Двенадцатый предвестник

      Тарталья с нетерпением ждет возвращения Кэйи с задания. Тот каждый раз возвращается, чем заставляет сердце Аякса стучать быстрее. Сам рыжий облегченно вздыхает тому, что его возлюбленный вернулся в ледяной дворец целым и невредимым. Естественно, он и не сомневался в двенадцатом — тот был искусным воином, что неплохо сражался. Но сам одиннадцатый по своему опыту знает, что много всего бывает, и никогда не предугадаешь, когда у тебя внезапно могут кончиться силы, и ты, стирая с губ и рта алую кровь, ощущая на языке вкус железа, будешь бороться из последней мочи, пока с твоих уст не сорвутся последние в твоей жизни вздохи. На тренировках наблюдать за тренирующимся Кэйей было занимательно. Его стиль боя не был похож ни на один из тех, которые он знал, а знал он много (спасибо большое Скирке). Тот бился будто запрограммированный: движения четкие и ритмичные, несмотря ни на что. Синеволосый не игрался, как Тарталья, не пробовал своего соперника на вкус. Ему, казалось, было плевать, слабый ли у него соперник или нет, он уважал всех одинаково, и это было по-своему прекрасно. Хоть самому младшему по рангу и не нравилось долго сражаться, предпочитая побыстрее все закончить, в его движениях было что-то особенное. Какая-то холодная грация, от которой Чайльд не мог оторвать взгляда. Иногда ему думалось, что Кэйа и был создан для того, чтобы быть красивой, ледяной и фарфоровой куколкой с мечом наперевес.       На данный момент пират сжимает руку рыжего, которая лежит на тетиве. Он направляет его стрелу в сторону мишени, вздыхая про себя и думая о чем-то. Аякс очухивается и смотрит на свои руки, облаченные в перчатки, и позже отпускает тетиву, на что старший ругается. Стрела попадает даже не рядом с мишенью, и синеволосый еле подавляет разочарованный стон. Он смотрит на Чайльда с каким-то отчаяньем в глазах и вздыхает, потирая переносицу. Тот лишь виновато улыбается и повторяет все движения, пытаясь выстрелить в цель. Холод рук Альбериха чувствуется даже сквозь перчатки, когда он пытается помочь младшему, который не может освоить лишь несчастный лук как оружие. Когда рыжий вновь промахивается, парень лишь жмет плечами. Он разворачивается и идет в сторону дворца, оставляя Тарталью одного на заснеженном тренировочном поле. Последний сам вздыхает тяжело, но не оставляет попыток, думая, что когда-нибудь у него все же получится, и Кэйа посмотрит на него с "я не сомневался в тебе" во взгляде. Тогда рыжий лишь хитро ухмыльнется, кладя руку на грудь и говоря что-то вроде "видишь, я все же не криворукий!". А сейчас тому лишь остается кидать в мишень сам лук, попадая точно в цель и вздыхать с мыслями о том, почему же нельзя так драться.       Двенадцатый возвращается вполне скоро, однако, это время тянулось как вечность. Как никак, привязавшейся Аякс смаковал каждую секунду, проведенную с любимым человеком, воя на Луну, когда тому приходилось отлучаться на задания. К тому же, у Чайльда были явные проблемы со стрельбой. Видя, как раскис одиннадцатый, Альберих лишь протягивает кружку горячего чая, держа в руках почти такую же. Забавная деталь, что на посуде синеволосого была нарисована снежинка, в то время, как на чайльдовской — голубой нарвал. Для каждого предвестника была своя особенная кружка, дабы те не поссорились, не сумев их поделить или отличить. Мечник лишь отпивает немного, позже отдавая кружечку ученику и беря в руки несчастное оружие, что заставляло рыжего обрекаться на мучения. Было удивительно наблюдать, как у Кэйи заряженные стрелы за секунду начали напоминать снежинки, хотя, когда этот же лук использовал Аякс — у него были примитивные стрелы, на кончиках которых скапливалась гидро энергия. Единственный рабочий глаз парня был прищурен, когда он целился, а язык был немного высунут. Более старший по званию лишь улыбнулся, наблюдая и находя это очень милым. Идеальное попадание.       — Видишь, это легко, — Кэйа разворачивается и слабо приподнимает уголки губ, изображая улыбку. Сам он скрещивает руки на груди, прежде чем закатить глаза на слова Чайльда о том, как это на самом деле очень трудно.       — У тебя просто золотые ручки, Кэйа, — Рыжий наклоняет голову в бок и ухмыляется, обнажая белый клык, — другие были бы только рады взять тебя замуж.       — Это был флирт, Чайльд? — Взгляд парня становится суровым и холодным буквально за секунду, от чего названный вздрагивает. Альберих лишь расплывается в улыбке и начинает смеяться, на что парень удивленно хлопает ресницами.       Именно после этого началось странное поведение синеволосого: оно менялось очень быстро, и тот иногда не хотел вообще общаться с Чайльдом, отсиживаясь в своей комнате. Иногда Тарталья, умирая от тоски по любимому, прижимался к его двери, слыша кашель и хлюпанье из комнаты пирата, и это разбивало ему сердце. Тот начал болеть чаще и дольше, и сколько бы Аякс не говорил тому себя беречь, все его слова проходили мимо его ушей. Просто находясь рядом с синеволосым, рыжий чувствовал, как двенадцатый похолодел и снаружи. Если раньше можно было почувствовать мороз лишь прикоснувшись к Кэйе, то сейчас от него будто исходила аура крио принца. И это на самом деле походило на его образ: белые ресницы, покрытые инеем, такие же белые глаза и одежда, которая была в черно-белой гамме. От него исходила аура принца. Крио принца.       Взгляд Кэйи трескучий, наполненный морозом и льдом. Он смотрит на рыжего свысока, не испытывая ничего кроме безразличия и, возможно, неприязни. Опасно напоминал его взгляд взгляд Её Величества, но Чайльд старался быстро отгонять подобные мысли, когда тот возвращался с извинениями, говоря, что он просто был не в настроении. Сердце Аякса болит от неопределенности и чужих качелей: любит, любит сильно-сильно, не может жить без него. И все же что-то внутри него ломается, когда он вновь видит хмурый взгляд этих прекрасных белоснежных глаз. Думает, что вполне объяснимо был дан крио глаз Бога парню. Готовый заморозить, похоронить под слоем льда и смотреть на него ужасно холодным взглядом, что так и щипает его за щеки, отрезвляя его от мыслей о том, что все у него с Кэйей будет хорошо.       Рыжий сидит на краю своей кровати, обводя пальцами страницы книги, которую он на пару с Кэйей читали. Вспоминает теплую улыбку парня, то, как он улыбался ему, несмотря на отсутствие эмоций. Иллюзия того, что он смог растопить сердце, слишком больно впилась в разум, из-за чего осознание чужого безразличия к нему бьет двойной силой. Казалось бы, ты добился того, чего хотел, кропотливым трудом, а сейчас ты сжимаешь в руках кусочки, лишь малую часть льда, который ты смог отколоть. Тот закрывается еще большим и толстым слоем, который ты не сможешь разбить никогда. Ощущение собственной бесполезности и беспомощности бьет по рассудку, заставляя впасть несчастного влюбленного в еще большее отчаянье. Тарталья кусает губы, вспоминая то, как он в детстве пытался заполучить внимание строгого отца. Он редко вообще обращал внимание на Чайльда, который в нем остро нуждался, из-за чего сейчас он был готов пойти на что угодно ради того, что быть замеченным и любимым.       Аякс наблюдает за тем, как синеволосый общается с коллегами. С ними ничего не изменилось, его отношение к ним вовсе не поменялось, это хоть немного да давало надежду. Ведь не только к нему он испытывал безразличие! Однако, каждый раз долбясь о непроходимый и режущий как по коже, так и по сердцу, лед, рыжий начал медленно, но верно закипать. Отчаянье, осознание беспомощности превратились в слепую ярость, что заставляло его быть еще более усердным в своих действиях. И вот, в один раз, не выдерживая, Чайльд вжимает ничего не понимающего парня в стену и чуть ли не рычит: "что за чертовщина, Кэйа?!". Названный хлопает ресницами и удивленно смотрит на озверевшего влюбленного, пока тот еле сдерживается от того, чтобы укусить в шею, пометить и сделать своим, чтобы Альберих наконец-таки понял, что он делает с ним.       Рыжий выглядит потрепанным, злым и яростным, как собака, готовая загрызть того, кто смог посягнуть на его собственность. Альберих, будучи шокированным этим, стоит, ничего не делая и, следовательно, не отвечая. Кажется, Аякс звереет пуще прежнего: зверь в нем завелся и не успокоится, пока не получит желаемое или.. не насытиться кровью. Глаза жадно оглядывают чуть приоткрытую от шарфа, что немного сполз вниз, шею, глотая слюну. Еще никогда Тарталья не хотел вгрызться в чужую плоть, смакуя кровь и железный привкус на языке. Вот только от природы нетерпеливому Аяксу надоедает эта молчанка, и он повторяет: "Что. За. Хуйня. Кэйа?". Говорит по слогам еле соображающему пирату, который лишь моргает и только приходит в себя.       — О чем ты, Тарталья? — бормочет он, отводя взгляд и пытаясь немного ослабить чужое давление. Несмотря на это, рыжий лишь сильнее вжимает его в поверхность и хмурится, переходя на рычание.       — О чем это я?! Ты смеешься? — относительно светлые пальцы ложатся на смуглый подбородок, едва ли его не царапая. Чужая хватка крепкая, заставляющая смотреть только в глаза, и это, сказать честно, уже пугает Альбериха, — Ты ведешь себя ужасно! То ты добренький, то ты злой, то холодный. Постоянно оправдываешь свои действия своей простудой, которая появляется черт пойми откуда! Определись, хватит мне тут твоих качелей! Я устал! Будь добр, побудь умненьким мальчиком, оставь довольным Господина Тарталью.       Цвет глаз рыжего темнеет от всей злобы, что накопилась в нем. Вместо привычных волн, что бьются об берега его чудесной родины — Морепеска, там сильный шторм, который так и грозит кого-то утопить в, кажется, бесконечно глубоком океане. Кэйа испуганно сглатывает, и только тогда Аякс немного успокаивается, понимая, что натворил. Нежные пальцы ложатся уже на щеку, поглаживая ее и успокаивая. Парень прижимает к себе двенадцатого и улыбается: "Все в порядке, я рядом".       — Аякс, нам нужно поговорить, — Тот лишь прячет взгляд, не смея посмотреть на заботливого одиннадцатого, который заботливо прижимает его к себе, убирая мешающиеся кудри за ухо, — это серьезно. Я понимаю, что веду себя ужасно, просто в последнее время мне очень плохо, — Кэйа мягко улыбается, и Чайльд ощущает, что готов расплакаться от того, как он любит этого человека и от того, как ему больно из-за того, что пирату больно, — Я бы хотел загладить свою вину.       Аякс видит боль в глазах этого человека. Недолго думая, он скидывает это на то, что он действительно раскаялся, по причине чего лишь сильнее прижимает к себе холодное тело.       — Я согрею тебя, — рыжий слабо улыбается и берет смуглую руку в свою, приподнимая на уровень скул, и целует ее, — Давай, я налью нам горячего шоколада, и мы вместе чем-нибудь займемся?       Пират лишь согласно кивает, чем вызывает у Чайльда нежное и теплое хихиканье. Пока одиннадцатый отлучается на кухню, двенадцатый заходит в комнату другого и устраивается на кровати, смотря в потолок. С какой-то необъяснимой грустью и печалью он вглядывается в белую штукатурку. Но, услышав топот ног в его сторону, лишь мягко улыбается и принимает сидячее положение. Этот вечер они провели чудесно: лежали друг с другом и обнимались, читая вместе книгу по ролям. Ноги переплетены, также как и руки, которые, правда, иногда отвлекались на перелистывание страниц. Оба были одеты в теплые вязаные свитера, что лишь добавляли уюта. Они часто смеялись, их смех был легким и непринужденным, счастливым и воздушным. Горячий шоколад на прикроватной тумбочке был давно выпит, вот только идти за добавкой не хотелось, они так удобно устроились, да и они не особо жаловались на отсутствие напитков. Оба сердца, казалось бы, стучали в унисон, что заставило Чайльда позабыть все, он так сильно любил этого человека. Кэйа также выглядел очень радостным и веселым, его злость и безразличие словно рукой сняло.       Вот так прошли чудесные три недели. Они были самыми прекрасными в жизни Тартальи, который мог об этом только мечтать. Однако, проснувшись поздно ночью от кашля лежащего рядом человека, он невольно запаниковал, сразу же разворачиваясь. Картина повергла его в ужас: холодный и ледяной на ощупь Альберих надрывает горло, кашляя так, будто выкашляет легкое или его вырвет, кладя смуглую руку на середину своей шеи, дабы, судя по всему, немного ослабить кашель. Аякс привстает и смотрит на любимого обеспокоенно, сразу же хватая руки своего принца. Стоит ему почувствовать то, насколько они морозные, он ощущает, как его паника и беспокойство лишь удваивается.       — Чайльд-Чайльд, — Кэйа слабо улыбается, начиная говорить, когда кашель прекращается, и рыжий трется о его руку, словно щенок, — Все в порядке.       — Ты холодный! И, Царица, что с твоим пульсом! — замечает обеспокоенный парень, на что тот лишь хихикает, щипая его за нос.       — Я люблю тебя, Чайльд, — смех Альбериха такой непринужденный, будто это не его сердце начинает медленнее биться, — Я идиот, что не сказал раньше, но ты просто знай это.       — Кэйа, нет-нет, дорогой, мой принц, — Аякс шепчет в кожу чужой руки, чувствуя, как у него из глаз начинают литься слезы, — Ты ведь не умираешь?! Ты ведь не оставишь меня..       — Ты идиот, Чайльд. Не плачь, — он вытирает чужие слезы, мягко целуя Чайльда в краешки глаз.       — Позволь мне поцеловать тебя, мой принц, — в отчаянье молвит рыжий, обхватывая чужие щеки руками. Получив кивок, который был расценен как согласие, он мягко прикасается к чужим губам своими, ощущая, как начинает тихо рыдать. Парень углубляет поцелуй, когда получает ответ от медленно, но верно холодеющего двенадцатого. Спустя секунды он жадно впивается в губы, кусая их, затем аккуратно и бережливо облизывая. Когда не хватает воздуха, Аякс не хочет отстраняться. Он хочет умереть так, вместе со своим возлюбленным, но никак не оставшись одному в этом суровом мире. В конце концов, он отлипает от пирата, видя то, как он лучезарно ему улыбается. Чайльд не понимает, почему он рад, почему он счастлив, если сейчас он буквально умирает на его руках.       — Я всегда буду с тобой, — Кэйа улыбается, кладя руку на грудь Аякса там, где у него находится сердце, — И не плачь, прошу тебя. Мне больно на это смотреть.       Тот со всхлипом соглашается, кладя голову на плечо мерзлого Альбериха, обнимая его спину одной рукой и другой зарывшись в синие волосы, вдыхая его запах. Рыжий беззвучно рыдает, ощущая, как внутри него что-то ломается, когда тело в его руках обмякает. Он отстраняется и разглядывает покрытые инеем ресницы и вздыхает, прежде чем взрыдать с новой силой. Его любовь только что умерла на его руках.       — Запись 546: подопытный умер от холода, — шепчет Дотторе в диктофон, прижавшись к поверхности двери комнаты Аякса, — Кажется, зеркало Её Величества работает отлично, но с побочными эффектами. Воин может быть предан и силен, но в конце концов вскоре будет повержен обморожением, — ухмыляется он, разглядывая в руке осколок стекла.