Даменсток, 16 августа, 1021 год
Время 13:11
Из записок Аниты Бесонновой
Проснулась и уже устала. Спала очень много: около восьми часов и не выспалась. Который день подряд снится счастливый сон с Ромой... Я так устала от этого. Меня мало того, что постоянно клонит в сон, так ещё и снятся эти сны! Они жутко изматывают меня! И они постоянно разные: то мы гуляем по парку, то сидим в кафе, то пьём чай у него дома (хотя я никогда не была у него в гостях). И самое ужасное во всём этом то, что где-то на заднем плане всегда есть заплаканная Надя, которую я предала и заставила страдать. Я не знаю, что мне делать. Я так боюсь потерять Надю, так боюсь, что мы с ней, как и со всеми моими бывшими лучшими друзьями перестанем общаться! Боюсь, что она оставит меня... Нет, такого не будет. Надя не такая. Я не хочу повтора прошлого, не хочу снова плакать и страдать, не хочу заставлять страдать бедную Надю... Мне правда так жаль, что она терпит мои припадки истерии. Завтра встреча с господином Невеселым. Поговорю с ним, расскажу про сны и спрошу, что мне делать, потому что это невыносимо! Я поняла, что Рома влюблён в Надю, поняла, что Надя, скорее всего, тоже его любит, я всё для себя уяснила, так почему мой мозг заставляет меня страдать? Притом Четвёртый говорит, что это не он пускает мне такие сны, а кто-то другой! Кто? Кошмарин? Другой Ловец? Кто?! Господи, когда этот кошмар окончится?.. Лениво пролежав в постели до часу дня, Анита выпила кофе, съела пару бутербродов и, одевшись в белую рубашку, синие брюки и бирюзовую ветровку, вышла на улицу, где у подъезда встретилась с ожидавшим её Немовым. Больше сердце не стучало от волнения, как раньше, не было страха ошибиться или сказать что-то не то, – детская влюблённость потухла, как потухает огонь свечи, когда его задувают. Погода стояла чудесная: жару успокаивал прохладный ветерок, птички, угнездившись на раскидистых ветвях, по-весеннему щебетали, разноцветные узорчатые бабочки витали над поляной цветов и опыляли их – в общем, вид стоял замечательный! Расположившись на траве, Роман вооружился гитарой, а Анита села рядом. Заниматься художественной рутиной ей совсем не хотелось. Сыграв несколько песен из грядущего альбома, Немов размялся и обратился к Бесонновой: – Как тебе песни? – Хорошие, особенно вторая. Она такая умиротворённая и спокойная... – Да, она мне тоже очень нравится! Я её на днях за один присест написал и назвал «Солнцепёк». – О-о, вижу, у тебя работа полным ходом идёт. – И не говори. Последний месяц особенно плодотворный; вдохновение теперь мой постоянный спутник! Представляешь, меня вдохновляет буквально всё: и солнце, и ночь, и птицы... Новый альбом, кстати, мы хотим назвать «Природным Божеством», потому что все треки мы посвятили флоре! Он должен, нет, обязан выйти отличным! Он всё говорил про свою музыку, про свой внезапный душевный порыв, про вдохновение и свои реализуемые мечты о популярности и карьере, а я, как всегда, молчаливо слушала его и задавала вопросы. Как всегда. Рассказав мне про себя, он принялся аккуратно спрашивать про Надю, думая, что я не вижу его чувств к ней. Как же я была слепа и глупа! Сейчас я чётко вижу, как он любит Надю, как заботится о ней и беспокоится, но почему я не увидела этого раньше? Почему не замечала этой очевидности? Потому что была наивной дурочкой! По возвращению домой я столкнулась по дороге с заплаканной Надей и испугалась, что сон мой становится реальностью, но, к счастью, нет. Я спросила её, что случилось. Она сказала, что расскажет всё у меня дома и, когда мы зашли, она разрыдалась. Ей стало очень плохо от внезапных воспоминаний о бывших лучших друзьях, и она испугалась, что я тоже её предам, как они. Но никто из нас не предаст друг друга, ведь мы с ней пережили очень похожие ситуации много раз, потому знаем, как предательство близкого человека больно бьёт. Я её успокоила, и мы вместе попили чай с пряниками. Я очень люблю Надю. ... 17 августа. Сегодня приём у господина Невесела. Пробило полдвенадцатого. Невесел записал что-то на листе и неожиданно спросил: – Анита, вы живёте одна? – Да. – И не состоите ни в каких отношениях? – Да, я одна. – А соседи? Сколько их? – Четыре соседа, – опасливо соврала она. – А что? – Просто уточнить. Вы к кому-нибудь из них можете обратиться за помощью, когда вам плохо? – Нет, я мало с ними общаюсь. – Хорошо. Он записал полученную информацию и продолжил обычный допрос о её состоянии и лекарствах. Хотя художница и отвечала на всё, напряжение от, как ей показалось, странных вопросов никуда не уходило. По завершению сеанса она всё-таки успокоила себя тем, что Невесел беспокоился за неё. В конце концов, он её терапевт и помогает ей, так ведь?..***
Даменсток, 23 августа, 1021 год
Время 17:31
Загорелась лампа над круглым кухонным столом, посреди которого стояла хрустальная фруктовница с яблоками и апельсинами и чаша печенья и конфет. Тамара налила себе крепкого кофе и, поправив пояс халата, подсела к Аните и своей подруге – Анне, даме с мороженым с Одинокого бульвара, которая художнице показалась чем-то таинственной, но прелестной. Одеты все трое были в красные наряды, что вышло случайно, но забавно (Бойко даже в шутку сказала, что они как «три подружки из психушки»). – ...и вот недавно с одноклассниками вспоминали про Нинку-аферистку, – рассказывала старуха. – Короче, я узнала, чё с ней и всё-таки люди не меняются! Прошло уже кучу времени, а Нинка всё та же: сказали, она задолжала кому-то около двух миллионов, потому что проворачивала какие-то мошеннические схемы! В школе она тоже постоянно пыталась всех обвести вокруг пальца, занималась какими-то денежными махинациями и т.д. Удивлена, что она ещё не за решёткой! – Хочешь жить – умей вертеться! – с шутливой ухмылкой вздохнула Анна, подперев щёчку кулачком. – Если она твоя одноклассница, то это получается... больше тридцати лет прошло? – Заткнись, дура, я ещё молодая! – Ага, ври себе больше, – она хихикнула и, взглянув на недовольную гримасу подруги, приобняла её. – Ладно, ладно, шучу! – А сколько вы знакомы? – поинтересовалась молчавшая бóльшую часть времени Анита. – Уже более двадцати пяти лет. Мы познакомились на Одиноком бульваре: она пришла выпить кофе, и слово за слово мы разговорились, – ответила Анна. – Извините, а вам сколько лет? – Чуть меньше, чем Тамаре. – Ого, вы молодо выглядите! – Ну да, хорошие люди морщинами не покрываются. – Это ты на что намекаешь? – нахмурилась Тамара, когда Анна захихикала. Закурив толстую сигару, она поставила перед собой пепельницу в форме черепа и продолжила рассказ, пока дама не закашлялась от едкого дыма. – Когда ты перестанешь курить? От тебя воняет за километр! – Никогда. Я люблю курить... Это очень расслабляет. – Не романтизируй рак лёгких! Они посмеялись и вновь погрузились в воспоминания минувших лет: подруги вспоминали свою первую встречу, вспоминали про смешные и не очень ситуации с работ и проч. Анита выступала в разговоре вольнослушателем и постоянно задавала наводящие вопросы. Впрочем, как и всегда. В один момент их разговор превратился в обсуждение недавнего дела о насильнике, надругавшемся над дестью невинными девушками, и Тамара, брызжа слюной, осуждала его. – Да я таких, когда сидела, сама насиловала всем, чем попадётся, всовывала им всё во все дыхательные-пихательные, ибо матери и дети – самое святое, что есть на свете! И остальные были со мной согласны и со мной наказывали насильников и педофилов! Всем им надо пройти те же муки, что испытали их жертвы! Но это также касается и женщин, которые пристают к маленьким детям, а я, уж поверьте, и таких знала! Озабоченные изверги, а не люди, которые заслуживают всего самого худшего! – Согласна, полностью согласна! – поддакнула Анна, побледнев. Улыбка тенью лежала на её дрожащих губах, что очень взволновало Аниту. – Но, к сожалению, у нас высокие чины могут откупиться с судьями и быть ни в чём неповинны... – На кол их! – воскликнула старуха, ударив кулаком по столу. – К Отцу Суда их! Пусть он всех мерзавцев за решётку посадит! – Да, да!.. Аниту очень смущал этот разговор, потому она постаралась переменить тему и вскоре бледность с лиц исчезла; вновь раздавались шутки и смех. Отправляя девушек по домам, Тамара напоследок брякнула: – Вина и водки не пригублять, не курить, матом не ругаться, к мужикам не лезть, плакаты не сдирать, собакам не лаять, ударять будут – не ударяйтесь, поняли? А ну быстро по домам! Анна и Анита, когда старуха закрыла дверь, обнялись и попрощались: дама вышла на улицу, окунувшись в вечернюю прохладу, а художница вернулась в свою квартиру. Пробило полдвенадцатого. Обеспокоенная внезапным приступом тревожности Бесоннова металась по квартире, бродила по мастерской и порой, хватаясь за краски с кистями, работала над портретом Фридриха, однако работа шла непродуктивно. Помимо беспокойства ей очень мешала сонливость, наступающая после вечерней дозы лекарств, потому она думала над тем, чтобы лечь спать и проснуться пораньше. Оставив в очередной раз попытки разрисоваться, она легла на диван, завела будильник и закрыла глаза, постепенно погружаясь в дремоту, как вдруг её разбудили громкие стуки в дверь. Едва не упав с кровати от испуга, Анита вскочила на ноги и подбежала к двери, попутно застёгивая рубашку. Посмотрев в глазок, она испугалась ещё сильнее: за дверью стояла с длинным кровоточащим порезом на лбу работница Алого Ингелоса – Мавра Несщадина. Бедная девушка продолжала стучаться, пока ей не открыли дверь, и, упав через порог, бросилась художнице в ноги. «Умоляю вас, спасите!» – сквозь глухие рыдания зашептала она, обнимая её колени. Анита закрыла дверь на ключ и подняла на ноги бедную девушку. – Что случилось? – Я... за мной... за... – не сумев ничего толком пояснить, она зарыдала сильнее, размазывая по лицу липкую кровь. Художница сбегала на кухню и принесла ей воды и полотенце. – Вот, попейте и скажите, что случилось. Мавра сделала несколько глотков, вытерла с лица кровь и, дрожа и заикаясь, еле сказала: – За мной гонится мой... мой муж. Он... он зол и пьян, он порезал мне лицо и кричал... кричал, что убьёт... я... мне... – Тише, тише, успокойтесь. Он сейчас где? – Мы... мы живём здесь на пятом этаже... он... он спускается!.. Ничего более не спрашивая, Бесоннова набрала на телефоне номер Тамары и сообщила, что в подъезде бродит пьяный мужчина с ножом, который хочет зарезать свою супругу. За дверью раздался громкий возглас, – «хищник» спустился на первый этаж и, судя по звукам, встретился с боевой старухой. Посмотрев в глазок, Анита увидела, как Бойко одной левой приложила вооружённого мужчину к кафелю, схватила его за шкирку и потащила на улицу, вероятнее всего, в полицейский участок неподалёку. – В тот вечер отношения Несщадиных были прерваны. Паис Несщадин сел за решётку, где спустя год умер от простуды, а Мавра продолжила жить с ещё одним шрамом, как напоминанием о болезненном прошлом. Вскоре она нашла себе нового спутника жизни, но... Оставим это на потом, – с горечью в голове сказал Сыщков и траурно опустил голову. – Анита обработала рану Мавры и поговорила с ней по душам. Бедные девы!.. – Господин Сыщков, извините, но вы с такой горечью говорите о Несщадиной, что... – Потом! – воскликнул старик. – Потом!.. Не перебивай меня! Родион замолк, и Порфирий продолжил повествование, указав на портрет Создателя: – В двадцатых числах я заказал у Аниты этот портрет и с нетерпением ожидал момента, когда повешу его у себя в кабинете...***
Даменсток, 26 августа, 1021 год
Время 13:11
В двадцатых числах помимо Сыщкова Бесонновой звонил Хамлов с предложением познакомить её с «очень интересной личностью, которая обязательно ей понравится». Заинтриговав, он сказал, что приведёт его к ней в гости и за чаем они познакомятся. Анита, надев своё любимое голубое платье с белым кружевом и приведя себя в порядок, прибиралась в ожидании гостей. Вскоре раздался звонок в дверь, – за порогом оказался лучезарно улыбающийся Казир и... «Господин Невесел!» – мысленно воскликнула она, потеряв дар речи. Застыв в изумлении, художница распахнутыми глазами смотрела то на своего психотерапевта, одетого в чёрный костюм, розовую рубашку и чёрную бабочку, то на футуриста в своём фирменном перевёрнутом чёрно-белом пиджаке. – Здравствуй, Анитка! Казир переступил порог и обнял девушку. Рамиль последовал за ним и учтиво поклонился. Анита, выйдя из оцепенения, дала гостям тапочки и полотенце, чтобы они вытерли руки после помывки, и проводила их на кухню. По пути Хамлов зашёл в туалет, и терапевт с его пациенткой остались наедине. – Мы с вами будто и не расставались, – слабо улыбнулся Невесел. От него веяло пряным опьяняющим ароматом. – Да... Не думала, что мы с вами вот так встретимся. – Мир тесен, как видите. И, кстати, на работе я – Невесел, а сейчас для вас – Рамиль. Я разделяю работу и жизнь, ибо эти две вещи несовместимы, потому обращайтесь ко мне по имени. И ещё: Казиру я представился пунициасором из Алого Ингелоса (где тоже и работаю, и живу), а не психотерапевтом и он не знает, что мы знакомы, потому подыграйте мне. Не хочу его расстраивать, ибо он очень хотел меня с вами познакомить, так сказать, изумить вас и надеялся, что мы не знакомы. Анита, услышав, что Невесел помимо психотерапии работает в Алом Ингелосе вздрогнула, вспомнив их самую первую встречу, когда, наблюдая со второго этажа за песнопением, они встретились взглядами, и кротко кивнула. – Х-хорошо, сделаем вид, что мы видимся впервые. В этот момент Хамлов явился на кухню, обрадовался, что его товарищи познакомились и, нарезая принесённый им пирог, сразу же начал рассказывать девушке про то, как он встретился с Невеселым. Они познакомились на выставке искусств модерна, где разговорились и восхищённый его познаниями об истории и искусстве Казир решил познакомить нового приятеля с подругой, решив, что им вместе будет очень интересно пообщаться и был прав: Анита с упоением внимала рассказам Рамиля о величайших музыкантах и композиторов их времени, о великолепных картинах и полотнах именитых живописцев, об искусных произведениях прозаиков и лириков; он до мелочей знал биографии многих гениев былых эпох, словно был лично с ними знаком. С ним никто не вступал в спор, лишь в обсуждения: художники задавали наводящие вопросы, слушали лекции терапевта, наслаждались его приятным баритоном и смеялись, когда он шутил. Казалось, Невесел знал об этом мире всё и даже больше, – это-то и поразило Аниту. Эффект такой силы лишь однажды смог произвести на неё господин Позднин своими лекциями в училище. – А что по поводу Вальд Чука? – поинтересовался Казир. – Один из моих любимейших и хороших писателей! Что знаешь про него? – Достаточно, чтобы сказать, что он самый настоящий тиран. Хороший писатель не значит хороший человек, да и в целом скажу вам, что если человек – гений, не факт, что он благородной души. Если посмотреть на Вальд Чука, то, да, писал хорошие книги, однако при жизни он изменял жене, заставляя её страдать, бил детей и пьянствовал, хотя в книгах восхвалял благодетель и осуждал тиранов! Противоречие, не находите? Но об этом особо не вспоминают и не говорят, ибо он – почитаемый гений, а пятнать его репутацию непозволительно нам, отродьям. И, как я заметил, большинство гениев – жуткие люди, с которыми не хотелось бы пересечься по-настоящему, – заметив смятение футуриста, он добавил: – Также я бы советовал вам не отрывать биографию творца от его работ и эпохи, в которой он жил, чтобы больше не заблуждаться. Книги могут показать мировоззрение писателя, но не его характер. – Хм... – Хамлов насупился. – Спасибо, ты дал мне повод для размышлений и для изучений нового... – Всегда рад помочь. – Вы так много знаете! – восхитилась Бесоннова, чем вызвала у терапевта лёгкое смущение и слабую улыбку. – Ввели меня в смущение, – усмехнулся Невесел. – Я от вас тоже многое узнал про наш нынешний мир. К сожалению, когда наблюдаешь за прошлым, не успеваешь за настоящим. Спустя четверть часа Казир поднялся из-за стола, сказав, что спешит к «своей Киси», и попрощался с друзьями. Терапевт и художница остались одни. – Казир забавен, – как-то неожиданно сказал Рамиль. – Да, очень. Мы знакомы с училища, и он ничуть не изменился с того времени. – Интересно... – он повернулся к ней лицом. – Знаете, Анита, я бы очень хотел с вами поговорить не как с пациентом, а как с деятелем искусства, так что можно взглянуть на ваши произведения? – Да, конечно. Бесоннова провела его в мастерскую, где стоял незаконченный портрет Создателя, который она переписывала около четырёх раз. Смутившись, она быстро накрыла его тканью и провела гостю небольшую экскурсию по своей творческой обители, немного рассказав о каждой из повешенных на стены работ и выслушав критику начитанного и много повидавшего человека, можно сказать, профессионала. Между тем полотно всё же сползло с мольберта, открыв вид на молодой улыбающийся лик, заинтересовавший Невесела. Подойдя к мольберту, он спросил: – Это... Создатель? – Да, заказ на его портрет. Извините, он не закончен и очень не похож... Она схватилась за полотно, чтобы вновь сокрыть портрет, как вдруг Невесел сказал: – Сделайте черты лица более плавными и щёки немного больше...Из записок Аниты Бесонновой
Я закончила портрет Создателя благодаря господину Невеселу и очень рада результату! Под его диктовку я стала поправлять портрет, и мне казалось, будто он взял мою руку и управлял ею, хотя он руководил мною словесно. Его бархатистый и чарующий голос... Он запал в мою душу, в чём мне стыдно признаться. Я представляю его в памяти и слышу его голос, как он обращается ко мне, зовёт: «Анита!» и тянет ко мне свою руку. Словно сама Сатана ведёт меня к нему... Но почему Сатана? Я и сама не знаю, но эта фраза до сих пор вертится в моей голове. Я чувствовала себя хрупкой в его присутствии, и мне почему-то казалось, что мы как кот и мышка, словно он, кот, загнал меня в угол, но не собирался раздирать, а лишь ласково игрался со мной... (Половина текста перечёркнута и частично порвана.) Господи, какой ужас! О чём я только писала и говорила Четвёртому?! Я здесь писала и рассказывала ему про господина Невесела, словно влюблена в него! Бедный Четвёртый! Он был в шоке с меня и сильнее распереживался за мою душу, как папа! Но я правда не знаю, что со мной было. Я так краснела перед господином Невеселом, и не от стыда, а от смущения, так волновалась и так дивилась с себя! Нет, всё, хватит с меня этих любовных интриг и драм! Я устала, я не хочу ни в кого влюбляться и влюблять не хочу, не хочу волноваться и краснеть, как школьница! Хватит! Анита, хватит, усмири своё сердце и прекрати думать о любви! Господи, что со мной не так?.. – Однако, – говорил Сыщков, – Аните стало не по себе, когда она узнала его как обычного человека, а не своего врача, ибо она почти ничего о нём не знала а он знал о ней многое и сокровенное. – Но её лечение не прервалось же? – вопросил Родион. – Нет, оно продолжалось и очень хорошо! Анита шла на поправку: её более не мучили комья мыслей, что роились в её мозгу подобно пчёлам, более не было мыслей о смерти, сонливость и аппетит не тревожили её, – Сыщков с загадочной тоской взглянул на подопечного. – Ты, небось, ищешь подвох, да? – Всё идёт слишком хорошо! – Это пока что. – Грядёт ужас? – Не перебивай! Я продолжаю... – Кстати, зачем вам портрет Создателя? – Хватит перебивать! – Но мне интересно... Сыщков загадочно придержал паузу и, поразмыслив, ответил: – У каждого уважающего себя гражданина должен висеть портрет Создателя, ибо он – святой наш добродетель! Всё, не перебивай меня больше, – он прокашлялся. – Итак, тридцать первого августа, т.е. в пятницу прошёл очередной их сеанс, ничем не отличавшийся от остальных. Анита рассказала Рамилю про то, как прошла её неделя, и за весь час они не вспоминали про их недавнюю встречу. Однако кто же знал, что судьба их в этот же день сведёт у Красноречовой?***
Даменсток, 31 августа, 1021 год
Время 18:31
Гудел гром, дождь хлестал как из ведра. Иссиня-чёрные небеса заволокло мерным танцем мрачных кучевых туч, меж которых проскальзывали раскидистые ветви молний. Пронзительно визжали вороны, проносясь над головами спешащих по домам горожан. Везде царила тишина, и только в особняке Красноречовых властвовал пир и ярким пламенем горел сноп света. Бесоннова в бордовом платье с чёрным кружевным жабо взошла в зал, отдав сырой зонт охраннику; тут же к ней поспешила Скарлетт и крепко обняла её. Она была одета в своё привычное фиолетовое платье с утянутым корсетом и обгорелым подолом. – Аннет, наконец-то я тебя увидела! Не думала, что ты в такую погоду придёшь. – А я удивлена, что в такую погоду вообще кто-то пришёл. – Of course, sweety, because I’m planning a wonderful show! (англ.: Конечно, милая, ведь я планирую прекрасное шоу!) Ты как раз вовремя: через час у нас ожидается череда выступлений! – Что? Каких выступлений? – Узнаешь! А Надежда и Фридрих с Казиром не с тобой? – Нет, все заняты. – Жаль. Ну что ж, идём! Я столько всего хочу тебе рассказать! – воскликнула она, ухватив девушку под локоть, повела её к столу, за которым сидели её друзья, и усадила возле себя на свой любимый диванчик. Среди гостей Анита успела заметить даму с мороженым Анну, своего психиатра Неталию Мучёнову и Рамиля Невесела. Присутствие последнего удивило её, ибо она не думала, что так скоро вновь увидится с ним, и невольно покраснела, когда они встретились взглядами. Он скучающе сидел в читальном уголке в обществе профессоров и врачей и с ложным интересом внимал их речам и спорам. Заметив девушку, он немного оживился и слабо улыбнулся ей. В свою очередь Анита раз через раз слушала Скарлетт, ибо мысли её занимал «бес-искуситель», как она мысленно для себя звала Рамиля. Когда Красноречова втянулась в обсуждение нынешней моды, Бесоннова попросилась в туалет и устремилась к лестнице, думая о Невеселе и краснея от этих мыслей. «Господи, что со мной? – вопрошала она саму себя. – Почему мои мысли занимает только он? Нет, я не могла влюбиться, я не хочу! В конце концов, у нас большая разница в возрасте и... Боже, о чём я думаю?!» Запыхавшись, она зашла в туалет, немного смочила свои щёки прохладной водой и посмотрелась в зеркало. «Красная, как помидор!» Усмирив своё сердцебиение, она вышла в коридор и как назло столкнулась с Рамилем. Одет он был во всё чёрное: рубашку, узорчатую позолотой мантию с широкими рукавами и тонкими манжетами, брюки, лакированные туфли и золотистый галстук. – Ах, господин Невесел! – воскликнула Анита, смутившись. – Извините, не хотел вас напугать, – он слабо улыбнулся. – Не думал, что мы за сегодняшний день вновь встретимся. Значит, судьба. – Судьба... Вы в уборную или?.. – Нет, я просто руки мыл. И они замолкли. В молчании они спустились обратно в светское царство и остановились у портрета Красноречовых, пока толпа гудела в обсуждениях. – Вы часто бываете у Скарлетт? – поинтересовался Рамиль. – Изредка, но прихожу. – Удивительно, что мы никогда не пересекались ранее. Вас я бы запомнил; у вас очень необычная внешность, – Анита напряглась от неожиданного комплимента. – Ох, вам неприятно от моих слов? – Нет, я просто... – Извините, меня просто занимают люди необычной наружности. У вас очень аристократические черты лица, которые вы ловко подчёркиваете сдержанным, но элегантным макияжем. Люблю рассуждать о внешности, ибо внешность может многое сказать о человеке. Чувство опасности снизилось, но не прошло целиком. Анита почесала шею и в смущении поблагодарила его за комплимент. Проходящая мимо служанка Тори преподнесла им поднос с вином; Анита отказалась, а Рамиль с благодарностью взял бокал за тоненькую ножку и наполовину опустошил его. Послышался слабый запах железа, похожий на кровь. – Кстати, Анита, какие ваши любимые песни? – Ох, да много какие. К примеру, «Пламя» из мюзикла... – «Вальс мертвецов»? – Да, именно! Эта песня из всего мюзикла, почему-то, очень запала мне в душу... Я настолько её люблю, что выучила наизусть. Потрясающий дуэт, особенно в исполнении Трактаторина и Санви! – Согласен, они прекрасно сочетаются. Кстати, знали, что именно после премьеры этого мюзикла Трактаторин и Санви начали отношения? – Серьёзно? Не знала! – Вот как в жизни бывает... Внезапно в толпе пронеслась волна перешёптываний. Выйдя в игорную часть зала, на небольшую сцену вспорхнула Красноречова. Она взяла в руки микрофон и с жаром сказала: – Ladies and gentlemen! (англ.: Леди и джентльмены!) – все обернулись в её сторону и замолкли. – Сегодня у нас немного иной вечер, чем обычно, ибо сегодня – вечер выступлений! Несколько гостей исполнят для вас песни, дабы скрасить ваши серые будни! Все захлопали в ладоши и что-то выкрикнули, превратившись в гул счастья. Анита потерянно осмотрелась и невольно шагнула ближе к Рамилю, почти прижавшись к его руке. Почему-то сейчас на неё напала тревога и не отпускала, пока Скарлетт не продолжила речь: – Хочу представить вам великолепного маэстро, что будет отвечать за музыку! Приглашаю на сцену артиста Мигеля Гнилина! Под восторженные овации к Скарлетт вышел высокий усатый господин в чёрном костюме и жёлтом галстуке. Поклонившись, он с невозмутимо-хмурым лицом сел за сверкающее белизной пианино у подножия сцены и явил на свет сверкнувший ряд монохромных клавиш. Первым на выступление был приглашён молодой актёр Даменстонского театра Альберт Брудко с балладой о поющем страннике; вторыми последовали театральные студенты Снежанна Девелнесси и Джордж Дивери с любовным дуэтом; третьим, червёртым и пятым выступили известные певцы и певица, а шестым на сцену, к удивлению Аниты, вышел Рамиль Невесел. За ним художница особенно внимательно наблюдала и вслушивалась в его чарующий баритон, тронувший тонкие струны чувственной души и убаюкивающий в ней беспокойство. Он исполнял арию безумца из «Вальса мертвецов» «Любовь и безумие»:Кружится сотня людей на балу,
И тенью сокрытый стоял я в углу,
Наблюдал за мазуркою издалека,
Как внезапно вспорхнула твоя рука.
Ты нарядна как роза, неприступна как лёд,
Ни один господин к тебе не подойдёт.
Поражённый как молнией я выйду на свет,
И среди сотни лиц замелькает твой силуэт...
Куда ты бежишь, дорогая? От меня ли скрываешься ты?
Я иду за подолом твоим, выбираясь из темноты,
Но испуганно ты обернёшься и ко мне не прикоснёшься,
И как по сердцу ножом воскликнешь: «Уйди!»
А я не уйду, я не убегу, я, не отрываясь, за тобою пойду!
У тебя нет никого, кто спасёт от меня! Я совсем как в бреду...
Сердце болит, на нём терновый венок.
Как страшно мне! Я так одинок
И нет никого, кто поможет мне,
Судьба моя – сгореть в любовном огне!
Давай станцуем последний вальс?
Но в душе не стихнет безумия страсть.
Я руку твою в своей сожму
И воскликну: «Так не достанься же ты никому!..»
Зал вновь разразился овациями и свистом. Рамиль спустился со сцены, где его встретила Анита с восхищённой улыбкой. – Господин Невесел, у вас шикарное исполнение этой арии! Честно, даже лучше, чем в оригинале... – Вы мне льстите, – когда на сцену поднялся следующий участник выступления, Невесел слабо улыбнулся и, отойдя с Бесонновой в сторону, сказал: – После ещё двух выступлений будет «Свободный микрофон». Не хотите исполнить со мной «Пламя» дуэтом? – Что? Вы хотите... – получив в ответ кивок, она смутилась. – Но я совсем не умею петь. – Для «Свободного микрофона» не обязательно быть мастером вокала. Думаю, у вас прекрасно получится, тем более, вы знаете её наизусть. Подумав, она всё-таки согласилась и при объявлении «Свободного микрофона» они вышли на сцену. Сердце билось в волнении, ноги подкашивались, но при взгляде на спокойную улыбку Рамиля, Анита успокоилась и посмотрела на пестрящий помпезностью зал. Все с удивлённым вниманием смотрели на них. Гнилин размял пальцы и заиграл, с первых секунд погружая всех в атмосферу безумия и любви. Рамиль начал первый, затем дуэтом к нему присоединилась, собравшись с мыслями, Анита:Где мне найти покой души? Где настоящее, где сны?
Искать пытаюсь я судьбу, но её нигде не нахожу.
Твой голос до сих пор в ушах звенит, твой силуэт в глазах искрит,
Моя мадонна, моя душа тебе покорна...
Моя любовь – твой яд, мою отравит душу!
И ты как Дьявол беспощаден, как Сатана бездушен!
О спасении я молю, о прощении говорю,
В этой страсти пылкой я горю! Горю...
Кто тебя любить меня заставил? Кто тебя на смерть свою направил?
Я о любви сама не знала, но эту боль и страх прознала,
Когда пришёл ко мне ты, на колени пал и со слезами к груди своей прижал.
О, бедный, бедный мой! Как подарить могу тебе покой?
О боже! Твой любовь – мой ад и скорая моя кончина!
И ты как Дьявол элегантна, как Сатана красива!
О прощении молю, о спасении прошу,
В этой страсти дикой я умру! Умру...
И знаю: нам с тобою выход из пожара не найти!
Нам счастье и свободу не вернуть, не обрести!
И остаётся лишь гореть дотла, пока не треснут в доме зеркала.
И никто не услышит наши молитвы!..
О Боже, спаси нас!
О Боже, помоги мне...
И, посмотрев друг на друга, они в унисон пропели финальную строку: «О Боже!.. Я люблю тебя»... Поняв, как это выглядело, Анита залилась краской и посмотрела на оживившуюся публику, что аплодировала им и о чём-то шепталась, а затем перевела взгляд на антресольный этаж, где увидела хлопающего ей Митрофана Рыбина. Полуулыбка привычно сверкала на его устах. Оставив сцену, Рамиль и Анита поспешили скрыться в толпе и под пение следующего гостя сели за столик в пустующем читальном уголке. Скарлетт, сидевшая в игорном зале с Анной и Неталией, провела их странным обеспокоенным взглядом через лорнетку. – Прекрасно выступили, – взяв с рук служанки свой бокал вина, сказал Рамиль и слабо улыбнулся на улыбку Аниты, пьющей чай с пряником. – На удивление да. Было страшно поначалу, а потом... Вы придали мне уверенности. – Рад слышать, – он закусил клубничным пирожным. – Вы мне солгали, сказав, что у вас нет голоса. – Правда ведь нет. – Не согласен, у вас есть и слух, и голос. И так слово за слово они поменяли тему и стали разговаривать об искусстве и истории: говорили они одинаково много, внимательно слушали друг друга и вместе смеялись над шутками, попивая чай и пробуя различные сладости, которые им преподносила прислуга. Бесоннова хоть и улыбалась, но после очередной шутки в душе её неожиданно прорезалась тревога. Почему-то ей стало очень страшно находиться в компании Невесела и слышать его голос, однако из вежливости она продолжала делать вид, что всё в порядке. «Господи, я не понимаю, почему он так ко мне относится, – мелькали мысли в голове. – Неужели он со мной флиртует? Нет, вряд ли... или да? Боже, я ничего не понимаю и даже спросить его не могу!» – Господин Невесел, – начала она, но запнулась. «Нельзя же так прямо спрашивать флиртует он со мной или нет!» – Да, Анита? – Спасибо, что скрасили мой вечер, – лживо просияла она. – Это вам спасибо. Сидеть в компании творца намного приятнее, чем слушать нудных профессоров и врачей. Их разговор продолжился в том же русле, однако тревога никак не покидала девичью грудную клеть и возрастала. Устав от шума, Рамиль предложил художнице прогуляться и проводить её до дома. Со смятением приняв предложение, Анита последовала за ним и, забрав у охраны свои сырые зонты, они вышли на улицу. Царило сырое благовоние. Крыши сверкали при блеске полной луны серебристым цветом. Вскоре зажглись статные фонари, одарив ярко-золотистым светом сумрачную безлюдную улицу и чёрные окна. Наши спутники направились вдоль четырёхэтажных цветных домиков, провожаемые горланившими воронами. Незаметно за разговорами они прошли несколько кварталов и оказались вблизи вечнозелёного парка, что находился между Библиотекой им. Герасима Трейсона и Хоспитумом Создателя. – Ох, этот парк... – с ласковой улыбкой вздохнул Рамиль, что не шло его грозному образу. – Я по нему очень люблю гулять, особенно после песнопения в Ингелосе; поймаю извозчика и приезжаю сюда, чтобы час другой походить по нему, посидеть перед фонтаном и насладиться природой. Не знаю, почему, но от этих раскидистых деревьев так и веет умиротворением, а этого мне так не хватает... – Значит, вы работаете пунициасором? – Да, там и живу. Согласитесь, странное ведь сочетание я выбрал: психиатрия и религия. – Да, удивительно... Знаете, не так давно я посещала Ингелос и слышала вас на песнопении. Всё-таки вы изумительный человек, господин Невесел! Вам очень идёт форма пунициасора; в ней вы становитесь похожи на верховного судью. – А вы щедры на комплименты. Наверно поэтому к вам люди тянутся, – вобрав в лёгкие воздуха, он остановился и посмотрел в сторону могильно тихого парка. – Вы тут были? – Ни разу. – Тогда я хотел бы вам показать его, но когда-нибудь днём. Ночью здесь опасно, особенно такой девушке, как вы... – он помолчал и после недолгих раздумий добавил: – В большинстве случаев из жестокости рождается жестокость, проще говоря, зло порождает зло. Люди сами создают и растят своими жестокими словами и поступками монстров, а потом всех спрашивают, почему окружающие их люди жестокие. – Согласна с вами. И ведь бывает так, – продолжала она внезапную мысль Рамиля, – что вместо монстра вырастает добрый человек, которого травмируют и ломают окружающие их чудища. – И эти бедняжки, попадая в нормальное общество, – продолжил он за ней, – всё равно слышат только тех, кто им вредит, а не тех, кто их поддерживает и желает ему добра. – Как же это страшно... В неловком молчании они прошли ещё несколько кварталов. Анита смотрела себе под ноги и краем глаза замечала, как колышется подол чёрной мантии терапевта и как сверкают при свете фонарей лужи и его большие лакированные туфли. «Какой он... большой», – изумлялась про себя она и почему-то краснела, хотя ни о чём стыдном не думала. Голова её, на удивление, была пуста и с удивлением думала она о том, что мысли её куда-то пропали, и ей было хорошо. Оказавшись на Одиноком бульваре, Бесоннова поразилась тому, как быстро они дошли до него. – Странно, никого здесь нет, – сказала она, осмотревшись. – Словно мы с вами в мёртвом городе... – Сегодня погода не для прогулок, все сидят дома, – ответил Рамиль. – Мы с вами безумцы, что пришли сегодня в такой ливень к Красноречовой. Незаметно пролетело время: они целиком обошли Одинокий бульвар, наслаждаясь ночным благоуханием цветов, прошли мимо испещрённой полупустой Мармеладной и приближались к улице Виджилия, где жила художница. По пути им повстречался один лишь хмурый карлик в плаще и котелке, который, одарив наших спутников обеспокоенным взглядом сощуренных воспалённых глаз, поспешил скрыться за поворотом, цокая железными каблучками. – Знаете, – прервала тишину Бесоннова, – я уже в который раз вижу этого странного человека... – Вы про карлика? – Да. Я с ним, наверное, уже третий раз встречаюсь за это лето. Мне его очень жалко и я не понимаю, почему. – Потому что у вас необычайно доброе сердце, и вы такой сердобольный человек, что можете чувствовать несчастье. Вы мне сами рассказывали, что с лёгкостью можете приметить ложь и чувствуете, когда окружающим вас людям морально плохо. Возможно, этот карлик очень несчастен и вы это слишком чутко чувствуете. В очередной раз завернув за угол, Анита испуганно вскрикнула, – кто-то до синяка вцепился в её руку и потянул за собой. Подняв глаза, она встретилась лицом к лицу со зло ухмыляющимся Немовым и шокировано ахнула. Но не успела она до конца осознать произошедшее, как Рамиль схватил музыканта за шею и сжал её, оголив истинную натуру чудовища, что оказался бесом-Тенью. Чёрная кожа, облегающая помятый на затылке череп, как от масла блестела при свете фонаря, три чёрно-белых квадрата и ряд ровных мощных зубов слепили глаза. Отвратительного вида бес отпустил руку девушки и начал корчиться в агонии, кряхтя и царапая когтями руку терапевта, однако Невесел даже бровью не повёл, с хладнокровием задушил тварь и отбросил иссохший труп с переломанной шеей на землю, брезгливо оттерев ладонь от крови подолом мантии. Из широко распахнутых жёлтых глаз и большого горбатого носа потекло и окрасило траву в чёрный подобие крови. – Фу, – вырвалось с уст терапевта, когда тело чудовища стало на их глазах рассыпаться, превращаясь в горстку пепла. – Ч... что это было?.. – Бес-Тень. Я не остроухий, но этих тварей научился распознавать. Сегодня безлюдно, вот они и вышли на охоту, – он обернулся к девушке лицом и с позволения осмотрел её покрасневшее запястье. – Хорошо, что не поцарапал. Небольшой синяк останется, но он быстро заживёт. Рука не болит? – Н-нет... – Самое главное. Я вас провожу до квартиры, ибо эти твари могут ошиваться по подъездам. Он подставил ей свой локоть, и вместе они поспешили добраться до нужного дома. Проводив художницу вплоть до двери, Рамиль собирался уходить, как вдруг Анита завела его к себе в квартиру, нашла в ванной спирт, вату и бинт и принялась обрабатывать его исцарапанную руку. – Теперь всё, – улыбнулась она. – Спасибо вам, Анита. Пробил час ночи. Анита долгое время лежала в мастерской на диванчике, свернувшись клубочком, и никак не могла уснуть из-за тревожности. Она безумно хотела спать, но боялась закрыть глаза и представляла, как к ней в квартиру врывается иссохший, уродливый бес-Тень и, ехидно посмеиваясь и принимая обличия её родных и друзей, приближается к ней, загоняя в угол. Встав и проверив, заперта ли дверь, закрыты ли все окна, она немного успокоилась, включила свет в спальне и рухнула на кровать, мгновенно погрузившись в забытьё. Тиканье часов давило на уши, в нос ударял пряный запах, исходивший от старых фотографий. Сыщков, скрестив руки на груди, пытливо посмотрел на Медищина и покачал головой. – Даже не знаю, готов ты или нет к последующим событиям... – Что же там такого страшного? – Всё. Я тебе скажу, что даже смерть не так страшна, как то, что произойдёт далее. Мне... мне будет слишком тяжело говорить, так что бóльшее ты прочтёшь сам из записей Аниты и ещё одного человека. – Вы меня заинтриговали. Сыщков тяжело вздохнул и продолжил рассказ: – Анита уснула, но всю ночь мучилась от кошмаров, связанными с этой злосчастной встречей с бесом, который резал ей живот. Сбежав из кошмара, она вернулась к Четвёртому и всю ночь плакалась ему. Наутро она проснулась с опухшим от слёз лицом, заложенным носом и болью в животе. Невесел объяснил боль в животе тем, что это – соматическая реакция организма на кошмар... Он вновь вздохнул и потёр переносицу. – Извини, Родя, это очень тяжело вспоминать. Не в плане, что у меня плохая память; мне морально тяжело. Но это нужно. – Я всё равно не понимаю, зачем вы мне это рассказываете. – Поймёшь потом! Боже...