~Обретение жизни~

      Гюнер не отлипала от отца ни на секунду, чему сам Баки был несказанно рад. Неважно в каком возрасте ребёнок, будь ему шесть или даже семьдесят шесть, он всё равно нуждается в тепле и ласке родителей. В её случае это был отец. Его крепкое плечо, сильные объятия, нежное слово. В детстве она знала о нём только по маминым рассказам, а образ его для неё хранила лишь единственная старенькая фотография. Та самая, что была сделана в сорок третьем году на «СтаркЭкспо». Ей, тогда ещё совсем малышке было сложно воспринять тот факт, что папы рядом нет. Единственной её отдушиной было его фото, а ещё письма, которые остались у мамы с того времени когда они переписывались. А теперь вот оба не могли надышаться друг другом, не в силах друг от друга оторваться. После долгих слёз счастья, все трое привели себя в порядок, вновь собравшись всё в той же маленькой, но уютной гостиной. Гюнер даже не вспомнив о своих до сих пор не распакованных вещах у двери, по обыкновению заварила себе кофе, залезая прямо с ногами на кушетку рядом с отцом, скинув при этом надоевшие каблуки. Так тепло, всё такое родное, прямо как в её далёком детстве. Сердце щемило, а в уголках глаз вновь начинали собираться слезинки. — Тааак, ну теперь понятно в кого у тебя такая тяга к кофеину. Лена подошла к кушетке, охотно взяв за руку Джеймса, который этим движением побудил её сесть рядом, тут же вновь прижимая её к себе. — По другому быть и не может. Мы словно единый организм, в котором всё функционирует абсолютно идентично. Баки крепко поцеловал любимую в макушку, затем взглянул на улыбающуюся дочку, которая спрятала улыбку в кружке, отпивая кофе. — Всё никак не насмотрюсь на тебя, моя Ласточка. Ты такая красавица, такая милая, сокровище моё, драгоценное. Расскажи мне о себе, чем занимаешься? Как живёшь? Что ешь и пьёшь, я всё-всё хочу знать. Гюнер отхлебнула из кружки, облизав губы кончиком языка, чем вызвала умилительный смешок Лены. — Подумать только, даже этот жест как под копирку. Баки мягко улыбнулся, а Гюнер отставила кружку на столик, гордо вздёрнув носик. — А как же, я ведь папина дочка. Джеймс притянул её к себе, устраивая голову на своём плече, поглаживая вибраниумной рукой по красивым, длинным волосам. — Конечно моя. Плоть моя, кровиночка родная. Ангелочек светлый. Другой рукой он обнимает Лену, что водила носом по его ключице, затем прижалась губами к щеке. — Не перестану благодарить тебя за такое счастье, любовь моя. Ты мне подарила целую жизнь. Джеймс нежно коснулся её губ, затем чмокнул в кончик носа и в лоб. — Спасибо тебе за то, что не послушала меня, выстояла пред тяготами, болью и горем. Дала жизнь нашей малютке, достойно её к ней подготовив. — Она так прекрасна, наша девочка. Лишь прижав её к своему сердцу, обретя после такой долгой, изматывающей больной разлуки, я клянусь, не представляю без неё жизни. Просто не знаю, как бы жил, если бы всё обернулось по другому. Лена сквозь слёзы полуулыбаясь кивнула, вновь целуя его губы. — Признаюсь, ты мудрее меня во всех смыслах, моя девочка. Ты спасла нас. — Правда сначала, меня спасла. Оочень давно. Они тихонько рассмеялись, ловя губами каждую смешинку, каждую улыбку и игривый взмах ресниц. Едва отстранившись, Лена первой взглянула на дочь, побуждая любимого сделать тоже самое. Джеймс повернул голову, заметив что Гюнер уснула уткнувшись носом ему в грудь, обнимая поперёк торса. — Птенчик, так истосковалась по тебе, по теплу твоему. Лена поднялась повыше, оставляя поцелуй на скуле Джеймса, пока он уже живой ладонью накрыл щёку дочери, крепко целуя её в висок. — Я отнесу её в комнату. С этими словами Джеймс аккуратно привстал с кушетки, обхватывая дочь под колени и под спину так, что голова её лежала на его плече. Лена тем временем взяла её чемодан, тоже отнеся его в спальню дочери. Уже в комнате Джеймс накрыл дочку покрывалом, ещё раз целуя в лоб. — Спи крепко, Ласточка. Я рядом. Тут вошла Лена, протискиваясь с чемоданом в небольшое по площади помещение. Баки с интересом уставился на её манипуляции внутри чемодана, да так и обомлел, увидев до боли знакомую мягкую игрушку. — Боже мой… Не может быть. Сорванный всхлип вырвался из груди, а рука уже вытянулась, чтобы в следующий миг ощутить в ладони мягкость. — Ромашка… Лена кивнула, подходя ближе к любимому, пока он ласково поглаживал игрушку по уже подтёртой шёрстке, смаргивая слёзы. — Эта крошка наш талисман. Она через всё прошла вместе с нами, а уж Гюнер с самого детства не засыпает без неё, как я ей сказала, что это твой подарок. Баки аккуратно положил Ромашку рядом со спящей Гюнер, тут же заключая Лену в объятиях. — Мы советские люди всегда умеем хранить любую вещь. Меня мама в своё время этому учила, я научила этому нашу девочку, а она научит уже своих детей. — В этой игрушке и моя радость, и моя любовь к тебе, и доченькины слёзы по тебе, и её светлая аура. Тихонько шепча Лена прижималась к Джеймсу, слушая его размеренное дыхание. — Надёжный оберег, который доченька наша передаст своим детям. Они так же тихо вышли из комнаты, претворив дверь. За окном уже потихоньку начинало рассветать и они вновь сели на кушетку. — Помнишь день нашей последней встречи? Джеймс кивнул, с озорным прищуром взяв её за руку, устроив на своём колене. — Хм, когда ты в тайне приехала в Англию вместе со Старком и Пегги? Как такое можно забыть, ведь именно тогда мы зачали нашу Гюнер. — Да. А ещё, после этого дня произошло много всего, что и поспособствовало тому, что мы с Гюнер выглядим так, как выглядим. ***