Роковая звезда

Едва отдохнув от собственной неожиданной истерики с бесконтрольным колдовством, Проксима была вынуждена возобновить драконовский режим квиддичных тренировок. По очкам они уверенно шли к Кубку, всего-то и оставалось – победить Слизерин. Удивительно слаженная и сыгранная команда, все на одинаковых метлах, точно в профессиональной лиге, слизеринцы частенько отбивали у гриффиндорцев стадион для своих тренировок. Их декан хоть и твердил, что не любит квиддич, но каждый год с азартом поддерживал своих подопечных. Возможно, квиддич он и правда не любил, но зато ему нравилось смотреть, как побеждает его команда, и нравилось глумиться потом над деканами проигравших факультетов. День был такой же погожий и солнечный, как и в прошлый матч, а игра была грязной. Слизерин показал себя во всей красе, выцарапывая победу из рук врага. Особенно поразил Проксиму маневр слизеринского ловца: казалось бы, Драко никогда не отличался особым воображением и смелостью, но он сумел поймать ее метлу руками и удерживал ее на месте несколько секунд. Невольно восхитившись, Проксима даже забыла его дурацкую выходку на матче Гриффиндор-Рейвенкло: он тогда с дружками вырядился, как оказалось потом, дементорами, и пытался напугать ее, чтобы она снова улетела с поля. Тогда, узнав об этом, она неприлично громко расхохоталась на весь Большой Зал, и после ее слов над Малфоем смеялись все. А она только заметила, что такой чистокровка уж должен понимать разницу между придурком в мантии и дементором, тем более, у них в этом году были живые учебные пособия, расставленные по периметру территории школы. Своим маневром с метлой Малфой добился трех вещей: вернул уважение к себе, помешал гриффиндорскому ловцу выхватить снитч и подбодрил свою команду. Слизеринцы бросились в бой с таким рвением, что даже вышли вперед по количеству голов. Гриффиндору нужно было поскорее ловить снитч, иначе соперники победят просто по очкам, подумала Проксима, взлетая высоко в небо и рыская взглядом по полю. Пусть у нее был теперь один глаз, а второй был всего лишь иллюзией, она все еще отлично различала движущиеся объекты и умела выделить нужное ей в мешанине мелькающих образов, точно хищная птица. Золотая вспышка далеко внизу привлекла внимание обоих ловцов; Малфой, круживший ближе к полю, понесся к мячу, отчаянно подгоняя метлу, но ему было не угнаться за “Всполохом”. Практически лежа на метле, Проксима неслась вниз под прямым углом. Ветер оглушительно свистел вокруг нее, казалось, еще немного, и она преодолеет звуковой барьер. Зрители вскочили со своих мест, наполовину восхищенные, наполовину перепуганные, но “Всполох”, звучно ударив воздушной волной по траве, резко выровнял угол полета, затормозив, позволяя своему седоку ухватить изрядно пришибленный золотой мяч. Волосы после такого испытания скоростью выглядели так, будто навсегда застыли дыбом. Когда адреналин слегка повыветрился из ее крови, Проксима почувствовала головокружение и слабость во всем теле от скоростных перегрузок. Наверное, так быть не должно, и она все-таки поломала что-то в метле, когда разбирала ее. Но ходить на дрожащих как студень ногах ей и не пришлось, так как прямо с метлы ее сняла ликующая команда. Слизеринцы стояли рядом с кислыми лицами. Они сражались упорно и храбро, но проиграли. Но ни у кого, даже у них, не повернулся язык сказать, что они проиграли из-за “Всполоха”: метла может быть сколь угодно быстрой, но не всякий человек способен на такой смертельный номер. А куда нормальным людям до этого камикадзе? Ликование Проксимы быстро сменилось ужасом, который до этого заглушался ударной дозой адреналина. Наследнице семьи и последней из рода не пристало так рисковать собой; если бы бабушка увидела, что она тут вытворяет, ее бы прибили, и не имеет значения, что бабушка всего лишь портрет. Пообещав себе больше не летать на такой скорости, пока как следует не натренируется, Проксима отчасти успокоила свою совесть. Ее команду такие жалкие мелочи, как жизнь и благополучие их ловца, не волновали; они безмятежно радовались победе, а их маньячный капитан Оливер Вуд тихо плакал от счастья, наконец осуществляя свою мечту и поднимая над головой Кубок по Квиддичу. На замок надвигались экзамены, ужас и предвкушение пробирали до костей; учителя принялись гонять студентов и в хвост и в гриву. Троица друзей все еще готовились к апелляции Хагрида, записывая его речь на маленькие удобные карточки и пытаясь втиснуть еще какие-нибудь доводы и прецеденты. Надежды было мало, но упорства им было не занимать. Гиппогриф пребывал в блаженном неведении относительно своей судьбы; Брыклюв все еще жил у Хагрида и был довольнехонек, удостоившись исключительной заботы. Он не понимал, почему маленькие приятели его лучшего друга – как будто бы у такого гордого зверя мог быть хозяин – бросают на него такие печальные взгляды, а сам лучший друг все чаще срывается в слезы, но не возражал против удвоенной нормы лакомств. Сириус еще несколько раз связывался с дочерью, докладывая о своих безуспешных поисках на территории замка. Они с котом прочесали все, кроме, наверное, Запретного Леса, но поиск Петтигрю походил на поиск иголки в стоге сена. Впрочем, все трое были уверены, что Питер ошивается где-то поблизости, не желая покидать пункт наблюдения за врагами своего господина. Либо не имея такой возможности: камины и в целом населенные пункты для него заказаны, ведь он числится мертвым. А в обличье крысы он даже если и добежит куда-нибудь, податься ему все равно некуда. Пока что они держались стабильного рабочего плана действий: пес и кот занимались активными поисками, а Проксима старательно совершенствовала свои знания и умения, глядя в оба на случай нападения Петтигрю. Пасхальные каникулы и последующие дни прошли мимо них в угаре учебы, пронеслись как ветер, и календарь, словно по инерции, продемонстрировал им конец мая. Экзамены надвинулись настолько, что и Хагрид принялся выставлять их из своей хижины, пессимистически заявляя, что у них все равно ничего не получится, а учебники и конспекты сами себя не вызубрят. Искренне старающихся ему помочь друзей это ранило, но они не могли не признать, что великан скорее всего был прав. Гермиона подготовила для своих друзей план подготовки – зубрежный план, как его окрестил Рон, а Проксима удивила обоих наличием собственной системы. Вообще, она делала большие успехи; пусть Гермиона и шла впереди с большим отрывом, Проксима была уверена в том, что получит как минимум “Выше ожидаемого” по всем предметам, и бабушка с отцом будут ею гордиться. Спокойной уверенности отчаянно и по-доброму завидовала Гермиона, которую время от времени пробирала предэкзаменационная паника, плавно переходящая в кошмары. Облик ее боггарта явно предполагал что-то в духе несданных экзаменов, и Рон постоянно шутил об этом, стараясь хоть как-то разрядить обстановку. Ему какие-то исключительные оценки едва ли светили: по стандартным предметам он успевал не лучше и не хуже других, Уход за Магическими Существами как-то увял и потерял краски вслед за утратившим энтузиазм Хагридом, а Прорицания требовали наличия хоть какого-то таланта или чутья, которого у Рона не было от слова совсем. Он откровенно врал, пересказывая свои видения, выдумывал и репетировал чушь, которую будет представлять на экзамене, и делился с друзьями байками о профессоре Трелони, любившей, как оказалось, предрекать выбранному ей наугад ученику скорую смерть. Проксиме профессор Трелони так ни разу и не встретилась, вероятно, потому что та почти никогда не покидает свою башню. В тот злополучный вечер Проксима и Гермиона, вместе идущие с последнего экзамена – Древних Рун, – решили навестить ту самую башню, чтобы встретить своего друга. Знавшая путь Гермиона провела их мимо портрета какого-то бешеного маленького рыцаря, несущего откровенную чушь. – Это сэр Кэдоган, – шепотом просветила Гермиона. – Не обращай на него внимание, он всегда чудит. Проксима с любопытством посмотрела на серебряную веревочную лестницу, стараясь не бросать слишком торжествующие и счастливые взгляды отмучившегося студента на нервную очередь ожидающих под люком. Рон же только обрадовался возможности поболтать с друзьями и отвлечься, пока очередь редела. Люк неожиданно раскрылся, выпуская предпоследнюю студентку – Лаванду Браун, – сияющую и хвастающуюся своими успехами перед ждущими ее однокурсницами. Потусторонний голос сверху позвал: – Рон Уизли! Скрестив пальцы, Рон попросил пожелать ему удачи и полез наверх. Не зная, чем занять себя, Гермиона с Проксимой уселись под ближайшим окном и принялись тихонько обсуждать апелляцию, которая постоянно всплывала в их разговорах, словно неотвратимая беда. Слушание было назначено на сегодня, и, если Рон поторопится, они еще успеют до отбоя повидать Хагрида и получить новости из первых рук. Снизу хорошо было видно небольшой домик с курящимся из трубы дымом и небольшим огородиком, полным крупных тыкв. Клонившееся к закату солнце окрашивало все в янтарные тона, превращая картину в нечто пасторальное. Неожиданно в окно влетела взъерошенная сова, сделав круг по коридору и приземлившись прямо на колени ойкнувшей Гермионы. Дрожащими руками отвязав послание, девушка изменилась в лице и протянула письмо сидевшему рядом другу. Проксима ухватилась за край пергамента, стараясь не выдать ужаса перед предполагаемо дурными новостями. “Проиграл апелляцию. Казнь на закате. Не приходите, не хочу, чтобы вы это видели.” Спрятав лицо в ладонях, Гермиона зашлась в беззвучных рыданиях. Они так старались! Выбивались из сил, проштудировав столько книг, что еще немного, и стали бы экспертами в магическом праве! Они потратили, казалось, большую часть семестра на это, и все зря. По серебряной лесенке вниз слетел Рон; его лицо было бледно-серым, точно он знал. – Вы ни за что не поверите, что сейчас учудила Трелони, – начал было он, и тут же осекся, увидев согнувшуюся пополам рыдающую Гермиону. Когда Проксима протянула ему записку от Хагрида, рыжик побледнел еще сильнее, хотя дальше, казалось бы, некуда. Гермиону пришлось вести в больничное крыло; она больше всех занималась подготовкой защиты и для суда, и для апелляции, она уставала больше всех с ее перегруженным расписанием, и разочарование от провала ударило по ней сильнее. Несмотря на солидную дозу успокоительного, девушка не прекращала плакать, обхватив свои плечи руками. Растерянный Рон сел рядом с ней на постель и осторожно обнял. – Нам все же надо бы навестить Хагрида… Он не сможет один, – робко проговорил он. Проксима задумчиво окинула взглядом подругу. – Гермиону тоже нельзя оставлять одну. Давай так, – неожиданно твердо начала Проксима. – Ты оставайся с ней, а я пойду к Хагриду. Рон хотел было возразить, но был остановлен решительным заявлением: – Мне будет проще одному под мантией-невидимкой, а потом я вам все расскажу. Кивнув, Рон повернулся к своей подруге, продолжая бормотать ей неуклюжие слова утешения, а Проксима под видом Гарри побежала к тайному ходу и наружу – добывать мантию Джеймса, которую Сириус оставил для нее в Визжащей Хижине. Проксима попросила ее у отца обратно пару месяцев назад, но мантия все это время оставалась в Хижине, ибо с экзаменами и апелляцией руки так и не дошли. Несмотря на относительно удачный исход (наказания-то все же удалось избежать), осадок остался, и снова покидать школу было боязно. Хагрид открыл дверь не сразу; его походка стала тяжелой и шаркающей, а глаза покраснели и опухли. Но он не плакал – наверное, все слезы уже выплаканы. Его любимец возлежал на тыквенной грядке, беззаботно пожирая тушки мелких животных, и Проксима поспешила отвернуться. – А чой-то ты один шляешься, Гарри? – сипло поинтересовался великан. – Гермиону пришлось отвести в больничное крыло. Она очень переживает, мы ведь ночами сидели над делом. А Рон остался с ней, – неуверенно ответила Проксима, отчаянно жалея, что им так и не удалось помочь. – Хорошая она, Гермиона… Сердце у нее где надо… Да и у всех вас, – Хагрид устало опустился на стул, невидящим взглядом буравя котелок на огне. Проксима ощутила желание хоть что-нибудь сделать, даже если это не поможет – что там, ведь ничто уже не поможет. Но нужно было как-то разрядить обстановку. Бабушка советовала в таких ситуациях садиться пить чай – мол, иногда просто нужно делать перерыв, а горячее питье успокаивает нервы. – Давай я заварю чаю, – прорвался через апатию великана голос Гарри, и легкие шаги удалились на отделенную лишь перегородкой кухню. Уже взяв в руки фарфоровый чайник, Проксима услышала сдавленный шепот своего друга. – Они тут! Палач, министр и свидетели… Прячься давай! Пришлось наскоро выхватывать мантию-невидимку из потайного кармана и накидывать ее на себя одной рукой; в результате Проксима не удержала-таки чайник, и тот упал на пол и разбился, явив свету так давно и упорно разыскиваемого предателя. Сдавленно пискнув, Проксима прижала руку ко рту; оглушенная падением крыса все еще ворочалась среди осколков, пытаясь прийти в себя. Преодолев секундный ступор, такой сильный, что шум в ушах заглушил голоса Хагрида и судей у главного входа, Проксима быстро схватила Петтигрю, крепко сжав маленькое тельце в руке. Выскользнув из хижины через черный ход, она припустила прочь, удерживая находку в руке, а мантию на плечах, одновременно пытаясь трясущейся рукой выудить из кармана Сквозное Зеркало. То откликнулось почти мгновенно, и она облегченно выдохнула. – Сириус, он у меня! Петтигрю у меня! Ее отец просиял; вместе с почти детской радостью в его глазах зажглось еще и кровожадное предвкушение. Кивнув дочери, он приказал: – Иди к Дракучей иве, Крукшанкс откроет тебе проход. Проксима только сегодня пользовалась им, чтобы вернуться из Хогсмида на территорию школы. – В Визжащую Хижину? – Именно. Ждите меня там, – и контакт прервался. Судорожно вздохнув, Проксима побежала к Иве, по пути чуть не запнувшись об мчащегося к ней во весь опор пушистого рыжего кота. Мантия все-таки сорвалась с ее плеч, мягко упав на траву. Желтые глазищи кота сияли триумфом, словно поимка Петтигрю и для него была делом жизни и смерти. Змейкой проскользнув мимо взметнувшихся ветвей, Крукшанкс нажал на едва заметный корешок, и дерево замерло, позволив двоим, не считая крысы, спуститься в темный проход под корнями. Сжав Хвоста посильнее, отчего тот яростно забился, Проксима встряхнула рукавом, роняя на правую ладонь остролистовую палочку, и снова постучала по очкам, на время превращая их в прибор ночного видения. Земляной, оплетенный корнями и прутьями туннель перешел в обитый досками коридор. Изнутри хижина выглядела еще хуже, чем снаружи, если это было вообще возможно: сломанная мебель, пыль, паутина, которые они с Сириусом не решились убрать, чтобы не оставить следов, глубокие следы когтей на стенах и полу. Как же мучился в школьные годы бедняга Люпин – слава зельеварам за волчье снадобье! В заколоченную снаружи дверь что-то поскреблось, и вскоре в развороченную гостиную пробрался тощий черный пес. Оскалившись на крысу, отчего та заизвивалась как безумная, пес плавно перевоплотился в черноволосого мужчину. – Не выпускай его из рук, – приказал он Проксиме, разглядывая крысу страшными глазами. Она еще никогда не видела Сириуса, своего отца, таким жутким; обычно веселый и бесшабашный, сейчас он воплощал собой все, что больше всего боялись люди в Блэках. Но не успел он сказать и слова, как дверь, ведущая в туннель, с грохотом распахнулась, явив бледного как смерть Люпина с палочкой наперевес. Блэк, успевший достать свою палочку и нацелить ее на Гарри – на Питера в руке Гарри, – оказался в компрометирующей ситуации. – Гарри, сейчас же отойди от него, – скомандовал профессор Защиты, отводя палочку назад, словно для удара. Испуганные золотистые глаза встретились с бешеными синими, но наперерез зарождающемуся конфликту бросился Крукшанкс, хлещущий пушистым хвостом по бокам и утробно ревущий. – Профессор Люпин, это не то, что вы думаете, – начала Проксима, как вдруг крыса взвизгнула особенно громко, извернувшись с неожиданной силой и чуть не освободившись из крепко сжимающего ее кулака. Взгляд Люпина невольно упал на животное, и палочка чуть не выпала у него из рук от неожиданности. – Так это и правда он… Карта не солгала… – Да, это и правда он, – спокойно, но грозно ответил Сириус, смерив взглядом бывшего школьного друга. Охнув, Ремус бросился к нему и крепко обнял, обескуражив его окончательно. – Прости меня! Я столько лет подозревал тебя… – Это ты прости за это недоразумение… Мы изменили план буквально в последнюю минуту, – Сириус похлопал друга по спине. – Что там, пустое… Проксима кашлянула, привлекая их внимание. – Ах, да. Питер, – прошипел Блэк, кровожадно улыбаясь. – Сколько лет, сколько зим… Держи его крепче, – велел он дочери, стараясь избегать называть ее по имени, чтобы не выдать, и поднял палочку для убийственного проклятия. – Кровь требует крови, – словно в трансе, нараспев произнес Блэк. – Жизнь за жизнь нареченного брата. Инвокаре. Петента супплиша, – палочка плавно двинулась по кругу и прочертила на подставленной ладони кровавую полосу. Кончик палочки загорелся ярко-красным, а потом побелел, словно раскаляясь; завыл и засвистел невидимый ветер, вихрем закручиваясь вокруг Блэка, растрепав волосы мужчины. Они даже не заметили, как где-то позади скрипнула дверь. Проксима заворожено наблюдала за отцом, не в силах пошевелиться. Казалось, ее подавлял авторитет нынешнего главы семьи, или это было фамильное свойство, наравне с впадением в безумие? – Меа эст ултио. Мортис Вени… Но удар так и не был нанесен; Блэка за руку ухватил Люпин. – Что ты делаешь? – прошипел Сириус, с такой ненавистью глянув на друга, что тот на мгновение испугался за свою жизнь. Ремус сглотнул и уверенно встретил взгляд. – Давай сперва превратим его обратно. Его тело должно послужить доказательством твоей невиновности, а если он останется крысой. А еще… я хочу смотреть ему в глаза, когда… Взгляд Блэка блеснул кровожадным пониманием, и вместо убивающего проклятия из палочки вырвалась бело-голубая вспышка, и крыса с громким писком упала на пол. Еще одна вспышка озарила мрачную ободранную гостиную, мучительно медленно превращая мелкого вредителя в человека, полысевшего и постаревшего. – Твою же мать! – донесся чей-то голос со стороны двери в туннель, и Ремус с Сириусом подскочили, синхронно направляя палочки на невидимку.