***
Наниматель чётко обозначил — с собой пять человек. Пять, так пять, не проблема. Незаменимая в бою латиноамериканка-нимфоманка Джесси Родригез, молодой, но опытный снайпер Александр, разведчик с усами, как у итальянского мафиози, Святослав, минёр с дредами и шрамом на левом глазу Макс. И Вад. Широкоплечая, двухметровая «кукушка» со светлыми выгоревшими волосами. Как и командир, из спецназа. Было ещё одно условие. Сам Олег. В Пальмире Волков успел отличиться тем, что во время первой кампании по освобождению города надел на себя одежду убитого радикала и заговорил на местном диалекте, чем помог отряду доставить раненых в укрытие и приготовиться к нападению. Повезло с тюркскими корнями — с отросшей бородой и вовсе сливался с населением. Те немногие, кому удалось выжить и запомнить его, захотели бы поквитаться, требовать за него, как за заложников, или вовсе назначить цену за его голову среди уцелевших недоброжелателей. Наниматель не стал утаивать, спасение послов — задание особой важности для отряда, но целью операции, частью которой является отряд, значится освобождение от радикалов местности под прикрытием переговоров. Отряд Волкова должен начать зачищать площадь, забрать заложников и вытащить противника из гостиницы и финиковой рощи. В перспективе укрыться в гостинице, затем связаться с ополченцами. Они обеспечат поддержку и отход. Олег обратился к Дракону, потому что не знал другого военного, которому бы передал командование, если бы его пленили, убили или серьёзно ранили. Вад ориентировался на местности, уже принимал на себя роль командира в обстоятельствах, когда прошлый погибал, а отряд требовалось кому-то вести. Олег объяснил Ваду истинное значение операции и обещал, что наниматель в случае смены командира заплатит ему как за двоих. Хотя бы деньги должны были удержать его от предательства. «Кукушка», повторял про себя Олег, перед тобой почти предатель, нельзя его засылать к двум послам. Дракон, кричащее пафосом прозвище следом мысленно произносил Волков, начнётся пекло — сам не сгорит и послам не позволит. Уже ведь прикрывал в кампаниях. В памяти что-то да отложилось или взыграли давние чувства. Его угнетало мерзкое ощущение подвоха или ничем не прикрытого обмана. Волков знал, на какие риски идёт, на что обрекает отряд, принимая Вада. Но Олег ничуть не сомневался в верности своего решения. Жёлтые пески площади Старого города вдруг стали ослепительно белыми. Их встречали с обманчиво тёплыми улыбками, вытолкав полуживого посла из одноэтажной каменной коробки с единственным выбитым окном. Олег старался не смотреть на переговорщика, чтобы не запомнить его. Уже тогда, заметив, что он заслоняет посла, Олег определил для себя — не жилец. Волков и себя за жильца не принимал, не видя снайперов, но чувствуя, куда направлены их винтовки. Хотелось закурить. Отряд прибыл за сутки до переговоров и попал в песчаную бурю. То был последний шанс затянуться без последствий, ведь малейший дым, огонёк зажигалки — и вражеский снайпер проделал бы дыру в голове. Когда боевик сунул руку в карман, и сверкнуло лезвия ножа, Александр пропустил момент и не выстрелил. Переговорщику перерезали горло. Кровь хлестнула на белый песок. Волков удержал себя от того, чтобы достать из-за пояса пистолет. Наниматель не прогадал, его хотели получить живым. Убийца переговорщика уже нацелился на посла, как свалился на землю, перестав дышать. Олег схватил немца и потащил под градом посыпавшихся со всех сторон выстрелов в сторону дома, где должен был находится Макс. Но свист воздуха, и немца потянуло к земле мёртвым грузом. Волков перехватил его покрепче и поволок по песку, в то время как боевиков одного за другим укладывал их налажавший Александр. Шурик, как он сам представился. Оказавшись в относительной безопасности, Волков проверил немца, похлопав его по щекам и пощупав пульс. Посол не подавал признаков жизни. Олег от злости ударил по испещрённой дырками каменной стене и замер. К нему пришло осознание произошедшего. Бросив мертвеца в доме, он приказал по рации, чтобы Святослав немедленно занял место у Макса, а сам, плевав на снайперов и боевиков в финиковой роще, рванул к гостинице по короткой дороге, отстреливаясь на бегу. Если Воскресенский замешкает, заело в голове и не выходило из неё. Предатель, чёртова «кукушка», он без зазрения совести выдал ему свой план, а Олег никак не отреагировал. Пули летели по обе стороны и над головой. Вражеские, своих — Волкову было наплевать, кто его подстрелит, он изо всех сил рвался к гостинице. Позади слышались взрывы — сработали растяжки с миной. Немца, наверно, уже похоронило под каменными плитами. В воздухе повисло густое облако пыли, колючие песчинки засыпались в глаза. Олег отчётливо видел перед собой одну задачу — успеть. Приставленная к Александру, Джесс начала флиртовать с ним. Налажал и Александр, уже Шурик. Повёлся на провокации наёмницы, позабыв о крупнокалиберной боевой подруге и приказе, чем полностью оправдал несерьёзность сокращённого имени. Если бы он не отвлекался на Вада, то вовремя сообразил бы, что оставлять Джесс с Александром — изначально несущая крах всей операции затея. Если бы он не отвлекался на Вада, то своевременно заметил, что исключительно он из всего отряда звал их Александра-Шурика по фамилии, как не звал никого. Когда Олег ворвался в гостиницу, то обнаружил на четвёртом этаже привязанного к стулу русского посла с перерезанным горлом. — Не вас же мне оставлять, командир. А двойной тариф сам себя не отработает. Напротив него, сверкая улыбкой, стоял с зажатым в ладони армейским ножом Вад и вытирал его от крови. В соседнем помещении рыдала навзрыд уцелевшая итальянка. Проваленное задание — результат действий командира. Олег ответил за них, самолично поставив себе клеймо профнепригодного, потеряв доверие у нанимателей, работу и, соответственно, стабильный заработок. От более серьёзного наказания его спасло то, что итальянка выжила, а рощу и гостиницу они зачистили. Повстанцы ликовали, сотрясая воздух автоматными очередями.***
Чем? Чем ты, художник из Северной столицы в полицейской форме, рисуешь свою жизнь? Однако он так и не задал этот вопрос. Решил, что всё легко и не стоит того, чтобы просчитывать ходы наперёд. Ведь это такое обычное явление — три дня пробыть между сном и явью в квартире незнакомого человека, который подобрал тебя с улицы, с поддержкой прохожего дотащил до себя, показал врачу, пока ты был без сознания, убедился, что госпитализация не требуется, и приглядывал за тобой до твоего полного пробуждения. Так часто связываясь с лжецами, притворщиками и одним нарциссичным манипулятором, Олег не ощутил подвоха или обмана. Дима имел поразительную способность сходу, если не с первого взгляда, расположить к себе. Гостеприимством, позволяющим селить у себя незнакомцев сомнительной наружности. Участливостью в расспросах этих незнакомцев. Готовностью помочь с квартирой, покупкой продуктов. Немного переведя дыхание, Волков интересовался, какая цена у этой благодетели, во что ему доброта обойдётся. Потому что с товарищами в горячих точках разговоры он только так и вёл. Всё чего-то стоит — трактовала ему жизнь. Дима не просил и тем более не требовал ничего. Глазел на него, как на человека не от мира сего, и говорил, что нет цены. Он помогал, потому что видел, что надо помочь, и ещё поможет, если потребуется. Обычный в своём необъятном дружелюбии и отзывчивости маленький человек. Не Пушкинский, не Гоголевский, не Чеховский (вот в чём, а в литературе, в отличие от живописи, Олег немного разбирался. Читал пьесы, небольшие поэмы и рассказы между работой. «Кукушка», которую после нескольких месяцев без заданий называть Вадом или Драконом язык не поворачивался, и посоветовал читать, чтобы разгрузить голову), а маленький из-за роста. Метр семьдесят, как Шурик, при разнице в двадцать сантиметров был для Волкова как метр пятьдесят. Маленький, улыбчивый и излучающий позитив художник, живущий в скромной, но уютной квартире на улице Правды в гармонии с расселившимися по всем подоконникам растениями и стопками заполненных альбомов и скетчбуков на мебели. Для полноты картины не хватало разве что развешенных по стенам портретов с любящими родителями, братьями и сёстрами или, если брать во внимание профессию, фотоальбомов. Фотографий, где все собрались праздновать День рождения или Новый год, снимков с поездки на Финский залив или в леса Карелии. Олег был уверен, что у такого впечатлительного и собирающего вокруг себя людей парня, как Дима, они обязательно должны быть. Счастливое, полное красочных воспоминаний взросление в полной семье с заботой, поддержкой и вниманием. Без криков, критики, уверенности в том, что он ничего не добьётся, а пропьёт государственные деньги, попадёт за решётку или окажется в притоне. Диме это явно не грозило. Невозможно взрастить в себе доброту к другим, если другие постоянно будут её в тебе подавлять или отравлять своей ненавистью. — У меня была семья, но сейчас её уже нет. Не будем об этом, хорошо? — В двадцать с небольшим лет Дима оказался совсем один, как и он. По скрещенным рукам и наброшенному на плечи огромному красному пледу Олег понял, что Диме было неприятно. Трагедия, наверно, предположил Волков, несчастный случай, авария. Столько вариантов открывается, что люди, убивающие людей, покажутся совершенно безобидными. Они хотя бы сразу дают знать, что хотят вышибить тебе мозги или загнать нож под ребро. Взбесившейся электроприбор, падающая с крыши плитка или водитель-новичок не расскажут о своих намерениях. Дима рисовал, но свои картины стеснялся показывать, а Олег не давил. Жалко, правда, что не показывал. Не то чтобы Волкова распирал интерес узнать, что сокрыто за этими толстыми обложками и на свёрнутых в трубку пожелтевших ватманах, но ему было любопытно. Однако наглеть, проверяя границы допустимого, не стал. Иначе точно пришлось бы паковать вещи и возвращаться в место в Невском районе, напоминающее оружейную, с серыми стенами, сыпящейся с потолка штукатуркой, минимумом мебели, приспособленной под хранение вещей, и видом на промзону. Как-то обжился в залитой солнечным светом тёплой квартире и не хотел из неё уходить. Дима же не прогонял, выходит, сожительство его устраивало. Олег, конечно, чтобы не слыть нахлебником (пусть и с некоторыми накоплениями), рассматривал те немногие вакансии, где не спрашивали аттестат о высшем образовании. У него его не было. Пытался выучиться на экономиста, но бросил на первом же курсе. Грузчики, курьеры, как вариант, побыть охранником в торговом центре. Волков знал и о лазейке в виде подпольного бойцовского клуба. Услышал в рок-баре, куда заглядывал по возвращении в страну, что можно заработать на ставках. У него хорошо получалось сгребать тысячи, напрягаясь в полсилы. Спускать их на починку арсенала, расходы по коммуналке, лекарства и еду. Но Олег сразу отмёл тот вариант, где бы он продолжил драться. Его остановил тот факт, что Дима работал в полиции. Они бы столкнулись с неприятной ситуацией. Олег — потому что ошивался у нелегальной букмекерской конторы, спрятанной за фасадом качалки. Дима — потому что связался с ним, зарабатывающим на ставках. Своё имя всегда легче запятнать, чем потом очистить. Если бы в полиции их связь восприняли как укрывательство полицейским нарушителя закона, а также разглядели умалчивание проблемы теневого бизнеса, Диму бы в лучшем случае уволили. В худшем — сожительствовать им бы пришлось уже не в квартире, а в тюрьме. Перебирая объявления на сайтах центров занятости, Олег взял на себя домашнюю рутину. Не помнил, чтобы так драил полы и натирал до блеска окна с сантехникой в общежитии или в армии, как принялся это делать на новом месте. Опять же, Дима не заставлял убираться, не ставил условия по уборке, графиков никаких не составлял. Волков занимался всем по собственной инициативе. Сидеть без дела Олег не привык. Без работы и в отсутствии Димы требовалось чем-то занять руки. Готовил, наводил порядок, не давал растениям увядать, обустроил на выделенном себе диване в гостиной спальное место, а в шкафу, полном строгих рубашек и брюк без единой мятой складки, разноцветных свитеров — однотонных и парочки с принтами птиц, разместил ту немногую одежду, которую принёс из своей квартиры. Дублёнка, длинный кожаный плащ, две пары джинсов, толстовка, несколько футболок да бельё с носками — большего ему было и не надо. Он зажил обычной жизнью без перестрелок, шума взрывов, песка, забравшегося даже не под камуфляжную экипировку, а как будто под кожу. Он зажил обычной жизнью, которую так и представлял себе, находясь в детдоме, но которой у него никогда не было. — Волк или из оперённых? Стерильно белые стены в похожем на кабинет больницы месте, тусклые люминесцентные лампы. Железное кресло. Руки и ноги намертво сковали кожаные ремни. Вокруг собралось несколько людей в белых халатах. — Не узнаем, пока он продолжит сопротивляться. Август велел перед отправкой проверить, на что он ещё годится. Дайте ему капу, немного электросудорожной терапии должно его расшевелить. Но не переборщите с напряжением. В человеческой форме он такой же уязвимый, как мы с вами. Достаточно обычной, чтобы не светиться перед своими проблемами и не впутывать в них Диму.