Тёмное сердце

— Я… я… В груди трепещет. Это для него слишком. Он сейчас просто-напросто задохнётся и дело с концом. — Каэдэхара, пообещай, — смотрят прямо в глаза. А Кадзуха смотрит в ответ. Тепло заполняет всё сердце. Он медленно сгорает в этом, желая смотреть так всегда. Щеки напротив горят. Влажный песок холодит ступни, а затем их снова накрывает волна. Кадзуху встряхивают. — Мы с тобой поженимся, — важно сообщают. — Я сам тебя выбрал, отказа не потерплю. Ронин успевает только широко раскрыть рот и беспомощно захлопать ресницами, как вдруг его затыкают рукой. — Нет, помолчи, — будто бы он может сейчас вставить хоть слово. — Однажды я спас тебя, поэтому ты… Ты только мой. Это означает, что ты всегда будешь рядом и не бросишь меня… Ни за что не бросишь! Это не было сном. Самурай надеялся, что не сбрендил, потому что поверить во всё, что сейчас происходило не удавалось. Сердце рвалось наружу. Оно громко-громко билось о рёбра, желая выскочить из груди. Он чувствовал, как его одолевал жар. — Ты должен это запомнить! — видно, как он весь дрожит, слышно, как срывается голос. — Иначе… Ин-наче тебе придется несладко! Понятно?! Только мой. Акио хватается за ткани до треска, он тянет на себя. Чужое дыхание становится ещё ближе — пламя внутри вспыхивает ещё горячее. — А я только твой. Если это был сон, Кадзуха не хотел просыпаться. Сколько длилось молчание? Акио прикусывает губу до крови, а сами уста сжимает в кривую недовольную полосу. Он… он был близок к тому, чтобы заплакать. — Ты… Он был растерян. Самурай просто стоял и смотрел как дурак. А в груди расползалась самая настоящая плесень. — Я просто сказал, что думаю, — вздохнул мальчик. — Ты этого делать не должен… Он боялся что-то испортить. Это могло повлиять на их отношения. Что… что, если Кадзуха теперь откажется от него? Самурай обещал, что они отправятся в Ли Юэ… вместе. Но ведь… Госпожа тоже клялась. По щеке пошла трещина, Акио быстро отвернулся, хлопнув Кадзуху по руке. Это пугало. Каэдэхара не бросит. Кадзуха обещал. Он должен был сдержать своё слово. Солнечный свет утопал в морской глади. Небо стало совсем тёмным, и только отражение праздничных огней позволяли разглядеть очертания городка за спиной. От холодной воды дрожало всё тело. И ему очень-очень хотелось кричать. Придурок! Идиот! Зачем он так распинался?! Неужели всё зря?! Ему это так надоело! Разве он не сделал достаточно? Бездарность — вот кто он, стоило это запомнить. К горлу подступал ком. Его всё душило. Что за бред?! Он же заплачет… прямо сейчас возьмёт и разрыдается. Какой стыд! — Акио… — Замолкни! Глаза жгло. Ветер был совсем ледяным. Он пробирал до костей, безжалостно пронзая, словно ржавыми иглами. Во рту пересохло. На губах ощущалась горечь и кровь. Горячая ладонь в один миг легла на щеку, заставляя приподнять голову. Акио почти задыхался — нет — он был почти готов умереть. — Послушай, — примирительно прошептал самурай. Конечно, он бы не стал. Когда Каэдэхара шагнул ближе, а кожу обожгло теплом чужого дыхания, Акио неодобрительно фыркнул, мотнув головой. — Я бы никогда… — Замолчи! Видеть тебя не хочу! — Правда? — самурай притянул мальчишку за локоть и прислонился ртом к уху. — Закрой глаза, и тогда поцелую. — Ты слов не понимаешь?! Акио вскрикнул и стал отбиваться. Ну, как… совсем вяло — может, разок в нос попал. И всё же ронину удалось прильнуть ближе, сжать в крайне неудачных объятиях, почти коснуться окровавленных губ — он заставил посмотреть мальчишку в глаза. Тёмные омуты совсем казались стеклянными. — Акио, я… — Я сказал тебе заткнуться! Молчи! Молчи… и ничего не отвечай. Забудь всё, что я сказал! Мн-не не стоило… Не стоило распинаться. Да. Он был прав. Кадзухе не понять всего, что он чувствует. Кадзухе никогда не понять, как это, когда перед тобой мир… а ты сам бельмо на глазу. — И даже не подумай смеяться! Придушу своими руками. — Акио, выслушай меня, — вцепился в рукав Кадзуха. Одёрнуть не получилось. Стукнуть по лбу с разворота тоже… не очень. Акио сам влетел в самурая, благо тот схватил его крепче, иначе так бы и свалился в воду, чего не хотелось бы — та совсем была ледяной. — Тебе не стоило этого делать, — пробормотал Акио. Кадзуха мягко улыбнулся, потянув мальчика на себя. — Ты мне тоже дорог. — Кадзуха! — Думаешь, я разрешу тебе плакать? — Н-не… Объятия. Крепкие, удушающие, слишком тёплые… Акио на мгновение растерялся, не зная, стоит ли грохнуть того посильнее, либо же всё же позволить Кадзухе большее. В конце концов он не был против, а с другой стороны — подраться можно было всегда. — Ты правда особенный, — прошептал в взлохмаченную смоляную макушку ронин. Он ощущал на коже влагу. Он знал, что та была солёной. Он чувствовал болезненно-неприятную дрожь. — Сказал же не плакать. Мальчишка в ответ засопел и ещё больше вжался лицом в тёплую шею. Как же сладко пах Кадзуха… Хотелось бы съесть. — Я не плачу! — возмущенно выплюнул тот. — Ты просто дурак… — Ещё хоть одно оскорбление, и я тебя точно поцелую. — Дурак. — Посмотри на меня. — Акио… — Если ты сейчас откажешь, я проткну тебе сердце твоим же мечом. Он бы сделал это, Каэдэхара не сомневался. Тень желания и сладкой истомы плавилась в отражении глаз. В них загляни только — и ты сам не свой. Изысканный аметист. Он сверкал и источал кое-что запредельное, отчего у Кадзухи по всему телу пробегались мурашки, он загорался неодолимым желанием, чем-то запретным, но чистым, настоящим. Он превращался в неутолимую жажду. Он ставал путеводной звездой в непроглядной тьме. Он был искрой в горести пепла. И вот тогда самурай окончательно терял голову. Блядство. Как же он елозил на нём своим проклятым задом. Ветер шумный, холодный, а мелкому хоть бы что. Дрожит, но ткани снимает… одна за другой, и ронин имеет возможность лицезреть утонченное худощавое тело. Почти всё целиком. Шёлк спадает на песок, обнажая каждый изгиб. Эта кожа прекрасна. От такого взгляд отвести — себе дороже. Но Каэдэхара отводит. Он поступает как дурак, пока из груди уходит весь воздух. Самурай не хочет думать, что с ним сделает мелкий, если он и здесь даст заднюю… В такой важный момент. Наказание не заставляет себя ждать. Из уст срывается вскрик — это внезапно. Кое-что впивается в его тело — противная прилипчивая пиявка. Он был в этом хорош. Никак не отцепить, что не делай. Волосы под рукой ощущаются мягко. Шелковистые, гладкие… — Убери свою руку, мне больно, — шипит мелкий. И всё не отлипает. Как спрятать столько засосов? В отместку кусаются ещё грубее. До крови. Ясно, что это оставит следы. — Искусаешь — на потом не останется. — А я сейчас хочу. Та ещё жадность. Его нельзя было подпускать к себе ближе. Но как же хотелось зацеловать это лицо… Теперь сиди — разбирай чего натворил. Этого ему так хотелось? Возможно. Себя не обманешь. У них уже давно сломалась черта. С этим нужно было что-то сделать. Просто Акио как обычно взял над ним верх. — Ах…м! Это заставляет прикусить губу. Кадзуха слишком отчаянно поддается навстречу прикосновением. И Акио использует такое удачное положение дел. Мальчишка сдавливает между пальцев сосок. Он грубо тянет на себя, принуждая ещё больше изогнуться. Во рту ощущается кровь. — Значит, вот где твоё слабое место. — М-м-мх… Каэдэхара не знает, как себя повести, чтобы не сделать ещё хуже. Он на краю, а перед ним пропасть. Оступиться очень легко. Акио подбирается к шее, вновь оставляя там поцелуй. Мягкое прикосновение поверх ярко-красных отметин — вот, как это со стороны. И смотрится крайне развратно. Он был чувствителен в этой части тела. И главной ошибкой стало то, что Акио об этом узнал. В этот раз мелкий делает это губами. Он ласково водит языком, тревожа припухшую кожу жарким дыханием, пока второй рукой скручивает едва ли не до боли. И это всё сводит с ума. Потому что мало — нужен больший контраст. Вновь срывается стон — уже похоже на хрип, хотя есть ли разница? Акио остаётся доволен. — Приподнимись, — он отстраняется, отбрасывая остатки своих одежд на песок. — Хотя, знаешь, не стоит. Глаза пронзают насквозь. Видит. Видит, что Кадзуха напряжен. — Ты неплох. Каэдэхара знает, что его щеки пылают. Он хочет прикрыться, но за запястье хватаются прежде, чем он успевает об этом подумать. — Акио, — решается самурай. — Ты… правда хочешь? Акио хмыкает и опускает руку на возбуждение, сжимая сквозь ткань раскалённую плоть. Нет сомнений, тот ощущает всю влажность. Поэтому его улыбка становится шире, поэтому его глаза загораются чем-то иным… — А ты? Каэдэхара в ответ может только протяжно застонать. Акио с маленькой заминкой справляется с ремешками, ослабляя их, и пробирается через ткани к тому самому… Блять. Член… Он взорвётся, если Кадзуха прямо сейчас не достигнет предела. — Тебе нравится? Обещаю сделать приятно. Палец размазывает стекающий предэякулят по стволу, не обходя вниманием головку. Там он задерживается дольше всего. Его прикосновения осторожны, он ласкает весьма лениво. Темп медленный, убивающий. Кадзуха не знает куда подевать руки, потому что притянуть слишком милое личико и искусать чужие губы не кажется ему перспективной идеей. Поэтому он опускает руки на бёдра и крепко сжимает. Наверняка, до самых-самых красочных синяков. — Не останавливайся. — И не проси. Движения стают резче. Блеск в аметистах загорается ярче. А тело Кадзухи изгибается подобно струне. Акио льнет к лицу самурая и с трепетной нежностью жмётся к губам, не переставая стимулировать горячую плоть. Он проводит языком по скатывающимся капелькам пота, не скрывая наслаждения, и ласково целует щеку. Ему нравится, как выглядит самурай в его умелых руках. Однако кое-что хочется сделать ещё. — Кадзуха. — П-продолжай, прошу продолжай… А-ах… — Тебе приятно? Член сочится предсеменем — ясно, что тому до звёзд в небе прекрасно. И всё же. Хочется услышать из его уст. Стоны удовольствия не так хороши, как его собственный голос. — Самурай, я задал вопрос, — требовательно кусают губу. Акио сжимает рукой основание. Это, должно быть, больно — по крайней мере, он так считал. Кадзуха должен был прогнуться сильнее, он должен был застонать от боли. Он должен был молить о пощаде. Но вместо этого Каэдэхара издает вскрик. Полный наслаждения восторженный протяжной вскрик. — Д-да… чертовски… Невероятно. Ты невероятно хорош… — хватают ртом воздух. — С-сильнее… ещё… В его глазах дрожало отчаяние. Каэдэхара поддавался тазом вперёд и отвечал на поцелуи крайне развязно. От его пальцев на коже оставались следы. Это было приятно. Кадзуха слишком отчаянно просил быстрой разрядки. Это то, что Акио смог бы дать. Если бы посчитал нужным. — Сильнее, делай это сильнее, — шепот на грани. Кадзуха был почти сокрушен. Акио надавливает пальцем на уздечку. Он делает это мягко, наблюдая за тем, как у самурая приоткрывается рот. И снова он срывает для себя стон — каждый такой был отличной наградой. Разгоряченная плоть в руках вся пульсирует, член Каэдэхары прекрасен. Он почти совершенен, а его семя должно быть отменным на вкус, впрочем, как и сам член. — Я… я бы смог его поцеловать? — звучит робко, но что уж поделать. — Чт-что?! Ронин хочет приподняться, однако Акио давит рукой на грудь, принуждая опуститься на место. На коже остаётся след прозрачноватой естественной смазки. Кадзухе слишком идёт такой беспорядочный вид. — Ты этого хочешь? Неуверенность. Глядите, кое-кто засмущался. Как жаль, что с мнением своего члена Кадзуха не считался, ведь тот был очень рад особому вниманию со стороны Акио. — Прекрати спрашивать меня очевидные вещи, — вздыхает он. Каэдэхара хлопает ресницами — ничего другого не остаётся. — Знаешь, — вдруг наклоняются к лицу. А затем от низкого шепота всё тело Кадзухи пробирает озноб. — Я поцелую даже если ты против. Поражение. Оно было фатальным. К чему он стремился всю жизнь? Определенно, не об этом он думал, когда давал клятву не ступать по кривой дорожке. В последствии Каэдэхара оказался в болоте. Вязкая тина цеплялась и тянула на дно. А он утопал. Он оставался крайне уязвим в своём положении, что не нравилось. Он лишался контроля, он не был способен ничего предпринять… Отсюда не выбраться. Он не захочет. А стоило лишь однажды заглянуть в чужие глаза. Вжавшись губами, Акио осторожно чмокнул головку, смотря прямо в душу да улыбаясь исподтишка. Само коварство — дьявол во плоти. Мелкий злой дьяволенок. Он дразняще провёл языком по всей длине, слизав вязкую жидкость и что-то удивлённо промычал под нос. Вот же. Кадзуха никогда и представить себе не мог, что засмущается от подобного действия. — Мне нравится, как ты выглядишь. Ещё бы! — Тебе приятно? Шершавые губы снова поцеловали. Он был горяч внизу, это нельзя было скрывать. Он был готов взорваться в любой момент. Кадзуха был полностью охвачен этим огнём. — А-а-ах! Д-да… Каэдэхара ухватился за волосы, заставляя Акио прижаться к члену щекой. Ближе… ближе… Ещё больше. Ему было нужно больше прикосновений, больше поглаживаний, поцелуев и ласк. Он хотел всего Акио целиком. И по сравнению с мелким это ещё было скромно. — Отпусти! Акио недовольно скривился. Он дёрнул головой, но вырваться не удалось. Его лицо было грязным от предсемени. Мальчишка морщил носом, всё не бросая попыток отстраниться. — Пусти меня, идиот! Вырваться он сумел только, когда Каэдэхара разжал хватку. Акио вытер рукавом лицо, но недовольство осталось. — Придурок! Т-ты… — Ты начал первым, — ответил ронин. В один миг Кадзуха меняет положение тел. Теперь он сверху, а мелкий под ним, дрожит от холодного ветра. Если смотреть в глаза с такого близкого расстояния… Каэдэхаре они не кажутся тёмными. В них есть синева, она не яркая, но притягательная. По-своему это тоже прекрасно. — Кадзуха, — сверкают злом искры. — Слезь с меня. — Только посмотри во что я превратился, — обвинение — почти приговор. Акио хмыкает: — Жалкое зрелище. Но он не против. Кадзуха улыбается в ответ, прижимаясь устами к губам. Те отвечают лениво, так, словно Каэдэхаре ещё предстоит завоевать доверие своим упорством и несокрушимостью. — Ты слишком хорош для меня. — Не говори так. Это я тебя не достоин. — Что за бред? Парочка пустых слов на ветер — и вновь поцелуй. Он более развязнее, настойчивее и намного грубее. Самурай подминает под собой тело, он старается быть аккуратным, но от резких движений ткань чуть ли не рвется на части. Слышится только предупреждающий треск. Сам он, не без помощи умелых ручонок, раздет почти догола. Если не считать приспущенных хакама, естественно. Руки зажимают в ловушке. Акио притягивает за шею, цепляясь за волосы и с трепетным нетерпеливым стоном мнёт губы. Они снова-снова целуются. Это не как обычно, не в отместку, не в шутку — а просто, потому что это им нужно. И губы болят иначе, и блеск в глазах не такой. Каэдэхара отстраняется не без труда. Его едва отпускают. Акио смотрит с испугом, очевидно боясь, что Кадзуха испарится. Самурай позволяет себе оставить успокаивающий поцелуй на щеке, прежде чем распустить хвост и вновь прильнуть к столь желанному телу. Акио отвечает с ещё большим рвением, он слишком жадно кусается, он слишком развратно стонет, он слишком страстно целуется и царапает бёдра, так, будто бы боясь потерять. — Ты готов? — Да. — Я хотел сказать, ты подготовлен? — Достаточно. Всего мгновение ронин недоумевающе смотрит в лицо. Да быть такого не может! Неправда… — Постарайся, — шепот — сладкий яд на губах. — Хочу, чтобы мне понравилось. — Не обещаю, — дразнится Кадзуха. — Что это значит?! Акио глядит с возмущением. Можно подумать, тот встанет да передумает, чего, к удивлению, не происходит — мелкий цедит прямо сквозь зубы, с испепеляющей искрой тихого гнева. Он спокоен, как грозовое небо в преддверии бури — в один миг сверкнёт молнией, в один миг ударит гром, а дождь хлынет стеной. — Постарайся, чтобы понравилось. Каэдэхара подавляет в себе желание накинуться прямо сейчас. Он стойко… крайне старательно сдерживается, чтобы не навредить. Он не должен быть зверем, ведь ему доверили самое сокровенное. В противном случае его станут проклинать до конца дней. Разумеется, если конец не наступит в тот же самый момент… Красиво. Всё то, что он чувствует — словами не передать. Его Акио совершенен. Каэдэхара разводит чужие коленки, не позволяя свести их обратно. Хватается крепко. Потому что кожа слишком хороша, она мягкая и нежная, с не менее прекрасной реакцией на касания. Кадзуха устраивается поудобнее, рассматривая открывающийся вид. Акио не пытается прикрываться, пускай и загорается краской. Он смотрит в ответ. — Ты красивый, — не скрывая влечения, шепчет ронин. — Не могу сказать о тебе то же, — ворчит мелкий. — Не нравлюсь? — Только взгляни на себя. Колется. Спасибо, что не кусает. — Признаю, лицом не вышел, — соглашается самурай. — Вот именно! Кадзуха пристраивает к вздрогнувшей дырочке член. Это заставляет Акио дёрнуться, и заглянуть в глаза с волнением. Внизу влажно, им не потребуется смазка… что правда в мыслях звучит смело. По крайней мере, его предсемени будет достаточно, чтобы войти безболезненно. Каэдэхара не уверен, что продержится долго. Только не с ним. — Тогда почему ты здесь? Акио раскрывает рот, но молчит. Искрящая огоньками полуночная парча застилает весь взор. Небо настолько красиво мерцает, что кружится голова. Особенно когда всё это месиво ярко отражается в омутах. Вот тогда заходится сердце. — Я должен, — отвечает Акио, устремляя пустой взгляд в небо. — Расслабься, — шепчет на ухо самурай. Каэдэхара надавливает только слегка, но даже так встречает сопротивление. Акио шипит и дёргается, пытаясь отстраниться. — Ты сказал, я тебе дорог. — Это не значит, что ты нравишься. — Вот как? — удивляется Кадзуха. — П-подожди… Мнх! Мягкий толчок — крайне неприятное вторжение. Мелкий скулит, не в силах скрыть краску стыда. — Что ты… — голос хрипит, почти срывается. — Ах! Что ты с-собираешься… Кадзуха дышал сбито. Он не смог протолкнуть даже головку, а после и вовсе соскользнул, испачкав чужое бедро естественной смазкой. Он был большим для него? Акио слишком сильно сжимался. — Ты… Почему ты так… Черт! На красных щеках — дорожки слёз, а в уголке губ — кровь. — Зачем ты обманул меня? — Я-я… я н-не обманывал тебя! Бровки сошлись у переносицы. Губы дрожали. Пальцы впивались в кожу до синяков. — Ты сказал, что подготовлен. Глаза смотрели с беспокойством. В них была тревога. Акио не знал, что ответить. — Это так… — голос раздавлен. — Но я и подумать не мог, что ты станешь делать такое! Крайнее беспокойство. В них страх. — Конечно, ты же сам хотел это сделать! — Я не хотел, чтоб ты разорвал меня… — Акио с обвинением ткнул пальцем на член, — этим! Кадзуха истомлено упал лбом на плечо. Плечи Акио были угловаты. Не самое лучшее его место. Но в них Каэдэхара всегда находил свой покой. Он слышал, как тяжело дышали под ним. Вся кожа покрылась испариной. А ветер всё так же был холоден. Ронин приподнялся, хватая первую попавшуюся под руку ткань. — Надевай. — Н-но я… — Не спорь со мной. — Значит, ты правда хотел вставить его? Этот взгляд… не к добру. — Ты хотел запихнуть в меня член! Акио всплеснул руками, как будто это было самое удивительное, что он слышал в своей жизни. — Сколько раз я должен повторить тебе, что именно я собирался сделать? — покосился Каэдэхара, натягивая верхние одеяния. — Нет, прости, — виновато скомкали в руках ткань. — Это… это звучит просто безумно! Ронин страдальчески застонал, запрокинув голову. Ладно. Возможно, это было очевидно, что такому, как Акио, ранее не доводилось познать прелестей секса. Возможно, это было ожидаемо, что такой, как Акио, был скромен в своих познаниях… И всё же, возможно, Кадзухе стоило потрудиться об этом узнать. Что ж, славно. Он прибыл в тупик. — И мне… Мне должно быть приятно? Кадзуха промолчал. Этот разговор сейчас явно не был к месту. Мелкий это тоже понимал. Однако Кадзуха всё так же был безнадёжен. — Он ещё не упал? — Не смотри на меня таким взглядом. — Что не так? — Твои глаза… Громовой самоцвет. От них по всему телу расползается жар, а от искр леденеет в затылке. — Мои глаза… что? От них самурай готов умереть. — Послушай, тебе не следует со мной так бесчеловечно играться. Когда небо над Инадзумой стало темнеть, а городской уличный шум стал многим живее и веселее, цветастые огни фонарей взволнованно замерцали в предвкушении торжества. Столица погрузилась в томительное ожидание появления Её Превосходительства Наруками Огосё. — Эй! Поосторожнее там, не свались! — И без тебя разберусь! — фыркнул Акио, в этот же момент с глухим испуганным вскриком соскользнув гэта с опоры. Если бы у мальчишки имелось настоящее сердце, то непременно бы тотчас остановилось. Ведь там… они так высоко забрались, Акио смог бы запросто полететь головой вниз, распластавшись самой настоящей лепешкой. Шлеп — и всё! Каэдэхара его бы за такое на месте же и прибил. — Хватайся сильнее, — приказал голос. Мальчишку вдруг резко потянули наверх. Он не смог и пискнуть — только сбито дышал, хватая ртом воздух. Его руки дрожали. В лице самурая тоже читался испуг. Кадзуха дёрнул плечом, но мелкий хватку не ослабил — вцепился намертво и шумно сопел. Ясно было, что если бы не Кадзуха, тот бы точно сорвался. Не сдох, но калекой бы сделался. — Да ты счастливчик, — поддразнил самурай. Сам то был готов себя же убить, в первую очередь за то, что не уследил, во вторую — мелкого. За то, что слишком в себя поверил и ослушался. А потом знай к чему бы это привело. Акио с опаской глянул вниз, крепко впиваясь пальцами в слегка побитую черепицу — средь старых ящиков в бочонке с водой плескался его выскользнувший в падении гэта. Нахмурившись, мальчишка ослабил хватку. Теперь Кадзуха смог сдвинуться в сторону, но взгляд больше не отрывал. — Что я тебе говорил? Вот всегда ты не хочешь послушать. — Ой, да замолчи уже, Кадзуха, — раздосадовано буркнул Акио. — Ничего не случилось. Кадзуха состроил серьёзную недовольную рожу. Такую хотелось ударить, ведь Акио терпеть не мог серьёзные недовольные рожи. Воздух здесь был прохладнее, а ещё здесь было значительно тише. Внизу во всю бушевало веселье, сопровождаемое грохотом, смехом и, впрочем, неплохой такой жизнью. Было радостно наблюдать за этим со стороны. Здесь, на крыше с Кадзухой, он был будто оторван от мира. На плечи вдруг упали верхние кленовые одеяния. — Кадзуха? Самурай промолчал, но терзаний внимательного взгляда не выдержал, быстро сдавшись: — Не мёрзни. Акио изогнул бровь, пытаясь изобразить недоумение на лице, хотя откровенно хотелось смеяться. Че это у него с рожей? Архонты, неужели он со стороны выглядит так же? Теперь стало понятно, почему ронин любил его выводить из себя. Он всегда делал это нарочно. Каэдэхара выглядел так, будто собирался заплакать. Каэдэхара выглядел так, будто у него отобрали всё самое драгоценное. Кадзуху очень сильно захотелось утешить… тем самым излюбленным способом. Акио потянулся навстречу, однако самурай не сдвинулся с места, а только ещё больше нахмурил брови с обидой. И стал пристально смотреть. — Кадзуха, — прошептал он тихо, тешась от вида смущения на лице. Это забавно — разглядывать Каэдэхару в ответ. Его волосы, как и одежда, были в ужасном состоянии. От их недавнего времяпровождения на берегу моря у самурая даже остались следы — примечательные красноватые пятна у шеи, на плечах… Их было предостаточно. Акио улыбнулся своим мыслям, поправляя неряшливо торчащий ворот. — Ка-адзуха, — протянул мальчишка, хихикнув под нос. Послышался вздох. Крайне недовольный тяжелый вздох. А может неудовлетворённый? Чужое дыхание приятно обожгло щеку теплом. Это было приятно-опьяняющее дыхание, от которого запросто можно было сойти с ума. И он сходил… Сладко — таким был вкус. Он провёл губами по чужим, но только слегка. Так, чтобы Кадзуха не сумел насладиться вдоволь. И пожелал большего. Реакция не заставила себя ждать. Самурай издал превосходный протяжной звук и поддался вперёд, однако соприкоснуться больше не удалось. Кадзуха смотрел иступлено и жадно. Как будто был готов что угодно разорвать в клочья, только бы заполучить… — Чего ты хочешь? — Акио улыбнулся, цепляя пальцами рукава кленовой изысканной ткани. — Отвечай честно, — пригрозил он взглядом, когда ронин только лишь успел раскрыть рот. — Тебя, — прозвучало весьма твёрдо. — Больше всего на свете. Акио скривился и фыркнул. Кажется, подобное он уже слышал. — Твои слова не соответствуют действиям, — парировал он. — Я в это не поверю. — Тогда не отвечу, — пожал плечами самурай. Вот и поговорили. Нельзя сказать, что это не злило. Акио иногда совсем не понимал действий Кадзухи, он не знал что им двигало. Он в целом плохо разбирался в людях. Вероятно, не каждое слово имело вес, и не каждое действие значило то, что должно было значить. Люди были спонтанны. Они не нуждались в причине. Порой забавлялись, порой были серьёзны. Не было ясно, что было уместным в определённый момент. Но ему нравилось изучать, он быстро учился. Он умел стараться не покладая рук, если был стимул. А он у него был. Прекрасный красноглазый стимул, что, бывало, творил странные вещи. Самурай был тем ещё дураком, он вызывал у него бурю эмоций. Но каждый раз эта буря понемногу стихала… Что, конечно, не мешало злиться. На самом деле злиться на Кадзуху он очень любил. Потому что это давало ему возможность чувствовать. Чувствовать странный болезненный трепет, чувствовать жадность, волнение, страх. И кое-что ещё, чему он не нашёл определение. Это было похоже на жадность, но она была мягкой, может быть, подавляющей… Это было приятное чувство. Он ощущал за спиной крылья, будто правда имел возможность взлететь. Был страх упасть. Однако странность заключалось в том, что одновременно с тем, упасть не было страшно. Акио ещё не понимал, что бы это могло значить, но знал, что должен будет во всём разобраться. Снова и снова он открывал для себя новые вещи. Ему нравились сладости. Ему нравился вкус сакэ на чужих губах. Он любил море и вечернюю прохладу. Он любил теплый запах еды и скучную болтовню Кадзухи. Ему нравилась красивая юката и гортензии у их дома. Ему нравилось дремать с Каэдэхарой в обнимку и делать с ним остальные приятные вещи. Он любил шум дождя, когда капли стучали о черепицу. Он любил разглядывать яркие огни в ночи. Он любил слушать чужое биение сердца. И было ещё много чего. Много-много всего, что просто не укладывалось в голове. Как он жил всё это время? — Ты воин, но ты не желаешь сражаться, — вздохнул он устало. — Не нравится приз? — Ты не приз. В тёмных омутах блеснул огонёк. Акио наклонился ближе и расплылся в лукавой улыбке. — Почему нет? — Мне не нужна мотивация, чтобы сражаться. — Тогда тобой легко помыкать, — сказал он. Кадзуха нахмурился и одёрнул рукав, скрестив руки на груди. — Я это заметил, — тихо проворчал самурай. Он не выглядел обиженным, скорее… отчего-то расстроенным. Акио знал Кадзуху достаточно хорошо, чтобы предположить, что уязвить гордость Каэдэхары он не был способен. Казалось, кто бы что не сказал, кто бы что не сделал… самурай был слишком мягкосердечен. Поэтому он очень дорожил этим человеческим сердцем. — Скольких ты убил? Внезапный вопрос застал Каэдэхару врасплох. Конечно, он не ждал, что Акио когда-либо в жизни спросит о подобном. Если бы этот вопрос задал кто-то другой, он бы вежливо попросил сменить тему. Но с Акио ронин старался быть честен. — На шестнадцатом я перестал считать их, — ответил самурай. Акио задумался. Всего на миг его взгляд метнулся к звёздному небу. Казалось, он был увлечен — по-настоящему заинтересован, хотя это слегка удивляло. — Скольких ты бы ещё смог? Подул ветер. Пронизывающий, колкий. Каэдэхара ощутил, как по телу прошлась тихая дрожь. Он был крайне напряжен. — Сколько потребуется. — Это хороший ответ, — согласился мальчишка. Это было не легко. Кадзухе тяжело давалось что-то подобное. Кадзуха не любил вспоминать, он не хотел думать об этом. Первое время у него были проблемы со сном. Он не умел относиться к смерти так же просто, как Томо. У него не было зла в крови, он просто исполнял долг. — Я защищаю тех, кто мне дорог. Теперь он сможет защитить близких, пускай от клана ничего не осталось. Теперь он способен очистить честь и доброе имя. Теперь он не сбежит, поджав хвост. Он будет сражаться. Акио, похоже, так же был удовлетворен утверждению Кадзухи. Он внимательно смотрел в глаза. Всё это время Каэдэхара размышлял, с чего вдруг мелкий проявил интерес к темной стороне его жизни. Она не казалась приятной, и Акио это знал, но всё же он задал этот вопрос… — Что, если… — снова заговорил мальчишка, состроив понимающий вид. — Что, если бы тебе пришлось убить меня? — спросил он. — Ты бы смог? — Акио… Кадзуха пожалел, что не сумел вежливо попросить сменить тему. — Если бы тебе пришлось, ты бы убил меня? — настаивал Акио. Он смотрел… Он заглядывал в душу. — Я бы не… Голос не слушал, дрожал. Каэдэхара не знал, что сказать и подумать. Акио хмыкнул и опустил подбородок на плечо. — Неужели я стану преградой? — шутливо удивились. Если бы все преграды на пути Каэдэхары имели значение, он бы давно проиграл поединок судьбе. — Я бы ни за что тебя не убил, — сказал самурай. Это было стойко — сказать почти в лицо. — Отвечай честно! Акио возмущенно хлопнул Кадзуху по спине. Шумно вздохнув, мальчишка отстранился. Не нравилось. Ему определённо это не нравилось. Самурай уставился с искренним непониманием. Что именно его разозлило? — Если бы я был твоим хозяином, — он приподнял подбородок, — ты был бы уже мертв за то, что ослушался. Палец с обвинением ткнулся о грудь. Кадзуха опустил голову, засматриваясь на руку. Акио давил на его рёбра так, что можно было не стерпеть и зашипеть от боли, ведь там раньше была рана. Но Каэдэхара не стал. — К счастью, у меня нет хозяина, — улыбнулся уголками губ самурай. — К счастью. Акио ещё некоторое время подавлял взглядом, а потом резко одёрнул руку. Не мог же он спохватиться? Хотя лицо сделалось виноватым. Всё-таки мог. — Ка-адзуха, — позвали ласковым голосом. Самурай снизошел и перевёл свой взгляд на мальчишку. Кончик вздёрнутого носа успел забавно покраснеть от морозного ветерка, а щеки горели ярко-ярко, отчего привычная бледность Акио теперь не казалась болезненной. Погода была не самой приятной. Он сам знатно ощущал, как немеют кончики пальцев, даже шея покалывала от напряжения — а этот знак всегда был не к добру. — Кадзуха… Кадзуха, Кадзуха, — промолвили разгоряченным шепотом, прижавшись ближе к боку. — М? — не сдержал улыбки ронин. Тёплое дыхание у шеи было как никогда кстати. Каэдэхара любил его чувствовать. И тихий трепет, и волнительный стук своего сердца, что всегда было готово выскочить из груди, когда Акио был вот так рядом. — Кадзуха, — снова повторились, улыбнувшись в ответ. — Чего тебе? Кадзуха шутливо фыркнул. Чужие пальцы ухватились за талию — мелкий прильнул ещё ближе, вжавшись лицом в ворот ткани. — Я благодарен тебе, — тихо шепнули. — Правда очень-очень благодарен. Казалось, в тёмной синеве утопало даже звёздное небо. — Я тоже благодарен тебе, — сказал самурай. Хватка стала крепче. Широко раскрыв глаза, мальчишка захлопал ресницами и чуть не стукнулся носом о нос, когда дёрнулся к Каэдэхаре навстречу. — За что? — За то, что ты рядом, — вздохнул он. Мелкий аж просиял. Он смог бы затмить собой мерцание звёзд. Это очарование… Кадзуха и без того был сражен им наповал. Куда уж там звёзды… — У тебя красивое имя. Оно необычное… но тебе очень подходит! — Акио играл с поясом, когда болтал. — Десять… десять тысяч листьев. Как много! Это же сколько… — сверкнул аметист. — Так много?! Каэдэхара хмыкнул и всё же не сдержал смех. — Это же прям как тех огоньков! Пальцем ткнули в небо, откинув голову Кадзухе на плечо. — Так же много и так же… прекрасно. Так прекрасно! Всё такое красивое! Внезапно раздался звонкий протяжной «бам», оповещая о начале празднования фестиваля. Гул с улиц тут же стих. — К-кадзуха? — с беспокойством прошептал Акио, что есть силы цепляясь за шёлк, исписанный клёном. Так предупреждали о прибытии Её Превосходительства Наруками Огосё.