Лишь луна одна знает

Когда Феликс просыпается, он всё ещё находится в домике знахаря. Лежит на широкой лавке, застеленной какими-то шкурами. Рядом затопленная печь, в которой огонь пожирает дрова, заставляя их трещать. Чуть поодаль за столом, заваленным разными баночками и пучками трав, сидит сгорбленный старик. Целитель Чон что-то усердно измельчает в ступке, а потом кидает в, рядом стоящий, чугунок. - Проснулся, дитя? - спрашивает старик, даже не оборачиваясь. Он прекрасно слышал, как омега возится на лавке, пробуждаясь. - Я долго спал? - вместо ответа задаёт свой вопрос Феликс. Он переводит взгляд на маленькое окошко. Из-за пыли и копоти на стекле не особо видно, что творится снаружи, но всё равно угадывается дневной свет. Значит, давно уже рассвело. - Всю ночку как младенец сопел. Травки-то у меня знатные! Быка завалят, не то что волка! - целитель оборачивается к омеге, изучая его внимательным взглядом серых глаз: - как чувствуешь себя, утопиец? -Я...- омега прислушивается к своим ощущениям: - я в порядке. Он действительно в порядке. По крайней мере, нет уже привычной головной боли и тошноты, из-за чего Феликс не чувствует слабости. - То-то же, дурья твоя голова! Тебе есть для кого жить, а ты сразу в пучину! Что же ты такой грех на душу взять хотел? Луну разгневаешь, не видать тебе будет покоя ни в жизни, ни в смерти, бедовый! И не реви, тебе сильным сейчас нужно быть! Омега спешно вытирает слёзы с лица рукавом туники. Почему-то слушается старого целителя. И травами пахнет приятно, что немного успокаивает рваную душу. - Я больше не буду реветь. - зачем-то обещает Феликс, хотя, скорее всего, не выполнит это обещание. Он садится на лавке и опускает босые ступни на тёплые половицы, которые издают противный скрип. От этого звука по телу расползаются мурашки, отчего омега съёживается. - Что, холодно? - целитель понимает по-своему действие омеги: - сейчас печь протопиться, жарче будет. А ты полежи пока, дай организму в себя прийти. Вечерком тебя домой заберут, я так твоему папке приказал, а то он совсем уходить не хотел. Обещание с меня взял, что я глаз с тебя не спущу. Феликсу становится стыдно и боязно. Как он теперь папе на глаза покажется? Что говорить будет? А соседи? Вот им повод какой кумекать! Омега забирается обратно на лавку и приваливается к стене, нагретой от печки. Он осматривает ветхую избушку целителя, потому что раньше не бывал здесь. Бывало, заболеет, так папка за настоями сам сюда бегал, а Феликс дома хворал. Теперь вон как получилось, что пришлось побывать в домике на самой окраине селения. В домике, где всё скромно и бедно. Где пучки трав развешаны по всему потолку и склянки со снадобьями на пыльных полках. Где из мебели лишь стол, пара табуреток, лавка, да кадка с водой у двери. - Сейчас я тебе чай с ромашкой заварю, а там и похлёбка подоспеет. Поправляться тебе надо, а то совсем худющий. - снова подает голос целитель Чон и поднимается с места, чтобы налить в металлический кувшин воды и поставить его в печь. Феликс тихо благодарит старика, а сам силится не заплакать. Горестно ему от того, что заставляет постоянно других о себе заботиться. Слабый он, бесхребетный. Уйти хотел на дно речное, не позволили. И снова о нём позаботились. Бедный Чанбин бросился за ним в ледяную воду, совсем себя не жалея. От этого совестно невыносимо. "Что же будет дальше? Снова засмеют? Запозорят?" - крутятся в голове вопросы раз за разом, пока омега сидит на лавке, невидящим взором уставившись в запотевшее окно. От печки идёт тепло, заманивая разум в дрёму. Запахи трав действуют успокаивающе, из-за чего не хочется думать ни о чём дурном. Феликс мыслями возвращается в избу Чана, где счастье крепко держало его за руку. Где было хорошо и так же тепло как здесь. Там он хлопотал по дому, выращивал свои любимые цветы, дарил ласку своему альфе. Там он чувствовал защиту. И Чани был только его... - Ты не засыпай, бедовый. Подкрепиться тебе надо обязательно. Сейчас есть будем. - ворчит старый знахарь, отгоняя дрёму от Феликса. Омега тяжело вздыхает и смотрит на старика. Он не хочет есть, о чём и сообщает хозяину домика. Как себя заставишь, если тошнит от любой еды? С тех пор как ушёл от Чана, так кусок в горло не лезет. И сон совсем беспокойный стал. С недавнего времени ещё и обмороки появились из-за слабости. - Не дури! - прикрикнул старик, возмущенный отказом откушать с ним: - прекращай мне это! Сам сгинешь и малыша загубишь, безалаберный! Его хоть пожалей! В чём дитё-то виновато? Он... - Что!? Я не... - Феликс от шока теряет дар речи. Он тяжело дышит, а дрожь в теле бьёт словно припадок, отчего и двух слов связать не получается. Руками омега обхватывает свои плечи, подавляя рыдания, что стремятся вырваться изо рта. - Тише ты, тише,- пытается успокоить его старик: - я тоже сначала подумал, что ошибаюсь. Я ведь помню, что ты у меня с недугом. Да, к тому же, нет в твоём запахе посторонних. - А как же так? - дрожащим голосом спрашивает омега. Он на грани истерики. - Я сам первый раз такое чудо вижу. Возможно, ребёночек в тебе бета, поэтому твой природный запах не изменился, когда ты понёс. - объясняет целитель, а сам принимается разливать похлёбку в тарелки да отвар ромашковый делать. - А это точно? - уточняет Феликс. Он не верит. Не может поверить. - Точнее не бывает, бедовый. Я несколько раз тебя осматривал, чтобы убедиться. Совсем недавно в тебе дитя, с маковое зёрнышко, и это не ошибка. Ошибся тот, кто решил, что ты пуст. - Это был лекарь семьи Бан. Это он... Он... Омега падает на лавку лицом вниз и, не сдерживая себя, кричит как умалишённый. Кричит, потом бьёт кулаками, ни в чём не повинную, лавку и ревёт навзрыд. Думает, что убьёт этого проклятого лекаря Банов, только встретится с ним. Он ведь чуть не совершил непоправимое этой ночью. Он же мог быть счастливым с Чаном, а теперь всё вернуть невозможно. Феликс знает, что грозит ему и малышу, если встать против истинных. У омеги теперь нет права на Чана, даже если он носит под сердцем ребёнка вожака. Необратима истинная связь. Нельзя время назад повернуть. Нельзя. Законы жестоки для таких как Феликс. Малыша у него отнимут и передадут на воспитание отцу и Минхо. Возможно, вернут омегу в дом Чана, пока не родится наследник, а потом выкинут взашей. И снова эта пустота; снова жалостливые взгляды родных и соседей; снова насмешки тех, кто счастье имеет от горя чужого. Нет, Феликс не хочет так! Не отдаст он никому своего ребёнка! Схоронить нужно эту тайну. Отсутствие примеси в запахе омеги сейчас как раз играет на руку Феликсу. Ему бы только немного времени. Совсем немножечко времени, чтобы продумать дальнейшие действия. - Не говорите никому о моей беременности, целитель Чон. - просит омега, когда более или менее приходит в себя: - возьмите меня подмастерьем к себе, пожалуйста! Я с растениями хорошо знаком, я не стану обузой! Ради малыша моего не откажите! Я не помешаю вам! Как ребёночек появится на свет, я сразу же уйду! Прошу вас, уберегите нас от беды! Вы же знаете, что не позволят...отнимут у меня малыша! Мне ведь даже это не попустимо! Не попустимо мне быть папой! - А ну-ка, хватит плакать! Ты что же, бедовый, не знаешь, вредно брюхастому-то нервничать!? Ты лучше отдохни, а вечером я с твоим папкой поговорю, попрошу тебя в ученики. - с улыбкой судачит травник, ловя на себе взгляд полный надежды, и решает уточнить, чтобы проблем потом не было: - ты хоть тропки в лесу знаешь? Полянки с травами если я тебе покажу, запомнишь куда топать? А то заплутаешь, ищи тебя потом! Эх, бедовый, свалился ты на мою голову старую! - Я все все тропки запомню, вот увидите! И по хозяйству хлопотать буду, чтобы не за дорма жить! - тараторит Феликс, от волнения и облегчения едва снова не плача: - спасибо вам, целитель Чон! Вы не представляете... - Оставь благодарности, бедовый. Оборотни помогать друг другу должны. А ежели нет, то что же с миром-то станется? - отмахивается старик и указывает рукой на, уже подостывшую, чашку с похлёбкой: - ешь садись, не теряй время понапрасну, а то холодную хлебать будешь. _______________ - Не мог мой сынок такого сделать! Не таков мой Сынмин! Разве ж причинил бы он вред Минхо? - причитает Сиу пред старейшинами в доме советов, куда его притащили едва ли не силой. Кровиночку его в чём не попадя обвиняют, изменником кличут. Толкуют, что силой он Минхо забрал да уволок куда-то, пока омегу течка одолевала. Не вразумеют они, что любит Сынмин теперь первого омегу станицы. Не посмел бы бета сделать больно любимому. Не такой он. Никогда никому плохого не делал, а тут столько крови пустить омежке своему. Не стал бы Сынмин против воли тащить раненого Минхо прочь, не хватило бы силы. Сиу сам не понимает, что произошло ночью и откуда кровь, но твёрдо на своём стоит, что понапрасну обвиняют его сыночка. - Твой сыночек ударил моего сына камнем по голове. Что он дальше сделал с Минхо одной луне известно. Сейчас нельзя быть уверенным ни в чём, Сиу. - притворно спокойно проговаривает Ходжун, скрещивая руки на груди. В его взгляде сталь, а усталость слишком читается на благородном лице. Сиу от его вида не по себе. Ему за сына страшно. И самое страшное, что омега действительно не ведает, натворил ли Сынмин бед или нет. Отцовское сердце кричит, что его мальчик не монстр, а вот разум немного рушит эту уверенность. Ведь с тех пор как забрали Минхо в дом вожака, бета словно обезумел. Сиу не узнавал своего сына в этом, горем убитом, оборотне. И если бы только он знал раньше! Если бы догадался, что его Сынмини и Минхо не просто друзья! Если бы он с самого начала образумил сына, всё было бы по-другому. Он бы уберёг кровиночку свою от боли. Не по пути ведь двум таким разным оборотням. И, если Сиу и принял бы мальчика Ли как пару своему сыну, то родители Минхо нет. Кому хочется, чтобы твой ребёнок всю жизнь посвятил бете? Какое счастье жить без будущего? Без продолжения рода? Ещё пришлось бы и течками мучится, не рассчитывая на помощь любимого. Любой родитель против такого брака пойдёт. Да и кто захочет с такими условиями стать супругом беты? Наверное, почти каждый альфа и омега в стае пренебрёг бы слабеньким бетой, и от этого осознания сердце Сиу обливается кровью. - Мой мальчик не чудовище! - выкрикивает омега, а глаза печёт от скапливающихся слёз. Нет, в себе нужно держать эти слёзы! Не показать совету, что слабый. Сиу же всегда сильным был. Муж беспутный когда бросил омегу одного с маленьким сыном, не пропал. Когда взял Уёна и Донсу после гибели их родителей, не пропал. Тащил всех троих на горбу, времени на себя не оставляя. Ни разу не показал, насколько сложно растить деток одному. Ни разу не пожаловался ни кому. Справился со всеми ударами судьбы. И теперь справится, но никогда не предаст сына. Возможно, ошибётся, только пред луной чист будет. Разве родитель может от дитя своего отказаться? Каким бы Сынмин не был, не откажется. Пусть вся стая проклянёт, а он до последнего верить будет, что его мальчик не делал ничего дурного. - Я не знаю, что случилось сегодня ночью в доме вожака. Не знаю. Но я знаю точно, что мой Сынмин не причинял вреда Минхо... - А кровь повсюду? Как это объяснить? - перебивает омегу один из старейшин, всем видом показывая, что не верит в слова Сиу. И Сиу понимает. Наверное, на месте старейшин, он бы тоже думал, что Минхо ранили и забрали силой. Но Ким Сиу безутешный папа, который хочет верить своему сыночку до конца, даже если шанс ничтожно мал. - Никто из присутствующих не знает, что произошло ночью, поэтому объяснять должен не Сиу! - строго высказывается Ходжун, приструняя говорливого старейшину. Он знает, что совет его уважает и боится, поэтому слова никто против не скажет. Ещё он знает, что будь на месте Сиу кто-то другой, Ходжун давно бы его разорвал в клочья. Этот же испуганный оборотень с добрыми глазами избежал такой участи. Ходжун помнит, как когда-то давно Сиу пожалел его и согрел в своей избе. Это было зимой. Тогда Чувон снова явился поздно, пропитанный запахом самого ненавистного омеги для Ходжуна. Супруги здорово повздорили. Взбешённый альфа ударил мужа тогда первый и единственный раз. Ходжун сбежал из дома ночью в одной ночнушке. Сиу нашёл его почти бессознательного спустя какое-то время у колодца за своим домом, куда омега просто бесцельно пришёл, чтобы спрятаться от Чувона. Ходжуна никогда не жалели даже собственные родители, вырастив сына в строгости; не жалели в стае, думая, что он родился под счастливой звездой, раз стал мужем брата вожака. Все только завидовали, но никто не копнул глубже в душу. Сиу пожалел. Привёл в свой дом посреди ночи, обогрел, напоил горячим липовым чаем, а потом дал тёплую одёжу и проговорил с гостем до рассвета. Ходжун впервые за долгие годы чувствовал заботу, поэтому, наверное, наговорил много лишнего, что в сердце колом стояло. Выплеснул всё, для себя ничего не оставив. И Ким Сиу сохранил всё в тайне. Никогда не кумекал ни с кем о том, что сказал ему Ходжун. Никто не узнал. Никто не разводил сплетни и не болтал понапрасну. Ни одна живая душа. Поэтому сейчас Ходжун встал на сторону Сиу. Из-за его доброты бескорыстной да сердца большого. Сынмин сам ответит пред советом за свои злодеяния, когда придёт время. Сиу Ходжун не посмеет вмешивать. - А кто мне объяснит, Ходжун!? Мой сын, возможно, умирает где-то, а я даже не в силах ему помочь! - взрывается Тэун - отец альфа Минхо: - почему вы не послушали меня с самого начала!? Против воли ребёнка за нелюбимого отдали! Кто теперь мне сына вернёт!? Связь, говорите, истинная не порочна!? Святая связь!? Так разве ж по совести мы поступили!? Разве... - Да типун тебе на язык! Молчи, сдуревший! - обрывает речь мужа Джухо, чтобы тот не наговорил лишнего: - не гневи луну, Тэун! Совет не гневи! Вернётся наш сынок, вернётся, яблочко моё! Правда, Ходжун? - Вернётся. - подтверждает названный омега, а потом поворачивается в сторону воинов, которые находились на данный момент в селении и были приглашены на совет: - организовать патрули! Каждую кочку, каждый куст в лесу прошерстить, но найти нашего беглеца с Минхо! Бету не трогать, он нам нужен живым! Если будет нужно, возьмите подкрепление с заставы! Выполнять! Крепкие оборотни все как один склонились в уважительном поклоне и покинули зал. Ходжун проводил их взглядом, стараясь не выделять матёрого бету со шрамом на щеке. Не стоит теперь против луны бороться - поздно. Самому жить поздно, когда сын один не справляется. Ходжуну даже пришлось намешать в чай Чану сон-травы, чтобы тот снова не устроил бучу на совете. Он, глупый, утром попросил Ходжуна не искать Сынмина и его, Чана, омегу. Попросил Феликса ему вернуть. Попросил несбыточное. Не станет Ходжун против законов идти даже ради сына. Никогда не нарушал предписания луны и теперь не станет. Тем более, волк всю душу из сыночка его высосет, если Минхо не вернётся. Нельзя им порознь. А про Феликса и говорить нечего. Ходжун не допустит, чтобы сын Бомина даже близко подошёл к дому Чана. Не бывать этому! Минхо вернуться должен, а не это недоразумение в веснушках! Только не он! - Это вы все виноваты! Вы погубили моего Минхо при жизни! Отчаянный крик пугает всех присутствующих в доме советов. У Джухо земля уходит из под ног, когда он видит заплаканного Есана. Тот словно вихрь врывается в помещение, не смотря даже на то, что позади бежит Уён и пытается остановить мужа. - Прекрати, Сани, пойдём домой! - просит альфа, но это мало чем помогает. Чон пытается схватить Есана за плечи, чтобы развернуть, только омега с силой отталкивает его руки. - Не смей останавливать меня! А вы все...- Есан обводит обезумевшим взглядом почти каждого в зале: - пусть вас всех луна покарает! Вас и меня, потому что я не помог! Я мог спасти Минхо... Я мог помочь ему уйти с Сынмином раньше! Я мог... - Сынок, как ты можешь такое говорить!? - ужасается Джухо. Он подходит к сыну, чтобы вывести его на улицу, но Есан отскакивает от него в сторону. Не позволяет к себе прикоснуться. - Как вы сможете жить после всего!? Где теперь мой глупый брат!? Вы довольны!? Все довольны!? Будьте прокляты вы и ваша истинная связь! Минхо Сынмину принадлежал, не вожаку! Пусти меня! Последняя фраза предназначалась для Уёна, который обнял своего омегу, словно укрыть хотел от всего мира. Джухо из-за слёз плохо видел старшего сына и его мужа, поэтому не сразу заметил, как побледнел беременный омежка, а потом схватился за живот. - О, луна! - просипел Есан неожиданно тихо и хрипло, словно не он сейчас кричал как не в себе. Его всё тело пробил укол боли, будто нож вонзили куда-то вниз живота. Молодой омега скорчился от муки, что ему преподнёс этот день, цепляясь мёртвой хваткой в руку мужа. - Сани, ты чего? Что такое, малыш? - испуганно бормотал альфа, с каким-то безумием рассматривая своего омегу. - Святая луна! Лекаря сюда скорее! - закричал подоспевший Сиу. Уён и Есан упустили момент, когда старший омега успел приблизиться. Только легче стало Уёну, что папа рядом. Значит, сейчас он поможет его Есану. Папа всегда всем помогает. Вот сам Уён не смог помочь братишке младшему, всё внимание уделяя омеге своему. Не заметил, что Сынмину нужна была помощь. Наверное, изначально необходимо было сказать родителю, что их Мини не просто так бегает к брату Есана. Нет, не просто так. Однажды Уён застал парочку за кустом сирени в доме Ли. Сынмин тогда бесстыдно целовал Минхо, обвивая омежье тело руками. Они были так увлечены, что не заметили подошедшего альфу. Уён не стал мешать, просто ушёл. И ни сказал ведь ни кому, отчего успел пожалеть уже. Нужно было папе открыться. Нужно было спасать Сынмина. Тогда сейчас ничего бы не было: Мини их был бы дома, а Сани в порядке. - Это я виноват! Любимый, я виноват! - как в бреду бормочет Уён, крепче прижимая к себе хрупкое тело своего мужа. Есан стонет болезненно, смотрит так боязливо, а из глаз слёзки льются. Ему больно и страшно. О, луна, как же ему страшно! - Сейчас лекарь придёт, сыночек! Сейчас тебе помогут! Сейчас, моя ягодка! - причитает Джухо, и всё гладит омежку своего маленького по плечику. Смотрит на Уёна, который корит себя за что-то, и думает, что виноваты тут только он сам и Сиу. Дети не виноваты, что любят и пытаются жить по-своему. Виноваты родители, что доглядеть не могут, помочь не в силах. Эта вина разъедает, убивает изнутри, душу калечит. Джухо не знает, что суетящегося рядом Сиу мучают те же мысли. Они оба винят себя. ___________ - Ну, что, дядь Мусон? Подлетает к бете Джисон с расспросами, стоит только старшему вместе с другими воинами выйти из дома советов. - Искать пойдём нашего Сынмина. - тяжело вздыхает Мусон. Судя по выражению лица, альфа всё понимает. Он безутешно шмыгает носом, но изо всех сил старается не заплакать. Скорее всего, не хочет показать свою слабость перед младшим братишкой, который стоит недалеко в компании друзей. Все они: и Чонин, и Хёнджин, и Чанбин выглядят подавлено, но открыто показывает свои слёзы только маленький омега. - Мне жаль, короеды, что наш Сынмини так попал. Я постараюсь сделать всё, чтобы ему не сделали больно. - говорит Мусон, дабы успокоить молодняк хоть немного. И он действительно сделает всё. Никто не заслужил, чтобы его сравнивали с пустым местом. Да, беты не приносят потомство и не имеют природного запаха, но они живут и чувствуют. Они созданы луной наравне с альфами и омегами. Они умеют любить, только им это недоступно. И это не луна так решила, это альфы и омеги противятся "бракованных". Мусон за всю свою жизнь не увидел ни одного бету, которому разрешили бы брак с тем, кого выбрало сердце. В большинстве случаев беты и не пытались связать себя отношениями с кем-то, но есть и исключения. Например, сам Мусон. Когда-то он на мгновение поверил, что может быть любимым. Всего на мгновение, потому что потом его разбили на части как глиняную крынку. Поигрались его чувствами, а потом поставили на место пылиться дальше. Он стал ненужным, стоило только появиться перспективе получше. Нет, бета не озлобился тогда, не стал искать мести, не покинул селение. Он решил стать воином. Мусон ушёл на заставу, чтобы служить тем, кто пренебрегал им. Чтобы защищать Ходжуна со стороны. Всегда быть рядом, когда потребуется помощь. Сам он не нужен омеге, но его сила и ловкость пригодились. Бета счастлив просто знать, что Джуни в порядке. Пусть омега и отказался от него, Мусон никогда не отказывался от своих чувств. Как и Сынмин, который оказался немного бесшабашнее Мусона. Или нет... Просто Минхо выбрал бету сердцем и не предал его. Не игрался, как сплетничали в селении. Мусон очень близок к молодым оборотням, он видел. Видел блестящие от счастья глаза Сынмина и его омежки, когда приходил в станицу прошлой осенью. Видел теперь двух разбитых оборотней с пустым взглядом, словно они мертвецы живые. Сынмин когда пришёл в гости к Хванам с другими ребятишками, чтобы пообщаться с Мусоном, старший бета обомлел от ужаса. Никогда он не видел такой скорби и думал, что больше не удосужится подобного узреть. А потом, когда вожак позвал его по поручению, в избе Банов бета столкнулся с Минхо. Мусон помнит, насколько омежка был похож на бездушную пустую куклу, олицетворяющую само горе. И Сынмин, и Минхо оба умирали от бессилия. От любви своей друг к другу нерастраченной, которую так безжалостно запретили. Мусону жаль их было до безумия, потому что он понимал. Понимал как никто другой, что сердцу нельзя приказать отказаться от чувств просто потому, что все вокруг хотят этого. Потому что ты сам хочешь больше ничего не чувствовать. И, подводя черту двух так похожих между собой историй, Мусон выделяет одно важное различие - Минхо не отрёкся от Сынмина. Наверное, это и влияет на то, что случилось и что могло случиться. Скажи тогда Ходжун, что хочет остаться с Мусоном, тот бы, наверное, поступил как Сынмин. Бета забрал бы своего Джуни и сбежал куда глаза глядят. Куда-то, где не забрали бы у них счастье. - Пообещай, что не дашь Мини в обиду, дядька! - просит Хёнджин, чем вырывает Мусона из дум. Младший бета дрожит весь и глаза красные от слёз, но голос твёрдый как металл. Он становится рядом с Джисоном прямо напротив Мусона, глазами синими прожигая старшего. Да, красивущие у него глаза! Папкины. И сам он красивый до ужаса тоже в папку. Брат Мусона всегда был красивым, только, наверное, Ли Джухо и уступал звание самого красивого омеги в селении. Омеги семьи Ли неизменно носили этот титул. А теперь вот и побороться некому, потому что в семье Хван нет омежек, а Минхо нет больше в селении. - Обещаешь? - снова нетерпеливо спрашивает племянник, а потом добавляет: - Сынмин не мог сделать то, о чём все говорят. Это абсурд. Он не убийца и не похититель, дядька! Ты же должен понимать... Мы с тобой должны понимать. Больно, когда ты чужой среди своих. И когда забирают что-то дорогое... - Да, я понимаю, Джин. Я обещаю, что сделаю для Сынмина всё, что будет в моих силах. - перебивает Мусон племянника, потому что тот кажется совсем уязвимым. Связь этих ребят по истине удивляет. Они все не просто друзья, они что-то масштабнее. Горе одного становится общим. Мусон видит это. Видит плачущего Чонина, видит подавленных Джисона и Чанбина, видит убитого случившимся Хёнджина. Видит, насколько им плохо. Насколько эта ночь потрясла каждого из них. - Спасибо, дядь Мусон. - благодарит Джисон, а обычно звонкий голос вялый совсем. Старший бета кивает головой своим сорванцам, прощается и идёт к штабу. Там, наверное, все уже собрались. Чего ждать то? Перед тем как Мусон уходит, он замечает, с какой нежностью Джисон смотрит на его племянника, когда берёт чужую руку в свою. Это напрягает. Нет, мужчина совсем не против этого шумного мальчика, даже наоборот всеми лапами за, но эти отношения могут привести к разбитому сердцу Хёнджина. Разве Ханы примут в семью бету, пусть и красивого такого? Разве пожалеет кто-нибудь? Нет. Сынмина с Минхо не пожалели, Мусона сам Ходжун не жалел, не пожалеют и этих сорванцов. Хёнджин же бета. Бета. Как клеймо на всю жизнь. Какое-то проклятие, что снять невозможно. Больно. Боль снова разливается в могучей волчьей груди. Мусон хочет уберечь племянника от участи всех бет. Он не знает как, но обещает себе, что не позволит страдать его Хёнджину.