Лишь луна одна знает

Новый день принёс с собой палящее солнце. Оборотни едва передохнули от жары, как она пришла снова. О недавних ливнях напоминали только ещё не пересохшие лужи и пока влажная земля. Началась пора тихой охоты. Как раз грибы пошли в рост, и, наконец, поспела земляника. Хенджин очень любил землянику, поэтому с утра пораньше пошёл в лес за любимым лакомством, прихватив с собой Джисона. Ко всему прочему, это ещё был хороший способ немного отвлечься от тяжёлых мыслей о Сынмине. Эти мысли убивают, съедают сознание, заставляют испытывать неистовый страх за друга. Последние несколько дней после ухода Сынмина и Минхо бета практически не спал. Джисон тоже, Хван уверен в этом. Понурое состояние и потрёпанный внешний вид альфы говорили сами за себя. Хан очень переживал за друга, а Хенджин волновался ещё и за любимого альфу. Конечно, их всех потрясло случившееся, но Хан буквально убивался по Киму, совсем, кажется, потеряв интерес ко всему остальному. Наверное, кроме своего беты. Хенджин не чувствует отчуждения. На данный момент он чувствует прожигающий взгляд Джисона на себе, когда окунается в реку, чтобы смыть с тела пот и сок ягод. Бета никогда не был аккуратным, поэтому перемазался как поросёнок, пока собирал землянику. Папа всегда говорит, что Хенджин весь в отца манерами, пусть и внешне сын точная копия папы. - Эй, Сони, давай в воду! Тебе тоже не помешает ополоснуться, - кричит Хван застывшему на берегу альфе, а потом окунается с головой в холодное тело реки. Ему кажется, что водоём обнимает его, дарит умиротворение. Всегда казалось. Хёнджин с самого раннего детства чувствует себя как рыба в воде и плавает лучше многих оборотней вместе взятых. Ну, кроме Чанбина, потому что того никто не переплюнет по плаванию на дальние дистанции. Со мощный и выносливый. С ним бодаться себе дороже. С ним дружить лучше, что Хёнджин и делает. Бете нравится большой альфа как друг. Нравится на состязаниях мериться с ним силами, нравится потом выпивать вместе за чью-то из них победу, нравится общаться с таким громким оборотнем. Наверное, если бы сердце Хёнджина не остановило свой выбор на ещё более громком Джисоне, бета вполне мог влюбиться в Со. Только вот он однажды пропал в пучине карих раскосых глаз, не выбраться теперь никак из этой пучины. Не придумали ещё лекарство от недуга такого. И, когда Джисон подплывает совсем близко, обхватывая тёплыми руками чужое тело, Хёнджин думает, что не хочет никакого лекарства. Он обнимает своего альфу за шею и льнёт прохладными губами к губам Хана. Чувствует их тепло, и как жарко становится в собственной груди. Так непривычно. Так волнующе. И хочется большего. Хочется, чтобы ничего между ними - только кожа к коже. Хочется принадлежать полностью тому, кого приняло сердце. Хёнджин практически сдирает с себя рубаху, когда чувствует спиной прохладную траву. Он даже не помнит, как они выбрались на берег в заросли рогоза, что скрыл их от посторонних глаз. Помнит только поцелуи ласковые да руки нежные, что ласкали его тело. Но этого мало. Хёнджин знает, что, возможно, пожалеет после, но сейчас он нуждается в своём альфе. Он безумно хочет Джисона. Проворные пальчики развязывают мокрый пояс чужих портков, чтобы коснуться возбуждённого члена Хана. Тот, словно отрезвев, хватает руку Хёнджина своей, не позволяя бете зайти дальше. Джисон тоже хочет. Так хочет, что остановиться было едва ли не выше его сил. Заворожили эти синие глаза, опьянили. Альфа никак не может напиться своей любовью, её слишком много. Только нельзя так, словно Хёнджин какой беспутный. Нужно к Чану идти, руки беты просить, чтобы по закону. Чтобы, если что, не тыкали пальцем, не срамили. Увидь их ведь сейчас кто-то из станицы, позора не оберёшься - заклюют. Не Джисона, Хёнджина заклюют. Мол, лёг под альфу без одобрения луны, честь свою очернил да тело испоганил. Ещё , скорее всего, за то, что бета осудят. За то, что не может бета, по мнению многих оборотней в селении, альфу счастливым сделать. Не для бет альфы, для омег. А Хёнджин вот полез и соблазнил. Счастье чьё-то отнял. Если бы самого Хана так охаяли, плевать бы он на них хотел. Любимого бету обижать не позволит. Он давно решил, что если не Хван, тогда никого подле него не будет в супругах. Никто больше не нужен, только этот бета синеглазый, что смотрит сейчас с разочарованием и обидой. Никак не поймёт, глупый, что Джисон хочет его больше всего на свете, просто оберегает пока от козней и дурной молвы. - Я люблю тебя, Джини, - шепчет альфа, покрывая быстрыми поцелуями чужую руку, что до сих пор держал в своей: - я очень сильно люблю тебя. Как только вожак оправится, я пойду к нему просить за нас. Когда ты станешь моим по законам стаи, я возьму твоё тело. Я не могу сейчас, потому что ты не заслуживаешь так, словно нечестивый распутник. - Ладно. Я просто... Бета не договаривает. Поднимается с травы, аккуратно освобождая свою руку из плена чужой. Джисон внимательно наблюдает, как Хёнджин накидывает обратно мокрую рубаху, скрывая под ней красивое тело; как непослушными пальцами он пытается завязать все шнурочки на вещи; как его глаза блестят от слёз. Последнее пугает альфу и он бросается к любимому, сгребая в объятия дрожащее тело. - Я ведь так легко могу тебя потерять, потому что я бета, - тихо бормочет Хёнджин, а потом легонько касается губами того места, где у Джисона бьётся сердце. Хвану хочется верить, что оно бьётся для него. Что однажды Сони не променяет его на омегу с дурманящим ароматом. Не сделает больно. Хёнджин ужасно боится, что счастье его обернётся трагедией. Тогда он не вынесет - погибнет. А сейчас он просто хочет насладиться всем, что может предложить ему альфа, но тот упрямиться. Для Хвана нет особой разницы, когда Джисон возьмёт его, ведь в любом случае осуждения им не избежать. И так оборотни будут кумекать, что бета и альфа не пара друг другу. Обязательно скажут, что Хёнджин собой испортил жизнь Джисона. Наверное, все они будут правы, но оттолкнуть альфу Хван не может. Просто не хватает сил. Просто Хёнджин очень сильно любит. А теперь ещё больше, когда знает вкус любимых губ и нежность ласковых рук. Когда без этого он совсем пропадёт. - Мне всё равно, бета ты или омега, Джини. Я хочу тебя себе, понимаешь? Если ты думаешь, что наша близость что-то решит, то ошибаешься. Я не сбегу в любом случае, овладею сейчас тобой или нет. Просто... - Джисон запинается, видимо, от неловкости, но всё же продолжает: - потерпи немного... - Ага, потерпи, подожди, не спеши, а потом прости. Ты не знаешь, что такое быть бетой! Я доверяю тебе, Сони, но я не доверяю всем им! - Хван указывает рукой в сторону селения: - Сынмин тоже думал, что просто пойдёт к вожаку и попросит руки Минхо, но он обычный бета. Их чувствами пренебрегли, не позволив быть вместе. Поэтому я тороплюсь насладиться тобой - я боюсь, что нас разлучат. Джисон тяжело вздыхает и рывком укладывает любимого обратно на траву, сам нависает сверху. Хёнджин ударил по больному месту, потому что альфа уже проводил параллели между ними и историей с Сынмином. Он тоже боится потерять своего Джини, но никогда не отступится. Пусть весь мир будет против, Джисон всё равно не позволит забрать этого невозможного бету. Не отдаст. Только сам Хёнджин почему-то не уверен в них. Что у него,глупого, в голове? Если бета думает, что Джисона не страшит участь потерять любимого, то он сильно ошибается. И если Джини так хочет... - Надеюсь, ты не пожалеешь. - выдыхает альфа в самые губы Хвана перед тем, как его поцеловать. Ладно, Хан сделает то, о чём так просит его бета, пусть он совсем по-другому представлял их первый раз. Всё должно было быть по-особенному, не на берегу реки в зарослях рогоза. Не так. Но всё же альфу ведёт, когда он поцелуями спускается на шею Хёнджина и слышит первый стон беты. Тихий, но такой чувственный стон! Да ещё и с этих пухлых губ, что так долго мучили альфу во снах. К которым он мечтал хоть раз прикоснуться своими, а теперь сцеловывает с них стоны. И это так бесподобно, что Джисон просто забывает себя. Он уже не помнит, как снимает с любимого оборотня одежду, как раздевается сам, или это Хёнджин его раздевает. Помнит только теплые руки на своём теле; припухшие от поцелуев губы, которые шепчут его имя; податливое тело, что так требует его ласк. Джисон ведь совсем не опытен в любовных утехах, но он старается доставить удовольствие Хёнджину. Старается дать ему то, что он хотел. Они оба хотели, потому что это ни с чем не сравнить. Хёнджин вскрикивает от боли, когда член альфы погружается в него. Он пальцами цепляет пучки травы по бокам от себя и крепко зажмуривает глаза. Чувствует, что Джисон покрывает нежными поцелуями его лицо - пытается успокоить. Чувствует, как альфа замирает, позволяя бете привыкнуть к новому ощущению. - Мы можем остановиться в любой момент, Джини. Только скажи, и я остановлюсь. - горячо бормочет Хан, а потом Хёнджина пробивает сладкий укол удовольствия, когда горячие губы альфы чертят дорожку поцелуев от шеи к обнажённому плечу. - Не останавливайся, Сони. - просит бета: - всё хорошо. И ведь действительно хорошо, когда боль начинает отступать, оставляя место чему-то другому. Какому-то тянущему чувству, требующему большего. И Хёнджин сам двигает бёдрами навстречу Джисону, чтобы тут же практически задохнуться от переизбытка ощущений, застонать в голос и прогнуться в спине, потому что контролировать это невозможно. Бета перестаёт быть хозяином своего тела - оно теперь принадлежит альфе. Альфе, который, похоже, тоже теряет связь с реальностью. Из его груди рвётся животный рык, когда Хёнджин самостоятельно до конца насаживается на твердый член, а потом так красиво стонет. Зверь внутри Джисона с ума сходит, подчиняя человека под свой контроль. Глаза альфы темнеют и блестят, словно их обладатель выпил бражки несколько стаканов. Ему очень хорошо. Он толкается снова в изнеженное тело беты, потом снова и снова. Хёнджин громко всхлипывает и выгибается каждый раз, когда его альфа глубоко внутри него. Бете тоже очень хорошо. И становится плевать на всех и всё. Они вместе, наконец-то одно целое, а остальное неважно. Каждый из них любит. Любит так сильно, что важна только эта любовь, а весь мир подождёт... _____________ Есан просыпается ночью от духоты. Ему душно. Рядом на ложе лежит новорождённый малыш, сморенный глубоким сном. Он ещё совсем не привык к этому миру - маленький и беззащитный. Он появился на свет прямо в избе старейшин, потому что омега не смог бы дойти до дома. Хорошо, папенька среагировал быстро и, пока с рожающим омежкой оставался дядюшка Сиу, сбегал за старым целителем. Про Уёна Есан и вспоминать не хочет. Альфа ушёл. Как только узнал, что его омега родил бету, сразу сбежал. Куда и зачем, Есан не знает. Да и знать не хочет! Сильно зол омежка на мужа. "Предатель!" - в сердцах думает Чон, аккуратно поднимаясь с ложа, чтобы не разбудить сына. Омега ещё слаб после родов. Он сразу же получает волну боли в низ живота, едва встаёт на ноги, а голова идёт кругом. Есан хватается за угол резного столика у самого ложа, боясь упасть на ребёнка. Из горла вырывается болезненный всхлип. - За что мне всё это? - тихо шепчет омега, а потом оседает прямо на пол посреди комнаты. Он знает за что. Знает, и умывает лицо тёплыми слезами. Есан искренне верит, что всё произошедшее карма ему за Минхо. За его маленького Минхо, которого он предал. Мог помочь, но не стал. А теперь у него не стало братишки непокорного. И Уёна вот не стало. Есан ведь всю душу ему, сердце тело... Есан без остатка отдал себя своему альфе! Прогадал. Пропал теперь. Один остался с малышом бетой. Бета как приговор в стае, а омежка жизнь подарил бете. Вот она и карма за его Минхо. Есан ведь действительно считал, что Чан лучший вариант для его брата. Думал, Сынмин отступит, а со временем и позабудется всё. Не отступил, не позабыли они друг друга, не вынесли разлуки. А Есан помочь мог в самом начале. Мог предупредить; мог бороться за любовь брата, когда старейшины выбирали второго омегу вожаку; мог осадить папу, ведь заранее знал, что тот собирается выдвинуть кандидатуру Минхо. Да, Есан знал о планах папы задолго до Благочестия. Он узнал ещё тогда, когда объявили, что вожаку придётся взять второго омегу. Джухо тогда сразу мужу и старшему сыну намекнул о своих планах насчёт Минхо. Тэун единственный пытался возразить, Есан молчал. Есан думал, что бете не сделать счастливым его брата. Думал так, как все. Видел счастье в глазах Минхо, которые смотрели только на Сынмина, но пренебрёг этим. Молча ждал развязки. Потом приходил в дом вожака и уговаривал Минхо открыться Чану, они ведь истинные. Так удачно совпало - истинные. Есан понял, что натворил ещё за день до Благочестия. Посоветовал брату идти к Чану. Надеялся, что они успеют. Не успели. Если бы на праздник Сынмин пришёл раньше! Если бы... А так, Есану оставалось только увести бету к реке и поговорить с ним откровенно. Оставалось верить, что истинная связь погубит любовь Минхо к бете. Есан смотрел, как мучается его брат и Сынмин, но помочь уже не мог. А вина жрала. Вина убивала изнутри, не позволяя дышать полной грудью. А вчера эта вина разорвалась истерикой, когда Есан узнал о случившемся в доме вожака. Беда накрыла и дом Есана. Он и Уён потеряли братьев, а теперь ещё омега потерял Уёна. Есан заплаканными глазами смотрит на своего сыночка. Бета. Луна, однако, умеет наказывать. Теперь Есан всю жизнь будет видеть пренебрежение других к своей кровиночке, будет оберегать, будет бороться. Он же сам виноват, вот и получил по заслугам. Омежка разве сможет отказаться от сына как Уён? "Ушёл, ничего не сказал. Зачем же ты так? Куда ушёл? Что же ты на меня одного скинул всё бремя?" - мысленно воплошает Есан, снова начиная горе топить слезами. Он плачет горько. Закрывает лицо руками, чтобы приглушить рыдания. Боится малыша разбудить да папу, который остался в доме сына на сегодняшнюю ночь. Есан не знает, что ни в чём он не виноват. Что Уён не винит его, он себя винит. Что Минхо не держит зла. Есан не знает. ______________ - Я земляники собрал. Поспела уже,- сообщает Минхо, когда спускается к берегу реки, где Сынмин ловит рыбу. Бета оборачивается на голос омеги и жмурится, потому что солнце попадает аккурат на его лицо. - Ты слаб ещё совсем, лунный мой. Зачем поднялся? - тут же пеняет Ким и поднимается, чтобы помочь Минхо присесть. Тот послушно усаживается на брёвнышко, что служит бете скамьёй, и переводит дыхание. Течка только пошла на спад, но некоторые симптомы ещё мучают омегу. Если бы рядом был его альфа, эти симптомы давно бы ушли, но Минхо упрямо не хочет даже думать об этом. Настойки да отвары, что раньше пил омега, тоже не плохо помогли бы, но их не достать в лесу. - Я решил пойти к тебе, а по дороге вот... И омежка протягивает изогнутый в своеобразную чашечку лист ревеня, заполненный красными душистыми ягодами. Сынмин снисходительно улыбается и отправляет одну ягоду в рот, тут же чувствуя её кисло-сладкий вкус. - Кушай сам, - говорит он Минхо. Омеге сейчас явно витамины больше нужны, чем ему. Организм после течки ещё не восстановился, да и кровопотеря из-за раны на руке была большая. Тут нескольких дней не хватит, чтобы придти в себя. Но Минхо, похоже, совсем не волновало состояние своего здоровья. Он таскался хвостом за бетой, даже если тот отходил всего лишь собрать дров для костра. Омежка словно боялся снова потерять любимого. Сынмин тоже боялся, что их найдут слишком быстро. Их должны найти, бета не сомневался в воинах своей бывшей стаи, но он желал, чтобы это произошло не так быстро. Нескольких дней, что влюблённые уже провели вдвоём в лесу, было ничтожно мало. Сынмин хотел бы всю жизнь только для них двоих, но, кажется, и этого было бы недостаточно. Он так сильно любит Минхо. Так сильно желает счастья своему омежке, только он это счастье дать неспособен. Скоро зверь Ли начнёт требовать своего истинного - Чана. Скоро придётся снова расстаться. А пока Сынмин старается не думать ни о чём плохом. Старается огородить Минхо от беспокойств, чтобы тот быстрее поправился. Старается воспользоваться каждой минутой, которая подарена им для двоих. - Я так тосковал по тебе. Так ждал тебя. Я боялся, что ты не придёшь. Знаешь, я бы не выдержал без тебя всю эту жизнь. Я уже не выдерживал. Ты снова спас меня. Тихий голос Минхо нарушает тишину, когда они сидят рядом на бревне: Сынмин рыбачит с помощью самодельного удилища, а омежка жуёт землянику и задумчиво смотрит на воду. Он очень красивый. Всегда был самым красивым для Сынмина. Даже теперь, когда под его невероятными кошачьими глазами залегли тёмные круги, когда совсем опали милые щёчки, когда темно-каштановые волосы растрепались. Всегда. - Снова? - переспрашивает бета, бросая удивлённый взгляд на любимого. Минхо улыбается и кивает, но в улыбке этой столько боли, что даже Киму не по себе становится. - Снова. Думаешь, легко быть мной? У меня всю жизнь был только один друг - мой брат Есани. Только он терпел мой характер. Я ведь не сахар, Сынмин. Другие дети боялись меня, а когда мы подросли, омеги завидовать стали, ведь на меня альфы заглядывались. Красивым тоже быть сложно. А потом и Есана у меня Уён забрал. Мы больше не общались так тесно, как раньше. Я был очень одинок, а ты спас меня от одиночества. Ты стал для меня смыслом жизни... - Но я... - Да к лешему! - выкрикивает Минхо, перебивая бету. Наверное, догадался, о чём тот хотел сказать: - не смей говорить, что я несчастен с тобой буду! Сколько раз с этого проклятого Благочестия я слышал это! А у меня хоть раз кто-нибудь спросил, с кем я буду счастлив!? Сдохну без истинного в безумии? Да и ладно! Зато с тобой рядом! Ты моё безумие, Сынмин! Мне никто не нужен, кроме тебя, понимаешь? И пусть детишек у нас не будет, пусть! Я всё переживу! Не нужны мне дети, если тебя рядом не будет! Я умираю без тебя, а не без него. Я едва разума не лишился, когда... Далее разобрать слова стало невозможно, потому что Минхо то и дело всхлипывал и шмыгал носом. У Сынмина сердце от тоски занялось. Он понял, что сейчас тоже заплачет, поэтому резко прижал голову Минхо к своей груди, чтобы его лица не видно было. Чтобы казаться сильным. - Тише, лунный мой. Ну, чего ты опять? - утешительно бормочет бета и, перед тем как сказать новое слово, оставляет очередной поцелуй на макушке Минхо. Потом прижимает любимого ещё сильнее к себе и горячо шепчет: - я тоже маялся, Минхо. Думал, легче станет, если буду избегать тебя. Если вообще не буду появляться рядом с избой Чана. Мне не стало легче. Я без тебя пропадал. Все твердили, что не мне ты принадлежишь... - Тебе! - возражает омега: - только тебе! Он чужой, понимаешь? Они с Феликсом так любят друг друга, я не нужен им. А они не нужны мне, потому что я твой! И в подтверждение своих слов Минхо припадает поцелуем к солёным от слёз губам беты. Омега жмётся тесно к чужому телу, руками цепляется за руки Сынмина, переплетая пальцы. Не отдаст, не отпустит больше. Жизни без этого оборотня ему нет. - Пойдём! - вдруг резко командует бета, когда поцелуй прерывается. Минхо ничего не понимает, но позволяет поднять себя на ноги. Сынмин подхватывает несколько рыбок, которых успел поймать, бережно берёт омежку за руку и тянет от берега реки обратно в лес. Солнце жарит сильно, Минхо тяжело идти, но он старается себя пересилить, потому что доверяет Киму. Они идут долго. Сынмин постоянно оглядывается по сторонам, словно ищет чего-то. Минхо тоже испуганно озирается. Шума воды уже давно не слышно, а деревья становятся всё выше. В тени лесного массива не так жарко, но комары покоя не дают. В какой-то момент омега просто спотыкается и едва не падает, но Ким подхватывает его. - Посиди, лунный мой, - просит бета, усаживая Минхо около одного из деревьев. Сам Ким присаживается рядом, обхватывая омежку руками и прижимая к себе. Сынмин дышит загнанно, словно бежал несколько часов без остановки. Гладит руки и спину любимого, утыкается губами в чужой висок. Он боится. Минхо понимает, что Сынмин напуган. - Что происходит, Мини? - спрашивает Минхо, сам начиная дрожать от напряжения. Он оглядывается вокруг, потому что Ким это делает. Что он всё пытается высмотреть? Что там? - Нас нашли. - тихо отвечает Сынмин. Минхо бросает в холодный пот. Ужас накрывает волной, а из глаз вырываются слёзы. - Что? - глупо переспрашивает он, надеясь, что ему послышалось. Снова возвращается боль. Душу рвёт на куски. Омега просто хотел бы сейчас стать невидимкой. Просто исчезнуть. Их опять разлучат? Заберут его у Сынмина? - Там у реки я видел дядю Мусона, - срывающимся от страха голосом поясняет Сынмин, сжимая сильнее в своих объятиях любимого: - он тоже нас видел...