Научи меня чувствовать

      Чанбин не хотел идти в банкетный зал, но Феликс посчитал нужным вернуться, чтобы не вызвать подозрений. Абсолютно спокойное, ровное лицо Феликса, на котором не осталось заметных следов разбушевавшейся недавно истерики, не выдавало его настоящих чувств, но глаза оставались красными, и Чанбин нервничал, боясь, что кто-нибудь заметит, прочтёт в этих глазах все страхи, чувства и опасения. Феликс старался не брать его за руку, но Чанбин замечал, как подрагивают его пальцы, и сам ловил его ладонь, держа, пока дрожь не утихала.       - Ну что, как настроенице? – будто из-под земли перед ними вырос полный, изрядно подвыпивший, мужчина и, пошатываясь, толкнул Феликса в плечо. – Всё думал, когда же ты, сука, сдохнешь, и наконец дождался! Да ещё как благородно подохнешь – станешь жертвой во имя на науки! Можешь гордиться, поздравляю! Никто не будет скучать по такой мрази!       - Дорогой, хватит, пойдём отсюда, - женщина в блестящем золотом платье пыталась увести пьяницу, хватая за руку, но мужчина с силой её отталкивал. – Он же нам помог, как ты можешь грубить ему?       - Что молчишь, а, сукин сын?! – мужчина, вновь проигнорировав жену, продолжал орать, собирая вокруг толпу людей. – Ты думал, у тебя есть привилегии, поэтому ты, типа, имеешь право вести себя, как высокомерная дрянь? А нет, твоя единственная привилегия – сдохнуть по первому же приказу!       Феликс отступил назад, оглядев толпу. Одной рукой вцепился в другую и опустил голову, зажмурившись. Чанбин вырвался вперёд, не думая, что вообще делает – яро хотелось разодрать морду этой налакавшейся алкоголя свинье во фраке. Время замедлилось только когда его крепко сжали чужие руки.       - Я уведу его, - голос Соён над ухом.       Пока профессор Кан забалтывал побитого, Соён взяла Чанбина под руку. Он оглянулся на Феликса – тот слушал, как ему что-то говорит мать.       - Нет, я понимаю, когда Феликсу тяжело сдерживать себя, но ты-то куда? Я думала, ты умеешь себя контролировать, – Соён ругала его, пока они шли по каким-то пустеющим коридорам виллы. – Впрочем, нам только на руку: никто не подумает, что мы специально тебя спрятали.       Соён сняла один из широких браслетов на руке, вытащила из него ключ и открыла дверь служебного помещения.       - Послушай меня внимательно, - она взяла Чанбина за плечи. – Тебе нужно остаться тут на какое-то время. Потом к тебе придут и помогут сбежать.       - Кто придёт?       - Это должен быть мужчина из охраны. Его имя – Джейк, ты увидишь на бейджике. О Феликсе не беспокойся, хорошо? Миссис Ли о нём позаботится. Всё будет в порядке, - Соён придвинулась, поцеловав его в лоб.       Чанбин кивнул, смутившись из-за поцелуя, и влез в тесное пространство, кое-как уместившись между этажеркой, забитой разными ящиками, коробками и инструментами, и тележкой с тазиками, тряпками, вёдрами и средствами для уборки. Дверь захлопнулась, погрузив его в полную темноту и вонь химикатов.       Чанбин переживал о Феликсе, оставшемся в зале, - совсем один, окружённый сумасшедшими циничными людьми, которые его ненавидят: он видел презрение и отвращение на их лицах, впитывал в себя, как губка, весь яд их слов. В нормальном своём состоянии Феликс тут же покинул бы источник раздражения, но он был слишком уставшим, опустошённым и подавленным, чтобы справиться со своими и чужими эмоциями – не смог найти предлог, чтобы отойти. Нужно было не лезть в драку, а остаться с ним, взять за руку и увести подальше, а потом долго держать в объятьях, утешая. Он – залог спокойствия Феликса, но вместо того, чтобы быть для него плацебо, Чанбин повёл себя, как бомба, ещё сильней ухудшив ситуацию. Но, может, Феликсу удалось воспользоваться этой суматохой и уйти подальше от людей.       Время шло, но к нему всё никак никто не приходил. Соён не указала сколько времени ждать, и начали закрадываться сомнения, что что-то могло пойти не так. Могли ли его просто забыть в этой дурацкой кладовке? Может, он зря доверился матери Феликса, ведь, по сути, он её совсем не знает, как человека. Вдруг сейчас происходит всё самое худшее?       Желудок скрутило в морозном припадке, когда где-то вдали раздались выстрелы.       Дверь резко распахнулась, на пороге появилась бледная и растрёпанная мать Феликса в разодранном платье.       - Быстро за мной, - выплюнула она и, не давая времени на раздумья, схватила Чанбина за руку и понеслась по коридору.       Из-за угла выскочило трое мужчин-охранников в чёрных костюмах, один из них прокричал что-то в рацию. Миссис Ли, несмотря на мешающиеся лоскуты разодранного подола платья, целеустремлённо неслась вперёд. Чанбину на бегу удалось смахнуть стоявшую в углублении стены вазу, но это не замедлило погоню.       Миссис Ли вдруг остановилась, достав из-под юбки что-то круглой продолговатой формы, привязанное к ноге. Чанбин округлил глаза, поняв, что это больше всего похоже на гранату.       - Закрой глаза! – она зубами выдернула чеку и метнула гранату в охранников.       Теперь бежать было сложней из-за пляшущих перед глазами вспышек, но им удалось без особых проблем добраться до кухни и оттуда выйти во двор через чёрный выход. Там их ждал джип Феликса. Чанбин с надеждой заглянул в окна, но в салоне никого не оказалось. Как только они сели в машину, миссис Ли сразу же завела мотор. Она не притормозила даже перед калиткой, сшибя её с петель.       - Мы оторвались? – с нетерпением спросил Чанбин, смотря через плечо в заднее стекло машины и не замечая признаков погони.       - Не знаю. Всё как-то слишком гладко прошло, - женщина сдула со лба мокрые пряди, выбившиеся из растрёпанной причёски. Сейчас она напоминала бесстрашную ведьму-воительницу: была совершенно иным человеком, по сравнению с тем хрупким раболепным существом, приходившим в особняк навестить сына. Чанбин невольно восхитился её красотой и силой духа. Казалось, сейчас он в полной безопасности, под надёжной защитой – в глазах этой женщины светились мощнейшей силы дикие искры, и такие же невидимые искры исходили от всей её трещащей в сосредоточенном напряжении фигуре.       - А что сейчас будем делать?       - Нам нужно встретиться с фургоном, в котором наши люди увезли Феликса.       - У них получилось его увезти? – сердце радостно затрепетало.       - Не знаю. Я потеряла с ними связь.       - Тогда это плохо, - Чанбин обнял себя за плечи, ссутулившись.       - Что за?.. – воскликнула женщина, всматриваясь в лобовое стекло. Чанбин посмотрел туда же и увидел перекрывший всю дорогу фургон без окон в кузове, к которому они стремительно приближались. Джип развернулся, но обратную дорогу им также перегородили – легковым автомобилем. Мать Феликса затормозила, выматерившись, ударила по рулю и прикрыла глаза, собираясь.       - Сиди здесь.       Чанбин остался в машине, но очень скоро в ужасе сжался от прозвучавших выстрелов: дверь джипа оказалась прострелена, замок сломан, и его выволокли из машины двое людей в чёрных костюмах. Скрутив за спиной руки, потащили в кузов фургона. Внутри тесно, все стены обшиты мягкими звукопоглощающими пластинами, на единственном стуле, поставленном в дальнем углу, сидит Эдвард, снятый пиджак он положил на спинку, оставшись в белоснежной идеально накрахмаленной рубашке. Рядом с мужчиной стоит Феликс, при взгляде на которого сердце сжалось – таким напуганным, отчаявшимся и еле сдерживающимся Чанбин его никогда не видел. Как только Чанбина, надавив на плечи, заставили упасть на пол из ламинированной фанеры, Феликс сразу же развернулся к отцу и грохнулся перед ним на колени.       - Пожалуйста, отпусти его. Я всё сделаю, я пойду с тобой, только отпусти его!       - Ёнбок, молчи, ты делаешь хуже! – крикнула его мать, которую удерживал стоящий за её спиной охранник, но тот быстро завязал платком ей рот. То же самое проделали с брыкающимся Чанбином, успев по ходу дела ударить в живот. Затем им связали руки и ноги.       - Мне жаль, что ты думала, что умнее меня, - Эдвард подошёл к криво сидящей на полу женщине и взял её за подбородок, заставляя смотреть прямо в лицо. – Связалась с этим дряхлеющим профессором, который уже ничего не соображает и мнит себя святошей и великим филантропом. Не знаю, чего вы пытались добиться. Вашу компанию активистов-правозащитников прикрыли ещё вчера. Надо же, десять лет истории, столько громких успешных дел, а хватило всего пары звонков. Ну-ну, - он погладил жену по голове, когда та попыталась дёрнуться и ударить его плечом. – Поспокойней. Не я виноват, что всё случилось именно так.       Феликс бледной тенью стоял за спиной отца, не сводя с него широко открытых глаз. Он ничего не пытался сделать, и на Чанбина больше не смотрел. Эдвард снова опустился на стул, закинув ногу на ногу. Пальцы сцепил в замок на коленях. Все его движения будто бы продуманы заранее и проделаны в идеально чёткой последовательности, без единого отклонения и без лишних случайных трепыханий. Такую же строгую выверенность движений Чанбин замечал за Феликсом: тот был слишком сильно похож на отца, и в то же время очень сильно отличался.       - Феликс, - мужчина поманил к себе парня, и тот покорно встал перед ним. – Ты помнишь дилеммы Колберга? Как ты думаешь, на каком уровне нравственного развития ты находишься?       Феликс задрожал - пока не сильно заметно, но Чанбин боялся, что его очень скоро сорвёт.       - На конвенциональном, какой у большинства, - Феликс каким-то чудом смог контролировать свой голос и на какое-то время справился с дрожью.       - Думаешь? Давай тогда проверим как ты делаешь моральный выбор. Как ты в целом относишься к ценности человеческой жизни, - Эдвард подозвал одного из охранников и, взяв у него пистолет, снял с предохранителя. – Держи.       Дрожь Феликса усилилась, но он принял оружие.       - Это просто эксперимент, Феликс. Тебе не обязательно убивать. Но выбор ты должен сделать. Или твоя мать, или этот мальчик, - мужчина вытянул руку, указывая направление, и Феликс покорно развернулся, словно был роботом, получившим строгую команду алгоритма.       Чанбин отчаянно пытался поймать его взгляд, чтобы хотя бы чуть-чуть успокоить, попытаться убедить, что тот не обязан ничего делать, но Феликс затравленно смотрел в одну точку у себя под ногами и, недолго думая, поднял руку с пистолетом, направив дуло себе в висок.       - Нет, дорогой мой, так не пойдёт, - Эдвард, встав рядом с ним, мягко опустил его руку. – У тебя есть только два варианта. Если не выбираешь никого из этих людей – будут застрелены оба. Ты знаешь, я не буду обманывать. Я всегда довожу эксперименты до логичного конца. Посмотри на каждого из них и сделай свой выбор.       Феликс поднял голову и взглянул на мать. Та подползла к его ногам и подтолкнула головой: мол, давай. Чанбин в шоке смотрел на этих двух, не понимая, как они не видят очевидного выхода – у Феликса, блять, пистолет в руках, которым он может воспользоваться в своих усмотрениях, но он почему-то не спешит наставлять оружие на зачинщика всего этого бреда.       Феликс отступает на шаг назад от матери, всхлипывая. По его щекам текут крупные слёзы, когда он поднимает глаза на Чанбина.       - Я не могу, - он роняет пистолет и закрывает лицо скрещёнными руками.       - То есть ты выбираешь, чтобы умерли оба? – Эдвард поднимает пистолет, и Феликс виснет у него на руке, причитая, но тот отталкивает его. – Что ж, у каждого решения есть последствия.       Чанбин не успевает ничего понять, как что-то сильно ударяет в плечо. Он вскрикивает, но Феликс кричит громче, бросаясь к нему и обхватывая. Звучит следующий выстрел, но Феликс больше ни на что не реагирует, закрывая собой обзор. Чанбин пытается высвободиться из чрезмерно сильно сжимающих его рук, громко мычит, но Феликс ничего не понимает – он рыдает, не помня себя.       - Почему так долго, чёрт возьми! – Чанбин слышит голос матери Феликса и пытается двигаться активней, насколько позволяют силы.       - Извините, миссис Ли, я не мог действовать без прямой угрозы жизни.       Феликса кто-то оттаскивает от него. Перед Чанбином на колени опускается один из охранников, вытаскивает изо рта кляп, развязывает руки и ноги, расстёгивает рубашку и осматривает рану.       - Хорошо, пуля застряла в кости, - сообщает тихо. – Терпи, парень, ты выживешь.       Его рану перевязывают, останавливая кровь, и Чанбин стискивает зубы, чтобы не застонать: боль только начинает проявляться, будто кто-то когтями разрывает плоть изнутри. Парень усмехается про себя – это насколько нужно быть везучим, чтобы за полтора дня влипнуть сразу в две жёсткие передряги.       Миссис Ли пытается удержать Феликса, рвущегося к Чанбину.       - Ты ему сейчас не поможешь! Ты сделаешь ему больней! Успокойся!       Феликс оттолкнул её, заставив споткнуться, но женщина быстро восстановила равновесие и со всей силы влепила ему пощёчину, и ещё одну, более сильную, от которой Феликс упал на пол. Чанбин, кряхтя и придерживая руку, чтоб её случайным движением не сделать себе больней, подполз к нему. Кажется, нашёл в себе силы, чтобы ободряюще улыбнуться и сказать: «Эй, придурок, я всё ещё живой», но уставшее тело подвело – не выдержало боли.       Феликс подхватил упавшего Чанбина, громко вопя.       - Он просто потерял сознание, Феликс! Он живой! – мать старалась направлять его эмоции, но Феликс больше ничего не контролировал: мог только прижимать к себе Чанбина и купаться в этом бездонном страшном чувстве неизбежного.       Кто-то попытался отнять Чанбина, но Феликс взвыл, запрещая.       - Возьми его нормально! Поддерживай ему шею! – женский голос продолжал попытки оглушения разрушающих сознание чувств. – Ты сможешь поднять его, чтобы перенести в другую машину? Так мы быстрей доедем в больницу. Феликс, или ты сейчас же сделаешь то, что я тебе говорю, или Чанбин не доживёт до больницы!       Он всё прекрасно понимал, осознавал, что только мешает всем своей бесконтрольной эмоциональностью, но ничего не мог поделать с чувством, которое заставляло тонуть. Однако нужно было что-то делать, собраться с силами – от его действий зависит жизнь самого важного для него человека, и Феликс, перехватив Чанбина, как было велено, поднялся на ноги. Ощущение тяжести на руках ненадолго вернуло к материальной реальности, приглушив чувство бездонного падения. Но всё вернулось, стоило только сесть в машину. Чанбину нужно поддерживать шею в правильном положении, и Феликс сосредоточился на своём задании, но даже чувствуя парня на своих коленях, прижимая его к себе, не мог отделаться от мыслей, что Чанбин больше не с ним, что он теряет его.       - Феликс, ты чувствуешь тяжесть, тепло его тела? А что с твоим дыханием, ты чувствуешь, что тебе не хватает воздуха? Какого цвета кресло перед тобой? Ты слышишь, как рычит двигатель машины?       Сознание пыталось ухватиться за эти подсказки, но он не мог ни на чём сосредоточиться – его уносило бурей, захлёстывало огромными грохочущими волнами. Чувства топили, крутили во все стороны, заставляли захлёбываться. Во рту то ли привкус соли, то ли крови. В ушах такой рокот, что он еле-еле может разобрать слова из внешнего мира.       - Феликс, он стонет. Ты слышишь, он стонет! Он пришёл в себя! – сильный толчок в плечо.       Всё замерло, позволив чудом расслышать желанный звук. Чанбин дышит, жмурится и выдыхает воздух сквозь стиснутые зубы. Его лицо искривлено эмоциями.       - Мама, ему больно, - Феликс чувствует, что по щекам текут слёзы. – Мама, это из-за меня. Мама, что мне делать?       Женский голос рядом дрогнул. Чанбин громко застонал, скрутившись.       - Феликс, возьми себя в руки! Ты делаешь ему больно!       Феликс понял, что одна из его слёз попала на рану, и запрокинул голову, пытаясь остановить дурацкую функцию организма – зачем она вообще нужна, если не помогает избавиться от чувства падения, бесконечного страха и этой изматывающей бури?!       - Прости меня, - шепчет Феликс, наклоняясь к Чанбину, когда от слёз удаётся избавиться, и оставляет поцелуй на его взмокшем лбу. – Прости, прости, прости.

✤✤✤

      В нос отдавала острая химическая вонь – это первое, что почувствовал Чанбин, просыпаясь. Где-то что-то попискивало, от рук тянулись провода. Открыв глаза, увидел вокруг четыре размытые стены, и заснул снова.       В следующий раз он проснулся уже готовым бодрствовать. И пусть во лбу отдавалась острая пульсирующая боль, свет казался слишком ярким, а тело изнывало от болезненной опустошённости, сбегать в царство сна больше не хотелось. Что-то запищало громче, и в палату ворвались врачи с медсёстрами – каждому что-то надо от него. И такие шествия с пытками и осмотрами продолжались два дня подряд. Только к вечеру второго дня от него отстали, и в это время пришёл первый гость. Миссис Ли поинтересовалась самочувствием, выразила радостное облегчение, и принялась рассказывать про Эдварда – что сейчас он в больнице, но как только его состояние стабилизируется, его отвезут в суд; что будут долгие судебные тяжбы, но у них есть все шансы победить, и блаблабла.       - А Феликс придёт сегодня? – с нетерпением спросил Чанбин, вклинившись в долгожданную паузу в речи.       - Он не придёт.       - А, мне ждать его завтра?       - Завтра он тоже не придёт, - лицо миссис Ли, до этого пылающее азартом победы, опустилось, осунулось, убрав жизнелюбивую красоту ликования и оставив странный сероватый цвет кожи и застывшую строгую маску.       - Что? Почему? – Чанбин почувствовал неладное. - Что с ним случилось? Где он?       - У отца.       - Он не хочет приходить ко мне? – прозвучало слишком жалобно, но Чанбину было плевать.       - Хочет, но не придёт. Я запретила.       - Что? Но почему?       Миссис Ли вздохнула и провела рукой по распущенным блёклым волосам, закидывая назад передние пряди.       - Ты же понимаешь, что он поступил с тобой неправильно? Он забрал тебя к себе, как какую-то собачонку из приюта, запер в доме, лишив свободы действий, и против твоей воли использовал тебя и твоё тело.       - Но он раскаялся! Он понимает, в чём виноват, и он больше так не будет!       - Откуда ты знаешь, что больше не будет?       - Я верю в него, - Чанбин поджал губы. – Он изменился.       Миссис Ли снова вздохнула и, открыв сумочку, висящую на плече, достала оттуда цветастую брошюру.       - Ты знаешь о стокгольмском синдроме?       Чанбин взял брошюру, увидел название психологического реабилитационного центра и скомкал бумагу.       - Это меня не касается, - он устремил раздражённый взгляд на женщину. – Я хочу увидеть Феликса, вы не можете запрещать нам увидеться.       Миссис Ли облизала сухие губы и поправила лямку сумки.       - Скажи мне, почему ты не смог уйти от него, когда у тебя была возможность?       - Потому что я хотел его помучить, - Чанбин сжал кулаки: слабость в теле куда-то ушла, вместо неё по венам растекалось злое отчаянье.       - Получилось?       - Нет. Но я больше не хочу, он и так много мучается. Он не заслуживает ещё больше боли, почему вы не понимаете?       - Я понимаю, как будет лучше для вас обоих. Не спорю, вам обоим будет больно, но это необходимая для излечения боль.       - Мы не больны, - Чанбин еле сдержался, чтобы не заскрежетать зубами. – Куда вы там собрались меня упечь? Почему я должен соглашаться, откуда я знаю, что это не очередной ваш эксперимент? – он скинул с колен скомканную бумажку брошюры.       Миссис Ли подняла бумагу, расправила и разгладила её скомканные края.       - Это лучший вариант. Этот центр больше похож на пансионат – у него огромная красивая территория: там у тебя будет свободное расписание, отдельная комната, хорошее питание и ты сможешь делать всё, что захочешь, много гулять, посещать какие угодно кружки, спортзал, а встречи с психологом не будут занимать больше часа в день. Я выбрала этот центр, потому что тебе негде жить, Чанбин, а они предлагают хорошие условия. Это всего на год, можешь проверить по договору.       - Мне плевать какие там условия, - прорычал Чанбин. – Я не хочу туда. Почему я не могу жить с Феликсом?       Миссис Ли устало прикрыла глаза.       - Наш разговор ходит по кругу.       - И будет ходить, пока вы не признаете, почему хотите сбагрить меня в какой-то центр психолого-тюремного заключения, как какого-то зависимого наркомана!       Миссис Ли прищурилась, глядя на него, и сложила руки на груди.       - Если ты не зависим от Феликса, почему не можешь отказаться от встреч с ним всего на год? Я не запрещаю вам видеться до конца жизни, я ограничиваю ваши встречи всего лишь на время. Я не желаю тебе ничего плохого, Чанбин.       - Потому что не хочу! – Чанбин ударил кулаком по матрасу. - Зачем это нужно? Зачем мучить и меня, и его?       - Никто никого не мучает, Чанбин. Я волнуюсь за вас двоих и забочусь о вас. Ты стал также дорог мне, как и мой сын. И я понимаю твою реакцию – я ждала чего-то подобного. Я даю тебе время всё обдумать. Увидимся в конце недели.       - Дайте мне поговорить с Феликсом, тогда я подумаю! – Чанбин криком остановил женщину, развернувшуюся к двери палаты.       - Я не могу, Чанбин, - она всё равно дошла до выхода, но остановилась на пару секунд на пороге. – Мой сын совершил преступление. А любое совершённое преступление должно быть наказано.

✤✤✤

      После неприятного разговора с матерью Феликса Чанбин долго не мог уснуть: то поза неудобная, то слишком жарко, то рука с капельницей начинает ныть, то чешется там, где не достать, вдобавок голова разболелась и жутко захотелось пить. Днём врачи показали как передвигаться с капельницей, чтобы самостоятельно сходить в туалет, и Чанбин решил пойти поискать кулер с водой в коридоре. Подставка с капельницей, почти во весь его рост, жутко раздражала, мешаясь и гремя, и он боялся, что случайно сильно дёрнет или толкнёт, и эта металлическая конструкция на него свалится и придавит, а игла вылетит из руки.       Выползя из палаты, Чанбин огляделся по сторонам, но не увидел в приглушённом свете никого из врачей или медсестёр. Кулер стоял в конце коридора, но ещё ближе, на полу, возле самой двери, не касаясь макушкой окна, сидел, обняв себя за колени, чёрноволосый парень, которого Чанбин сразу же узнал.       - Феликс! – Чанбин поспешно шагнул к нему, но споткнулся о ножку подставки и полетел вперёд.       Феликс подскочил вовремя, чтобы поймать его, и также успел схватить падающую капельницу. Чанбин восстановил равновесие, вцепившись в его плечи, и замер, наслаждаясь такой близостью. Феликс не оттолкнул, позволил смотреть на себя, и сам оставил руки на талии Чанбина.       В груди всё сжалось, когда Чанбин понял, сколько много эмоций в глазах Феликса. Они продолжали смотреть друг на друга, будто играя в гляделки. Феликс моргнул только когда Чанбин дотронулся до его щеки, чтобы ненавязчиво погладить.       - Почему ты не зашёл ко мне сразу?       - Я хотел зайти, когда ты будешь спать.       - Ты приходишь каждый день? Ну, верней, ночь?       Феликс спрятал взгляд, пытаясь избежать ответа.       - Тогда я больше не буду спать по ночам, - улыбается Чанбин.       - Тогда я больше не смогу приходить.       Улыбка Чанбина потухла.       - Почему? Тебе действительно запрещает мать?       Феликс кивнул. Его руки соскользнули с талии Чанбина.       - Но ты же можешь не слушать её.       - Могу. Но она права.       Сердце пропустило удар.       - Ты тоже считаешь, что у меня стокгольмский синдром?       - Вполне может быть.       - Да с хера ли?! – закричал Чанбин, и Феликс тут же придвинулся к нему, оглядываясь вокруг, схватил за плечи, попросив быть тише. – Я не был зависим от тебя, я тебя не боялся, у тебя не было на меня никакого влияния! Я хотел помочь тебе не потому, что так надо было, чтобы чувствовать себя в безопасности… может, сначала я правда хотел лучше узнать тебя, чтобы найти твоё слабое место и воспользоваться им, но потом, потом… потом я понял, какой ты на самом деле. Ты же больше не делал мне больно и больше не будешь, я чувствую себя в безопасности, когда я с тобой.       - Ты не смог уйти, когда у тебя появилась возможность.       - Да что вы все к этому привязались! – Чанбин ударил его кулаком в грудь. - Я просто хотел уйти позже! Но это до того, как я узнал тебя лучше. Теперь я не хочу уходить, я хочу быть с тобой, Ликс, - Чанбин приник к Феликсу, положив ладони ему на грудь.       - Хорошо, - Феликс не обнял его. - Тогда ответь, совершил ли я преступление и виновен ли я?       - Какое преступление?       - Я тебя изнасиловал и держал взаперти.       - В-виновен, - сглотнул Чанбин. – Но ты же раскаиваешься. И какое всё это имеет сейчас значение? Всё в прошлом.       - То есть ты собираешься оставить преступление безнаказанным? Хочешь сказать, что простил меня?       - Если наказание означает, что мы больше не сможем видеться друг с другом, я не хочу такого наказания.       Феликс отошёл к стене, оставляя на Чанбине печальный взгляд.       - Ты просто хочешь бросить меня! – крикнул Чанбин ему в лицо, чувствуя себя раненым в самое сердце ребёнком, которого в очередной раз предали взрослые, прикрыв всё очевидной ложью. – Почему все всегда меня бросают?!       Феликс кинулся к нему.       - Я не бросаю тебя, не бросаю! – запричитал он, крепко сжав объятья. – Давай зайдём в палату и поговорим. Только не кричи больше, иначе нам не дадут побыть вместе, хорошо?       В палате Феликс помог Чанбину забраться на кровать, надёжно поставил капельницу рядом, и укрыл парня одеялом. Чанбин, снова оказавшись придавленным к холодной шершавой простыне, ухватился за руку Феликса, но тот мягко высвободился и заботливо прислонил его к спинке кровати, заставляя сесть удобно, а для себя пододвинул ближе табуретку и сел, сгорбившись и вдавив пальцы в ладонь другой руки. Его отросшие чёрные волосы лежали в беспорядке, на искусанных губах появилась корочка, вены просвечивали под тонкой кожей ладоней, выглядывающих из-под длинных рукавов широкой чёрной толстовки.       - Ты считаешь, что я больше не опасен?       - Ты не опасен, - подтвердил Чанбин.       - Опасен, - Феликс припечатал его строгим взглядом. - Пока я под влиянием отца, я могу сделать что угодно.       - Ты навещал его в больнице, да?       Феликс кивнул.       - Так это у тебя стокгольмский синдром, а не у меня, - фыркнул Чанбин.       - Да. К отцу у меня стокгольмский синдром, а от тебя – зависимость. Всё очень сложно и запутанно.       - Потому что ты запутываешь всё психологическими терминами, - Чанбин вцепился в одеяло, лежащее, укрывая по пояс. - Почему ты не можешь просто говорить о чувствах?       Феликс снова опустил голову и стиснул пальцами переносицу.       - Я разрываюсь, Чанбин, - зашелестел его голос, когда он опустил руку. - Я сломанный магнит, меня тянет в разные стороны. Я не хочу отпускать тебя. Правда, не хочу. Я боюсь того, кем стану без тебя. И я хочу видеть твою улыбку. Каждый день. Я радуюсь, когда ты улыбаешься. Это лучше, чем пирожные. Это лучше, чем что-либо. Но я понимаю, что нам необходима пауза. Я не хочу, но понимаю, что это необходимо, чтобы защитить тебя. Ты можешь возненавидеть меня за это решение, и это правильно. Ты должен ненавидеть меня, Чанбин.       - Как я могу тебя ненавидеть? – Чанбин дотянулся до его ладони, безвольно лежащей на колене. - Зная, какой ты на самом деле и каким можешь стать, я не могу тебя ненавидеть.       - Сможешь, - Феликс высвободил руку, стянул с Чанбина одеяло и провёл ладонью по животу вдоль линии резинки пижамных штанов. - Просто вспомни, что я сделал с тобой, - его пальцы вытаскивают края заправленной рубашки, задирают её и скользят по коже. Дотронувшись до шрама от ожога, Феликс надавливает на него пальцем и накрывает всей ладонью. – Пока я под влиянием отца, я могу повторить всё. Могу сделать тебе больно. Мне нужно разобраться с собой прежде, чем сближаться с тобой. Научиться жить со своими эмоциями и управлять ими, ни от кого не завися.       - Но почему для этого обязательно расставаться? – Чанбин поднимает со своего живота его ладонь и переплетает пальцы. - Мы можем быть вместе и поддерживать друг друга.       Феликс протяжно выдохнул.       - Разве это будут нормальные отношения? – Чанбин ясно расслышал боль в его голосе. - Я вспоминаю, что делал с тобой, через что заставил пройти, и боюсь, что могу сделать что-то подобное снова. А ты будешь чувствовать себя запутавшимся, и пытаясь помочь мне, ты забудешь о себе и своём счастье, и в конце концов разочаруешься, потому что всё не будет так, как ты себе представляешь, но уйти не сможешь, потому что застрянешь в нашем порочном круге зависимости. Это не будут счастливые отношения, Чанбин, они разрушат нас обоих.       Чанбин закусил губу, пытаясь переварить услышанное. Он не желал соглашаться, не хотел признавать, что Феликс может быть прав. Вместо этого хотелось закатить истерику, забить ногами и руками по кровати, выплёскивая эмоции, но он боялся, что тогда Феликс отпустит его ладонь, которую так мягко и согревающе сжимал.       - Я хочу, чтобы ты был счастлив, Чанбин, - Феликс сглотнул. - Ты заслуживаешь этого. Не важно, найдёшь ли ты себе кого-то другого, не будешь искать вообще или захочешь начать со мной всё заново. Но чтобы это случилось мы оба должны измениться.       - То есть мы расстаёмся, чтобы ты научился жить с чувством вины? Разве это не означает, что так ты поймёшь, что без меня тебе проще? – Чанбину было плевать, насколько эгоистично он звучит.       - Без тебя мне действительно будет проще, но это не значит, что мне нужна эта простая жизнь. Мне не важно, насколько будет тяжело, я справлюсь с любыми трудностями, чтобы быть с тобой. Я хочу стать лучше для тебя, Чанбин.       - А если я не захочу возвращаться к тебе?       - Я буду рад, если ты вернёшься, и буду рад, если ты выберешь свой путь. Только, пожалуйста, если это случится, не исчезай бесследно.       Застряв в полном печальной серьёзной уверенности взгляде, Чанбин почувствовал, что волна истерики схлынула, обнажая голый сухой песок болезненного осознания и смирения. В горле пересохло, глаза защипало.       - Ты тоже не исчезай, - Чанбин нагнулся вперёд и обнял Феликса за шею. Больше не было сил сдерживаться – слёзы потекли ручьями. – Всего год, да? Не больше?       - Да, Чанбин. Всего год. Я обещаю тебе, что потом, вне зависимости от результата, мы встретимся. Нам никто не помешает.       Чанбин утёр рукавом сопливящийся нос.       - Я слышал, пары иногда расстаются, чтобы проверить свои чувства, и потом снова сходятся. Это нужно, чтобы проверить были ли чувства настоящими и насколько они сильны, - он всхлипнул, пытаясь сдержать очередной слёзный порыв. - Получается, у нас так же? И, если я сомневаюсь и не хочу отпускать тебя, значит… Прости, я не могу успокоится.       - Всё в порядке, - Феликс придвинулся ближе, чтобы теснее обнять и гладить по спине. - Мне тоже тяжело.       - Я верю тебе, Ликс, - Чанбин сгрёб пальцами толстовку на его спине. - Не хочу быть эгоистичной мразью. Ты обещаешь, что мы начнём всё заново после этой дурацкой психотерапии?       - Да, обещаю.       - Хорошо, - Чанбин утёр нос запястьем. – Хорошо. Всего год.       Феликс мягко прикоснулся губами к его виску.       - Можно поцеловать тебя? – спросил, взяв его лицо в ладони.       Чанбин кивнул и вскоре почувствовал на губах очень нежное прикосновение. Они целовались, не раскрывая рта, один сдержанный мягкий поцелуй плавно перетекал в другой, ещё более бережный и трепетный. Чанбин схватился за шею Феликса, боясь не удержаться и упасть, силы стремительно покидали тело.       - Я хочу улыбнуться, - шепчет Феликс в перерыве.       - Давай вместе со мной.       Чанбин прикладывает указательные пальцы к его губам и мягко приподнимает их кончики. Задерживает на несколько секунд в таком положении, любуясь, как искусственная улыбка отражается настоящей в сияющих искренностью глазах Феликса. Отпустив, снова целует, желая запечатлеть момент.       - Ты можешь оставить мне что-нибудь на память? – отдаляясь, спрашивает Чанбин. - Я не выдержу, если у меня не будет ничего, что напоминает мне о тебе и данном обещании.       - Конечно. Что ты хочешь?       - Твои серёжки, - Чанбин прикасается к широким металлическим колечкам в ушах Феликса. - Можно? Я тоже хочу проколоть уши, смотрится очень красиво.       Феликс фыркает по-доброму и снимает серёжки.       - Ты останешься со мной, пока я не засну? – Чанбин откидывается на спинку кровати, зажимая в руке прощальный подарок. - Я быстро усну, правда.       - Хорошо, - Феликс снова целует в лоб, берёт, ощутимо сжимая, его свободную ладонь, и Чанбин закрывает глаза.       Когда он уснул, Феликс тихо поднялся с табуретки. Как только дверь захлопнулась за спиной, на него накинулось спущенное с цепи чувство опустошающего отчаянья и безутешности. Стало холодно, будто между коридором и палатой градусов десять разницы. Феликс обнял себя за плечи – и чтобы согреться, и чтобы успокоиться. Он держался до последнего, чтобы выглядеть уверенным и не дать Чанбину повода передумать. А на самом деле до безумия сильно хотелось упасть ему на грудь лицом, громко разрыдаться и получить всю нежность, понимание и успокоение, почувствовать его руки в своих волосах, пальцы, мягко перебирающие пряди, слегка массируя кожу, – Чанбин умел его успокаивать совершенно банальными прикосновениями. Умел, как никто. Без него Феликс проиграет это сражение, он беззащитен перед своей тёмной стороной, преследующей и настигающей, готовой в любой момент накинуться и разорвать глотку. Он боится своих эмоций, боится своей слабости. Боится сражаться в одиночку. Но это – его новая обязанность, его долг перед Чанбином. Он всё сделал правильно. И когда-нибудь он увидит его настоящую улыбку.       Заметив в конце коридора свою мать, выходящую с лестничного пролёта, Феликс помчался к ней, не в силах больше справляться с болезненным чувством, с каждой секундой ломающим его всё безжалостней, круша кости и агрессивно требуя вернуться, угрожая нескончаемой болью.       - Ты молодец, Ёнбок, - мама обняла его, рыдающего. – Теперь всё будет хорошо.