Роковая звезда

Дождь лился с серого рассветного неба, сек тяжелыми острыми каплями, точно розгами. Горело и ныло лицо, покрытое синяками, ссадинами и следами от зубов, бледное, заплывшее. Мальчик провел кончиками пальцев по левой щеке, и его пальцы окрасились кровью. А ведь так неплохо все начиналось. Родственнички даже не припомнили свою прошлогоднюю выходку с запиранием его в комнате на голодном пайке, даже не попытались ее повторить, а могли ведь, с них станется. И это кровная защита! Никто не предупреждал, что кровь должна проливаться все время. Мальчик, сидящий на холодном бетонном бордюре, истерически захихикал. Когда-то у него был только один шрам на лбу, в сравнении с теперешними даже не шрам, а так, небольшой едва заметный след. Теперь он надежно скрылся под длинной широкой кровавой полосой, которая тянулась далеко вниз, успевая перерезать уголок рта, прежде чем исчезнуть. Параллельный ему шрам прочертил бровь, чуть не лишив его глаза. Или даже не чуть: глаз заплыл и ничего не видел, но периодическое нервное ощупывание руками показывало, что он хотя бы все еще был на месте. Мальчик забеспокоился было, что теперь станет с глазом, но вызванное крайней усталостью мерзкое тянущее безразличие гнало эти мысли прочь. Перед его глазами снова и снова оказывалась его бедная сова, раскинувшая белоснежные крылья, и слюнявая пасть бульдога, не совсем безуспешно пытавшегося ухватить его за лицо, в ушах звенел бас мерзкой женщины, которую ему приходилось называть тетушкой Мардж, несмотря на то, что тетушкой она ему уж никак не была. Ее голос громко орал какие-то неразборчивые команды. Где-то на краю слышимости заливисто хохотал Дадли и злобно ругался дядя Вернон. Чем только он разозлил их на этот раз? Тем, что у него есть сова? Тем, что он есть? Потом и дядя подключился к бульдогу. Звякнула пряжка ремня, и боль обожгла лицо и слабо прикрывающую его кисть руки. В запястье стальной хваткой впивались безжалостные зубы собаки, которая словно помогала дяде оттащить руку от его лица, открыть его режущим ударам ремня. Тогда его впервые за много лет, а то и вовсе впервые, по-настоящему затопила ярость. Он почти не заметил, как окружавшие его магглы разлетелись кто куда, чувствительно впечатавшись в стены. Вскочив, мальчик ринулся прочь из дома, в открытую дверь, походя стряхивая с руки оглушенную собаку, чьи стальные челюсти все еще рефлекторно сжимались на его запястье – откуда только силы взялось в таком тщедушном ребенке. Гарри Поттер, Мальчик-которого-все-хотят-убить, бежал и бежал, не разбирая дороги, не чувствуя усталости, пока не врезался всем телом во что-то твердое и местами острое. Повалившись на землю, он уже не смог подняться, ощутив разом навалившуюся смертельную усталость. Подслеповато оглядевшись по сторонам, он совершенно не узнал местности. Незнакомые кирпичные здания, погасшие витрины, фонарный столб, в который он врезался, добавив синяков на многострадальный лоб, мусорный ящик у стены. Горизонт алой лентой лежал на земле. Оказалось, он бежал всю ночь, как долбанный марафонец. Спустя некоторое время ему удалось сесть и сползти с травянистого пятачка между тротуаром и проезжей частью на бордюр. Сил подняться на ноги все еще не было, да и сами ноги невыносимо гудели. Он ощущал болезненную вибрацию в утомленных мышцах, каждый удар сердца проходил сквозь его тело. Каждый вдох саднил, казалось, от глотки до самого желудка, а спазматически сжимающаяся диафрагма сдавливала желудок так сильно, что напрочь убивала любое чувство голода, которое в нем несомненно проснется, как только он отдохнет. И как он только сумел столько пробежать? Бег на длинные и короткие дистанции определенно был одним из его талантов – столько лет практики! – но это уже была какая-то магия. Впрочем, почему бы и нет, ведь Гарри все-таки чертов волшебник. Он был так утомлен, что ему почти не было жаль. Гарри запоздало подумал о погибшей любимице, об оставленных у Дурслей вещах – не "дома", это не дом, не дом! – о мантии-невидимке отца, волшебных деньгах, палочке, в конце концов. Он остался без каки-либо средств к существованию, но не был несчастлив. Он был свободен. Свободен! Расхохотавшись, мальчик упал на спину, раскинув руки и подставив лицо дождю, который уже унимался, превращаясь в мелкую морось. "Кровная защита", которая якобы берегла его, теперь, оставшись далеко позади, казалась ему кандалами, тяжкими узами. Решеткой на его окнах, замком на двери. Он почувствовал, как защита лопнула, когда он вырвался на волю, и только теперь, отдышавшись как следует, он это осознал. Свободен. Только три дня назад он был жалким подростком, который в ужасе застыл от слов дяди "Завтра к нам приезжает тетя Мардж". Он не любил эту родственницу, похожую на дядю Вернона в женской одежде. Травившая его псами – Гарри не забыл, как его загнал на дерево тот самый бульдог, – осыпавшая его самой мерзкой, самой вульгарной бранью, она была самой нелюбимой тетушкой из двух. И куда только девался мальчик, победивший мечом – жалкой зубочисткой – огромного василиска? Куда только девался мальчик, храбро бросившийся на взрослого горного тролля? Мальчик, не боявшийся ни боли, ни смерти? Каким-то образом он превращался в тупую безвольную жертву в доме у Дурслей, который по какой-то странной и необдуманной идее Дамблдора должен был защищать его от всех бед. А как только Гарри догадался перестать считать это место домом, пресловутая защита лопнула, как мыльный пузырь. "Я тебя научу, маленький ублюдок, как следует разговаривать со старшими". А ведь это он сам начал. Он не смог больше держать язык за зубами, когда в стельку пьяная тетка Мардж под конец мини-банкета, устроенного тетей Петуньей в честь ее приезда, как обычно начала его оскорблять. И все бы даже тогда обошлось, если бы тетку не понесло инспектировать комнату “заморыша”, невовремя прилетевшая с охоты Хедвиг не оказалась убита неосторожным ударом, а чертов теткин бульдог не вообразил, что вскрикнувший от ужаса и боли Гарри угрожает его хозяйке и не атаковал его по привычке. Эту собаку никогда не пытались осадить за нападения на Гарри. Это было так опрометчиво, что он не сумел вовремя смолчать – ведь он наверняка погиб бы, если бы не спонтанное колдовство. Пожалуй, это правильно. Такова жизнь. Хочешь наглеть – сперва отрасти зубы. Иначе получишь. Сам себя Гарри не жалел. Скорее, ругал за непроходимую тупость. Вот какого черта он вообще вернулся к чертовым Дурслям? Мог бы сбежать еще на вокзале. Мало ему было прошлого года? Что он ожидал от людей, которые игнорировали и травили его всю жизнь, а прошлым летом вообще заперли практически без еды в комнате с решеткой на окне? Чего он от них, черт побери его тупую голову, еще ждал? Что вещи каким-то чудесным образом не станут еще хуже в этом году, как они становились с каждым годом? Осознание нахлынуло на Гарри Поттера, и он застонал от стыда, уткнувшись в собственные ладони. Идиот. Как есть идиот. Но он не жалел. Потому что все понял. Потому что теперь он был свободен. И черта с два он снова позволит себе попасть в такой переплет! Через шелест дождя до него донесся какой-то шорох и мягкий звук нечеловеческих шагов. Гарри отнял руки от обезображенного лица и увидел перед собой тощего лохматого черного пса, тихонько скулящего и принюхивающегося к нему. Заметив ответный взгляд, пес повернул голову набок, раскрыл пасть, словно в улыбке, и завилял хвостом. Дружелюбный пес. – Эй, приятель, – прохрипел Гарри, пытаясь протянуть к животному тяжелую, точно свинцовую руку. Ему бы сейчас воды… Или присесть. Но разве он уже не сидит? Черный пес подбежал к нему ближе и исчез в пелене тумана, когда мальчик потерял сознание.