство. — Потерпи, пожалуйста, совсем немного, — склонился к Акио самурай. — Я знаю, что ощущения не из лучших, но мне всегда помогали эти лекарства. Чмокнув лоб, он запустил руку в волосы, ласково перебрав меж пальцев тонкие волосинки. Мальчишка попытался извернуться от поглаживаний, однако быстро оставил эту затею, сдавшись и поддаваясь навстречу руке. Это было схоже с приручением котёнка. В детстве Кадзуха имел с таким дело, когда решил спрятаться от дождя в заброшенном храме. Маленький клочок грязи сначала показался недружелюбным — ободрать ладонь до крови это не язычком вылизывать. Забившись в уголке, котёнок сверкал жёлтыми глазками и тихо шипел из-под укрытия, не давая себя тронуть. Тогда Каэдэхаре всю ночь пришлось провести под дырявой крышей, просто потому что котёночка было жаль бросать одного. У него не нашлось еды, однако малышу и без угощений приглянулась компания. Вместе они уснули, прижавшись друг к другу боком во сне. Кадзуха проснулся уже когда лучики солнца ярко бились в лицо, а сам новоприобретённый приятель вылизывал шерстку под ступенями. — Если ты будешь себя плохо чувствовать, нам придётся остаться ещё на несколько дней. Мне бы не хотелось давить на тебя, но ты сам прекрасно знаешь, что делать… — Я хорошо себя чувствую! — перебивая закричал Акио. — Ты совсем не умеешь ждать, да? Каэдэхара чувствовал себя виновато не смотря на то, что старался действовать только в пользу для мелкого. Ну, разве он не был прав? А глядели, как на последнюю дрянь — до мурашек. — Прости, что заставляю тебя принимать лекарство. Оно правда не навредит. С тобой должно быть всё в порядке, пока я рядом. В ответ снова фыркнули, проворчали. Затем начали упорно молчать, отчего стало ещё более гадко — как будто бы набрал весь рот грязи. Кадзуха больше не знал, что мог сказать. На столике дрожала свеча. С улицы несло прохладой и запахом жаренной рыбы. Неподалёку от их домика был ресторанчик, где продавалось всякое. Больше всего посетителей приходило как раз-таки к этому времени — многим хотелось расслабиться после тяжелого дня, когда же Акио не мог спать, пуская слюни в подушку. Сквозной ветерок продувал плечи. Слышался стрекот сверчков и совсем отдалённый гулкий шум, что обычно затихал, как только ставало темно. Близилась ночь, а в небе появлялись первые звёзды. Каэдэхара сидел позади Акио, тесно прижимаясь к тому со спины телом. Он перебирал в руках завязки на поясе халата, больше играясь, чем делая с каким-то посылом. Хотя нельзя было сказать, что мальчишка не находил в этом другой смысл. Ему слишком приятно дышали на ухо, отчего Акио, ощущая, как кровь стынет в жилах, давился воздухом в лёгких, стараясь задержать как можно больше, сделать дыхание ровным… Стараясь сделать всё, чтобы не дать понять Кадзухе, как ему по-настоящему горячо. — У тебя приятный запах, — тянет Каэдэхара, опаляя жаром щеку. — Ты сладко пахнешь. — А от тебя несёт алкоголем. Акио пробует отодвинуться, ведь в до безумия тесных объятиях стаёт тяжко соображать. Но Кадзуха тянется следом — издевается, не давая и сделать ничего толком — снова обнимает, снова притягивает ближе, прижимая к груди, отчего становится слишком хорошо, чтобы вновь попытаться ускользнуть. Да и почему должен? — Я выпил только чуть-чуть… — ронин хмыкает, улыбаясь чему-то. — И капли на дне не осталось. — Мне кажется, или ты злишься? — надуто бубнит Кадзуха. — Томо выпил больше меня. — А Горо даже не притронулся. — Не всем быть как Горо. — Пф. Акио закатывает глаза, показательно отворачивая голову, чтобы и взглядом с этими прекрасными глазами не встречаться. Потому что в них всё. Жар прибывает настоящим ожогом, когда самурай дразняще дует в ушко — так, что тело пронизывает чистым разрядом насквозь. Всего на миг в мыслях становится пусто. Его дёргают за подбородок, заставляя повернуть голову. Разгоряченный шепот обжигает кожу теплом: — Обижает, когда ты себя так ведешь. Кадзуха стискивает крепче, не давая вырваться, и сам тянется ближе, целуя с напором и вторгаясь языком в рот. Непонятное чувство заставляет повиноваться. Бездумно и вяло Акио подчиняется, целуя в ответ. Слабость сковывает, дыхание спирает. Желание берёт над ним верх. Когда же Каэдэхара начинает целовать шею, по спине пробегается дрожь. Это приятно. Хочется прямо здесь раствориться, поддавшись удовольствию. Он откидывает шею на плечо, давая больше пространства — словно приглашая взять желаемое. Возьми, возьми всё целиком! Поцелуи, дрожь, блеск пота на шее. Возбуждения нельзя было скрывать. Почти собственнические отметины ярко проступали на коже, а особенно четкий засос вскоре должен был превратиться в синяк. Всё внутри дрожало, Акио покрывался мурашками, подставляясь под каждое прикосновение рук, что блуждали, лениво изучая через тонкую ткань. Вскоре она стала лишней. И Кадзуха стал пробираться дальше, минуя её слой за слоем, оголяя плечи и оттягивая тёмно-синий шёлк до груди. Это было щекотно и волнительно — следить за каждым действием самурая будто бы со стороны, хотя он вроде как был непосредственно вовлечённым в процесс. Он весь трепетал. Акио не мог скрыть от Каэдэхары своих реакций. Тело отзывалось само, у него не получалось сдержаться. Голос срывался на хрип. К нему дотрагивались в самых разных местах, пока несдержанно зацеловывали, насыщаясь чувством тепла и вседозволенности, не зная границ и не видя запретов. Кадзуха целовал пылко, едва касаясь нёба кончиком языка. Рука забралась дальше, поддевая пальцами ткань, что оставалась. Это было лёгкое, почти обыкновенное прикосновение, каких было тысячи в попытке изучить. Тихо вздохнув, Акио вздрогнул в руках, задышав чаще. Каэдэхара не был настойчив, с основания перемещаясь к головке. Он касался нежно, надавливал мягко и слушал реакцию, что не заставляла никого ждать. Пальцы пачкались во влаге. Акио шумно дышал. В глазах плясали огни. Давая себе волю, он толкнулся тазом, желая заполучить больше удовольствия. Мальчишка простонал прямо в губы, когда ронин снова пробрался языком в рот, с новым напором и жадностью заполучить всё. Каэдэхара двигался во рту лениво, томно причмокивая, будто бы вкушал алкоголь. Акио откровенно прогибался, вслед ласкам. Теряясь в наслаждении, он слабо содрогался в руках, чувствуя, что на грани. В этом хотелось забыться. Акио толкался в руку и задыхался воздухом, не зная куда себя подевать. Было недостаточно прикосновений, а все движения распаляли. Он не знал где предел. Было болезненно даже дышать. Акио дёрнулся, застонав в поцелуй. Изнывая от перенасыщения чувств, он прикусил Каэдэхаре губу, хватаясь за руку, что не удовлетворяла, а только прибавляла мучений. — П-прекрати… — слабо дрогнул голос. — Что такое? — ронин отстранился, положив ладонь на щеку. Кадзуха казался взволнованным. Не дыша, он ждал ответа. — …Ты не в порядке? Акио мотнул головой то ли соглашаясь с тем, что он не в порядке, то ли имея ввиду, что всё хорошо. Как ему объяснить, свои чувства, если он не знал, что было нормально, а что нет? — Ты… надоедаешь. Это было близко к тому, что хотелось сказать. — В плохом или… каком смысле? — спросил Каэдэхара. — Не знаю. — Не знаю — не ответ. — Тогда пошёл к черту! Акио надулся и больше ни слова не вымолвил, плюхнувшись на подушки с лицом, стягивая одеяла на свою половину, которая, к слову, была больше другой половины… но не суть. Они всегда делили всё честно. — Потуши свет и закрой сёдзи, — приказал он. — Здесь холодно. — Поэтому ты забрал все одеяла? Каэдэхара виновато улыбнулся, следуя указаниям. Пол правда был холоден. Только на их футоне оставалось тепло. Акио проворчал что-то, когда услышал скрип половиц совсем рядом. — Ты будешь спать здесь? — А где же ещё? — Тогда не жалуйся, что нет одеял. Каэдэхара промолчал, садясь у футона. Он слаживал одежды аккуратно перед сном, соблюдая порядок вещей, к которому был приучен ещё очень давно. Уже лёжа Кадзуха вспомнил, что не может укрыться. То есть, у него не было разрешения… Это было так глупо, что им помыкали, как вздумается. Однако он не то чтобы противился, а принимал это как должное — черта человека, которого воспитывали, чтобы служить… Сон не приходил, сколько бы он не вертелся. Так прошёл час. Холод проникал до костей. Он даже чувствовал, как начинали подрагивать губы. Кадзуха старался больше не ёрзать. Кажется, Акио спал, его дыхание было спокойным, он вовсе не шевелился. Шум улиц понемногу стихал. Так прошёл ещё один час. От сёдзи свет луны отражался узорами. Тень красиво лежала на стене, как будто бы там ей и место. Днём стена была пустой. Кадзуха подумал, было бы славно нарисовать там какой-то узор. Шкафчик так же был невзрачным, из старого дерева. Обыкновенные светильники, старая ваза, фарфоровая — видно, семейная ценность — она никуда не годилась, вся почти покрылась трещинами, смотрелась неважно… Казалось, самой красивой вещью в их комнатке была ширма. Она была новой, с красивым неброским рисунком — ветвь сакуры на снегу. Кадзуха не знал, сколько ещё прошло времени. Внезапно к нему развернулись. Каэдэхара вздрогнул, завидев сияющий аметистовый блеск. — Идиот. Одеяло было комком выброшено на половину Кадзухи. Затем в него бросили ещё одно, выпихивая оставшуюся часть в сторону самурая ногой. — Ты даже не попытался их взять. Кадзуха приоткрыл рот, не находя слов. — Нет, ты не только надоедаешь… Ты… Черт, если душить тебя, ты вообще будешь сопротивляться?! — Ты сказал, я не могу… — Хорошая способность, читать между строк. Ты сам это придумал? — Прости. — Только вздумай, блять, простудиться. Акио снова отвернулся, кутаясь в том, что осталось. Так прошло ещё немного времени. Дёрнувшись, мальчишка прошипел: — Ты влез на мою половину. — Прости, — снова извинился ронин. — Теперь я должен согреться. Холодные пальцы пролезли под тёплые одеяла, а затем тело Кадзухи прижалось к спине. Контраст температур заставил поёжиться, но всё же Акио не противился тому, чтобы к нему прижимались, ведь он частично был виноват. — Я знаю, что ты хотел зайти дальше, — прошептали прямо на ухо. И часу не прошло. Акио напрягся, никак не желая вестись на провокацию. — Зачем ты мне это говоришь? Он быстро сдался — это всё Кадзуха виноват. — И без этого ясно, что ты бесполезен. — Мне жаль. — Удавись своим «мне жаль», придурок. — Я думал, это был ты. — Чушь! — Знаю… — Я не терплю того, кто меня отвергает. — Знаю. — Всё ты знаешь, но не умеешь делать, как нужно. Акио одёрнул одеяла, отодвинувшись. Как же сильно он был обижен. Но Кадзуха сумел пробить дно. — Я платил ему за секс. — Что?! — вспрыгнул на простынях Акио. — Всего один раз. — Каэдэхара, ты с ума сошел мне такое говорить?! Он отвернулся, прикусив губу. Это было громко. Все спали — нельзя было шуметь. — Я думал, мы близки… — Я не хочу о таком вообще знать! Почему он об этом сказал? Зачем заставлял злиться? — Прости, — послышалось хрипло. — Я должен был сказать раньше. — Заткни себе рот, пока я не сделал это вместо тебя. — Мне жаль, что так случилось. Вновь стало тихо. Акио отвернулся спиной. Теперь он не мог спать. Было темно, но так холодно, что, казалось, от горести сломятся кости. Задвигавшись на футоне, мальчишка всё же поднялся, спихнув в сторону комок одеял. Он чувствовал, как Кадзуха глядел в спину, когда он всовывал босые ноги в гэта и шуршал тканью верхних одежд — прожигал своим дурацким взглядом насквозь. Захлопнув за собой сёдзи, Акио истомлено выдохнул, подняв глаза к небу: одни тучи — сплошная кромешная тьма. И чего его только угораздило? Не взбесился — лежал бы в тепле. Теперь же придётся прогуляться, дабы сохранить лицо. Каэдэхару всё равно не хотелось видеть, а особенно спать с ним рядом. Ведь он так нагло врал. Акио даже не знал, что его больше задело: то, что самурай не видел в нём того, с кем было бы в радость заняться любовью, либо же то, что Кадзуха соврал о том, что не знал… Знал, он прекрасно знал, что тот, кого он целовал — другой человек. Он знал, что рядом не тот, кого он искал. Ведь только у Акио не стучало в груди. Только у него не было сердца. Только он отличался. Каэдэхара не мог не понять. Он соврал, чтобы не навредить. Во благо ли? Акио просто не стоило вмешиваться. Так бы он хотя бы не услышал этих дурацких признаний, так бы он не ощущал горесть в груди. Что же так сильно болело? На шее проступил яркий проблеск. Трещинки пробежались спиной, по рукам и ногам, подбираясь к месту под ключицей, где заныло от боли. В кончиках пальцев закололо от искорок. Глаза заполнила странная пелена. Пустота сжалась. Стало сложно дышать. Улочки Инадзумы спутаны так, что затеряться в поздний час бывает легко. Свернешь разок не в том повороте, минуешь один лишний проулок, спутаешь важный угол… И ты уже где угодно, но не там, где хотел оказаться. С Акио так часто случалось, когда он был один. Только величественный дворец Тэнсюкаку оставался маячить издали, напоминая о том, где кому место. Сёгун на вершине — сброд позади; на что, правда, выходцам из нижних улиц было плевать — только бы иметь крышу над головой и свою долю риса в чаше. О большем никто не смел и мечтать. Когда он оказался здесь впервые, не мог поверить, что такие люди всё ещё оставались. Довольствуясь мелочами, те принимали жизнь, какой бы она паршивой не делалась, с улыбкой и смирением. На это было тошно смотреть. Не дивно, что Сёгун любили. Его бы тоже любили — подданым всё равно кому подчиняться, ими легко управлять. Сложно лишь унимать бурю, сложно вставать по утрам и учить старые писания, сложно сидеть взаперти, отговаривая себя хотя бы на миг глянуть в окно… Ведь захочется же… тогда точно захочется выйти. Снова он повернул не туда. Акио с недовольством уставился на деревянную вывеску. Приготовленный на пару…? Вывеска была старой настолько, что нельзя было разобрать слов. Заглянув внутрь, мальчишка не увидел множества столиков и не почувствовал аромата специй, которым обычно тянуло за милю, что привлекало посетителей в любой час. Но здесь было теплее. Многим лучше, чем торчать на холоде, от которого дрожали все кости. Да и не находилось никого, чтобы прогнать. Кто ж знал, что это за место? Акио миновал занавеску и сдвинул сёдзи, лишь просунув голову. Было бы плохо кого-то побеспокоить. Тишь да гладь — ни души. На столике стояла лишь выпивка, закуски и всего один тусклый фонарь в самом углу. Неужели заведение не пользовалось популярностью? Еда была настолько плохой? Акио с непониманием рассматривал стены, разукрашенные узорами с цветами сакуры — не вычурно, но и не аккуратно. Возможно поэтому свет был приглушённым? Обойдя и эту небольшую комнатку с парочкой столиков, мальчишка наткнулся на ещё одну дверцу. Она была небольшой — пришлось наклонить голову, чтобы втиснуться. Света здесь было больше. Да вот только все фонарики померкли, как только он вошел вовнутрь. Колокольчики звякнули, покачнувшись. В воздухе витал странный сладковатый аромат масел и трав. Наверняка… Ох! Акио тут же бросился к выходу, но, как назло, дверца хлопнула прямо у носа, не позволив сбежать, как бы он не цеплялся за дурацкое дерево, как бы он не стукался плечом и не пинался. Ничего не поддавалось! Яэ Мико приподнялась с воды и ступила на пол, поочередно пролезая ногами в гэта и надевая халат. — Признаюсь, ждала нашей встречи, но не в таком месте, — Гудзи дёрнула взмокшим хвостом. — Вот же… И шерсть теперь распушится. Как же всё это сушить? — М-м, извини, — пробормотал Акио, вжимаясь в дверцу всем телом, только бы подальше от лукавой лисицы. — Забудь, — Яэ вздохнула, а потом как-то странно улыбнулась, обведя взглядом всего Акио с ног до головы. — Искупаемся вместе? Мальчишка резко замотал головой. Он не знал, что бы могла значить эта улыбка. — Как знаешь, — скучающе протянула кицуне. На столике загорелась свеча. Гудзи уместилась у полочек с бутыльками ароматических средств, кивнув мальчишке на место напротив. Чаши вмиг наполнились сакэ. Потянуло запахом вишни. Яэ Мико подперла ладонью подбородок, изучающе посмотрев прямо в глаза. Холодок пробежался спиной, будто бы вонзаясь в каждый позвонок по отдельности. Акио чуть ли не передёрнуло от взгляда, что пронзал иглой насквозь. Он был готов бежать отсюда со всех ног. Даже утопиться в бочке звучало намного лучше перспективы провести время с этой дурацкой кицуне. — Отпей хотя бы немного. Акио скривился, недовольно фыркнув. — Не распробовал ещё? А зря! Жизнь среди людей порой так утомляет… — Что тебе нужно? — не стал терпеть истязаний мальчишка. Пускай скажет прямо. Он уйдет и будет обходить это сэнто десятой дорогой. Ещё бы! О таком и не догадаться! Приготовленный на пару? Его же здравый смысл! Говорила ему Яэ Мико не совать нос, где не просят, а он послушал и сделал всё прямо наоборот! — Эи ждёт тебя, — Гудзи отпила сакэ, не дожидаясь компании. — Ты должен вернуться. Акио в ответ только хмыкнул. Как он рвался во дворец — не мог и шагу ступить, а когда решился жить дальше, вдруг понадобился? Это как понимать? — После всего, что я сделал, Госпожа готова простить меня? Мальчишка нахмурился, смотря с недоверием. Он хотел понять, почему Яэ Мико пыталась его обмануть. — Все мы ошибаемся, — в обычной манере протянула она. — Не волнуйся. Я наблюдала за тобой некоторое время. Ты изменился. — Мне пора уходить. Акио поднялся на ноги, не желая заводить с этой кицуне никаких дел. Гудзи нельзя было верить. Пускай он и не понимал, в чём дело — ей нельзя было позволять затягивать узелки, чтобы в нужный миг потянуть за нужную нить, приковав умом и телом к одному месту. — Каэдэхара Кадзуха — это его имя? Стоило бы ускользнуть от неё раньше. Мальчишка замер, не зная, как себя повести. Яэ Мико уже стянула шею удавкой. — Всего лишь самурай, что не знает свободы. Разве это то, что тебе нужно? Глупый, хрупкий как сучок человек? — Гудзе пренебрежительно мотнула хвостом. — Ему нравится только твой вид. Милый, невинный… Ты с треском провалишь свой воображаемый образ, когда сблизишься с ним окончательно. — Заткнись! Он не мог больше сдержаться. — Как он назвал тебя? — Яэ Мико продолжала давить, ковыряя те места, в которых предполагала, должно быть больнее всего. — Он дал тебе имя, означающее то, что в тебе правда цепляет. Это единственное, что держит его подле. Разве я не права? Взгляни правде в лицо. Эи — та, кто тебе по-настоящему нужен. Гудзи снова сделала глоток алкоголя, прикрывая веки. Она всегда вела себя непринуждённо при каких бы то не было обстоятельствах. Её глаза знали только лишь спокойствие и озорной огонёк. — В конце концов, кому ты должен быть благодарен за своё личико? Твой Создатель единственная, за кем тебе стоит следовать — не человек, — подытожила Яэ Мико. Но это был не конец. — Он бросит тебя либо умрёт. Одно хуже другого, сам знаешь, — Акио нахмурился, прекрасно понимая о чём идёт речь. — Зачем тебе баловаться с чужой жизнью, если известно, как всё обернётся? Почему считаешь себя достойным быть тем, кто отберёт его время? — Замолкни! Я сказал тебе закрыть рот! Акио вскочил и ударил ногой по столу, опрокинув и чашу, и кувшин сакэ. Жидкость пролилась на пол, пачкая рукава. — Клянусь, когда-то я вырву твой паршивый язык, — он стиснул зубы. — Живьем сдеру шкуру, ещё хоть раз… скажешь хоть одно слово и вздумаешь… Вз-здумаешь… Кадзуха не оставит меня! Он… Он обещал! Горечь сдавила горло. Акио не сдержался, разревевшись прямо на том месте, где и стоял. Сделалось больно. — Кажется, я задела тебя, — вздохнула Яэ Мико. — Мне не хотелось, чтобы ты загрустил, — она старалась показать сожаление, да только удавалось паршиво. — Кто тебя разбудил? — Н-не знаю… — Ты должен был проспать дольше. — Нет! — вскрикнул Акио. — Я сам проснулся! Сам! Это правда! Воздуха, казалось, недоставало, чтобы свободно дышать. — Я верю тебе, — кицуне улыбнулась в попытке успокоить. — Эи не таит зла, возвращайся, — снова предложила она ласковым голосом. — Я не вернусь. — Не возьмёшь его? — Опасно, раз ты предлагаешь. — В этом ты прав, — кивнула Гудзи. — Кое-что нарушилось с тех пор, как Эи его извлекла. Я предполагала, его коснулась эрозия, но всё оказалось в стократ хуже… — Что… Что с ним не так? — Прости, не могу больше болтать, — она поднялась, расправив взмокшие ткани. Погас свет. — Мне нужно возвращаться в Тэнсюкаку. Избавься от ограничений. Яэ Мико пригладила растрепавшиеся волосы, царапнув когтями щеку. — Эи будет рада увидеть тебя, не нужно бояться.