Забвение или смерть

Сколько прошло времени? По его ощущениям не меньше сотни лет и еще немного. Казалось, тело его рассыпалось в прах и только дух, мучимый отголосками кошмаров, блуждал в темноте, лишенный шанса на спасение, проклятый на вечные страдания. Вокруг не было ничего кроме боли, но и она перестала казаться невыносимой, заполнила все вокруг, возобладала над чувствами, эмоциями, разумом. Пожрала его и оставила в состоянии близком к смерти, но недостаточном, чтобы раствориться в ней окончательно. Он состоял из шума крови в ушах, раскатистого и далекого как морской прибой, жара одеревеневших мышц и судорог прокатывающихся в пустоте с неравными промежутками. Рваный такт этих судорог диктовал неодушевленный предмет, не знающий жалости, не способный на сострадание. И если сначала Эдвард молил бога чтобы у этой дряни поскорее закончился заряд, то теперь он уже смирился с тем, что эта пытка никогда не кончится. Голова его бессильно повисла, босые ноги, едва касающиеся шершавого бетонного пола, одеревенели от холода. Из уголков рта стекали ручейки слюны, щеки были мокрыми от слез. Сами слезы, казалось, иссякли несколько веков назад, но почему-то кожа не думала высыхать. Ему хотелось только одного. Ощутить прикосновение Джонатана. Пусть кратковременное, мимолетное, но такое тёплое, успокаивающее, дарящее уверенность. Без слов говорящее: «ты в безопасности, я рядом. С тобой ничего не случится». Но в пустоте он был один, сознания это хотелось кричать от отчаяния. Какая-то сила, дикая и неудержимая дернула его вниз. Ему показалось, что он падает в бездну ада, но это ощущение продлилось долю секунды, перед тем как он упал на бетонный пол и измученное тело взорвалось волной невыносимо болезненных вспышек. А через миг на него обрушился мир. Его оглушило взрывом звука, ослепило невыносимо ярким светом. Он взвыл от боли, но рот его все еще был заткнут и крик погас, не сумев родиться. Та же агрессивная сила дернула его голову вверх. Огромная, черная тень закрыла собой обжигающе пламя, сияющее в вышине. — Надеюсь, ты обдумал мое предложение. Будешь делать, что тебе говорят? С огромным трудом ему удалось сфокусировать зрение на лице Пингвина. Ублюдок ухмылялся, лениво посасывая сигарету через длинный мундштук из полированной кости. Вид у него был самодовольный и надменный. — Ты кивни, — милостиво предложил Кобблпот. — Если, конечно, не хочешь еще пару часиков провести наедине с собой и вибратором в заднице. К измученному телу Эдварда начала возвращаться чувствительность. А вместе с ней багровыми волнами накатывала боль. Все до единой мышцы, пробывшие в напряжении несколько часов, оживали, начинали сокращаться. По телу будто пробегали помехи, сотнями игл вгрызались в каждый сантиметр плоти, заставляя его конвульсивно подергиваться. Если бы кто-то не держал его за волосы, он не смог бы сам удерживать голову поднятой. — Молчание — знак согласия, — издевательски улыбнулся Пингвин. — Значит вот как мы сейчас поступим. Я позвоню Крейну, дам тебе трубку и ты будешь слезно умолять его спасти твою задницу. Понял? Голова Эдварда конвульсивно дернулась. Он и сам не понял, был тому причиной резкий как удар хлыста спазм в мышцах, желание избежать дальнейших мучений или вовсе это сделал тот парень, что держал его за волосы. В любом случае, Пингвин оскалился с довольным видом и махнул кому-то рукой, требуя подать ему телефон. Кобблпот вытащил изо рта мундштук, принялся тыкать влажным от слюны, изгрызенным кончиком в кнопки. Приложил массивную, черную трубку к уху. Один из подручных тем временем освободил Эдварда от кляпа. Трижды проклятый пластиковый шарик мазнул его по щеке. Риддлер тихо застонал. Только сейчас он понял, что все время сжимал зубы, словно старался раскусить кусок пластика, и челюсти у него болели нестерпимо. Кто-то насмешливо-одобрительно похлопал его по мокрой щеке. — Будь умницей и отделаешься легким испугом, — посоветовал грубый голос. Эдвард даже не пытался ответить, не повернул головы, чтобы посмотреть кто к нему обращается. Он опустил голову и смотрел на бетонный пол, потемневший местами от упавших капелек слюны. Он ненавидел боль. Боялся ее, избегал всеми возможными способами. Джонатан говорил, что она может приносить удовольствие. С ним это действительно было так. Представить секс с Пугалом мягким, нежным, романтичным у Эдварда не получалось. Вопрос был даже не в наличии или отсутствии страсти. Просто в природе его партнера было нечто хищное и жестокое. С этим вполне можно было смириться, принять как данность и даже наслаждаться процессом. Хотя по сути, то что делал с ним Крейн и то что творил Пингвин являлось насилием. Тогда в чем же разница? Голову, казалось, набили ватой. Мысли путались, цеплялись, рвались. В чем разница между удовольствием и насилием? В чем разница между насилием и изнасилованием? Что такое разница? А она вообще существует? Может быть дело в том, что он не чувствует себя желанным? Джонатан делал ему больно, но смотрел на него с восхищением, с восторгом и обожанием. И этот взгляд искупал многое. Только ради него можно было вытерпеть любые пытки. А сейчас его мучают просто так. Без ответной реакции, без согласия. Хотя в первый раз Джонатан тоже не спрашивал его. В чем же разница?! — Доброй ночи, Крейн. Голос Пингвина донесся до него и Эдвард вскинул голову в отчаянной надежде. Он пришел! За ним! Нет. Кобблпот, мерзко ухмыляясь, прижимал к уху телефонную трубку. Его монокль сверкал в тусклом свете и Эдварду показалось, что он ощущает исходящие от этого сияния волны надменности и самолюбования. Это был момент триумфа Пингвина, он стал центром маленькой вселенной. И его чувства были прекрасно понятны Риддлеру. Чувства, к которым он сам так стремился всю свою жизнь. — Не нужно угроз, — насмешливо протянул Пингвин. Видимо Джонатан сказал ему что-то нелицеприятное. — Он здесь, мы прекрасно проводим время. Хочешь, я передам ему трубку? Секундное ожидание прежде чем Кобблпот удовлетворенно хмыкнул и протянул телефон в сторону Эдварда, казалось таким долгим. В чем разница между тем, что он испытывал в руках Джонатана Крейна и тем, что с ним творили теперь? Не в возможности разрядки, не в сексуальном влечении, даже не в добровольности. Дело было в другом. В уверенности в том, что насколько глубоко бы Джонатан не погрузился в получаемое удовольствие, он остановится, стоит Эдварду лишь захотеть этого. В том самом желанном прикосновении, убеждающем, что его партнёр контролирует ситуацию, успокаивающем, поддерживающем. В чувстве, куда более важном и ценном, чем, воспетая всеми кому не лень, затертая до дыр, любовь. В абсолютном, безграничном, бескрайнем доверии. В уверенности, что ради тебя пожертвуют всем и ни на секунду не засомневаются. — Давай, — прошипел Пингвин. — Скажи ему как тебе тут плохо. Позови его. Эдвард не слышал голоса в трубке. Не знал действительно ли Джонатан слышит его. Ему безумно хотелось в это верить. Хотелось чтобы все это закончилось поскорее. Стоит только попросить и все закончится. — Джонатан, — прошептал он едва слышно. — Громче! — Пингвин ткнул трубкой ему в лицо. — Джонатан! Риддлера затрясло. Он зажмурился. Слезы покатились по щекам, хотя он был уверен, что их давно уже не осталось. «Забери меня! Спаси меня! Умоляю!» Один из парней Пингвина ласково погладил его по спутанным волосам, будто послушную зверушку. У человека можно забрать все: достоинство, веру, надежду на спасение, волю. Его можно сломать, изуродовать, уничтожить. Но разве это может быть важно, если человек понимает, что его жизнь далеко не самое ценное, что у него есть? Что можно забрать у того кто с кристальной ясностью осознает, что готов умереть. В такие моменты человек становится безрассуден и опасен. — Не вздумай сюда приезжать! — заорал Эдвард что было сил. — Слышишь?! Это ловушка! Не смей приезжать! Ему зажали рот. Кто-то ударил его по лицу, но он ничего не почувствовал. Кричал, вырываясь из крепких, пропахших табаком рук, вопил, что было сил. Пингвин отдернул телефон, его обрюзгшее лицо пылало яростью. — Слушай меня внимательно, Пугало, — прорычал он в трубку. — Старый складской комплекс в Западном районе. Даю тебе времени до рассвета. Если не появишься, пришлю тебе любовничка по кускам. Он швырнул телефон об пол с такой силой, что пластиковый корпус разлетелся на куски. Обернулся к Эдварду, сверкая глазами. — Зря ты решил со мной спорить, Риддлер. Обещаю, ты не доживешь до рассвета.