Ирисы зацветают незаметно

      В темноте лаборатории каждая тень, отбрасываемая разнообразным оборудованием, казалось, содержит в себе бесконечность жутких, неизвестных науке тварей, которые только и ждут, пока ты потеряешь бдительность и останешься с ними один на один. И уж тогда они постараются отхватить себе «лакомый кусочек» твоего тела, пусть даже оно достаточно худое, чтобы протискиваться между узкими стеллажами архива. Вейлон Парк не боялся темноты. Почти. И вообще, как это, молодой, перспективный ученый, которому доверяют целые лаборатории, а боится каких-то теней? Глупости.       Однако, он то и дело поднимал голову от клавиатуры, на которой строчил свой код уже который час, и вслушивался в эту густую темноту, различая малейший шорох сквозь ровный гул мощнейших компьютеров. Крыс у них отродясь не бывало, ну, разве что, в подвалах, куда Вейлон Парк не рискнул бы спуститься ни за какие премии. А призраков, которым его пугали в детстве, просто не существует, это не научно. Тень — это просто эффект от падения световых лучей, только и всего.       Но любой человек, войди он сейчас в лабораторию, если бы и испугался, то тени были бы в этом «списке страха» на самом последнем месте. Потому что их отбрасывала не какая-то там лампа, а странного вида устройство, установленное на небольшом подиуме в центре комнаты. Оно отдаленно напоминало тусклое зеркало, эллипсоидной формы, у основания слегка сплющенное и совершенно ничего не отражающее. Зато по его матово-антрацитовой поверхности то и дело пробегали едва заметные волны, отдававшие неоновой голубизной. «Рамка» этого предмета была явно металлической, причем, из довольно дорогих сплавов, на которые «Меркофф» потратила не мало денежных средств. Эта оболочка просто пестрела крошечными разъёмами, с маленьким индикатором активности рядом с каждым из тончайших проводков, отходящих к не менее удивительным аппаратам. Сейчас подсвечены были далеко не все индикаторы, некоторые мигали, а некоторые наоборот — горели ровно и ярко. И только самые внимательные, если бы осмелились подойти к устройству достаточно близко, различили бы едва ощутимый шум, исходящий будто бы изнутри. А еще — кто-то бы сказал, что из-за матовой пелены чувствуется легкое дуновение ветра.       Вейлон знал этот эллипсоид вдоль и поперек и мог бы часами рассказывать, для чего нужен каждый из сложнейших компьютеров, подключенных к нему. Потому что именно он и занимался его разработкой, начиная со стадии рисунка на бумаге и презентации идеи перед начальством, заканчивая дорогущим оборудованием для запуска, а также редчайшими химическими элементами, использованными для этой антрацитовой слюды. Три года усердной работы — и «Преобразователь материи» существует в том виде, в котором его задумали, но вот только одно «но» — ничего дельного, кроме странного света, это устройство так и не принесло.       Многие быстро потеряли веру в довольно перспективное и очень прогрессивное начинание, которое обещало стать сенсацией мировой науки — сжатие материи и ускорение ее до скорости, гораздо быстрее времени — почти настоящая контролируемая черная дыра, вот только с обратным эффектом. Предмет, попадая во «временную воронку», как называл ее Вейлон Парк, возвращался в первоначальное состояние, проще говоря, «молодел», восстанавливаясь в обратном направлении. Так, сухофрукт должен был становиться спелым плодом, затем — цветком или семечком, старое животное — детенышем, а затем — зародышем, а человек — молодел, быстро терял годы и возвращал своему телу юность и здоровье. И количество лет, дней, часов и месяцев, которые должен был «сбросить» предмет, в идеале можно было бы регулировать, однако пока что предметы, пропущенные через антрацитовую слюду, не то что не менялись — они еще больше портились, будто такая сложная среда влияла на их жизнедеятельность негативно. Естественно, до испытаний на живых организмах дело не доходило.       — Черт! — Вейлон с чувством ударил по кнопкам клавиатуры, вымещая на них всю свою злобу. Сложнейший код, которым была запрограммирована воронка, все еще не работал: — Да и пошло оно все!       Ученый вскочил со своего места и нервно заходил по комнате. А ведь когда-то у него была целая команда, пока они не посчитали его проект пустышкой, на который не хочется тратить ни времени, ни сил. Теперь только Парк и занимается этим, но и у него терпение уже понемногу начало лопаться.       — Ну почему ты не работаешь? — раздраженно спросил он, вплотную приблизившись к своему изобретению: — Что я не так делаю?       Он пнул ногой горку яблок, которые должны были стать семечками, а вместо этого просто валялись бесполезной грудой у подиума. Часть из них покатилась в тени и Вейлон почувствовал, как по коже побежали мурашки.       — Ладно, я пошутил… — буркнул он себе под нос и снова отошел к компьютеру. По-хорошему, Парк должен был бы уже три часа как быть дома, но проклятый код не хотел его отпускать. Ошибки будто нарочно выскакивали именно в тех местах, где он уже успел их исправить раньше. Вейлон зевнул, перекручивая в голове невеселые мысли об отчете о ходе разработки, который ему придется предоставить начальству в ближайшее время, и в который снова будет жирным шрифтом выведено — «В ПРОЦЕССЕ». Бессмыслица.       — Ничего не понимаю! — в отчаянье выкрикнул Парк и немедленно выключил компьютер, довольно ощутимо ткнув пальцем нужную кнопку, перед этим в последний раз введя строку кода:— Консервная банка…       И тут что-то изменилось. Комнату вдруг озарил ярчайший голубой неон, от которого аж глаза зарезало, воздух резко раскалился и стало очень жарко — Вейлон вскочил, стул повалился на пол, но он не обратил на него внимания, а просто стоял с широко открытыми глазами несколько мгновений, находясь в глубочайшем шоке. Глаза заслезились от настолько яркого света, а дыхание перехватило от все нарастающей жары, но Парк не долго был в отключке — он бросился к яблокам, спотыкаясь об них, и, схватив сразу несколько, швырнул фрукты прямо в центр искрящего эллипсоида. «Воронка» поглотила их без следа, но, в отличие от бесконечности предыдущих экспериментов, яблоки не выпали с другой стороны.       Они исчезли.       Потрясенный, Парк схватил со стола диктофон, на который часто записывал свои наблюдения и размышления, и, не отрывая взгляда от «Преобразователя материи», принялся судорожно формулировать увиденное:       — Двадцать второе июня… Три часа ночи… Наверное… «Преобразователь» испускает голубой неоновый свет… Искры… Да, он сильно искрит… Воздух… — тут он закашлялся - духота в помещении стала просто невыносимой.       — Воздух сильно раскален, до градусов… А какая к черту разница!       Тут он снова споткнулся о яблоко, чуть не выронил диктофон и бросил фрукт в центр голубого свечения.        — Яблоки… Фрукты свежие, заброшено… — Парк постарался вспомнить, сколько яблок он уже отправил «в неизвестность», но тщетно. Он так волновался, что забыл посчитать количество. — Около пяти штук и все исчезли! — Вейлон просто выкрикнул последнее слово и сделал шаг по направлению к искрящему эллипсоиду. Нужно было немедленно выяснить, в каком состоянии показатели, и что, черт возьми, заставило его так работать?       — Показатели… А-а-а! — злосчастное яблоко и сейчас попалось под ногу.       И если бы не оно, неизвестно, чем бы эта история закончилась. Потому что Вейлон Парк поскользнулся и в попытке удержаться от падения выставил вперед руки, которые угодили прямо в центр эллипсоида. Только вскрик ужаса огласил лабораторию, а через мгновение неуклюжий ученый пропал — воронка просто втянула его внутрь, будто схватив за руки клещами.       И в ту же секунду устройство будто перегрелось — оно в последний раз вспыхнуло, посыпались искры (но теперь обычные, не голубые), и эллипсоид потух, немедленно возвращаясь в самое свое первоначальное состояние — поверхность теперь была просто матовой слюдой, без малейшего намека на «вспышки жизни». Повалил дым, завоняло гарью и сработала система пожаротушения — с потолка полила вода. Все индикаторы потухли, и комната окончательно погрузилась во мрак.       Вейлон так и не понял, что только что произошло — он просто упал на что-то твердое, сильно ударился головой и немедленно потерял сознание, но вряд ли это было из-за боли. Его тело только что пересекло саму пространственно-временную материю — удивительно, что его просто не распылило на атомы. Но если Парк сейчас был в отключке, то молодой парень, что сейчас с воплем прижался к стене, мог только мечтать о таком прекрасном способе отрешиться от реальности. ***       День Даниэля Уодворда не был таким уж ужасным, ровно до того момента, как обнаружилось, что его комната в замке Бренненбурга будет не где-нибудь, а в одной из башен, которую Александр (как мило с его стороны), распорядился подготовить для молодого гостя. Он как мог старался гнать от себя мысли, что это было сделано нарочно, ведь барон явно догадывается о некоторой боязни высоты своего подопечного. Более того, башня не очень хорошо освещалась — здесь, как и во всем замке, здорово экономили на свечах, поэтому темные углы винтовой лестницы наводили на Даниэля какие-то смутные тревожные ощущения. Казалось, что эти трепещущие кусочки мрака живые — они таят в себе опасность, как и весь этот гигантский замок.       Даниэль поднимался по ступенькам, сопровождаемый местным безмолвным слугой, который тащил его тяжелый чемодан, и размышлял о том, что уже успел увидеть за сегодня. Поездка выдалась тяжелой, но впечатления от лесов Пруссии быстро померкли на фоне гигантского сооружения, изящно выделанного прямо у подножия величественной горы — Замок Бренненбурга, единственным ныне живым хозяином которого и был этот загадочный Александр. Мрачное, готическое великолепие могучих стен, крыш и карнизов сменялись легкостью и красотой оконных рам и лепнины, а заросли дикого винограда, которые оплетали здание чуть ли не до самых чердаков, завершали захватывающее дух зрелище.       Александр объяснил такой выбор комнаты для гостя тем, что из башенных окон открывается невероятный вид на местные горы и леса, в чем Даниэль убедился, как только немедленно раздвинул шторы. И тут же закашлялся от пыли — создавалось ощущение, что их никто и никогда не трогал.       — Часто ли здесь останавливаются? — спросил он у слуги, который уже раскладывал его вещи в старинный платяной шкаф. — Тут столько пыли…       — Извините, господин, скоро здесь будет как в аптеке. — проскрипел его провожатый, зажигая, наконец, свечи на тумбе у кровати и на письменном столе. — Мы просто не ожидали вас именно сегодня…       Молодой гость ничего на это не ответил. Он просто прошелся по толстому ковру, который скрадывал его шаги, изучая каждый сантиметр временно пристанища. Комната казалась богатой — мебель, явно из дорогого дерева, резная спинка кровати с тяжелым балдахином, какие-то статуэтки на полках книжного шкафа (который, кстати, был забит книгами в толстых переплетах). Даже эти шторы были из тяжелого шелка с золотой вышивкой и бахромой по краям, даром что из-за пыли из густой темно-красный оттенок выглядел не так великолепно. Свечи поддерживали массивные, латунные подсвечники, украшенные изящным узором — если комната для гостей была такой богатой, страшно представить, что творится в покоях хозяина.       — Ужин в восемь, сэр. — снова подал голос слуга-невидимка. — Александр сейчас занят, но к ужину будет. Приятного отдыха.       И, прежде чем Даниэль успел хоть что-то ответить, слуга исчез, тихо прикрыв за собой массивную дверь.       И тут же по коже пробежали мурашки — молодой археолог не готов был остаться с «тяжестью» пыльной комнаты один на один. Абсолютная тишина вдруг обрушилась на него, заставив поежиться и снова вскочить с кровати. Уодворт попытался открыть окно — оно поддавалось с явной неохотой, петли давно проржавели. Но — чудо, как только в спальню ворвался свежий горный воздух раннего вечера, страх быстро куда-то улетучился, уступив место восхищению видами и приятной легкостью дыхания.       — Ну где там эта уборка… — проговорил археолог, нехотя отворачиваясь от окна.       И тут его внимание привлек предмет, который кто-то видимо пытался упрятать за шкаф, но так и не довел дело до конца — он наполовину выглядывал, покрытый темной мешковиной. Должно быть, хозяину не хотелось, чтобы эту вещь вытаскивали на всеобщее обозрение, но любопытство взяло верх и археолог, предварительно оглянувшись на дверь, потянул ткань на себя. Он ожидал увидеть старую рухлядь, ничего более, но вот сюрприз — под грязной накидкой оказалось искусной работы зеркало с выточенными на раме символами.       Не долго думая, Даниэль вытащил предмет интерьера на середину комнаты и смахнул пыль с рамы с помощью все той же мешковины. И только через мгновение понял, что стекло зеркала было не грязным, как показалось сначала, а по-настоящему мутным — оно совершенно ничего не отражало. «Жаль, что такая красивая рамка пошла на такое бесполезное стекло… Наверное, стекольщик намудрил с химическим составом и оно потемнело со временем. Не удивительно, что его спрятали.» — подумалось ему.       Самый большой интерес у Даниэля вызвали символы, которые были изящно высечены по невиданному им ранее металлу — это точно было не золото и не железо с позолотой, а что-то наверняка безумно дорогое. Буквы не были похожи ни на один известный Даниэлю язык, они даже очень слабо походили на египетские иероглифы, а уж в них-то он, как археолог, очень хорошо разбирался. А ведь символы явно были выстроены в слова и фразы, потому что были сгруппированы особым образом по нескольку символов и разграничивались чем-то, явно служившим знаками препинания.       И как раз в тот самый момент, когда Даниэль всерьез задумался о том, чтобы взять блокнот и переписать фразы, зеркало вдруг заискрило, а комната залилась ярчайше-голубым светом, заставив молодого гостя немедленно зажмуриться и отступить, вскрикнув. Стало невероятно жарко, в ушах засвистел ветер, а в следующую секунду послышался ряд глухих ударов об пол, Даниэль сделал еще шаг назад и привалился к стене — с зеркалом явно происходила какая-то бесовщина, но он и осознать этого не успел, как прямо из центра рамки вывалился… Человек. И упал бездыханным мешком прямо к его ногам.       В ту же секунду стало поразительно тихо, а зеркало снова приобрело свое прежнее состояние. Потребовалось еще пару минут, прежде чем Даниэль взял себя в руки и заставил взглянуть на «выпавшего» — тот не подавал признаков жизни. А вокруг него валялись… Яблоки. Этот момент почему-то еще быстрее вернул насмерть перепуганного археолога в чувство — он бросился к злосчастному зеркалу и накинул ткань обратно, а затем опасливо приблизился к телу — оно не выглядело сильным физически, но сам вид его появления заставлял кровь стыть в жилах…       Уодворт сглотнул и поднес подсвечник поближе, чтобы как следует рассмотреть незнакомца — одет тот был крайне странно, в какие-то штаны невероятно яркого синего цвета, в не менее странного вида рубаху, из тканей далеко не по моде, а про обувь археолог и вовсе предпочел бы умолчать — он никогда ранее не видел таких материалов и форм. Все это страшно интриговало и даже пугало, но гость Бренненбургского замка видал вещи и пострашнее странно одетого человека. Он больше опасался за зеркало, которое не подавало признаков появления кого-либо еще.       К своему удивлению, Даниэль также отметил, что незнакомец дышит. Едва заметно, но все-таки дышит, о чем свидетельствовали легкие покачивания спины. В Даниэле боролись два желания сразу — немедленно вызвать охрану, или же попробовать привести этого странного человека в чувство и все у него расспросить.       Если он конечно не опасен…       В итоге недолгих измышлений, любопытство взяло верх и археолог взял со стола перо для письма — он медленно повел его кончиком по лицу светловолосого незнакомца. И реакция не заставила себя долго ждать — «выпавший» сначала поморщился, а потом громко чихнул, немедленно приходя в себя.       — Ох, голова… — пробормотал он, приподнимаясь. — Что это вообще было…       Вейлон Парк чувствовал сильное головокружение, в глазах двоилось. Лоб и руки, о которые он явно тормозил при падении, сильно болели, но вроде ничего было не сломано. Но… Он ведь явно был не в лаборатории. Медленно, очень медленно Парк огляделся по сторонам, стараясь дышать как можно глубже. Может, он спит? Может, он все еще в обмороке и ему мерещится? Но ощущения вроде бы настоящие… Как же все это странно! Он оглянулся на яблоки — так вот, куда они выпадали.       — Яблоки? — тупо спросил он, оглядываясь на Даниэля. — А какой сейчас год?       — Тысяча восемьсот тридцать восьмой… — ответил незнакомый парень в странном наряде. — А откуда вы? И как вы оказались внутри этого зеркала?       Оба шокировано уставились друг на друга.       — Я кажется изобрел машину времени… — севшим голосом изрек Вейлон Парк.