***
Энджел отказался от предложения заживить руки ещё до того, как Аластор его озвучил. На вопросительно поднятую бровь он бросил с плохо скрываемой грустью: — Старые шрамы помогают меньше замечать новые. — А если не будет новых? — не глядя на Даста, медленно произнес Радио-Демон. Порноактёр фыркнул с насмешливым отчаянием и закинул ноги на подлокотник. — Напомню, что я, как мило решил сообщить тебе Вокс, прямая собственность Валентино. И несмотря на то, что я... Провинился, контракт он разрывать не собирается, дорогуша. Аластор безразлично повертел в руке трость. Дасту совершенно не обязательно было знать, что на его "принадлежность" порностудии уже активно покушались. И что олень быстро догадался, что Валентино просто заживлял руки Энджела, когда заканчивалось свободное место, и начинал заново. И уже то, что Радио-Демон применял ту же технику на Энджеле — буквально заменял его пострадавшие ткани на выращенные со своей энергии — уже считалось серьёзным посягательством. От Даста точно уже несло силой Аластора, и Валентино не мог этого не заметить ещё на приёме. — Ха! Возможно, какие-то обстоятельства смогут поменять его планы. Энджел развалился в кресле ещё вольготнее, покачивая ногой в длинном чёрном сапоге и подперев подбородок одной из рук. Снова в перчатке. — Ал, сладкий, оставь игры в благородное спасение полоумной принцессе. Ты же мастер сделок, я уже слышал. Я ни за что не поверю, что ты просто так вдруг решил спасти мою тощую задницу из лап Вэла и даже ничего не попросишь взамен. — А я и не говорил, что для меня это невыгодно, — улыбка Аластора стала хищной. — Если рейтинги этого несуразного насекомого упадут из-за потери главной звёздочки — а они упадут — ему это сильно не понравится. Да и ты явно не очень его любишь — чем не причина насолить, м? — Оленёнок, — Даст поднялся на локтях и резанул Радио-Демона неожиданно острым и холодным взглядом. — Это не вопрос того, насколько кто-то кого-то любит. Это вопрос выживания. Пока я делаю то, что говорит Вэл, у меня есть порошок, дурная слава и толпы придурков, готовых платить миллионы, чтобы лизать мне туфли. И если за это нужно расплатиться тем, чтобы босс срывал на мне... Стресс, то это лучше, чем оказаться вышвырнутым на улицу. — Именно поэтому тебя всё-таки вышвырнули на улицу, — саркастично наклонил голову вбок Аластор, пронизывая внимательным взглядом столь удивительно изменившегося Энджела. — Не твоё дело, сладкий, — разноцветные глаза превратились в щёлочки, а обычно сладкий тон мог, казалось, заморозить целый материк. — Вэл, конечно, вспыльчивый, но когда я приду в студию, для меня будет роль. И я лучше потеряю ещё несколько пальцев, чем всё, что я строил здесь семьдесят лет. Радио-Демон невольно скрипнул зубами, представляя Вокса и Валентино, с мерзким хихиканьем тушащих об улыбающегося через боль Даста сигареты. — Я и не предлагаю тебе сбегать в никуда, — осторожно произнёс он, пристально наблюдая за реакцией. Энджел усмехнулся так, что на языке стало горько. — Предлагаешь мне стать твоей собственностью? И что ты захочешь за это? Знаешь, Ал, я был бы очень за, чтобы ты мной овладел на какое-то время. — Не удержавшись от пошлости, паук подмигнул. Хотя с его страдальческим выражением лица это выглядело жутко. — Только не как очередной игрушкой. Эта фантазия меня уже не прельщает. К тому же, я тебе не верю. Вэл — всё ещё единственный демон в Аду, кому я хоть немного нужен. Мне так надоело быть чьей-то собственностью, — читалось за горечью на внезапно серьёзном лице Энджела. — Но ты тоже не видишь во мне ничего больше, чем цветастую тряпичную куклу, которую порвёшь на клочки и выкинешь.***
Красные когти страдальчески проскребли по креслу. — Ломка, — мысли двигались медленно, будто продираясь сквозь толщу собственной тяжести. — Обычная ломка. Причина для выработки гормонов исчезла, уровень серотонина и эндорфинов резко упал. А мозг требует продолжения банкета. Аластор запрокинул голову и глубоко вдохнул, собирая волю в кулак. Он не привык отказываться от желаемого. Каким бы странным и трудовыполнимым оно ни было — сейчас демон точно знал, чего хотел. И собирался это получить. Все возможные источники света вспыхнули холодными звёздами, ярко, до боли в глазах. Растёкшиеся чернильные пятна зрачков сжались в две точки — угольки среди тлеющего алого пламени. Просияший уверенной, подвижной улыбкой, Аластор пружинисто подскочил с кресла, кидая быстрый взгляд в зеркало.***
Притвориться, что его нет в номере, у Энджела бы не получилось. Тот упорно не реагировал на стук в дверь, но Радио-Демон точно знал, что порноактёр у себя. Поэтому, удерживая поднос на одной руке, он требовательнее затарабанил костяшками по тёмному дереву. Раздражённое "Какого хера? Войдите, если так, блядь, нужно!" раздалось одновременно с тем, как Аластор, наплевав на отсутствие ответа, открыл дверь. Необъятное количество кислотно-розового резало глаза, и хозяин этих фуксиевых джунглей выглядел настолько оторванным от общей картины, что казалось, будто забрёл не в ту комнату. Энджел из образа, который так тщательно лелеял, соблазнительно лежал бы в прозрачном пеньюаре и чулках на кружевном поясе и катал на языке виноградинки. Или упоительно дрочил с кучей игрушек, извиваясь в тонне блестящей смазки и приглашая несуществующего наблюдателя присоединиться. Игрушки, впрочем, определённо имелись, о чем свидетельствовал внушительных размеров ящик, явно использующийся по совместительству как прикроватный столик. Но настоящий, не кривляющийся Энджел сидел на кровати в свободной мягкой пижаме, скрестив ноги и что-то оживленно тыкая в телефоне. Уютный серый костюм со свинками-ангелочками почти полностью скрывал тощее тело, нерасчёсанные волосы растрепались и торчали во все стороны. У кровати примостились пушистые тапки с мышиными носиками. Даст поднял голову, и Аластор подумал, что видит того без макияжа едва ли не впервые. Оказывается, у порноактёра были огромные круги под глазами, которые тот прятал под консилером и тёмными тенями на нижнем веке. Да и оттенок кожи был отнюдь не настолько персиково-свежим. Энджел, видимо, подумал о том же — и вдруг оказалось, что он умеет краснеть. Неярко, едва заметно — но гораздо красивее, чем мерцающие румяна. Застигнутый врасплох, паук подскочил с кровати, теряясь между радостью, удивлением и смятением. — Ал? — только и смог выговорить он, нервно сдёргивая с ближайшего стула длинный пыльно-розовый кардиган с поясом и заматываясь в него, как в кокон. Аластор улыбнулся мягче, чем планировал. — И тебе добрый вечер. Сегодня на редкость отвратительно промозгло, — он неопределённо махнул ладонью в сторону окна, в темноте за которым действительно моросил совершенно мерзкий дождь, больше похожий на густой взвешенный туман. — Поэтому я решил, что кружка хорошо сваренного глинтвейна ещё никому не мешала. О том, почему он не стал пить этот самый глинтвейн в компании микрофона и книги, Радио-Демон умолчал. — Глинтвейн? — Энджел поднял изящно очерченную даже без "обработки" бровь и пригладил распущенные волосы. — Я бы не отказался. Извини, что я в таком виде... Кто ж знал, что ко мне сегодня будет ломиться сам Радио-Демон, чтобы немного выпить, — к концу фразы порноактёр успел более-менее прийти в себя, и вернулся к привычному несерьёзно-саркастичному тону. —Ха! Существование в пяти мирах* наполнено сюрпризами и неожиданными совпадениями, дорогой Энджел, — усмехнулся во всю зубастую пасть Аластор. — Никогда не знаешь, какая судьба ожидает тебя за дверью! К тому же, меня вполне устраивает, когда ты одет. Не по размеру длинные рукава кардигана полностью скрывали две пары паучьих рук, но, когда Энджел осторожно принял из рук Радио-Демона горячую кружку, ткань слегка задралась, делая отсутствие перчаток очевидным. Даст устроился в кресле и поднёс ароматный напиток к лицу, с видимым удовольствием вдыхая гармоничный букет вина и специй. В глаза бросилось, что он держит кружку как-то странно, неловко — всеми четырьмя руками, но определённо не всеми пальцами. Четыре отогнутых мизинца составляли компанию неестественно далеко оттопыренным пальцам с недостающими фалангами. Энджел выглядел так, будто ему очень хочется зажать раскалённую керамику между ладоней, — но он, очевидно, не мог этого сделать из-за свежих ран и ожогов. Даже выражение лица демона было почти виноватым из-за того, что оленю снова приходится смотреть на его изувеченные руки. Это удручающее зрелище наверняка вызвало бы острый приступ жалости у кого-нибудь вроде Чарли. У Аластора, которому подобное ощущение было противоестественно, болезненная картина всё же вызвала определенный неясный дискомфорт — и он не знал, почему. Такой Энджел — в мешковатой одежде, ещё больше подчёркивающей его нездоровую худобу, с синяками под глазами, растрёпанный, грустный и потерянный в своих жалких попытках удержать кружку хоть сколько-нибудь удобно, с извиняющейся улыбкой — напоминал подростка. Очень одинокого, вечно мёрзнущего, брошенного и нелюбимого. Эта внезапная искренность, которой был буквально пропитан воздух вокруг порноактёра, пытающегося вести себя обычно, резала глаза хуже яркого света. Давила на маску самого Радио-Демона, заставляя её неприятно зудеть. Нервно постукивая свободными пальцами по кружке, Даст наблюдал, как Аластор оглядывается по сторонам в поиках второго кресла. Внимательнейше изучает его — очевидно, на предмет пятен органического происхождения. Не находит, но всё-таки достаёт из кармана небольшой платок, увеличившийся до размеров покрывала, и педантично размещает его на сиденье и спинке, прежде чем удобно устроиться с собственной порцией глинтвейна. И почему-то держит кружку только кончиками пальцев. — Изумительно. Мне, правда, всё ещё больше нравится сангрия, — замечает Энджел, аккуратно отпивая. — Но, придется признать, что в такую погоду что-то горячее определенно лучше. Не думал, что здесь ещё кто-то помнит, как варить глинтвейн. — Не думаю, что в мире живых кто-то сейчас это помнит, — фыркает Аластор. — Я слышал, некоторые теперь просто посыпают его молотой корицей вместо того, чтобы добавить палочки во время приготовления! — Кощунство, — улыбается Даст иронично, и смотрит на Аластора из-под растрёпанных платиновых прядей. — Кажется, это тянет на новый смертных грех. — Согласен, — с серьёзным видом отвечает Радио-Демон, и они оба смешливо хмыкают. — Ал, — Энджел всё ещё сверлит его взглядом. Олень переводит глаза, вопросительно поднимая бровь. — Я видел у тебя много книг. Ты, видимо, любишь читать? Можешь.. немного почитать что-нибудь.. вслух? Аластор улыбается шире, пытаясь скрыть удивление. Подумав немного, очерчивает пальцами в воздухе сложный знак и раскрывает ладонь, на которую ложится явно старая, но бережно сохранённая книга. Название кажется Энджелу смутно знакомым. Привычным движением Радио-Демон откидывает обложку одним большим пальцем — наталкивая на мысль, что он часто читает вот так, в кресле, с чем-то горячим и ароматным в другой руке. — 1866 год ознаменовался удивительным и необъяснимым явлением, которое, вероятно, еще многим памятно. Оно крайне взволновало жителей приморских городов, сильно возбудило умы в континентальных государствах и особенно встревожило моряков**, — начинает Аластор, закинув ногу на ногу. Его губы снова остаются неподвижны, и голос звучит сам по себе — ещё более дикторский, чем обычно. Мелодичный, бархатный тембр льётся ровно, убаюкивающе, как радиостанция, на которой крутят старый джаз, и привычный треск помех дополняет его странным уютом, вызывая в воображении образ маленькой рубки ведущего. Энджел не очень слушает, что именно говорит демон в красном — тот, кажется, мог бы читать хоть сборник рецептов по приготовлению человечины или какой-нибудь технический справочник. Он вслушивается в спокойный, но живой, как низкое пламя, голос, и думает, какой он красивый. Какой сам Аластор красивый — даже такой, домашний, с кружкой в одной руке и книгой в другой. Особенно такой. Улыбающийся только краешками губ, почти неподвижный — только вертикальные зрачки бегают по строчкам под полуопущенными ресницами. И всё ещё думает, почему демон сам к нему пришёл. Из транса Энджела вырывает рука, осторожно достающая из его пальцев пустую кружку. Недоуменно моргнув, он поднимает глаза. Аластор смотрит на него сверху вниз с трудоописуемым выражением лица. Ставит кружку на подлокотник и приглашающе протягивает ладонь. — Умеешь танцевать что-нибудь... приличное? — игривые огоньки мерцают в алых глазах. — Спрашиваешь, — ухмыляется Энджи, кладя свою руку сверху, свешивая закинутые на кресло ноги и поднимаясь. — Я же итальянец. Танцы у меня в крови, детка. Аластор щёлкает пальцами, включая музыку, и Даст удивляется настолько, что едва не пропускает первый такт, втягиваясь в танец вслед за Радио-Демоном. Тот ведет жёстко, уверенно и быстро — неудивительно, что неуклюжую Чарли ему пришлось буквально таскать за собой***. Хищная, звериная грация скользит в каждом движении, и Энджел не отстаёт, перетекая живой ртутью из одного па в другое.Strangers in the night - two lonely people, We were strangers in the night Up to the moment when we said our first hello Little did we know Love was just a glance away, a warm embracing dance away ****
Аластор кружится по наитию, легко и стремительно, аккуратно сжимая в своей руке узкую ладонь. Руки Энджела прохладные, шершавость покрывающих их ран так непривычна на ощупь после гладкости перчаток. Удивление и восторг в неожиданно умных розово-чёрных глазах подкупают, вызывая незваную нежность, но сейчас оленю всё равно. Секунда, на которую замирает время, оставляя их обоих воздушно-радостными, длится так долго, что Радио-Демон, кажется, успевает проиграть песню несколько раз на повторе, даже не заметив. Музыка уже замолкает, но они кружатся ещё немного — и не признаются, что просто не хотели разрывать этот момент почти взаимной искренности. Почти нежности. Однако, всё же останавливаются, и Аластор делает шаг назад. Энджел делает два шага вперед и с внутренним отчаянием смотрит, как алые глаза снова затягиваются кромкой льда. — Ал, — почти отчаянно произносит он. Тот прищуривается, делая улыбку хитрее — и шире. Снова превращаясь в чёртову куклу. — Ты можешь не улыбаться хотя бы минуту?! — в голосе Энджела и злость, и мольба, и прорывающаяся против воли обида. Порноактёра бесит, что после такого количества откровений его самого не удостаивают совершенно ничего. Как будто с ним просто снова играют, и почему-то в случае Аластора это ужасно обидно — особенно, когда секунду назад он казался близким, чувствующим... живым. А сейчас он снова в своей непробиваемой броне. — Ха! Нет, — будто выливает ведро ледяной воды на голову Даста Аластор, и порноактёр проклинает свою внезапную доверчивость. — Какого хера, Ал?! — взрывается Энджел. — Сколько ещё откровений ты хочешь от меня, прежде чем хоть немного побыть настоящим, а не сраной говорящей радио-куклой?! Радио-Демон склоняет голову, внимательно наблюдая за взбешённым порноактером. — А если я и есть говорящая радио-кукла? — мрачно отвечает он, в очередной раз теряясь в противоречивых чувствах. — Я ЗНАЮ, ЧТО НЕТ! Энджел окончательно выходит из себя, хватает одну из пустых кружек с кресла и замахивается. Но ударить не успевает — на голову обрушивается нечто, тяжелое, как удар кувалды, и Даст падает на колени, едва не ослепнув от боли. Вскидывает голову и задыхается от возмущения. Аластор, рефлекторно отпрянувший назад, сжимает в пальцах небольшую тряпичную куклу. С восемью конечностями. На лице которой пришиты розовые и чёрные пуговицы-глаза, а с головы свисают несколько длинных платиновых волос. Кровь стынет у Даста в жилах, и вскипает одновременно. — Я, кажется, говорил, что не стоит меня провоцировать. Энджел. — чеканит Аластор. — Я разочарован. И стоит порноактёру моргнуть, Радио-Демон исчезает. О том, что он здесь вообще был, напоминает только кружка, которую Даст сжимает так сильно, что ещё тёплая керамика покрывается трещинами.