***
Наверно, от отчаяния, от душевной усталости и согласился он пойти в тот дурацкий новомодный клуб, чтобы послушать каких-то там суперкрутых рэперов, которых ему посоветовал настоятельно Юнги. Послушать, присмотреться. Понравятся — пригласить на собеседование. — Почему я должен заниматься этим лично? — уточнил для себя Намджун. Не то чтобы он был против такого участия в отборе претендентов, но всё же это как-то ему и не по статусу. Да и вообще, этим по идее занимался Юнги, у которого был нюх на таланты. Общаться с ними он вот только не умел, а так... — Я их уже видел и слышал, — буркнул недовольный Юнги. — Читают неплохо. Но борзые донельзя. Особенно один. То ли Чанбин. То ли Чанмин. — То есть ты с ними попытался заговорить — и тебя послали? — задумчиво уточнил Намджун. — И тогда нахрен они нам такие нужны? — И ничего не послали, — окрысился Юнги. — Язык просто у них без костей. Рэперы хуевы. Посмотрел я видите ли на них не так. Я что, виноват, что хозяин меня так представил, как будто я урод какой-то высокомерный, который пришёл поглазеть на них, как на зверушек в зоопарке? — Ясно, — тяжело вздохнул Намджун. — Но второй вопрос остаётся: нахрен нам такие ранимые принцы? — А ты анонс "Премиума" видел? — Юнги зло дёрнул подбородком. — Они на шоу подобрали себе снова каких-то невнятышей, а раскручивать собираются как рэп-группу! А это наша была идея! Наша! — Ну... Ладно, — стушевался Намджун. — Мы же вроде как отказались от этой идеи, у нас тогда "Shine" выстрелили. А потом мы увлеклись омежьими... — Это вы увлеклись! — запальчиво ответил Юнги. — А рэп-группа — это бомба, я уверен! И если "Премиумы" скоммуниздят идею, я себе этого не прощу! А эти парни — почти готовая группа! Их только приодеть, причесать и контрактом образумить. — Он косо посмотрел на в сомнении поджавшего губы Намджуна и постучал пальцем по столешнице. — Иди! Ты не простишь себе, если их кто другой выпустит. — М-да. — Намджун кинул на друга неуверенный взгляд. Идти не хотелось совершенно, да и куча у него работы, но Юнги выглядел настроенным решительно, а он редко ошибался: его чуйка была неотъемлемой частью их оглушительного успеха. И Намджун сдался: — Надеюсь, что-то ещё можно сделать после твоего эпичного там перформанса. А что за клуб? Выслушав информацию, Ким поморщился. Он ходил только в статусные заведения, с проверенной публикой и полностью знакомой администрацией. А тут... Какая-то окраина. Пусть и окраина престижного района — но окраина же... — Вот это ты у нас пафосный урод, конечно, — отреагировал на его кислое лицо Юнги, — а ещё чего-то обо мне говоришь. Предупреждаю: будешь с ними так разговаривать — пошлют и тебя. И напомню: мне только что написали, что этим из клуба из двух лейблов уже поступили приглашения. Только они там по содержанию не совсем проходят. И на них пробовали давить — не выходило. Но у нас же для этого есть твои ямочки, да? — Юнги вытянул губы уточкой и протянул крепкие холодные пальцы к щекам Намджуна. Тот терпеть этого не мог, поэтому тоже вытянул свои губы и издал чмокающий звук, чем вызвал у Юнги подёргивание глаза, а потом закрепил: — А поцелуйчик, папочка? — Нахуй свали, — последовала ожидаемая реакция. — Ну, ок, — ответил Намджун и пошёл собираться в клуб.***
Парнишки — все альфы, все молодые и безнадёжно слишком милые для звания суровых рэперов — оказались очень даже вменяемыми. Назывались "3RACHA". Со Чанбин (а никакой не Чанмин) был просто по жизни агрессивным, но зато читал, как боженька. Намджуна повело от его чуть гнусавого голоса почти сразу, и он кивал головой в такт и качал рукой вместе со всеми, стоя почти у сцены, поддавшись совершенно непередаваемому очарованию момента единения под резкие биты, а потом с наслаждением прикрывал глаза на лирической части, слыша резковатый, но отчаянно-искренний голос второго, с чудными щёчками и круглыми глазами. Однако по делу он сосредоточился на третьем, светловолосом кудрявом парне, который был у них что-то типа лидера и, как оказалось, именно ему принадлежало большинство их композиций. Звали его Бан Чаном, и Намджун сумел за полчаса договориться с ним о прослушивании и собеседовании. Потом Ким сделал комплимент щекастому альфе, Хан Джисону, сказав, что лирика в прослушанных композициях убойная. Выпил с Чанбином на скорость — и благородно проиграл. В общем, через два часа они расстались если не друзьями, то неплохими приятелями с заделом на совместное творчество. Может, эти парни и знали, кто именно пригласил их за свой столик — хотя, конечно, было бы странно, если бы нет, ведь фото Намджуна частенько мелькали и в журналах, и по ТВ — но виду они не подали и не возразили, когда он сказал, что занимается в "RМ" в том числе и вопросами кадров. Иногда. А что? Почти и не соврал. Вряд ли они на него обидятся, когда выяснят (если и впрямь не знали), кому именно сегодня жали руку и дружелюбно и свободно улыбались. Когда ребята, тепло попрощавшись с ним и поклонившись, ушли отдыхать, он... остался. В общем-то клуб был ничего такой. Сносный. И музыка не была слишком раздражающей. И мальчики-официанты были симпатичненькими. Чуя в нём богатого и перспективного, строили ему глазки ласково, но ненавязчиво. Так что он в своём углу на мягких диванах немного расслабился и заскользил ленивым взглядом по танцполу. Его он заметил не сразу. Толпа была пёстрой, разношёрстной, как и всегда в пятницу в любом заведении подобного толка. Наряды у всех были яркими, макияж кричащим, и вечер уже вошёл в стадию, когда все друг к другу жмутся и радуются возможности полапать друг друга в едином порыве танцевального экстаза. Но этот... Вернее... Это чудо было немного в стороне. И вроде как в небольшом кругу — но всё равно как будто отдельно. Этот омега, прикрыв глаза, кайфовал от ритма. Именно от ритма, атмосферы движения вместе со всеми, потому что танцевал он немного скованно и едва ли умело, еле обозначая движения, но чётко попадая в такт, явно зная композиции, которые ставил диджей. Он вовремя на особо громких местах вскидывал вместе со всеми руки и начинал отчаянно прыгать, когда прыгали остальные. Однако... Он был среди этой толпы уязвимо одиноким. Таким странным, что у Намджуна перехватило дыхание, и он не мог отвести от него взгляда. Ему вдруг нестерпимо захотелось прикрыть этого парня от той жадной толпы, что была рядом. Хотя как раз толпа почти никакого интереса к нему вроде как не проявляла: никто не подходил, чтобы прижать его и облапать под видом танца. Всего ничего — несколько откровенных взглядов в его сторону, которые невольно заметил Намджун. И они Киму ужасно не понравились. Непонятно, с какого перепуга, но он почувствовал, что, если кто-то подойдёт сейчас к этому омеге, а он благосклонно примет нехитрые и грубые клубные заигрывания, ему, Намджуну, будет это не просто неприятно — это его выбесит. Осознание этого его изумило и озадачило. Потому что раньше он ничего подобного ни к кому не испытывал. Это было странно. Волнующий, так сказать, экспириенс для тридцатишестилетнего альфы. Ему принесли заказанные коктейли (он решил попробовать пять с самым ядрёным содержимым и самыми тупыми названиями), но он о них тут же забыл, наблюдая за "своей" странной птичкой на танцполе. Скользя рассеянным взглядом по нему, Намджун никак не мог понять, что именно так притягивает его. Странно неловкие движения? Пухлые, на вид очень вкусные губы? Растрёпанные в летящей причёске, пышные высветленные волосы? Или... Омега открыл глаза — и Намджун понял. Вот оно. Парень был просто волшебно прекрасен. Правда, для омеги высоковат, да и плечи были широкими, но всё же весь его образ — в этой светлой рубашке и легкомысленно расшитых по бедру светло-голубых джинсах, с весёлым жёлтым платочком на шее — весь, от носков белых кроссовок до кончиков длинных ресниц, — он был прекрасен. И Намджуну тут же, немедленно захотелось почувствовать его аромат. Он был уверен, что и запах чУдного и чуднОго омеги придётся ему по вкусу. Ким уловил вполне себе опытным взглядом, что в нём нет ни капли пластики, что весь он — сотворённое природой совершенство. И что такой ангел делает в этом захудалом клубе, было Намджуну решительно непонятно. "А где он должен быть?" — задал себе вопрос альфа. Неважно где. Главное, что рядом с ним хотел быть сейчас Ким Намджун, где бы он ни был. В общем, шоты, которые он так лихо хлестал с чёртовым... как там его... Чанбином, не прошли даром. Сознание расширилось, и взгляд прояснился. То есть затуманился. Но только от блеска этого чудесного ангела. Намджун видел цель. И почему-то не видел препятствий. А через несколько минут и цель увидела его. В глазах очаровательного омеги ничего не отразилось, когда Намджун подошёл к нему и приглашающе положил руку ему на талию. Кричащая и ритмичная музыка сменилась тягучей, располагающей к тесному общению, а омега танцевал сам с собой в окружении нескольких парочек. И это, как ни странно, его вообще не смущало. На губах бродила лёгкая милая улыбка, взгляд скользил, ни на чём не фокусируясь, а движения были плавными. И ничего не изменилось, когда он поднял безмятежный взгляд на нахального альфу, что так бесцеремонно, но в полном соответствии с правилами этого места пригласил его продолжить танец вместе. Омега прикрыл глаза, молчаливо соглашаясь, и повернулся к Намджуну спиной, делая общение более... двусмысленным, на взгляд альфы. Конечно, Намджун не возражал. Он неплохо двигался, так что стыдиться ему точно было нечего. Он обнял парня за талию одной рукой и прижал к себе, а второй, найдя кисть его руки, направил её себе на затылок. Парень чуть улыбнулся и повиновался, обнимая его за шею, а потом запустил пальцы в его волосы на затылке, что заставило Намджуна, тихо выдохнув, блаженно заурчать. Омега был полностью к нему прижат, в его власти, он не собирался сбегать или оказывать сопротивление — и это было очень правильно и так, как надо. Парень двигался плавно, его тело было гибким и сильным, а задница невероятно соблазнительно тёрлась о тихо, но верно крепнущее достоинство Намджуна. Однако альфа был полностью очарован их совместным движением, так что старательно игнорировал неизбежность в штанах. Он прикрыл глаза и тоже отдался музыке, ритму и танцу полностью. А потом, вспомнив о своём желании, склонил голову и вдохнул, стараясь расчувствовать среди нейтрализующих веществ и запахов клуба аромат омеги. Ким не ошибся в ожиданиях. Когда обоняние настроилось, он его уловил — этот запах. Омега пах крепким морозом, снегом и февральским ветром. Намджун вдыхал этот запах жадно, потому что он был очень необычен. Ни шоколадных оттенков, ни фруктов, ни привычной конфетности-карамельности — ничего подобного. Нетипичный. Странный. Понятно было теперь, почему к нему не лезли. Все здесь искали лёгкости, доступности и привычного. А он... Наверно, не для всех этот запах был даже просто привлекательным. И Намджун вдруг подумал, что он, этот запах, был создан исключительно для одного конкретного альфы по фамилии Ким. И если бы он верил в истинность, сейчас бы уверенно назвал этого незнакомца истинным. Потому что и омеге его запах тоже явно зашёл. Парень откровенно откинулся Намджуну на плечо и, чуть повернув лицо, ничего не скрывая, трепетал ноздрями, с наслаждением выпивая его до дна. — Я бы мог так танцевать с тобой вечность, омега, — шепнул ему на ухо Намджун, осознав это всё. — Нам что-то может помешать? — тихо спросил парень. Голос был хрипловатым, но мелодичным, очень приятным и каким-то, по ощущениям, тёплым. Хотя и было понятно, что парню было трудно фокусироваться на словах: весь он был в музыке и движениях. — Моё желание выпить с тобой? — с вопросительной интонацией сказал Намджун, а сердце его, спокойное и добродушное такое сердце старого холостяка, вдруг забилось чуть сильнее, как будто опасаясь отказа. Намджун провёл по руке омеги, которая рассеянно чуть сжимала волосы на его затылке — небрежно и легко, ненавязчиво, но так приятно, что Намджун замирал от мурашек. Он нашёл пальцы омеги и переплёл их со своими, а потом поднёс эту руку к губам и мягко прикоснулся к ним. Пальцы были длинными и тонкими, на них не было ни колец, ни лака на ногтях. Но именно эти розовые миндалевидные ноготки почему-то особенно умилили Намджуна. Естественный... Этот омега был полностью, во всём естественным. Нет, у него на губах был розовый блеск, да и глаза отсвечивали лёгкими тенями, но это не портило, а лишь оттеняло его образ. Ничего наносного, лишнего, утяжеляющего... Никакой вычурности и крикливости, никакого желания обратить на себя лишнее внимание. Кто-то скажет: странный выбор для клуба, но Намджун был в восторге. — Так что насчёт выпить со мной и отдохнуть за моим столиком? — Не хочу, — легко ответил омега. И попробовал вынуть руку из захвата Намджуна. Но тот не пустил. — Почему же? — спросил он, склоняясь к самому уху и чуть касаясь губами розовой горячей раковинки, украшенной несколькими сияющими камешками гвоздиков. — Я здесь потанцевать, а не выпить, — ответил ему омега и чуть потёрся затылком о его плечо. — Прости? Чёрт его знает, если бы он не произнес этого последнего слова таким мягким, бархатным и очень виноватым тоном, может, Намджун бы и отступил. Но он произнёс. По ощущениям, именно из-за него альфа внутри Намджуна скомандовал: "В бой!" — и Ким снова приник к пальцам губами, потёрся носом о безумно приятно пахнущее запястье и ответил: — Ну, значит, танцуем дальше. Музыка сменилась. И снова, и снова. А Намджун словно забыл, сколько ему лет. Он с наслаждением двигался (танцами, наверно, это сложно было назвать, и как выглядело со стороны — он не желал об этом думать), не отпуская от себя омегу ни на секунду. Он отдавался музыке, отдавался смеху и радости в круглых ласковых глазах, он поддавался на все провокации: и на протянутую руку, и на покачивание бёдер, и на наклон головы, открывавший шею. И он хватал руку, притягивая омегу к себе, он уверенно и крепко сжимал пленительно округлые бёдра, двигаясь с ними в такт, он опускал нос к шелковистой шее и напивался, пьянее всё больше, ароматом, который, кстати, становился всё смелее и настойчивее. Как и омега, который уже не выглядел потерянным и одиноким. Рядом с Намджуном он всё больше раскрепощался, танцевал всё с большим наслаждением, явно доверяя своему нежданному партнёру. Через пару танцев они познакомились, проорав свои имена под грохот оглушающих басов. Омегу звали Джин. И это имя ему безумно шло: он был волшебным. Особенно его улыбки, которые становились всё более шалыми и свободными, как будто он не танцевал, а пил коктейль за коктейлем. Намджун наблюдал это изменение и всё больше поражался тому, как его ведёт от этого омеги. Он реагировал на малейшее изменение его настроения. Вот музыка стала чуть более лиричной, омега чуть загрустил, опустив голову на плечо Намджуну и слегка покачиваясь в его объятиях, — и Джун (а он сказал, что его именно так зовут для краткости) готов целовать чудные глаза и щекотать носом пушистые ресницы — лишь бы омега снова улыбнулся. Вот они прыгают, как ненормальные, под яростный бит, в глазах парня сияют мириады звёзд — и Джун, глядя на его широкую улыбку, готов смеяться от души, как над самой забавной шуткой. Надо будет спросить потом Чанбина, что именно они пили шотами. Потому что, кроме как на действие этого алкоголя, Намджун не знал, на что ещё можно было списать такое его странное состояние. Хотя, возможно, это просто так на него действовали пухлые и нежные губы Джина, его хрустальный смех и длинная шея. Как они оказались в дальнем коридоре у узкого забитого досками окна, Намджун, честно говоря, помнил потом смутно. Но точно знал, что потащил омегу в глубь клуба после его слов: — Хочу поцеловаться с тобой до смерти! Но вокруг столько всех лишних... И, надо сказать, Джин умел целоваться. Намджуна вынесло после первого же глубоко французского поцелуя омеги. Тот отдавался сладкому действу полностью, страстно, постанывал под лёгкими и сладкими укусами альфы послушно и безумно возбуждающе. А Намджун терял себя безнадёжно и до ужаса быстро. И губы у омеги пахли медовой свежестью, как будто в запах снега добавили лёгкой липовой пыли — раздражающе приятно! Намджун боялся, что упустит хотя бы каплю этой сладости, поэтому, как безумный, целовал уже не только губы — скулы, веки, виски, лоб — всё было невероятно приятным на вкус. Он опустился на шею и стал её жадно обнюхивать, постанывая от предвкушения. И как только он первый раз прикусил медовую кожу, Джин ахнул так высоко и откровенно, что член у Намджуна, до этого млевший в полусомнении, встал жёстко и безоговорочно. — Я безумно хочу тебя, — прошептал Намджун почти в бреду, не понимая, как и что и... что? — Хочешь — возьми, — шепнули ему в ответ. И башню сорвало окончательно... бы. Если бы ему было восемнадцать. Но ему было тридцать шесть, и трахаться он теперь любил исключительно с комфортом. Не столько ради себя (хотя кому мы врём?), сколько ради омеги. Так что он придавил добычу к стене рукой, быстро вызвал такси, вылизал Джину шею, пока они ждали это такси, и чуть не умер от передоза аромата, которым всё не мог насытиться. До странного агрессивно на них косились, когда он почти нёс своего разомлевшего омегу через зал к выходу, да и сам он невольно скалился в ответ на слишком заинтересованные взгляды и трепет ноздрей, чувствуя, что, если хоть кто-то попробует сейчас у него забрать парня, он порвёт соперника голыми руками. Такого с ним не то что давно — вообще никогда не было, так как всегда он был слишком цивилизованным и умным, чтобы вот так уступать зверю в себе. Но чёрт побери, это возбуждало до головокружения! Вот это самое ощущение опасности, соперничества, ревности! Он чувствовал себя восемнадцатилетним мальчишкой, который отстаивает своего первого омегу в дворовой драке с такими же озабоченными, как и он сам, — и это было до жути приятно! В такси он получил свою награду: Джин как будто слегка очнулся, но лишь для того, чтобы внаглую чуть не довести его до финала, лапая прямо через брюки. И Намджуну бы разумно возразить и призвать к терпению, но призывать к тому, чего у него самого хватало лишь на то, чтобы не рычать в голос от восторга, было неправильно, несправедливо как-то что ли... Поэтому он мысленно извинился перед таксистом, который был, слава богу, бетой и лишь неодобрительно поглядывал на них в зеркало, но молчал. Спасибо ему, дай ему, боженька, здоровья. В лифте, который нёс их на недопустимо далёкий шестнадцатый этаж, Джун почти взял омегу. По крайней мере, Джин так стонал, потираясь о его колено и извиваясь в его руках и под его зубами на соске, который Джун кусал, даже не расстегнув рубашку, что явно за малым не кончил. Квартира Джуна встретила их тишиной и мирным звуком идущих часов. И они тут же трудолюбиво кинулись разрушать эту тишину. Увы, сил терпеть до спальни, которая преступным дизайнером была определена слишком далеко от входа — в конце коридора — у Джуна уже не было. Поэтому он в лучших традициях фильмов для взрослых вжал омегу в стену прихожей и стал торопливо раздевать, начав с главного — с пуговицы на джинсах, так как понимал, что на рубашку омеги выдержки у него не хватит. Джин между тем увлечённо кусал его губы и лапал между ног, выстанывая ему в рот что-то невнятное, но безумно возбуждающее. Справившись с джинсами, Джун стянул вместе с ними и боксеры парня, с первобытным восторгом зарычав оттого, что они были насквозь от обильной и сладкой смазки. Когда он хотел расстегнуть свои штаны, обнаружил, что они уже болтаются у пола. За презервативом пришлось тянуться к полке над головой (был у него там НЗ на непредвиденный случай). После он стянул боксеры и заглянул в глаза омеге. Взгляд Джина, которого он оторвал от вылизывания собственной шеи, был расфокусированным, парень жадно облизывался, его пальцы тут же обхватили член Джуна, и тот взвыл сквозь зубы, но всё же взял лицо Джина в свои ладони и заставил посмотреть на себя. — Скажи мне "да", омега, слышишь? — потребовал он. — Да, да, да! Я теку, как сука, — какие сомнения! — Голос Джина был хриплым, жарким, шибал в голову молодым вином. Он крепче сжал естество Намджуна, от чего тот невольно закатил глаза. — О, чёрт, какой он у тебя... Хочу тебе отсо... — Нет, — хрипло вскрикнул Джун, который чуть не кончил от этих слов. — Хочу первый раз в тебе... — Да, мой альфа, — прошептал Джин, жутко развратно облизываясь. — Но потом... — Потом будешь делать со мной всё, что захочешь, — шепнул ему в ответ альфа, подхватывая его под бёдра. Он вошёл легко, вытягивая до хруста спину от того, насколько приятен был жар и влажность внутри омеги. Джин застонал протяжно, высоко, развратно до чёрта, до подёргивания по всему телу звёздами, до желания немедленно втрахать его в эту стену — и сказать, что так и было, и чтобы так и было! Было всегда! Джун тоже выстанывал каждое своё движение внутри гибкого и отзывчивого тела, он упёрся лбом в ключицу, опёрся ладонями о стену, наваливаясь на распятого на его руках омегу, и стал биться в него бёдрами, входя по яйца, не очень быстро, но глубоко и размеренно. Когда понял по лёгким судорогам в паху, что дело движется к развязке, опустил парня на пол, развернул его, тут же подхватывая под живот и через грудь, так как подвывавшего и обиженно хныкающего Джина явно не держали ноги, снова вошёл и взял своё в быстром темпе, резко, грубо и жёстко, без церемоний. А потом рукой довёл и Джина, сделав буквально несколько сильных и резких движений и заставив прогнуться и издать невероятно музыкальный стон-крик. Они стояли какое-то время, пытаясь отдышаться. Джун упирался в мокрый затылок Джина и дрожащей рукой оглаживал влажное тело, прекраснее которого ничего не мог себе сейчас представить. Омега же, прижавшись к его второй руке, которую он заботливо подложил под щёку парня, чтобы она не отирала стену, дышал сбито и, отведя назад руки, гладил его бёдра и медленно мигал, трепеща ресницами, как будто крыльями прекрасной бабочки. — Ты обещал... — Голос Джина был хриплым, полусорванным, но всё равно звучал для Намджуна лучшей музыкой. — Я хочу... — Ты меня переоцениваешь, малыш, — так же хрипло ответил Намджун. — Мне не восемнадцать, и я не в гоне... Мне это... — А мы так и будем стоять, пока... — О, боже... Милый... Ты дойдёшь? — Намджун повернул Джина за плечи и заглянул ему в лицо. Омега выглядел разморенным, дышал тяжело, и только в этот момент у Джуна мелькнула мысль о том, насколько всё же сладким и странно сильным был его аромат. — С тобой всё в порядке? — обеспокоенно спросил он. Джин приоткрыл глаза и посмотрел на него из-под ресниц. Он облизал пересохшие губы, а потом робко вздохнул. — У меня... течка сейчас начинается, — тихо сказал он. — Это считается, что я в порядке? Намджун изумленно вздёрнул брови и отступил. — Течка?.. Но... Ты уверен? — Мне тридцать пять, я о течках знаю всё, поверь, — грустно улыбнувшись, ответил Джин. А потом помолчал, пока Джун пытался сообразить, что теперь следует сказать, и совсем тихо спросил: — Мне... уйти? — Нет! — вырвалось у Джуна совершенно помимо воли, и он сам ахнул от собственной смелости. Омега в течке, незнакомый, ранимый в это время до ужаса, требующий ласки и нежности, трущийся всем телом и при этом плаксивый, так что — только ласково, медленно и чаще всего без оргазма для альфы... Это доверие и забота. Это огромная, просто невероятная ответственность. Которую, само собой, не стоило возлагать на себя в отношении совершенно случайного клубного любовника на одну ночь, потому что это было неразумно! Да и зачем рисковать? Таблетки, затирки в запаховую железу, свечи... Человечество придумало кучу всего, чтобы сделать этот не совсем приятный процесс у одиноких омег не таким болезненным, как это было ещё двадцать лет назад. Джин явно видел сомнения, которые тенью бродили на лице Намджуна. Он усмехнулся, когда альфа остановил, наконец, на нём взгляд. — Ладно, Джун, не парься, я всё понимаю. — Омега наклонился за боксерами, и Джун мгновенно оказался рядом. — Я же сказал "нет", — задышал он Джину в губы, прижимая его собой к стене. — Я не отпущу тебя. Ты попался, малыш, совсем попался. Сам виноват. — Он чуть отстранился и заглянул в круглые и немного, надо сказать, растерянные глаза, нахмурился и выдал: — И потом, ты мне кое-что пообещал. Я не люблю, когда меня обманывают. Бровь Джина скептически дёрнулась, а по губам скользнула коварная усмешка. — Солнышко, я никогда не лгу, — прошептал он, не отрывая взгляда от глаз альфы. — Но позволь тогда сразу предупредить: скоро мне этого будет недостаточно. Лекарства на меня не действуют, такое дело. Поэтому мне нужно будет... Он дёрнул Джуна на себя и почти впечатался в его висок губами, а потом мазнул языком широко, захватывая струйку пота, и мокро и пошло облизал Джуну ухо. И Ким, у которого всё снова затяжелело внизу, услышал самое жаркое из всего, что слышал в своей жизни: — В течку меня надо драть так, как ты никогда и никого не драл в своей жизни, Джуни... И долго, понимаешь? Как драли омег в старые добрые времена... Следующее, что Намджун вспомнил потом, — это бьющуюся в стену кровать и хриплые крики Джина. А потом — огромное, всепоглощающее удовольствие, когда его затопило, унесло, выбило ароматом медовой морозной свежести. Стоны Джина стали более жалобными, ему явно было больно, когда Джун ненадолго оставил его, пытаясь отдышаться после крышесносного оргазма. И всё внутри снова поднялось навстречу этим стонам. Он вылизал омегу от мокрой шеи до кончиков поджимающихся пальцев на ногах, и тот кончил дважды, пока он впивался в него, пытаясь достать языком до... что у него там? Неважно! Джин кричал, Джин стонал, Джин умолял Намджуна не останавливаться, не оставлять его, Джин плакал и цеплялся пальцами за его плечи и простыню, безжалостно стягивая её под себя, чтобы повыше поднять, подставить ему задницу, так как ноги его уже не держали. Потом, кажется, они уснули. Проснулся Джун от того, что Джин яростно и со стоном делал с ним то, чего хотел ещё там, в прихожей. И взял до горла, и принял и проглотил всё до капли, а потом, жаркими стонами изводил, изгибаясь на нём верхом и не сводя с него томного взгляда из-под адски развратных ресниц. И — да — Джун не выдержал, дёрнул его на себя, упёрся пятками в постель и дотрахал в бешеном темпе, хрипло рыча от страсти. Три дня... Три дня бешеной гонки на выживание. В качестве отдыха — душ, где тоже, честно говоря... несколько раз и чуть не снеся все полки нахрен вместе с зеркалом. Ну, были, конечно, ещё короткие перекусы, которые Джун готовил в спешке. Благо еды хватало, потому что ещё утром первого дня их марафона Намджун, очнувшись от хмари возбуждения и оставив спящего наконец-то Джина, быстро вышел и позвонил Юнги, который долбал его телефон часов с девяти — с того времени, к которому Намджун должен был прийти в компанию на очередную планёрку в конце недели. Суббота была, правда, но для руководителей "RМ" законы свободного времени были неважны. И, конечно, отсутствие Председателя было просто шоком для тех, кто там собрался. Но Джун явно был нетрезв: квартира была пропитана феромонами и ароматом течного омеги, так что он просто прервал Юнги решительно и жёстко и сказал, что у него есть несколько просьб: ни о чём сейчас не спрашивать, придумать что-то для компании в его пятидневное отсутствие (такого количество мата, как в ответ на эту просьбу, Намджун давно не слышал, проникся, зауважал сильнее, но решения не изменил) и главное — принести самой вкусной и разнообразной еды и поставить под дверь квартиры (адрес). — Ты не дома? — перебил его Юнги. — Нет, в квартире для... Ну, в общем... — Блять, так бы и сказал, что трахаешься. — Голос Юнги из громоподобного мутировал в одобрительное урчание, и он уважительно присвистнул: — Пять дней? Что за монстра ты себе снял в клубе? Ты это, слышь, старичок, яйца береги, а то возраст у тебя, сам понимаешь... — Намджун рыкнул всерьёз, и тон тут же сменился на суховато-деловой: — Солёное? Сладкое? Мясо? Овощи? — Всего и побольше. — То есть жрать вы всё... Но Намджун уже сбросил, так как в это время услышал стон из комнаты: Джин проснулся и, кажется, собирался плакать, не учуяв рядом своего альфу. Всё внутри Намджуна поджалось от восторга и какого-то юношеского предвкушения. Своего альфу... Надо же... Да что же с ним такое... Вот из тех продуктов, которые оказались в трёх неподъёмных пакетах, что принёс Юнги, Намджун и готовил. Готовил торопливо, так как не желал оставлять в одиночестве разнеженного и слезливого Джина: того страшно развозило от ласки, которой окружил его Джун. А Ким поражался на себя: откуда она бралась, эта ласка, это желание любить и нежить, заглаживать боль и зацеловывать румяные щёки, выплёскивать на совершенно незнакомого по сути омегу непонятно откуда взявшиеся запасы тепла. Течный, Джин пребывал в двух состояниях поочерёдно. Первое — ласковый, безумно тактильный котёнок, который лез на руки, лизался — в прямом смысле: он облизал Намджуна полностью, не брезгуя ничем, — покусывал альфе уши, дразня и не давая отвлечься на телефон или какие другие глупости, и плакал горькими слезами с горошину, если альфа вдруг засыпал не вовремя или уходил по любым нуждам и переставал его касаться. Намджун таял от такого Джина, он готов был бесконечно ласкать его, оглаживал, целовал сладкие, наивно приоткрытые губы, щекотал носом ресницы, играл с его сосками, заставляя ахать, ойкать и поджимать пальцы на ногах. Второе состояние — бешеная до секса и удовольствий самого похабного характера сука, которая овладевала Джином в его приливы, зажигала в его глазах дикий огонь, который сжирал нахрен выдержку, терпение и цивилизованность Намджуна и превращал его в первобытного пещерного человека, который покрывал по-звериному свою пару и терзал её, желая получить и доставить как можно больше удовольствия — чтобы не бросила, не отказалась, не променяла на кого другого. От мысли об этом гипотетическом другом у Намджуна переворачивалось всё внутри, и он рычал и жадно тискал Джина до красных следов — независимо от того, в каком из своих двух состояний тот находился. Три дня...***
На четвертый день Намджун проснулся один. Окна в квартире были открыты настежь, на столе стоял шикарный завтрак, чудесно украшенный и сервированный. И лежала записка. Вот прямо записка: на бумаге и ручкой. Красивым, почти каллиграфическим почерком. "Прости меня, мой самый лучший и ласковый Джун. Знаю, что не простишь, но умоляю: хотя бы попробуй. О понимании не прошу и объяснять долго не стану: мой запах выветрился уже, так что ты уже и сам, наверно, задаёшься вопросом: что это было, эти три дня. Первое: ты ни в чём не виноват, я обманул тебя, жестоко воспользовался тем, что под воздействием моих проклятых феромонов ты не был способен критически оценить то, что чувствовал ко мне, то, что сделал для меня. Не мог — понимаешь? это от тебя не зависело! — не мог осознать, насколько это странно — чувствовать такое к совершенно незнакомому человеку. Я виноват. Оправданий мне нет. Не знаю, утешит ли тебя то, что это — моё проклятие и я живу с этим всю жизнь. Меня никто не в силах выдержать, ни один альфа не способен продержаться со мной течку. И поэтому позволь выразить тебе огромное уважение и восхищение: ты продержался столько, сколько ни один до тебя не смог. Это очень впечатляет. Как ужасная ошибка природы, я знаю, что говорю. Ты очень классный, ты самый лучший! Прости меня... Если бы я только был другим, я бы попробовал добиться от тебя настоящих чувств, а не вызванных банальной химией. Ты мне безумно понравился. И поэтому мне невыносимо было бы увидеть разочарование и ненависть на твоём лице, когда моя течка кончилась бы и ты осознал, что я тобой жестоко воспользовался без твоего согласия, не предупредив (я пробовал — ни один альфа не соглашается, так что...). Воспользовался, чтобы избежать ужасной боли, перед которой бессильны любые лекарства. Это меня не оправдывает, я понимаю. Это было подло, жестоко и грязно. Прости меня. Прости. Я не был отравлен, и даже в безумии течки ты мне очень понравился. Я буду молиться, чтобы бог послал тебе настоящее счастье и того, кто будет тебя ценить и любить, потому что ты заслуживаешь лучшего.Д."
Завтрак был вкусным. Очень вкусным. А слёзы — странно горькими. Намджун раньше никогда не плакал от тоски, так что это стало неприятным открытием.***
"Клуб любителей Ким Намджуна" продержался до обидного мало — всего пять месяцев его беспросветной тоски, которая накатила после безуспешных попыток найти проклятого Джина. Увы, ни свежий весенний воздух, ни приступ жуткого самобичевания и самоиронии, ни беспробудное пьянство оставшиеся два дня его "отпуска" в компании пытающегося у него вытянуть хоть какую-то инфу Юнги — ничто не помогло ему прийти в себя и начать презирать и ненавидеть человека, который воспользовался им и бросил его. Что было у Намджуна на уме и сердце, когда он ринулся на поиски своего случайного любовника? Желание найти и отомстить? Плюнуть в прекрасные лживые круглые глаза? Стиснуть в объятиях и зацеловать насмерть? Почувствовать ещё хотя бы раз эту дикую эйфорию от секса, какой у него никогда не было до Джина? Он не знал. Не понимал. Одно только томило и выворачивало ему сердце: он хотел Джина. Ему нужен был Джин. Он не мог больше... нет, нет, пожалуйста... Он честно пытался в себе разобраться. Но сколько ни искал в душе чувства, которые бы должны были по идее быть, — не находил. Да, он был разбит физически и морально. Но... Только потому, что не мог его найти. Ни униженным, ни оскорблённым, как ни парадоксально, Намджун себя не чувствовал совершенно. Кстати, использованным тоже. Трахал всё-таки он, а не его. Хотя он и признавал, что была пара моментов особого состояния, когда он был готов и подставиться этому суккубу, который... который... Эх... И почему вот так — втихую, даже не попробовав поговорить, услышать? Боялся, что возненавидит? Был, видимо, опыт... Но Намджун — не все! Разве он не почувствовал, что Джун — особенный? Не такой, как... Он бы... Он бы... Эх... Он многое отдал, чтобы найти Джина, хотя понимал, что кидаться в этот омут с головой и погружаться по полной — крайне опасное занятие, а голова на плечах у него всё же имелась. Поэтому он установил себе срок: месяц. Он всеми силами будет искать месяц. А потом... А потом он кинул все силы на то, чтобы забыть его. Всё по классике: глубокое погружение в работу — до отупения, до ломоты в спине, до чёрных мух перед глазами. Гон в борделе с лучшими из лучших и пьяный лепет "Поверь, детка, теперь тебе обеспечен классный омега или бета... Ну, отсосёшь ещё раз так же — может, и альфа, хы-ы...". Бутылка дорогого виски в зеркало и "Чтоб ты сдох, урод! Ненавижу!" — то ли отражению, то ли... И снова — работа, работа, работа... Качалка, бассейн, ни капли в рот в одно рыло... Лбом в холодное стекло, расплывающееся от дождя, и унизительное бормотание, на котором он совсем не ожидал себя поймать: — Отпусти меня... Прошу... Отпусти, проклятый! За что?.. Трахаешься там с очередным, да? По клубам рыщешь за новой добычей? — Выворачивающая кости боль от мелькнувшей перед глазами картинки, и снова: — Прости... Прости меня и... Отпусти... Отпусти меня... И никакие разумные доводы: Юнги — о том, что невозможно вот так в его возрасте привязаться по-настоящему, Хосока — о том, что если так, значит — не суждено, Чонгука — о том, что он альфа, а значит — выживет и без этого... которого сам бы Чонгук в бараний рог за хёна скрутил... — ничего не действовало. — Чего вы? — мягко улыбался Намджун, потирая переносицу и не глядя в глаза. — Всё уже давно нормально! Живу, ем нормально, сплю шикарно, вот, смотрите, кубики на прессе! Уже лет десять их не было, а вот — сделал же! Всё у меня просто охеренно! — Только вот ты не материшься, хён, — печально отвечал Чимин. — И тоску из твоего взгляда можно экскаваторами черпать. А так — да, всё у тебя охеренно... — И нам это надоело, хён, — поддержал его как-то Тэхён. — Завтра из Японии возвращается, наконец, мой личный кошмар по имени Ким Сокджин, меня попросили организовать ему приятную встречу — я организую шикарную вечеринку. И ты не просто приглашён — ты придёшь в обязательном порядке. Я тебя предупреждал — ты не понял. Теперь ты обречён с ним познакомиться и влюбиться в это грёбаное совершенство, ясно тебе? — И чего он возвращается? — вяло спросил Намджун. — Может, не стоит портить ему радость встречи с родиной моей кислой рожей? — Он уезжал почти на полгода, дела у него там! Филиал своей фирмы он там открывал! Так что даже ты ему мало что испортить сможешь. Намджун уважительно присвистнул: — Сурьёзный дядя... Может, ну его? Я таких не очень... Ты же знаешь... Тэхён наморщил свой очаровательный носик и упрямо мотнул головой: — Те, кого ты очень, не могут тебе помочь. А так, не влюбишься — так он хоть раздражать тебя будет, вот и отвлечёшься. — Он уложил подбородок Намджуну на плечо и обнял сзади, прижимаясь ласково. — Через неделю Рождество, хён... Мы собираемся сделать так, чтобы ты вспомнил хотя бы, как делать вид, что тебе весело. — Через неделю? — удивился Намджун и посмотрел в окно, за которым сияли тихие огни, подсвечивая падающий снег. — Действительно... — Действительно, — печально поддакнул ему Чунмён, — ты когда последний раз на улицу просто погулять выходил, хён?***
Вечеринку устраивали в доме того самого невыносимого сына папиного друга Ким Сокджина. И Намджун уже на подъезде смог оценить красоту и масштаб этой вечеринки: дом был очень аккуратным, небольшим, но смотрелся стильно и был весь изукрашен огнями, мигавшими приветливо и ласково, как будто приглашая присоединиться любого к своему немудрящему, но такому тёплому празднику. Ухоженный дворик тоже весь был увешан гирляндами. Две живые ёлки у входа уже были одеты в серебряные шары. На пороге его встретил Тэхён, которому Намджун позвонил и предупредил, что, если не увидит знакомое лицо у входа, то развернётся и уедет. Настроение у Кима было на нуле, не то что ехать куда не хотелось — жилось с трудом посреди праздничной суеты и раздражающе-весёлых лиц. Да ещё и с Юнги они слегка поскубались из-за некоторых контрактов, которые Намджун потребовал рвать к чёрту, а Юнги хотел дать людям шанс. — Ты совсем размяк, как Чимин забеременел, — раздражённо сказал Намджун. — Твоё личное счастье не делает людей вокруг хорошими работниками, а мир — радужным! — А ты потрахайся, может, мир заиграет новыми красками, — тут же окрысился Мин. Намджун грохнул по столу кулаком, сдержал рвущиеся с губ слова и пулей вылетел из кабинета. Из своего, между прочим, кабинета. Сел в машину и уехал. Гонял по автобану два часа, чтобы уняться и не сорваться в бар, потому что — Тэхён и грёбаная вечеринка. Поклялся себе, что уступил своим бывшим в последний раз. Сегодня он напьётся, отоспится — и сделает всё, чтобы перевернуть, наконец, эту муторную страницу своей жизни, начавшуюся со встречи в клубе со своим личным демоном-мучителем. Он обязательно закроет её навсегда. Это была ошибка, непростительная и глупая. Он раскис и поверил во что-то нелепое. Повёл себя как подросток, как будто всё ещё находился под действием проклятого аромата. И пора себя за всё это простить и забыть всё, как дурной сон. Все вокруг продолжали жить дальше, время шло, Земля вертелась. Вперёд, Ким Намджун. Только вперёд. Сжал зубы и булки — и пошагал. Примерно с этими же мрачными мыслями он и шёл за Тэхёном, чтобы быть представленным хозяину дома, вежливо поулыбаться ему, отвесить поклон, сказать пару комплиментов, сверкнуть своим очарованием и ямочками, а потом с чистой совестью отправиться искать алкоголь и начать выполнять свой шикарный план. Хозяин стоял к ним спиной и любезно о чём-то беседовал с пожилым омегой, который жал ему руки и визгливым голосом сокрушался о том, что любезный Сокджин никак не может посетить его дом на Рождество. — Всё в делах, всё в заботах! — укоризненно лепетал омега. — А у меня вот сын о вас спрашивал снова! Прошу же вас! Если всё же передумаете уезжать — загляните в любое время! Высокий и широкоплечий омега Ким Сокджин согнулся в почтительном поклоне и, наконец, его собеседник отцепился от него и пошёл куда-то в глубь дома. А он повернулся к подходящим к нему Тэхёну и Намджуну. — Ты что, уезжаешь на Рождество, Джин? — удивлённо спросил у него Тэхён. — А как же семейный выезд на Чеджу? Традицию будешь нарушать? Опасно играешь... Эээ... Джин... Эй... Я с тобой разговариваю! Джин? Ты куда... Эй, ненормальный!***
— Далеко из своего дома не убежать, да, Джини? Намджун быстро перегородил дёрнувшемуся от испуга омеге дорогу к выходу с широкого балкона, на который вышел, ведомый нежным и ставшим вдруг таким ясно ощутимым запахом. И как он его сразу не почуял — вопрос и загадка. Ведь вот же он — плывёт поверх богатых ароматов драгоценных духов гостей дома. Омега сжался в углу балкона и даже вроде как стал ниже ростом и меньше около вставшего с ним рядом и упёршегося локтями в перила Намджуна. Сердце альфы стучало в упоении так, что, казалось, вот-вот пробьёт грудную клетку. Но внешне он был спокоен, и даже смог нацепить на губы насмешливую ухмылочку. — Зачем же было так убегать и брата пугать? — спросил он, всё так же не поворачивая лица к застывшему омеге. — Неужели я такой страшный? — Прости меня... — В голосе Джина было столько муки, стыда и отчаяния, что Намджуну пришлось задержать дыхание и, сжав зубы, пересилить порыв кинуться к нему, подхватить в объятия и спрятать у себя на груди, успокоить, занежить... — Ты опять балуешься своими феромонами? — сквозь зубы спросил он. — Нет, что ты... — тихо ответил омега. — Это только в течку... И я не могу это контролировать... Так что... баловаться тоже этим не могу. Во всё другое время я омега как омега. Ничего особенного. — Лицемер, — покачал головой Намджун. — Зачем так отчаянно врать? — Думай, как хочешь, Джун. Намджун кинул на него косой взгляд. Джин стоял в двух шагах от него, так же опираясь на перила. Его точёный профиль смотрелся просто ангельским в мутной мгле декабрьского вечера. На плечах у него было накинуто какое-то лёгкое, явно взятое второпях пальто, и поэтому омеге точно было холодно: он чуть поводил плечами, губы у него подрагивали, а пальцы откровенно дрожали. Намджун вздохнул, снял своё пальто, которое надел, чтобы бежать искать Сокджина на улицу, а потом, под этим самым балконом, почуял его аромат. Сокджин чуть сжался, когда альфа подошёл. Не встретив сопротивления, Намджун снял с него его пальто и накинул своё, зимнее. И не удержался — жадно приник к плотной ткани его пальто лицом, вдыхая обожаемый аромат. — Что с тобой? — спросил Джин робко и удивлённо. — Я искал тебя, — не отвечая, сказал Намджун, снова вдохнув, как будто затянувшись желанным наркотиком. А потом накинул пальто омеги себе на плечи, утопая в аромате и ощущая себя по-глупому счастливым. — Месяц искал. — Что же... — Джин помедлил, но потом продолжил: — Мне казалось, я всё объяснил, Джун... Неужели настолько сильно тебя всё это задело? — В голосе сквозила тоска и выла безнадёжность. — Отомстить хотел? Унизить в ответ? Упрекнуть? Давай... Вот он я. Трус, который попытался сбежать от тебя второй раз. Чего ты хочешь? Как я могу загладить... — Сколько у тебя их было после меня? — перебил его Намджун, переплетая свои пальцы в замок и прикрывая глаза. — Альф, которых ты... использовал? — Двое, — ответил Джин.— Японцы... Не... Не помню, как зовут. Ты хочешь подробностей? — Не помнишь, как зовут? — зло переспросил Намджун. — Не впечатлили? Джин помолчал. Он смотрел куда-то далеко безучастным взглядом, и казалось, что задеть его словами, какими бы они ни были злыми, невозможно. — От того, что ты унизишь меня, тебе легче не станет, — тихо сказал он. — Я ведь всё тебе рассказал. Я живу со своим проклятьем. Пытаюсь хоть немного возмещать тот урон, который наношу гордости альф, что помогают мне. Невольно помогают, конечно, но... — Он тяжело вздохнул. — Я всё объяснял тебе. Мне нечего добавить к... — Ты вспоминал обо мне? — Голос Намджун постарался сделать как можно безучастнее, но сердце заколотилось, как бешеное. — Я только о тебе и помнил, — еле слышно ответил Джин. — Поэтому тех... и не запомнил. От второго я вообще сам ушёл, он, может, и мог бы ещё, но... — Омега умолк и пожевал губу. — Я снова спрошу, раз уж... Чего ты хочешь? Чем я могу компенсировать... — У меня после Рождества гон, — сказал Намджун. — Не хочешь оказать ответную услугу? — Услугу? — эхом отозвался Джин. — Честно говоря, нет. Но если ты требуешь это как... — Почему нет? — замирая от болезненного удивления, спросил Намджун. — Ты сказал, что вспоминал, да и писал, что я тебе понравился, так... — Понравился, Джун, — с тоской ответил омега. — Вот именно. Не то, как ты трахался, хотя трахаешься ты, конечно, как боженька. А именно ты. Но я до сих пор не могу отойти от того, насколько сильно я совершенно неожиданно привязался к тебе за те три дня! Никогда и ни с кем у меня такого не было! И это страшно, поверь на слово, — уходить от того, кто так нравится, зная, что оставишь ему боль, разочарование и обиду. И будучи не в силах что бы то ни было изменить. А после твоего гона... Если я снова почувствую эту связь, которая нужна, чтобы бережно поддержать тебя в это сложное время... Мне будет безумно больно рвать эту связь, я боюсь, что не выдержу твоей уязвимости и нежности, когда ты... — Во время гона, омега, — снова перебил его нетерпеливо Джун, — я буду... драть тебя так, как никогда до этого никого не драл. — Он кинул ещё один взгляд на застывшего с круглыми от изумления глазами Джина. — Но сначала привяжу к постели, чтобы ты больше не смел сбегать от меня, ясно? Чтобы не смел оставлять мою постель, даже не поговорив со мной! Я не напишу тебе записку красивым почерком, выгоняя из своей жизни, как ненужного щенка! — Он придвинулся к замершему омеге и склонился к его уху, приобнимая сзади за талию: — Я заласкаю и вылижу тебя так, что ты имя своё забудешь, только моё останется — чтобы кричать его, когда я буду раз за разом брать тебя, Джин. — Ты... — Джин гулко сглотнул, жутко краснея. — Ты спятил... Мы едва знакомы — а ты говоришь такое... — Я же говорю — лицемер, — удовлетворённо проговорил Намджун и, сделав шаг назад и вбок, обнял омегу со спины, прижимая, наконец-то, долгожданную добычу к своей груди. — Омега... — Он потёрся лицом о мягкие волосы на затылке. — Мой омега... — Ты... Джун... — Руки Джина опустились на его предплечья и погладили от ладоней до локтей, вызывая мурашки. — Джуни... Прошу, не играй со мной, не надо. Я не выдержу ещё одного расставания с тобой. Пощади меня, будь благороднее и честнее, чем я!.. Джуни... — Последнее слово вышло выше и звонче, стоном, разорвавшим гулкую тишь, потому что Намджун прикусил шею, которую до этого несколько раз жадно лизнул. — Подожди отказываться, омега, — прошептал он прямо в алое от смущения ухо. — Я же не озвучил весь план. Есть часть "до" — когда мы до гона старательно налаживаем отношения... — Я должен уехать в Яп... — Не должен, — покачал головой Намджун. — Ты всё отменишь, чтобы провести это время со мной. Ты должен взять ответственность, Ким Сокджин. Мы в ответе за тех, кого приручили. Он повёл руками по груди омеги, нырнул ими под пиджак крест-накрест и защипнул уже стоящие остро и возбуждающе откровенно соски. Джин ахнул и выстонал: — Не-ет... Это бесчестно — так мной манипулировать... — Он умолк, растерянно хлопая ресницами, приоткрывая губы и тяжко дыша. — И как оно — чувствовать себя тем, кто не может сопротивляться чужой воле, хороший мой? — сладко прошептал Намджун и сжал плоть в пальцах сильнее. Джина выгнуло, и он простонал снова жалобно и нежно, а альфа продолжил: — Не настолько ты меня отравил, чтобы я не запомнил, как ты чувствителен здесь... Могу показать, что я ещё помню... — Не надо, — высоко всхлипнул Джин. — Ум... умоляю... Намджун тут же прикусил сгиб его шеи, быстро втянул в рот шелковистую медовую кожу. Ему мешал ворот пальто, но он вытянул шею и прикусил ещё раз, с наслаждением ловя сладкий мучительный стон. — Джу-у-ун-н... Не... зде-е-есь... — Ты согласен на мои условия? — снова нырнул альфа чуть не носом в горячее ухо Джина. — Я... ты сказал, что будет «до», но есть и третья... часть... — Ах да. Намджун ухмыльнулся и жадно несколько раз провёл языком по месту, где ставят метку. Отчаянные романтики и уверенные друг в друге "вечные влюблённые" ставят... Мало, кто ставит. — Я не могу без тебя больше, — тихо сказал он. — Я пробовал и так, и этак... не могу. Прошу хотя бы попробовать быть рядом... Гон... ну, не хочешь — не будем, просто... Мне очень тяжко в гон. Я потом расскажу, но уверен: тебе понравится. Я хочу попробовать, слышишь? Быть с тобой... по-настоящему... без феромонов... — Без феромонов не получится, — откидывая голову на его плечо и прикрывая глаза, устало выдохнул Джин. — Но можно попробовать без обмана, честно, осознавая, что ждёт, когда... Я не пробовал... То есть... Понимаешь, тот, кто мне нравился когда-то больше жизни, оставил меня, назвав сломанным и больным на всю голову монстром. С тех пор скрываю. Пользуюсь, даю пользовать себя — и ухожу. — Завтрак всем готовишь? — тихо спросил Намджун, зарываясь носом в его волосы. — Нет! — возмущённо сказал Сокджин. — Нет, конечно! Это очень личное — завтрак! Это... — ...признание? — шепнул Намджун. — ... признание... да... Признание, пожалуй. — Ты мне тоже безумно понравился, — не пытаясь больше хитрить и флиртовать, сказал Намджун. — Под феромонами ли, нет — не знаю. Но забыть тебя я не смог... И всё сделаю, чтобы оставить тебя себе. — Он крепче прижал к себе послушно подавшееся назад, к нему, тело. — Не могу без тебя... Не могу больше... — Ты меня совсем не знаешь, — грустным хрусталём звякнул нежный голос. — Может, я на самом деле монстр? Просто более-менее удачно научился это скрывать? — Я выясню это, — мурлыкнул Намджун, выдыхая ему в шею. — И стану первым, кто не поддастся твоему монстру, не отступит перед его губительно-прекрасным ароматом, а победит его, приручит и... возможно, я даже готов познакомить твоего монстра со своими. — О, а вот это соблазнительно! — Джин оживился и даже попытался повернуться в его руках, чтобы заглянуть ему в глаза, но Джун недовольно рыкнул на него, и он снова замер, лишь скосил глаза, а потом чуть обиженно закончил: — Я бы хотел увидеть твоих монстров. Я уже начинаю в них верить. — В них не надо верить, — снова прошептал Намджун. — Их надо чуть-чуть бояться, подкармливать вкусным и иногда... Он очень конкретно перечислил, что ещё надо делать, от чего щёки Джина запылали, а глаза блеснули огнём — то ли возмущения, то ли возбуждения... темно там было. Плохо видно, так что — не понять.