Только не уходи

      Шепард, которую с огромным трудом удалось выпроводить из медотсека на время операции, сходила в душ, смыв с себя пугающее количество синей турианской крови, и переоделась. Затем она вернулась и с новыми силами принялась нервно нарезать круги по медицинскому блоку, пока доктор Карин Чаквас обеспокоенно суетилась возле недвижимого Гарруса в попытках стабилизировать его состояние, время от времени посылая поверх крошечных очков осуждающий взгляд в сторону капитана. Вколов турианцу очередную дозу лекарства, она измерила температуру его тела, по старинке коснувшись лобовой пластины тыльной стороной ладони вместо того, чтобы снять показания с приборов, которыми был напичкан её новый кабинет. Чаквас покачала головой, поправила одеяло и, наконец, отошла от кушетки.       — Я понимаю: ты волнуешься за друга, но твоё присутствие здесь ничем не поможет. Позволь напомнить, ты и сама всего пару недель назад вышла из комы, тебе нужно отдохнуть.       Отмахнувшись от женщины так, будто та сморозила абсолютную чушь, Шепард строго спросила:       — С ним всё будет в порядке? — капитан сильно сжала губы и обхватила себя руками, чтобы скрыть одолевший её мандраж. Доктор тяжело вздохнула.        — Я сделала всё, что в моих силах. Теперь остаётся лишь надеяться, что он очнётся.       — Он очнётся, — прорычала Шепард, отчеканивая каждое слово, чтобы не дать зубам предательски застучать от страха. — Я спрашиваю «когда».       Она кипела от злости, скорее на саму себя, чем на Карин. Чувство собственной бесполезности заставляло её нервничать. Всё, что она сейчас могла — это корить себя за то, что не оказалась на Омеге раньше и не вытащила Гарруса с той проклятой базы.       Корабельный медик видела, что капитан Нормандии на взводе, но была уверена, что та, как обычно, сможет совладать со своими эмоциями, и потому невозмутимо продолжала.       — Будь у меня волшебная палочка, поверь, он бы уже давно стоял на ногах. Но в моём распоряжении только лекарства, а им нужно время, чтобы подействовать. После подобных ранений и такой серьёзной потери крови редко выживают. Я не могу гарантировать…       — Значит, найду того, кто сможет! — оборвала её девушка и до боли впилась ногтями в собственные предплечья, оставляя на коже белые следы. Чаквас лишь молча наблюдала за ней, боясь сделать хуже. Разомкнув руки, Шепард взъерошила отросшие за два года волосы и очень сильно и резко втянула воздух сквозь крепко стиснутые зубы. — В худшем случае, заставлю Призрака воскресить и его, а иначе пусть катится к своим коллекционерам!       Капитан развернулась на каблуках, направилась к кушетке, но увидев друга, остановилась, и её снова накрыло волной безнадёжности. Девушка никогда не видела напарника без визора и с трудом узнавала его наполовину стёртые колониальные метки. Вся область ниже правого глаза была скрыта за плотной тёмной повязкой. Даже вблизи ей не удалось уловить ни малейшего движения груди, и о том, что Гаррус жив, можно было судить только по редким равномерным звуковым сигналам приборов, подключенных к нему.       Шепард обречённо опустилась на стул возле кушетки, сгорбила спину и уставилась в пол пустым взглядом. Чаквас было крайне непривычно видеть командира в таком разбитом состоянии. Сильная и бесстрашная, та, для кого прежде любая проблема была лишь очередным вызовом на пути к достижению цели, сейчас была готова сдаться. Огромный опыт за плечами подсказывал медику, что шансы на скорое выздоровление Вакариана были ничтожно малы. Даже если он сумеет прийти в себя, то его восстановление вряд ли будет быстрым, и он не поможет им с выполнением опасной миссии. Доктор Чаквас не хотела скрывать правду от капитана, однако сейчас той была нужна пусть и призрачная, но надежда.       Женщина подошла к Шепард и присела возле неё, словно та была маленьким ребёнком.       — Разве он когда-нибудь оставлял тебя в опасности?       С тем же пустым взглядом капитан отрицательно покачала головой.       — Тогда подумай, как же он позволит тебе быть на корабле Цербера без прикрытия? — женщина осознала, что говорит чистую правду. Отчаянное желание защищать Шепард любой ценой присутствовало в турианце с момента его появления и регулярно приводило его в медблок первой Нормандии. — К тому же, если говорить о Гаррусе Вакариане, которого я знаю, то больничная койка надолго его не задержит.       Наконец, капитан подняла голову, лёгкая улыбка тронула уголки её губ, а взгляд смягчился. Увидев, что сказанное немного приободрило девушку, доктор встала и опустила ладонь на её плечо:       — Ему хватит упрямства побороть смерть. В этом он не уступит даже своему капитану.       Шепард накрыла своей рукой ладонь доктора и благодарно посмотрела на неё.       — Спасибо, док. Простите, что весь день не даю вам покоя, — в голове Шепард мелькнула мысль, но она была не готова её озвучивать, поэтому на мгновение она опустила взгляд и прикусила нижнюю губу. Доктор понимающе кивнула.       — Всё будет хорошо, — Чаквас похлопала капитана по плечу и повернулась к двери. — Что ж, раз мне не удалось отправить тебя спать, то присмотри за приборами, а я пойду поужинаю.       — Не торопитесь, — сказала ей вслед Шепард и, когда доктор вышла, снова перевела взгляд на друга.       Наступившая тишина, нарушаемая лишь тихим гулом аппаратуры, снова начала давить на неё, заполняя мысли чувством тревоги. Капитан сделала глубокий вдох, потерла шею и сильно встряхнула головой. Дрожащими пальцами она потянулась к руке друга, но не сразу решилась коснуться, не зная, имеет ли на это право. Девушка судорожно сглотнула и едва заметным движением погладила пальцы Гарруса.       Трёхпалая турианская ладонь была такой чуждой и непохожей на человеческую, но при этом очень тёплой и приятной на ощупь. Медленными и осторожными касаниями пальцев она обводила каждый миллиметр чешуйчатой серой кожи, вспоминая день, когда в последний раз держала напарника за руку.       Это было в доках Цитадели, через несколько недель после нападения на станцию. По распоряжению Совета Нормандия отправлялась на поиски выживших гетов, а Гаррус собирался пройти программу подготовки Спектров, прежде чем вновь присоединиться к своему капитану. В тот день они оба были немногословны. Шепард знала, что напарник был в шаге от исполнения давней мечты, и в душе искренне радовалась за него, но ей было необычайно грустно наблюдать, как тот с вещами покидает их корабль, пусть и временно. За время службы Вакариан стал для неё не просто боевым товарищем. Он был опорой, защитником, настоящим другом — тем, кого у неё никогда не было, тем, кто был ей действительно необходим. Она знала, что стоило ей только попросить его остаться, и он отказался бы от своей затеи без раздумий, но она не могла быть с ним эгоистичной после всего, через что они прошли. На прощание Гаррус протянул капитану руку, неуверенно, будто чувствовал вину за то, что бросает её, и Шепард пожала её так крепко, как только могла, понимая в тот момент, что не хочет его отпускать…       Вырвавшись из собственных воспоминаний, девушка заметила, что сильно, до боли, сдавливает ладонь друга и от неожиданности подскочила со стула. Она наклонилась к нему и, убедившись, что не навредила, осторожно присела на край кушетки, положив «пострадавшую» руку Гарруса на свои колени.       — Прости, — прошептала Шепард и снова взглянула на него, но ответом ей оставалась тишина. На мгновение она засомневалась в собственной адекватности, затем протяжно выдохнула и продолжила говорить. — Ты обещал вернуться, Гаррус. Я знаю, что всё пошло не по плану, и нашей Нормандии уже давно нет, мне плевать. Пожалуйста, вернись домой.        Девушка наклонилась к лицу друга, боясь, что кто-то кроме него сможет её услышать и почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Её губы задрожали и, желая скрыть это не столько от Чаквас, которая могла вернуться в любой момент, сколько от самой себя, Шепард сомкнула их. Словно по цепной реакции, дрожь перешла в её руки и девушка сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Ничего не помогало: глаза щипало, будто от кислоты, горький ком в горле душил её и не давал заполнить лёгкие кислородом, заставляя часто и шумно выдыхать воздух через нос. Попытки капитана унять дрожь были безуспешны, и они лишь вызвали внутри неё своего рода землетрясение, от которого, казалось, содрогались все органы.       Массивные и практически неприступные стены самообладания, старательно возводимые Шепард с шестнадцатилетнего возраста, покрылись глубокими трещинами и должны были вот-вот рухнуть, выпуская наружу каждую эмоцию, которую она с пинка заталкивала в пределы сей конструкции. Понимая, что сдержать слёзы в очередной раз не выйдет, девушка зацепилась за друга, как за спасительную соломинку. Бережно обхватив ладонями его крепкую шею, она наклонилась ещё сильнее, закрыла глаза и прижалась губами к горячему лбу. Длинные тёмные волосы соскользнули с плеч, заключая их лица в кокон, отсекающий часть света и шума. Сквозь него практически перестал пробиваться даже стойкий запах медикаментов, уступая сладковатым нотам её шампуня.       Внутри кокона не так сильно раздражал писк аппаратуры и гул, доносившийся из соседней комнаты, где располагался главный процессор искусственного интеллекта церберовской Нормандии. На мгновение вокруг стало так тихо, что капитан почувствовала, как бешено стучит в груди её сердце. Шепард задержала дыхание, чтобы привести свой пульс в норму, но вместо этого получила другое: она отчётливо услышала сердцебиение друга. Редкие и глухие, но при этом требовательные и уверенные удары турианского сердца словно заставляли её взять себя в руки так же, как это сделал бы сейчас Гаррус.       Повинуясь безмолвному приказу, губы девушки перестали дрожать, и на них, наконец, появилась улыбка.