✤✤✤
- Чанбин-и, - Соён наваливается, обнимая парня за шею, падает на кровать, утягивая за собой: многослойная юбка её короткого чёрного платья задирается, приоткрывая золотистое бедро. – Пойдёшь сегодня на дискотеку? Парень смущённо зажимает ладони между коленей, расплываясь улыбкой. - А ты пойдёшь? - Только если ты пойдёшь, - рассмеялась девушка, накручивая прядь длинных тёмных волос на палец. Врёт, поскольку при любом раскладе всё равно пойдёт: не может не – дискотека без Соён как Лувр без Мона Лизы, как американская секс-революция пятидесятых-шестидесятых годов без Мэрилин Монро, как Англия без королевы. Врёт, потому что невероятно добрая и дружелюбная, несмотря на то что выглядит как самая главная стерва всего лагеря, самая недоступная горная вершина, покрытая искрящимся льдом: с самого начала смены она помогала Чанбину влиться в коллектив отряда, подружила со всеми крутыми ребятами и не дала загнуться от одиночества и чувства собственной никчёмности. - Я не умею танцевать, - бормочет Чанбин, сжавшись в плечах. - Ничего страшного: я научу, - Соён смотрит на него, склонив голову к плечу, игриво разглядывая его. Чанбин кивает с улыбкой. - Ты такой милый, - Соён набрасывается с объятьями. Марк, сосед Чанбина по комнате, вышел из ванной в одних плавках. - Вы на пляж идёте или как? Соён, увидев его, пискнула и, прикрыв лицо волосами, уткнулась в плечо Чанбину. Марк, глядя на неё, усмехнулся и расправил плечи, стянув с шеи полотенце. Чанбин сглотнул и отвёл взгляд, пытаясь не ревновать: если б у него было такое же тело, как у Марка, он тоже был бы популярен. Наверно. Если может вообще ребёнок из детдома, в потёртых джинсах, в захудалой стрёмной футболке, с лицом-бутербродом с Инкигайо быть популярным. Может, для популярности надо уметь смотреть таким же острым самоутверждающим взглядом? А может для популярности просто нужно родиться другим человеком и жить другой жизнью… Марк присел рядом с ними и провёл ладонью по ноге Соён, заставив её коротко вскрикнуть и задёргать ногой. - Помочь переодеться? – подмигнул, когда их взгляды встретились. - Иди ты! – надулась Соён, но несерьёзно: это видно по тому, как она закусила губу. Девушка ударила смеющегося Марка по плечу и убежала из комнаты. - На, - Марк бросил на колени Чанбину свои запасные плавки. – Ты ж хочешь хотя бы раз за смену поплавать. Чанбин благодарит, не глядя, и поднимает плавки двумя пальцами. - Лицо попроще сделай, - Марк даёт ему подзатыльник. – Они новые, я их ни разу не надевал, - фыркает над чем-то и уходит из комнаты. Марк бесил: у него было всё – красота, популярность, девочки, социальные навыки, характер, сила воли. Наверняка у него и семья хорошая: любящая мать, крутой отец-бизнесмен, сестра-модель и брат-айдол. Наверняка он счастлив, всегда счастлив. Нельзя не быть счастливым, когда у тебя есть всё. Чанбин вздыхает и откладывает плавки: сегодня у него нет настроения лезть в воду, а тем более палить, что он в первый раз в жизни это делает и не умеет плавать. Истинный лузер. Куда ему до таких, как Марк.✤✤✤
Палящее солнце забавлялось с сонной поверхностью морской воды, пуская блики и заставляя тёмно-синий цвет искрится. Чанбину больше нравилось, когда море бушевало – такое море, с грохотом волн, шипящей пеной и горьким запахом соли, казалось грозной силой и надёжным защитником. В бушующем море легко тонули все обиды и недовольства, а в штиль море скучное и весь негатив лавирует на поверхности, а ты сам - мусор, неспособный даже утонуть. Чанбин сидел под досками набережной – в целях безопасности находиться здесь было запрещено, но на самом деле всем плевать, тем более на его жизнь и здоровье. Зато так, забившись в самый дальний угол пляжа, в самую тень, в самое безлюдное место можно было посидеть в покое и ни о чём не думать. На пляже кипела жизнь: носились дети, какие-то подростки играли в волейбол, парни из старших отрядов флиртовали с девочками, раскинувшимися на цветастых полотенцах в модельных позах, кричали вожатые, кто-то ревел. А он сидел здесь, один. Одновременно в мире и вне его. - Бездомный, бездомный! – вслед за наглыми детскими воплями в Чанбина полетели мелкие камушки, больно бьющие по ногам. - Эй! – парень вскочил и схватил первый попавшийся в руку булыжник: достаточно, чтобы отпугнуть от себя мелких детей, которых наверняка кто-то подбил поиздеваться над ним. А может никто и не подбивал: Чанбин прекрасно знал, какими жестокими могут быть дети, особенно одинокие дети с низкой самооценкой. Маленькие обидчики убежали, но не успел Чанбин успокоиться, как на голову сверху посыпался песок, будто кто-то специально прыгал на набережной, выбрав место прямо над ним. Чанбин потряс головой, стряхнул песок с плеч и, глотая комок в горле, пытаясь не злиться и не орать, выбрался из своего укромного места и зашагал к невысокой прибрежной горе, возвышающейся над пляжем. Там точно не будет людей, никто не выбесит и можно будет побыть просто изгоем, а не изгоем-грушей-для-битья. Даже в приятной компании Соён, в кругу популярных ребят, его не покидало это чувство: он – лишний, он – никто, его терпят, а не любят. Возможно, потому, что он это он, но скорее всего потому, что он – правда бездомный. Ребёнок, выкинутый на улицу собственной семьёй. Неизвестно как все узнали, что он вырос в детдоме: Чанбин старался себя не выдавать, но как-то же этот факт разнёсся по всему лагерю, поплыл уродливой резиновой уткой по реке бурных сплетен. Значит, он не способен быть таким, как все, значит, детдомовский ребёнок никогда не сможет скрыть свою сущность, своё клеймо выкинутого и никому не нужного. У него никогда не получится стать для кого-то значимым: максимум такие добрые и эмпатичные люди, как Соён, будут снисходить до него, и такие, как Марк, будут терпеть его рядом из жалости. Старые дряхлые ступеньки, полувросшие в землю прибрежной горы, опасно скрипели под ногами, одна из ступенек хрустнула, и нога провалилась в дыру. Чанбин успел ухватиться за перила – повезло, и с ногой всё в порядке, но точно появится синяк. Его телу небольшие гематомы не новы – после бесконечных уборок комнат и туалетов в приюте, по обязанности или в наказание, после постоянных драк с приютскими ребятами постарше, оно всегда становилось разукрашенным и побаливало, а иногда к синякам добавлялись следы от ремня, если кто-то из воспитателей был не в духе. Чанбин шёл по роще, вдыхая хвойный аромат и приносимый муссонным ветром запах моря. Под ногами хрустели сухие листья, ступни через тонкую старую ткань тряпичных кед кололи высохшие иголки. Взгляд притягивали солнечные зайчики, скачущие по глади тихого моря, виднеющегося кусочками среди тонких стволов молодых дубов. Чанбин направился к обрыву, обходя колючие безлиственные кустарники и продираясь сквозь густые заросли орляка. На земле, в тени у края обрыва лежало что-то большое и чёрное. Человек. Кому-то стало плохо? Чанбин бросился туда, споткнувшись о торчащий из-под земли камень и поцарапав локоть о колючки кустов. Феликс, его одноотрядник. А может и не одноотрядник: никто не знал кто такой этот красивый парень и что он делает в лагере. Он просто был. И сейчас, по абсолютно обездвиженной позе и бесшумному дыханию, можно подумать, что он правда мёртв. - Эй, - Чанбин дотронулся до его руки. – Всё в порядке? Парень дёрнулся, как от удара током, рывком поднял туловище и уставился на Чанбина, будто бы тот был призраком, святым или лесным духом. - Извини, если… - Чанбин подавился словами, когда чужие пальцы клещами сжали горло. Из-за расширившихся зрачков глаза Феликса напоминали две пугающие чёрные дыры. Он отпустил шею Чанбина, и в лёгкие ударил поток воздуха. - Ты псих, - выдавил Чанбин, когда, откашлявшись, смог говорить. Феликс достал из кармана что-то щёлкнувшее и схватил Чанбина за запястье, притянув руку к себе. Ладонь царапнуло острое крыло ножа-бабочки. Чанбин вскрикнул и попытался выдернуть руку, но Феликс сильней сжал его запястье и вдавил ноготь в порез, заставив зашипеть от боли. - Отпусти, придурок! - Больно? – Феликс вперился в него внимательным прищуренным взглядом. - Конечно больно, ненормальный! Отголоски боли пульсировали, отдаваясь куда-то в запястье под пальцами чокнутого парня, ладонь начала неметь. Вокруг пореза, придавленного ногтем, появилась кровь, вытекающая, как вода из переполненной чаши. Чанбин пнул Феликса в колено, и тот, покачнувшись, выпустил его руку. Он тут же бросился бежать и остановился лишь когда понял, что за ним никто не гонится. Из ноющей раны капала кровь, лодыжка болела – видимо, подвернул на бегу, один кед порван. Он и так знал, что Феликс – неприятный тип. А теперь он ещё знает, что этот парень – конченный садист и его надо избегать.✤✤✤
- Оппа, где ты был? – Соён обхватила руку Чанбина сразу же, как он сел за обеденный стол. – Мы тебя не дождались на пляже. - Ходил гулять, - пробормотал Чанбин, давя смущённую улыбку: Марк смотрит. - В следующий раз зови меня! Я хочу с тобой, - проканючила девушка, вызвав полуулыбку-полуусмешку у Марка. Чанбин думал, что Соён нравится Марку, но тот почему-то не предпринимал никаких особых попыток подкатить к ней, будто бы добровольно капитулировал перед противником, который, очевидно, был в сто раз хуже и слабей. Сколько Чанбин об этом не думал, так и не мог понять в чём дело. Может, это Соён поговорила с ним, как-то убедила не ссориться с детдомовским парнишей, кто ж ещё мог оказывать на людей такое влияние. В душной столовой звон тарелок, ложек и вилок, стук кружек и шум голосов сливались в один общий гвалт, раздражающий не хуже, чем несколько радиоприёмников, включенных одновременно. В столовой в приюте людей было намного меньше, а иногда за хорошее поведение воспитательницы разрешали ему уйти с едой в другую комнату и пообедать в одиночестве, здесь же так делать было нельзя и приходилось терпеть. Не беситься помогало лишь наличие Соён, неизменно сидящей справа и отвлекающей разговорами. Но на этот раз разговаривали не с ним, а сами разговоры выводили из себя ещё больше: одноотрядницы ни с того ни с сего решили обсудить Феликса – кто-то заметил, что тот никогда не приходит в столовую и вообще ещё ни разу не появлялся ни на каких лагерных мероприятиях, и понеслось. - Он такой милый, - произнесла одна из девочек, пухленькая и с писклявым голосом, и Чанбин поморщился. – А вы видели его веснушки? - Да, веснушки кайфовые. Но, как по мне, он совсем не милый. - Да, по-настоящему милый у нас в отряде только Чанбин, - вставила Соён и потрепала парня за щёку. Марк фыркнул, и Чанбин попытался оправдаться, но язык его подвёл, заплёлся, а затем он вообще подавился кусочком непережёванной сосиски, и Соён помогла ему вытереть рот, при этом умилённо улыбаясь: что бы не делал Чанбин, как бы не косячил и каким бы неловким не был, для Соён всегда будет «милым», а не жалким. Какое-то чудо. Или проклятье, ведь какой парень по собственной воле захочет быть милым щеночком, прелестной игрушкой для развлечения окружающих? - Соён, а ты не считаешь Феликса милым? - Милым – нет. - А каким тогда? - Может быть, - девушка задумчиво постучала пальцем по губам. – Секси? Марк закатил глаза и с громким стуком поставил стакан с чаем на стол. Соён лукаво посмотрела на него и продолжила, отвернувшись: - Его загадочный образ делает его сексуальным. И вся эта холодность и неприступность – так притягательно. Мы же все любим такое, признайтесь, - она подмигнула девочкам и те рассмеялись. - Да, девочки любят романтизировать всяких уёбков, - как бы невзначай упомянул Марк. – Этот ваш Феликс похож на маньяка, растлевающих красивых малолетних дурочек. Эффект последовал противоположный: Соён улыбнулась, остальные девочки запищали и захлопали в ладоши, а затем стали наперебой предлагать идеи на какого аниме-персонажа похож Феликс, начиная с Саске и заканчивая Себастьяном. - Он правда маньяк? – спросил Чанбин у Марка, откинувшегося на спинку стула и скрестившего руки на груди. - Нет, я пошутил, - хмыкнул тот. – Но вообще кто его знает: у пацана точно не все дома - такие, как он… Марк внезапно замолк, глядя за спину Чанбина. По спине пробежался холодок, и вилка выпала из руки, раскидав рис по столу. Чанбин нагнулся за ней, врезавшись плечом в стол и рассыпав по пути ещё больше риса из тарелки, но вилки на полу не нашёл – может, улетела куда-то под стол. Чанбину самому сейчас больше всего хотелось улететь туда же, спрятаться и не вылезать, как он делал, когда был маленьким и прятался в шкафах от разозлённых воспитательниц. - За мной, - холодный голос и удар по плечу. – Я кому сказал? Феликс схватил Чанбина за запястье перебинтованной руки и вытащил из-за стола. - Не трогай меня! – Чанбин споткнулся о лавочку, но Феликс удержал его от падения. – Я никуда с тобой не пойду, психопат! Чанбин обернулся, беспомощно посмотрев на одноотрядников: девочки во все глаза смотрели на происходящее, приоткрыв рты, Марк наблюдал за ними, плотно сжав губы, Соён нахмурилась, но никто не предложил помощь. - Я могу сломать тебе руку, если не пойдёшь добровольно. Закусив губу, Чанбин перелез через лавочку и послушно двинулся следом за Феликсом. Он попытался попросить помощи у вожатых, когда они проходили мимо их стола, но эти взрослые сделали вид, что ничего не замечают. Феликс беспрепятственно вывел его из столовой и потащил дальше. Перебинтованная рана на ладони засаднила с удвоенной силой. - Что, давно никого не резал? – буркнул Чанбин и тут же пожалел, но язык впереди него, управляемый адреналином. – Скучно стало поджидать очередную жертву в лесу, решил поднапрячься и самому найти? Он ничего не мог с собой поделать: в горле застыл комок, на глаза наворачивались слёзы жалости к себе, а импульсивная агрессия всегда была его единственным оружием - он не мог остановиться, как бы его не заносило, как страшно не было бы на самом деле и как много вреда он бы себе не наносил своим поведением. - Я не буду тебя резать. Ледяной голос будто бы отрезвил, и Чанбин дальше шёл молча, пытаясь по прямой спине в широкой чёрной футболке прочесть свою судьбу. Холодные пальцы, сомкнутые на его запястье, будто оставляли ожоги, и это было больней, чем пульсация пореза на ладони под бинтом. Феликс вёл его в сторону административного корпуса. С одной стороны, пункт назначения удачный, так как здесь директриса и люди из администрации – они будут свидетелями, что бы не произошло, но, с другой стороны, ходили слухи, что Феликс – протеже директрисы, а значит все взрослые будут на его стороне. Парень открыл тяжёлую дубовую дверь и втолкнул Чанбина внутрь, снова схватил его за запястье и потащил по лестнице на второй этаж. В груди глухо ухало, тяжёлые ноги с трудом поднимались по ступенькам, и несколько раз Феликс раздражённо дёргал его за руку, поторапливая. Секретарша, выглядывающая из-за высоких стопок бумаг, нагромождённых на широком деревянном столе, увидела вошедших и выпрямилась в струночку. - Что вы хотели? – спросила она тоненьким голосочком, и Чанбин вылупил глаза: все в лагере знали эту женщину, как непробиваемую стерву, замучившую ребят в первый день приезда в лагерь во время перекличек и разбора по отрядам. - Папка в чёрной обложке. Чанбин посмотрел на полностью чёрную одежду Феликса, чёрные волосы, чёрно-белые олдскульные вансы и фыркнул. Наверно, он и чай пьёт только чёрный, и пишет только чёрной ручкой, и айфон себе покупает только чёрный. - Простите, что так долго, - секретарша отдала ему папку, склонившись в низком поклоне, в который раз удивив Чанбина. - Кто ты такой? – не сдержался он на обратном пути, но остался без ответа. Не сказав ни слова, Феликс уселся на лавочку у входа в административный корпус и одной рукой раскрыл папку, вторую не освобождал, всё так же стискивал пальцы на запястье Чанбина – на коже уже наверняка браслет из синяков, а на бинтах точно проступила кровь. Чанбин попытался разглядеть содержимое папки, но Феликс держал её так, что можно разглядеть только один верхний угол дальнего листа. - Ну и зачем я тебе? – не выдержал Чанбин, устав сидеть без дела. - Сиди тихо. - Ответь, и я замолчу. - С тобой мне легче сосредоточиться, - выдал Феликс, не отрываясь от чтения. - То есть? И снова молчание: похоже, лимит на ответы и объяснения исчерпан. Со скуки Чанбин стал разглядывать административный корпус: этот роскошный дачный домик выглядел лучше, чем маленькие душные бетонные коробки-блоки, в которых жили дети и подростки – стены из устойчивого от влаги и гнили кленового бруса, окна с красивой отделкой по краю, в наличниках, а с двускатной крыши, покрытой серебряной черепицей, спускаются косы виноградных лоз. Как обычно – самые главные шишки какой бы то ни было организации живут припеваючи. Так и в приюте: Чанбин как-то видел, на какой машине приезжает к ним директор, и с тех пор, с малых лет пообещал себе, что, когда вырастет, тоже станет каким-нибудь директором, будет ездить на дорогих машинах, носить дорогую одежду и часы, и у него обязательно будет такой же дачный домик где-нибудь в частном закрытом посёлке и большая квартира в центре города. Феликс опустил папку на колени, чтобы перевернуть страницу, и Чанбин увидел чёрно-белое изображение, похожее на фоторобот мужчины среднего возраста: шапка-бини, низко надвинутая на широкий лоб, уши с мясистыми хрящами, грушеподобный нос и цепкий взгляд маленьких глаз-щёлок. - Ты что, детектив? Из органов? Или из FBI? И работаешь под прикрытием? Феликс захлопнул папку. - Из какого ты отряда? - Эм, - Чанбин косо взглянул на него. – Из твоего ведь. Забыл? Парень кивнул, но, скорее, для себя, а не отвечая на вопрос. Он медленно разжал пальцы, отпуская измученное запястье Чанбина, и также медленно откинулся на спинку лавочки. Из его груди с трудом, будто через препятствие, вырвался выдох. - Аллелуйя, - буркнул Чанбин и тут же вскочил, побежав. Добежав до конца площади он остановился и оглянулся – Феликс остался сидеть на лавочке в той же позе, сжимая и разжимая кулаки. Слишком мутный, слишком непонятный, слишком пугающий. И, в то же время, в нём было что-то знакомое – может, одиночество, а может, усталость от жизни и обречённость. Чанбин видел таких подростков в детдоме – унылые, тихие и потерявшие надежду и смысл, они обычно становятся теми, кого находят мёртвыми в душевых. Осознав, что почему-то жалеет чокнутого психопата, Чанбин сплюнул на асфальт и побежал дальше.