[jongho👽]
привЕт это чонхо из парка для скейтов
[yeosang😎] скейтпарк ты выиграл своего чармандера[jongho👽]
скейтпарк точно точно
ага. он висит под потолком в моей комнате потому что моя мама заметила его на полу
и сказала что он создает беспорядок
но она сказала это на корейском и очень грубо
так что я понял что она серьезно
и повесил его над кроватью как диско шар
[yeosang😎] отличная история чонхо я рад за тебя[jongho👽]
о я тоже
подожди это же сарказм
[yeosang😎] вовсе нет[jongho👽]
о круто круто
так стоп это же тоже сарказм
[yeosang😎] хотел ли ты пригласить меня на свидание чонхо[jongho👽]
тебе нравится кофе?
[yeosang😎] о ага рядом с квартирой в которой я буду жить все лето есть одно классное местечко я скину тебе геолокацию Так что, да, Чонхо смотрит в окно этого пафосного кафе в Астории, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке. Хотя, если подумать, это не совсем вяжется с вайбом Ёсана. Это прибавляет ему уверенности, и он открывает дверь. Ёсан сидит в дальнем углу, в одной из кабинок, в наушниках с большими подушечками на ушах, его голова плавно покачивается в такт музыке. Чем дольше Чонхо смотрит на него, тем больше осознает то, насколько тот невообразимо красив. Такой необыкновенно нежный в тот момент, когда он подносит напиток к губам, промахивается мимо соломинки, тычет ею себе в ноздрю, хрипло смеется над собой, а потом делает глоток уже по-нормальному. И затем так невероятно сексуально, когда он облокачивается спиной о стенку и проводит пальцами по волосам, откидывая их со лба, поднимает глаза и встречается взглядом с Чонхо, когда тот подходит к нему. Ёсан стягивает наушники вниз и улыбается Чонхо, словно это совсем не неловко. — Эй, у тебя получилось, — говорит Ёсан, его низкий голос похож на горячую бурлящую карамель. — Да, прости, что задержался. Я не рассчитал, сколько времени я простою у окна, стремно пялясь в него, чтобы убедить себя в том, что я достаточно крут, чтобы зайти сюда, — признается Чонхо. Ёсан, явно удивленный откровенностью Чонхо, смеется. Он снимает наушники с шеи и убирает их в рюкзак. Чонхо считает это хорошим знаком. — Ты не часто бываешь в таких местах? — спрашивает Ёсан. Чонхо качает головой. — Я вырос здесь, поэтому мне кажется, что я до сих пор привязан ко всем своим старым школьным местам, хотя я уже учусь в университете. — Понимаю. Парень, с которым я живу, Сонхва, тоже вырос тут. Все его друзья — его школьные знакомые, и они едят в своих старых местах, и пьют все то же дерьмовое пойло на вечеринках. Это забавно. — При всей своей огромности Нью-Йорк невероятно изолирован, — отвечает Чонхо. Ёсан смотрит на него какое-то время, и Чонхо не может понять, о чем он думает. — Откуда… откуда ты тогда? Ты сказал, что остановился у кого-то в гостях? — Я из Лос-Анджелеса, — говорит Ёсан, и теперь Чонхо видит это. В его тихой, спокойной манере речи, по его нежному стилю одежды, сочетающему пастельные тона и рваные джинсы. В том, как он излучает совершенно иное спокойствие и заставляет ладошки Чонхо потеть от нервов. — Это… логично, — отвечает Чонхо. Ёсан смеется. — Правда? Многие не верят мне, потому что я слишком странный. Чонхо медленно моргает. — Странный? В каком месте? Ёсан пожимает плечами. — Ну, мне трудно общаться с незнакомцами, и мне двадцать один, но я все еще люблю кататься на скейте. — Знаешь, скейты снова становятся популярными. Я вижу много скейтеров в Zumiez каждый раз, как бываю в торговом центре. Ёсан снова смеется, и Чонхо не может не улыбнуться. Трудно не хотеть понравиться такому прекрасному созданию, как Ёсан. — Чонхо, у меня есть просьба. Ты же получил своего Чармандера, потому что я согласился на это свидание, — говорит Ёсан, барабаня пальцами по голым коленкам, выглядывающим из его рваных светло-синих джинсов. — Ага, — непринужденно отвечает Чонхо, несмотря на маленькие булькающие пузырьки паники в его желудке. — В следующие выходные у моего друга Минги день рождения, и он ну очень хочет поиграть в лазертаг с зомби, но нам не хватает человека. Я сказал ему, что я все устрою, потому что я не могу купить ему подарок, и леди по телефону сказала, что нам нужно как минимум шесть игроков. — О, черт возьми, да я же обожаю лазертаг, — легко отвечает Чонхо. — Ты не знаешь об этом, но я невероятно конкурентоспособный. — Мы видимся всего второй раз, так что ты прав. Я этого не знал. Но я запомню это на будущее. «На будущее», повторяет мозг Чонхо. На будущее — на будущее — на будущее — на будущее — на будущее — на будущее — на буду… — Так я могу отправить тебе все подробности, и ты приедешь? — перебивает Ёсан. — Конечно. Это твои друзья с учебы? Где ты вообще учишься? Лицо Ёсана становится пустым. Он кусает щеку изнутри, достаточно сильно, чтобы Чонхо мог увидеть, как кожа втягивается внутрь. — Сейчас я нигде не учусь. Я, эм… сбежал из дома? — А… на другой конец страны? Ёсан смущенно кивает. — Это довольно сложно… я живу у Сонхва. Он живет со своим парнем, Хонджуном, и они такие чудные. — Как ты… — Обеспечиваю себя? Я участвую в местных соревнованиях за денежные призы, плюс подрабатываю моделью в артшколе Хонджуна. — В «New School»? — Ага, он учится там на модельера, — отвечает Ёсан. — Мои друзья тоже учатся там. В «New School». — Ну и ну, — говорит Ёсан с тихим смешком. — Думаю, это не должно было удивить меня, с учетом того, что твой друг был одет в то, что выглядело как самодельная подделка баленсиаговских шлепанцев. — Ты понял, что они поддельные? Вот дерьмо. Он так старался, — хмыкает Чонхо, вспоминая, как Уён сидел на полу в гостиной своих родителей, склеивая кусочки резины и ткани, отчаянно пытаясь вписаться в тусовку своих богатеньких сверстников, надевая свою собственную версию дорогущих, безвкусных шлепанцев «Dad Shoe Flip Flop(™)». — Когда мы шли мимо группы девушек в этих уродливых белых кроссовках стоимостью в тысячи долларов, я клянусь, что чувствовал, как он прикидывает все варианты того, как подделать их. Ёсан возится с крышкой своего стаканчика. — Я хотел сказать, что понял это только потому, что один из моих друзей заметил это. У него есть оригинал, но это потому, что его родители в разводе, и отец переживает, что оставил его мать ради одной из девушки-массажистки из аэропорта, поэтому он пытается купить их любовь. — Ого, — тихо сказал Чонхо, не уверенный, услышал ли он хоть что-то из этого или был полностью отвлечен тем, как маленький рот Ёсана обхватывает зеленую соломинку. — Это совершенно отстойно, но в то же время в какой-то степени потрясающе? Я всегда нахожусь в неопределенности по поводу таких вещей. Мои родители по-прежнему целуются у меня на глазах, но мы живем в съемной квартире в Ист-Элмхерсте, где всегда пахнет какими-то грибами? А еще огнем? И травкой? Хотя травкой, возможно, пахнет от меня. Ёсан снова смеется, а Чонхо всегда был зависим от чего-то. Сначала это были видеоигры, потом тренировки, потом курение, потом игровые автоматы, потом снова курение, а теперь, видимо, смех Ёсана. — Ты когда-нибудь занимался серфингом? Ну, типа, Калифорния, все дела? — Я занимался этим в детстве, но старший брат моей подружки утонул во время соревнований, и после этого мне стало как-то не по себе. — Ой, — отвечает Чонхо, не находя подходящего ответа. — Все нормально. Она переехала ближе к северной части Тихого океана, стала такой раскрепощенной и теперь учит кикбоксингу дамочек среднего возраста, и кажется, она действительно счастлива. — Все равно. Это пугает. Океан — это страшно, — признается Чонхо. — Мы о космосе знаем больше, чем о том, что находится в наших океанах, разве это не пугает? Ёсан откидывается на спинку и допивает остатки кофе из стаканчика, пока тот не начинает булькать в соломинке. — А меня больше пугает космос. Это сочетание высоты и неизвестности. Как… падение в вечность? — Думаю, ты умрешь раньше, чем наступит вечность. — Да, от одиночества, скорее всего, — тихо говорит Ёсан. — Мм, — соглашается Чонхо. — Скорее всего. Ёсан поднимает глаза, возможно, от удивления. Их взгляды встречаются, и Чонхо задается вопросом — может, он все еще под кайфом от вчерашнего, потому что вокруг Ёсана такое странное свечение, сияние, словно он впитал так много солнышка в Калифорнии, что теперь носит его с собой, под кожей. Может, оно действительно впиталось в него, пока он лежал на песке под безоблачным небом — со всех сторон, как если бы песок был только под ним, а солнце — над ним. Чонхо явно все еще под кайфом. — Значит, лазертаг с зомби? — спрашивает он. — Скорее всего, мы немного выпьем у моих друзей, прежде чем поедем туда. И если честно, мне не совсем понятно, зачем он делает это на свой день рождения, учитывая, что он ненавидит бояться, но я думаю, что мы будем уже довольно пьяненькими. — Просто напиши мне че-как, — говорит Чонхо, выходя из кабинки, внезапно осознав, как долго они сидят (Чонхо просто сидел, так как ничего не купил). — В смысле, детали. Не знаю, говорят ли «че-как» на западе. — Мне бы пригодились мои контекстные подсказки, — отвечает Ёсан, смеясь. — И я напишу тебе. Кстати, спасибо. — Эй, благодаря тебе у меня есть огромный Чармандер, так что спасибо тебе. Ёсан снова надевает наушники и кивает. — Надеюсь, тебе нравится «Хэнни-Грин-Ти». — Я живу в Нью-Йорке, конечно, мне нравится «Хэнни-Грин-Ти». Ёсан кивает и поправляет наушники, снова включая музыку. Чонхо задается вопросом, часто ли он здесь бывает, просто попивая напитки и сидя в одиночестве. Как только он садится в вагон, ему приходит сообщение. [yeosang😎] 8 вечера в сл пт. норм? [прикреплено местоположение] Дома Чонхо смотрит на сообщение так долго, что в глазах все расплывается. В конце концов, приходит его мама и говорит, что заказала еду из KFC, и он понимает, что просидел так два часа.[jongho👽]
💥👈👈
[yeosang😎] ты что прислал мне пальчиковые пистолетики[jongho👽]
я неловок везде
[yeosang😎] увидимся в пятницу и еще раз спасибо[jongho👽]
не благодари меня пока
мне невероятно неловко быть рядом
[yeosang😎] просто переживи еще одну сВиДаНкУ и мы будем счастливы Чонхо, сидя за семейным ужином в окружении ведерок с остро-сладкой курочкой, хочет продолжить писать. Он смотрит то на свой телефон, беззвучно лежащий перед ним, то на курочку. — Ждешь звонка, родной? — обеспокоенно спрашивает его мама. — Н-нет, э-э… нет. Ничего я не жду, — говорит он, переворачивая телефон и тянется за хрустящим куриным бедрышком. — Он точно ждет, — шепчет отец Чонхо, вытираясь салфеткой. — Может, мне написать Санни, чтобы он узнал? — спрашивает мама Чонхо, прикрываясь другой салфеткой. Чонхо встает — в одной руке курочка, в другой телефон. — Не надо писать моим друзьям, чтобы они шпионили за мной, пожалуйста! Все в порядке! Я возьму курицу с собой! В своей спальне Чонхо грустно жует холодное куриное бедрышко и жалеет, что не захватил еще и печенье. Он откидывается на спину и смотрит на несколько светящихся в темноте звездочек, все еще державшихся на его гипсокартонном потолке, и думает: может ли одиночество в космосе быть хуже, чем вероятность быть съеденным чем-то глубоководным и страшным? Он считает, что одиночество в космосе может длиться гораздо дольше. Может быть, даже вечность. Чонхо хочет написать своим друзьям и спросить их, но в то же время он не хотел бы говорить об этом никому. У Чонхо так много секретов. Он живет с родителями. Они видели историю его браузера, так что нет ничего такого, чего бы они не знали. Его друзья с ним с самого детства, и они знают о том, как он описался во время футбольного соревнования в третьем классе, что должно было остаться только между ним и тренером, но в итоге он рыдал в автобусе перед Уёном и рассказал ему все. Чонхо не думает, что у него есть секреты. У него никогда не было причин для этого. Но что-то в сегодняшнем дне кажется ему хорошим началом. Может быть, сегодня у него появилось что-то маленькое, чем он не будет делиться. У Юнхо и Минги шикарные апартаменты. Это одна из тех роскошных квартир в Лонг-Айленд-Сити, где раньше был мясокомбинат, склад Nabisco или что-то еще, а теперь там поселились богатые миллениалы. Они живут на втором этаже, но все так или иначе вынуждены пользоваться лифтом, — так говорит швейцар. (У них есть швейцар!) Квартира сама по себе не очень большая. Две спальни среднего размера, в которых с комфортом помещается двуспальная кровать и шкаф. Кухня настолько гармонично переходит в гостиную, что кажется, будто вы смотрите на холодильник, а не на телевизор, который находится немного левее. К счастью, Чонхо незачем смотреть на что-то конкретное, ведь он уже выдул три стаканчика Хэннеси с зеленым чаем, а на Ёсане одна из тех супермягких, ультратонких кофточек на пуговичках, едва скрывающих золотой оттенок его кожи. Две верхние пуговки расстегнуты, и Чонхо изо всех сил старается не обращать внимания на острые ключицы Ёсана, но, опять же, в нем уже три «Хэнни-Грин-Ти», а он никогда не умел хорошо контролировать свои запреты. — А все твои друзья — супер-горяченькие корейские детки по обмену? — Чонхо спрашивает Ёсана, только слегка невнятно. Ёсан смеется, проводя рукой по волосам, будто смущаясь. — Ну, да? Только Сонхва и Хонджун выросли здесь. А вот Юнхо и Минги вместе учились в старшей школе еще в Сеуле. — Я должен больше общаться с вами, может, моя мама будет меньше стесняться моего корейского, — отвечает Чонхо, ставя свой стаканчик на мраморную столешницу. — Она даже отправила меня в корейскую церковную школу, чтобы я его выучил, но мой акцент все еще настолько ужасен, что она не разрешает мне заказывать еду на корейском при ней. Ёсан допивает свой напиток и с легкостью опускает свой стаканчик в стаканчик Чонхо. Чонхо хотелось бы видеть в этом намек, но это было бы просто безумием, верно? — Мой тоже не очень. В моем районе было не так много корейцев. Гораздо больше вьетнамцев и испанцев. Я учил его для бабули, потому что она так и не выучила английский. Иначе на Рождество было бы как-то неловко, понимаешь? Чонхо кивает. Он понимает это. Его бабушка с дедушкой были такими же. Он помнит, как его двоюродная сестра пыталась объяснить им свои лесбийские отношения на ломаном корейском. Но в конце они сказали: «Ох, ну какие вы экономные, девочки! Делите одну кровать в однокомнатной квартире! Такие умные. Такие сообразительные.» Он считает, что существует барьер, который невозможно преодолеть лишь с помощью общего языка. Это заставляет его чувствовать себя одиноким в другом смысле. Но здесь, в окружении людей, говорящих на странной смеси английского и корейского, Чонхо чувствует себя понятым. — На каком факультете учишься? — спрашивает у Чонхо сосед Ёсана по комнате Сонхва. Он красивый. Высокий. Его челюсть выглядит так, будто при желании она может стиснуться в кинематографически сексуально- агрессивной манере. — Ну, просто бизнес? Типа, эээ, маркетинг? Наверное это? Сонхва смеется. — Ты не определился? Чонхо пожимает плечами и смотрит на Ёсана, чтобы убедиться, что тот его слушает. И он слушает. Чонхо не знает, как вести себя. Он друг Ёсана? Он тот самый незнакомец, с которым Ёсан ходил на одно фальшивое свидание, а после Ёсан попросил его об ответной услуге? Должен ли он познакомиться с этими людьми, чтобы больше никогда не встретиться с ними? Даже при одной мысли об этом у Чонхо начинает болеть в груди. — Я хотел стать личным фитнес-тренером, но у моих родителей никогда не было финансовой стабильности в жизни, поэтому я хочу помочь им. Я хочу отблагодарить их за предоставленные возможности, — признается Чонхо. Сонхва грустно улыбается и кивает. — Это правдиво. Думаю, таков менталитет детей иммигрантов. Чонхо теребит шнурки своей толстовки. — Круто быть рядом с людьми, которые это понимают. У меня есть друзья, которые считают, что это большая трагедия, что я не занимаюсь тем, что является моей страстью, — он делает кавычки пальцами, — но, может быть, моя страсть — это выражение лица моей мамы, когда я прихожу домой с зарплатой за стажировку в банке. Может быть, моя страсть на самом деле не связана со мной. Сонхва внимательно смотрит на Чонхо, слегка улыбаясь, а затем оборачивается к Ёсану. — Как вы познакомились? Ёсан почесывает затылок, и его рубашка дразняще приподнимается над загорелым бедром. — Он расхерачил новый пенни Юнхо в парке. Губы Сонхва приоткрываются, и он поворачивается к Чонхо, смеясь. — Так ты тот паренек, который из кожи вон лез, чтобы убедить Ёсана пойти с тобой на свидание! Чонхо морщится, вспоминая, как его ладони и колени жгло несколько дней, а кусочки гравия, вероятно, все еще остались в них после того, как он проехался по бетону. Может быть, теперь они в его крови. И мутируют внутри него. Может быть, они сделают из него потрясающего скейтера. Хотел бы Ёсан встречаться с другим скейтером? — Да, это он, — говорит Ёсан, со смехом вспоминая об этом. — Я никогда не видел ничего настолько катастрофически ужасного на рейле. — Ну, что я могу сказать, я действительно разделяю все эти «сделай круто», — отвечает Чонхо. На мгновение взгляд Ёсана пробегает по его телу, и Чонхо чувствует себя так, будто он оледенел и охвачен огнем одновременно. Сонхва, видимо, заметил это напряжение, поскольку медленно отступает назад, подняв руки. — Эй, если смотреть на то, как кто-то падает и ломает доску, это прелюдия для Ёсана, то это круто. И я не буду заниматься кинкшеймингом в этом доме. — Кто занимается кинкшеймингом? — спрашивает Минги, перекрикивая гул пьяной компании. — Никакого кинкшейминга в этом доме! — Только вчера вечером ты сказал мне, что моя страсть к играм с едой отвратительна, — с горечью произносит Юнхо. — Нет, я сказал, что это негигиенично, — оправдывается Минги. Они пристально смотрят друг на друга, эти две мощные высокие красивые башни, и все вокруг затихают, в ожидании чего-то. Но ничего не происходит, и Сонхва вклинивается со словами: — Наверное, нам пора бы пойти туда. Хонджун забирается на спину Сонхва, и Сонхва наклоняется, чтобы подхватить его поудобнее и выйти с ним за дверь к лифту. Ёсан остается с Чонхо, бросая стаканчики в мусорный пакет, висящий на дверной ручке ванной. — Еще раз спасибо, что пришел. Чонхо улыбается пьяной полуулыбкой, пытаясь найти место, на котором можно было бы сфокусировать взгляд на лице Ёсана. Его глаза. Его нос. Его губы… — Все классно. Мне уже нравятся твои друзья. Они такие же, как и мои друзья, только менее противные. Ёсан тихонько смеется, качая головой. — Это тебе только так кажется. Просто подожди, пока они не начнут стрелять в тебя из лазерных пушек. Чонхо ухмыляется. — Я с нетерпением жду возможности компенсировать катастрофическую неудачу со скейтбордом моими сложнейшими приемами стрельбы в лазертаге. Ёсан открывает перед ним дверь, оглядывается на него, стоящего в одиночестве в чужой квартире, и наклоняет голову в сторону, словно что-то решая. — Тебе не нужно стараться произвести на кого-то впечатление, знаешь ли. Чонхо и Ёсан заходят в лифт, и Чонхо говорит: — Я рад, что ты попросил меня прийти, но я просто не хочу смущать тебя перед твоими друзьями. — Все в порядке. Ты просто делаешь мне одолжение, — говорит Ёсан, отворачиваясь. Чонхо размышляет над этим в лифте и всю дорогу до лазертага. Одолжение. Чонхо попросил об одолжении. Ёсан попросил об одолжении. Теоретически, они квиты. Даже в том, что закончится. И даже не в том, что есть плато, переходящее в бесконечность. Но, понимает Чонхо, есть и другой сценарий, не так ли? В лазертаге Чонхо плотно застегивает жилет и стоит рядом с Юнхо, попутно просматривая видеоролик по технике безопасности. Не прыгать, не ползать, не нападать, и, пожалуйста, Господи-Боже, не бегать. В видео участвуют два взрослых человека. Эта игра, как говорится в ролике, не для детей. И она не рассчитана на тех, кто находится в состоянии алкогольного опьянения. Чонхо оглядывает свою компанию, по три человека в каждой команде, все шестеро навеселе и пахнут Хэннеси. Парень, управляющий комнатой, вздыхает и нажимает на кнопку, чтобы открыть двери. — Только, пожалуйста, не бегайте и ничего не сломайте. Чонхо даже становится жаль его. На долю секунды. До того, как сработала сигнализация, и они всей толпой ввалились в комнату. Ёсан, Минги и Хонджун в синей команде. Чонхо, Юнхо и Сонхва — в красной. Кодовое имя Чонхо на его бластере — NAPALM. Он под адреналином. Его и без того обостренное чувство соперничества умножается в геометрической прогрессии на количество выпитого. На первом курсе Чонхо однажды продержался более десяти минут в стойке на бочке, потому что кто-то сказал ему, что это физически невозможно. Во время пикников Чонхо разбивал арбузы для своих родственников, случайно оставшихся без ножа. У Чонхо нет веских причин для такой серьезной борьбы, но Ёсан уже кричит, предположительно, его обнаружил зомби-актер, и Чонхо, руководствуясь принципом бей или беги, выбирает ЖЕСТКИЙ ФАЙТИНГ. Он бежит по дорожке, быстро стреляя и останавливая всех зомби, движущихся в его сторону. По одному выстрелу в каждого. Чонхо не промахивается. Все они вздыхают и уходят с поля, выглядя почти радостными от того, что их уничтожил лазер Чонхо. База синих совершенно пуста, поэтому Чонхо становится на колени за барьером, покрытым искусственной кровью, и несколько раз стреляет в диск, поглощающий выстрелы. «БАЗА СИНЕЙ КОМАНДЫ АТАКОВАНА. БАЗА ПОД АТАКОЙ КРАСНОЙ КОМАНДЫ», — раздается над головой роботизированный голос. Чонхо замечает, как Хонджун возвращается назад, чтобы защитить базу, и стреляет прямо в его жилет. Хонджун застывает на месте, жилет пищит, а он стонет: — Да бля. И затем. Из ниоткуда. Жилет Чонхо издает звуковой сигнал. Он оборачивается и видит, как Ёсан сдувает воображаемый дым с дула своего бластера. Чонхо судорожно вздыхает, в панике отбегая за баррикаду, чтобы перезарядиться, а затем выйти и выстрелить в этого камикадзе, когда они все слышат крик. Чонхо не узнает его, но Хонджун сразу же мрачнеет. — Дебиленок Минги. Он всегда калечит себя в свой день рождения. Они бросаются к месту, где актриса-зомби стоит на коленях рядом с лежащим Минги на потертом ковролине. — Мне жаль! Мне так жаль! Я выскочила перед ним у входа в туннель, он запаниковал и спрыгнул с мостика, а я…! — Эй, — говорит Ёсан, мягко касаясь ее плеча, и выражение его лица настолько нежное, что Чонхо кажется, будто где-то сейчас распустится самый настоящий цветок. — Все хорошо. Он просто бестолочь. Ты ни в чем не виновата. Она всхлипывает, явно сильно волнуясь. Минги стонет и садится, потирая левую лодыжку. — Думаю, я просто что-то вывихнул, если честно. Юнхо чмокает его в макушку. — Тогда почему ты лежал на земле, как будто умирал, дубина ты этакая? Бедняжка подумала, что ты реально ранен. — Не будь грубым со мной, — хнычет Минги. — Это мой день рождения. — Как думаешь, ты сможешь идти? — спрашивает Сонхва, когда Хонджун отходит, чтобы поговорить с менеджером о том, что их аренда закончится раньше из-за травмы. Минги пытается встать, но с большим трудом, болезненно морщится и хватается за ногу. — Я понесу тебя, — говорит Чонхо, и все одновременно оборачиваются, чтобы посмотреть на него. — Чувак, без обид, но Минги реально огромный, — говорит Юнхо. Минги скулит и дергает Юнхо за штанину. — Да хватит издеваться надо мной! У меня день рождения! Юнхо приседает, берет в ладони лицо Минги и целует его в губы. — Откуда ты знаешь, что это был не комплимент? Пауза. А потом. А потом они целуются. Все вокруг просто стоят, смотрят и смущаются. Ну, по крайней мере, Чонхо. Для остальных это кажется чем-то совершенно обыденным. — Они обычно так и делают, — говорит Ёсан, после того как Чонхо на мгновение сводит брови, но не отводит взгляда. Вы бы тоже не стали отворачиваться. Поверьте. — Хорошо, — говорит Чонхо, когда они расстаются, задыхаясь и ухмыляясь, словно только что пробежали вместе очень кинематографичный марафон, а затем обручились на финише. — Мое предложение остается в силе. Минги смотрит на Юнхо. Юнхо пожимает плечами, отступая назад с поднятыми вверх руками. — Мы с Джуном не сможем тебя нести, и я уверен, что Ёсан скорее бросит тебя в Гудзон, чем будет тащить тебя куда-то, — на это Ёсан лишь невозмутимо кивает, — так что пусть парнишка попробует. Если у него получится, может быть, Ёсан назначит ему еще одно свидание. Одному Богу известно, когда Ёсан в последний раз ходил на третье свидание с кем-то, — говорит Сонхва. — И ты же знаешь, что у него есть этот супер смущающий кинк на силу… Ёсан затыкает рот Сонхва рукой, наклоняется и шипит что-то невнятное на корейском, но для Чонхо это звучит примерно так: «Я убью тебя и разорву твое тело на кусочки, и никто тебя не найдет». — Все в порядке, ребята, — вклинивается Чонхо, и Ёсан оборачивается, выражение его лица по-прежнему смертоносное. — Я могу выжать где-то около 210. — Фунтов? — недоверчиво восклицает Юнхо, щурясь на невысокого Чонхо, как будто он может провести сканирование на предмет лжи. — А что еще он мог иметь в виду? — задирается Ёсан, а Юнхо дуется. Ёсан вздыхает и утешительно хлопает Юнхо по щеке. Чонхо делает несколько быстрых выпадов, приседает на секунду, вытягивает руки за спину, хрустит костяшками пальцев. Он встает и подходит к Минги. — Ты хочешь, чтобы я нес тебя, как принцессу, или тебе будет удобнее на спине? — Ты можешь просто перекинуть меня через плечо? Типа я павший солдат? — Минги ворчит, устраиваясь на полу поудобнее. — Это твой день рождения, — отвечает Чонхо, обхватывая Минги за бедра. Убедившись, что его хватка надежна, он приседает, а затем встает, и тело Минги перекидывается через его плечо. Он такой длинный, что Чонхо приходится прилагать усилия, чтобы не дать ему упасть, как тем длинным качелям. — Удобно? Наверное, тебе было бы удобнее быть принцессой, твои кишки не упирались бы мне в плечо. Минги просто хрипит и становится совсем безвольным. Он поворачивается и видит, что Ёсан смотрит на него нечитаемым взглядом. — Так… Куда мне его нести? Может, кто-нибудь хочет вызвать убер? — спрашивает Чонхо, чтобы нарушить странную тишину. — Кинк на силу, — Сонхва кашляет в ладонь. Ёсан толкает его, и он действительно пошатывается от этого. Они смотрят друг другу в глаза. Тихо. Напряженно. Но потом Сонхва ухмыляется, а Ёсан снова поворачивается к Чонхо без эмоций. — Ты не можешь пронести его десять кварталов до дома? — спрашивает Ёсан, и это то самое выражение лица. То самое, которое сказало: «Прокатись с одной стороны рейла на другую, и я скажу «да».» Чонхо бессилен перед этим. Он выпрямляется, обхватывает бедра Минги, чтобы удержать его в таком положении. — Я думал о его комфорте, — спокойно говорит Чонхо, внутренне крича в мегафон. — но, несомненно, я могу отнести его домой. — О его комфорте, — отвечает Ёсан, прищурив глаза. — Ну конечно. Минги машет рукой. — Эй, я не в отключке, помните? Я тут, и мне бы очень хотелось, чтобы мы вызвали… — Ш-ш-ш, — шипит Чонхо, слегка сдавливая Минги, пока тот не замолкает. — Все в порядке, именинничек. Я справлюсь. Минги тянется к Юнхо. Юнхо снова отступает. — Я не собираюсь ступать на это минное поле сексуального напряжения, — говорит он. Чонхо идет к выходу, изо всех сил стараясь не оглядываться на Ёсана, чтобы узнать, не смотрит ли он на него. А он смотрит. Чонхо чувствует испарину на шее. Он чувствует ее на сгибе локтей. На сгибе коленей. Они выходят из зала лазертага, на улице душно, кожа Чонхо мгновенно покрывается капельками пота. Он тяжело дышит, стоя на пешеходном переходе, а Ёсан молча стоит рядом и оценивает его. Чонхо пытается изобразить из себя самую ценную, дорогую вазу — нет, самого величественного, мускулистого жеребца на аукционе. Позади него Хонджун шепчет: — Я думал, Ёсан сказал, что не хочет ни с кем встречаться, пока не разберется со своей семейкой? Чонхо не хочет подслушивать, но все по-прежнему навеселе, а Хонджун довольно громко разговаривает. Ёсан, видимо, не обращает на него внимания, поэтому Чонхо тоже делает вид, что не слышит его. — Нет, не говорил, — отвечает Сонхва так же громко. — Я не уверен, что это такое. — Иногда я не могу понять, Ёсан возбужден или зол, — шепчет в ответ Хонджун. Чонхо отчаянно пытается выкинуть эту мысль из головы. Отчаянно. Возбужден. Или. Зол. Чонхо хочет, чтобы Ёсан смотрел на него с вызовом в глазах. Его глаза отражают свет каждый раз, когда он смотрит в них. Как будто они хотят заставить его отвести взгляд. Чонхо хочет, чтобы Ёсан смотрел на него с вызовом в глазах, и он хочет доказать свою силу. Он очень хочет доказать свою силу. Так сильно. Он не знал, что может так сильно этого хотеть. Чонхо ничего не знает о Ёсане, напоминает он себе. Ёсан — просто красивый мальчик, который позволил ему соврать о свидании. Он просто красивый мальчик, которого Чонхо совсем не знает, и это не может не огорчать. Не так ли. Чонхо на самом деле совсем не знает Ёсана, но все это кажется чем-то реальным. Он чувствует, что его понимают. Здесь, в окружении этих детей, которых он встретил впервые. Детей, которых он не знает, но с которыми так легко общаться. Прямо как с его друзьями, которые были с ним с самого детства. Чонхо хочет знать, любит ли Ёсан настольные игры. Он хочет знать, умеет ли Ёсан готовить или ему нравится, когда для него готовят. Какую Ёсан делает яичницу? Как варит яйца? Он похож на мальчика с растекающимся желтком. Прекрасный мальчик с жидким желтком. Яйца всмятку. У Чонхо урчит живот. Ёсан смеется возле него. — Давай оставим его и перекусим где-нибудь. Чонхо задумывается, имеет ли он в виду всех или только его. Ёсан открывает дверь дома, где живут Юнхо и Минги. — Поедим? Что скажешь? Он имеет в виду только Чонхо. Чонхо кивает, но его голову сейчас заслоняет огромное тело Минги, когда он пытается протиснуться через дверной проем. — Да, я не против, — говорит он, как только они оказываются в лифте, Минги встает на ноги и сердито прижимается к Юнхо, как обиженная принцесса. Они кладут Минги на кровать, и Юнхо закрывает дверь, оставляя Сонхва, Хонджуна, Ёсана и Чонхо в коридоре. Они возвращаются в лифт, и все уже выглядят гораздо более трезвыми после того, как выветрили весь алкоголь во время прогулки, особенно Чонхо. — Мы собираемся пойти поесть, — говорит Ёсан, берет Чонхо за руку, когда двери лифта распахиваются, и ведет его на улицу. — Ладно, пока? — Хонджун насупился и повернулся к Сонхва. — Я же говорил тебе, что они встречаются. Сонхва в ответ тихо и растерянно отвечает: — Я не думаю, что они встречаются? Ёсан держит руку Чонхо, пока они не проходят пять кварталов и не свернут пару раз за угол. Он вздыхает, вздыхает так, что ему приходится прилагать усилия, больше ради звука, чем ради фактического облегчения от процесса. — Мне чертовски жаль, — говорит Ёсан, прислонившись спиной к кирпичу какой-то старой тако-забегаловки, которая обслуживает только через окно и не имеет мест в помещении. — Я не думал, что они будут такими… — А мне они нравятся, — отвечает Чонхо. — Тебе… нравятся? Но они наговорили всякого говна про свидания, кинки и… — Они классные. Мне нравится, что все так непринужденно общаются друг с другом. В этом нет никакого притворства. Это мило. Мои лучшие друзья тоже такие. Они не притворяются. Ёсан кивает. — Да, они точно не притворяются. Они заказывают тако. Ёсан взял один с карнитас и один с маринованным острым тофу. Чонхо берет два тако со стейком и поливает их острым соусом. Они сидят на бордюре, с белыми бумажными корзинками на коленях. — Тебе определенно нравится острое, да? Чонхо кивает. — Если ты не заметил, я вообще очень люблю острое. Абсолютно во всем. Ёсан улыбается, его губы белые от сметаны, а на его луке купидона красуется луковичка. Он такой по милому измазанный, и Чонхо не может отвести взгляд. — Это чудесно. В Калифорнии все такие непринужденные, спокойные и беззаботные. Я приехал сюда, и вдруг все начинают кричать и бегать, как будто апокалипсис уже на подходе… — Здесь, в Нью-Йорке, такое вполне может быть… — Это верно, — смеется Ёсан, облизывая губы, и это та самая калифорнийская непринужденность, а? Прямо в этом простом жесте? — Никому нет дела до того, что я катаюсь на скейте. Серфинг — это все, что там есть, типа, у вас есть эти великолепные берега бесконечного океана, так почему бы и нет? — Это совсем другое чувство, — говорит Чонхо. — Я имею в виду, что никогда не занимался ни тем, ни другим, но в конечном итоге это похоже на… серфинг — это оставаться на доске и нестись на волне. Скейтинг — это как… создавать волну самому. И, знаешь, иногда для этого даже не нужно быть на доске. Ёсан подносит тако с тофу ко рту, застыв. Медленно он опускает тако обратно в коробочку. — Это… да. Именно так. — Ты паришь? — спрашивает Чонхо, доставая вейп из заднего кармана. — Все это время он был у тебя? — Ёсан смеется, потянувшись за ним. — Индика? От сативы меня просто клонит в сон. — Индика, — отвечает Чонхо, наблюдая, как Ёсан затягивается маленькой серебряной трубочкой. Он выдыхает, и они вдвоем наблюдают, как дым струится вверх, к уличному фонарю, окруженному мотыльками и комарами. — Я предпочитаю кайф для тела, а не кайф в запертом сознании. — Согласен. Я уже застрял в своей голове. Я бы предпочел выбраться из тела. Он возвращает вейп, не вытирая мундштук. Чонхо делает затяжку и вздрагивает. — Я в твоем вкусе? — спрашивает Ёсан. Чонхо судорожно выдыхает, застыв на месте, и кашляет. — Что? Что ты имеешь в виду? — Когда ты пригласил меня на свидание в первый раз. Твои друзья, кажется, очень хотели, чтобы ты это сделал. Но только со мной. Почему? Я в твоем вкусе? — спрашивает он, даже не взглянув на Чонхо, а просто наблюдая за мотыльками, бьющимися своими тельцами об уличный фонарь. — На самом деле у меня нет определенного типажа. Наверное, мне нравится что-то недосягаемое. Большинство моих влюбленностей за последние пару лет были профессорами, преподавателями или людьми в отношениях, — признается Чонхо, не понимая, зачем он вообще отвечает. Индика на 95% состоит из конопли. Он дурак. — Я недосягаем? — Ёсан поворачивается, и его чёлка нависает на глаза, отбрасывая тень на острые скулы. — Если ты не заметил, то по форме я похож на детальку лего, — говорит Чонхо, снова принимая удар на себя. — Я совсем этого не заметил, — отвечает Ёсан, беря вейп, глубоко затягиваясь и выпуская дым долго и медленно. — Наверное, я не во вкусе большинства людей, — объясняет Чонхо. — Такого не может быть, — говорит Ёсан, и его взгляд немного расфокусирован, но, возможно, это взгляд Чонхо расфокусирован. Пытаясь сфокусироваться на уровне сфокусированности Ёсана, Чонхо расфокусировался. — Тебе нравится яичница? — спрашивает Чонхо. Брови Ёсана сходятся вместе. Он кивает. — Мне нравится яичница. Ты собираешься спросить меня, какую яичницу я люблю по утрам? — Вообще-то, да. Как ты догадался? — Это… разве это не мем? — Ёсан смеется, звук становится менее сдержанным, а его щеки — более мягкими. — Правда? Просто мне было искренне любопытно. — Я думаю, это должно было стать пикап-фразочкой. Типа, мы трахаемся, и ты спрашиваешь, какую яичницу я хочу? Мозг Чонхо улавливает «мы трахаемся» и медленно распадается. Он смотрит в пространство. Молча. Потерянно. Опустошенно. Может быть, чуть-чуть со стояком. — Типа мы трахаемся… — повторяет Чонхо, слова соленые и теплые на его языке. — Это мем. Эй, все в порядке? — спрашивает Ёсан, махая рукой перед лицом Чонхо. Чонхо вздрагивает, вскакивает на ноги, держа корзинку с тако перед своей промежностью. — Боже, блять, да я в полной заднице. В смысле, в порядке. Я в порядке. Я просто пойду домой и не буду трахаться. Я иду… я иду домой, где я не буду трахаться. Но я могу приготовить яичницу. Ёсан в замешательстве пытается уловить смысл слов Чонхо. Он медленно моргает. Чонхо чувствует себя полным идиотом. Ёсан просто задал ему вопрос. Просто объяснял что-то. Ему нужно домой. Ему нужно лечь в постель, смотреть на светящиеся в темноте звездочки, оставшиеся на его гипсокартонном потолке, и искать утешения в безмятежном сне. — Я поеду домой, — говорит он, заказывая убер, чего он точно никогда бы не сделал при других обстоятельствах, поскольку это до абсурда завышенные цены, но он отчаянно хочет поскорее сбежать. — Все хорошо? Это из-за того, что я говорил о потрахушках? Я не имел в виду… Я просто имел в виду… — Ёсан смущенно бормочет, следуя за Чонхо к месту прибытия убер пула через квартал и через дорогу. — С тобой интересно общаться. Ты часто меняешь темы, и ты не возражаешь, что я много молчу и… Чонхо видит, как перед ним останавливается серый Хендай, на заднем сиденье которого уже сидит девушка и, судя по всему, плачет. Это какой-то знак. — Твои друзья думают, что мы встречаемся. Тебя это не беспокоит? — быстро спрашивает Чонхо, прежде чем потянуться к двери. — Почему это должно меня беспокоить? Я попросил тебя прийти. Они как магниты с одинаковым зарядом. Их постоянно отталкивает друг от друга, и для Чонхо в этом нет никакого смысла. — Но только чтобы заполнить место. Они думают, что мы встречаемся. А ты типа… — он запинается и смущенно показывает жестом в сторону Ёсана. — Я совсем не против. Если они так думают, — говорит Ёсан. — Они могут… продолжать так думать. Если ты хочешь продолжать общаться. Мне нравится твой голос. Он… спокойный. Ёсан под кайфом. Чонхо под кайфом. Он забирается на заднее сиденье, а Ёсан стоит у двери. — Тебе нравится «Властелин колец»? Водитель включает двигатель, явно раздраженный. Девушка рядом с Чонхо просто сопит в свою сумочку. Чонхо протягивает ей свой вейп, не отрывая взгляда от Ёсана. Она охотно принимает его. — Конечно нравится. — Мои друзья устраивают вечер кино раз в год. Мы смотрим все фильмы и готовим тематические блюда, напитки и все такое. Это очень занудно, но… ты и твои друзья обязательно должны прийти. Я там всегда единственный одиночка. — Но твои друзья будут уверены, что мы встречаемся, — говорит Чонхо. — Да, — говорит Ёсан. — У нас будет медовуха. Чонхо смеется. — Да. Да, хорошо. Мы придем. Ёсан улыбается, и у Чонхо перехватывает дыхание от того, как завораживающе он выглядит, освещенный золотыми уличными фонарями, волосы пушатся от густой влажности вокруг его лица, напоминая корону. Чонхо не знает ни Ёсана, ни его друзей. Вообще не знает. Но они говорят на одном языке, и Чонхо они нравятся. Ему нравится это чувство. Какое-то теплое. Утешительное. Знакомое. Иногда кажется, что он говорит в пустоту, не зная, слушает ли его кто-нибудь. Но ведь это все равно что быть услышанным, не так ли? Что-то достижимое. Даже если Ёсан таковым не является. Может быть, быть рядом с ним, чувствовать себя так… этого достаточно. Быть окруженным этим знакомым чувством, иллюзией яичницы по утрам. Это достижимо. Это тепло. Этого достаточно. Плачущая девушка возвращает Чонхо его вейп, выдыхая дым в окно. — Большое спасибо, — говорит она, когда они наконец отъезжают, Ёсан все еще стоит у обочины. Она вытирает глаза и через мгновение подавляет смех. — Боже, какая же я дура. Чонхо опускает голову на подголовник, бросает взгляд на зеркало заднего вида и видит, как Ёсан поворачивается, чтобы направиться к метро. Он сияет, даже когда уходит. — Не то слово.