Забвение или смерть

Сначала они просто били его. Бессистемно, но старательно. Метя по ребрам, в солнечное сплетение, по голове, по лицу. Потом швырнули на пол и пинали ногами. Он не пытался сопротивляться. Какой смысл? Один против шестерых, без возможности даже закрыть лицо руками. Старался только не кричать, чтобы не радовать своих мучителей. Но они, похоже, только сильнее зверели от того, что он не молит о пощаде. Когда же они оставили его в покое, отступили, Риддлер с огромным трудом открыл глаза, приподнял голову. Пингвин стоял возле него, сложив руки на рукоятке зонта, посасывая сигарету через мундштук и внимательно разглядывал искаженное болью лицо пленника. — Кажется, — задумчиво произнес он. — Я начинаю понимать, что Крейн в тебе нашел. Эдвард не обнаружил в себе ни сил, ни желания отвечать ему. Сам он уже ничего не понимал. Хотел лишь одного, чтобы все это поскорее кончилось. Чтобы Пингвин поскорее прекратил его мучить и прикончил. Остальное было не важно. — Интересно, как много ты можешь выдержать? У нас есть немного времени, прежде чем все закончится. А ты все еще не извинился перед моими ребятами. Думаю, будет честно, если остаток ночи ты проведешь именно за этим занятием. Пингвин подошел к пленнику вплотную. Наклонился, вынул из мундштука сигарету и с улыбкой затушил ее о его плечо. Эдвард застонал. Кричать у него уже не было сил. — Будем считать, что мы договорились, — хохотнул Пингвин и обернулся к своим людям. — Пользуйтесь, ребята. Он ваш. Шестеро мужчин нависли над Эдвардом. Он опустил голову на пол, с трудом заставляя себя держать глаза открытыми. Через миг его схватили за волосы, дернули вверх, поставили на колени. Он ощутил уже знакомую табачную вонь, услышал звяканье ремня, шорох расстегиваемой молнии. Поднял взгляд. Тот парень, что был в доме Джонатана, похабно усмехался, оглаживая свой член. — Ты все еще симпатичный, — произнес он. — Буду рад поиметь тебя первым. — Пошел ты, — прошипел Эдвард. Ублюдок захохотал, и притянув голову Эдварда к своему паху несколько раз шлепнул его членом по щеке. Риддлер вскрикнул от омерзения, зажмурился. Кто-то из дружков насильника схватил его за подбородок. Он задергался, сжал зубы, но чьи-то пальцы зажали ему нос. Лишенный возможности вдохнуть он еще несколько мгновений бился в исступлении, пока у него не кончился воздух. Рефлекторно попытался сделать вдох и в ту же секунду ему в рот толкнулся горячий, толстый член. Он застонал, попытался вырваться, но держали его крепко. Попытался сжать зубы, то тут же получил удар по лицу. — Только попробуй укусить, — прорычал один из насильников. — И я выбью тебе зубы. Голова у него закружилась. В ушах звенело, под веками плясали разноцветные круги. Он чувствовал как в рот ему торопливо, жадно, рвано толкается чужой, возбужденный член. Ощущал кисловато-мускусный привкус смазки на языке. Хотел закричать, но мог лишь постанывать, во все более укорачивающихся промежутках между фрикциями. Ему не хватало воздуха, не хватало времени на то чтобы сделать полноценный вдох, но это никого не волновало. Ублюдок просто вбивался членом ему в глотку, хрипя от удовольствия, бормоча то невнятные проклятья, то что-то одобрительное. Его дружки жадно наблюдали, лаская себя, ожидая очереди. Он кончил на удивление быстро, возможно перенервничал. Толкнулся в горло Эдварду так глубоко как только смог и с хрюкающим стоном спустил ему в рот. Риддлера едва не вырвало. Он закашлял, завопил от омерзения. Но его уже схватил за волосы следующий в очереди на «извинения». Кто-то другой из ожидающих подошел к нему со спины, дернул вверх, едва не уронив, заставил приподнять бедра. Эдвард пытался вырваться, но хватка была слишком крепкой. Он слышал довольное улюлюканье, которым насильники подбадривали друг друга. Слышал смачный плевок. Ощутил как чей-то член уперся между его ягодиц. Успел сделать единственный вдох. Резкая боль пронзила его до основания. Он хотел закричать, но не мог. Та мразь, что трахала его в рот и не думала останавливаться. Его тело забилось в конвульсиях, задергалось, но даже это не остановило того, кто грубо и торопливо долбил его в зад, с отвратительно сочным, хлюпающим звуком, сопя и пыхтя. Сознание Эдварда больше не могло выносить подобного. Перед внутренним взором пронесся огненный всполох и все исчезло. Он сорвался во тьму, обрушился в нее, кружась, извиваясь в жарком, пропахшем потом и кровью мареве. Откуда-то издалека до него доносились ритмичные хлюпающие звуки, хрипы, возбужденные стоны. Где-то не с ним происходило насилие. Хотя тело было похоже на то, что он считал своим. Вот только он его больше не ощущал. Будто со стороны, безучастно, он наблюдал за тем как переставшее ему принадлежать тело, извивается и дрожит в руках насильников. Видел как по бедрам стекает кровь вперемешку с семенем. Как мученически искажается бледное лицо, когда в разорванную дырочку жадно толкаются сразу два члена. Как пузырится в уголках израненных губ слюна. Все это происходило не с ним. С кем-то другим, таким похожим на него, несчастным, изувеченным, израненным, едва живым. Сквозь время и пространство он слышал голоса, булькающие, свистящие, хрипящие. Стоны и хлюпанье, громкие хлопки, чавканье, сопение, рычание. Обрывки фраз, вне контекста, без смысла и логики. — Так узко… еще… горячий… глубже… сука!.. еще… соси, мразь…да…кончаю…еще… Его все это уже не трогало. Эдвард Нигма умер.