1
– Как я это упустил? – потерянно спросил Чэн. За его спиной тихо хихикала Цзян Ми. Змея. Огромная золотая змея возвышалась над ними, сверкая глазами из драгоценных камней. – Я тоже хочу золотую статую, – задумчиво протянула Цзян Ми, касаясь кончика змеиного хвоста пальцами. – Как убедить Цзинь Лина возвести мой храм? Чэн отмахнулся от слов женщины, перевел на нее затравленный взгляд: – Как он узнал? – Это же очевидно, – Цзян Ми пожала плечами, – Цзян Илун сказал. – Несносные мальчишки, – едва не застонал Чэн, потирая лицо ладонями. – Зачем мне святилище в Ланьлин Цзинь? Я – Хранитель Юньмэна. – А еще покровитель пресных вод. Чем больше людей в тебя верят – тем ты сильнее. – Ты в восторге. – Да. Интересно, а какое святилище для тебя построят Лани? Чэн в ужасе повернулся к не скрывающей своего восторга Небожительнице. – Хангуан-цзюню это ведь не придет в голову? – Кто знает, – Цзян Ми улыбнулась. – Цзинь Лину – пришло. Всполох пламени отразился в глазах огромного змея. Чэн выругался сквозь зубы, повернулся к золотой статуе спиной и сел прямо на пол, закрывая глаза. – Раньше нужно было воспитывать, – наставительно заметила Цзян Ми, сразу догадавшаяся, что собралось делать разгневанное божество. – Посмотрим, – рыкнул в ответ Чэн, ныряя в чужой сон. Дотягиваться до Цзян Илуна и Цзинь Лина у мужчины получалось все лучше и все быстрее. Сон был относительно спокойным. Молодой глава Цзинь охотился с луком на фазанов с лицами старейшин Ланьлин Цзинь. Птицы испуганно таращили человеческие глаза, с громким вереском носились по поляне и пытались прятаться в кустах. Успешно прицелившийся и почти отпустивший стрелу Цзинь Лин внезапно опустил лук и сам превратился в натянутую тетиву. – Цзюцзю. Ты здесь. – Как ты узнал? – с интересом спросил Чэн, останавливаясь в нескольких шагах от племянника. – Это трудно объяснить. Когда ты появляешься, сон… мир вокруг становится четче. Цзинь Лин так и стоял спиной и голос у него был странный. – А-Лин, – строго обратился Чэн к молодому человеку, – что случилось? Беспокойство забурлило, как поверхность реки под струями сильного дождя. – Ты обманул меня. Ты умер. Ты умер, но говорил, что это не так. Чэн тяжело сглотнул, давая себе мгновение передышки, подавляя всплеск гнева и возмущения: «Как этот сопляк смеет так со мной разговаривать?!» – Я говорил, что не могу стать темной тварью, – наконец-то произнес мужчина, не оправдываясь, но напоминая. – Разве это важно?! – юноша резко развернулся, взметнулся длинный хвост. – Ты не сказал мне правду! Почему?! По-твоему, я все такой же глупый ребенок, с которым даже нельзя серьезно поговорить?! – Нет, А-Лин! – Чэн вскинул голову, возмущенный тем что кто-то, даже сам мальчишка, посмел так плохо думать о его племяннике. – Прости. Я был в растерянности. Тебе так много пришлось пережить… А моя смерть… Да, меня больше нет для мира живых в том качестве, в котором я был раньше. Но я – здесь. Мне казалось, что это куда важнее. – Ты… ты защищал меня? – Да, – Чэн отвернулся, скрещивая руки на груди. – Когда боли слишком много… Это калечит. – Ты недооцениваешь меня! Я не так слаб! – Гордись собой! – мутная вода поднялась со дна, накрыла с головой. – А вот я – слаб! Ты это хотел услышать?! Я – слаб!!! Я стараюсь ограждать дорогих мне людей от страшной правды, которая может причинить им боль. От той, которой, поменяйся мы местами, я сам был бы уничтожен… Чэн вынырнул из темных вод, вдохнул полной грудью и задохнулся от осознания. Правда Вэй Усяня о золотом ядре стоила Цзян Ваньиню жизни. Открытая так поздно и так унизительно, она превратилась в яд. Но ведь была и его правда. Признайся юный Цзян Чэн тогда, что отдал себя на растерзание осознанно, стал бы Вэй Усянь швырять ему в лицо свое гуево благородство? Хотя бы намекни Вэй Усянь, что остался без ядра и как так вышло, неужели его шиди не попытался бы отстоять дорогого человека, неужели не нашел бы способа, как вытащить и спрятать ничтожные остатки Вэней? Чэн закрыл глаза рукой, сдавил пальцами виски. – Цзюцзю… – Ты прав, А-Лин. Я должен был сказать тебе все сразу. Мне нет оправдания, но я все равно приношу свои извинения. Прости меня. – Цзюцзю… – Мне нужно идти. Пока не растерял смелость. – Я вернусь завтра или в другой день. И все тебе расскажу. Клянусь. Спи. Хороший сон. Чэн кивнул на пробежавшего мимо него фазана с лицом одного из старейшин Цзинь. А-Лин покраснел, по-детски потупил взор, но стоило только Чэну начать двигаться, как юноша двумя большими прыжками оказался рядом и вцепился в рукав дядиного ханьфу. – Цзюцзю. Я не хотел. Я не то имел ввиду. – А-Лин, все в порядке, – Чэн слабо улыбнулся, поднял руку и потрепал племянника по челке. – Как ты вырос. Ты не сделал ничего плохого. Но мне действительно пора. Мужчина отступил назад, протягивая путь от одного сна к другому. Ткань рукава выскользнула из пальцев Цзинь Лина, и в следующее мгновение юношу закрыла стена тумана. Зашумела под ногами Чэна высокая трава. Он развернулся и медленно пошел вперед. Над головой в бескрайнем небе быстро плыли белые облака. Где-то в отдалении журчал ручей, стекающий к реке, от которой ветер доносил знакомые до боли запахи. Соцветия и листья высоких растений щекотали опущенные ладони. Чэн знал, что увидит, и не ошибся. Вэй Усянь, закрыв глаза, лежал на примятой траве, закинув руки за голову, жевал длинную травинку и напевал старую Юньмэнскую песенку. Чэн постоял мгновение, а потом аккуратно, не касаясь, лег рядом. – Это облако похоже на жабу, – тихо произнес он некоторое время спустя. Вэй Усянь рядом явственно вздрогнул и сел: его силуэт отчетливо обозначился сбоку, но Чэн упрямо продолжал смотреть в небо. – Цзян Чэн! Облизнув губы, Чэн медленно повернул голову, глядя прямо в удивленные серые глаза. Почти такие же, как были раньше. – Здравствуй, Вэй Усянь. – Это не обычный сон, – молодой человек насторожился, потянулся рукой к поясу, но флейты там не было. – Не дергайся. Ты спишь, а я пришел к тебе. – Ложь. Цзян Чэн носит фиолетовое. – Ах, это, – Чэн поднял руку, глядя на узорные широкие рукава светлого зеленого-голубого цвета. – Как видишь – нет. Теперь я что-то большее, чем наследник или глава клана Цзян. – Для Цзян Чэна не было ничего важнее клана. Он бы никогда… – Ты действительно думаешь, что знаешь меня, после стольких лет отсутствия? Вэй Усян открыл рот, закрыл его, громко стукнув зубами о зубы, вцепился пальцами в кисточку, прицепленную к нефритовому жетону, висящему у него на поясе. – Раньше ты так же дергал свой колокол ясности. Молодой человек нахмурился, внимательно глядя на незваного гостя. – Я больше не имею на него права. В отличие от тебя. Но где же твой? – Лежит в сундуке дома. Порвались нити – его больше не надеть. – Цзян Чэн знал… – Вэй Усянь, я своими руками создавал колокольчики для всех адептов: ковал, украшал, подбирал нити и одевал. Конечно, я могу исправить свой. Но… кажется, он больше мне не нужен. – А Цзыдянь и Саньду? Цзян Чэн не расставался с ними! – Саньду на Пристани, в хранилище клана, среди прочих артефактов. Цзыдянь возвращен Мэйшан Юй. – Ложь. Не может быть, – Вэй Ин помотал головой. – Правда. Перед приходом сюда я говорил с Цзинь Лином. Он помог мне кое-что осознать, – Чэн сел на земле, твердо глядя в глаза Вэй Усяню. – Правда между нами была запрятана так глубоко, что успела сгнить. Прикосновение к этой гнили не принесло ничего хорошего ни одному из нас. А-Лин показал мне, что скрываемая сейчас правда, может стать не меньшим ядом. – О чем ты говоришь? – Вэй Усянь. Я – то самое божество, к которому обращается за помощью Хангуан-цзюнь. Молодой человек вытаращил глаза, несколько мгновений смотрел на Чэна. А потом засмеялся, снова падая спиной на траву. – Фух. Ну и сон. А я то и впрямь подумал… – В Юньмэне тебе было плохо. Снились кошмары, в том числе с А-цзе. А потом Хангуан-цзюнь признался, что мое уединение ваших рук дело. Он был в отчаянии, знаешь? Самый страшный его кошмар – это закрытая дверь, из-за которой больше никто никогда не выйдет. И уединение Цзэу-цзюня для Лань Ванцзи – воплотившийся ночной кошмар. А ты все так же хвастлив не по делу. Удалось хоть раз за последнее время затащить бодрствующего Хангуан-цзюня в постель? – Божество, зачем ты приняло обличье Цзян Чэна? – напряженно спросил Вэй Усянь. – Никто не принимал мое обличье. Это правда я. Не веришь – спроси Лань Ванцзи. Скажи, что я позволил. Он разозлится. Не на тебя, конечно, а на меня. Но я позже все объясню. – Лань Чжань… знает? – Знает. Был в ярости, когда узнал. – И не сказал мне?! – Мы оба понимали, что правда окажется слишком тяжела. Потому решили, что тебе не стоит знать. Но это не тот секрет, который можно надежно сохранить. Я уверен, что, если правда вскроется позже, она принесет несоизмеримо больше боли. – Ха! А что не так? Если это правда, во что я до конца не верю, то мой шиди стал божеством! Это же невероятно! Я-то просто воскрес, а ты… Видимо что-то отразилось на лице Чэна, потому что широкая улыбка Вэй Усяня потускнела, и он внимательно вгляделся в глаза мужчины напротив. – Как… Как ты стал божеством? – Цзян Ваньинь, глава клана Цзян, умер. – Как? Чэн поджал губы, отвел взгляд, сорвал ближайшую травинку и принялся мять ее в пальцах. – Правда о ядре оказалась ядом. Ничтожный, самовлюбленный и гордый Саньду Шэншоу не смог пережить это откровение. Его одолело отклонение ци. Не такое, как описано в умных трактатах, без приступов ярости и беспамятства, но полное кровопотери и отсутствия контроля над ци и ядром. Кровь текла неделями. Не помогал ни колокольчик, ни травы. Это длилось так долго, это было так невыносимо. Однажды ночью я не выдержал и ушел в воду. – Нет. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Не правда. Мой шиди не мог. Он бы не бросил Цзинь Лина. Он бы не оставил свой клан! – Ты думаешь, это был мой осознанный выбор? – взвился Чэн. – Думаешь, я хотел оставить А-Лина?! Я, который слишком хорошо знает, каково это будучи почти ребенком возглавить клан, когда не на кого положиться, не у кого просить помощи и спросить совета?! Чэн выдохнул, сжал руки в кулаки и процедил сквозь зубы: – Никогда. Никогда больше не смей даже думать, что ты меня знаешь. Не дожидаясь ответа, не глядя в наполненные слишком большим количеством эмоций глаза, Чэн вернулся в свое тело. Ссутулившись, словно его разом покинули все силы, он закрыл лицо ладонями. Тонкие руки обвили его туловище, на плечо опустился острый подбородок, а к спине прислонилось хрупкое тело. Объятия Цзян Ми несли в себе тепло и желанный покой. * Прикосновение было слабым, как тихое мяуканье едва окотившейся кошки. Не столько мольба или зов, сколько просьба уделить внимание. – Можешь идти, – внезапно произнес Сюй Ицун. – Я же вижу, что дагэ уже не совсем здесь. Иди. Только считаем, что партия осталась за мной. Чэн на мгновение опешил от такой наглости. Посмотрел на доску, на которой разворачивалась их с Ицуном партия в го, и вместо того, чтобы начать ругаться, усмехнулся. – Справедливо. Мальчишка довольно улыбнулся, кивнул и тут же принялся собирать камни и доску в футляр. Что Чэна поражало в его воспитанниках, так это привычка поддерживать вокруг себя безукоризненный порядок. Цзинь Лин, избалованный слугами отцовского клана, так не мог, вопреки всем правилам воспитания и наставительным, часто переходящим в крик, речам самого Цзян Чэна. Простившись с Сюй Ицуном кивком, Чэн отправился в свои комнаты, чтобы оттуда переместиться к зовущему. Мужчина был уверен, что дети прекрасно сознавали сущность своего названного старшего брата, но всеми силами поддерживали иллюзию обычной жизни, прикрывая те моменты, где сам Чэн откровенно плоховал. Девушка стояла на краю пристани. На этот раз в ее руках вместо камня были паровые булочки, которые она медленно крошила и бросала в воду. – Это было подношение мне или ты прикармливаешь рыбу? – не выдержав, поинтересовался Чэн. – Мне казалось, что возвести вам святилище посреди озера – это прекрасная идея, – вместо ответа произнесла девушка, не отрывая взгляда от небольшого павильона на воде, где застыла искусно вырезанная из дерева змея. – И так оно и есть. Но доставить туда подношения очень трудно. Так что я кормлю рыбу. – А принеси ты подношения к святилищу, о чем бы попросила? – насмешливо спросил Чэн, присел на корточки, наклонился, опустил руку в воду и пошевелил пальцами. Рыба отозвалась, заклубилась у поверхности, жадно хватая кусочки белой мякоти. – Отец разорвал тогда помолвку, – издалека начала девушка, наблюдая за суетящейся в воде рыбой. – Ославил изменщика-жениха на всю округу, но все равно хочет, чтобы я вышла замуж. Я не против, но боюсь, что будущий муж окажется подлецом. Если бы мне можно было желать… Я бы молила о хорошем муже. Чэн закатил глаза, шумно вздыхая. – Это не в моей власти. Я тебе только утопленника поднять могу, который, так и быть, был при жизни хорошим человеком. Девушка бросила в воду последние крошки и тщательно отряхнула руки. – Этого следовало ожидать. Приношу извинения за то, что потревожила божество. Она глубоко поклонилась озеру, повернулась к воде спиной и медленно направилась к берегу. – А булочек я вам завтра свежих принесу, – уже веселее произнесла девушка, ступая на землю. – Детям понравится. Чэн хмыкнул, посмотрел на расплывающуюся рыбу и сказал: – Тогда же не забудь спросить у А-Синь, к кому можно обратиться с твоей просьбой. Она знает. И, если ты будешь искренне и сильно верить, может быть, тебе помогут. Дева Го замерла, обернулась через плечо, подмигнула пустоте и, широко улыбаясь, поспешила в сторону поселения. Чэн усмехнулся. Он не сомневался, что бойкой эмоциональной девушке хватит внутренних ресурсов на двух божеств. И раз уж с ее легкой руки культ Змея-хранителя разошелся по всему Юньмэну, то и у Цзян Ми были все шансы вернуть утраченное положение.2
– Ты не собираешься его впустить? – с искренним любопытством спросила Цзян Ми. Они с Чэном стояли посреди пустынной в предрассветных сумерках улицы и уже долгое время наблюдали за замершим перед воротами Лань Сичэнем. Глава Лань, облаченный в простые одежды, больше напоминал бездомного бродягу, чем заклинателя, лучшего в своем поколении. Сведенные к переносице брови и живущие своей жизнью руки, то сжимающиеся в кулаки, то расслабляющиеся, не добавляли ему доверия. – Пока он не соберет ничтожные остатки смелости и не постучит в ворота – нет, – ответил Чэн. – А если он не сделает этого до рассвета? – То первый же горожанин, который его увидит, доложит на заклинательский пост, о том, что рядом с закрытой территорией ошивается подозрительный тип, – безразлично пожал плечами мужчина. – Мои адепты… Адепты Цзян его задержат. Дальше будет долгое разбирательство, позор и возможно ухудшение отношений между Гусу и Юньмэном. – Ты позволишь этому случиться? – Цзян Ми недоверчиво вскинула брови. – А думаешь, нет? – Чэн прищурился, хищно улыбаясь. – Я не могу делать за них все. Цзян Ми понимающе кивнула. Повисло молчание. Два божества наблюдали за мечущимся смертным. – Надоело, – наконец-то коротко рыкнул Чэн, когда с города стала медленно спадать сонная тишина. Заскрипели открываемые двери, зашумела скотина. Цзян Чэн встряхнул руками, поднимая голову к небу. Светлая бездождевая серость сгустилась, заклубилась, раздраженно громыхнула и обрушила на улицу поток воды. Цзян Ми хихикнула. – Молчи, – буркнул Чэн, щелчком пальцев снимая с ворот все защитные чары – Лань Сичэнь, подгоняемый дождем, наконец-то дернул за кольцо ворот, пытаясь пройти на территорию бывшего храма. – А я ничего и не говорила, – лукаво улыбнулась Небожительница. – Но я рада, что у Юньмэна такой добрый хранитель. Чэн поморщился, небрежно махнул рукой и пошел следом за Лань Сичэнем. Решимости главы Лань надолго не хватило: он остановился в нескольких шагах от ворот и с болезненной гримасой смотрел на склеп, возведенный над местом захоронения вместо храма. Чэн досадливо закатил глаза и сделал так, чтобы ворота за их спинами захлопнулись особенно громко. Лань Сичэнь вздрогнул и обернулся. Никого не обнаружив, он криво улыбнулся. – Вы же говорили позвать, когда приду. – Я нетерпелив, – резко бросил Чэн, проходя вперед. – А это грозило затянуться надолго. Идемте. Он направился к склепу, попутно снимая бесконечные чары, уничтожая талисманы и разрушая массивы. С каждым его действием воздух становился все гуще, а мир вокруг тусклее. – Как много энергии обиды, – задохнулся от нахлынувших на него ощущений Лань Сичэнь. – Нечему удивляться. Здесь погребены два сильных лютых мертвеца, – Чэн толкнул дверь склепа и привычным жестом зажег свечи в углах. – Два? Неужели А-Яо тоже… – глава Лань сглотнул, не договорив. – Обратился в темную тварь? Да. Ваш дорогой брат, Цзэу-цзюнь, был тварью при жизни. Почему это должно было измениться после такой поганой смерти? – Вы жестоки. – А не должен быть? Мою землю отравляют два отвратительных покойника. Почему вместо Цинхэ Не, Ланьлин Цзинь или даже Гусу Лань, раз они вам так дороги, они стали моей заботой? – Я должен извиниться? – Лань Сичэнь вскинул подбородок. – Проку от ваших извинений? – Чэн поморщился. – Отойдите к стене и не дергайтесь без моего разрешения. Иначе покойников станет трое. Глава Лань покорно отступил к стене, продолжая сжимать руки в кулаки. Чэн выдохнул и решительно сорвал последний слой защиты. В то же мгновение послышался нечеловеческий рев, пол дрогнул, а плита под ногами пошла трещинами. Брызнули в стороны комья земли и куски мрамора – из места своего заточения вырвались две серокожие фигуры с черными глазами. Массивный мужчина в темном пытался поймать своего юркого противника, вокруг которого хлопали окровавленные золотистые одеяния. – А-Яо. Дагэ, – ломким шепотом произнес за спиной Чэна Лань Сичэнь, но, к его чести, с места не сдвинулся. Поморщившись, Чэн зло улыбнулся и сделал то, о чем мечтал все время, когда осознал, что наконец-то может избавить Юньмэн от запертых в гробу тварей. Он развел руки в стороны, обрушивая на головы противников потоки воды. Тела сотряслись, будто их прошило молнией. С веселым журчанием сквозь бесконечные трещины устремились к земле ручейки, наполненные смытой грязью и застарелой кровью. – Ты. Мерзавец, – прорычал Не Минцзюэ, вперивая мертвые, но уже не зеркально-черные глаза в сжавшуюся напротив него потерянно моргающую однорукую фигуру. – Дагэ, – с трудом разлепил губы второй покойник, отступая назад. – Не смей так ко мне обращаться, ты! – взревел бывший глава Не. – Дагэ, – прошелестело от стены. Покойники повернули головы на слабый голос. – Сичэнь… – Эр-гэ. Они застыли треугольником – мертвая Почитаемая Триада. Чэн закатил глаза. – Ты можешь двигаться, Цзэу-цзюнь, – разрешил он. – Это действительно они. Но поторопись – времени мало. Покойники синхронно перевели взгляды на Чэна. Очевидно, мертвецы видели сквозь невидимость. – Ты… – недоверчиво склонил голову на бок Цзинь Гуанъяо. – Только попробуй сказать что-то, ублюдок, и я с удовольствием вырву тебе язык, – зло оскалился Чэн, глядя прямо в глаза сволочи, что на этом самом месте угрожала жизни Цзинь Лина. – Я молю… не надо, – попросил Сичэнь и наконец-то оторвался от стены. Он сделал три неуверенных шага и рухнул на колени. – Дагэ. А-Яо. Умоляю. Простите меня. Лань Сичэнь поклонился, касаясь лбом грязного пола, не жалея ни волос, ни одежд. – Сичэнь, придурок, ты что творишь?! – взбеленился Не Минцзюэ. – Этот недостойный молит о прощении, которого не заслужил, – не поднимая головы, глухо ответил мужчина. – Это все ты! – Не Минцзюэ указал белой с черными венами и острыми когтями рукой на Цзинь Гуанъяо. Тот не ответил, во все глаза глядя на Лань Сичэня. – Эр-гэ, – наконец-то заговорил бывший глава Цзинь, когда стало понятно, что еще мгновение промедления и Не Минцзюэ на него кинется. – Эр-гэ, как думаешь, что ты сделал? – Я убил вас. Я так дорожил вами обоими, что не считался с вашим отношением друг к другу. Был так ослеплен собственной безупречностью, что не мог подумать, что в чем-то не прав. Не настаивай я на нашем братстве, все могло бы быть иначе. Покойники переглянулись с выражением одинакового удивления на лицах. – Сичэнь, разве ты не помнишь, что мы оба сразу согласились с твоим предложением? – неожиданно мягко спросил Не Минцзюэ. – Что? – глава Лань поднял голову, грязь стекала со лба ему на лицо. – Я не доверял этому мерзавцу и хотел держать его перед глазами, чтобы он не навредил тебе. – Реализация моих планов, пока был жив Не Минцзюэ, была невозможна. Мне нужно было быть рядом, чтобы найти лучший способ его устранения. Омытые божественной водой, находящиеся в двух шагах от посмертия и шанса на перерождение два покойника возвышались над своим живым, униженным и уничтоженным братом. Сияющее золото Цзиней и даже черное одеяние Не Минцзюэ резко контрастировали с серым, всем в разводах, облачением главы Лань. – Тебе не за что извиняться, Сичэнь, – подвел итог бывший глава Не. – Но и мы извиняться не будем, – ядовито улыбнувшись, произнес Цзинь Гуанъяо. Лань Сичэнь опустил голову, впился руками в изломанный пол, почти ломая пальцы. Горечь взметнулась внутри него. Затопила волной почти детская обида. Рассыпалась на куски бывшая ложью сказка о трех братьях, покрывая своим крошевом наивного среднего брата. Чэн стоял за спиной Лань Сичэня, сложив руки на груди. Чужая боль дергала в груди, как нагноившаяся рана. – С него достаточно, – неслышно для Цзэу-цзюня произнес Чэн. – Убирайтесь. Волна силы снесла каркас темной энергии, удерживающий души в мертвых телах. Покойники с гулким стуком упали на разбитый пол склепа. Лань Сичэнь поднял голову, протянул руку в сторону тела в золотом, но ничего не сказал. – Они ушли, – ровно сообщил Чэн, обходя главу Лань и присаживаясь напротив. – И вам пора. Но не с ними. – Он протянул руку, сжал чужое предплечье. Внезапно Лань Сичэнь подался вперед, закрыв глаза, и уткнулся лицом в чужую невидимую грудь. Из-под закрытых век потекли горячие слезы. Чэн вздохнул. Неуверенный положил ладони на вздрагивающую спину. – Я дам вам минуту. Только не поднимайте головы, – решил мужчина и дернул плечами, сбрасывая невидимость. Широкие зелено-голубые рукава укрыли от мира. Заглушая спертый воздух склепа, дохнуло свежестью дождя. – Я должен казаться вам таким ничтожным, – прошептал Сичэнь, не отрывая лица от мягкой ткани чужого ханьфу. – Почему? – с трудом удалось ровно, без насмешки, спросить Чэну. – Потому что я – простак, возомнивший о себе слишком много. Я был слеп. Я оказался слаб. – Вы живы, – напомнил Чэн. – И теперь видите. А значит можете что-то сделать. Не с прошлым. С настоящим и будущим. – Я слаб, – еще раз повторил Лань Сичэнь, послушно не поднимая головы. – Да. И я тоже. Глава Лань дернулся, резко вскидываясь. Чэн оказался быстрее: накрыл ладонью чужие широко распахнутые глаза. – Я просил не поднимать головы, – с нажимом произнес он. Чужая кожа под ладонью немного нагрелась. – Приношу свои извинения. – Они приняты… Что касается вашей слабости, обратите ее в силу. – Как? – с горьким смешком спросил Лань Сичэнь. – Попробуйте найти ответ сами. – У меня не получится. – Вы – Цзэу-цзюнь, у вас все получается. Но если нет… Тогда спросите меня позже. Лань Сичэнь слабо кивнул. Чэн хмыкнул и направил сквозь ладонь, закрывающую чужие глаза, в усталое тело немного энергии. Глава Лань тут же обмяк, голова его упала Цзян Чэну на плечо. – Это мое проклятие – возиться с Ланьскими Нефритами? – спросил Чэн у пустоты, с трудом извернулся, затащил бессознательное тело себе на спину и покинул склеп. Запечатать территорию бывшего храма, даже с человеком за спиной, не составило труда, равно как и донести свою ношу до ближайшего постоялого двора. Хозяин скептически ухмылялся в ответ на объяснения, что друг несколько перебрал, но после недвусмысленного рыка выделил комнату за умеренную плату. Сгрудив Лань Сичэня на постель, Чэн тихо выругался сквозь зубы, достал из-за пояса чистую тряпицу и, смочив ее в воде, протер лоб спящего мужчины. Учитывая общую бледность кожи и загрязненность одежд, выглядеть сильно лучше Цзэу-цзюнь не стал. Чэн нахмурился, присел рядом и аккуратно прикоснулся к запястью Лань Сичэня. Под пальцами твердо бился пульс и слабо – ци. – Твою ж… – Чэн потер лицо ладонью. Резко развернулся и, не давая себе времени передумать, шагнул в знакомом направлении. Было время утренней медитации. Лань Ванцзи сидел на полу, посреди комнаты, Вэй Усянь сосредоточенно писал что-то за столом. Появление Чэна заставило его бывшего шисюна вздрогнуть и заляпать чернилами все вокруг. – Цзян Чэн! Хангуан-цзюнь открыл глаза, выныривая из медитации, и нахмурился, глядя на незваного гостя. – Ванцзи не обращался, – настороженно произнес второй Нефрит. – Ложь. Твои мольбы о Цзэу-цзюне звенят вокруг, как комар над ухом, практически постоянно. – Чэн нашел способ, как помочь брату? – в глазах Лань Ванцзи зажглась надежда. Чэн собрался было сказать, все, что думает, но вместо этого спросил: – Хангуан-цзюнь, где сейчас твой брат? Лань Ванцзи снова нахмурился. – Цзян Чэн! – воскликнул со своего места Вэй Усянь. – Ты же сам знаешь, что он в уединении. Зачем расстраиваешь Лань Чжаня? – Лани, – Чэн выплюнул чужое родовое имя, как ругательство. – Твой брат сейчас на постоялом дворе в Юньпине. Он проспит еще много часов. Поторопись прибыть до его пробуждения. И проверь его ядро. – Что ты такое говоришь… – начал было Вэй Усянь, но Лань Ванцзи поднял руку, призывая своего партнера к молчанию. – Я должен что-то знать? – спросил Хангуан-цзюнь. – Да. Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо окончательно упокоены и ушли на перерождение. Скажите, что это работа Цзэу-цзюня. Направьте письма в Цинхэ Не и Ланьлин Цзинь – пусть позаботятся о своих покойниках. Мне в Юньмэне они не нужны. – Бывших главу Не и главу Цзинь ведь упокоил не брат? – Как ты догадался, – Чэн криво улыбнулся. – Нет. Но он был там. – Если это повредило брату… – Лань Ванцзи! Ты ничего не можешь мне сделать. Лучше займись чем-то полезным – иди к нему. Хангуан-цзюнь стиснул зубы, но кивнул и поднялся на ноги. Вэй Усянь, обеспокоенно наблюдавший за возлюбленным, перевел неуверенный взгляд на своего бывшего шиди. – Цзян Чэн, мы можем… – Чэн, – поправил его мужчина. – Нет, господин Вэй. Не можем. Вэй Усянь поник. В глазах Лань Ванцзи мелькнула укоризна. – Не сейчас, – немного мягче произнес Чэн. Несмелая улыбка на губах Вэй Усяня почему-то отозвалась теплом где-то внутри. * Зов тянул, дергал, как старый, плохо залеченный шрам в холодную погоду. Чэн сидел на полу своих покоев, запустив руки в теплую шерсть Тумана. Пес покорно терпел хозяйское почти болезненное внимание, положив голову мужчине на колено. – Я не хочу, – Чэн медленно лег на пол, отстраняясь от навязчивого призыва. Прислушался к тихому редкому в это позднее время шуму других зовущих. «Пусть отец скорее вернется, и мама перестанет плакать». Детская мольба была искренней и чистой. Маленькие ладошки крепко сжимали деревянный кругляшек, отражаясь прикосновением на коже Чэна. – Давай посмотрим, – мужчина снова сел, потрепал пса за загривок, и направился по нити от ребенка к отцу. Городок был небольшим. Большая часть горожан уже спала, кроме неустанно работающего весеннего дома, светящегося яркими огнями. Ничем не примечательный мужчина, довольно улыбаясь, вышел на улицу, разминая шею. – Как вовремя, – зло процедил Чэн. Туман, словно чувствуя настроение хозяина, угрожающе зарычал. Мужчина резко обернулся: – Кто здесь? – Тот, кого ребенок попросил привести домой отца. Наивное дитя не знает, что его отец – ничтожество. И что мать плачет как раз потому, что отец рано или поздно вернется. – Я не понимаю, о чем вы, – мужчина спешно направился вниз по улице. – Туман, взять. Пес сорвался с места, оскалив белые клыки. Мужчина, не оглядываясь, перешел на бег. Чэн неторопливо шел следом. Становящиеся все громче ругательства мужчины и лай Тумана вели его не хуже карты. В отдалении раздался особо громкий рык, вскрик, а за ним плеск. Чэн ускорился. Рядом с мостом через узкую речушку сидел Туман. Отец-изменщик стоял по шею в воде и настороженно следил за псом, готовым в любое мгновение броситься в воду. Чэн улыбнулся, мимоходом погладил пса по голове, прошел на середину моста и смерил мужчину в воде тяжелым взглядом. – Моя мать не плакала, а злилась. Но я знаю, что такое расти в семье, где главе семейства ни до кого нет дела. Запомни, ничтожный, если твоя жена продолжит плакать из-за тебя, если ребенок будет страдать – ты будешь тонуть каждую ночь. Ты узнаешь, какова на вкус тина и как болит грудь, когда не хватает воздуха. А потом твое сердце не выдержит, и это даже будет не моя вина. Мужчина побледнел, схватился за грудь. – Я тебя предупредил, – холодно процедил Чэн и резко свистнул, подзывая к себе пса. Туман взвился на лапы, пугая изменщика до дрожи, и бросился к хозяину. Чэн положил ладонь на лобастую голову, возвращая их обоих домой. – Какой хороший пес, – Чэн заглянул в умные глаза, потрепал восторженное животное за ушами. Туман довольно тявкнул и лизнул мужчину в щеку, тот усмехнулся и прижался своим лбом к собачьему. – Если я возьму тебя с собой, это на время отвлечет Вэй Усяня, – улыбка вышла кривая и усталая. Скользнув рукой по серой шерсти, Чэн неохотно поднялся и все-таки откликнулся на настойчивый зов. В ханши было… многолюдно. Лань Сичэнь спал в своей постели, его брат сидел у кровати, держа старшего Нефрита за запястье. Вэй Усянь скорбной тенью метался у стены, а за столом, прямой и строгий, сидел Лань Цижэнь. – Наконец-то, – выдохнул Вэй Усянь, замечая появление нового лица – Старейшина Лань, – с легким удивлением произнес Чэн, уделяя особое внимание деревянному кругляшку в ладони пожилого мужчины. – Ч-чэн, – едва заметно запнувшись, проговорил Лань Цижэнь и обозначил поклон. Тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием Лань Сичэня, затянулась. – Ты… – начал Вэй Усянь, но был одернут тяжелым взглядом старейшины Лань. – Вы не будете говорить? – Это вы меня позвали, – на Чэна нахлынуло спокойствие, превращая его в глубокие тихие воды лесного озера. – Мой племянник, Сичэнь, он умирает. Чэн заметил, как Лань Ванцзи крепче сжал руку старшего брата. Ресницы Лань Сичэня дрогнули, но дыхание не сбилось. – Есть ли способ его спасти? – Так, как хотелось бы вам? Не знаю. Цзян Ваньиню ничего не помогло. Но у Гусу Лань есть музыка, вы можете попробовать ее. – Это не поможет, – очень тихо, стараясь не смотреть на возлюбленного, произнес Вэй Усянь. – Я успел познакомиться с песней Ясности. На самом деле, колокольчик Ясности Цзян ей ничем не уступает. Если самый старый и сильный из существующих колокольчиков не справился с этим отклонением, то и песнь, даже если ее сутки на пролет будет играть Лань Чжань, не поможет. – Господин Вэй может ошибаться, – прохладно заметил Чэн. – Колокольчик Ясности главы Цзян был наполнен ци его родного золотого ядра. Естественно, что на другое ядро воздействие было бы слабее. К тому же, некая нестабильность, близкая к отклонению, была свойственна Цзян Ваньиню со времен кампании «Выстрел в Солнце». – Ты никогда не говорил, – Вэй Усянь скорбно заломил брови. – Это никого не касалось тогда. Не имеет значения и сейчас. – А не как хотелось бы нам? – внезапно спросил Лань Ванцзи. – Что? – Чэн повернулся к братьям Лань. – Хранитель сказал, что не знает способа спасти брата, так как хотелось бы нам. Есть ли способ спасти его иначе? – Ванцзи, – в голосе Лань Цижэня зазвенела сталь. Чэн усмехнулся и приблизился к пожилому мужчине. – Вы ведь тоже знаете, старейшина Лань. В отличие от Юньмэн Цзян, Гусу Лань эти знания не утратили. – Нет! – ударив ладонью по столу, припечатал Лань Цижэнь. – Дядя? – Это не спасение – наказание. Сичэнь не заслужил такого. – Глава Цзян… – прошелестело с кровати. – Простите, я не знаю, как к вам теперь обращаться, – Лань Сичэнь сел на постели, извиняющеся улыбнулся брату и высвободил из его ладони свою руку. – Что это за спасение-наказание? – Не смейте! – Лань Цижэнь гневно встал. Чэн вскинул брови. – Вы не имеете права. Это сугубо семейное дело, – старейшина степенно опустился за стол, восстанавливая над собой контроль. – Внимательно посмотрите, что у вас в руках, старейшина Лань. А потом посмотрите на Хангуан-цзюня и Вэй Усяня. Их зов был такой силы, что проигнорировать его не получилось. Я здесь не по своей воле, а потому что вы меня позвали. Лань Цижэнь раскрыл ладонь и сбросил с нее кругляш, словно это был раскаленный до красна уголек. – Я хочу услышать ответ на свой вопрос. Если не от главы Цзян, то от тебя, шушу. Старейшина несколько мгновений продолжал смотреть перед собой, а потом, в одно мгновение, сгорбился и будто постарел на десяток лет. – «Искупление». Так назвали эту технику наши предки. Предполагалось, что сильный заклинатель, виновный в чем-то противоречивом и сложном, в качестве наказания приносит себя в жертву местности и людям. Он берет на себя заботу обо всем вокруг. До скончания времен. – Змей-хранитель Юньмэна… – медленно произнес Лань Сичэнь и перевел взгляд на Чэна. Тот усмехнулся и развел руки в сторону, будто предлагая собой полюбоваться. – Но это же не все, – нахмурился Лань Ванцзи. – О чем ты говоришь? – устало прикрыл глаза Лань Цижэнь. – Здесь не будет небесных дворцов, как у Небожителей. «Искупление» – это становление Хранителем родного региона и вечное служение ему. – Да. Но ведь не только. Старейшина Лань непонимающе посмотрел на младшего племянника. – Чэн – Хранитель Юньмэна и божество пресных вод, – пояснил тот. – Порядок обратный, – насмешливо произнес Чэн. – Но да. Согласитесь, старейшина Лань, было бы странно, имей Хранитель Юньмэна возможность влиять на что-то в Гусу, даже если бы здесь обо мне знали и верили. – Божество? – неверяще переспросил Лань Цижэнь. – Божество, – подтвердил Чэн. – Со святилищами, подношениями, символами и возможностью отвечать на молитвы. Но кое в чем вы, безусловно, правы. Благополучие региона – основа существования. И новой смерти не будет. Впереди – вечность служения. – Новой… смерти? – вопросительно посмотрел на Чэна Лань Сичэнь. – Как вы думаете, Цзэу-цзюнь, что на самом деле случилось с главой Цзян? То же, что случится с главой Лань, Цзэу-цзюнем, если вы решитесь. Он умрет. Но останется нечто большее. Лань Сичэнь опустил голову, закрываясь длинными спутанными волосами. – Во мне нет ничего большего. Я слаб. – Я должен повторяться? Обратите слабость в силу. – Это он, ваш ответ, если я не найду свой? Как я могу стать Хранителем Гусу, если подвел всех как глава и даже как простой человек? – Лань Сичэнь вскинул голову, глаза его лихорадочно блестели. – Вы знаете, в чем их подвели? – Да. – Вы собираетесь делать это снова? – Нет. Нет! – Вот и ответ, – Чэн пожал плечами. – Но, как верно заметил старейшина Лань, это уже ваше сугубо семейное дело. Больше вмешиваться я не имею права, – он прищурился, вглядываясь в худощавое тело на кровати. – Одно скажу: у вас еще есть время, Цзэу-цзюнь. Немного. Но есть. Не слушайте ни меня, ни дядю, ни брата. Принимайте решение сами. Ну, а если понадоблюсь – вы знаете, как меня позвать. Чэн собрался уходить, когда его догнал голос Хангуан-цзюня. – Ванцзи молит о сне для брата. – Нет! – взвился Лань Сичэнь. – Не сегодня, – решил Чэн, окинул комнату последним тяжелым взглядом и исчез. – Эти Лани… – процедил он сквозь зубы, появившись в своих покоях. И обессиленно рухнул на кровать, устало потирая глаза.3
«Змей-Хранитель, береги мою семью». Просьба звучала часто. Сопровождалась сжигаемыми благовониями и подношениями: от паровых булочек и бутылей вина, до драгоценностей и денег, оставляемых перед статуей в святилище. В этот раз голосок был совсем тонкий. Юный адепт, только-только прибывший на Пристань Лотоса, никогда раньше не уезжал так далеко и не расставался с семьей так надолго. Он принес кривые, явно слепленные своими руками клецки и кланялся старательно, почти пугливо. Чэн подошел к ребенку и потрепал того по голове, обозначая свое присутствие. Мальчишка замер, потрясенно распахнув рот. – Змей-хранитель, это ты? – испуганным шепотом спросил ребенок. Чэн закатил глаза, махнул рукой, заставляя дернуться дымок от благовоний. Юный адепт просиял. – Этот ученик благодарит Хранителя за внимание, – мальчишка бухнулся лбом об пол, подхватился на ноги и бросился к лодке, где ждал его один из старших адептов. Проводив их долгим взглядом, Чэн еще раз посмотрел на кривые клецки, тонко улыбнулся и направил часть своей энергии туда, куда тянулась ниточка от ребенка к его семье. Оказывать покровительство семьям просителей было не трудно – добавить немного удачи, чуть-чуть укрепить здоровье – этого уже хватало. Резкая вспышка боли в виске оказалась для Чэна неожиданностью. Мужчина нахмурился и протянул дорогу от святилища Пристани Лотоса до небольшой деревни на границе: там его не почитали. Во всем доме на ногах была лишь девушка не старше шестнадцати лет. Она ходила между членами своей семьи – подавала воду, горькие порошки, обтирала пылающие тела влажными тряпками. Надсадно кашляли дети, хрипло и страшно во сне дышала старуха, сцепив зубы от боли, не позволяла себе стонать женщина. Чэн замер. Отрешился от происходящего, потянулся дальше, охватывая взором всю деревушку. Болезнь вошла в каждый дом, тянула холодом и гнилью. Девушка споткнулась, выпала из ослабевших рук миска, вода расплескалась, растеклась по полу, коснулась мысков мужских сапог. В нос Чэну ударил тяжелый трупный запах. Девушка присела на корточки, потянулась к миске. Чэн перехватил тонкую руку, отправил ослабевшую хозяйскую дочку в забытье, подхватил на руки и устроил на единственной свободной постели. Удостоверившись, что болезнь девушки не коснулась, мужчина нашел большую пустую миску, наполнил до краев чистой родниковой водой, прошел по всему дому, смывая с лиц больных пот, касался чуть остывших лбов рукой, направлял в тела энергию для борьбы с хворью. Убедившись, что людям стало лучше, Чэн, не разбираясь, вынес на улицу все запасы воды и направился в следующий дом. Лишь к ночи в каждом доме больные спали спокойным целебным сном, а те немногие, кто не заразился, проснулись отдохнувшими, полными сил. Все до того пустые тары были заполнены кристально-чистой холодной водой. Болезнь обещала отступить. Чэн не оглядывался, шел по ему одному видимому следу. И вскоре нашел, то, что искал. Труп не сожгли, даже не закопали – прикрыли ветками и оставили гнить. Зараза проникла в землю, с частыми дождями растеклась по округе, отравив ручьи и подземные воды, питающие деревенский колодец. Чэн не стал трогать останки. Только окутал их непроницаемым коконом, чтобы больше не вредили. Сам же пошел дальше, чтобы с вершины холма растечься чистой водой, уничтожая всю хворь на своем пути. Вездесущими ручьями он докатился до реки, где замер, внимая всем водам Юньмэна. …Солнечные лучи скользнули по поверхности реки, резанули по закрытым глазам своей яркостью, заставляя Чэна собраться и вынырнуть на поверхность. Голова гудела, как после попоек с Вэй Усянем в далекой юности. Мужчина лег на воду, уставившись в яркое небо, потянулся мысленно к охваченной хворью деревне – густая спертость болезни подразвеялась. Не истаяла до конца, но позволяла надеяться на лучший из возможных итогов. Довольно улыбнувшись, Чэн собрался вернуться домой. Но слабый далекий зов дернул за рукав, как ребенок, привлекающий внимание взрослого. Зашипев рассерженной змеей, мужчина перевернулся на живот и нырнул в глубину, только чтобы вынырнуть из чистых вод знаменитого Холодного источника Гусу. – Что? – досадливо спросил Чэн, убирая с лица мокрые волосы и скрещивая руки. Вода достигала груди, ластилась, как кошка, покалывала наполняющей ее энергией. Лань Сичэнь, сидевший на берегу, не вздрогнул, поторопился встать и поклониться. – Приветствую… – он запнулся, кажется, так и не поняв, как правильно обращаться к бывшему главе Цзян. – Чэн, – мужчина закатил глаза и утомленно вздохнул. – Вы можете называть меня «Чэном», Цзэу-цзюнь. – Приветствую Чэна, – Лань Сичэнь снова поклонился, чуть нахмурился и неуверенно спросил. – Вам не холодно? – Нет, – последовал короткий ответ. – У божественности есть свои преимущества. Вот одно из них. К тому же, – Чэн провел ладонью по поверхности источника, – это пресная вода, она не может причинить мне вреда, даже вне моих владений. Глава Лань задумчиво кивнул, словно получил пищу для размышлений. – Зачем вы звали меня, Цзэу-цзюнь? – поинтересовался Чэн, подошел к берегу, но не поднялся на него, а, наоборот, уселся на дно, откидывая голову назад и закрывая глаза. Вода плескала у шеи, длинные волосы стелились по ее поверхности, словно ряска. – Хотел поблагодарить. Чэн приоткрыл один глаз, скосил его в сторону расположившегося чуть в отдалении собеседника. В белых одеждах, с распущенными черными волосами, нездорового цвета лицом, сидящей на берегу какого-никакого, но водоема, Лань Сичэнь напоминал восставшего утопленника. – За что? – За освобождение Не Минцзюэ и Мэн Яо. Не дагэ и А-Яо. – За то, что заставили открыть глаза и многое осознать. – Например? – Роль адептов Гусу Лань в жизни обычных людей. Вы были правы, когда заставили меня спуститься с небес на землю, – Лань Сичэнь не улыбнулся – усмехнулся, иронично и криво. – Мы так зациклились на музыке и совершенствовании, что практически упустили из виду простых людей. И не только Гусу. Ланьлин Цзинь и Цинхэ Не не лучше нас. Но Юньмэн Цзян совсем другое дело. Вы и приближенные вам малые кланы вовлечены в жизнь региона не только на уровне уничтожения темных тварей. Почему? – А разве не очевидно? – Чэн повернул голову на бок, чтобы смотреть прямо на собеседника. – В Гусу пылали только Облачные Глубины. Но Юньмэн… Мы поплатились за внимание Вэнь Чао и оказанное сопротивление. Горела Пристань, горели города и деревни. Умирали люди, только за то, что не хотели отдавать последнюю еду захватчикам. Все время, что стяги Вэнэй реяли над Юньмэном, народ страдал, голодал и работал до изнеможения. До смерти. После войны мы работали все вместе: отстраивали дома, добывали еду. Знаете, как я набрал адептов, Цзэу-цзюнь? Они шли ко мне сами. Во время войны приходили те, кто жаждал мести и крови. После – кто искал куда себя применить, хотел помочь сам или указать на местность, где нужна помощь. – Вы проделали огромную работу. – Да, – не стал отпираться Чэн. – Но без моих адептов и народа Юньмэна ничего бы не получилось. – Для вас это так естественно, заботиться о своем народе, – задумчиво произнес Лань Сичэнь, – о нуждающихся. Божественность села на вас, как хорошо пошитое ханьфу. – Чушь, – фыркнул Чэн. Глава Лань только покачал головой: – Нет. Даже Ванцзи поверил в вас. Чэн поморщился. – Это потому что в самом начале я несколько раз ошибся. – Простите, я не понимаю. – Мое «Искупление» было проведено неправильно, – неохотно начал Чэн. – Я потерял память. Очнулся где-то в глуши и рядом не было никого, кто мог бы объяснить, что случилось. Я действовал на инстинктах. Помогал, спасал, защищал, когда просили. Не знал, что происходит и приходил в телесной форме… Людям просто верить, когда чудеса происходят на их глазах. Так в итоге один рассказал другому, другой – третьему. А четвертому тоже повезло встретиться с Хранителем. Так через молву и маленькие чудеса Чэн стал настоящим божеством. Лань Сичэнь слушал внимательно, не отрывая взгляда от Чэна. Заметив это пристальное внимание, мужчина поморщился и с трудом удержался от желания уйти под воду. – Но у вас все будет совсем не так, – деловито произнес Чэн, скрещивая руки на груди. – Я посмотрел, как должно проводиться «Искупление». Все будет сделано заранее: и святилище, и символ. – Вы так уверены, что я соглашусь? – Да. Вы не боитесь смерти, вы боитесь умереть и остаться в мирской памяти человеком, не соответствующим титулу и приписываемым заслугам. И вы действительно жаждете искупления. – Вы считаете, что так хорошо меня знаете? – прохладно спросил Лань Сичэнь, выпрямляясь и становясь похожим на нефритовую скульптуру. – Я не знаю вас, Цзэу-цзюнь, – Чэн снова откинулся назад. – Я вижу то немногое, что вы хотите, чтобы я увидел. Они замолчали. Шумел ветер, пели о чем-то своем немногочисленные птицы. Сбоку от Чэна послышалось шебаршение, потом тихий всплеск воды и почти неуловимый для слуха вздох. – Холодно, – пробормотал Лань Сичэнь. Чэн распахнул глаза. Удивленно воззрился на залезшего в воду главу Лань. – Какого гуя вы творите, Цзэу-цзюнь? Здесь действительно холодно. Не с вашим ядром лезть в этот источник в такую погоду. Мы не в Юньмэне: здесь уже осень. – Я хочу попросить божество пресных вод об услуге. Мне показалось, что делать это в воде будет правильней, – слабо улыбаясь бледными губами, ответил Лань Сичэнь. – Лани, – Чэн закатил глаза. – Что вам? – Вы смыли с Не Минцзюэ и Мэн Яо всю их обиду и тьму… Вы можете сделать так со мной? – заметив тяжелый взгляд божества, глава Лань поторопился объяснить. – Мне кажется, я так долго и так близко был к тьме, что она прилипла ко мне, как смола. Я ведь видел то злое, что Мэн Яо прятал глубоко внутри, но почему это не вызвало во мне протеста? Потому что я запачкался и перестал различать, где зло, а где добро и какую цену за что можно заплатить? Или потому что, на самом деле, я с самого начала был с изъяном? Я не прошу вас обелить меня, смыть все прегрешения. Я молю помочь мне увидеть правду. Снова. – И что вы будете делать с этой правдой? – медленно спросил Чэн, не отказывая, но и не соглашаясь. – В зависимости от того, что узнаю о себе. Пройду через «Искупление» или умру, – Лань Сичэнь улыбнулся. Тепло и солнечно, как в далекой юности, до войны, многочисленных смертей и неправильных решений. – Хорошо, – ответил Чэн, прежде, чем осознал, что говорит. – Хорошо, – твердо повторил он и прищурившись посмотрел на собеседника. – Но вам придется снова прийти в Юньмэн и найти мое первое святилище. Если вы справитесь, я сделаю то, о чем вы просите. – Ванцзи не говорил ни о каких условиях для выполнения просьбы, – с какой-то почти детской обидой заметил глава Лань. – Знаете почему, Цзэу-цзюнь? – Чэн поднялся на ноги и подошел к другому мужчине практически вплотную. – Потому что он в меня искренне верит. А вы знаете и поэтому верите, что я могу что-то сделать. Он меня подпитывает, вы – тянете из меня силы. Лань Сичэнь отступил на два шага, глубоко поклонился, окуная кончики волос в воду. – Этот недостойный заклинатель приносит свои извинения божеству. – Встаньте, – раздраженно бросил Чэн. – Да встаньте же! – схватил за предплечье, заставляя другого выпрямиться. – Я не просил извинений, они мне не нужны. – И тем не менее, – Лань Сичэнь упрямо мотнул головой, становясь похожим на брата. – Если бы я знал, то никогда бы не посмел ни о чем просить. – Не думайте о себе слишком много, Цзэу-цзюнь. Помогая вам, я отзываюсь на мольбы Хангуан-цзюня. Так что в итоге получаю достаточно. А теперь выбирайтесь отсюда и возвращайтесь в ханши. От беспокойных мыслей вашего брата у меня начинает болеть голова. – У меня тоже, – внезапно усмехнулся глава Лань. – Ванцзи так беспокоится… Единственное место, где я могу побыть в одиночестве, – это Холодные источники. – А как же ваш дом? – О, вы давно нас не посещали. Ванцзи и господин Вэй на время заняли одну из свободных комнат. Чэн вскинул брови. – Бесстыдники. Что ж, тогда путешествие в Юньмэн будет для вас полезно во всех отношениях. Буду ждать вашего появления у моего святилища, – Чэн кивнул, намереваясь исчезнуть. – Постойте. Вы даже не дадите мне никаких подсказок? – Лань Сичэнь успел схватить другого мужчину за рукав. – Нет. Я верю, что Цзэу-цзюнь справится и так. Разве что – это не святилище у Пристани Лотоса и, тем более, не в Ланьлин Цзинь, – Чэн содрогнулся, вспомнив огромную золотую змею. – У вас есть святилище в Ланьлин Цзинь? – недоверчиво переспросил глава Лань. – Я стараюсь делать вид, что нет, – честно признался Чэн. – Возвращайтесь домой, Цзэу-цзюнь, иначе вы ни за что не доберетесь до Юньмэна – вас свалит болезнь. Лань Сичэнь медленно отпустил ткань чужого одеяния, неохотно кивнул, поклонился и направился к берегу. Чэн проводил взглядом облаченного в белое мужчину и позволил себе исчезнуть, только когда тот скрылся за очередным поворотом. * Заготовка дров на зиму шла полным ходом. Работать руками было невероятно приятно: Чэн почти забыл, каково это. Методичная рубка дров отвлекала от внезапно возникшей проблемы. На востоке Юньмэна недалеко от одного из городов появились водяные гули. Для Чэна не составило бы труда уничтожить их своими силами, тем более, что местные жители молили Хранителя о помощи. Но лишать адептов Цзян работы и получения опыта казалось бывшему главе очень плохой идеей. – Теория без практики не работает, – напомнил себе Чэн, принимая решение не вмешиваться, но наблюдать, чтобы никто не пострадал. – Мой учитель так же говорит, – заметил Сюй Ицун, собиравший нарубленные Чэном дрова и относивший их на место. – Он мудрый человек. Как твое обучение? – Хорошо. Учитель доволен, – мальчишка замер, нахмурившись и прикусив губу. – Что ты боишься мне сказать? – Чэн опустил топор и внимательно посмотрел на воспитанника. – Я не боюсь! – Ицун очень знакомо вскинулся, прям как Цзинь Лин. И Чэну не было нужды гадать у кого эту манеру поведения переняли оба юноши. – Тогда что? – Учитель предложил мне жить у него: темнеет все раньше. – Так… – А дева Го и госпожа Чи обсуждали возможность забрать Сюй Синь и А-Хао. Чэн замер, внутри все как будто заледенело, а где-то в районе сердца вспыхнуло что-то темное и злое. – Как так получилось, что я в этом обсуждении не участвовал? – очень медленно спросил мужчина, с трудом держа себя в руках. Сюй Ицун не был ни в чем виноват, и Чэн не хотел изливать на него свой гнев. – Дагэ был занят, – тихо ответил мальчишка. Мужчина сжал в руках рукоять топора до побелевших костяшек. Шумно выдохнул через нос. – Перерыв. Пойди проверь, как сестра. – Дагэ… – Иди! – рыкнул Чэн, отворачиваясь. За спиной послышалось шумное сопение, а следом торопливые удаляющиеся шаги. «Почему все уходят? Почему меня всегда недостаточно?» Взлетел и опустился топор, разлетелись в сторону древесные щепки, топорище погрузилось в землю по самую рукоять. – Да чтоб тебя… Чэн развернулся на пятках, быстро вернулся в свои покои и закрыл дверь. Бросился к сундуку, достал колокольчик Ясности, сел прям там же и закрыл глаза. Его сомнения и неуверенность всегда звучали голосами родителей. Он забыл их лица, ласковые и горькие слова прощания, но упреки пронес через всю жизнь. Все недовольство, все плохое, что он сам о себе думал, всегда врезалось в душу родительскими голосами. «Ты даже детей удержать не можешь,»– сокрушался отец в его голове. «Даже в этом хуже Вэй Усяня,» – резко припечатала мать. – Замолчите, – колокольчик звенел в истерике. – Это не обо мне. Это про удобство детей. «Утешай себя и дальше». – Когда приходит время – людей нужно отпускать. «Так может думать только тот, кто не в состоянии никого удержать». – Неправда… Зашуршала дверь. Протопали по полу быстрые ножки, стукнулись коленки о пол, в плечо Чэна ударился чужой лоб, а руки попытались обвить, но их обхвата не хватило: – Дагэ. Дагэ, не расстраивайся. А то дождь пойдет. – А-Синь? – Чэн распахнул глаза. Девочка отстранилась, заглянула в лицо – живое воплощение беспокойства. – Дагэ, мы не хотим. Ни я, ни гэгэ. Мы не хотим никуда уходить. – Но это разумно, А-Синь. – Разумно – не всегда правильно! – воскликнула девочка. – Правильное не может так расстраивать. – А-Синь… – Дагэ, мы никуда не пойдем, – хмуро произнес Сюй Ицун, переступая порог, держа А-Хао на руках. – Я поговорю с учителем. Может быть я несколько дней буду проводить в деревне, а несколько дома. – С таким отношением он тебя выгонит, – Чэн покачал головой. – Я не допущу этого. – Дагэ хочет, чтобы мы ушли? – сурово, насколько могла, спросила Сюй Синь. – Нет, – честно, едва ли не впервые в жизни, признал Чэн. –Тогда мы никуда не пойдем, – решил Сюй Ицун и опустился на пол рядом с сестрой и Чэном. А-Хао тут же завозился на его руках и постарался переползти на колени к их дагэ. Обделенный вниманием Туман подскочил в своем углу, подбежал к людям и протиснулся между А-Синь и Чэном. А-Хао счастливо захохотал и схватил пса за загривок. Тот покорно закрыл глаза и положил голову на колени Чэну, позволяя ребенку возиться с шерстью, как ему вздумается. Мужчина обвел взглядом свою маленькую семью. Он не умел правильно выражать любовь, поэтому просто тихо произнес: – Спасибо. Брат и сестра Сюй переглянулись и счастливо заулыбались. Тяжелые темные тучи над Юньмэном медленно светлели.