***
Этим летом Максим, мечтая об отпуске вслух и сам того не замечая, разрекламировал свою баню весьма успешно, на что Сережа, не будь он дураком, чтобы упустить такую возможность, напросился с Зайцем к родителям. Тот против, естественно, не был. И вот июль, десятое, Беларусь, дача. Максим закрывает за собой деревянную калитку на крючок и, ободряюще улыбнувшись Сереже, стучится в дом. В коридоре мама добродушно улыбается, обнимает сына, целует в обе щеки, приговаривая, как тот поправился на казённых московских харчах. А потом видит Сережу и тоже радостно спешит обнять и поцеловать, осыпая комплиментами и приглашая на кухню. — Ой, мальчики, я как знала! Столько всего наготовила! — женщина скрылась за поворотом, начиная греметь посудой на кухне, — Ну что вы стоите там, в дверях, проходите, проходите! Отец скоро придёт, будем баню топить. От последней фразы все воодушевились и, быстро сняв кроссовки, наступая их носками на пятки, и покидав сумки у обуви, мужчины, уже бурно обсуждая предстоящий поход в баню, направились на кухню.***
В новом доме всегда пахнет деревом, а в новой бане им пахнет ещё сильнее. Сейчас, в температуре за семьдесят по Цельсию, в парилке пахло деревом, можжевельником и жарой. Максим сидел у каменки в опасной близости от кадки с водой (и ковшом). Сережу это немного пугало, потому что он хоть баню любил, но опытным банщиком не был, потому переживал за сохранность своего здоровья — все-таки он ещё не готов находиться в температуре кипения воды. Поэтому он решил, что, если максимовская рука только потянется поддать жару, он будет угрожать ему веником. Или двумя. — Да че ты, семьдесят пять — это не много ещё, весь кайф от восьмидесяти пяти начинается! — подначивал Макс, все ближе и ближе придвигаясь к ковшу. — Да у тебя при такой температуре все твои татулировки чернилами по рукам потекут! Максим! — Не ссы, Серый, в пельмень не превратишься. — Да я… Да я тебя на эту печку жопой посажу, раз тебе так жары не хватает! — сквозь возмущение прорывался смех, потому что злиться на Зайца долго вообще невозможно. Манипуляция сработала, и Максим то ли сжалившись над неопытным в банных делах Сережей, то ли действительно немного испугавшись, подвинулся обратно уже ближе к Шевелеву, сказав: — Не дрейфь, пионер. — Ты откуда таких слов-то понахватался? У Попова, что ли? — Понахватался-понахватался… у меня, кстати, охуенные шапки банные есть! А то сидим, как лохи-чмошники без шапок. Сейчас принесу! И его снова как ветром сдуло. Хорошо, что хоть полотенце на бедра повязал, а то б неудобно получилось перед соседями, конечно. Нет, там определённо было на что посмотреть, но это «что» точно было не для соседских внуков, которые играли в песочнице за смежным низким забором. Он вернулся через пару минут с шапками в руках. — Короче, выбирай. На одной написано «царица бани», а другая… а другая — кабан. — Ну, мне царицу бани, естественно. Ты — кабан. Максим кивнул, не переставая улыбаться, и протянул Сереже шапку, снова садясь рядом, но ещё ближе, чем сидел до этого. Кстати, после произошедшего в поезде с мертвой точки они так и не сдвинулись. Поэтому сегодня Заяц решил во чтобы то ни стало завершить начатое той ночью. Влажность поднялась аж до сорока пяти процентов. Полки, стены и пол стали скользкими от воды, которая проливалась мимо ковша, когда Макс хотел немного-поддать-пару, на лбах выступили испарины. Взяв себя в руки, Максим снова подался ближе, снова медленно, понимая, что Сережа не против, но желая растянуть удовольствие. Рукой он оперся на поверхность между ними, перебрасывая большую часть веса на неё. И опять считанные сантиметры, тахикардия, и только они вдвоём. Сережина рука тянется к прилипшим ко лбу зайцевым волосам… Ладонь Максима скользит по поверхности между ними, и он с громким «блять, ну что же это такое» летит носом прямо в сережины сомкнутые колени. Тот, конечно, успевает хоть немного придержать мужчину, уберегая от травм, и они оба громко смеются. — Шутка «шел-шел и случайно упал ртом на член» — уже не шутка, получается. — Да это потому что я — кабан! — Тогда лучше парь меня, мой ласковый и нежный зверь.