Круги на воде

Когда спустя три с лишним года после того дня, который навсегда изменил его жизнь, Джейсон наконец возвращается в Готэм, ноги сами ведут его знакомой дорогой. Он пересекает территорию университета и останавливается перед расположенным в стороне от остальных корпусов зданием с покатой крышей и растущим прямо у входа большим раскидистым кленом. Последние солнечные лучи отражаются от высоких отполированных до блеска окон, и на город медленно опускаются сумерки. Джейсон ежится и набрасывает на голову капюшон старой потрепанной толстовки. Ему хочется развернуться и уйти, но вместо этого он толкает плечом тяжелую стеклянную дверь, откликающуюся привычным скрипом, и на автомате перешагивает порог. Внутри так же светло и просторно, как и много лет назад, однако Джейсон, стоя посреди широкого коридора, буквально физически ощущает, что теперь для него здесь места нет. За то время, что он отсутствовал, Дик исполнил свое заветное желание и завоевал золото Олимпийских игр, а у Брюса появился новый перспективный ученик, который успел побить на юниорском уровне уже все мировые рекорды. – Я могу вам чем-то помочь, молодой человек? – раздается справа подчеркнуто-вежливый голос с ярко выраженным британским акцентом. – Ты можешь притвориться, что меня тут не было, Альфред, – даже не пытаясь спрятать улыбку, отзывается Джейсон. Он скучал по старику гораздо сильнее, чем готов признать. Изумление на лице Альфреда быстро сменяется искренней радостью от встречи с бывшим подопечным, и он пропускает его дальше без лишних вопросов. Не ожидавший такого радушного приема Джейсон благодарно кивает, а затем, чуть поколебавшись, направляется прямиком в ледовый зал, в стенах которого под неусыпным контролем Брюса проходило когда-то и его обучение. Едва оказавшись на трибуне, он слышит характерный звук, с которым острые лезвия коньков разрезают лед при заходе на прыжок, и в то же мгновение перестает дышать, потому что видит его. Худощавый мальчишка в черно-красной тренировочной форме играючи приземляет аксель в три с половиной оборота и сразу же добавляет к нему двойной тулуп. Он так сосредоточен и погружен в себя, что не обращает на незваного гостя ни малейшего внимания – следом за каскадом он делает еще два тулупа, уже четверных, и оба раза его изрядно шатает на выезде. – Ты бы хоть прыжки докручивал, – не выдерживает Джейсон. – Брюсу должно быть за тебя очень стыдно. Мальчишка, которого, как прекрасно известно Джейсону, зовут Тимоти Дрейк, замирает, лишь сейчас замечая присутствие на катке еще одного человека. Он отбрасывает со лба непослушную челку, подъезжает вплотную к бортику и скрещивает руки на груди. Вживую Тим куда красивее, чем на видео и фотографиях, и Джейсон запоздало ловит себя на том, что пялится на его соблазнительные бедра самым непристойным образом. – Кто ты такой и как сюда попал? – сердито спрашивает Тим. – На каток не пускают посторонних. – Скажем так, я не то чтобы посторонний, – отвечает Джейсон, однако нацеленный на него изучающий взгляд менее недоверчивым и скептическим от приведенного аргумента не становится. Тим его не узнает, и это Джейсона нисколько не удивляет, скорее, наоборот. Он мало чем напоминает самого себя образца трехлетней давности – тогда он был на голову ниже и на сотню фунтов легче себя нынешнего и еще не знал, что ждет его впереди. Завершив курс реабилитации и полностью вернув конечностям чувствительность и подвижность, Джейсон переключился на регулярные занятия на тренажерах и вскоре начал активно набирать мышечную массу сверх той, что была у него прежде. Ничто иное, кроме изматывающих физических упражнений, отвлечься от навязчивых мыслей об упущенных возможностях и разбитых мечтах ему не помогало. – Старайся лучше, если хочешь меня заменить. Глаза Тима округляются. – Ты Джейсон Тодд. – В точку, птенчик. Ухмыляясь, Джейсон не без удовлетворения отмечает, что на слове «птенчик» Тим вспыхивает – то ли от смущения, то ли от раздражения. С порозовевшими щеками он выглядит еще милее. – У меня есть имя, Джейсон. И я не собираюсь подводить ни тебя, ни себя, ни Брюса. Тим резко отворачивается и, не мешкая, заходит на очередной прыжок. Четверной тулуп, выполненный с двумя руками наверх, будто специально для того, чтобы как следует позлить Джейсона, получается у него в этот раз безупречно. Весь следующий месяц Джейсон продолжает приходить на каток по вечерам, ближе к закрытию, когда Тим остается один. У него мягкие прыжки, плавные линии, а по льду он скользит так свободно и уверенно, что складывается ощущение, словно он парит как минимум в дюйме над ним и вовсе не касается поверхности лезвиями своих коньков. Опираясь на бортик и неотрывно следя за каждым его движением, Джейсон уже в который раз старается убедить себя в том, что занимается этим исключительно из спортивного интереса, а небесно-голубые глаза, тонкая талия и стройные ноги Тима не имеют к его постоянному пребыванию здесь абсолютно никакого отношения. Тим перестает игнорировать его лишь только спустя еще один месяц. Закончив прогон новой произвольной программы, поставленной под музыку Людовико Эйнауди, он в два счета преодолевает разделяющее их расстояние, упирает руки в бока и произносит самым требовательным тоном из всех, что Джейсону когда-либо доводилось слышать: – Зачем ты это делаешь? Джейсон подозревает, что честный ответ про ноги Тима вряд ли устроит. – Что если я хочу помочь? – Тим озадаченно моргает, и Джейсон продолжает: – Брюс основное внимание уделяет ледовым шоу по всему миру и на катке почти не бывает, Барбара работает со Стефани и Кассандрой, а Дик – с Дэмиеном, ты же большую часть времени тренируешься сам по себе. У тебя превосходное скольжение и потрясающие вращения, но в части прыжковой техники я мог бы дать тебе пару советов. Что ж, это тоже довольно честный ответ. – Почему ты молчал два месяца? Джейсон пожимает плечами. – Ты не спрашивал. Смех Тима застает Джейсона врасплох, и его губы складываются в широкую искреннюю улыбку раньше, чем он успевает это осознать. Он день за днем наблюдал за тем, как Тим усердно идет к своей цели, отдавая всего себя любимому делу, и действительно хочет помочь – не для того, чтобы потешить собственные амбиции, а потому, что этот мальчишка как никто другой заслуживает достойного вознаграждения за свой труд и уж точно не должен затеряться в истории фигурного катания где-то между лучезарным Диком Грейсоном и похожим на мелкого гремлина Дэмиеном Уэйном. Тим принимает предложение не раздумывая, и с этого момента их отношения неуловимо меняются. Хотя Джейсон распрощался со спортом еще до шестнадцати, он помнит все технические нюансы так, будто последнее его соревнование было вчера, и охотно делится своими знаниями, которые Тим впитывает как губка. Его стремительный прогресс виден невооруженным глазом, и когда он выигрывает серебряную медаль своего первого взрослого этапа Гран-при в Лас-Вегасе, Джейсон радуется вместе с ним, несмотря на то, что находится при этом за много сотен миль от места проведения турнира. – У тебя все еще не возникло желание присоединиться? – интересуется как-то Тим, перешнуровывая свои ботинки. – Было бы здорово… ну, покататься вместе. – Это не самая хорошая идея, – качает головой Джейсон. – Я вообще сомневаюсь, что смогу встать на коньки после такого длительного перерыва. – Я знаю, что для тебя это непросто по ряду причин, но почему бы не попробовать? Ты ведь наверняка скучаешь по льду. – Чертовски скучаю, Тим. Уже на следующий день, поддавшись спонтанному порыву, Джейсон идет в магазин спортивных товаров и по прошествии получаса покидает его с парой черных фигурных коньков. Сложнее всего ему оказывается убедить себя в том, что все будет в порядке, и отлепиться от бортика, но Тим, откровенно веселясь, берет его за руки и настойчиво тянет на себя. – Я снова чувствую себя пятилетним, – пыхтит Джейсон, цепляясь за Тима. – Это ужасно. – Просто дай телу вспомнить, Джей. Тело и впрямь вспоминает – каждую тренировку, каждое падение и каждый успешно выполненный элемент за все те десять лет, которые Джейсон практически не отрывался ото льда. Тим отпускает его ладони и, светясь от счастья, заходит на четверной сальхов. С такого ракурса его прыжки кажутся Джейсону еще более невероятными, и он, машинально фиксируя идеальный выезд, вдруг понимает, что за какие-то несколько месяцев привязался к Тиму так сильно, что уже едва ли представляет свою жизнь без него. Сообщение, которое Джейсон получает от Тима за две недели до финала Гран-при, вышибает из его легких весь воздух. Он перечитывает текст, тщетно ожидая, что от этого бессмысленного действия буквы сложатся по-другому и содержание изменится, после чего делает глубокий вдох, чтобы унять дрожь, и перезванивает. Голос Тима, когда он наконец снимает трубку, звучит устало и приглушенно. – Брюс сказал, что лучше уж рука, чем нога, но на каток все равно не пускает. Так что у меня вроде как вынужденный отпуск – никакого льда до тех пор, пока перелом не срастется. Остается надеяться, что за это время я не свихнусь в четырех стенах от тоски и безделья. – Дай мне двадцать минут, я приеду, и мы сообразим тебе что-нибудь развлекательное, – произносит Джейсон, набрасывая куртку и обуваясь. – Постой, я же не в курсе, где ты живешь. Тим тихо смеется и называет адрес. Всю дорогу до его дома Джейсон думает о том, как его поддержать. В пропуске финала Гран-при нет ничего страшного, однако Тим несомненно расстроен, а Джейсон понятия не имеет, что полагается делать в подобных ситуациях, ведь до Тима настолько близко он не общался ни с кем и говорить по душам совершенно не умеет. Усадив Тима на диван, Джейсон вручает ему кружку горячего зеленого чая с жасмином и неуклюже устраивается рядом. Он все еще подбирает слова. – Я упал с четверного лутца, – первым нарушает молчание Тим. – Не докрутил, зацепился зубцом за лед и врезался в бортик. – Ты же планировал сосредоточиться на тулупе и сальхове, – удивленно вскидывает брови Джейсон. – У тебя уже с ними в произвольной вырисовывается вполне себе серьезный прыжковый набор. – Да, но ты приземлял четверной лутц в пятнадцать, – чуть помедлив, отвечает Тим. – Я… ты был моим кумиром, тем, на кого я всегда равнялся. Знаешь, с какой мыслью я шел на каждую тренировку? «Однажды я буду так же хорош, как Джейсон». Ты и сейчас мой кумир, и я ни за что не скажу тебе, сколько раз пересматривал твои прокаты, потому что от этого мне станет очень и очень неловко. – «Я не собираюсь подводить ни тебя, ни себя, ни Брюса». Так вот о чем ты говорил в тот день? – Тим кивает, и Джейсон виновато опускает взгляд. – Теперь мне стыдно за свое идиотское поведение вдвойне. – Честно говоря, твои комментарии тогда были по делу, да и потом, посмотри, куда нас это в итоге привело. Лично меня все устраивает. Ну, за исключением перелома. – Ты вернешься в строй как раз к национальному чемпионату, надерешь всем задницы и непременно отберешься и на четыре континента, и на мир. А финалов Гран-при у тебя впереди будет еще целая куча, просто в этом сезоне вселенная дает старому доброму Дику Грейсону последний шанс посиять на весь мир своим великолепием, не суди ее за это строго. Рядом с Тимом Джейсон чувствует себя так, словно ходит по тонкому льду. Он не готов признаться в том, что испытывает, ни себе, ни тем более ему, однако не может отрицать, что скрывать свое непреодолимое влечение к нему изо дня в день становится все проблематичнее. Именно поэтому когда Тим смешно фыркает и предлагает заказать пиццу, Джейсону не удается отыскать ни единого убедительного повода для того, чтобы ему отказать. Соблюдение предписаний Альфреда дается Тиму нелегко, и Джейсон постоянно обнаруживает его за попытками нагрузить себя чем-нибудь сверх меры. Он ощущает себя хозяином гиперактивного щенка, который в отсутствие длительных прогулок начинает потрошить подушки и грызть мебель, и раз за разом старательно переключает его внимание на менее разрушительную и опасную для травмированной руки деятельность. – В парке Робинсон на водохранилище открыли каток. – Нет, – даже не дослушав, обрывает Тима Джейсон. – Тебе всего ничего осталось в гипсе посидеть. – Ну пожалуйста, Джей. Я не могу пойти туда один, кто-то должен держать меня за руку, и я предпочитаю, чтобы этим кем-то был ты. Или ты хочешь, чтобы я навернулся и сломал себе что-нибудь еще? – Это шантаж, Тим. Брюс меня за такое убьет, а Альфред закопает. – Они сделают это, если ты со мной не пойдешь и из-за этого я там грохнусь. Джейсон вздыхает, и Тим торжествующе улыбается. Он уже знает, что победил в этой битве. Расположенный у самого берега водохранилища каток украшен горящими теплым желтым светом гирляндами и огорожен невысоким деревянным забором, и больше всего Джейсона удивляет то, что на нем почти никого нет. Когда маленькая изящная ладонь Тима удобно ложится в его руку, Джейсон непроизвольно сплетает их пальцы вместе. У Тима, судя по его довольному виду, возражения на этот счет отсутствуют. – Спасибо, – говорит Тим, легонько толкая Джейсона в бок. – Мне это было нужно. – Ты поставил меня в безвыходное положение. Хотя здесь так уютно и спокойно, что я бы повторил как-нибудь. Желательно без перелома. – Ты что, приглашаешь меня на свидание? От заданного в лоб вопроса Джейсон теряется и слишком резко тормозит, и Тим, которого он все еще держит за руку, спотыкается и заваливается вперед, а лезвие его левого конька проскальзывает. «Альфред наверняка уже готовит лопату», – думает Джейсон, бросаясь к Тиму. Он ловко перехватывает его влет, притягивает к себе и заключает в объятия. Спасенный от падения и лишенный возможности шевелиться Тим что-то невнятно бормочет, уткнувшись лицом ему в грудь. – Я не… Тим поднимает голову, и Джейсон, глядя на его пылающие щеки и чуть приоткрытые пухлые губы, посылает все к черту и решается. – Да, если ты не против. – Вот опять. Тебе обязательно молчать несколько месяцев перед тем, как сказать что-то важное, да? – Так ты согласен? – Только если ты не уронишь меня снова. – Ни за что не уроню, птенчик. Обещаю. За «птенчика» Тим без промедления бодает его куда-то в плечо. На свидание они идут уже после завершения национального чемпионата, на котором Тим занимает первое место, обеспечивая себе путевки на Чемпионат четырех континентов и Чемпионат мира. В этот раз его быстро узнают, и пока он под аплодисменты собравшихся на катке зрителей показывает кусочек своей произвольной программы, Джейсон снимает видео для его инстаграма. Тем же вечером, проводив Тима до дома, Джейсон целует его на прощание, и Тим, стоя на цыпочках и обнимая его за шею, шепчет, что лутц, отправивший его в вынужденный отпуск на четыре недели, навсегда останется самым главным прыжком в его жизни. Джейсону это кажется неимоверно глупым и безумно трогательным одновременно.