***
На третий день Дик набрался наглости и решил воспользоваться приглашением маркизы. С ней можно было поговорить об отце. Каким он был, когда бывал в столице? Что рассказывал о Надоре, о нём самом, Дике? Площадь Святой Денизы Дик отыскал не с первой попытки, но всё же нашёл. Он назвался слуге, открывшему ему дверь, но на сей раз пришлось подождать в холле. Дик прошёлся от двери к лестнице и обратно, разглядывая мраморные разводы пола и уже собирался развернуться и уйти, когда раздался шорох платья, и маркиза легко сбежала по лестнице. – Герцог! Я уже думала, вы не приняли моего приглашения всерьёз. Прошу вас, – маркиза взяла его под руку и повела на второй этаж уже знакомой дорогой. На сей раз вина ему не предложили. Маркиза предпочитала какой-то странный травяной отвар, который готовила самостоятельно; Дику он понравился, да и сил прибавил. Пока он думал, как заговорить об отце, заговорила маркиза. – Вы ведь совсем недавно окончили Лаик? Там по-прежнему так ужасно, как рассказывают все доблестные рыцари Талига?.. Через час Дик обнаружил, что рассказал про мэтра Шабли, про Сузу-Музу, про крысу и рану, про запрет брать его в оруженосцы, про сестёр, про Баловника, про то, как они с Айрис ездили по горам, про Эдит, которая любит цветы и птиц и даже про первые доспехи, которые подарил ему отец. Маркиза слушала, иногда спрашивала, подливала напиток, а Дик говорил. – Я совсем заговорил вас, – смущённо признал он, когда сосуд с напитком опустел. – Ничуть, это я заставила вас охрипнуть, герцог, – рассмеялась маркиза. – Простите моё любопытство, все женщины обожают слушать рассказы, а я – женщина в худшем смысле этого слова. Знаете, я бывала в Окделле всего один раз, совсем девочкой, и замок поразил меня; так хотелось больше узнать о людях, которые в нём живут! – Вы северянка? – удивился Дик. – Да, мой герцог, – маркиза рассмеялась. – Моя девичья фамилия Лайонн, это замуж я вышла в Эпинэ. Дик быстро припомнил дом Лайонн и честно озвучил всё, что вспомнил. – Вы из Людей Чести, эрэа, – добавил он; и это объясняло многое, но почему она дружит с Рокэ Алвой? – Нет, – покачала головой маркиза. – Не по отцу, герцог, так что зовите меня маркизой. А ещё лучше – зовите меня Марион. Можно, Ричард? В доме Марион Таони Дик успел побывать ещё трижды: один раз с эром – других гостей не было, они пили втроём чай, Марион расспрашивала эра Рокэ о Двадцатилетней войне и даже заставила разложить карту. Дик понял, что его знания истории прискорбно бедны: он и половины деталей назвать бы не смог! – То есть маршал Талига затеял этот обходной манёвр, просто чтобы отвлечь на себя внимание Гаунау?.. – Марион допытывалась о причинах, эр Рокэ, скучая, рассказывал, всё больше напоминая мэтра Шабли, Дик слушал, против воли увлекаясь. Только уезжая, он вспомнил слова эра Августа: «Рокэ Алва мог бы сделать из тебя полководца, если бы взялся учить как следует». Что ж, по крайней мере один урок Дик получил, хотя и против воли эра! Нужно будет больше прочесть о Двадцатилетней… Второй раз он приехал один, но не успел поздороваться, как появился Валентин Васспард с букетом тюльпанов. Дик вспомнил, что эр Рокэ тоже всегда приезжал с цветами, и почувствовал себя совсем дураком – как он мог не подумать! Но Марион как будто не обижалась на его промашку; она разливала чай, болтала о сортах тюльпанов, а когда поняла, что Дик поддержать разговор не может – перешла на историю появления тюльпанов и легенды старой Гальтары. По счастью, Дик уже почти закончил задание эра Рокэ и знал о временах Золотой Анаксии теперь куда больше, чем раньше, и разговор потёк легко; Валентин поглядывал на него с выражением «откуда вы вообще можете это знать», но как-то быстро перестал – или просто Дик почувствовал себя на твёрдой почве? Им подали фруктовые шашлычки на шпажках, Дик и Валентин одновременно протянули руки к вазе… Валентин стукнул своей добычей по той, что досталась Дику, как в фехтовании. Дик фыркнул и отпарировал, они вскочили… – Вы ранены, герцог Окделл! – Вы ошибаетесь, граф, это кровь вашей клубники! – Фехтование – это клубника, господа унары! – торжественно провозгласил Валентин, и Дик, не сдержавшись, покатился со смеху. – Дуэль в моём доме, благородные эры, – сообщила Марион, когда они отсмеялись, – карается по закону штрафом. С вас песня. Клавесин вон там. Валентин неплохо играл, а уж спеть хором им нашлось что. Только на третий раз ему всё-таки удалось спросить об отце. – Герцог Эдмонт Окделл… – Марион задумалась. – Он был очень мирным человеком. Он очень любил вас всех… но вы это знаете лучше меня. Герцог Эгмонт много рассказывал о вас, о том, как вы учитесь фехтовать и ездить верхом, о ваших сёстрах… – Он привозил сёстрам подарки, – кивнул Дик. Он пообещал себе, что не заплачет сегодня. Ни за что! И цветы для Марион наконец-то не забыл. Покупать их на деньги эра Рокэ Дик не мог – мог на них пить, мог носить одежду, но не покупать цветы для женщины! Идея пришла, когда он ехал мимо старого кладбища: сирень! Её же можно просто наломать! Дик привёз целую охапку, и она благоухала на всю гостиную. – Он любил дарить подарки. А вот чай совсем не любил, – Марион улыбнулась. Веточку сирени она вправила в свою причёску. – Никогда его не пил, и вино всегда выбирал белое. Как и вы. И тоже привозил мне сирень… звал её «могильным цветком», но привозил, потому что я люблю этот запах. – Отец… часто бывал у вас?.. – Раз десять. Нас представили при дворе, на дне рождения его величества, и потом герцог несколько раз оказывал мне честь своим приходом. Впервые его привёл маркиз Эр-При… Мишель Эр-При, да будет Создатель милостив к нему и ко всем погибшим, – Марион поднесла правую руку к губам. Дик, расслабившись, сделал тот же жест левой, но Марион как будто не заметила его оплошности. Почему вы дружили с убитыми и продолжаете любить их убийцу?! – чуть не выпалил он, но Марион заговорила раньше: – Жаль только, что герцог Эгмонт Окделл слишком легко верил людям, которые не стоили его доверия. Это-то его и погубило. – Вы о герцоге Придде? – Дик знал, что тот отступился от мятежников и не выступил на их стороне. Спрут есть Спрут! Хотя Валентин, похоже, не таков, как его отец. – О нет, герцог Придд просто не хотел лезть в обречённое дело… – Марион качнула головой. – Я говорю о кансилльере Штанцлере. – Эр Август?! – Дик чуть не подпрыгнул. – Эр… Кансилльер – Человек Чести! – Создатель с вами, Ричард, в нём крови эориев меньше, чем во мне, – возразила Марион. Дик вспыхнул: так в самом деле говорили, но… – Если кто-то и стоял по левую руку от герцога Эгмонта, шепча ему дурные советы, то это был кансилльер… – Эр Август – наш друг! – возмутился Дик и вскочил на ноги. – Вы ничего не знаете, Марион, и говорите так… Марион мягко улыбнулась: – Друг? Разве он сделал для вас что-то доброе, Ричард? – Эр Август всегда… – Дик осёкся. В самом деле, эр Август ни разу не сумел помочь. Пытался. Но не сумел. – Говорил, как хочет вам помочь, – закончила за него Марион. Она тоже встала. – Простите меня, Ричард, я была жестока, как жесток врач, вскрывающий рану… У вас мало друзей, а я говорю гадости об одном из них. Врач, вскрывающий рану. Дик вспомнил безжалостные и умелые действия эра Рокэ, когда он вскрывал его руку. Марион, конечно, не могла знать и сказала случайно. – Вам не за что извиняться, Марион, – выдавил он. Та встала на цыпочки и провела рукой по лбу Дика: – Вы очень похожи на герцога Эгмонта, Ричард. Прошу вас, не повторяйте его ошибок. Не идите его путём.***
Зверски болела голова. Рокэ окинул хмурым взглядом застывшего перед ним Окделла; кажется, тот впрямь был очень рад отправиться на войну. И искренне переживал, что выиграть её не получится. Мальчишка. Марион была права – не самому умному юноше льют в уши всякую дрянь, а он и развесил эти самые уши. Марион вообще проявила неожиданное стремление взять Окделла под крылышко и защищать. – Это вы в память о его достойном батюшке? – полюбопытствовал Рокэ, когда она стала требовать от него выполнения долга эра. – Это я из материнского инстинкта, – отпарировала Марион. Как всегда, не отрицая обвинения. – Рокэ, я вот уже семь лет зову вас другом, но впервые вижу, как вы прячетесь от ответственности по углам! – Ужасающе скучное слово, – он зевнул, прикрыв рот рукой. – Сварить вам шадди вместо чая? – поинтересовалась Марион. – Рокэ, вы любите говорить о том, что сами принимаете решения. Вы приняли его, взяли оруженосца. Но вы не можете, приняв решение, не принять его последствий. – Я, – Рокэ снова зевнул, – могу всё. – Превратите это вино в воду, – предложила Марион. Он пожал плечами: – Меня обычно называют Леворуким, а не Создателем. – Поэтому я и сказала именно так. Не можете? И я так думаю. Рокэ, как мне назвать человека, прячущегося от ответственности за свои решения? – Изворотливым. – Куртуазное слово. Я предпочитаю слабака. – Теперь уже вы переходите на оскорбления, Марион. Не знал, что Окделл так дорог вам! – Можете бросить мне перчатку, и будем стреляться в Нохе. Мне хочется помочь Окделлу, но дорог мне не столько он, сколько вы. Вы не готовы вложить в другого человека ни капли себя… Не готов. Нельзя подпускать близко никого; мальчишку Окделла – тем более. Он доверчив, как щенок, и с ним не выйдет, как с Марион, удержать равновесие. Рокэ не хотел ни навлечь проклятие на мальчишку, которого взял под опеку, ни получить удар в спину. – Капли себя я как раз вкладываю охотно, – Рокэ постарался улыбнуться как мог гадко. Марион закатила глаза: – Вы всегда говорите гнусности, когда не знаете, что ещё сказать. Хорошо, Рокэ, закроем этот разговор. Что смогу, вместо вас сделаю я. – У вас прекрасно получается, – он зевнул в третий раз. – Пусть дружит с Васспардом, это лучше, чем с Колиньяром или ещё какой-нибудь дрянью, в вашем доме вообще собирается на удивление пристойное общество. Лекцию по истории вы из меня вытащили. В библиотеку его загнали. Что ещё?.. Марион явно хотела сказать, что ещё, но решила промолчать. Чуть позже Рокэ решил, что отдавать мальчишку на съедение Катарине нельзя, и отправил его к Марианне. Первая женщина может перебить несколько… слишком сильное впечатление от первой любви. Да ещё Марион: если Окделл предпочитает женщин постарше, лучше пусть влюбится в неё – так же безнадёжно, но хоть не отравится. Вернувшись с Совета Меча, Рокэ чувствовал злой азарт, как всегда перед схваткой. Игра на острие шпаги помогала чувствовать себя живым. Он ещё не успел отпустить Окделла собираться, когда Хуан доложил о маркизе Таони. Злая радость почувствовала себя так, будто на неё плеснули ведро воды. Игра с Марион давно закончилась; всё было сказано и всё названо словами – Рокэ не был готов выплатить цену, запрошенную Марион, но понимал, что на другую она не согласится. Им удалось оставить тот поцелуй единственным. Не поссориться, не продолжить – просто быть друзьями. Извращение похлеще гайифской любви – быть друзьями с женщиной, которую хочешь и которая хочет тебя, но так было проще, чем рвать с концами. Рокэ до сих пор хранил её последние стихи – глупо, но рука не поднялась сжечь. Не будем пить из одного стакана Ни воду мы, ни сладкое вино… – Добрый вечер, Рокэ, – вечернее платье, парчовое, изумрудно-зелёное, с набивным цветочным узором, дивно шло ей. В волосы были вправлены хризантемы – те, которые Рокэ ей прислал утром. – Прошу простить моё вторжение. Ричард, доброго вечера, – Окделлу досталась вежливая улыбка. – Вы всегда кстати, Марион, – к своему удивлению, Рокэ не врал. Без горящего в душе азарта хуже ему точно не стало; как будто он выпил залпом обжигающей касеры, а в рюмке оказался лимонад, но лимонад отменный. Окделл попытался испариться, но проводить ночь вдвоём в планы Рокэ не входило. – Юноша, – протянул он, – наполните три кубка и садитесь. Дама будет «Чёрную кровь»? – Будет, – согласилась Марион. – Дама будет «Кровь», гитару и всё, что ей предложат… Рокэ пил, в который раз удивляясь тому, что при Марион у него не болит голова. Марион пела. Сначала – свои стихи о кольцах, которые любил Рокэ и которые она сама положила на музыку, а потом что-то новое. Эту женщину напрасно Полюбил ты навсегда: Эта женщина не праздник, - Эта женщина - беда. Черный смерч над черной глубью Ходит, тучи теребя, Эта женщина не любит, Но не выпустит тебя. Милая Марион ревнует к Катарине? Цену королевской кошке Рокэ знал и без неё. Или – подумал он к середине песни – эти стихи не для него, а для Окделла? Рокэ проснулся в собственной спальне. Как он туда попал, выпало из памяти совершенно – последним, что Рокэ помнил, был его кабинет, «Чёрная кровь» и песня Марион. Голова не болела, значит, он не упился, а попросту заснул. Ну, красота! Вместе с завтраком Хуан принёс пачку депеш, а также запечатанное письмо от Марион. Несколько виновато покосившись на депеши, Рокэ вскрыл письмо. «Здоровый сон военачальника есть залог победы», – он буквально слышал по-доброму насмешливый голос Марион. – «Я целую вас в лоб и от всей души желаю добрых снов и славного пробуждения. Вы посмеётесь надо мной, но мне за вас тревожно. Если вы дадите себя убить или хуже того – казнить, я найду вас в Закате и вытащу в Рассветные Сады, не спрашивая вашего мнения, слышите? Так что, если не спешите туда, возвращайтесь с победой. На севере и на юге ваш друг, Марион»***
Город притих после Октавианской ночи, но не умер. Дик был очень рад узнать, что маркиза Таони вернулась. – Рокэ, Ричард, – Марион протянула руки сразу обоим – Дик стоял слева и позади своего эра, и поэтому ему досталась правая. – Благодарение Создателю, вы живы и целы. Рокэ, ваша слава сияет, как четыре солнца разом. Ричард, вам так к лицу Талигойская Роза! Могу я поздравить вас? Дик, смутившись, поклонился, Марион шагнула к нему, положила руки на плечи и коснулась губами его лба. Точно так же она прощалась с ним в ту ночь, в доме эра Рокэ: тот уснул в кресле, и Марион тут же стала прощаться. – Да сохранит вас обоих Создатель, Ричард, и да защитит вас святой Алан, а я стану молиться за вас, – пообещала она, коснувшись щеки эра. А потом поцеловала его самого в лоб. – Вы так выросли, – заметила Марион. – Совсем мужчина. Она оперлась на руку эра Рокэ и повела их в гостиную. Марион расспрашивала их о Варасте, о Барсовых Вратах и о битве при Дараме, но ни слова не сказала о Барсовых Очах. Дик был этому рад. Эр лениво отвечал на вопросы, предоставляя говорить Дику, где было возможно. – Так вам вручили орден за меткий выстрел? – восхитилась Марион, заваривая чай. – Расскажите, прошу вас! Дик рассказывал, держа маленькую чашечку в руке. Марион отпила первой, поморщилась и отставила: – Ужасно. Нет-нет, Ричард, простите, что я вас перебила, но это вправду ужасно – меня обманули и подсунули какое-то… варастийское сено вместо багряноземельного чая! Рокэ, не смейте пить эту гадость, – она забрала чашку у эра Рокэ. Дик расстроенно замолчал, Марион коснулась его руки: – Ещё раз прошу простить меня, Ричард. Но я не могу угощать гостей таким надругательством над чаем… Не думайте, что я не слышала вашего рассказа! Я представляю себе, как было непросто сделать подобный выстрел. Дворецкий унёс и чайничек, и поднос с чашками, сменил набор на другой. Марион продолжала расспрашивать, и Дик увлёкся так, что и второй чай безнадёжно остыл. Прощаясь, Марион спросила эра Рокэ, нет ли в его библиотеке «Подлинных описаний реликвий и доспехов Повелителей». – Редкая книга, – посетовала она, – мне так и не удалось её отыскать. – Судя по всему, вы немало увлеклись древней историей, – заметил эр Рокэ, поддевая лежавшую на столике книгу «Хроники славного и скорбного царствования Эридани Самопожертвователя», которую Дик сам читал, ища сведения о переносе столицы. – Не уверен, честно говоря, смогу ли вам помочь – не припомню такой книги… – Она есть! – Дик обрадовался, что может помочь, и встрял без приглашения. Эр Рокэ выгнул бровь, но одёргивать его не стал. – Я её точно видел. – Вы, я вижу, неплохо изучили мою библиотеку, юноша… Что ж, буду рад вам помочь, Марион.***
Перстень Эпинэ жёг руку, ехать домой не хотелось отчаянно, и Дик отпустил поводья, предоставив Соне идти, куда ей вздумается. Ему нужно было подумать. Убить эра Рокэ – или позволить кардиналу убить Катарину и… и всех! Выхода не было. Никакого выхода. Сона вдруг ускорила шаг, и Дик отвлёкся от своих метаний. Что она почуяла? Выяснилось, что Сона почуяла знакомый дом: особняк маркизы Таони. Ну почему он сразу не подумал о маркизе?! Марион умная женщина, Марион – друг монсеньора, и Марион – наполовину северянка. Она поймёт Дика. Лишь бы она была дома! Знакомый дворецкий принял у Дика шляпу и плащ и сообщил, что маркиза собирается к вечерней службе, но пока дома. В лавандовую гостиную, где Дик бывал уже не раз, хозяйка вошла одновременно с ним; на ней было олларианское церковное платье – очень скромное, тёмно-синее, с маленькой ониксовой брошью у горла. – Ричард! – Марион протянула ему руку, Дик поднёс её к губам и пробормотал подобающее приветствие. Марион сжала его пальцы: – У вас ледяные руки. Что-то случилось? Дурные вести из дома? – Нет-нет, в Надоре всё в порядке… – пробормотал Дик. – Тогда садитесь… хотите вина? – при одной мысли о вине желудок скрутило, и он поспешил отказаться. Марион отпустила дворецкого, села в кресло и указала Дику на тот же диванчик, где он сидел в прошлый раз. – Я бы предложила вам побывать со мной в храме, но вы – не олларианец, и голос его высокопреосвященства вас не успокоит… Что у вас случилось, Ричард? Катари. Катари, Ворон, эр Август, кардинал. Зачем он пришёл сюда? Что надеется услышать от Марион?! – Я не знаю, что мне делать, – признался Дик с отчаянием. – Моим… друзьям грозит беда, а я не могу помочь! – Поговорите с вашим эром, – немедленно посоветовала Марион. – Он обещал вам защиту. Эру Рокэ никакого дела до них нет! Даже до Катари, с которой он… – Может быть, чем-то смогу помочь я? – у него что, на лице всё написано? – Ричард, я вам друг. Кто вас напугал? – Кардинал, – что-то сказать нужно, и это – правда. Марион нахмурилась, но не перебила. – Я… я знаю, что он хочет уничтожить Людей Чести! Вот, главное сказано. Марион не засмеялась, не отмахнулась, она только спросила: – И откуда вы это узнали? – Это неважно, – даже ей нельзя выдавать эра Августа. – Но я уверен! Октавианской Ночи ему было мало, он хочет закончить начатое! Письма… письма в особняк Ариго подкинули, это точно… эр Рокэ был там в одной рубахе, он не мог вынести письма… – Погодите, Ричард, не частите. Вы утверждаете, что его высокопреосвященство готовит большой заговор? Но откуда у вас такие сведения? – Из… из надёжного источника, – нашёлся Дик. Марион подняла бровь: – Из того же, который говорит о руке кардинала в организации Октавианской Ночи? – Октавианскую ночь я видел сам! – А я только слышала, Ричард, вы правы, но то, что я слышала, крайне не похоже на его высокопреосвященство. То, что делает он, не выходит из-под его контроля… обычно. И всегда имеет смысл, а Октавианская ночь пошла на пользу только противникам мира между Талигом и Агарисом… Марион взглянула на каминные часы: – Мне в самом деле нужно идти, Ричард. Простите. Разве что вы захотите проехаться со мной и продолжить разговор в пути? – Дик покачал головой. Она не поверит, за несколько минут он её не убедит ни в чём. Марион – хорошая женщина, но она только женщина. – Ладно. Ричард, пожалуйста, приезжайте ко мне завтра прямо с утра. Мы продолжим этот разговор. Марион на прощание сжала его руку, и Дик испугался, что сейчас она спросит о кольце, но она не спросила.***
В детстве Дик слышал истории о змеях, которые, зачарованные звуками флейты, не могут отвести взгляда от играющего на ней человека. Сейчас такой змеёй – ядовитой змеёй – он чувствовал себя, а флейтой был кубок в руках эра Рокэ. Тот отпил вина, поставил кубок на стол. Отпил ещё… Нужно выпить самому тоже. Выпить – и они умрут оба, и всё станет правильно и честно! Дик протянул руку к своему кубку, но в этот миг дверь кабинета распахнулась. – Я решила доложить о себе сама, – сообщил безмятежный женский голос. Пахнуло весенними ягодами, как всегда, когда входила маркиза Таони. Дик вскочил, эр Рокэ лениво поднялся на ноги: – Моя дорогая Марион, чему я обязан вашим появлением? Вы почувствовали неудержимую тоску по мне, надеюсь? – Вы почти угадали, Рокэ. Мне было просто необходимо увидеть вас этим вечером. Мы можем поговорить?.. – Идите в свои комнаты, юноша, – отрывисто велел эр Рокэ. – Вы мне понадобитесь позже. Изгнанному из кабинета Дику нужно было выполнить приказ, но он остался в коридоре. Может, следовало всё же поговорить с Марион утром? Но она ничего не поймёт. Ноги не держали, он привалился к двери, которую только что закрыл за собой. За спиной журчали приглушённые голоса. – Вы приехали поговорить со мной об Окделле?.. Право, Марион, я считал, что вы менее назойливы. – Мне следовало назваться Мухой, Рокэ, не недооценивайте меня. Да, я приехала поговорить о вашем оруженосце. Я только что с исповеди, знаете ли, но вполне очистить совесть мне не удалось. – Позвольте налить вам вина? – «Кровь»? Налейте. И пейте сами. Я испытываю большое желание напоить вас допьяна. Звука льющегося вина через дверь услышать было невозможно, но он шумел в ушах Дика. Марион выпьет, и что тогда станет с ней? Он готов был убить эра Рокэ и выпить с ним сам, жизнь эра – его жизнь, он искупил бы свою вину. Но женщина… невиновная ни в чём, даже пытавшаяся помочь ему… Это подло, и этому нет искупления! И что делать?! Как признаться в отравлении вина, да ещё и в подслушивании вдобавок! Ноги подкашивались, но Дик рванул на себя дверь. Будь что будет, стоять здесь и молчать было выше его сил. – Не пейте, Марион! Она обернулась, отводя бокал от губ. Успел! – Вы ещё и подслушиваете, юноша, – лениво-презрительный голос эра хлестнул, как кнутом. Марион медленно поднесла бокал к губам, втянула запах. Обернулась к эру: – Рокэ, вы в своём уме?.. – Что такое? Вам не по душе букет? – Я не дочь Алваро Алвы, но кое-что в ядах понимаю. Ладно бы приворотное зелье или там «Синий сон», чтобы воспользоваться мною спящей, это я хоть как-то могла бы объяснить, но это?.. – Неужели я бы позволил себе подсыпать даме яд в вино? – эр Рокэ рассмеялся. – Вы ещё здесь, юноша? Ваше трогательное вмешательство оказалось бесполезным, как видите. Благородная жертвенность Окделлов, как всегда: яд в вине, подслушивание и бесполезное самопожертвование. Дику хотелось вцепиться ему в горло. Или выпить всё оставшееся вино. – Ричард? – очень тихо позвала Марион. – Я же просила вас приехать утром… – Он бы, несомненно, приехал, – эр Рокэ зевнул, прикрыв рот ладонью. – Я же сказал: ступайте в свои комнаты. Хуан! Дик затравленно переводил взгляд с эра на Марион. Как объяснить ей… – Я бы выпил сам… – выдохнул он, но кэналлиец появился как из-под земли, помешав продолжить. – Проводите герцога Окделла в его комнату, – равнодушно велел эр Рокэ.***
Рокэ сам не знал, кого ненавидит сейчас сильнее: Окделла, Штанцлера, Катарину или себя самого. Расклеился! Поддался на уговоры Марион, позволил себе плотнее заняться мальчишкой. Доверился! Он был в ярости и в самом деле хотел напиться. Можно даже отравленным вином. Но не исполнять же мечту кансилльера! Марион взяла в руки непочатую бутылку и сбила горлышко о каминную полку. Откуда она взяла чистые бокалы, Рокэ заметить не успел, но взяла и наполнила. – Пейте. Я видела у него новое кольцо… нужно было ехать сюда, но меня ждал кардинал… – в голосе Марион звучало нечто похожее на отчаяние. Неожиданно. – Но он уже всё натворил. – Да, – равнодушно согласился Рокэ. Он был прав, нельзя никого подпускать близко. Даже оруженосца. Даже Марион. Может быть, особенно Марион. – Ваш дорогой Ричард всё уже натворил. Если б у него была хоть капля ума, он бы кинулся в конюшню и прочь из Талига, но он предпочёл стоять под дверью. Теперь такой возможности у него не будет. – А вы сидите здесь и истекаете ядом. Вы что, ждёте, что я разделю ваше праведное презрение? Даже на негодование вас не хватает, не снисходите! – подавленность Марион сменилась вспышкой гнева. – Вы пытаетесь упрекнуть меня в том, что мне в вино подсыпали яд? – Рокэ ощутил весёлое изумление. – Я всегда поражался вашим понятиям о честности, благородстве и тому подобном, но чтобы настолько… – Я никогда не пытаюсь, я упрекаю. Ричарду я скажу не меньше, чем вам, но другого, а вы… Мы в ответе за тех, кого приручили, Рокэ. Вы были в ответе за своего оруженосца. Его подлость – результат вашего равнодушия. – Равнодушия? – Марион он тоже доверял, но она била в самое больное, наотмашь. Это было так неожиданно, что придворные манеры вернулись сами собой. – Право, Марион, вы восхитительно нелогичны. Окделл получил от меня деньги, положение, орден, жизнь, в конце концов – не очень ценное приобретение. Обычно я даю намного меньше, но на моё равнодушие не жалуются. Окделл всё брал, как умная куртизанка… кстати, вам очень к лицу мои изумруды… Марион оскорбление пропустила мимо ушей; даже не отшутилась – отмахнулась: – Что вы только что сказали про вашего оруженосца? Он брал у вас всё и отплатил ядом? Рокэ, а вам не приходило в голову, что дело было наоборот, и с ним, и, кстати, со мной? Озадачивать она умела. – Это вы берёте у всех – любовь, верность, восхищение, обожание – и ничего не даёте взамен. Кроме денег. Деньги! Даже баронесса Капуль-Гизайль ищет не только их. Вы берёте то, что не имеет цены. У всех, начиная с вашего собственного оруженосца! Сколько стоит прощение убийцы своего отца? Сколько, Рокэ Алва? Тысячу талов? Орден? Новую шляпу? Или, может быть, оно стоит любви и восхищения? – Я не успеваю за ходом ваших мыслей, Марион. Только не обвиняйте Окделла в пристрастии к гайифской любви, он не по этой части. – Перестаньте прятаться за гнусностями, как эсператист за индульгенцией! Ах, вы весь такой несчастный, непонятый и проклятый, вы боитесь доверять, вы боитесь быть преданным, – она раскраснелась, глаза горели гневом; Рокэ уже приходилось слышать, как женщины честят его на все корки, но обычно это бывало, когда он отказывался жениться. А Марион… Она упрекнула его в трусости, но перебить её не представлялось возможным – разве что заорать ещё громче. Оставалось пить вино медленными глотками, пока она не выкричится. И не слушать язвящих слов. – Вы боитесь. Так боитесь быть преданным, что предательство само находит вас. Страх предательства вас и губит, – выкричавшись, она заговорила спокойно и устало. Как будто совершенно искренне… – Почему, скажите на милость, ваш оруженосец верит на слово кансилльеру и совершенно не верит вам? Почему не может рассчитывать на вашу помощь и поддержку, которые вы ему, между прочим, обещали? Почему вас вообще не волнуют причины его поступка?! Почему меня волнуют, а вас нет? – Что и почему волнует вас, это ваши проблемы, Марион. Но спасибо, что заговорили тише. – Я ещё закричу, – посулила она. – Восемь лет я смеялась, но мне надоело. Вы ещё помните клятву оруженосца? Честь моего эра – моя честь, не так ли? Но верно и обратное! Вы отвечаете за честь вашего оруженосца, как он – за вашу, и иного не может быть! Мальчишку втянули в интриги и грязь, а вы только посмеивались, и ваша вина в случившемся значительна. – Мог не втягиваться, – Рокэ повёл плечом. – У ваших страстных речей есть конкретная причина, моя дорогая? – Главная: хочу всё-таки заставить вас вспомнить, что вы человек! Не знаю, что именно не слишком уважаемый кансилльер наплёл Ричарду, но тот считает его высокопреосвященство главным виновником Октавианской ночи, а теперь счёл, что открыта охота на Людей Чести. Но если юноша кинулся травить вас, хотя я просила не делать резких движений до нового разговора – значит, вступается он не за Ги Ариго и даже не за кансилльера, а за королеву. Сколько было вам лет, Рокэ, когда вы влюбились? Строго говоря, ему было даже больше лет… – Никогда не делал подобных глупостей. – Потому что вам не предлагали. Рокэ, вы так боитесь любой привязанности, что становится ясным: вы любили, вас предали и вы превратились в героя Дидериха. Которых сами же презираете. Нельзя не верить никому, Рокэ, даже если вас предал кто-то близкий, – Марион подошла ближе и неожиданно села на пол возле его кресла, глядя в лицо снизу вверх. Рокэ чуть не положил руку на её голову, но справился с порывом. – Раны нужно лечить, а не растравлять. – Мне казалось, вы собирались говорить об Окделле. – Вам казалось, я хочу говорить о вас. И о себе немножко. Вы не только у Ричарда взяли любовь, не отдав взамен ничего. Восемь лет, Рокэ. Восемь лет великолепной сарабанды, пляски на острие, восемь лет ваших подколок и других женщин. Мне скоро тридцать, и я устала. Рокэ допил своё вино и запустил бокал в стену. Осколки осыпали кабанью голову над камином. Марион перестала кричать, но всё, что она высказала, звенело в ушах. Ему было что ответить, игра была взаимной, но… – Вам не приходило в голову, – он улыбнулся вкрадчиво, – что я могу оказаться не трусом? – Что вы не любите меня? – Марион изогнула бровь в точности как он сам. – Нет, не приходило. Или вы мне сейчас расскажете о лежащем на вас проклятии? А какая разница, боитесь вы доверия или проклятия? Если бы в её голосе не прозвучало этой знакомой иронии, Рокэ не нашёл бы голоса для ответа. – А если проклятие лежит не на мне? – «Пусть твоё последнее отродье четырежды пройдёт то, что по твоей милости прохожу я!» – нараспев процитировала Марион. Потрясающая женщина. Иногда её очень хотелось отравить. – Кажется, это из легенды о Ринальди Ракане? – он зевнул. – Вы начитались ваших древностей. – И нашла кое-что про четыре солнца в небе. Рокэ, я знаю, и я знаю, что вы знаете. Так чего вы боитесь, доверия или проклятия? – Марион приподнялась, заглядывая ему в лицо. – Неужели вы спорите с Создателем, но боитесь бросить вызов Леворукому? Судьбе? Странно, но от её слов становилось проще. Они были злыми, но что-то ставили на место. – Слово Ракана становится законом мира, – Рокэ отбросил притворство. – Тем более проклятие. Тем более предсмертное. – И когда вас останавливали законы? Мир? Судьба? Хоть что-нибудь? – Марион рассмеялась. – Рокэ, вы боитесь меня или за меня? – Ещё раз вы скажете… – Я не боюсь вашего проклятия. Не боюсь Ринальди Ракана, не боюсь Леворукого, не боюсь ничего и буду с вами с открытыми глазами. Даже если мы не победим, то хотя бы не проиграем – страху, слабости и судьбе. Как у неё всё просто! А у него? Рокэ Алва никогда не проигрывает! Рокэ Алва никогда не отступает! – Нет безнадёжных битв, есть… – Безнадёжные идиоты, – одновременно с ним закончила Марион. Рассмеялись они тоже одновременно. И нужно было только слегка наклониться, чтобы поцеловать её снова – второй раз, в том же самом кабинете. Марион вывернулась из его рук и встала. – А что вы сделаете с Ричардом? Другую можно было заподозрить в том, что это цена за поцелуй. Но Марион не настолько глупа, чтобы выкупать у него Окделла. Скорее, просто сбивает жар. – Вам что за дело? – Рокэ махнул рукой. – Отправлю его к Альдо Ракану. Пусть будет с тем, кому по-настоящему верен. – Мне есть дело. Я хочу знать, каким вы станете отцом. Рокэ оторопел. Он не станет отцом, но Марион, кажется, была твёрдо нацелена… на что? – Выдрать его за уши – необходимо, но вы не имеете права вышвыривать того, за кого отвечаете, Рокэ! Он поморщился: – Вы хотите, чтобы я простил предателя и оставил его подле себя? – Я хочу, чтобы вы для разнообразия поставили себя на место другого. Мальчишке объясняют, что ему нужно убить вас и тем самым спасти женщину, которую он любит. Непростой выбор. – Очевидная ложь, – Рокэ поморщился. – Даже если кардинал хочет убрать Катарину – а он её восемь лет терпит – при чём тут, право, я? – А почему ваш оруженосец не способен выстроить подобную логическую цепочку? Я же просила вас заняться его обучением. – Вы занимались, – возразил Рокэ. – Кто сам рад быть обманутым, того нетрудно обмануть. – Ричарду я устрою хорошую взбучку, – совершенно некуртуазно посулила Марион. – За глупость, подлость и наивность. Но я не уверена, что ему не сказали правду, такие обвинения не бывают вовсе беспочвенны… – О чём? – Рокэ поморщился. – Об Октавианской ночи? Или что Штанцлер, дескать, как-то получил написанный рукой кардинала список людей к уничтожению… – Так вы знали?! – выдохнула она. – Окделл что-то такое нёс. Что кардинал хочет всех убить, и я должен спасти хотя бы Катарину. Во-первых, я никому ничего не должен, а во-вторых, что за глупости! Марион снова села на ковре возле него, но Рокэ упрямо заставлял себя больше не замечать этого. Как бы ни хотелось привлечь её в объятия – или стукнуть как следует. Иначе они останутся на этом ковре, а Марион должна быть женой – или никем. – Не уверена, что глупости, – повторила она. – Всё это похоже на начало большой и грязной игры… Я знаю, как вы верите его высокопреосвященству, Рокэ, но, боюсь, предательство подкралось к вам откуда вы не ждали. Рокэ изумлённо посмотрел на неё. – Вы что, хотите сказать, что кардинал попытается избавиться от меня? – Марион что, с ума сошла? – Ни за что, – она пожала плечами. – Но я десять лет с ним работаю и знаю почерк. Он болен, очень болен; в такой ситуации умный человек ищет преемника, но его высокопреосвященство выбрал Агния, а это значит, что преемника он ищет не себе. – Довольно, – вот теперь Рокэ отстранился. – Один раз вы уже пытались втянуть меня в игру против его высокопреосвященства. Ничего не изменилось. – Всё изменилось, – Марион не сводила с него глаз. – Тогда речь шла обо мне, и я отступила. Теперь она идёт не только обо мне. Если очень кратко – вас тянут в преемники Фердинанду. Желаете подробный доклад, господин Первый маршал? – Вы говорили, что не работаете в Олларии, – её тон лучше прочего сбил со сложных мыслей. Ради чего Марион пытается настроить его против кардинала, ради Окделла?! – Это бесплатно, – она пожала плечами. – По зову души, так сказать. Вы же знаете закон о порядке престолонаследия. Приблизить Манриков и Колиньяров, перебить их руками политических противников, вытащить компромат на королеву, развести её с королём, объявить принца незаконнорожденным, найти королю новую невесту, избавиться от своих ручных псов и заодно от короля. И готово, престол пуст. Кроме как для вас, его высокопреосвященство ни для кого стараться не будет. – Вы всегда делаете выводы на столь ненадёжной почве? – осведомился он. – Обычно они верны… А чем, собственно, ваша вера в его высокопреосвященство отличается от веры вашего оруженосца в кансилльера? Тем, что ему восемнадцать, а вам – тридцать семь?! Рокэ уже почти не сдерживал ярости: – Ваши обвинения, Марион, нуждаются в столь же веских доказательствах, – изысканная вежливость всегда приходила на помощь в подобные моменты, – простите, но верить вам на слово у меня нет оснований. – Скажите, Рокэ, – она улыбнулась безмятежно, – его высокопреосвященство ведь разговаривал с вами обо мне? Где-нибудь так после Октавианской ночи, но не более чем через десять дней? – С какой стати? – такой разговор в самом деле был, но это ещё ничего не значило. – Ни с какой, – согласилась Марион. – Пришлось к слову, но кардинал невзначай спросил вас, не собираетесь ли вы на мне жениться, а вы из духа противоречия сказали что-то, что он принял как подтверждение намерений. Было? Не бойтесь, я вас к ответу за эти слова не призову. Вопрос Сильвестра в самом деле показался тогда Рокэ на редкость бестактным, и он ответил «если уж жениться, то на ком-то, кто разозлит всю Олларию, а баронесса Капуль-Гизайль, увы, пока не вдова». – Не могу не признать, что вас мои брачные намерения касаются чуть больше, чем его высокопреосвященство, но… – Рокэ изогнул бровь. Но Марион – не Килеан, на неё не подействовало. – Но через пару дней после этого разговора в чае был яд, – так ему не показалось тогда. Рокэ дёрнул углом рта. Марион так убедительно сыграла в «поддельный чай», что он усомнился в очевидной подоплёке спектакля, а зря. Марион в чае разбирается, как он в вине… – Потом на меня напали, когда я ехала от кардинала, а подпруга порвалась, чудом выскочила. А теперь меня, продержав здесь столько времени, срочно отсылают в Эйнрехт. Это не дриксенский след, почерк я знаю. У кардинала могла быть только одна причина убить меня: вам готовят другую жену. Сами понимаете, в каком случае ваш брак может настолько интересовать его высокопреосвященство. Рокэ не находил слов. – Вы хотите войны в Талиге, Рокэ? Очередной войны всех со всеми? Вы – Ракан, вы король не людей, а мира, так хватит уже прятаться! Он встал, отошёл к окну и рывком распахнул его. Ночной воздух остудил щёки. За всем, что рассказала Марион, выходка оруженосца как-то блекла. Мальчишка… Он не имел права никого приближать к себе, но уберегать Марион от опасности как-то глупо. Она не боится ни кардинала, ни Леворукого, и, проклятье, это заслуживает уважения. – И что вы скажете, – лениво поинтересовался Рокэ, не оборачиваясь, – если я прямо сейчас пошлю Хуана за священником? – Для предсмертной исповеди Ричарда Окделла? – усмехнулась Марион прямо за его спиной. Рокэ развернулся к ней и крепко взял за плечи: – Вы нужны мне, Марион. Она опустила ресницы и не сразу ответила: – А вы – мне.***
Утром невозмутимый слуга подал завтрак, а Рокэ почесал бровь и признал: – Неудачно вышло. Покои герцогини Алва заняты. Надо всё-таки отослать Окделла. – Куда? – заинтересовалась Марион, откладывая бриошь, за которую было взялась. – Я сейчас начну ревновать. – Ты не умеешь. А я – не Федра. Рокэ поморщился: – Предложу ему выбор: уехать к Эпинэ и Альдо Ракану или остаться, но с открытыми глазами. А ты отправишься в Кэналлоа. Сегодня же. Здесь я разберусь сам. С ней уедет отец Серж, обвенчавший их ночью, и даже кардинал ничего не сможет поделать. Всё-таки он слишком мало спал, если надеялся, что этого приказа хватит. Особенно после того, как Марион, не споря, вернулась к своей бриоши. – Своим личным гербом, – сообщила она, – я бы выбрала дятла на лазоревом поле. – С девизом «Достучаться»?