Научи меня чувствовать

      Парк вокруг увлекал лабиринтом аллей, дорожек и тропинок, успокаивал обилием зелени, развлекал разнообразием цветочных семейств в грядках и клумбах и спрятанными в разных неожиданных местах памятниками и инсталляциями. Однако у Чанбина не было времени смотреть вокруг: он постоянно косился на Феликса, боясь, что у того опять поедет крыша, как пару минут назад. Или же он навернётся – не зря плетётся, глядя себе под ноги.       Их чуть не сбила растрёпанная женщина в ярко-жёлтом сарафане, с плюшевой уткой в руке. Женщина сначала поймала за руку мимо проходящего мужчину с ребёнком и что-то истерично ему проговорила, но тот покачал головой, и она схватилась за волосы. Пересёкшись взглядом с Чанбином, бросилась к нему.       - Вы видели мальчика в зелёном комбинезоне?! Пятилетнего.       - Ваш ребёнок потерялся? – Чанбин с пониманием сжал горячую, липкую от пота, руку.       Женщина часто-часто закивала головой.       - Стояли в очереди за мороженным, я отвернулась посмотреть цены на вывеске, а его уже нет! Ведь не мог он далеко уйти! Божечки мой, да как это вообще? – она снова вцепилась себе в волосы, напоминая сумасшедшую.       - Ему нравятся утки? – Феликс напомнил о своём существовании, глядя мимо женщины на мягкую игрушку в её руке.       - Утки? – та недоумённо посмотрела туда же. – О боже, да!       Феликс проводил взглядом женщину, убежавшую к озеру, запрокинул голову, протяжно выдохнув, и схватил Чанбина за руку.       - Пошли отсюда. Быстро.       - Куда мы? – Чанбин оглянулся, проверяя в какой части парка они находятся. - Стоянка у кафе в другой стороне.       - Мы дойдём пешком.       - До особняка? – хмыкнул Чанбин, но Феликс пёр вперёд молчаливым неотступным танком.       Они вышли из главного входа в парк, перешли дорогу: Феликс остановился на миг на противоположной стороне, осмотрел вывески магазинов и потащился налево.       - Ох, - Чанбин потерял дар речи, когда они целенаправленно зашли в кафе, больше напоминающее домик барби: повсюду мягкая цветная мебель белых и розовых оттенков, на каждом кресле и диване – горы подушек и мягких игрушек, столы украшены вазочками с живыми цветами. Посетители, желающие получить хорошие фотографии, одеты соответствующе: ярко, ванильно, роскошно, а Феликс, с бинтами на лбу и полностью чёрный, выглядел как уголовник на детском утреннике или Рюк из "Тетради смерти", по ошибке попавший в какой-нибудь лоликон. Они слишком выделялись, и посетители косились на них недовольно, а некоторые девушки – заинтересовано. Ну, конечно, Феликс даже если будет весь забинтованный, как мумия, всё равно умудрится привлечь женское внимание – Чанбина это так бесило, ведь незаслуженно. Природа умеет прикалываться, награждая таких отборных психов такой отменной внешностью.       Внимания к ним прибавилось в полтора раза после того, как они заняли столик – самый крайний, с самыми большими горами подушек на диванчике рядом, и Феликс заказал большой набор разных канапешек и пироженок и три кусочка разных тортиков: один клубничный, другой шоколадный, третий непонятный жёлтый с мордочкой собаки из «Время приключений».       - С тобой точно всё ок? – ухмыльнулся Чанбин, глядя на этот ад диабетика.       - Ты тоже хочешь?       - Я не ем сладкое.       - Зря.       Подняв брови, Чанбин наблюдал, как пирожные быстро исчезают одно за другим.       - Простите, - тонкий голосок прозвенел где-то за спиной, и Чанбин даже не моргнул: вполне ожидаемо, что кто-то решится попытать судьбу и подлизаться к Феликсу, не подозревая, что тот либо доведёт до слёз, либо заставит усомниться в своём существовании. Феликс, напротив, вдруг решил не игнорировать: вперился в девушку неодобрительным взглядом.       - Он мой парень, - кивнул на Чанбина, прикусившего язык от неожиданности, а девушка, ойкнув, поспешила ретироваться, протараторив извинения.       - Эй, не смей больше использовать этот предлог, чтобы отшивать подкатывающих к тебе девчонок! – придя в себя, возмутился Чанбин.       - Она тобой заинтересовалась, а не мной, - невозмутимо сообщил Феликс, и Чанбин поспешно обернулся, жалея, что даже не взглянул на неё: Феликс, конечно же, не подскажет кто из этих милых девушек в кафе подходил к ним только что.       Этот глюкозный маньяк запил свой сахарно-калорийный бум одним маленьким стаканом воды, и они вышли на улицу. После вырвиглазно-розового интерьера кафе даже слепящее солнце не казалось больше таким ярким, а пёстрая городская улица не пресыщала, а, напротив, давала нервам успокоиться. Видимо, только Феликс со своим тотальным безразличием ко всему может выдержать частое посещение этого места: а бывал он там точно не раз и не два – знал всё меню наизусть, чёртов сахарный наркоша.       Мимо пронеслась толпа школьников, и Чанбин проводил их взглядом: почему-то эта живая конструкция из детей напомнила колесо для хомяка – громко шумящие мальчишки окружили какого-то пухляша, не давая ему сбежать, и гнали вперёд.       - Давай-давай, шевелись, свинячье рыло!       Пока Феликс с кем-то разговаривал по телефону (одни короткие, не представляющие интереса, «Да» и «Нет»), Чанбин проводил взглядом школьников, завернувших в узкий переулок между домами – на задние дворы магазинов, заваленные мешками с мусором и заставленные крупными ящиками. Чанбин осторожно пробрался вперёд, спрятавшись за одним из контейнеров. Из-за непрекращающихся детских злобных выкриков и гиканий стало совсем очевидно, что это травля.       - Свиная отбивная! Тебе нет здесь места, возвращайся к себе! Ты сбежал из своей страны в нашу, чтобы заразить тут всех своим уродством?! Пугало ёбанное! Сейчас мы покажем, что надо делать с такими, как ты!       Чанбин вышел из-за контейнера, но Феликс сцапал его за локоть.       - Эй, подожди, - Чанбин схватил его за плечо. – Надо помочь.       Феликс перевёл взгляд на толпу детей, окружившую чьё-то круглое тельце, свернувшееся на земле: как стая стервятников, нападающих на обессилевшую жертву, хлопая крыльями пиджаков. Остановился, как зачарованный, - глаза медленно темнели. Чанбин зашипел, когда пальцы Феликса больно впились в его локоть.       - Эй, я же сказал, что надо помочь ребёнку! Отпусти!       Феликс не среагировал: продолжил стоять, как вкопанный, лишь грудь часто вздымается и ноздри слегка трепещут. Чанбин наклонился вперёд, пытаясь понять, что с ним, и заметил только жилку на шее, дёргающуюся от каждого нового: «Страшилище!», «Разжиревшая свинья!», «Мутант!»       Феликс вдруг ожил и резким чеканным шагом настиг хулиганов. Чанбин помчался за ним, чертыхаясь: испугался, что тот сейчас изобьёт детей, но Феликс растолкал всех и остановился, окружённый возмущёнными детьми.       - Я нормальный, - хныкал лежащий на земле мальчик. – Я правда нормальный. Мама говорит, что наши культуры похожи.       Феликс стиснул зубы. Не успел Чанбин ничего сделать, как он схватил мальчика за шкирку, рывком поднял на ноги и со всей силы вмазал.       - Ты спятил?! – Чанбин повис на его руке, не давая снова ударить.       - Ты всегда будешь отличаться, - процедил Феликс, глядя в заплывшие глаза толстого мальчика, держащегося за разбитый нос. - Тебя всегда будет кто-то ненавидеть. Не думай, что может быть иначе.       Мальчишки вокруг заржали, поддакивая, и с восторгом уставились на Феликса, посчитав за своего.       - Ха, слышал, выродок? – крикнул самый высокий из них.       - Поэтому, - Феликс поморщился, когда его снова перебили, и продолжил, не обращая внимание на смех и вульгарные ругательства, - единственное, что ты можешь исправить – превратить своё уродство из недостатка в оружие. Найди ему применение, найди ему дополнение. Стань уникальным. И тогда такие отбросы, как эти, не будут больше проблемой, - он, не глядя, остановил кулак одного из мальчишек, летящий ему в лицо. Смех затих. – Я был таким же жалким, как ты. А сейчас, - он косо взглянул на тяжело пыхтевших мальчишек, снимающих пиджаки и закатывающих рукава, - мне нет дела до других. И я знаю, как слабы те, кто чувствуют страх и не могут его контролировать. – Он медленно окинул взглядом всех собравшихся вокруг, останавливаясь на каждом, словно удав, гипнотизирующий жертв, и мальчишки, сгорбившись, попятились – один, второй, и вот уже вся ватага убегает, сверкая пятками.       - С-спасибо, - бормочет мальчик, пытается встать, но снова падает, неловко хватаясь за штанину Феликса, а тот стряхивает его и уходит.       Чанбин хочет помочь мальчику встать, но Феликс выворачивает ему руку и утаскивает за собой.       - Да хватит, хватит уже, я не сбегу! – взвыл Чанбин через пару кварталов.       Феликс отпускает его, и Чанбин еле успевает одёрнуть его до того, как тот врежется в фонарный столб.       - Ты чего? Опять накрыло?       Феликс качает головой, сворачивает в очередной переулок и склоняется над ближайшей мусоркой.       - Это, наверно, от такого количества сладкого, - хмыкает Чанбин, но затыкается, глядя, как Феликс сползает на асфальт, держась за мусорку: бледный, потный, в слезах, повязка на лбу криво съехала.       - Ты чего ревёшь?       - Слишком много всего, - пробормотал тот, накрывая лицо руками. – Обними меня, - глухо сквозь ладони.       Чанбин неловко присел рядом и похлопал по плечу, но Феликс разревелся в голос, и, боясь, что их увидят, Чанбин поспешил обхватить его покрепче, прижав к себе, пряча от людей. Ну офигеть: ему теперь всегда быть нянькой у ребёнка-истерички? У него и без того слишком много ролей и обязанностей.       Обратная дорога в парк, освещённая закатным солнцем, показалась слишком короткой, потому что Чанбин обдумывал произошедшее: пусть поступок Феликса был слишком неоднозначен, всё-таки он помог мальчику-китайцу, хотя и не очень понятно, дал он дельный совет или поиздевался. Но, наверно, первое, ведь он говорил о себе, и, кажется, принял всё слишком близко к сердцу (с поправкой на то, если таковое у него вообще есть).       - Подождите, пожалуйста! – при входе в парк их догнала та самая непутёвая мамочка, потерявшая своего ребёнка. – Как я могу вас отблагодарить?       Феликс вырвал свою руку.       - Не трогайте меня.       Чанбин улыбнулся обескураженной женщине:       - Просто любите своего ребёнка и выражайте ему эту любовь, этого будет достаточно.

✤✤✤

      Чанбин после их длинной прогулки быстро заснул и хорошо спал, но проснулся из-за появления чужого человека в его кровати. Не успел открыть глаза, как к губам присосались другие, холодные. Феликс вцепился ему в плечи, вдавливая в кровать, затем потянул на себя, заставляя перевернуться на живот. Он стянул с него одежду, вытряхнул из штанов – скоро снова будет больно. Чанбин вцепился в простыни, чувствуя, как пальцы, смоченные в слюне, протискиваются внутрь. Попытался расслабиться, но живот свело судорогой, а от боли в заднем проходе не получалось отвлечься. Поскорей бы всё закончилось.       Но, даже если в этот раз всё закончится быстро, что насчёт следующего раза? И послеследующего, и потом? Сколько ещё раз он сможет выдержать? Вечность чувствовать себя дохлой курицей на разделке, бесконечно терпеть, как чей-то член тараном пробивается в его задницу, быть словно контейнером для сбора спермы, мёртвой секс-куклой. А вдруг Феликс станет зависимым и будет домогаться по нескольку раз в день? Тогда, в подвале, он был как вечно голодный зверь.       В горле застрял всхлип. Чанбин стиснул зубы, но плач затряс тело, и больше не сдержаться.       - Больно? – Феликс остановил пальцы, и отсутствие движения сосредоточило на чувстве инородности, мешающемся, давящем и доводящем до отчаянья.       Чанбин не ответил: горло судорожно сжималось, глаза жгло слезами.       - Если больно, я прекращу, - Феликс вытащил пальцы.       - Какого хуя ты такой добрый? – Чанбин затёкшими руками утёр щёки. – В подвале тебе было плевать. Тебе же нравятся изнасилования.       - Тогда это было твоё наказание.       - Каждый раз с тобой – наказание!       Феликс терпеливо ждал конца его истерики, не притрагиваясь к нему. Ёбанный псих, его ничто не остановит от желания добиться своего.       - Ложись на спину, - приказал, когда горло Чанбина перестало сжиматься от всхлипов.       Чанбин попытался выдавить из себя ещё пару слёз, чтобы продлить период покоя и оттянуть время физических и моральных пыток, но не получилось. Феликс раздвинул его ноги, открыв себе прекрасный вид на всё, и пусть в спальне темно, но жгучий стыд перекрыл дыхание. Задыхаясь, Чанбин прикрыл локтями лицо. Не в первый раз, и не в последний - нужно поспокойней реагировать и постараться привыкнуть. Это малая плата за выживание. К тому же, если у него получится приспособиться, это станет даже приятно. Феликс ведь не так плох, и противен не внешне, а как личность. И, может…       Чанбин вскрикнул, ощутив часть себя в чём-то тёплом, влажном и гладком.       - Что ты делаешь?! – приподнявшись на локтях, он увидел голову Феликса, натянувшегося ртом на его член.       Тот не ответил, с влажным чпоком выпустил его, надавил ладонью на грудь, заставляя откинуться обратно, плюнул на головку и размазал слюну. Принялся обводить языком, будто вырисовывая что-то на его коже.       - Хватит, - пробормотал Чанбин, сжав кулаки, но сердце забилось барабаном, дыхания стало не хватать, чтобы оставаться в сознании. Приятно.       Феликс скривился, получив полный рот спермы, но пока Чанбину было плевать: он всё ещё смаковал послевкусие его первого минета, находясь в состоянии полузабвения. Почему это не может длиться дольше?       Когда дыхание и пульс вернулись в норму, Чанбин вспомнил всё и подскочил в испуге, но Феликс не был разозлён – в задумчивости поглаживал себя по горлу.       - П-прости, я не очень хорошо соображал, прости, - Чанбин весь подобрался, нагнувшись вперёд, протянул руку, но одёрнул. Сглотнул, предчувствуя скорейший пиздец.       Феликс взглянул на него из-под нахмуренных бровей.       - Ты о чём?       - Ты не злишься? Что… что мне надо сделать? Я сделаю, я потерплю.       - Я посплю в твоей кровати, - Феликс перебил его лепет и, не давая времени на осмысление и обдумывание, рухнул набок. – Ложись, - он потянул Чанбина за руку, и тот опустился на спину, затаив дыхание.       Феликс подтянулся к нему, закинул голову на плечо, стиснул за рёбра. И больше ничего не сделал. Чанбин ждал долго, но Феликс засопел, и он почувствовал себя тупым идиотом. И ещё слабовольным: всего один снисходительный отсос и он потерял голову, какое-то время даже был благодарен этому сумасшедшему. Теперь Феликс наверняка использует это против него.

✤✤✤

      Чанбин не сразу понял, что его разбудило: толчок, или землетрясение, или крик, или хрип – не понятно, что из этого на самом деле было. Феликс до сих пор в кровати с ним и ведёт себя странно: кажется, он ударил Чанбина, пока падал с его плеча, этим и разбудил, а сейчас метался и корчился в эпилепсии кошмара, потный и тяжело дышащий. Чанбин сел на кровати, недовольно покосившись на сиё представление, нарушившие его спокойный сон. Стоит ли разбудить? Или вызвать экзорциста? Но лучше чуть-чуть полюбоваться на чужие мучения, пусть даже непонятной природы. Хотелось бы знать, что такое страшное может сниться такому ненормальному психу. Наверно, его личный опыт травли, навеянный сегодняшними событиями, ведь бормочет что-то вроде: "нет, нет, хватит, отстаньте".       Интерес перебился лёгким испугом, перешедшим в шок: Феликс поднял руки и начал душить сам себя во сне. Не просыпался, хотя ладони плотно обхватили горло, перекрыв дыхание. Чанбина передёрнуло от звуков удушения. Если так продолжится, он окажется в постели рядом с трупом.       - Эй, - он стукнул Феликса в плечо: ноль реакции. – Эй, слышишь?       Пальцы Феликса будто бы окостенели, вросли в горло, а хрипы становились всё страшней. Чанбин занервничал, вцепился в его плечи, не понимая, как Феликс может до сих пор спать, если, чёрт возьми, помирает?!       Может, это Чанбин сейчас спит, и происходящее всего лишь игра подсознания, мечтающего, чтоб этот псих сдох?       Если это его подсознание, значит, он ни за что не сможет сделать одну вещь.       Феликс распахнул глаза - оживший труп в фильме ужасов, белоснежка из страны кошмаров - и, не снимая рук с горла, рывком поднялся на кровати, будто восстал из могилы. В следующую секунду – накинется, вонзит зубы, вырвет трахею и раздерёт тело жертвы на части. Чанбин отполз от греха подальше, затравленно наблюдая. Заодно пытаясь осознать, как он умудрился поцеловать Феликса и как эта мысль вообще пришла в голову. Кто, блин, здесь сумасшедший?       Феликс тем временем наконец пришёл в себя, осознав, что душит сам себя, уронил руки и упал на колени телом вперёд – будто верующий склонился в молитвенном поклонении, но он никому не поклонялся, а продолжал задыхаться в ритме отчаянного поиска воздуха и невозможности надышаться. Чёрт, да лучше бы он сдох. Может, ещё не поздно, может, он пока достаточно слаб…       Позвоночник Феликса изгибался, как пойманная на крючок рыба, парень дрожал, как при лихорадке, и Чанбин увидел ручьи слёз на его щеках. Феликс тесно обнял себя за плечи в тщетных попытках успокоится. Где-то в глубине души что-то прошептала жалость, но Чанбин действовал, следуя, скорее, холодному расчёту, чем чувствам. Он дотронулся до липкого ледяного плеча и, проверив, что Феликс не собирается драться и сопротивляться, сжал трясущегося парня в своих объятьях. Тот развернулся и жадно прильнул к нему, словно напуганный ребёнок к матери: обхватил за спину, положив руки на лопатки, и разрыдался с воем. Вот это у него разъёб психики, второй раз за день - совершенное сумасшествие.       Чанбин держал Феликса, пока тот не перестал реветь, и чуть ослабил объятья, но Феликс тут же вцепился в него мёртвой хваткой – и откуда в нём столько сил то, после такого выматывающего приступа?       - Ты как? – в звенящей тишине голос прозвучал, как удар.       Феликс отстранился от него и кивнул рассеянно. Приложил ладонь ко лбу и так и остался.       - Что тебе снилось?       Не ответил, даже головы не поднял.       - Тебе часто снятся кошмары?       - Редко, - пробормотал осипшим голосом.       - Хочешь поговорить?       Феликс поднял на него глаза страдающего ребёнка: тут любой растает, захотев приласкать и утешить. Это всё его глаза – слишком большие и выразительные, и точёное лицо мальчика-куколки, которое не портят даже синяки и пластыри на небольшой опухоли.       - О чём? – он сжался в плечах, но слегка наклонился вперёд, вцепившись взглядом.       - Ну, - Чанбин с осторожностью подбирал тему. – Сегодня в парке… ты был крут. Тот случай с мошенницей, и ты так быстро нашёл потерявшегося ребёнка, и потом ещё тот мальчик… хорошо, что ты помог ему.       - Я не помог ему, - Феликс сглотнул. – Ему ничего не поможет.       - Почему ты так считаешь? На буллеров можно найти расправу, пригрозить им, например. Ты ж так и сделал.       - Это сработает лишь на время. Но основная причина – уродство и отличие этого мальчишки от других никуда не исчезнет.       - Может, и так, но ты ведь дал ему совет, что он может сделать, чтобы исправить ситуацию. Если он всё понял, и у него получится… он станет другим человеком, и своё отличие будет воспринимать по-другому. Это действительно может помочь ему.       - Мне он был противен, и я соврал, - Феликс нахмурился. – Тот, кто родился отличным от других уродом, никогда не изменится и не изменит свою жизнь. Это судьба, это клеймо, данное от рождения.       - Ничего подобного, - Чанбин скрестил руки: в нём запротестовала обида, нежелание соглашаться с неизбежным, что было так знакомо и преследовало всю жизнь (брошенный, ненужный, никчёмный), а ещё тупое желание противоречить во что бы то не стало. - Шанс есть всегда.       - Посмотри на меня, если не веришь. Я научился управлять своими уродскими отклонениями, но мне это не пошло на пользу и не изменило меня: каким уродом был, таким и остался.       - Не очень понимаю, о чём ты, - буркнул Чанбин. – Своей психопатией ты управлять не научился, как бы.       - Я про эмпатию.       Чанбин подавил смешок.       - Ты точно ненормальный, если считаешь эмпатию своей проблемой, а не своим единственным хорошим качеством.       - С чего вдруг это хорошее качество?       - Если бы тебя не воспитали таким эгоистом, ты мог бы помогать людям и творить добро. И вообще, извини, но я не верю в твою эмпатию. Ты, может, хороший детектив, но ты психопат, а не эмпат.       Феликс хмыкнул.       - Ты такой узколобый. По твоей логике большинство виртуозных мошенников – прекрасные добрые люди.       - Это почему?       - Они хорошо чувствуют эмоции других людей, видят их насквозь, легко замечают их слабости и знают, на что надавить. Это разве не эмпатия?       Чанбин напряжённо нахмурился.       - Нет… вроде бы.       - Это как раз-таки эмпатия. Только когнитивная, не предполагающая эмоциональную связь с человеком. А то, о чём ты говоришь – эмпатия эмоциональная, житейская, данная человеку эволюционно.       - Ну так когнитивная тогда это и есть те самые детективные навыки, - надулся Чанбин.       - У большинства когнитивных эмпатов, в принципе, да. Но я – больше, чем они. Я – мутант, машина по считыванию эмоций. Хочу этого или нет, я не могу не замечать их, я ощущаю их вкус, иногда вижу цвет. Я не знаю, как я это делаю, и я не контролирую это. Оно сводит меня с ума.       - Не понимаю пока разницу, - Чанбин уже пожалел о начатом разговоре: как-то быстро всё ушло в бредни сумасшедшего.       - Я и не жду, что ты поймёшь. В этом не могут разобраться великие учёные умы мира, а ты и подавно. Считай меня просто погрешностью, ошибкой природы, случайным совпадением, что по своей сути не может существовать, тогда будет просто.       - Ошибка природы и случайное совпадение – это ты про то, что природа случайно в тебе намешала психопатию с эмпатией? – хмыкнул Чанбин, поздно спохватившись о том, что ляпнул.       - Возможно. Я не знаю, что значит быть психопатом.       - Наплевательски относиться к эмоциям других людей, не уметь контролировать себя, быть склонным к насилию.       - Я не склонен к насилию. Оно меня отталкивает.       - Да ладно, а со мной ты что тогда делал? Ты изнасиловал меня, и не говори, что это было просто наказание.       Феликс опустил взгляд.       - Это было не просто наказание, - пробормотал еле слышно. – Я использовал, как предлог, чтобы проверить, чувствую ли я твою боль…       Чанбин задохнулся в желании придушить к чертям этого психа, но сдержался.       - Ты же не чувствуешь боли, - еле получилось контролировать голос. - Ты даже не знаешь, что это такое.       - Да, не чувствую. Но я знаю, что это такое: я могу понять по эмоциям других людей.       - А я что, не человек тогда? – Чанбин вцепился ногтями себе в локти, чтобы не заскрежетать зубами. – Почему моей боли ты не замечаешь?       - Замечаю. Просто… с тобой по-другому: я могу контролировать эмпатию. Я не знаю почему так. С тобой я не чувствую ни вкусов, ни цветов. Могу сосредоточиться только на себе.       - Как же ты меня бесишь! – не выдержал Чанбин. – Почему, блять, я?! Почему именно я? Ты ведь поэтому меня похитил?!       - Я тебя не похищал, - Феликс вскинул голову и помчался взглядом по его лицу.       - Но удерживаешь здесь на силу, - раздирать ногтями свою кожу больше не помогало, и чтоб не вцепиться в глотку Феликсу, Чанбин нащупал простыни и сжал в кулаках.       - Если не буду удерживать, ты сбежишь.       - Конечно, сбегу, - прошипел Чанбин. – Никто не сможет жить вместе с таким выродком, как ты!       Не глядя больше на Феликса, он вылетел за дверь в поисках чего-нибудь, что можно поколотить или разбить. Когда вернулся обратно, превратив в осколки посуду на кухне, повыкидывав книги с полок библиотеки и вырвав из них пару сотен страниц, Феликса в комнате больше не было.