1
– Это не ханши, – заметил Чэн, появляясь в комнате, в ответ на зов Хангуан-цзюня. – Брат отправился в путешествие, – ответил Лань Ванцзи, словно это все объясняло. Впрочем, Цзян Чэну это действительно все объясняло. Он задумчиво кивнул и сел за стол, напротив второго Нефрита. – Где Вэй Усянь? Я думал вы не расстаетесь. – Уроки. – Никогда не поверю, что он решил восполнить нехватку знаний, – недоверчиво прищурился Чэн, принимая чашку с чаем. Лань Ванцзи одарил гостя укоризненным взглядом. По крайней мере, Цзян Чэн укоризну прочитал без труда. – Не учится. Учит. – И учителя Ланя не накрыло отклонение ци? – Нет, – предельно серьезно ответил Хангуан-цзюнь. – Это была идея шушу. – Неожиданно, – Чэн крутанул в руке чашку, но больше ничего не сказал. Они пили чай в тишине, даже не глядя друг на друга, но Чэн не чувствовал досады или раздражения. Лань Ванцзи перестал быть бесившим своей безупречностью вторым Нефритом, но оказался человеком, которого, сложись их жизнь и взаимоотношения иначе, Цзян Ваньинь мог бы понять. – Вэй Ин… – наконец-то заговорил Лань Ванцзи. – Не в порядке. – Что на этот раз? – устало спросил Чэн, хотя свой вариант ответа у него был. – Он не говорит, но Ванцзи знает. Вэй Ин хочет поговорить с Чэном. – Тебе ли не знать, Хангуан-цзюнь, наши разговоры плохо заканчиваются. – Наши, раньше, тоже, – напомнил Лань Ванцзи, нахмурившись. – Это другое. – Ванцзи молит Чэна помочь Вэй Ину обрести желанное равновесие. – Сволочь, – рыкнул Чэн, шумно поставил пустую чашку на стол и поднялся на ноги. – Я ничего не обещаю. Чужие эмоции мне не подвластны. – Ванцзи помнит. Ванцзи благодарен за попытку, – второй Нефрит немного наклонился вперед, обозначая поклон. Чэн отмахнулся, простился кивком и исчез. * Это было иронично и совершенно не смешно. Комната была смутно знакома. Чэн плохо помнил то время – был не в себе. Но его собственное юное тело с иголкой во лбу, лежащее на кровати, и Вэй Усянь, сидящий за столом, обложившись книгами, недвусмысленно сообщали о том, что это Надзорный пункт в Илине. – Ты нашел то безумное решение в одной из этих книжек? – спросил Чэн, не приближаясь. Вэй Усянь вздрогнул, обернулся, пожевал губы и кивнул. – Да. У Вэнь Цин было много медицинских записей. Я сутками пытался найти способ тебе помочь. – И нашел, – закончил за него Чэн, приблизился к кровати и замер, разглядывая свое юное бессознательное тело. – Да, – отрывисто подтвердил Вэй Усянь. – И не сказал мне. – Ты бы отказался. – Конечно, я бы отказался, дурья твоя голова! – рявкнул Чэн, резко разворачиваясь к собеседнику. – Ты был сильнее! Ты был талантливей! В тот момент – это было важно! Не моя гордость и даже не моя жизнь! – Что ты несешь?! – взвился Вэй Усянь, шумно отбрасывая книгу, которую держал в руках, в сторону. – Цзян Чэн, ты был наследником! Ты должен был восстанавливать клан, вести за собой людей! – Это могли делать и вы с А-Цзе. Твоего обаяния и ее умения говорить было бы достаточно. Люди пошли бы за вами. – И что с того? Без темного пути мы бы не выиграли. – Чушь! С твоей гениальностью, ты бы придумал способ, оставаясь на пути меча! – Ты этого не знаешь. – Ты тоже. Они тяжело дышали, гневно глядя друг на друга. – Даже если ты и прав… ты бы умер. – Скорее всего. – Я поклялся мадам Юй, умереть, но сохранить твою жизнь, – сквозь зубы процедил Вэй Усянь. – А мне ты клялся оставаться всегда рядом, стать правой рукой. Впрочем, – Чэн внезапно усмехнулся, – ты ведь почти не соврал. Ты говорил: мы будем как наши отцы. Так и сложилось. Твой отец покинул моего из-за женщины. Ты меня – в уплату долга за мою же жизнь. Ты сделал из меня мерзавца, выставил спесивым дураком перед людьми, которых я ненавидел и презирал. Скажи, как получилось, что это я оказался виноватым со всех сторон? Не ты, не Вэни – я. – Цзян Чэн, – устало выдохнул Вэй Усянь. В его глазах была такая тоска и что-то еще, эмоция, болезненной иголкой вонзившаяся Чэну в горло. Мужчина отступил на шаг, обхватил ладонью шею, будто это могло унять боль. – Чего ты хочешь, Вэй Усянь? – хрипло спросил Чэн. – Я не знаю, хорошо?! Ты был мне шиди. Не другом, не братом, не… Просто шиди. Натянулась и с немелодичным звоном лопнула последняя струна, что когда-то была протянута между ними, оставляя после себя оглушающую тишину. – А потом весь мир повернулся против, включая тебя, хотя я не сделал ничего плохо. Я спасал невинных людей! – Ты убил стражников, освобождая преступников. – Они не были преступниками! Они были простыми людьми, единственным преступлением которых было не то родовое имя! А те стражники заслужили смерти! Они пытали и мучали невинных! – Кем ты себя возомнил, Вэй Усянь?! – гнев забурлил, как кипящая вода. – Главой клана, Небожителем?! Ты не имел права никого судить, ты не имел права убивать! Знаешь, что нужно было сделать? Примчаться в Башню Кои, найти меня или главу Лань и рассказать обо всем, что ты увидел! – Их бы всех убили! – Их и так убили. – Да. Ты их убил. Те, кого ты привел, вырезали всех, как скот, и сбросили тела в озеро. Вы потом праздновали, пировали в золотой башне, а? – глаза у Вэй Усяня загорелись алым, взвились в воздух жгуты темной энергии. То время Чэн тоже помнил плохо: непреодолимое, безразмерное горе сплеталось с яростью, красной пеленой застилающей глаза. Похороны сестры. Обсуждение планов по осаде проклятой горы. Ему никто не смел возражать, даже Не Минцзюэ. Подъем сквозь толпы мертвецов. Убитые мимоходом, мешавшие пройти люди. И Вэй Усянь. Кажется, на мгновение тогда глава Цзян все-таки вынырнул из пелены безумия, попытался увидеть в мужчине напротив единственного оставшегося в живых дорогого человека. Но А-Сяня там уже не было. Темная тварь заставляла дизи в ее руках пронзительно кричать и поднимала все новых и новых мертвецов. А потом были трупы, разорвавшие темного заклинателя на мелкие части. И Цзян Чэн оказался покрыт кровью с головы до пят. Он не помнил, как уничтожил лютых мертвецов. Зато помнил, что Чэньцин была красной и скользкой от крови. Он спустился с горы победителем, сжимая в руках символ чужой силы. Все решили, что это он убил Старейшину Илина. Цзян Чэн не оспаривал: Вэй Усяня и впрямь убил он, его решения, его выбор. Его продолжившаяся жизнь, когда стоило все-таки умереть. – Нечего сказать?! – голос Вэй Усяня ворвался в мысли Чэна, выдергивая из темных и холодных воспоминаний. – О каких празднованиях ты говоришь? Ты хоть помнишь, сколько человек погибло в Безночном Городе? Весь заклинательский мир погрузился в траур. – Это ваша вина… – Нет! Нет, Вэй Усянь. Если бы ты послушал меня, если бы ты дал Вэнь Нину умереть, если бы уничтожил Стигийскую Тигриную Печать – этого бы не случилось. Да, Цзинь Гуаншань продолжал бы искать повод избавиться от тебя, но сиди ты тихо, не имей под рукой эту бешеную собаку и эту темную железку, вы бы продолжали выращивать редис на этой проклятой горе. Но ты же герой, спаситель! Главное совершить подвиг, а чем это кончится потом – не имеет значения! – Вэнь Нин ни в чем не виноват! Им управляли! – Именно! Вэй Усянь, как ты не понимаешь?! Ты создал невероятное по мощи оружие, управлять которым может любой мало-мальски способный темный заклинатель, и считаешь, что не несешь никакой ответственности за совершенное им?! – Я не… Я не думал, что все может так получиться. Вэнь Цин умоляла… – Ты должен был ей отказать! – Как я мог, после того, что она для тебя сделала?! – Не для меня, – Чэн покачал головой. – Для тебя. Я ее ни о чем не просил. Я не давал согласия вскрывать меня, как курицу, и вставлять внутрь чужие потроха. Каждое действие, каждый выбор имеет свои последствия, Вэй Усянь. Но ты с детства раздвигал границы, прыгал выше головы, не думая ни о чем. – Зачем мне было думать? – очень тихо спросил Вэй Усянь, опустив голову. – У меня был ты. А у тебя был я. А потом у тебя оказалось мое ядро. И клан. И весь Юньмэн. А я стал обузой. Я не мог сказать тебе, Цзян Чэн. Просто не мог. А потом просьба Вэнь Цин. Я не имел права ей отказать! – И ничего-то ты не сделал, и ни в чем-то ты не виноват. Все – стечение обстоятельств, а ты просто лист, плывущий по реке… В Юньмэне, когда Хангуан-цзюнь впервые попросил меня помочь тебе, мне показалось, что ты переполнен болью и сожалениями. Но видимо ты просто хочешь снять с себя тяжесть прошлых ошибок. При этом, ты пытаешься доказать мне, что эти ошибки мстительные и злопамятные люди кладут тебе на плечи, а на самом деле ты во всем был прав. Я говорил с Лань Ванцзи о вас с Цзэу-цзюнем и, кажется, совершенно ошибся в выводах, – Чэн горько усмехнулся и внимательно посмотрел на побледневшего бывшего шисюна. – Мне остается только надеяться, что ты в очередной раз притворяешься передо мной, по каким-то своим надуманным причинам. Но с меня хватит. Полагаю, это наша последняя встреча. Вэй Усянь резко вскинул голову, в глазах отразилось беспокойство. – В Храме ты был прав. Прошлое должно оставаться в прошлом. Умерли два несостоявшихся героя Юньмэна. У господина же Вэя и Чэна совершенно разные пути. – Что значит, последняя встреча? Я же в тебя верю! И Лань Чжань… – Нет. Практически не веришь – знаешь. Это другое. Я здесь не из-за тебя, а из-за Хангуан-цзюня. Я предупреждал его, что вряд ли смогу чем-то помочь. Больше не буду даже пытаться. Цзян Чэн благодарен Вэй Усяню за преданность клану Цзян, проявившуюся в передаче золотого ядра, – Чэн глубоко поклонился. – Прощай, А-Сянь. Мужчина развернулся на пятках и исчез, заставляя себя не слушать, что хотел или мог сказать Вэй Усянь. Их история наконец-то завершилась, а пустоту внутри рано или поздно заполнит вода.2
Лес медленно переодевался – в густой темной зелени все чаще мелькали солнечно-желтые и кроваво-алые пятна. На водоемах можно было заметить лишь единичные цветы лотоса – их аккуратно срезали и несли в святилища, преподносили Хранителю. – Они думают, я девушка? – ворчливо возмущался Чэн, касался пальцами лепестков. – Нет, они уверены, что Хранитель – мужчина, – вдыхая тяжелый цветочный аромат произнесла Цзян Ми. – Но откуда-то пошел слух, что ты любишь лотосы. И лучше приносить их, чем вино. – Цзян Илун, – мужчина закатил глаза. Небожительница заинтересованно вскинула брови, склонив голову на бок. – Если в летнее время я слишком много работал, этот несносный мальчишка приходил в мой кабинет на закате и выводил на улицу. Я смотрел на воду, отражающую оранжевое небо, на цветы, слушал, как шумит город, и чувствовал, что все не зря. – Он знает, что ты снова не щадишь себя? – очень тихо спросила Цзян Ми. Чэн не ответил, досадливо отвернувшись. Цзян Чэн знал только два способа перебороть сложные эмоции: выплеснуть их через гнев или погрузиться в работу. Ему не на кого было кричать, некого было уничтожать, потому он сосредоточился на голосах, звучащих в его голове, и отзывался на чужие просьбы. Наполнить внезапно опустевший колодец. Провести груженые товарами лодки через сложный участок реки. Облегчить чужую боль. Защитить. Цзян Ми смотрела светлыми глазами, задумчиво теребила браслеты на правой руке, но молчала. Чэн, вопреки внутреннему раздражению и любопытству, ничего не спрашивал и снова погружался в чужие мольбы, старательно не замечая отсутствие знакомого глубокого голоса. … «Молю Хранителя об услуге. Кажется, я справился». Едва слышное обращение Лань Сичэня коснулось Чэна за два дня до праздника Середины Осени в полдень. Чэн шумно выдохнул, дрогнул в руках нож. – Дагэ нужно идти? – спросила А-Синь, отвлекаясь от промывки свиных ребрышек. – Это может подождать, – не очень уверенно ответил Чэн, крепче сжимая корень лотоса в своих руках. – Не может, – девочка покачала головой и солнечно улыбнулась. – Дагэ не о чем беспокоиться. Я справлюсь! Чэн был уверен, что он не заслужил этих детей, что их подарили ему по ошибке и рано или поздно отнимут, в наказание за пренебрежение этим даром. Но А-Синь улыбалась нежной улыбкой А-цзе, и у Чэна не хватало сил ей отказать… Лань Сичэнь стоял на той самой пристани, с которой хотела уйти под воду дева Го, и смотрел на деревянного змея посреди озера. Ветер ерошил волосы, не убранные лентой, колыхал длинные темные одежды. – Это действительно оно, – потрясенно выдохнул Лань Сичэнь, заметив в отражении появившегося рядом с ним Чэна. – Не могу поверить. Знали бы вы, сколько святилищ я посетил. – Знаю. – Ах да, – глава Лань рассмеялся, на его бледных скулах проступил слабый румянец. – Простите, я не совсем привык. – Не извиняйтесь, Цзэу-цзюнь, – Чэн невесело усмехнулся. – Я тоже. Смех, как мечом отрезало. Лань Сичэнь повернулся к божеству, внимательно всмотрелся в чужое лицо. – Вас что-то беспокоит? – Это имеет какое-то значение? – Да. – Боитесь, что я вам наврежу? – улыбка вышла острая, как лезвие Саньду. – Нет, – Лань Сичэнь качнул головой, не отрывая пытливого взгляда от собеседника. – Тогда не понимаю, зачем вы спрашиваете. – Потому что никогда не спрашивал раньше. – Что? – Чэн замер. – Возможно, – глава Лань облизнул губы, – дело в близости смерти. А может быть в том, что последние дни я провел в Юньмэне, где Саньду Шэншоу – это символ не ярости и гнева, а безопасности и процветания. Ваш народ знает вас, гордится вами. И слушая их бесхитростные рассказы, я осознал, что за все эти годы не потрудился вас узнать. Приношу свои искренние извинения. Лань Сичэнь глубоко поклонился, едва не касаясь длинными волосами досок под ногами. – Вам не нужно извиняться, чтобы успокоить свою совесть, Цзэу-цзюнь, – волевым усилием подавив вспышку гнева, произнес Чэн. – Я не успокаиваю совесть! Я… – глава Лань осекся. – Успокаиваю? – Я не знаю, – честно признал Чэн. – Я не знаю вас, не знаю, что в действительности вами движет. – И я, – Лань Сичэнь посмотрел на свои ладони, будто впервые их увидел. – Я не знаю себя. Всю жизнь я делал все, чтобы угодить другим и никого не обидеть. Не так, как Мэн Яо, но все же… И вот теперь я остался один на один с собой, и не знаю, что в этом обо мне, а что взращено окружающими для их удобства. – Давайте посмотрим, Цзэу-цзюнь, – предложил Чэн. – Спускайтесь в воду. Лань Сичэнь кивнул и решительно потянулся к поясу. Медленно легли на доски меч, пояс, широкое полотно верхнего одеяния, обувь. Цзэу-цзюнь переступил босыми ногами, подошел к краю пристани и аккуратно соскользнул в озеро – вода достигала середины груди. – Отступите на два шага назад, – велел Чэн. Глава Лань молча выполнил указание. Глубоко вдохнув, Чэн встряхнул руками, сосредотачивая в них тяжесть и тепло. Зашумел в ушах плеск воды, заглушая другие голоса. Взметнулись широкие рукава, хлынула с мозолистых пальцев сила. На озеро обрушилась вода. Задохнулся от ощущений Лань Сичэнь – застыл изваянием, тараща пустые глаза в пространство перед собой. Чэн шумно выдохнул. Опали руки, плетьми повиснув вдоль тела. Поток исчез. Смешалась озерная вода с божественной, плескалась у горла Лань Сичэня, сдавливала, смывала грязь и тьму, налипшую смолой. – Выбирайтесь, – тихо велел Чэн, подходя к краю пристани и протягивая руку главе Лань. Тот осоловело моргнул, с трудом сделал шаг навстречу и вцепился в протянутую ладонь одной рукой, другой хватаясь за доски, чтобы забраться наверх. Вода стекала с одежды и волос, веселыми ручейками сквозь щели возвращалась в озеро. Лань Сичэнь рухнул на бок, медленно перевернулся на спину и уставился в небо. – Спасибо, – произнес хрипло и тяжело. – Спасибо. – Это помогло? – недоверчиво спросил Чэн, разглядывая распростертого перед ним человека. Лань Сичэнь едва заметно кивнул, прикрывая наконец-то заблестевшие, ожившие глаза. – Да. Мне… лучше. Я не совсем понимаю как, но лучше. – Хорошо, – Чэн кивнул, отворачиваясь. – Вы можете вернуться в Гусу и объявить о своем решении. – Вы меня выгоняете? – Что? – Чэну пришлось обернуться. Лань Сичэнь тяжело сел, с прищуром глядя на мужчину перед ним. – Вы меня выгоняете? – повторил он свой вопрос. – Не говорите ерунды, – Чэн раздраженно сложил руки на груди. – Никто вас не выгоняет. Но я не вижу для вас смысла оставаться в Юньмэне. – А если я вижу, то могу остаться? – Делайте что хотите. Я вам не указ. – Тогда я хочу остаться, – Лань Сичэнь улыбнулся и снова лег. – Мне рано возвращаться. – Если не собираетесь домой, то хоть письмо отправьте. Полагаю, старейшина Лань и Хангуан-цзюнь беспокоятся. – А разве вы не расскажете Ванцзи? – Нет. – Нет?.. – глава Лань задумчиво погладил подбородок. – Отказ связан с вашим беспокойством? Вы поругались? – Н-нет, – Чэн запнулся и был готов откусить себе язык за эту мелкую оплошность. – Брат сделал что-то не так? – Вам не о чем беспокоиться: Лань Ванцзи ничего не сделал, – очень спокойно произнес мужчина. – Я могу вам верить? – внезапно спросил Лань Сичэнь. Чэн вздрогнул. – Разве можно верить хоть кому-то? – А разве можно по-другому? – прозвучало навстречу. – Да, – Чэн вскинул подбородок. – Нет, – Лань Сичэнь улыбнулся. – Даже вы не так подозрительны и замкнуты, как все привыкли думать. У вас бы не было столь выдающегося преемника, не доверяй вы никому. – Откуда вам знать, какой у меня преемник? – из чистого упрямства поинтересовался Чэн. – Народ в Юньмэне разговорчив, – уклончиво ответил Лань Сичэнь, но, заметив мрачное выражение лица своего собеседника, все-таки продолжил. – Они говорят, что несмотря на уход Цзян Ваньиня, мало что изменилось. Нынешний глава старается двигаться по вашим стопам. Но невозможно идти след в след, если ведущий не доверяет ведомому, если вы не были рядом достаточно долго и не совпадали во взглядах достаточно сильно. Ванцзи не смог бы руководить сектой, как это делал я. Дядя не мог делать так, как делал бы отец. – Хангуан-цзюнь не создан для руководства кланом, да и вы не готовили из брата преемника, – просто чтобы возразить, заметил Чэн. – Я же намеренно обучал Цзян Илуна всему. – Вы бы не оставили на него клан, если бы не доверяли. Чэн усмехнулся: – Вы правы. Вы это хотели услышать? – Не только, но пока и этого будет достаточно. – Что вы собираетесь делать в Юньмэне? – спросил Чэн, чтобы сменить тему. Лань Сичэнь снова сел и пожал плечами: – Путешествовать. Говорить с людьми, посещать ваши святилища, пробовать невыносимо-острую Юньмэнскую кухню и заедать острое сладким, поздно ложиться и спать до полудня. Я буду жить, господин Чэн. А когда пресыщусь этим или пойму, что мне осталось не так долго – вернусь в Гусу. Глаза у Лань Сичэня были теплые и искрящиеся. – А потом? – в горле у Чэна образовался ком, который никак не получалось сглотнуть. – А потом… не знаю, – глава Лань снова улыбнулся. – Хотя бы вы не просите меня решать сейчас. – Не буду, – Чэн кивнул. – Обещаю. * Туман бежал по берегу, то и дело ныряя в заросли камышей и распугивая уток. Птицы с возмущенными воплями упархивали дальше на воду. Пес тявкал им в след, но слышал свист неспешно идущего позади Чэна и охоту не продолжал. Пусть и короткая встреча с бывшим хозяином привела пса в игривое настроение и Чэн решил не прерывать прогулку. Он и сам не знал, но в бытность главой клана ему не хватало именно этого: возможности просто пройтись вдоль воды вместе со своей собакой. Где-то впереди послышались голоса. Туман замер, прислушиваясь, а в следующее мгновение поспешил на звук. Чэн призывно свистнул, но пес только коротко махнул хвостом, скрываясь клочком тумана за очередными кустами. Тихо ругнувшись, мужчина ускорил шаг. Впереди плеснуло. Зазвучали неразборчивые причитания и тихий смех. Обогнув заросли, Чэн чуть не споткнулся о Тумана, усевшегося недалеко от берега и с почти человеческим интересом наблюдавшего за происходящим. У воды стояла пожилая женщина. Приложив ладони к щекам, она сокрушенно качала головой и бормотала что-то о «неуклюжести» и «ох, да как же это». В нескольких шагах от берега прямо в воде сидел глава Лань и тихо смеялся. Приблизившись к женщине и поклонившись ей, Чэн поинтересовался: – Что здесь происходит? – Муж расставил сети, не забрал, – пояснила незнакомка. – Я сама собиралась, да тут подошел молодой господин, хотел помочь. Но вот, – она указала рукой на реку. – Я поскользнулся на камнях, – весело сообщил Лань Сичэнь. – Встать можете? – закатив глаза, спросил Чэн. – Наверное… – Сидите, – велел Чэн. – Я сейчас. Заткнув полы ханьфу за пояс, Чэн вошел в воду. Споро собрав сеть и не потеряв ни одну рыбеху, он вернулся к берегу и передал добычу законной владелице, после чего подошел к главе Лань и подал ему руку, помогая подняться. – Я благодарна молодым господам, – проговорила женщина, когда мужчины вернулись на берег. – Наш дом недалеко – господа могут передохнуть и просушить одежду. – Благодарим госпожу, но в этом нет необходимости, – Чэн покачал головой. Женщина вопросительно посмотрела на Лань Сичэня, тот ответил искренней улыбкой: – Не беспокойтесь, госпожа. Спасибо. Приношу извинения, что не смог помочь. Женщина весело фыркнула и, простившись, направилась прочь. – Это то, что вы называете «жить»? – насмешливо спросил Чэн, когда женщина уже не могла их слышать. – Вам не нравится? – невинно моргнул глава Лань. – Даже не знаю, что вам ответить. Цзэу-цзюнь, поскользнувшийся и плюхнувшийся в реку, – Чэн покачал головой. – Не думаю, что когда-нибудь мог представить нечто подобное. – На самом деле, я тоже, – признался Лань Сичэнь. – Вы можете как-то помочь? Или мне унизительно переодеваться в кустах, опасаясь, что кто-нибудь увидит? – он указал на свои потемневшие от воды одежды. – В назидание, я бы оставил вас ходить так, но ветра становятся злее, – Чэн щелкнул пальцами, и над одеждами Лань Сичэня взвился пар. – Этот ничтожный заклинатель благодарит Змея-Хранителя, – глава Лань выверено поклонился. – Откуда вы здесь? – Мы гуляли. – Мы? Чэн резко свистнул, Туман взвился на лапы, подлетел к хозяину и прижался теплым боком к ногам. – О, теперь я вижу, – Лань Сичэнь в очередной раз улыбнулся и поднял руку, – могу я? Или божественный пес не любит чужих прикосновений? – Можете. Он не кусается, в отличие от меня. Глава Лань наклонился и осторожно погладил лобастую голову. Туман вывернулся из-под руки, заинтересованно принюхиваясь. – Думаю, вы на себя наговариваете, – произнес Лань Сичэнь, подставляя ладони под любопытный мокрый нос. Чэн усмехнулся, не подтверждая и не опровергая. – Когда я встречаю таких воспитанных собак, как эта или Фея Цзинь Жуланя, то начинаю думать, что наш запрет на домашних животных все-таки слишком суров. – Только что Туман гонял уток. – И твой строгий хозяин позволил? – спросил у разомлевшего от ласки пса Лань Сичэнь. – Это собака, – хмуро напомнил Чэн. – Ей нужно разминать лапы и удовлетворять охотничьи инстинкты хотя бы так. – Боюсь, если бы я завел собаку, и она охотилась за кроликами – Ванцзи бы мне не простил. – Хангуан-цзюнь не простил бы вам само появление собаки, – насмешливо заметил Чэн. – Ее наличие держало бы Вэй Усяня подальше от Гусу лучше любого барьера. – Хорошо старейшины об этом не знают. Иначе в Облачных Глубинах стало бы на одно правило меньше и появилась своя псарня. Чэн недоверчиво посмотрел на собеседника: – Ваши старейшины так ненавидят Вэй Усяня? – Не столько молодого господина Вэя, – осторожно проговорил глава Лань, выпрямляясь, – сколько то, что он олицетворяет: хаос, неследование правилам. – Все то, что любил в нем мой отец, – Чэн хмыкнул. – Не могу судить, но, возможно, что так… А вы? Вы любили в нем что-то другое? Чэн отшатнулся, не скрестил руки на груди – обнял себя за плечи, защищаясь. Туман, заметив изменение в настроении хозяина, настороженно подобрался. – Простите. Я не должен был говорить подобного. – Не должны были, – сквозь зубы согласился Чэн, мрачно прищурился и хищно улыбнулся. – А вы в Мэн Яо?.. Лань Сичэнь на мгновение замер – Чэн почувствовал злорадное удовлетворение. Но глава Лань быстро пришел в себя, отвернулся, подошел поближе к воде, опустился на берег и взял в горсть несколько камешков. – Свое спасение, – первый камушек полетел в воду. – Его инаковость, – второй отправился следом, чуть дальше. – Я думал: он просто добр и мил, не потому кто я, а из-за того, кто он. Но ошибся, – самый большой из подобранных Лань Сичэнем камней с тяжелым плеском упал в воду. – Какое-то время я был влюблен в Мэн Яо, но Цзинь Гуанъяо был мне только другом и братом. – Зачем вы мне это говорите? – досадливо спросил Чэн. Удовольствие от причиненной другому боли сменилось вязким чувством неудобства, почти стыда. – Вы спросили, – Лань Сичэнь пожал плечами. – И, как бы странно это ни было, мне кажется, вы единственный, кто может понять. – Не думаю. Вода взволнованно плеснула, приливом скользнула к берегу, практически касаясь сапог Лань Сичэня. Небо посерело. Чэн стоял за спиной главы Лань и смотрел на темную реку, чья до того мирная гладь морщилась рябью. – Это вы делаете? – тихо спросил Лань Сичэнь, не поворачивая головы. – Не совсем, – коротко ответил Чэн, стиснул зубы, но заставил себя продолжить. – Погода реагирует на мое… состояние. – Если я решусь… будет так же? – Не знаю. Вода отступила, разгладилась, как шелк, под рукой. – Вы не ушли. – Да. – Почему? «Потому что вы первый за многие годы взрослый человек, с которым я могу говорить». – Тренирую в себе терпение и прощение. – Получается? – Вы мне скажите. – Вы не ушли, – повторил Лань Сичэнь. – Не ушел, – эхом отозвался Чэн, обогнул своего собеседника и опустился на землю рядом с ним. Пальцы привычно нащупали среди прочих подходящий камушек. Чэн примерился и бросил: камень запрыгал по поверхности воды. Лань Сичэнь проследил взглядом за расходящимися в разные стороны кругами, подобрал похожий камушек и попробовал повторить чужое движение, но его камень только дважды ударился о поверхность воды и утонул. – Не так, – Чэн закатил глаза, осмотрелся, собрал еще несколько камушков. – Смотрите. Он повторил движение, Лань Сичэнь внимательно следил, потом попробовал сделать так же. – Четыре! – Тренируйтесь, – Чэн усмехнулся и ссыпал подходящие камни главе Лань на колени. – Вы так же учили Цзинь Жуланя? – осторожно, словно опасаясь снова расстроить собеседника, спросил Лань Сичэнь. – Нет. Так учил меня отец. А-Лину не нравились игры у воды, – пояснил Чэн. – Он больше времени проводил на стрельбище: сначала смотрел на других, а когда подрос стал тренироваться сам. – Вы скучаете? Он теперь глава Цзинь, вы – Хранитель, не думаю, что удается часто встречаться. Чэн нахмурился, перевел взгляд на собеседника, но не увидел там ожидаемой издевки, только искреннее участие. – Вы не знаете, – произнес медленно, не до конца веря в то, что говорил. – Не знаю, чего? – За все время мы с А-Лином встретились лично только один раз: ему угрожала опасность, и он в отчаянии меня позвал. Я явился на зов, тогда еще даже не зная, кто он… После мы встречались только в его снах. – Только в снах? – переспросил Лань Сичэнь, нахмурившись. – Почему? – Потому что есть правила. Для Хранителей они не так суровы, как для Небожителей, но все-таки. Одно из них – возможность являться телесно только перед теми, кто искренне верит, нуждается в помощи или, наоборот, не знает о вашей сути. Хангуан-цзюнь и старейшина Лань – верят, вы – нуждаетесь в помощи. Цзинь Лин и Цзян Илун – знают. Они возвели для меня святилища, но так и не поверили. Я могу приходить к ним только во снах. – Это жестоко. – Да, – согласился Чэн. – Не просто так ваш клан назвал эту технику «Искупление». – Получается, вы не можете жить в Пристани Лотоса? – Накинув невидимость, я могу там находиться. Но ходить по собственному дому, словно какой-то воришка, вынужденный всегда прятаться, – нет. – Если я пойду на это – смогу ли я видеться с Ванцзи, шушу, Лань Цзинъи и Лань Сычжуем? Или мне придется покинуть Облачные Глубины? – У меня нет для вас ответа, Цзэу-цзюнь. Все будет зависеть от того, поверят ли они в вас. Но по моим наблюдениям знание мешает вере. Лань Сичэнь ссутулился, тихо вздохнул и закрыл глаза. – Благодарю за честность. – Мне жаль, что это единственное, что у меня для вас есть. – Мне нужно подумать. Вы можете оставить меня? – Конечно, – Чэн поднялся на ноги, отряхивая одежду. – Всего доброго, Цзэу-цзюнь, – мужчина кивнул, хлопком по бедру подозвал к себе Тумана и уже сделал шаг дальше по берегу, но на мгновение снова остановился. – Совет: не суйтесь в реку. Единственное, что раздражает меня так же сильно, как и лентяи-нахлебники, – это утопленники.3
Лотосы таинственно светились, отражались в чернильно-черной воде, перемигивались с яркими звездами, усыпавшими безоблачное небо. Лодка медленно кружилась посреди озера, ласково укачивая расположившихся на ней мужчину и женщину. Чэн по-доброму усмехнулся и отступил. Прерывать нежное свидание Цзян Илуна с женой, пусть это и был только сон, казалось слишком жестоким. Вряд ли у молодого главы Великого клана была возможность проводить с драгоценной супругой желанное количество времени – слишком много работы лежало на его плечах. Полюбовавшись идиллией, Хранитель нырнул в воду и перетек в другое сновидение. Кабинет главы Цзинь был переполнен. Старейшины громко говорили, перебивая друг друга, и тыкали узловатыми пальцами в какие-то листы, которые держали в руках. Рабочий стол главы был завален многочисленными бумагами так, что из-за них торчал только высокий хвост. – А-Лин? – позвал племянника Чэн. – Цзюцзю! – юноша вынырнул из-за горы документов. – Это только сон, – облегченно выдохнул он и упал обратно, роняя голову на столешницу. – Что происходит? – мужчина обошел особо плотное скопление старейшин и приблизился к Цзинь Лину. – Меня хотят женить, – сообщил юный глава. – Старейшины так увлеклись этой идеей, что не дают мне заниматься никакими другими делами. Видишь вот эту гору? В реальности она почти такая же. Я только и делаю, что смотрю портреты, встречаюсь со сватами и слушаю о том, у кого какая прекрасная дочь, сестра, племянница. – Да как они смеют… – Нет, цзюцзю! Я не злюсь и даже согласен с ними. – Согласен? – моментально вскипевший гнев остыл так же быстро. – Согласен, – Цзинь Лин уверенно кивнул. – В последнее время Великие Кланы сдают свои позиции. Цзэу-цзюнь ушел в уединение, ты исчез, оставив вместо себя Цзян Илуна, о котором мало кто знает, глава Не так и остается в людских глазах бесполезным Незнайкой, я – неопытный взбалмошный мальчишка, чей предшественник… Ты знаешь. Я думаю: женитьба – хороший шаг. Это способ показать, что я вырос, готов нести ответственность, а самое главное, что у клана появятся законные наследники. – Я горжусь тобой, – выпалил Чэн. Старейшины умолкли. Цзинь Лин распахнул рот, намереваясь что-то сказать, захлопнул его с глухим стуком и внезапно покраснел. – Ты чего это? Стареешь? – буркнул юноша. – Кто стареет?! Я?! Ты с кем говоришь, сопляк?! Они уставились друг на друга. Напускной гнев и такая же напускная бравада утекали водой сквозь пальцы. – Я скучаю по тебе, цзюцзю, – тихо, глядя на собственные колени, произнес Цзинь Лин. – И я, малыш. Праздник без тебя был… Чэн сглотнул. Праздник середины осени он провел вместе с детьми: готовили еду, ходили на реку – смотреть на плывущие фонарики. Ненадолго улизнув из дома, Чэн преподнес лунный пряник Цзян Ми, вызвав у той искреннюю улыбку и слезы благодарности. Это был хороший день. Но невозможность хотя бы часть его провести как раньше, в Пристани Лотоса, вместе с учениками, Цзян Илуном и Цзинь Лином, отзывалась тоской. Цзинь Лин, бросился вперед, утыкаясь как в детстве лицом в грудь Чэна: – Без тебя тоже… Чэн обнял племянника, положил подбородок ему на макушку. Ощущение прикосновения было слабым, тусклым, как слишком сильно разбавленный краситель. – Я не могу требовать или даже просить, но… Ты же придешь на мою свадьбу? – Ни за что не пропущу, – Чэн постарался улыбнуться. – Мы ведь не сможем подать тебе чай? – глухо спросил А-Лин, не разрывая объятий. – Не на церемонии. Но вы можете принести его к моему святилищу. Впрочем, я надеюсь увидеть твою невесту до свадьбы. – Обязательно, – юноша отстранился и решительно кивнул. – Как только выбор будет сделан – ты узнаешь. – Руководствуйся не только политической выгодой, А-Лин. «Не будь своими бабушками и дедушками». – Хорошо. Чэн тонко улыбнулся, потрепал племянника по волосам и поднялся на ноги. – Пойдем, я провожу тебя. – Куда? – по-совиному моргнул юноша. – В твою комнату. Тебе нужен отдых от всего этого, – Чэн обвел рукой кабинет и старейшин с портретиками в руках. – Хотя бы во сне. Цзинь Лин широко улыбнулся и восторженно кивнул, готовый следовать за своим цзюцзю куда угодно, особенно, подальше от кабинета, в котором провел слишком много утомительных часов во время бодрствования. Проводив А-Лина в его покои, Чэн решительно двинулся дальше, не давая себе возможности передумать. Впрочем, из сна Вэй Усяня, Хранитель вылетел, будто по его следу гналась толпа лютых мертвецов. – Бесстыдник, – процедил мужчина сквозь зубы. – Ему что, в жизни мало?! Бормоча ругательства сквозь зубы, Чэн неуверенно потянулся вперед, протягивая мостик между ним и человеком, в чей сон он не приходил ни разу. В храме было тихо и пустынно. Горели свечи, терпко пахли благовония, спокойно и утешительно улыбалась скульптура божества, у ног которой замер коленопреклонный Лань Сичэнь. – Хранителям не полагаются храмы и человеческие статуи, – с трудом обретя голос, сообщил Чэн. – И улыбаться я так не умею. – Это не справедливо, – глава Лань встал, поворачиваясь к Чэну, потом бросил короткий взгляд на скульптуру и заметил. – Вам идет. – Я хотел быть выдающимся заклинателем, чтобы все знали мое имя, а не заполонить Юньмэн статуями с моим лицом. – Это Гусу. – Еще хуже. Мне Ланьлинского святилища хватает. Лань Сичэнь задумчиво погладил подбородок: – Вы так часто упоминаете это место, что я просто обязан после Юньмэна посетить Ланьлин. – Даже не думайте. Вам нечего там делать! – Не скажите, – глава Лань улыбнулся, – я хотел бы навестить юного главу Цзинь и справиться о его делах. – У него все хорошо, спасибо за беспокойство. – Не то чтобы я вам не верил… Чэн едва не зашипел. – Вы можете написать А-Лину письмо, – процедил он сквозь зубы. – Боюсь, мои навыки письма изрядно ухудшились за время уединения, – с нарочитым вздохом произнес Лань Сичэнь. – А вот разговорные, очевидно, нет. Самодовольная улыбка расплылась по губам главы Лань. Чэн закатил глаза и скрестил руки на груди. – Делайте, как вам будет угодно, – раздосадовано бросил он. – Благодарю за позволение, – Лань Сичэнь поклонился и внезапно, без всякой связи с предыдущей темой спросил. – Это ведь сон? – Ну, если в Гусу не успели возвести мне храм… – насмешливо ответил Чэн, наткнулся взглядом на статую и поморщился. – Я думал, хуже золотой змеи быть ничего не может. – Золотой. Змеи? Чэн кивнул и с нажимом заметил: – Большой золотой змеи. Смех Лань Сичэня звучал искренне и живо. Даже во сне от Цзэу-цзюня больше не несло болью и гневом. Что-то внутри мужчины еще, конечно, поднывало, как давно зажившая рана, но оно не определяло сути. – Вы простили себя и их? – спросил Чэн. Смех прервался. Лань Сичэнь отвернулся, прошелся по храму и остановился у окна, за которым клубился непроглядный туман. Чэн постарался отогнать появившееся неведомо откуда чувство сожаления. – Это не так просто, как хотелось бы, – медленно начал Лань Сичэнь. – Я много думал после их упокоения, пока обессиленный и разбитый лежал в ханши. Когда путешествовал по Юньмэну в поисках вашего святилища. И особенно в последние дни… Они не просили прощения, а я, как ни печально, не так великодушен, потому занят тем, что разделяю поступки их и свои. Прежде чем думать о Не Минцзюэ или Мэн Яо я должен понять, что сделал правильно и неправильно. За что я имею право себя простить, а что требует искупления. – И что же вы поняли о себе? – напряжение в голосе гудело, как слишком сильно натянутая струна гуциня. – Что мои ошибки не так страшны и многочисленны, как все вокруг пытались меня уверить, – Лань Сичэнь повернулся к Чэну и посмотрел тому прямо в глаза. – Мне есть за что и у кого просить прощения, но оказалось, что этих людей много меньше, чем меня убеждали. Вы один из них, господин Чэн. Вернее, не вы, а тот, кем вы были. Мне жаль, что я не уделил достаточно внимания юному главе Цзян – Цзян Ваньиню, мне жаль, что когда вы остались в одиночестве, даже без сестры и шисюна, я не пришел к вам со словами утешения и поддержкой. Не выдержав интенсивности чужого взгляда, Чэн отвернулся. Взгляд зацепился за изображение на стене: скользящая по водной глади меж лотосов усатая змея. Сон Лань Сичэня был наполнен всем, что связано с Чэном, не хватало разве что фиолетовых молний. – Не берите на себя слишком много, Цзэу-цзюнь, – посоветовал Чэн. – Не только Юньмэн пострадал от рук Вэней, Гусу тоже досталось. И вы тоже были молоды. Я мог ни на кого не оглядываться, на вас же давили старейшины, вы заботились обо всех своих братьях. Стоит ли удивляться, что ваших сил и внимания не хватило на малознакомого человека? – Это меня не оправдывает. – Вам не нужно оправдываться или извиняться перед Цзян Ваньинем, Цзэу-цзюнь. Гордый мальчишка тогда не понял и не принял бы ваших извинений. А я считаю, что ваше невмешательство было благословением. – Почему? – на лице главы Лань отразилась настоящая обида. – Когда тебя некому подхватить, очень быстро учишься ходить, – пояснил Чэн, невольно вспоминая, как учился ходить Цзинь Лин. Привыкший к слугам, следующим за ним по пятам, ребенок и на Пристани Лотоса пытался действовать так же: делал один шаг, падал на попу, начинал хныкать и тянуть ручки к своему цзюцзю, чтобы тот его поднял. И Цзян Ваньинь поднимал и нес, пока это не увидела глава Мэйшан Юй, прибывшая в Юньмэн по делам. В первый и последний раз после становления Цзян Чэна главой клана, глава Юй поговорила с ним не как другой глава, а как бабушка и дала несколько советов, которыми благодарный внук воспользовался. – Тяжелый взор Цзинь Гуаншаня, – торопливо заговорил Чэн, отгоняя непрошенные воспоминания, – заставлял держать себя в руках и просчитывать последствия поступков и решений. Будь на моей стороне кто-то столь добрый и в тоже время влиятельный, как вы, – я бы ослабил концентрацию и непременно ошибся. – А вы не имели права на ошибку, – закончил мысль Лань Сичэнь. – Вы правда так думаете или просто хотите убедить меня простить себя за вас? – Я не так великодушен, Цзэу-цзюнь, – Чэн усмехнулся. – Смею с вами не согласиться. – Все потому что вы меня не знаете. – Знаю. Нет, не так. Правильно сказать: узнаю. Я вас узнаю. Они стояли в несуществующем храме, напротив другу друга, глядя, казалось, не в глаза – в израненные души. – Зачем вам это, Цзэу-цзюнь? – устало спросил Чэн. – Нужно. Вы против? «Да. Вы уйдете, как и все». – Как вам будет угодно. Искренняя улыбка Лань Сичэня стоила всего. * Чэн знал, что воспитание юных наследников Гусу Лань и Юньмэн Цзян было разным, но все равно удивлялся тому, как много вещей, выученных им в детстве, были для Лань Сичэня чем-то незнакомым. Он не умел ловить рыбу, править лодкой без применения ци, мастерить маленькие кораблики или воздушных змеев. И было странно наблюдать за тем, как безукоризненный глава Лань с очень сосредоточенным лицом делал свой первый кораблик, а потом запускал его на воду вместе с целой ватагой детей, как раз игравших в лодочные гонки. К удивлению Чэна, поделка Лань Сичэня не утонула. Но и далеко не уплыла: прибилась к берегу и застряла. Глава Лань искренне смеялся над своей неудачей вместе с детьми, а Чэн не мог отвести взгляда от чужой улыбки. С воздушными змеями дела обстояли не лучше. Сделанный Лань Сичэнем даже не взлетел. На что первый Нефрит только пожал плечами и попробовал запустить змея, сделанного Чэном. Это у него получилось безукоризненно. Змей взвился в небо, скользил по воздушным потокам легко и плавно, словно рыба в воде. – Ну как, хоть на что-то я гожусь? – с улыбкой спросил Лань Сичэнь, когда ветер утих и змей опустился на землю. – Не обольщайтесь, – Чэн скрестил руки на груди, – у нас так любой младший ученик может. – То есть, я мог бы стать младшим учеником Цзян? – Вы хорошо помните, что случилось с лодкой? – Это была случайность, – на скулах главы Лань появились красные пятна. – Расскажите это тому рыбаку и своему кошельку, – фыркнул Чэн. – Толку быть главой Великого Клана, если не можешь возместить принесенный тобой ущерб? – Лань Сичэнь пожал плечами, покрутил в руках воздушного змея и аккуратно произнес. – Я слышал, Вэни использовали простреленного змея с красным кругом в качестве оправдания для своего нападения – это правда? – Да. «Цзян хотят сбить солнце». Кажется, эта тварь говорила что-то подобное, – Чэн поморщился. – Вэнь Жохань искал любую причину, чтобы унизить другие Великие Кланы. В этом не было ничьей вины, кроме его собственной. – Сейчас я знаю это. – А тогда? – тихо спросил Лань Сичэнь. – Тогда? – Чэн горько усмехнулся. – Тогда я едва не убил Вэй Усяня. Он был второй названной причиной всего, что случилось с Юньмэном. Я был юн, я был зол и хотел уничтожить виновника произошедшего. – Но вы его любили. – Но я его любил, – эхом повторил Чэн. – Как брата или иначе… – он тряхнул головой и резко произнес. – Впрочем, не имеет значения. Наша с ним привязанность оказалась недостаточно крепкой. – Вы жалеете? – Сожаление… Очень вредное чувство. Если нет возможности что-то исправить, то нужно выучить урок и перестать об этом думать. – И вы не хотите наладить отношения с господином Вэем? – Не знаю. Не имеет значения, чего я хочу. Между нами слишком много всего. Плохого – больше. Мы даже не можем просто поговорить: злимся и лжем. Чтобы преодолеть разделившую нас реку – необходимо дождаться, пока она покроется льдом. – В Юньмэне редко бывают настолько холодные зимы, – напомнил Лань Сичэнь. Чэн усмехнулся. – На моем веку их будет много – у меня впереди вечность. – А у него? – Хангуан-цзюнь приложит все усилия, чтобы Вэй Усянь прожил очень и очень долго. – К-хм, – глава Лань закашлялся и закрыл лицо ладонью. – Зачем вы напомнили? – Считайте это маленькой местью за поднятую вами тему. – Вы могли не отвечать. «Не вам». – В следующий раз так и поступлю. – Вы так уверены, что я снова задам вопрос, на который вы не захотите отвечать? Чэн только криво улыбнулся. Лань Сичэнь фыркнул, но обиженным или недовольным не выглядел, наоборот, в уголках его губ спряталась теплая улыбка, а руки бережно баюкали воздушного змея. * Вода сияла синью неба, колыхалась на ветру, разбрызгивая во все стороны осколки солнца. Рыба плескалась, целыми косяками плавала у поверхности, словно танцуя и, казалось, сама лезла в сети. Рыбаки удивлялись, чесали головы и только больше времени проводили на реке, торопясь воспользоваться щедростью божества. Божество то и дело встречало печальный взгляд Цзян Ми, но продолжало украшать и без того прекрасную природу Юньмэна доступными способами. Потому что Лань Сичэнь смешно морщился, когда солнечные зайчики падали на глаза. Потому что он мог с искренним восторгом целый шичэнь наблюдать за движением рыб под водой, то и дело протягивая руку в надежде коснуться, словно это не скользкая и пугливая рыба, а кролики. Чэн правил лодкой и смотрел на Лань Сичэня. Даже темные одежды, выбранные главой Лань для путешествия, не могли скрыть его вновь обретшего силу света. Казалось, он сиял, и это было тем страннее, что его ядро, наоборот, слабело. «Слабак», – припечатала мать в голове Чэна. «Какое малодушие», – вторил супруге Цзян Фэнмянь. Чэн не спорил – был согласен. Они с Лань Сичэнем больше не говорили об «Искуплении» или планах на будущее. Потом – не существовало. Было только время, медленно плывущее вместе с лодкой, на которой Чэн вез Цзэу-цзюня к границе Юньмэна. Оттуда Лань Сичэнь отправился бы в Ланьлин. А потом... Потом – не существовало. – Спасибо, – неожиданно прорезал окружавшую их тишину Лань Сичэнь. Ни лодка, ни Чэн не дрогнули. – За что? – непонимание в голосе даже не пришлось изображать. – Вы не обязаны были, но подарили мне столько своего времени. – Не преувеличивайте, – Чэн намеренно громко фыркнул. – Время – это единственный ресурс, который у меня теперь не ограничен. – То, что ваше время не ограничено, не делает этот дар менее ценным для меня, – тихо произнес Лань Сичэнь, поворачивая голову направо, где плеснула хвостом по поверхности воды рыба. – Я рад, что вы сопровождаете меня, даже если это способ проследить, чтобы я все-таки покинул ваши владения. – Это не… Чэн не договорил, зашипел от пронзившей висок боли, закрывая глаза. В уши ворвался неразборчивый гул. – Что-то случилось? – реальный обеспокоенный голос с трудом пробился сквозь шум в ушах. – Меня зовут, – ответил Чэн, направляя лодку к берегу. – Кто-то настойчиво требует моего внимания. Лодка ударилась о берег, пристала к нему намертво под тяжелым взглядом Хранителя. – Приношу извинения, – Чэн коротко кивнул и сделал широкий шаг на берег, только для того, чтобы очутиться на другом берегу, в нескольких шагах от толпы деревенских жителей. Впереди всех стоял седой старик, держащий в руках коряво выполненную фигурку змеи. – Что здесь происходит? – рыкнул Чэн, обводя собравшихся мрачным взглядом. Все внутри протестовало призыву, рвалось обратно в Юньмэн. – Змей-Хранитель! – воскликнули люди и в едином порыве упали на колени. – Я знаю, кто я. Я спросил, что здесь происходит?! – Река ушла, – несмело пискнул кто-то, как и прочие не поднимая головы. – Молим о помощи. Чэн развернулся на месте, гневно уставился на почти опустевшее русло, в котором среди грязи и дохлой рыбы тек едва заметный ручеек – все, что осталось от некогда полноводной реки. Мужчина нахмурился, спрыгнул в русло, опустил ладонь в вязкую грязь. Ручей обиженно зажурчал, рассказывая о случившемся единственному, кто мог услышать и понять. – Река вернется, – не глядя на людей, пообещал Чэн, и, не задерживаясь ни на мгновение, бросился вверх по руслу… Дамбу строил мастер. Она легко выдерживала напор воды, направляя реку по новому руслу, вырытому вручную слугами какого-то богача. На его полях не собирались выращивать рис, не было нехватки питьевой воды. Просто его супруга хотела роскошный сад с запрудами, мостиками и карпами. Досада подстегивала покарать людей, возомнивших о себе слишком много: удвоить, утроить количество воды, позволить ей смыть богатый дом, но наказание было бы чрезмерно жестоким в преддверии зимы. Поэтому Чэн выбрался на берег и просто всплеснул руками, увеличивая напор воды. Дамба треснула, с грохотом распалась на части, которые тут же подхватила счастливая река и понесла вперед вместе со своими водами. Уверенный, что разгневанный богач захочет повторить, Чэн сосредоточился на земле под ногами, напитывая ее влагой так, чтобы ни одна постройка не держалась там дольше шичэня. Удовлетворенно вздохнув, божество поторопилось в Юньмэн, только для того, чтобы оказаться на пустом берегу. Не осталось ни следа человеческого присутствия, кроме покачивающейся на воде лодки. Чэн невидяще уставился на стену разноцветных деревьев перед собой. Капля ударилась о висок, скользнула по скуле, сорвалась вниз и впиталась в ткань ханьфу. Мужчина провел рукой по лицу, шумно выдохнул и поднял голову, вглядываясь во вмиг посеревшее небо. – Он вряд ли ушел далеко, – задумчиво произнес Чэн и волевым усилием развеял серость над головой. Яркая синева резанула по глазам. Мужчина прищурился, приблизился к воде, отлепил от берега лодку и ласково коснулся поверхности реки, прося ее доставить чужое имущество обратно владельцу. Вода подалась волной к руке, ластясь, как довольная кошка, плеснула игриво и ускользнула, увлекая лодку с собой. Чэн не двигался, не позволял себе ни вернуться домой, ни броситься в лес – эмоции никогда не были для него хорошим советником. Он опустился на землю, закрыл глаза, глубоко вздохнул и положил раскрытые ладони на траву. Было так просто потянуться к подземным водам, попросить о помощи, чтобы нашли вряд ли успевшего уйти далеко человека. Чэн переместил руки на колени и сжал в горстях плотную ткань ханьфу. Бушующие, зло пенящиеся эмоции медленно затихли, оставили после себя мусор и грязь, которые должны были уйти сами немного позже. Чэн открыл глаза, нашел почти скрывшееся за лесом солнце, выругался сквозь зубы и порывисто поднялся на ноги. Невидимость привычно опустилась на плечи, а вот дорога в Гусу легла куда труднее и потребовала сил: его туда больше не звали. Чэн заставил себя проложить этот путь: он чувствовал себя обязанным предупредить Хангуан-цзюня о намерении Лань Сичэня посетить Ланьлин и вернуться в Облачные Глубины. Злой ветер рванул волосы и широкие одежды, закрутил в воздухе многочисленную листву. Чэн огляделся и сразу нашел того, кого искал. Конечно, Лань Ванцзи был не один. Вэй Усянь, живо жестикулируя, шел рядом, объяснял что-то звонким голосом. Чэн сам не знал зачем последовал за ними, хотя и был уверен, что пара не расстанется до самой ночи и единственный способ поговорить с Хангуан-цзюнем наедине – посетить его сон. – … почти готов. Лань Чжань, тебе не о чем беспокоиться. Еще два дня и Сичэнь-гэ вернется. «Откуда ты знаешь?» Чэн ускорил шаг, готовый схватить бывшего шисюна за плечо и вытрясти из него все, но замер, не дотянувшись самую малость. Его взгляду открылась озаренная закатным солнцем скала, из серого камня которой выступал тщательно и мастерски выполненный дракон. – Главное, не пропустить возвращение Сичэнь-гэ. Я очень хочу увидеть его лицо, когда он увидит свою статую, – засмеялся Вэй Усянь, прижал руку ко лбу козырьком и залюбовался драконом. – Кто бы знал, что Лани даже богаче Цзиней, а? Казалось, Лань Ванцзи не разделял восторгов своего возлюбленного и сильно хмурился, глядя на статую. Но Чэну было уже все равно. Потом – существовало. Просто не всем об этом следовало знать. Чэн отступил назад, возвращаясь на берег. Резкими движениями сорвал с себя пояс и верхние одежды, вылез из сапог и двинулся к воде. Прошел несколько шагов и, не набирая воздуха в легкие, нырнул, устремляясь в глубину. Тело закололо, руки прилипли к туловищу, ноги – друг к другу. Мир сузился до водорослей, в которых можно было бы замереть, поджидая беспечную глупую рыбу… Что-то вцепилось в тело, неприятно сдавило, выдернуло из воды, обдало голову странным ощущением. – Возвращайся. Тебя слишком долго не было. Дети беспокоятся. По телу пробежала волна жара. Поддерживающие руки исчезли, и Чэн упал на колени, глубоко дыша. – Что… это… было? – хрипло спросил он, постоянно прерываясь, чтобы сделать глубокий вдох. Ласковые ладони коснулись щек, огладили лицо, заставили поднять голову, откинули мокрую челку со лба. Цзян Ми улыбалась, грустно, но светло. – Ты обрел свою животную форму, – пояснила она, не убирая теплых рук с холодной кожи Чэна. – Два дня ты провел в обличье водяной змеи. – Два дня? – не поверил своим ушам мужчина и попытался встать, но тут же пошатнулся. – Что с детьми? С Юньмэном? Я снова… Он не договорил, но было понятно и так. Божество боялось принести в свой край новую трагедию. – Все в порядке. Ты продолжал свою работу даже в этом виде, ничего страшного и непоправимого не произошло. Но дети волнуются о своем дагэ. – Ничтожный, – процедил Чэн сквозь зубы, сжимая руки в кулаки так, чтобы ногти как можно больнее впились в кожу. – Не будь к себе так суров, – Цзян Ми посмотрела строго. – Ты не сделал ничего плохого. – Я бросил детей, – зло прорычал мужчина. – Они могут о себе позаботиться. И ты не оставил их без защиты. Никто не может навредить им ни в доме, ни в окрестностях. А теперь иди. – Благодарю тебя, – Чэн все-таки встал и отвесил Небожительнице глубокий поклон. Та лишь отмахнулась и повторила: – Иди. Чэн покорно кивнул, поморщился, заметив свой унизительный вид, но отправился домой. Что бы он ни чувствовал до того, это не имело никакого значения. – Ты никогда не получал слишком многого, – напомнил себе мужчина, ступая по саду в сторону детских покоев. Когда три пары детских рук обвили его, холодного и мокрого, Чэн решил: «У меня есть гнездо и дети – этого достаточно».4
Медленно, но верно жизнь вернулась в свое русло. Сплелись воедино в хорошее крепкое полотно быт и божественность. Чэн снова начал посвящать большое количество времени медитациям, растекаясь вездесущей водой по Юньмэну и тем территориям Ланьлина, где в него верили. Когда дети были свободны, он тренировал их по технике Юньмэн Цзян. Для формирования золотых ядер было уже поздно, но тренировки позволяли поддерживать в балансе тело и дух. А чтобы приносить их маленькой семье пользу, мужчина вернулся к резьбе по дереву. Игрушки, гребни и простые, но изящные шпильки Сюй Ицун раз в десять дней носил в город на продажу. Так медленно пришла и ушла зима. Весна принесла с собой половодье и долгие медитации. Неожиданно к Юньмэну и Ланьлину присоединились приграничные районы Цинхэ. И Чэн всегда был там, где нужен. Водой, змеей, незримым присутствием или мужчиной, непрестанно ругающимся на безголовых детей, затеявших опасные игры. – Дагэ! – крик А-Синь вырвал из медитации, заставил вскочить на ноги и броситься на улицу, практически не разбирая дороги. Чэн рванул дверь в сторону и остановился, словно врезался в невидимую стену. – Наконец-то я нашел тебя, – выдохнул мужчина, застывший посреди сада. Он и раньше походил на портрет, написанный тушью, но новые белые со сложным черным узором одежды делали это сходство почти пугающим. Чэн молчал. Все, что он утопил на дне своей души, взметнулось вверх, поднимая вместе с собой ил, замутняя воду. На лице Лань Сичэня отразилось беспокойство, он несмело приподнял руку, будто хотел дотянуться, хотя их разделяло слишком многое. –Да-да! Да-да! Мимо гостя к Чэну шустро прополз А-Хао. У входа в покои ребенок встал на ноги, протянул ручку, ухватился за подол ханьфу своего дагэ и попытался забраться наверх. Чэн шумно выдохнул, выпуская раздражение, закатил глаза, наклонился и подхватил мальчишку на руки. Тот счастливый схватил мужчину за волосы: – Да-да. – Не «да-да», «дагэ», – поправил малыша Чэн, выходя вместе с ним на улицу. – И дагэ ты нашел, а где твой гэгэ? – Я здесь! – Ицун вынырнул из рабочей комнаты с виноватым выражением на лице. – Прости, дагэ. Давай его сюда, – мальчишка подошел поближе и протянул руки к А-Хао. Тот насупился и крепче вцепился в Чэна. – А-Хао, дагэ сейчас занят. Пойдем посмотрим на курочек? Ребенок заинтересованно покосился на Сюй Ицуна, несколько мгновений поразмышлял, а потом протянул руки к юноше. Ицун быстро перехватил малыша, поклонился старшим, насколько это было возможно с его ношей, и торопливо пошел в сторону загона для кур. – Дагэ? – неуверенно переспросил Лань Сичэнь, проводив детей взглядом. – Дагэ, – прохладно подтвердил Чэн, скрещивая руки на груди. – Вас что-то не устраивает, Цзэу-цзюнь? – Я не… – незваный гость помотал головой, грустно улыбнулся и внезапно обратил на собеседника предельно чистый взгляд. – Приношу свои извинения. Я должен представиться. Хуань – божество-покровитель ветров и Хранитель Гусу. – И что Хранитель Гусу забыл в Юньмэне? – Вы не поверите, – улыбка стала еще горше, а взгляд – пристальней. – Свое сердце. Чэн не дрогнул, остался неподвижен, как озерные воды в очень холодную зиму. Хуань же, наоборот, пришел в движение, метнулся вперед, неожиданно порывистый, как горный ветер. Оказался непозволительно близко. – И очень надеюсь, что полгода назад унес сердце Змея-Хранителя с собой. – Ты… – гневно зашипел Чэн, вскинул руку, намереваясь ухватить мужчину напротив за грудки. Но ладонь сжали чужие теплые пальцы, прижали к груди, где заполошно билось сердце. – Я, – Хуань подался вперед и уперся лбом в лоб Чэна. – И ты. Чэн стиснул зубы и закрыл глаза, только для того, чтобы почувствовать, как заполошно бьется и его собственное сердце. – Ты… – снова начал он сквозь зубы и попытался вырваться, но крепкие руки сжали плечи. – Пожалуйста! Дай мне несколько мгновений! Пойдем со мной. А после, если решишь прогнать, я уйду. Глаза напротив были наполнены мольбой и какой-то непонятной решимостью. Мысленно проклиная себя за слабость, Чэн неохотно кивнул. Хуань просиял, схватил за руку и дернул на себя. Но вместо столкновения, они переместились в хорошо знакомое место. Чэн раздраженно вырвал ладонь из хватки чужих пальцев, сделал два шага по направлению к статуе и остановился. Над ненавистной золотой змеей нависла искусно вырезанная из нефрита ветка, на которой сидела золотая же птица с длинным клювом и смешным хохолком. – Что это? – Чэн нахмурился. Ни о каком дополнении ему не говорила ни Цзян Ми, регулярно посещавшая святилище Ланьлина просто чтобы полюбоваться таким количеством драгоценного металла, ни Цзинь Лин, без чьего распоряжения никаких изменений происходить не могло. – Это я, – тихо произнес в ответ Хуань. – Что значит «ты»? – Просто я, – Хуань улыбнулся. – Мое божественное воплощение. – Не может быть, – Чэн недовольно мотнул головой. – Я же видел дракона! – Ты видел? Чэн отвернулся, скрещивая руки на груди. – Когда ты ушел, я отправился в Облачные Глубины. Как я понял, приготовления были почти завершены. В том числе и… – Дракон на горе, – закончил мысль Хуань. – Это была идея старейшин. Гордыня заставила их увериться, что первый Нефрит может быть только драконом. Но выяснилось, что у меня птичья душа. – То есть великий Цзэу-цзюнь оказался вовсе не великим драконом, а пегим зимородком? Хуань кивнул. Чэн внимательно присмотрелся к скульптурной композиции, уделив особое внимание птице, и внезапно засмеялся: – Какое должно быть разочарование для вашего клана. – Для клана – да. Но не для меня лично. Смех резко прервался. Чэн повернулся к своему спутнику, настороженно наблюдая за его медленным приближением. – И почему же? – Потому что дракон подавил бы змею, заставил уйти на глубину или прятаться среди лотосов. А вот хохлатая птица и усатая змея – прекрасно смотрятся вместе и непременно задержатся в несовершенной людской памяти. Хуань стремительно рванул вперед и обвил крепкими руками чужую талию: – Я сделаю все, чтобы ветер приняли в Юньмэне и больше не разлучали с его водой. – Не надо обещаний, – тихо попросил Чэн. – Делай. Хуань кивнул, явно с трудом сдерживая широкую улыбку, и прижал не сопротивляющегося Чэна к себе. Тот не поднял рук, не обнял в ответ, но прижался лбом к чужому плечу, прикрывая глаза. Иллюзий и надежд Чэн не питал, но шанс разделить обретенную вечность с Хранителем Гусу стоил всего.