Человеческий фактор

Распластан день на паперти тоски, О чём-то стонут языки, И привкус меди на губах у тех, кто всё забудет.

Светлые волнистые волосы небрежно спадали на лоб, а когда он наклонял голову, то они напоминали ширму. Его пухлые губы были слишком плотно поджаты, будто он не хотел, чтобы из них вырвалось что-то лишнее. Ангелина сидела рядом и наблюдала, как размашистый почерк соседа танцует по тетрадным листам. — Вот смотри, — обратился он, тыкая кончиком ручки в строку. Голову он не поднял, но Геле почему-то показалось, что одноклассник взглянул на неё боковым зрением из-под копны волос. — Здесь нужно использовать это время. Запомни… — Серёж, тебе необязательно объяснять мне задание так, что ты его чуть ли не за меня выполняешь, — серьёзным тоном остановила его Гела, закрывая тетрадь ладонью. — Можешь просто перевести мне вопросы, а я сама справлюсь. — Да, прости, — он закрыл свою тетрадь и придвинул поближе учебник. — Смотри, первый вопрос, — Сергей провёл пальцем по нужной строке и поднял голову, чтобы привлечь внимание. — Он переводится так: «Какая у тебя была любимая игрушка в детстве?» — Поняла, спасибо, — она сделала пометку карандашом. — Дальше. Он кивнул и наклонился назад к книге. Ангелина устало зевнула и ожидающе посмотрела на занавес из светлых волос. Казалось, пора раздвинуть шторы, но пока что она не решалась сделать это. — Дальше… «Почему тебе нравилась эта игрушка?» и «Какая игра в детстве тебе нравилась? Почему?» — Так, ага, — она сделала ещё пометки и взглянула искоса на соседа. — Спасибо. — Не за что, — он посмотрел на неё из-под волос и улыбнулся. Ангелина не сдержалась и пригладила их назад. — За ними тебя совсем не видно. Несмотря на все её старания, они снова вернулись на то же место. Серёжа ничего не ответил на это, но повторил её же действие: убрал их с лица. — Это вредно для зрения, — Гела сделала вид знатока и усмехнулась. — Ты и так носишь линзы. — Да, спасибо, — ответил на это парень и отвернулся. Ангелина принялась за работу. В голове не было никаких мыслей: о чем писать и, что самое главное, как. В английском она не была сильна, и, наверное, помощь Серёжи в этом ей пригодилась бы, только не хотелось его упрашивать, это было бы невежливо. Больше всего на свете она не любила просить о помощи, ненавидела казаться слабой и считала это унизительным. В конце концов, она что, сама не справится? Справится. В кабинет начали возвращаться ученики, жующие булки. Это была самая длинная перемена, специально отведенная для того, чтобы можно было сходить в столовую. Ангелина подняла голову от тетради и посмотрела в сторону двери, будто ожидала кого-то. — Пересела, чтобы быть ближе к Стасу? — раздался голос сзади. Ангелина обернулась и увидела высокого и тощего одноклассника с неприятным взглядом. Он поедал булочку и, прищурив глаза, смотрел на неё. — Нет, чтобы быть ближе к тебе, — она сказала это нарочито сладким голосом и послала ему воздушный поцелуй. — Ты такой красивый, Игорюша, не могу тобой налюбоваться. Парнишка сморщил нос и посмотрел на неё с презрением. Ангелина усмехнулась и вернулась к работе. Совсем скоро вернулся Стас. Он сел сзади, возле Игоря, уже доевшего свою булку. Ангелина внимательно посмотрела на него, когда он заходил. Нельзя сказать, что Игорь был не прав относительно её мотива, но кто посмеет девушку в этом уличить? Стас не взглянул на неё, что не могло не обрадовать Гелу. Значит, он мог не заметить то, каким взглядом она одарила его. Стас ей нравился, и это нельзя было отрицать. Высокий, хорошо сложенный, с красивыми светло-карими глазами и незаурядным умом. При мыслях о нём бабочки в животе начинали резать крыльями органы, а руки подрагивали. Она никогда не выдаст себя так просто. Пока она сама напрямую не скажет, он ничего не должен понять. Её очень раздражало, что Игорь был чертовски прав касательно неё, и ещё больше раздражало, что Стас ничего не предпринимает. — У тебя есть учебник? — спросил Стас, садясь на своё место. — Я не брал. — Есть, конечно, — ответил Игорь, начиная копошиться в своей сумке. — Ты делал домашку? — Половину только. — Похрен, дай списать, — судя по шелесту бумаги, Стас раскрыл тетрадь и положил её перед другом. — А списывать нехорошо, — осуждающе сказала Гела, не поворачивая головы. — Кто бы говорил, — парировал Стас, скрещивая руки на груди. — Сама к Серёге села будто не за этим. — Она не списывает, — вступился Серёжа. Гела была ему благодарна. — Я только объяснил задание, она сама делает. — Именно так, — согласилась Ангелина, наконец к ним повернувшись. — Ты отвернись, делай, что ты там делала, не отвлекай занятых людей, — недовольно отозвался Игорь, пренебрежительно махнув рукой. Ангелина никак не отреагировала, но внутри почувствовала себя оскорблённой. Она написала не так много, но этого должно было хватить для нормальной оценки. Серёжа посмотрел на неё с тревогой, но ничего говорить не стал. Ангелина это заметила, ответила ему на этот взгляд и тоже промолчала. — Пиши быстрее, — подгонял Стас сзади. — Она скоро придет. — Да пишу я! — Игорь раздражённо фыркнул. — Не забудь только названия поменять. — Да, блять, я не настолько идиот! — Но идиот, — буркнула себе под нос Ангелина. — Молчи там, женщина, — она не повернулась лицом, но готова была поклясться, что затылком ощутила его яростный взгляд. — Ой-ой, боюсь-боюсь. Серёжа нервно усмехнулся и сложил руки в замок. Ему, определенно, было интересно наблюдать за их перепалками. Стас тяжело вздохнул и стукнул ручкой по столу. — Держи свою хуйню, — Игорь бросил тетрадь соседа перед ним и, судя по звуку удара дерева о дерево, положил голову на парту. — Ебать, спасибо, нахуй, — ответил Стас, голос его звучал натянуто учтиво. Сто процентов, он изобразил, что снимает шляпу. — Не за что, коллега, — звучало вяло, вероятно, Игорь продолжал лежать на парте. Раздался звонок. Вместе с ним в кабинет эффектно зашла учительница и кучка опоздавших учащихся, которые, судя по всему, долго стояли в очереди в столовой, раз уж судорожно пытались дожевать свои булочки. Они остались у двери, англичанка же широкими шагами прошествовала по кабинету. — Перед смертью не надышишься, — строго ответила женщина, вставая возле своего стола. — Садитесь, но, учтите, с вас и начну спрашивать. На этом уроке Ангелина получила заслуженную тройку, а, значит, ни о чём не сожалела. Серёжа, сидевший с ней, прокомментировал это как «глупый поступок, портящий успеваемость». Гела оставила при себе свои высокие моральные принципы и промолчала. Ей не хотелось спорить с Сергеем, в конце концов, он был не только полезен ей, она считала его своим другом. Хоть ей и было плевать, что он думает по её поводу. Она была благодарна ему за помощь и рада иной раз скоротать время, болтая с ним. С Серёжей она была знакома давно, поэтому уже успела изучить его повадки и привыкнуть к странностям паренька: вечно обкусанные ногти, постукивания пальцами по всем поверхностям, взгляд из-под длинной спутанной челки и бормотание себе под нос. Эти странности — часть его личности, черта, отличающая от прочих. Он невротичен, очень редко участвует в конфликтах, хорошо учится. Учителя его любили и уважали за успехи в учёбе и дисциплину. Он никогда не опаздывал, никогда не ругался и всегда был добр. Правда, иногда был навязчив, а порой из него нужно было тянуть слова клещами. Пожалуй, это и была основа их взаимоотношений: Серёжа помогал ей, а Гела принимала его. Причём больше самого парня, чем его помощь, как бы она ни была нужна. После уроков Ангелина попрощалась с ним и, напоследок взглянув на Стаса, ушла. На улице было промозгло и пасмурно. Казалось, будто холод мерзко касается костей и в них застревает. Оказавшись на улице, Гела поёжилась и посильнее затянула шарф. На асфальте была мерзкая слякоть, через которую нельзя было пройти, не вляпавшись. Её ботинки быстро намокли, вода периодически начинала чавкать, скапливаясь в обуви. Пожалуй, в мире едва ли есть что-то менее приятное в обычном быту, чем мокрые носки. Она старалась идти быстрее, чтобы добраться до места, где не будет снежной каши и луж, но это ледяное болото было абсолютно везде. Утром земля была мёрзлая, потому ходить с сухой обувью было возможно, а теперь всё потаяло. Гела материлась себе под нос, мрачно глядя перед собой. Внутри неё происходило то же, что и на улице. Каша из мыслей, где смешались и неизвестное будущее, и мысли о собственной посредственности, и влюбленность в этого мальчишку, и ощущение опустошённости с потерянностью напополам. По-хорошему ей бы заплакать, но сейчас нельзя. И вообще нельзя. Слёзы для слабаков, а она не слабая. Она вряд ли что-то кому-то докажет, но никогда не лишит себя какой-никакой гордости и, хотя бы видимой, но силы. Телефон в кармане завибрировал. Ангелина взяла его в руки и увидела сообщение от матери: «У нас закончился хлеб, зайди в магазин. Не забудь, сегодня у Марты выходной, ужин придётся готовить тебе». Внутри закопошилось чувство обиды. Мать никогда не уделяла ей внимание, если того не требовали обстоятельства, или если ей ничего не было нужно. Ангелина чувствовала физическую усталость и всю ту же безнадёжность. Мир был серым, жизнь была холодной, а впереди — туман. Хотелось завыть волком, давясь слезами, но ни звуков, ни слёз всё ещё не было. Гела зашла в ближайший ларёк и купила батон, после чего направилась на остановку. Холод пробрал её мокрые ноги. Она не боялась простуды, она боялась, что автобуса не будет ещё долго, и что придется ещё дольше терпеть мокрые носки. Ждать пришлось с четверть часа. За это время она трижды прокляла свою жизнь, и ещё два раза обматерила собственную беспомощность. Когда автобус наконец-то приехал, он оказался набитым битком. Ангелина ехала стоя, прижавшись спиной к окну. Автобусные разговоры и крики ребёнка почему-то сегодня вызывали двойное раздражение. Через пару остановок ей показалось, что лучше бы она пошла пешком, меся слякоть. Когда она наконец-то вышла из автобуса, холод с новой силой пробрал ноги. Она поёжилась и, как можно быстрее, пошла домой. Почему бы не расчистить дороги? Это бы так облегчило жизнь пешеходам… Но, живя в месте, где у всех есть машины, о слякоти не особо переживают. В лучшем случае, тебя не забрызгают с ног до головы. Впереди показался дом, у которого стояло только отцовское авто. Значит, матери дома не было, что и ожидалось. Ангелина перепрыгнула через лужу и подошла к воротам. Сколько раз говорить отцу, чтобы он вызвал рабочих и отремонтировал участок перед домом? Бесполезно. Нужно напомнить. Ангелина вошла в дом и поспешно сняла обувь вместе с носками, продолжив свой путь босиком. Пол был холодным, но это куда приятнее, чем липнущая к коже ткань. Поднимаясь по лестнице, она услышала отца: он что-то эмоционально объяснял, голоса собеседника слышно не было. Чтобы не отвлекать от работы, Гела прошмыгнула в свою комнату и тут же, с тихим щелчком, закрыла дверь. Наконец-то можно переодеться. Она сразу же сбросила с себя одежду, впитавшую сырость и промозглость, и наконец-то ощутила ещё непривычный комфорт. Ангелина прилегла на кровать: жутко клонило в сон, но нужно было заняться делами. Есть не хотелось. Ничего больше не хотелось. Она посмотрела на экран телефона. Три часа дня. Гела обняла подушку обеими руками и зевнула. «Надо извиниться перед подушкой за то, что провожу с ней мало времени, — подумала она и усмехнулась. — Нужно встать и пойти готовить». Так она и поступила, разумеется, не без труда. Взяв с собой батон из сумки, она спустилась на кухню. Голос из отцовского кабинета стих. На кухне было прохладно и тускло, пришлось включать свет. Ангелина положила покупку в хлебницу, а после прошла к холодильнику. Не густо. Нужно сказать отцу, что хорошо бы съездить снова в магазин, но это потом. Она достала остатки продуктов со вчера и решила, что на ужин будет овощное рагу. Готовить совсем не было желания, хотя она любила это дело. Проявлять изобретательность тем более не было сил. Гела принялась резать овощи на кубики, как услышала шаги со второго этажа. Она вышла из кухни, чтобы поздороваться с отцом и его гостем. — Здесь нужно соблюдать историчность, — говорил знакомый голос, хоть и не родительский. Ангелина принялась перебирать в голове тех, кто мог быть его хозяином. — Но при этом, помните, не должно быть занудства. Я внесу правки в места, где они нужны. — Хорошо, — отвечал отец как-то раздосадовано. — Я допишу ещё две сцены и через три дня принесу. — Валентин Георгиевич попросил только вносить правки и направлять вас, — быстро сказал знакомый, но неизвестный голос. — Поэтому я не буду сильно что-то редактировать. Гела стояла в гостиной, в дверном проёме показался узнаваемый силуэт. Несмотря на то, что вчера он был одет в необычный белый сюртук, а сегодня в поношенный свитер, Журавлёв выглядел всё так же ярко. Его волосы были собраны на затылке, а прядь, выбивавшаяся из общей картины, была так же убрана назад. Увидев Гелу, он замолчал. Сзади него шёл отец в привычной домашней одежде, разве что его причёска выглядела растрёпаннее обычного. — Добрый день, — сказала Ангелина Глебу, приветливо улыбаясь. Тот глянул на неё и приподнял тонкие брови, его губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но вместо этого бросил короткое «Здавствуйте». Журавлёв ускорил шаг и прошёл мимо неё. Ангелина посмотрела ему вслед, а после перевела взгляд на отца, с которым обменялась кивками. Гела сразу же вернулась на кухню. Проводив коллегу, Дмитрий Эрастович пришёл к дочери. Он внимательно смотрел на то, как она нарезала овощи. — Что ты собираешься готовить? — спросил он, садясь за стол. Он попытался выдавить из себя что-то позитивное, но всё равно звучал крайне задумчиво и устало. — Овощное рагу, — ответила Ангелина, не повернувшись к собеседнику. — Как твои дела? — Нормально, — вздохнул отец, беря яблоко со стола. — Правда, как оказалось, над сценарием ещё работать и работать. — Почему ты слушаешь его? — слишком резко спросила Ангелина, после чего повисла тишина на несколько секунд. Чтобы её разрядить, она добавила: — В том смысле, что разве не тебе виднее, как будет лучше? Плюс Глеб… Он старше меня ненамного. — Странно слышать о возрасте от тебя, не находишь? — усмехнулся отец, откусывая яблоко. — Глеб Николаевич, несмотря на возраст, отличный специалист. Вдобавок его попросил работать со мной сам худрук. Если Валентин Георгиевич ему доверяет, то и у меня нет поводов сомневаться в нём. — Доверяй, но проверяй, папа, — отозвалась она, перекладывая нарезанный кубиками картофель в глубокую чашку. — Он вообще хоть что-то выдающееся сделал, чтобы заслужить такой авторитет? — Как же, — отец пожал плечами. — Сделал. Например… Помнишь, два года назад были афиши «Портрета Дориана Грея»? Мама ещё статьи писала про эту постановку… — Хочешь сказать, это его рук дело? — она наконец повернулась к отцу лицом, отложив нож в сторону. Ангелина не на шутку удивилась. — Первая работа, — Дмитрий Эрастович постучал пальцами по столешнице. — Я был на премьере тогда… Это одна из самых сильных постановок, что я видел. — Ну, один спектакль ещё ни о чем не говорит, — она вернулась к нарезке, теперь взялась за кабачки. — Плюс Уайльда трудно испортить. — Не спорю, — сухо ответил отец. — Но я видел этот спектакль в нескольких театрах, и, отдам должное, это как небо и земля. — Ты так думаешь? — она вздохнула. — Он какой-то странный… — Странный или нет, но он настоящий профессионал. Он действительно знает, что делает. — Что ж, надеюсь, ты прав, — Ангелина пожала плечами и нахмурились. — Меня просто немного смущает то, что ты обычно никому не позволял себя править, даже маме. — Не думаю, что тебе стоит об этом думать, — он поднялся с места и подошёл к холодильнику. — Как-то пусто. — Хотела тебе как раз сказать об этом. Нужно будет съездить в магазин. — До скольки у тебя завтра уроки? — Дмитрий Эрастович закрыл холодильник и сел на прежнее место. — Мне завтра нужно в театр, посмотреть его правки, а потом мы могли бы поехать. — До часу, потом музыкалка до половины третьего. — Мне в три часа нужно быть там. Сможешь приехать в театр? — Могу, — она взяла в руки куриное мясо и начала точно так же резать на кусочки. — Только, наверное, тебе придётся немного меня подождать. Я хотел зайти к худруку. — Подожду. — Вот и хорошо, — он встал с места, бросил огрызок яблока в мусорку. — Мама говорила, что сегодня будет поздно и завтра тоже. — Я знаю, — она не любила говорить с кем-то и что-то делать параллельно. — Мне уйти? — Да, я позову, когда всё будет готово, — Гела постаралась сделать голос мягче, чтобы отец не обиделся. — Отдохни, ты выглядишь, будто не спал три дня. Ангелина сама хотела бы пойти и отдыхать, но, зная, как готовит отец, она бы начала переживать за сохранность дома от пожара. Отец вышел из кухни, ничего не сказав. Когда он ушёл, Гела вспомнила про свой вчерашний разговор с Глебом. Он показался ей высокомерным, и, если он действительно так хорош, как говорит отец, Журавлёв точно знает себе цену. Она также вспомнила его взгляд, когда она сидела за пианино. Какого чёрта ей захотелось играть что-то сложнее? Показать себя на всю мощь? Что её задело так? Она не понимала. Она совсем не догадывалась, что такого в этом человеке. Чем он заслужил такое уважение? «Портрет Дориана Грея» она не видела, как и других его постановок. Вполне возможно, что спектакль хорош. Инга тогда бегала со своими статьями и репортажами, видимо, действительно что-то достойное. Тогда откуда же такое подозрение? Наверное, на ней так сказалось его надменное поведение. Гела не питала к нему ни злости, ни симпатии, но, несмотря на это, он её действительно интересовал. Рядом с ним хотелось показать себя с лучшей стороны, это правда. Возможно, этому причиной служило то самое почитание среди людей? Чёрт его знает. Только отрицать нельзя: он определённо имеет особое обаяние, и дело здесь вовсе не в красивом лице или экстравагантном образе, дело в том, как он себя преподносит. Дело в благородной холодности, которая не мешает ему располагать к себе людей. Что же ты за человек, Глеб Журавлёв?