Лололошка узнал следующим утром о том, что Люциус, – еще находясь на речке, где свет луны обнимал их за плечи, теребил за волосы, – безумно хотел его поцеловать, но остерегался. Закусывал губы, бегал глазами вокруг.
Просто не хотел лишних разговоров.
Смешной.
Наверное, на полубогов такая погода влияет по другому, задумался о простой глупости юноша.
Или, я правда его ранил совсем случайно.
Бросался еще короткими словами, совсем болтать не хотел. Любой взгляд Лололошки на Люциуса заканчивался тихими, почти сухими словами:
— Не хочешь в замок? Ты дрожишь.
— Яблоки есть. Будешь?
— Я ненавижу своего отца. И Ивли-
— Мне так пусто... Странно как-то.
— Я не хочу разговаривать.
— Ты хочешь спать? Ну пошли.
И в таком роде все. Они не говорили достаточно долго, как хотелось бы мироходцу. Все время молчали, даже в доме Лололошки болтать было не о чем. Рома тихо убирался в сундуках, перебирал книги, какие могли бы занять Люциуса на какое-то время и только.
Но целовались, к слову, часто. Особенно когда полубог, косо-криво глядя вокруг, цокал языком и почти язвительно желал перекинуть пару слов.
И приятный вкус чужих губ отображался у голубоглазого до самого утра.
Прошел целый
месяц с того скучного дня. И месяц отношений! – вековая судьба аккуратно цеплялась за кончики пальцев влюбленных и заставила их давать клятвы всегда быть
неразлучными. Лололошка притягивал к себе красные-белые, немного с серым отливом простыни и потягивался не сказать, что счастливо. Дождь на улице раздражительно стучал по окнам, что послужило не единственной причиной его раннего подъема.
Он повернулся на другую сторону – хоть и особо не видел сна, – все равно думал, что сейчас лучше уснуть. Из-за дождя он в любом случае не смог бы попасть в свой дом, телепортироваться – силу зря неохотно тратить. Зевнул на свои же мысли, после тянулся рукой к лицу парня, лежащего рядом.
Люциус во всей красе – Лололошка удивлен больше, чем деревьев вокруг замка. Это еще одна причина, почему Рома не мог уснуть. Точнее, почему он проснулся: белобрысый забрал практически все одеяло себе – плохо реагировал на дождь и ему казалось, что вот-вот начнет замерзать. А ведь твердил, что холода он не испытывает
. И любви, и нежности, и, и...
—
Красивый, — мысли на языке так крутились, что вырвались наружу по чистой случайности. Рома говорил шепотом, вот только испугался себя – был уверен, что от этого полубог обязательно проснется, начнет моментально бурчать, что Его Величество разбудил какой-то смертный. Он может –
вчерашний вечер отображался раной, такой же, как и тогда,
месяц назад – царапины кровоточили, а голубая жидкость – та, за которой ученые так долго бегали, что-то типа Крови Богов, до сих пор осталась на шее Лололошки. Юноша случайно пальцами прошелся по ней, чтобы вытереть руку.
Так вот – называть смертного
смертным он мог. Почему?
Потому. У Люциуса все слишком просто и ему многое позволено. Полубоги не люди ведь, более статные.
И сиял всегда он незаметно – солнца над головой, нет, в окне нет – и мысли как-будто желали приспосабливаться к настроению, в смысле, прикрывались за тоской и отчуждением.
Рома в такие моменты ощущал себя не в своей тарелке первое время, пока не останавливался на нескольких мыслях сразу:
его любили,
ценили,
более чем уважали!
позволяли взамен даровать любовь. Ну, а еще ночевать в таком роскошном замке, где простыни сплетались красками и проводить руками по голове бывшего правителя Ада становилось приятнее всего. Разве это не то, о чем мечтали когда-то те существа в Аду, другие, иные, может быть, полубоги и просто те, кто питал уважение к Люциусу и любил его нездоровыми чувствами? О, да, такое было – только! – он не умел дарить это в ответ. Наверное поэтому он такой одинокий и доверял лишь Зефириону, Эоле и Абиссе. А потом и во второй разочаровался, вот незадача.
Полубог сопел и видел сны перед глазами в темных окрасах, не разноцветные. Если бы он проснулся прямо сейчас, то точно смог бы прокомментировать это очень едко, никак иначе.
И он это сделал – глаза раскрыл лениво, не ощущал вокруг себя холода – размытость окон позади, несколько растений на полочках в комнате – приятная сырость улицы и цветущей зелени. Оказалось, жить с такими чудесами в покоях довольно приятно, как он этого раньше не замечал?
Лололошка почти убрал руку, но Люциус смотрел на него и взглядом не хотел допускать этого. Хотел, чтобы его продолжали гладить по волосам – приторное развлечение для обоих, но неприятно просыпаться, когда за окном шел дождь – весь день потом поникший будет, никак не выбраться на прогулку и не взглянуть на звезды. Все в тучах да тучах, невыносимо.
— Доброе утро, — еще сонным голосом говорил Рома – придвинулся ближе к полубогу, позволил себе положить ладони ему на грудь и головой уткнулся в них же. Моргнул несколько раз, будто котенок пришел просить завтрака у своего хозяина. Не хватало лишь мурчать под ухо. — Как спалось тебе, Люциус-который-никогда-не-спит?
— Ты, — белобрысый освободил свои руки от одеяла и прикоснулся ко лбу мироходца. Тот улыбнулся так ярко, что у Люциуса где-то в области груди закололо, — отстань. Сейчас от кого-то лишь пепел останется.
Лололошка готовился играть в игру слов, только не знал, чем это могло закончиться
. Аккуратно разговаривал – только такой выход был из ситуации.
— А куда ты их?
От Люциуса веяло безмятежностью и властью. И чем-то еще интересным, после чего юноше захотелось его поцеловать.
— Сожгу. А потом скажу, что случайно.
Рома смеялся приятно и полубог готов был заплести в его волосы тысячу ромашек из сада в ордене – из леса не хотел, там жалко. Портить такую красоту для него, для
них, очень не хотелось, поэтому можно взять непростые, но обходные пути. И цветы в той теплице вырастут за несколько ходов, правда же. Селести трудилась ежедневно, будет делать это же в два или три раза больше обычного. Там же все они такие,
трудяги невероятные!
Дождь потихоньку утихал – медленно, но утихал. В замке было везде пусто и тихо, за углами темно – даже комната Люциуса была во всем мраке. Повезло хоть, что двое влюбленных расположились возле окна – точнее, повезло, что властный полубог очень и очень давно смог занять руки Воланда делами и попросил перенести его царскую кровать ближе к красивому виду.
Что бы они без него делали? Спали бы себе, потом проснулись: не поняли бы кто лежит рядом и случайно ударили друг друга по лицу, не иначе.
— Твои идеи на высоте. Впрочем, как и всегда. Поделись, откуда у тебя такая гениальная голова? — интересовался Лололошка и его глаза казались серыми при пустом дворе. Холод пробирался под одеяло и захватывал чужие тела. Голубоглазый дрожал, прижимаясь к полубогу ближе.
— Ага. Нет, — скучно ответил Люциус, — не скажу. Это я должен хотеть много – и я хочу тебя поцеловать.
С этими словами он наклонил голову вбок, ожидал действий от Лололошки – хотел, чтобы тот сам потянулся к нему, а самому шевелиться было лень. Понаблюдать желал, как юноша будет сам к нему притягиваться и еще умолять о большем, а не о коротком поцелуе.
Этим Рома и занялся – потянулся к полубогу, но тот среагировал быстрее и отодвинулся дальше, посмеивался и обнажал свои клыки. От такого предложения отказываться грех – Лололошка не то, чтобы хотел целоваться…
Он
очень хотел целоваться. Больше, чем просто
очень.
Хмурился на то, что Люциус вечно мотал головой и откровенно смеялся с него. Закрывал руками лицо, чтобы не показывать юноше насколько ему смешно. Рома пользовался моментом и резко схватил обе руки полубога, поднимал их выше и притягивал к спинке кровати – прямо над чужой головой. Властвовал теперь перед таким непревзойденным Люциусом,
какой продолжал улыбаться, словно в театре.
Вот только Лололошке не смешно. Ну как – он довольствовался тем, что белобрысый не мог двигать руками.
Уж больно довольный, пусть хоть на немного остановит свою шарманку.
Но гляди-ка, думал Рома,
развеселился то как.
— Чего вылупился, — тон такой, что не спрашивал – видит же, что вопросы тут не играли важной роли. Он поднял голову выше и смотрел наверх – виновник всей ситуации,
почти, это Лололошка и только – может, Люциус пошутил про поцелуй!
Нет, не пошутил.
И улыбался. Коварно улыбался. — Давай уже, целуй. Мне скучно, я устал ждать. Обычно ты быстрее
это делаешь.
Рома обижался на такие слова –
да называй меня медленным когда-угодно, но не сейчас!
— Разбаловал я тебя. Надо будет попросить Вола... Нет. Нет-нет-нет. Я покажу тебе настоящее воплощение страха! Точнее, мою настоящую форму! Видел бы ты однажды лицо моего отц-
И его заткнули очень быстро и сам полубог не думал сопротивляться. Конечно, он бы хотел в свободный момент упомянуть своего
любимого папочку, упрекнуть в чем-то вспоминать, как он его однажды… Что-то вроде
испугался – но и тут все прервали! Негодование хоть и пылало в нем, но страсти чуть больше. И любви, и желания, и
всего-всего.
Они целовались совсем чуть-чуть, но момент был полон надежд и будущих событий – как-никак, они уже вместе целый месяц и чего только за это время не случалось! Люциус успел сказать Лололошке, что
замок теперь и его дом тоже. Юноша тогда поклялся собрать ему все полевые цветы вокруг своего дома, кучу ярких красных яблок, лично сделать
апельсиновый сок! – и, возможно, написать ему стих о любви, приторной и невероятно нужной.
Полубог тянулся выше и Рома не упускал момента – свободной рукой дотрагивался до подбородках Люциуса, прерывал поцелуй на секунд две-три-четыре и заставлял белобрысого приоткрыть рот в ожидании. Полностью не могли оставить друг друга в покое, им нужно больше.
Лололошка улыбался в тот момент, когда Люциус лениво открывал веки – красные огни тут же светили голубизну воды чужих глаз, но мироходец привыкал к такому, терпел и почти закатывал глаза в этих двух-трех-четырех секундах. Так мало времени для окружающих, но сколько переплетающихся эмоций у них на лице в этот
большой отрывок времени..!
И вновь целовал, аккуратно протискивался в чужой рот языком. Чувство, конечно, не из самых лучших по началу, ведь Люциус сразу заподозрил что-то неладное – не зря приоткрыл глаза и выглядывал ситуацию хоть бы как. Вышло плохо – он даже дернул правой рукой, пытался разобраться, но было неудобно, да и юноша возвышался над ним, что стало...
Жаль портить такой момент. И, привыкнув, повторял за ним, хоть и хотел вырвать свои руки из хватки и придерживать ими лицо возлюбленного.
Аккуратность вышла через другую сторону – полубог незаметно паниковал и не понимал, что делать. Пока Лололошка довольно изучал чужой рот, пытался научить белобрысого сплетать их языки и получалось, по ужасной правде, не очень. Скорее всего Люциус чувствовал свою скованность, ведь его руки продолжали держать над головой и двигать ими было тяжело. Спасало то, что юноша не уселся на него верхом – тогда уже сразу можно было сказать, что полубога взяли под замок.
Он целовался так впервые! Надо было дать время хотя бы подготовку!
Рома увлекся этим и с трепетом где-то в груди наслаждался моментом. Правда, до остановки в точке Х.
Он раскрыл глаза, как только его язык соскользнул с оси и поцарапался об клыки полубога. Прерывал поцелуй медленно, даже Люциус успел среагировать, ведь во рту расцветал вкус метала с чем-то, только не мог понять, что было еще. Проще всего было понять, что Рома порезался – и этого хватит, такое бывает! Ничего страшного особо не случилось.
— М-м-м, — еще пока не было ясно с каким тоном мычал на ситуацию Рома и все – он отпустил полубога, руки наконец-то доступны и легче дышалось будто. В комнате все так же сыро, дождь мелко стучал по стеклу и Люциус хотел каждую минуту говорить о том, что его это раздражало. — Неприятно поранился. Сошел с орбиты.
— Получается. Дезориентацией страдаешь? — язвил полубог с смешком и во рту крутилась кровь. Выплюнуть даже некуда, поэтому он сглотнул, массировал свои руки, чтобы в случае чего не затекли.
— Очень смешно.
Они несколько минут болтали ни о чем – сначала Лололошка расспрашивал Люциуса о его самочувствии, спрашивал, удобно ли ему разговаривать, потому что
вчерашний тогда опыт сидел у него на шее и давил голубыми нитями – не понравилось ему молча проводить время с полубогом. Хотел разговаривать больше и рассказывал бы о том, что узнал за все время своих странствий. Правда, большинство он не помнил – только то, что много ему значило.
Легко рассказывал ему истории Лефтариона и Райтариона, но забывал важные части. В общем, вышло в пару слов:
Они, вроде, ценили друг друга, стояли плечом к плечу и даже после смерти поклялись быть вместе и защищать свои сердца. Настоящий пример… Ох, братьев, вроде..? Ну, в общем, как думаешь?
Люциус выпил залпом весь стакан апельсинового сока, потому что ему кислинки в жизни не хватало.
И говорил, будто знал их в лицо:
Так арнирцы? Я был там однажды с Зефирионом, нас занесло туда черт знает как, словно петля вокруг шеи сжимала меня в тот момент. Совсем не наше место, — он закатил глаза, но все же слушал Рому с интересом и влился в историю так, будто отец читал детскую сказку своему ребенку.
— Правда, нас оттуда выгнали первым рейсом. Но люди там, ух, какие! Страшные довольно, криво смотрели на нас. Представляешь, Зефирион потом плакался своему отцу несколько часов. Придурок же мелкий.
После этого они замолчали на несколько секунд, потому что Лололошка больше ничего не вспомнил – ссылался на то, что просто устал и ему нужно время, чтобы вынести что-то еще. И он не обманывал – чужие имена крутились на языке, но связать слова он не мог – слабоват для этого, слишком привык к новому миру и забывал о старом.
— И что ты там бубнил про свою... Форму? Демоническую, что ли? Какую тебе Боги даровали? — заинтересовался Рома уже в другом помещении, какой был похож на обеденный зал. Золотистые сервизы стояли на полочках без пыли и грязи, стекло прикрывало их от быстрого разбиения. Юноша хотел потянуться к одному, но стоило полубогу щелкнуть пальцами, как два стакана уже появились рядом и осталось лишь наполнить их соком.
Люциус ненавидел чай, голубоглазый знал об этом. Сок он, честно, тоже ненавидел, но
апельсиновый – слабость для него та еще.
— Боже, нет, — махал отрицательно головой бывший правитель Ада и захватил посудину пальцами. — Форма простого порождения зла. Ею я обычно детей во снах пугал, для своего удовольствия, — и пожал плечами. Для него это правда звучало как развлечение, а для Лололошки наоборот – грубовато как-то портить жизнь детей просто потому, что скучно. — Ладно, шучу. Больно ты доверчивый. Она была с рождения, но я не мог ее признать долго время. Спасибо моему отцу и братцу, конечно, ведь именно из-за них я смог открыть в себе то, чего не видел раньше, ха.
Славно дал понять за терки с Агнием и Ивлисом – со вторым они на небесах были противниками, уничтожали друг друга каждый день и клялись однажды плясать друг у друга на могиле. Интересно, похоронили ли его брата хотя бы по чести, по красоте?
Рома тоже цеплялся за стакан и выпивал содержимое медленно – не влюблен в апельсины так сильно, как полубог, да и сок не особо понравился – с кислинкой, а ему больше по душе сладкое и приятное.
— Неужели ты так заинтересовался? Что, недостаточно был напуган в первый раз? — с издевкой сказал полубог и смотрел на Лололошку увлеченно и любяще. Аж странно совмещать издевку и любовь в человеке, – или все же в
существе, – одновременно.
— А? Я не пугался! — шипел в ответ ему Рома и отставил стакан, будто огорчился.
— Так я тебе и поверил. Разве не ты тогда шум на всю территорию поднял? Даже я дернулся, когда ты завопил. Как ребенок! Ха-ха, ну и смешно же это было, — захихикал полубог довольно по-доброму и улыбнулся. — Не обижайся. Ты мне уже
тогда нравился.
После начали читать какую-то книгу – точнее, читал ее Люциус и даже добавлял эмоции, когда нужно. Старался. На самом деле все было очень сухо, он не понимал половину текста, ведь столько эмоций, как у главных героев одновременно, испытывать не мог.
Лололошка лежал у него на груди, занимал свои руки шнурком от кофты и старался завязать так, чтобы он перестал на них отвлекаться. В любом случае он заинтересованно слушал полубога, задавал вопросы, если чего-то не понял, и Люциус разъяснял ему тихо, по-своему, сам мало же понимал – и дождь на улице успокоился окончательно.
Еще поклялся, что из этого мира он без полубога не уйдет.
Потом Рома поделился, что хотел бы посмотреть на настоящую форму красноглазого. И так его голос был наполнен неловкостью – будто предлагал заняться любовью просто потому, что захотел.
Пора бы уже оставлять неловкости позади, не первый день знакомы, не первый день встречались.
Люциус закрыл книгу и поставил ее на полочку рядом с кроватью. Тянулся рукой еле-еле, потому что не хотел задеть Лололошку на себе и встречаться с взглядом недоумения.
Тот посмеялся, как обычно.
— Ты так вник в это. Ты точно уверен? — поинтересовался со стороны Люциус и пальцами изучал чужие темные волосы. Рома закрыл глаза от наслаждения. — Учти, жуткая картина это. Хочу сказать, что один раз меня даже Ивлис испугался, да-да! Видел бы ты его лицо тогда... Правда, он
потом... Ответь на мой вопрос.
Рома вздохнул – Люциус снова не договорил, все скрывал о прошлом, связанное с братом. Так бывало всегда, когда тема заходила о его семье, богах сверху. Только о полубогах не молчал – видимо, это единственное хорошее воспоминание. И то – без оскорблений в сторону Эолы и Абиссы не обходилось. Словно один Зефирион,
придурок, был адекватным.
Голубоглазый поставил некую пометку в голове – в будущем обязательно попросит Люциуса не бояться ему доверять.
Лололошка же не боялся!
Не боялся..?
Точно он не боялся..?
— Интересно, — ответил он на выдохе. Звучало честно и очень прямо. — Хоть рассмотрю тебя получше. А рога и хвост будут? Прямо как в сказках!
Юноша заинтересовался еще с утра этим. Как только белобрысый ляпнул, так все – ничего не остановило бы этого смертного, даже смерть. Он делал то, что и обещал в
их первый день отношений – хотел знать о нем все-все-все. И никаких секретов!
Люциус улыбался до тех пор, пока Лололошка не выдал безумно:
— Ну, только послушай. Тогда ведь я только твою голову увидел, и то – плоская была какая-то. Или у тебя все тело такое? И рожек там отнюдь не было…
— Ага. А как же, — сердито бросил полубог и отвел взгляд, чтобы Рома смог понять, насколько же полубог на него обиделся.
Мироходец уговаривал его долго и просил прекратить обижаться – Рома очень нелепо отозвался о настоящей форме Люциуса и тому правда было в каком-то веке… Неприятно? Еще он запутался в пелене своих эмоций, все ведь новое и ему это не особо нравилось.
Но после нескольких извинений он отбросил гордость в сторону и позволил себе сказать слова в знак принятия извинений, вновь и вновь заставлял Лололошку рассказать о непонятных ему чувствах. В одно время думал, что быть, как человек – дело неплохое, но когда распирали десятки эмоций – становилось неудобно, тяжело и голова болела, будто работал не покладая рук. А еще он согласился на авантюру – настоящая форма, демоны, страшно – все дела такие. Забавы ради.
Правда, пришлось переносить сей деятельности на потом – полубог лежал на кровати, принял удобную позу и обнимал Лололошку на себе – самое приятное что с ним случалось.
Иногда пугался себя, что позволял кому-то так просто к себе дотрагиваться, но верил, что все это было не напрасно. Мечтал, как они так уснули и все проблемы, есть они или нет, исчезли.
Люциус жил по самому простому принципу, да и проблем у него таковых нет. То, что он что-то не успевал или снова могли случаться пересечения судеб с Джодахом – такое себе. Вот если отец свалился бы с потолка, то это да – проблема масштабная, к слову...
Прошло с того момента три дня и трудностей все еще нет было – целый месяц и три дня. Хотя, особо и до отношений их не было – просто бывало Айко могла нервничать и съедать что-попало. Чаще всего так растения в замке и гибли, а змея болела – трава была уж точно не по вкусу ей.
Белобрысый предложил выйти на поляну вокруг леса, где никого никогда нет.
— Ну, там пусто. И я
не убью кого-то случайно, — поделился Люциус, держа Лололошку за руку. Они гуляли по той тропинке, какую Рома вытоптал за все свои хождения сюда. По сторонам лес темный, не было солнца – его и за деревьями не много, утром снова был дождь. Тучи заполонили Даливарику и в не собирались отпускать. — Там я безобидный. Максимум, сожгу траву, но не замок же
наш! Где я потом наслаждаться собой буду?
Вопросы слетали с губ быстро и голубоглазый просто пожимал плечами и улыбку натягивал. С утра у него болело горло и Люциус понимал, что особо помочь он не мог – по сути, от него пользы нет, разве что по голове погладить способен был. Единственное, что он сделал для Ромы сегодня, так это метнулся к Бастиану со скоростью света и попросил дать ему лучшие отвары от всяких этих зараз.
Еще он выучил название это болезни... Аннина? Агина?
Точно,
ангина.
Бастиан засыпал его вопросами и полубог стоял со свитками под подмышками, в левой руке держал два зелья, с трудностями прижал их к груди, чтобы не разбились, а правой пытался еще что-то записывать – что ж, зрелище из лучших. И когда полубог смог бы еще таскать столько вещей? Да еще ради кого! Смертного!
Вид у него был недовольный, злой местами. Челка так и падала ему на глаза и раздражение поднималось вверх – хотелось вечно предъявлять Лололошке, чтобы он выздоровел как можно скорее. А что это за дела! Белобрысый ни черта не понимал, только писал и писал, ловил на себе косые взгляды.
— Да ради Лололошки он готов все что-угодно сделать! — подмечал тогда мужчина, когда Аргус диктовал Люциусу список нужных трав. Еще потом рецепты ему в карман мантии подсунул, так, на всякий случай. Он тогда хотел возразить, напомнить, что память у него блистательная! Но не успел, потому что подгоняли со всех сторон. Будто конец света, ей Богу.
Тогда полубог сдержался от язвительных комментариев и ушел, даже не сказал слова благодарности. Много чести, пусть слащаво вспоминают визит самого правителя – бывшего – Ада, как повод воссоздать новый праздник.
— Вроде здесь не так много деревьев, — начал диалог Люциус спустя нескольких минут молчания. Обожал быть в тишине, да только Лололошка никак не привыкал к этому. — Признаться, я просто устал тебя вести, — он наконец-то отпустил руку юноши рядом и потянулся, ведь шли они на самом деле долго – найти свободную поляну, когда вокруг кучу деревьев и мрак, трудно. Трость, какую он случайно отпустил, упала на траву с глухим звуком. Как мысли его покинули, он повернулся к Роме и, будто сомневаясь, спросил: — Ты точно хочешь этого? Знаешь, если даже Ивлис не выдержа-
— Люциус, — юноша прикоснулся к щеке полубога, поглаживал пальцами и после поцеловал в это же место – красноглазый замолчал и его волосы ветер старался унести в другую сторону.
И заворожено смотрел на Лололошку, будто видел его в
последний раз. — Ты всегда... Всегда будешь чудесным для меня, — дышал тяжело, разговаривал также – его разрывало что-то изнутри, а еще горло горело.
В ответ смотрел на Люциуса и бил себя надеждами о поцелуе, но не мог этого позволить – не хотел, чтобы полубог связывался с людской болезнью. Хотя, ему это точно не по чем – краснеющее горло, немного прибавки температуры – что-то из ряда очень слабого, точно не возьмет.
Восстановил дыхание сразу. Свободной рукой достал из кармана последнюю таблетку и бегло закинул ее в рот.
— Сегодня без навязчивых мыслей, прошу. Ты ведь знаешь, что я безумно
люблю тебя, — произносил слова легко, но после закашлялся – не дышал, потому что его красивая речь могла сбиться.
Люциус улыбнулся, но так, кривовато, будто сомневался в надобности разговора, и кивнул. — Ха, и как тебя только могли посещать подобные… Аргх, черт.. Мне снова больно…
Полубог обеспокоенно, – по крайней мере, он старался влить в себя
тупое волнение, о каких вычитывал в книгах. И у него, если что, ничего не получалось нормально – хоть он и следил за Лололошкой, но осознание трогало его очень тяжелым – не выходило у него волноваться, лишен он этого.
Растворы, какие так усердно готовил Бастиан, все свитки и подобные инструкции о помощи, остались в замке, что заставило Люциуса сильно огорчиться. Точнее, белобрысый уже приготовился возвращаться, как Рома попросил его не заниматься этим – они ведь скоро вернутся, верно? Не за чем тратить время.
Смотрел со злостью – конечно же, чего-то дьявольского отнять у Люциуса нельзя, гордость тоже, самоуверенности и прочих
проблем, но им это
пока что,
пока что,
никак не мешало, ведь найти компромисс, кучу счастья и веселья, можно где-угодно. Люциус часто тер переносицу и щипал себя за кожу, когда в голове куча соплей и прочих милостивых слов. Противно, однако, от себя, такого могущественного. Еще не нравилось, когда он раздражался из-за глупостей голубоглазого – а такое бывало часто. Рома вел себя беззаботно, а Люциус, поглощая в себе все свои воспоминания о прошлом, не мог раскрыть себя. К счастью доказывать, что добрым стать за секунду не сможет, был шанс прекратить – Лололошка привыкал, что порождение зла уже никогда не станет добрым. Люциус ведь, разве он бывал добрым?
Прямолинейность, к слову, совсем не зло. Для полубога это целая доброта и только. Дарование богов, вот.
Приложил руку ко лбу Лололошки и продолжительно молчал. Не желал прерывать зрительный контакт,
будто это издевательство очень легкое.
— Я горячий? — спросил Лололошка и у него в глазах читалась вся усталость, немного желания поспать и любовь, какая не исчезала даже ночью.
— Очень, — согласился совсем коротко полубог, а его тон сплетался с гневом – яркий пример теперь
точного издевательства, ничего больше. Рома покраснел и ему очень неловко. — Не разговаривай, если тебе больно. Сам ведь из себя гордый и не хочешь, чтобы я вернулся, — и провел рукой по волосам. Нежность в движениях почти разгоралась, но взгляд – хмурый как погода, солнца до сих пор нет. Если бы не их – конечно, отношения в согласии и алкоголь, – апельсиновый сок! – настоящая любовь, – то Люциус позволил бы себе обиженное лицо и не разговаривал бы с Лололошкой около недели.
Рома, краснеющий как маки на подоконнике у Люциуса в комнате, кивнул медленно и не хотел, чтобы полубог убирал свою руку с головы. Глазки строил, словно кот, немного приподнял уголки губ и белобрысый чудесно – прекрасно –
великолепно понимал, что стоило посвятить время этому ненаглядному мироходцу, оставить планы на потом, какие, совсем немного, ужасны и скверны. И поговорить на многие темы было бы лучше, но страх, любой страх, сковывал его непосредственно и дальше перед ним – п
елена мрака, ромашки на голове – и Лололошка уходил, будто его и не было.
— Ну смотри, не пугайся только, — сообщил сухо Люциус, а в глазах играл азарт очень слабо. Немного прищурился, сомневался в своем, в своих выборах. Рома снова кивнул, но еще и посмеялся – ничегошеньки не случится, он согласен на все авантюры, согласен на новое и неизвестное. И хотел бы узнать Люциуса получше, они ведь вместе, почти созданы друг для друга – а как иначе?
Еще ему грустно, что Селести не видела его счастья на глазах – трудилась в ордене, наверное, чаще проводила время с Катриной и помогала Воланду – или наоборот, Воланд помогал ей смотреть за садом и она уверенно намекала ему, что отравить Айко – идея глупая.
Люциус попросил Рому отойти подальше и закрыть глаза. На такое смотреть поистине интересно и занимательно, только потом мрак постигнул бы того, кто видел божество в естественном обличии. Точнее, как он поглощал в себя свою былую, правдивую форму. Перевоплощение испаряло взгляд, кожу, возможно, убило бы даже кого-то случайно – или совсем не случайно – поэтому полубог уверенно указывал Лололошке уйти подальше, почти обратно к лесной тропинке.
В голове сидели вопросы, пока на фоне собирался ветер. Лололошка отвернулся от Люциуса и закрыл глаза, еще закрыл лицо руками. Даже не махнул ему на удачу, потому что забыл, а еще усталость накрыла его – удивительно, что он еще держался на ногах, ведь температура медленно его съедала. Думал, что полубог сейчас зол на него очень сильно.
И он прав.
Позади слышались неприятные для слуха... Рычания? – какие терзали мысли и не давали прохода на спокойствие. И стоны, вишенка на торте, заставляли Рому руками закрывать уши, а глаза зажмурить что есть мочи. Ожидал чего угодно, но не ленивые, странные, ужасные звуки.
Ветер обнимал его за плечи и было совсем не удивительно, если его случайно унесло бы бурей подальше в лес.
Лололошка погружался в мысли не свойственно быстро – казалось, будет намного тяжелее, ведь звуки страшные его оглушали. Резко вспоминал Бастиана, вспоминал Селести и прокручивал неловкий момент в голове, когда Воланд учился поливать цветы в теплице под присмотром его фамильяра. Улыбка не расцветала, губы почти дрожали и он не был способен тогда выяснить причину – вокруг все хорошо, гулял ветер, погода немного давила холодом.
Забылся о времени. Совсем немного.
—
Эй, Лоло... Лололошка, — пронеслось в голове, фигуры перед лицом размыты. Юноша не понимал причину, хотя желал об этом больше всего, но что-то скользкое, неприятное и, что пугало, родное дотрагивалось до капюшона, приближалось к плечу. Кофта пропитывалась ледяной влагой, или так погода искажала чувства – по крайней мере, раскрывать глаза Рома все еще не хотел.
Это ведь обычные…
Галлюцинации?
Спокойствие пришло позже, черты лица вырисовывались в мыслях обратно, снова видел членов ордена, Селести и даже Воланда, а потом и те, ластиком, стирались из виду. Тишина.
—
Ло..? Лололошка?
И начал кашлять, будто воздух его был перекрытым все это время.
А голос звучал
страшно. Пугал до мурашек по телу, тело кололо неспокойно и вот-вот еще дымка с ушей пошла бы от страха и нервов. Голова раскалывалась и голубоглазый жалел, что позволил себе, Люциусу, продолжать эти игры в лесу – а полубог ведь твердил, что не стоило забегать так далеко сегодня! Но бежать некуда, а раскрытые в тотчас глаза, – созерцание болезней всего мира, сплетение снов, плохих мыслей, – говорили, кричали почти что все за Лололошку.
Люциус.
Он был
ужасен.
Лололошка не сразу разобрал картину перед глазами – болезненное состояние все же, кружилась голова и температура не позволяла удерживать равновесие. По крайней мере юноша был уверен, что перед ним далеко, ой как далеко, не Люциус – что-то подобие Бога кошмаров, только соткано из звезд, тьмы, адского пламени – голубого и красного, желтого – все вместе.
И описание в голове проносилось эхом, будто так и должно быть. Будто ассоциации блеска, пыли, всего-всего вокруг – должно быть. Так было предначертано богами. Может, даже самим Люциусом.
Рома поднял голову выше. Полубог – что-то из ряда адского и невыразимого, стоял перед ним в несколько раз больше. Эти огромные рога, словно россыпь черноты космоса, кровавые? – алые отметины в области рта? – пасти, из глаз – отовсюду, как ночной кошмар из детских сказок. Казалось это все нереальным и глупым, хотелось молиться, чтобы это все оказалось сон и в следующее мгновение Лололошка открыл бы глаза в радости, окунулся бы очередной раз в объятия Люциуса, но..?
Этого не было, ведь все вокруг – правда битого стекла и его осколки, какие вонзились в самую душу мироходца.
Сбежать хотелось от кошмара, от подобия Бога, от мира и от себя самого – пугливость напала, как на ребенка. Тут бы любой испугался – да что говорить, если Ивлис тоже обходил Люциуса стороной?
Запах стоял невыносимый и разнился с каждой секундой – приторность, а потом отвращение, кровью несло – в ушах все свистело, иногда рев чужой перебивал пустоту внутри. Страх за жизнь накрывал, ведь кто знал, на что способно
Оно в данный момент. Хотелось лишь жить, еще выбраться бы отсюда живым, а потом бежать до тех пор, пока туман не окутал, не перенес в следующее путешествие.
Но ведь от этого существа веяло странным комфортом? Родным и близким, как никогда раньше? Словно все пряталось внутри, сковывали цепями и только сейчас, когда Люциус открылся с другой стороны, – настоящей, какую боялся показывать всем и вся, – нашелся момент и для воспоминаний?
От полубога были тяжелые шаги, земля трещала под ногами и Лололошка почти падал на землю от этого. Глаза раскрылись еще шире, улавливали события вокруг, но в то же время ему казалось, что вот-вот он потеряет сознание и больше не проснется. В голове страшные картинки, что существо
разрывало его на куски, бросало
умирать, топтало ногами и потом от него осталось лишь тупое имя, еще смерть очень глупая.
Рома просто боялся встретиться с красными глазами, поэтому опустил голову вниз, чтобы не видеть этого ужаса. Вокруг настоящий, что ни на есть, Ад, о котором так отзывался Люциус и однажды назвал даже
домом.
Если это и правда Преисподняя, в какую он попал, то разве возможно считать это…
Домом?
Вокруг сырость пропала, на плохую погоду особо намека больше не было – пыль кружилась, искры огня цеплялись за волосы юноши и ему жарко. И температура давила, и горло чесалось, и вообще – ему еще хуже, плоховато. Смотрел на черную фигуру – воспоминания прям кружились вокруг, да только он не пускал их ближе, словно осколки резали его, – и не знал о чем говорить.
Божественная оболочка Люциуса, на самом деле произносилась в мыслях как
Оно – смотрело на Лололошку смиренно, не двигалось. Глаза красные, что-то алого оттенка стекало – по груди? – по плечами? – стоило бы разобраться, что это за часть тела.
Лололошка моргал несколько раз, словно несчастная картина перед глазами пропала бы после этого – но ничего.
Слабовато двигал руками перед лицом, но тоже произошло ничего –
Оно двигалось медленно, самому будто неспокойно находиться в таком состоянии. Люциус множество раз говорил о том, что ненавидел себя, желал бы изгнать свое второе
Я из себя – слова его глухи и глупы, он ничего не мог бы сделать с собой и оторвать от своей души прирожденную божественную силу. Еще он умереть хотел, но об этом никому не говорил.
Мироходец молчал, не знал какие выражать эмоции и в целом ему трудно было делать это – сфокусироваться на чем-то одном. Глаза в испуге, губы в полосочку и бледные, как он сам.
Существо задумывалось о своем, но он, Люциус, при своем рассудке понимал, что дело не к добру и совершенству двигалось. И хвастаться, показывать себя настоящего, ляпнуть об этом недавно – глупость редкостная, он себя еще больше ненавидел. И боялся делать что-то лишнее, ведь звуки от него страшные, рычание громкое, что птицы разлетались– заставляли дрожать, мечтать о смерти.
Рога на голове острее некуда, дотронься пальцем – так разрезало словно напополам, ничего не останется. Глаза закатывались от запаха крови.
Полубог отходил назад шумно, земля все еще трещала под ногами. Рома тяжело дергался, хотел бы позволить себе вернуться в дом вместе с возлюбленным и собрать полевые цветы. В речке еще покупаться, как
они любили.
— Люциус... — как можно тише говорил Лололошка, но эхо вокруг кричало, а из-за него он пугался теперь и себя. Существо смотрело выжидающе, будто ловило вторую надежду, но в глаза смотреть тяжело – реки крови, сплошное пристанище Ада. — Я не... Подожди…
Трогали слова за душу, а внутри разрывалось все что только можно. Черное тело, острые рога и хвост, способны разрушить чужое тело за считанные секунды, а глаза продолжали пилить в юноше глубокую рану, напоминать о беспомощности и страхе, какая не проходила.
Или пройдет все же? задал он вопрос в голове, нуждался в чужих словах и дышал раз через раз, словно так и нужно.
— Совсем не ужасен, — шептал тихо, Люциус не слышал.
Особо это ему и не нужно, ведь все понимал прекрасно – идеи более глупой из своего рта он не выбрасывал за всю свою жизнь. Его раны закололи, кажись, рядом стоял Ивлис и насмехался над ним, чуть дальше отец ему помахал рукой, твердя, что сын ему противен.
Лололошка взволнован с самого утра, болезнь ему не по карману. Перед лицом словно картинка другая вечно, все время тьма менялась на день, а потом наоборот. Путался в времени утра и ночи, пока он не замер на пару секунд. Тут же, звуки резкие, а тело дрожало, готовясь терять контроль – перед глазами горящие города, люди – кричали, просили о помощи, пока другие –
люди ли? – со стороны, за стеклянным куполом, наблюдали за ними. Мощная сила пробиралась в каждого, пеплом унося души за горизонт – Лололошка откинул голову назад.
Его схватили грубо за тело, подняли над землей, как никчемное существо, не умеющее управлять собой. Руки не могли сфокусироваться на попытке выбраться из невыносимой тюрьмы в голове – все происходило… Реально? И неужели отголоски мыслей о смерти оправдали себя? Лололошка умрет здесь, от рук неизвестного существа, за каким скрывался
его Люциус?
А может, это и не Люциус вовсе. Лололошка не мог думать, ведь тяжело – все давило – тяжелый воздух, мысли, температура.
Чужие огромные лапы, на которых когти спокойно делали дыры в одежде мироходца, притягивали ближе к себе и заставляли смотреть в глаза. Лололошка не мог держать свою голову ровно, ведь сил в нем не осталось, а глаза закрывались – остался в голове вопрос, почему он еще не потерял сознание хотя бы от истощения, а не от страха.
Чужие глаза вблизи казались ничем иным, как лавой, яркой-яркой. Посмотришь – глаза раскалывались, не могли выдержать такого яркого оттенка. А можно ли было юноше ослушаться такого приказа? Не искать в глазах существа правды, не сидеть в страшных лапах и вообще – уйти домой можно?
—
Смотри мне в глаза, Лололошка! Твоя жизнь в моих руках, а твое непослушание будет караться одним – смертью, яркой и болезненной смертью! — в голове эхом звучало, что мурашке по коже пожирали человека изнутри.
Лололошка не слушался – не способен осознать, что находился не в Даливарике, не дома, а в Аду времени и снов, где время не играло важности своей роли, а его жизнь – развлечение для великих. Для таких, как
Оно, собственно.
Сил возражать не было – и времени… Тоже.
Лололошка раскрывал глаза и выгнулся в спине, слышал хруст своих костей и невыносимую боль по всему телу, будто через мгновение будет плеваться кровью и ползти домой, чтобы выпить какие-то зелья для регенерации. В этот момент ему показалось, что это отличный шанс выбраться, но шок – переубедил его в полном истощении и шевелиться ему в чужих руках тяжело, почти нереально.
Он будто родился заново через боль – слышал, как неприятно ломалась в нем жизнь, как что-то иное калечило его в руках, разбивало, уничтожило практически – и пискнуть трудно, кричать тяжело. Дыхание прерывалось, ведь вокруг пепел и огонь, искры и уничтожение мира – словно он один, кто смог выжить, кто добрался до Дьявола самостоятельно и его награждение за это – смерть от рук этого же демона. Трудно вспоминать счастье, какое испытывал раньше, трудно говорить о своих чувствах – все трудно. Он ломался и не сопротивлялся, Лололошка
погибал от того, что его
убивал Люциус.
А потом юноша заметил на своей кофте следы крови, кашлять начинал, как и задумывал – в глазах мутнело неестественно медленно, словно оттягивали момент его желания потерять сознание. Он чувствовал невыносимую боль, но порыв шока все подавлял, чтобы он оставался сам собой даже тогда, когда его разрывали на части, отделяли ноги от тела, заставляли страдать только потому, что он ослушался приказ существа над собой. Приказ
Бога.
Неужели они все такие?
Люциус ведь так и рассказывал… Боги, Боги… Они ненавидели людей, им плевать на них.
Неужели… Неужели им все равно до такой степени, что убить своих же – беспроблемное дело?
Его выбросило из своих же мыслей и сосуды в глазах лопались один за другим – еще чуть-чуть и его глаза вытекли бы от давления температуры, от резко сердцебиения – еще возьмет и сердце вылетит!
Вырвали бы с корнями и не пожалели. Какое дело будет Лололошке уже – он умрет, ведь людей,
разорвавших в мясо, не трогала больше жизнь.
И ног он больше не чувствовал, и голова отказывалась работать…
—
Сброд. Сплошной человеческий мусор, какой пойдет на корм червям и степным змеям.
Страшно было умирать, а потом ударяться головой об сожженную траву безболезненно – Лололошка не видел перед собой ничего, лишь молил о быстрой смерти. Из рта, носа, из туловища – алые ручьи, кричали о его смерти в скором времени.
Последнее, что он видел, так это свет перед глазами – маленький, будто просто показалось.
И закрыл глаза, по-настоящему погибал, прощался с жизнью. Вздохнул болезненно, ведь все потемнело в красных цветах.
Полубог сам свалился на траву, держался за ближайший камень – последняя надежда на что-то и Рому перед собой он не видел. Самому поплохело знатно, почти не держался на ногах – ватные, не то слово. Время для него, для другого
него, текло чуть по-другому и в голове, отголоски трепетного волнения и мольбы помощи, обращение к отцу-ненавистнику, он думал о том, что помочь
мироходцу сейчас главнее, чем самому
себе.
Рубиновые глаза бегали вокруг, искали хотя бы что-то живое, но ничего. Поднимался на ноги с трудом и протирал рукавом рубашки лицо, старался найти свою трость – без нее идти не смог бы, раны, как изломанные конечности, пылали голубоватыми огнями.
И правда, с руки стекали голубые волны.
Ивлис его ненавидел, и отец, и
даже Аква спокон веков...
Селести – воздух, единственное, что порадовало Люциуса в тот момент – явилась и смотрела напугано, почти осуждала. Виновен полубог или нет – дело времени, решать все после. Он плел свою речь тяжело, указывал тростью на тело Лололошки и сам путался в ногах – побыстрее желал спасти себя, юношу, – лечь в кровать, накрыться одеялом с головой и заснуть под шум дождя, как об стекло стучали капли и стекали, в догонялки играли.
Лололошка? Ты меня слышишь? Селести продолжала смотреть на Люциуса неспокойно, возможно, ненавидела его немного. Ожидала ответа от хозяина, но получила пелену молчания и только. Руки в кулаки, подлетела чуть ближе – не знала, что произошло, но знала, что в этом был замешан Люциус.
Лололошка... Я волнуюсь..? Мы сейчас перенесем тебя с Люциусом к тебе домой!
И перенесла в это же мгновение. Юношу домой, полубога, спустя немного времени, в свой замок – настаивала остаться там и успокоить мысли, пугающие отчасти.
Люциус волновался плохо, не понимал как это делать правильно, но сердце болело, что-то у горла, на преграду похоже. Смотрел на Селести несколько секунд, пока та не подмигнула ему лениво.
— А расскажешь, что было? — поинтересовалась совсем аккуратно. Люциус держался за трость, упирался одним плечом на каменную стену.
— На твое поведение посмотрим, — он сощурился и не доверял совсем. А фея думала,
что у них наконец-то все будет хорошо.
Менялась в лице она резко. Полубог улыбнулся, но подавно не радостно. — Расскажу, расскажу. Только не сейчас, мне плохо.
— Ловлю на слове, — она пальцем дотронулась лба белобрысого и Люциус хотел протереть его. — Завтра сообщу тебе, когда ты сможешь прийти.
И пропала также быстро, как ее слова теряли смысл.
Ничего не сообщила, будто забыла.
༺ ꕤ ༻
Люциус чувствовал себя плохо, вены резались лезвием насильно, будто сам желал этого. С кресла своего вставал лениво, не нуждался все еще в сне, хотя и не отказался бы. Раны его – колючие, нити так и разбегались по его рукам, главное не лопали. Умереть было бы совсем глупым вариантом, опозорился бы еще перед отцом, встретился бы на колосковых полях, там, где все души Богов и полубогов, и заметил бы Ивлиса среди них – почти непростительно. Пришлось умирать даже в умершем месте, если на то пошло.
Да, ему было тяжело двигаться, поэтому с тростью он не расставался – разве что когда сидел. Со звуком она вечно падала на каменный пол, от какого жутко веяло холодом, и вздыхал тяжело. Непросто ему выдался вчерашний день, аж тошно от этого. Ставил ставки на то, что ничего плохого не случится, но не тут то было – когда он последний раз возвращал себе былое величие? Месяцами ранее? Еще немного и будет год с того момента, как он напугал Лололошку и не мог от него отстать. Надо же было над кем-то поиздеваться?
С Зефирионом он бы это обсудил. Правда, избежать бы встречи с алкоголем – Люциус так ненавидел его, что однажды разбил пару бутылок в Скайзерне. Почти случайно. Тот называемый придурок, правитель сей территории, в жуткой панике твердил, что за этот алкоголь его люди могли отдать почти все свои сбережения. Смаковал его быстро, ведь сам полубог, как ни как! И до Бога ему рукой подать! Обязательно бы подменил своего папочку, а как же.
— Надо же было... Вспомнить, — так говорил, будто заскучал. У них вечные терки были за все на свете, за величие, трон, награды и любовь, конечно же.
Не важно. Не об этом ему сейчас думать – все неприятности у него в голове засели, а еще думалось, что он сам себе эту боль и навязал. Жил среди смертных, таких скучных и хмурых, брал с них пример плохой. Если бы его тут ничего не держало, он точно потратил бы все свои поиски на новые ответы и возможную встречу с отцом. Не бросать все на полпути, он обещал отомстить! – пару месяцев назад.
Почти год.
Селести все не было и не было. Прошел час первый, второй – ожидание хоть и забывалось в работе, а именно изучения старинных книг по заклинаниям, но все равно хотелось наконец-то встретиться с кем-то и поговорить. Чуть-чуть, если быть точным. Эта фея пообещала ведь Люциусу, что скоро она с ним встретится и сможет отвести к Лололошке, верно?
Или еще не время?
Полубог принял именно эту часть, другого в голову не лезло. И не собирался он ворваться в дом возлюбленного самостоятельно, много чести, если что. И вдруг Рома вообще занятой, зачем ему мешать? То старик Бастиан трогал, то еще кому-нибудь помощь нужна в ордене – как-никак, Люциус понимал его. И не ревновал даже! Ему просто все равно, как камень с души, и прочитал по буквам название заклинания, связанное с огнем. Просто читал, а вокруг уже искры, будто желание воспользоваться силой в нем пылало, но еще не время, магия ему трудно давалась. Особенно после вчерашнего...
И пролетело время, час за часом, день за днем.
Около двух... Дней? Прошло с того момента, как он скучающе учил заклинания, какие в детстве казались проще простого.
И новостей от Лололошки нет, странно до глубины души. Люциус аж пустоту ловил, ему болтать захотелось очень и очень сильно. Раньше не замечал за собой такие пожелания, в тюрьме сидел много и молчал, при своем отце молчал, все детство он молчал.
Но ведь был Зефирион, Абисса, даже Эола...
༺ ꕤ ༻
— Ну смотри, ты снова не сюда посадил пшеницу. В ряд нужно! Ровненько! — Селести потерла лоб и взглянула устало на Лололошку. Махала крыльями рядом, а на плечо Лололошке, хоть и хотелось, сесть не могла – тот слишком устал от ежедневной работы, с ног аж ввалился. — Ты скосил на целых пять сантиметров, ну куда это годится?
Рома тяжело дышал и тянулся рукой ко лбу – выступивший пот тут же убирал, слишком жарко. Он еще и после болезни полностью не оправился – ему, как-никак, нужна была забота и поддержка, а Селести только на словах помочь могла. Благо, Бастиан иногда заглядывал и давал советы, рассказывал про орден и даже посмеялся с того, что Воланд случайным образом сжег ботанический сад, над каким так трепетно возилась летняя фея.
Видеть бы ее лицо в тот момент... Неприятно – несколько эмоций переплетались, она не могла подобрать нужную. Если бы Лололошка был здоров, то точно бы хихикнул, а потом – конечно, принял бы участие в беседе с Воландом и помог бы ему восстановить то, что разрушил.
— Лололошка, у тебя все хорошо? Ты уже какой день молчишь и ничего не говоришь. Когда я уже смогу позвать сюда Люциуса? — было видно, что фея хоть и интересовалась состоянием своего хозяина и очень, очень-очень, хотела помочь ему чем-угодно, но отставлять тему про Люциуса с каждым днем казалось глупостью. Они не виделись пару дней, что за муха его только укусила!
Юноша махнул головой, а его болезненный взгляд оставлял желать лучшего – видимо, не излечился. Что же, Селести уже не знала к кому обращаться – что Бастиан, что Аргус и Катрина – давали Лололошке одинаковые препараты и зелья, но ничего не помогало. А еще бросали косые взгляды, ведь все точно помнили, что начальник ордена уже отдавал специальные отвары в руки Люциуса и именно он должен был следить за голубоглазым все это время.
Фея и не знала что сказать. Ситуация такая себе, о другом речи не шло.
— Заканчивай свою работу, — мычала девочка, потянув Лололошку за кофту, — все потом.
— Да не нужен мне отдых! Я полон сил! Разве по мне не видно? — приподнял руки вверх, после чего из его лейки в руках полилась вода на кофту. Дернулся от холода по телу, опустил руки обратно вниз и неловко улыбнулся, с кем ведь не бывало. Селести сердито наблюдала за ним.
— Актер из тебя средний, живо отдыхать, — фея покрутилась в воздухе несколько раз и снова потянула юношу за кофту. Отдых превыше всего, к тому же она не хотела, чтобы Рома случайно упал на землю без сознания. Кто же его тащить будет в конечном итоге? Разве что она сразу бы бросилась к Бастиану и просила помощи, но это ведь время, а его – очень мало! Еще волнение, всякие глупые мысли...
Она смогла заставить мироходца вернуться в кровать – тот хоть и бубнил вечно, что отдых ему не нужен, но фею не переубедить. Ей важнее состояние хозяина иногда больше, чем свое личное, поэтому неудивительно было наблюдать голубоглазому за ее серьезными намерениями. Она даже пыталась помочь убрать головную боль с помощью своей магии и вышло, к слову, хоть и хорошо, но ненадолго – вечно возвращалась, будто прилипла.
Бастиан заглянул к ним через полчаса и попросил Селести немедленно отлучиться к Люциусу и попросить того отдать все зелья. Выругался еще, давал комментарии в сторону полубога совсем некорректные и даже в конечном итоге не извинился за свои слова. Лололошка ушел в сон сразу же, как уложился в кровать – нечего ведь делать ему. И его фамильяр тоже не собиралась отставать от графика! – сразу метнулась к замку и
наконец наконец наконец встретила Люциуса! Спустя… Неделю.
Больше.
В замке стояла атмосфера покоя – впрочем, так было всегда. На территории обнаружился Воланд, какой мычал себе под нос и шел к озеру возле поместья – потянулся рукой к тряпке на плечах и начал мочить ее, все еще грубо высказывался. Даже когда заметил Селести рядом продолжал.
— Привет, Вола...! — ближе подлетев, фея замахала рукой, но договорить не успела – тут же появился Люциус во всей красе и на лице держал, как обычно, недовольную гримасу.
— Ты даже это нормально сделать не можешь! Черт возьми, чем вообще этот орден так задаривает тебя новыми значками и повышениями, если ты окно помыть не способен? — голос ленивый, спокойность слышалась, но в то же время выглядел яростно, словно будет поглощать все вокруг. Селести могла ахнуть, но воздержалась – не видела Люциуса долго, отвыкла. — Всему тебя учить нужно, как ребенка... О, Се... Селести?
Полубог бросил удивленный взгляд, кивнул – так коротко поприветствовал, и опустился на корточки к Воланду, чтобы сидеть над душой и язвить в случае неправильной работы. Насколько же ему было скучно – пока Селести не звала его несколько дней он вновь смог вернуть себе свой образ непревзойденного Люциуса, какому на весь мир, кроме себя великолепного, плевать.
Не по себе даже как-то. Селести подумала, что пришла она сюда зря и вообще – этим можно было заняться и раньше! – если бы Лололошка хотя бы
попробовал связаться с Люциусом и позвать его в гости...
— А тебе прям удовольствие приносит дышать мне в ухо? — огрызнулся демон, достав тряпку с воды и выжал ее посильнее. Вода с краю приняла темноватый оттенок грязи, на который резко кинул взгляд Люциус, надув губы от задумчивости. Не ответил на вопрос своего друга – лишь легко махнул рукой и глаза закатил.
— Потом будешь пруд чистить. Твое повышение в
моем замке, радуйся, — подкинул брови, поднимаясь с корточек. Воланд ушел, хотя по нему было видно, что он не отказался бы от язвительных слов в сторону Люциуса, но озвучить их не мог. Почему? – все просто, демон им восхищался и отношения портить не хотел. Терпеть будет, чего уж там – просто протереть пару окон и очистить пруд. Это ведь не орден, в котором нужно перебрать сотни книг по алфавиту и потом драить полы на каждом этаже по несколько раз, пока усталость не заставила его падать на колени.
Люциус проводил его взглядом и сдирал с указательного пальца кожу.
Вспомнил – Селести ведь здесь. И чем это не повод спросить о Лололошке и предъявить недовольство насчет всей ситуации. Почему к нему никто не приходил и даже не пытался связаться!
—
Маленькая, — скалил Люциус.
Теперь фея понимала, почему Воланд так сильно не хотел разговаривать с ним – тон полубога уже начинал раздражать. Но показывать это не особо хотелось, ведь еще бросит, чтобы Селести обратно отправилась к Лололошке и потом, как он перестанет обижаться, сам на своих двух пришел бы, — как же ты... — вздохнул тяжело. — Я должен что, официального приглашения ждать? Может, у вас там очередь к дому?
Теперь пришла очередь Селести вздыхать. Люциус прав во всем – он не должен был так долго ждать ее прихода. Больше удивило то, что полубог не взял себя в руки и не пришел к Лололошке сам. Хотя, спрашивать даже не стоило – ему ведь рассказали о всех прелестях жизни, а еще о том, что люди не любили, когда к ним приходили без приглашения. Слишком было трудно учиться новому, но Люциус смог – уважал ведь, старался хоть иногда вести себя в обществе подобающим образом. И плевал на то, что не нравилось.
— Да там... Просто Лололошке было очень плохо! Поэтому я не хотела, чтобы ты вообще видел это и... И
не волновался.
Полубог пообещал себе, что когда-нибудь позволит себе держать на фею обиду. Волноваться? Ему? Что за глупость? Люциус не умел волноваться, об этом знали все – начиная его отцом, заканчивая каким-нибудь кустом на улице. Если любовь он был способен понять, вник в изучение, полюбил Лололошку настоящим, так волнение – что-то чуждое ему. Просто не понимал и все – и это не мешало ему жить. Вполне.
— Аргх... Значит так, мне плевать, хоть ему хорошо или плохо – я должен присутствовать! Мы не чужие друг другу люди, я знаю, что будет
лучше, если я буду рядом с ним. Поддержки от меня хоть и никакой, но я обязан быть... — продолжал Люциус, но словил на себе заинтересованный взгляд Селести – и речь оборвалась. Забыл даже, что сказать хотел и вздохнул, словно раздраженно. — Знаешь, забудь. Все равно уже вы сделали все через жопу, даже говорить не хочется.
— Ты разозлился что ли? — фея подлетела чуть ближе и сложила руки на груди. Ответ очень прост:
— Да! Вы оба меня достали, не ставите даже в курс дела. Или тот старикашка сказал, чтобы меня не подпускали к вам? Наговорил вам, что я проблемы приношу что ли? Так пусть он зат-
— Нет же! Ох, ну что же ты заладил, а? Я всего лишь пришла за теми зельями и свитками, какие тебе Бастиан давал! — перебила она белобрысого. Тот закончил свое выступление с высказываниями, закатывая глаза. Очевидно, рано или поздно кто-то бы за этим пришел – Люциус сам хотел связаться с кем-то, чтобы это добро вынесли из его замка, ведь вонь стояла ужасная, но почему-то потом отставил эти дела на потом. И вот, наконец-то долгое
потом наступило – Селести, собственной персоны. — Только положи это в пакет какой-то, потому что по рассказам Бастиана, ты не мог удержать это все на...
Люциус раскрыл глаза и его будто током прошибло.
— Заткнись! Какой, к черту, пакет? У меня в замке подобного нет! И как он вообще выглядит...
— Ой-ой, я сама займусь им! Сейчас, пару минут и я вернусь! А потом сразу к Лололошке! — фамильяр закрутилась в воздухе и тут же пропала из виду. Перед лицом Люциуса появились искры, какие неприятно заставили его резко отойти назад и сомкнуть глаза. И вздохнуть тяжело – признаться, он устал от всех этих приключений в мире.
༺ ꕤ ༻
Полубог вместе с Селести не особо затянули свое нахождение в замке, но могли управиться и быстрее, если бы Люциус не захотел уделить пару минут для Айко и не начал бы с ней играться, словно виделись в последний раз. Потом кормил сидел, огрызался на фею, если она пыталась возразить, а уже когда понял, что со змеей все замечательно и она полезла в библиотеку спать – отправились к дому Ромы.
Бастиан встретил их с недовольным взглядом, будто они провинились и теперь их ожидало только наказание. Селести сразу одним взглядом спрашивала что случилось, но ее проигнорировали и мужчина подошел к Люциусу, грубо вырывая из рук те самые пакеты с нужными лекарствами и свитками. Так с ним еще никто не общался! Да даже отец к нему так не относился, как этот старикашка, какой не имеет никакого права..!
— Какого черта?! — не оставил это Люциус, раскрывая глаза в недовольстве. Настроен теперь был совсем не с доброй стороны – раз Воланд его начал доводить своими тупыми разговорами, то этот старик завершает все дела и вывел парня на новый уровень агрессии.
Мужчина лишь хмыкнул на это и начал раскладывать все на сундуки у кровати Лололошки. Сам тот воротился, улыбался через сон, но никому не было дело – Селести все внимание отдала Люциусу, Люциус – Бастиану, а Бастиан – зельям и травам. Его любимое занятие же.
— Да ты..! Как ты смеешь обращаться со мной так, отвечай! Я сейчас как возьму и все эти твои свитки в окно выкину, собирать на карачках их будешь и спину ломать себе! — эмоции ярко выражались на его лице, а рожки будто загорелись от ненависти ко всему живому. И вот же – Люциус снова похож на самого себя, во всей красе! А многие уже посчитали, что такого они не смогут больше увидеть. — И ты даже не извинишься передо мной?!
Пока Бастиан раскрывал свитки и читал содержимое, пытался разобраться, что и где использовать, дабы состояние Лололошке улучшить, Селести старалась успокоить злого Люциуса и навести его на адекватные мысли. К примеру тем, что Роме обязательно скоро будет лучше и они снова будут проводить достаточно времени вместе, может, даже потраченное время смогут наверстать, почему нет. В итоге вышло все плохо – ему сначала хотелось закончить дело с Бастианом, услышать извинения в свой адрес за столь грубое обращение, а уже потом все остальное.
— Да как же ты меня доста-
— Люциус!! Прекрати уже! Ты ведь только отношения усугубляешь и замедляешь процесс улучшения состояния Лололошки! — заговорила громче фея. Теперь ей не приходилось шептать все просьбы ему на ухо, чтобы Бастиан не услышал. На слова Селести Бастиан обернулся, кивнул с благодарностью и избегал взгляда с полубогом – ну не хотел он его в помине видеть, бывало такое. И совсем не понимал, почему Лололошка смог полюбить и в ответ влюбить в себя...
Это.
— Ох, оставь ты его, пусть побубнит немного, — ответил лениво Бастиан, принимая всю эту ношу непростую. С Люциусом лучше никакого дела не иметь просто – в любом случае отношения с ним наладить трудно, даже нереально. И вопросы Лололошке задавать не хотелось – он к любому найдет подход своей слишком доброй натурой. Бастиан мог посчитать, что отношения между ними натянутые и в целом нет никакой любви, но раз юноша ни на что еще не жаловался, ведь прошел целый месяц отношений – значит это, что все в порядке. Пока что. — Но я не говорил, что нужно было его сюда... Приводить. Люциус, ты можешь идти. Мы позовем тебя, когда Лололошка очухается.
Полубог уже смирился, что его тон не заставил старика извиняться перед ним и отставил эту идею на потом – может, надавить как-то случайно сможет, чтобы получить желанное извинение, но теперь... В нем будто ярость новыми красками заиграла. Все ведь успокоились уже десять раз, а этот, по мнению Люциуса, все не отпустил ситуацию нужным образом.
— Но он ведь не чужой человек Лололошке, Бастиан! И вообще... Я очень за, что Люциус сейчас тут, ведь они вместе!! — задумавшись на мгновение, ответила медленно Селести. Полубог посмотрел на нее удивленно, ведь не ожидал никакой поддержки с ее стороны, но потом, гордо приподняв подбородок и положив руки на пояс, взглянул свысока на наставника Ромы.
— Ага! Вот именно! Я ему никакой не чужой, — недовольство так и сверкало и подавлять это не собирался. — Да я парень его, между прочим! И это я его, к слову, лечил первое время, пока мы не... Ну, чего ты пялишься на меня так, старик? Делом занимайся и не отвлекайся.
Подкинув брови и считая Люциуса самым настоящим невоспитанным ребенком, мужчина продолжал раскручивать бумаги. Еще немного времени и он потянулся к колбам с лекарствами, разливал в стаканы рядом с собой и смешивал их, чтобы эффект казался лучше и выздоровление Лололошки продвигалось быстрее. Все верно ведь –
почти неделю за ним никто не следил, а зная Рому – ему совсем нет до себя дела. Чаще всего работал и забывал о здоровье, приживался к работе. Так мысли пропадали, голова не забивалась всякой ерундой.
Люциус спустился на пол, потому что стоять надоело – хотел, чтобы все это побыстрее кончилось и он наконец-то смог поговорить с Лололошкой отдельно,задать вопрос, почему тот не звал его так долго. А еще бы на Селести надавить, ведь она все обещала и обещала, а ничего стоящего не выполнила.
Ловит взглядом, когда Бастиан приподнял голову юноши и что-то закапывал ему в нос, потом другой раствор аккуратно заливал в рот – и не опасно ли это? Подавиться ведь можно, разве нет?
— А он не умрет? — полубог вытянул шею, чтобы хоть немного увидеть чем мужчина там занимался. Почему-то тот раздражительно свистнул, немного отошел в сторону и показал, что старался залить немного жидкости Лололошке в рот, но запутался в ногах и споткнулся чуть-чуть. Чуть больше, чем нужно было, жидкости влилось в рот человека и тот, от неприятных чувств в горле и жжение в желудке, подорвался резко, проливая все что было у Бастиана в руках.
Селести вскрикнула и подлетела ближе, чтобы разведать обстановку, а Люциус все остался сидеть на полу в коротком испуге от минувшей резкости. А еще ему хотелось убить Бастиана, причем взаправду, – полубог же не просил его отходить! Или еще что-то делать, верно? Значит вины его здесь нет, просто страх сковал немного – а что, если Лололошка умер бы? И что Люциус бы делал? Вернулся бы в свои покои, перечитал сотни книг в библиотеке, а потом, если бы заскучал, решил бы путешествовать, дабы людей этих, странных, понимать лучше...
Белобрысый все же набирался сил встать с пола, поправил свою мантию на плечах и протер глаза. Внутри все колыхалось, не мог объяснить свои же эмоции и не знал, что делать – руки потели, становилось жарко.
Неужели он...
Впервые заволновался как следовало..?
Не осознавал это – просто что-то новое резко напало, о чем он не думал и не пытался даже. Он же не человек совсем, для чего ему волнение испытывать? А Люциус вон, оказывается, как умел – даже глаза забегали вокруг.
Но не показывал ничего, мог скрывать. Селести аж поплохело от этого сухого выражения лица в тот момент.
— ...рошо слышишь меня же, верно? Лололошка? — Люциус не слышал половину диалога, ведь поник в себе и пытался разобраться с чувствами, поэтому под конец подошел. — Повторяю, ты меня хорошо слышишь?
Мужчина получил одобрительный кивок и Рома взялся руками за голову, старался показать, что она у него очень сильно болит. Резкий подъем был не по вкусу – особенно, если потом задыхаться от лекарств будешь. Он сразу попросил стакан воды, чтобы убрать жжение в животе от зелий – лучше не становилось первое время.
Селести пряталась за плечом Люциуса и выглядывала все очень аккуратно. Она не хотела видеть, как Лололошке плохо. Она теперь сама задалась вопросом, точно ли голубоглазый их не покинет через дней так...
Ноль?
— Я же просил не брать сюда Люциуса! Ну и сколько уже неприятностей и гадостей я натерпелся за полчаса этих! — бурчал Бастиан себе под нос, следя за Лололошкой, будто был ему отцом. Заботился, следил за состоянием и проверял рукой температуру – потом начал окна открывать рядышком, чтобы свежий воздух помог юноше лучше себя почувствовать. Возвращаясь на свое место, мужчина повернул голову и впритык встретил к себе полубога, шарахнулся и ахнул, совсем не ожидал его здесь увидеть – недавно ведь на полу отсиживался, когда он успел подняться? — Бога ради, Люциус!
— Я Бог уже как много... Очень много лет, — невозмутимо ответил ему белобрысый, почесав переносицу. Сам задался вопросом, как Бастиан самостоятельно не выгнал его за порог дома или не дал по лицу – скучно так сразу становилось.
— Меня будто об стенку раз триста ударили... — лениво протянул Лололошка, не дав полубогу договорить свою речь – а может, в тех речах продолжения и не было. Люциус по крайней мере не злился вовсе – испытывал новое странное чувство, казалось, называлось оно «жалость». «Жалость» к Лололошке, ведь Люциус никогда не будет страдать от болезней, поэтому все, на что способен был, так это пожалеть.
Но было трудно сделать это, ведь Бастиан словно отгородил Люциуса от него. Тяжело осознавать, что нельзя даже что-то сказать Роме, был лишь выход мечтать, ведь полубогу, –
хотелось прикасаться к волосам лололошки гладить их крутить на своих пальцах и целовать в лоб говорить приятные слова обещать никогда не бросать быть рядом всегда и везде держаться за руки и смотреть друг другу в глаза где сплетались маковые поля и ручья чистой воды молить о том чтобы такие моменты никогда не кончались и просто всегда всегда всегда быть рядом и неважно трудный ли это момент жизни или самый что ни на есть счастливый, –
И этого было бы вполне достаточно для хороших воспоминаний после его ухода. Трудно по началу, но легче позже.
— Я к речке, нужно обмыть некоторые травы для полного эффекта. Пожалуйста, не надумай разрушить дом, — Бастиан вздохнул, обращался к Люциусу и в точку прав. От полубога можно ожидать чего угодно. — Селести, ты за старшую.
— Да он издевается, — белобрысый в замок не вернется довольным – всегда этот старикан находил момент, чтобы как-то его придавить в обществе. Честно, и правда готов был разозлиться и сжечь что-то – но не дом Лололошки, точно-точно! Не настолько он ведь злой, и не на Лололошку же...
Теперь они
наконец-то остались вместе – ну, Люциус фею никогда не считал. Так, просто какое-то дополнение к Лололошке и не больше – она ему совсем не мешала. Но в то же время трудно было начать говорить, ведь они не виделись долго и хотелось рассказать, что ему было очень скучно и он хотел человеческого, самого простого, тепла от Ромы и ничего больше. Он ведь заслужил! Так долго один был! И уважал личное пространство, раз не приходил просто так.
Лололошка поправил подушку и лег, перевел взгляд на Люциуса – словно током его ударило, а зрачки с бешеной скоростью расширились. На голубых глазах это было заметно очень хорошо – стало не по себе, будто призрака увидел.
—
Л-Люциус... — моргнул несколько раз Лололошка, а перед глазами отрывки из прошлого, словно все повторялось в кошмарном сне – опять перед ним все темное и горящее, все пылало, голова не работала – страшно на самом деле. Люциуса перед ним будто нет – картинка вся в ранах измучена, черное, как смоль, существо только видел перед собой и жутко, мурашки по коже. Точно ли Рома сейчас живой? Или нет, не так.
Точно ли сейчас настоящий Люциус перед ним? Точно ли это не тот, кто убил его чуть больше недели назад, разорвав вдребезги?
— Люциус, ты что тут...
— Стоп-стоп, вопросы задаю я. Почему ты не мог поставить меня в самую обычную известность? Да я бы раньше пришел, если бы не твоя консе... Селести меня предупреждала! — недовольно и
взволновано начал парень, удивлялся своей странной реакции и не мог понять, почему все это так на него давило. Впервые в жизни волновался так, что готов был взять Лололошку за руки и целовать каждый миллиметр его кожи, обнимать, прижимть к себе и больше никогда, черт возьми, не отпускать.
Голубоглазый почти не моргал – ну, разве что когда глаза засыхать начинали. У него грань между реальностью и сном пропала, казалось, что он все же умер и сейчас перед ним не Люциус, а какой-нибудь Бог, который решил принять на себя облик полубога.
Просто неспокойно на душе. Хотелось уйти из реальности, бросить все, в том числе и Люциуса, сидеть пару так месяцев в гордом одиночестве и осмыслять все. А уже потом неважно – рано или поздно его унесло бы отсюда ветрами вековой судьбы, какая заложена в его душе с самого начала. А может, следующий мир будет намного лучше и слаще? Может, хотя бы там не будет столько божественных существ вокруг?
— Мне... Боже, Люциус... — Лололошка хотел сбежать, но в то же время резко бросился в родных объятия Люциуса, что второй среагировать быстро не успел – просто прижал его к себе спустя секунды кривого шока. А еще не по себе очень – ситуация заставляла желать лучше, но полубог совсем не понимал состояние Ромы. Разве в тот день что-то произошло плохое кроме того, как мироходец потерял сознание? Люциус ведь ничего не делал, просто стоял и ждал, пока ему самому не стало тяжело от ноши прошлого и не отпустил всю силу – нужно было готовиться сначала, а не сразу красоваться достоинствами.
Полубог жалел в целом о том дне. Сначала потому, что сам себя чувствовал плохо и ходить было трудно, двигаться. Потом жалел, потому что вспоминал ранними утрами Лололошку и как тот без сознания упал при нем же, плохо себя чувствовал. Еще жалел, что послушал его и показал все это – он вернулся в тот день, когда это произошло – и испугался себя, испугался всего, что произошло.
Гладил юношу по спине, пытался прижать сильнее к себе и дать понять, что он тут и не уйдет от него, они смогут –
ли, – быть вместе дальше. По крайней мере Люциус клялся, что пока Лололошка болел – он от него и шага сделать не посмел бы.
—
Я боюсь тебя, Люциус, — говорил Лололошка, головой утыкаясь в грудь полубога и у того мир и время, сердце – все замерло внутри, словно кинжал его пронзил и вытащили моментально для яркой картины. Его руки задрожали, перестали крепко держать Рому – будто ватные, как и все его тело.
Лололошка его... Лололошка его
боялся?
Но ведь... Что он сделал такого, что заслужил такие слова в свой адрес? Неужели тогда он напугал его до такой степени, что тому теперь рядом противно быть? Все же идея была максимально глупа и открываться так резко, так неожиданно, так... Так нельзя было?
И их отношения будут не такими яркими и счастливыми, как у героев из тех сотни книг, какие Люциус читал?
Разрывалось все внутри и рушилось. Больно ему еще не делали так.
— Мне очень, очень страшно находиться рядом с тобой, — продолжал и не знал, что уже ранил Люциуса, прижался к нему сильнее. Полубог будто вернулся в реальность, отпускало потихоньку и взял себя в руки, ответил на объятия, ведь какой смысл было отчего-то отказываться? А тем более, если это тот, в кого он влюблен?
Люциус и влюблен, звучало максимально скучно и бредово, — потому что тогда ты
убил меня и я не хочу, чтобы ты повторил это.
Скорее, он мог пустить слезы, конечно. Это они, полубоги, плакать не умеют, а Лололошка волне себе человек и имеет здоровый спектр эмоций, ему позволено плакать. Много, причем, чтобы эмоции ярко выразить.
Снова жалость напала, хотелось не отпускать Рому до самой их смерти – да хоть чтобы их похоронили вместе, ей Богу.
Но погоди, в мыслях говорил себе Люциус, не веря своим ушам,
когда же я успел убить тебя?
И очень хотелось озвучить этот вопрос, но если подумать о чувствах, то не сломало бы это Лололошку в тот момент окончательно?
— Ты ведь не убьешь меня
снова, верно?
Сердце Лололошки замерло, пока ожидал ответа. И что же там только услышать можно, если отрицательный ответ, это единственное, на что он заслуживал?
— Лололошка, посмотри на меня, — полубог закусил губу от волнения и многих странных для себя моментов в этот вечер. Смотрел, как юноша поднял медленно голову с красными глазами и снова захотелось обнять, чтобы только не разбивать самому себе сердце такой картиной.
Люциус провел рукой по лицу мироходца, стирал пальцами слезы и поцеловал кончик носа, доказывал, что он не собирался его убивать и даже если нужно будет, даже если весь Совет Небес ополчился бы на этого голубоглазого смертного и Люциуса силой заставят его убить, – он все равно не пойдет на это, потому что не готов предать свои чувства так просто.
— Я не собираюсь тебя убивать, совсем не собираюсь, — кисло ответил ему Люциус и хотелось бы улыбнуться в такой важный момент, чтобы максимально принять на себя чужое доверие, но получалось очень скомкано и волнение не отступало. Трудно было контролировать себя, ведь перед ним сейчас человек, переживший что-то ужасное – и хотелось бы узнать, что именно. — Я люблю тебя, поверь мне, пожалуйста. Я не уйду и не позволю кому-то,
даже если так нужно будет, убить тебя.
— Правда?..
Люциус молча кивнул и Лололошка первый потянулся, чтобы поцеловать полубога, показать, что он ему верил. Но ведь трудно будет избавляться от мыслей, от того, что он пережил. От того, что на месте того существа был именно он, Люциус, с каким он собирался делить дом, постель, общие интересы и свободное время.
Белобрысый гладил по шее, успокаивал и шептал приятные слова о
любви, ведь дальше, определенно,
только она и будет.
