Будь нежным.

В чем романтика поездов? В размеренном стуке колес, в успокаивающей тряске, в красивых видах за окном, в запахе, в этих стеклянных стаканах в металлическом подстаканнике, в ночах на верхней полке или на нижней, когда твоя голова смешно прячется под небольшим столом, прикрученным к стене под окном. В ночном перекуре в тамбуре, в солнечных отблесках в ясную погоду и в дождевых каплях на стекле в дождь… Для нормальных людей романтика поездов была в этом. Но Серёжа всегда считал себя немного… особенным человеком и, перечисляя друзьям плюсы поездов для себя, он все больше понимал, что в этой жизни его либо ждёт целебатство или вообще обет безбрачия, либо такой же ебанутый партнёр, как он. Так вот, сережина романтика поездов была во всяких разных мелочах. В сырых от повышеной влажности простынях, в радио, которое висело в каждом купе, в сумасшедших соседях, которыми чаще всего приходились дородные дамы с чемоданами еды или вонючие мужчины, читающие газеты на верхних полках. В заклинившей двери в туалет, в девятом купе, в вечно ругающейся паре в тамбуре, в недовольных проводниках и проводницах, в грязной мебели, облепленой жвачками. Но в одном с нормальными людьми Сережа сходился точно — романтичность поездки всегда строилась на человеке, с которым ты едешь в поезде. Чаще всего этим человеком оказывался Максим, которому лишь бы ввязаться, а дальше уж по течению речки жизни поплывем. Не то, чтобы Сереже это нравилось… Серёжа этому каждый раз был несказанно рад. Каждый раз, когда у него намечалось судейство или реферство в любом городе, что не Москва, у Максима внезапно там же возникали планы и встречи с другими комиками, а иногда он мотался, потому что «Серый, бля, мне так интересно увидеть, как играет эта команда!» Эта поездка, конечно, исключением не стала. Концерт в Ярославле должен был состояться уже завтра — тут Максиму даже поводов не пришлось искать, — поэтому всей белорусской четверкой они отправились на поездные приключения, выкупив одно купе на всех — так было удобнее. Артём, как любитель сидеть так заебисто, что впору руки и ноги в таких позах переломать, сразу занял верхнюю полку, потому что он самый старший из них (тут, конечно, больше подходит «самый старый»), поэтому самый душный, хотя это именно его неповторимая особенность, не зависящая от возраста. Решили скомпенсировать, засунув Душность в душность. Горох решил, что он тоже ещё ничего и фору никаким дедам давать не собирается, поэтому резво закинул толстенький, забитый вещами рюкзак на вторую верхнюю полку. — Мне нужно благодарить Бога за то, что он оставил мне эту прекрасную нижнюю полку слева? — Серёжа упихивал свой багаж под столик, — Если да, то я благодарен тебе, о Станислав! — Да какой Станислав? Это я все так организовал! — Максим с соседней кровати звучал комично-возмущенно. — Да? Ну, я и говорю… Признайтесь, все же обожают неловкие паузы в разговоре с человеком, который вам нравится? Серёжа ненавидел их больше, чем то, как он выглядит в кадре, и всегда спешил чем-то их заполнить. Артём, храни его Господь, выручил и в этот раз, начиная ворчать что-то про наболевшую житейскую тему. Вы, кстати, не подумайте, он не всегда такой, это просто ретроградный Меркурий.

***

Ночью в поездах особенно атмосферно. Когда соседи спят, а ты лежишь, смотришь в окно на пролетающие пейзажи, и все так тихо-тихо… тишину порой нарушает только тихое сопение человека на соседней полке. Но эта ночь была поистине волшебной для Максима. Серёжа, казалось, спал, чинно отвернувшись к стенке. В голове вместе с мелькающими за окном деревьями мелькали мысли о нем. О них. О том, что вообще происходит. А что происходит? Знаменитая передружба-недоотношения, конечно. То, о чем мечтает каждый здоровый уважающий себя человек. Макс себя считал здоровым и, можно сказать, уважал. «Хотите загонов? Их есть у меня.» — В голове будто высветилась табличка, как горит табличка «exit» над дверным косяком. Хотя в случае Максима больше подойдёт «эскейп». Как это связано — спросите у него вы. Буквой «э» — ответит он вам. Эта буква вообще была любимым словесным выражением зайцевских эмоций — она же подходит под любую ситуацию! Да, пусть она будет не одна в этом междометии, но подходит же! Вот и сейчас, когда он попытался аккуратно выйти из купе в тамбур, на нижней полке кто-то пошевелился и произнёс испуганое «еб твою мать». — Э-э-э… — озадачено ответил Максим, — Так ты не спал, что ли? — Нет. — Так сказал бы — давно б уже вместе сгоняли в тамбур, я бы покурил… — Тебе б только посмолить, курилка картонная, — беззлобно ответил Сережа, поднимаясь, чтобы удобней сесть, — Садись, что уж теперь… Да потом покуришь, Господи! — разглядев на освещенном лунным и фонарным светом лице недоумение, шепнул Шевелев. Конечно, то, что ему скучно, он говорить не стал. Тем более он не стал говорить, что ему просто хочется с Максимом наедине побыть. А Заяц тем временем примостился рядом, касаясь плечом сережиного плеча, и начал что-то увлеченно рассказывать. Такие моменты они оба любили, и оба себе в этом не признавались. Когда сидите вот так с человеком, от которого мозг плавится, плечо к плечу, иногда смотрите друг на друга и просто ощущаете друг друга рядом, будто фейерверки в голове взрываются. Ручки от волнения иногда дрожат и потеют, сердце готово стучать бит на сто семьдесят два «бипиэма», а в голове ни одной цельной мысли нет. А потом наступает тишина, когда точно понятно, что вот сейчас должно произойти что-то ебейшее, без этого никак. И так и происходит. Максим замолкает, его взгляд переползает от окна на сережино лицо, исследует его. Дыхание ломается, слышится очень громко в этой звенящей интимной тишине, и взгляды падают на губы. Максим выдыхает и медленно приближается, стараясь не спугнуть волшебство момента. Серёжа чуть улыбается и приближается тоже. В такие минуты обычно в ушах кровь набатом, потому что сердце разогналось до скорости победителя «Формулы-1», а живот сводит от предвкушения и волнения. И когда между губами остаются считанные сантиметры, все замирает: останавливается поезд, затихают доносящиеся из тамбура крики и храп из соседнего купе, заканчивается ночной дождь, останавливается время. Лишь Сергей Горох, истинный Джинчурики, всегда был вне времени. Перевернувшись на спину, он, любитель поговорить во сне, пробормотал: — Нет, если нужно, то я не Какаши. Тонкая нить приятного волшебного напряжения лопнула, отскочив по носу обоим мужчинам, приводя их в чувства. Максим неловко усмехнулся. Серёжа нервно улыбнулся и потёр шею. Горох перевернулся на левый бок и засопел. Гаус лежал тихо, будто незримо и беззвучно «осуждал» все только что произошедшее.