Аура

      С развитием силы один-за-всех Изуку начал видеть вокруг людей светящиеся ауры. У Урараки это была розовая словно жвачка субстанция, у Ииды — оранжевая и настолько мощная, что задевала всех, кто находился рядом, Тодороки-кун же мерцал глубоким синим светом. Изуку смотрел на каждого и мог понять, что тот ощущает. Это помогало. Наверное. Только если это не касалось Бакуго Кацуки, который бил эмоциями настолько сильными, что начинала болеть голова.       Каччан отличался ото всех. Возможно, потому что направлял большую часть чувств на Изуку, нельзя было сказать точно. Его невыносимо яркий, бьющий по глазам ореол, алым пятном отпечатавшийся на сетчатке, постоянно маячил где-то рядом. Каччан огрызался, вступал в схватки, бился на уроках яростно, словно в последний раз, выплескивая такое количество энергии, что перехватывало дыхание. Стоило даже на мгновение поймать его взгляд, как что-то внутри переворачивалось, кружилось и ухало, тошнота подкатывала к горлу.       Вместе с этим Изуку знал, что Каччан перестал ненавидеть его. Даже находясь в другом конце класса, он чувствовал это. И в подобные моменты, когда Каччан о нем думал, к его обычной ауре примешивалось нечто тягучее и смиренное, светлое и… болезненное? Но никогда — ненавидящее. Лента этих чувств отливала золотым, струилась по красному, словно жилка. Изуку так и не смог определить, что это. По правде говоря, он не хотел: находиться рядом с другом детства становилось довольно проблематично.       — Прекрати пялиться на него. Киришима, я не для того… Он может услышать, черт тебя побери!       — …и правда тебя избегает. Я заметил, что…       Изуку поднял глаза и тут же встретился взглядом с Киришимой-куном, сидящим с Каччаном через столик. Они находились в столовой. Все вокруг болтали, уплетая ланч, гомон голосов сливался в сплошное месиво. Рядом Урарака рассказывала о покупках в новом супермаркете, Тодороки-кун слушал ее с непроницаемым видом. Последний из их четверки сейчас был занят делами старосты — его вызвали в учительскую после урока. В подобной какофонии казалось удивительным, что Изуку разобрал хоть что-то из чужого разговора.       — Заткнись уже, придурок! Еще одно слово о Деку, и я…       Каччан воровато обернулся, скользя взглядом по людям вокруг, и замер, когда понял, что объект разговора не только заметил, но и прислушивается к ним. Обычно бледное лицо залилось краской, тонкие губы сжались. Если бы не способности к эмпатии, Изуку бы точно поверил, что тот полон презрения. Каччан мастерски изобразил брезгливость во взгляде, его нос сморщился, будто почуяв что-то протухшее.       — И что? Признаешься ему? — короткий смешок. Киришима прекрасно понял ситуацию и будто бы наслаждался ей. — Так всем будет лучше. Я не переживу, если ты снова начнешь…       Появившиеся было золотистые ленты исчезли, а сила эмоций стала сокрушающей. Виски мгновенно взорвались от боли. Он и понятия не имел, что послужило толчком, но ощущал волны страха, исходящие от Каччана. Страха, который никак не вязался с уверенным и горделивым лицом.       — Да я тебя! — тот вскочил из-за стола и принял стойку для удара. Натренированные мышцы напряглись, Каччан отвел руку назад, собираясь врезать лучшему другу, который спокойно продолжил есть свой бенто, никак не реагируя на происходящее. Теперь уже не только Изуку смотрел в их сторону, многие ученики переводили взгляд на Бакуго Кацуки, который имел репутацию вспыльчивого бунтаря. Тот выглядел внушительно и походил скорее на злодея, чем на героя.       Он почувствовал легкое прикосновение к своему плечу и вздрогнул от неожиданности: Урарака, казавшаяся очень встревоженной, протягивала ему бумажный платок. Его куда-то повело, и он остался на скамейке лишь благодаря поддерживающей руке Тодороки-куна, борясь с желанием застонать.       — У тебя кровь, Деку-кун. Вот здесь, под носом.       Изуку послушно прижал платок к лицу. Он так и не сказал друзьям о побочном эффекте унаследованной причуды, не собираясь тревожить их по таким пустякам. Жить с чувствительностью к эмоциям было вполне сносно, если не фокусироваться на них. Только вот одного человека никак не получалось выключить, не получалось прервать связь, сколько бы он ни пытался.       — Все в порядке? Ты так побледнел.       — Д-да, конечно, — он слабо улыбнулся, увидев тень беспокойства в разномастных глазах. — Все хорошо. Мне, наверное, нужно умыться. Увидимся в классе, ладно?       Он более не смотрел на участников разворачивающейся потасовки, не зная, ударил Каччан или нет, но слышал воодушевленные крики и вздохи толпы. Он нашел силы встать и медленно направился прочь из столовой. Тодороки-кун предпринял попытку отправиться с ним, но Изуку отослал его прочь.       Его одолевали растерянные, недоумевающие мысли. Он так и не понял, почему стал причиной ссоры лучших друзей. Неужели Каччана задевало, что Изуку избегает его? Было удивительно, что тот вообще заметил это. И чего он мог так сильно бояться?       В любом случае, нужно было держаться от него подальше. Ситуация становилась все хуже и хуже; странные чувства, не вязавшиеся с тем, как Каччан вел себя, съедали изнутри. Вспышки отчаяния, страха, ревности убивали своей насыщенностью и силой. Кто бы мог подумать, что тот так хорошо умеет скрывать их? Изуку ни за что бы не догадался.       В туалете он первым делом вымыл лицо, наслаждаясь ледяной водой на разгоряченных щеках. Его все еще лихорадило, пульс не желал замедляться. Он глубоко вдохнул и выдохнул, смотря на себя в зеркало. Видок у него был тот еще — не зря друзья так всполошились: кожа в свете ламп казалась серой, сосуды в глазах полопались. Он мог бы сыграть зомби в каком-нибудь страшном фильме, и ему бы даже не потребовался грим. Забравшись на подоконник, Изуку еще долго сидел в одиночестве. Сердце медленно успокаивалось, боль отступала волнами, пока, наконец, не прошла совсем.       Когда он вышел из туалета, в коридоре никого не оказалось. Наверное, уже началось занятие, хотя Изуку не помнил, чтобы слышал звонок. Он быстро зашагал к классу, намереваясь поскорее присоединиться к друзьям, но около нужной двери замедлил темп, а потом и вовсе замер, не решаясь подойти ближе. Каччан стоял там один, руки в карманах, и его угрюмо насупленные брови не предвещали ничего хорошего. Встретиться с источником проблем сразу после приступа было верхом невезения. Что тот забыл около аудитории? Будучи одним из лучших, он никогда не пропускал занятий.       — Я тебя вижу.       Попытавшийся сделать осторожный шаг назад Изуку застыл на полпути.       — Какого черта ты бегаешь от меня, Деку?       — Я-я, — он нервно сглотнул. — Прости.       Разъяренные глаза пригвоздили к месту. Такая же яркая аура вспыхнула, словно факел. Каччан казался уязвленным, даже обиженным; его пальцы сжались в жесткие кулаки. Тот направился вперед, выглядя так, будто собирается ударить.       — Отвечай мне, быстро.       Схватив за ворот футболки, тот дернул Изуку вперед, совсем сокращая расстояние между ними. Прищуренные глаза внимательно следили за выражением его лица, горячее и нервное дыхание касалось щек. Изуку словно оказался в центре водоворота, который затягивал все глубже и глубже: он потерял связь с тем, что происходит, а эмоции стали такими отчетливыми и ясными, будто он сам проживал их. Золотистая лента вплелась в красную, освещая лохматые волосы и светлую кожу, огоньками зажглась в зрачках. Осознание того, что именно Каччан чувствует к нему, заставило задохнуться. Свет, лившийся из самой его души, обвил их мерцающим коконом.       — Деку! — тот грубо встряхнул его за ворот. — Я же вижу… Я вижу, что с тобой что-то происходит!       Словно испугавшись собственной горячности, тот резко захлопнул рот. Изуку лишь молчал. Несоответствие, мучившее его болью, наконец исчезло, позволяя сфокусироваться на человеке рядом. Каччан заботился о нем и, о, Всемогущий, переживал до дрожи.       — Ты дерьмово лжешь, и я знаю, что ничего не в порядке. Твои глупые дружки могут сколько угодно есть тупые оправдания, но я не собираюсь смотреть на твою больную рожу и просто сидеть, когда…       Тот злобно шипел и сжимал ткань футболки, выглядя как никогда грозно. И вместе с этим Изуку видел, как искренне тот тревожится, его желание защитить от всего мира. Это согревало изнутри, посылая мурашки по коже. Не давая себе и секунды на размышление, Изуку потянулся и крепко обнял его.       — …ты так плохо…       Тихо продолжил Каччан, а потом и вовсе умолк, застыв словно статуя. Сердце его забилось заполошно и отрывисто, а руки ослабли; тот просто опустил их вниз, будто и не зная, что с ними делать. Изуку спрятал пылающее лицо в его груди. Он не имел ни малейшего понятия, как сможет объяснить собственное нелогичное поведение, и лишь ощущал трепет вперемешку со смущением. Зная о чувствах Каччана, он уже не мог обнимать его просто по-дружески. Ведь тот относился к нему иначе.       — Т-ты прав. Я и правда избегал тебя.       Тот дернулся.       — Нет-нет, все нормально, — поспешил объяснить он. — Просто я не мог находиться рядом с тобой. Это было сложно, учитывая открывшиеся способности, о которых я не говорил даже Урараке-чан, Ииде и Тодороки-куну. Мне требовалось время, чтобы приспособиться, отключить связь, но с тобой это почему-то не получалось. Возможно, из-за нашей истории, ведь мы знаем друг друга довольно давно, но я не уверен, что эта причина…       — Способности?       — Ах, да, — виновато улыбнулся Изуку, совсем забыв, что Каччан не видит его лица.       Он поднял голову и поймал чужой, смятенный взгляд. Еще никогда ему не приходилось видеть Бакуго Кацуки таким потерянным. Он искал что-то в глазах напротив, жадно вглядываясь в знакомые черты; вечно бледные скулы подернулись румянцем. Изуку вдруг с отчетливой ясностью осознал, как близко они находятся, насколько тесно прижимается к нему тело друга, и каким желанным является для Каччана это прикосновение. Он отшатнулся назад, краснея еще больше, и затараторил, пытаясь хоть как-то сгладить неловкость:       — Я п-приобрел способности эмпата. Не сказать, что это помогло мне, но т-теперь я могу определять, что чувствуют остальные люди. Сначала я не понимал, как ты ко мне относишься, ведь ты ведешь себя иначе, но теперь, — на лицо Каччана набежала тень, — я понял и хотел… Сказать «спасибо» за то, что переживаешь за меня. Это много для меня значит, правда.       — Переживаю за тебя?       — Д-да. Я знаю, ты больше не ненавидишь меня.       Почему-то от его слов Каччану стало больно. Золотистая нить поблекла, сворачиваясь и темнея от горечи. Изуку потянулся было снова вперед, но Каччан увернулся от его рук, яростно сверкая глазами.       — Мне не нужна твоя жалость, — выплюнул он разозленно. — Если ты видишь… Если действительно видишь все, что на моей душе, прекрати делать это, придурок. Я думал, ты тоже…       Тот замолк на полуслове и покачал головой. Изуку буквально оглушило его отчаянием. Как он вообще мог помочь ему?       — Дерьмо.       — Я…       — Отвали от меня, Деку! — тот бросил на него совершенно безумный взгляд и отвернулся. — Просто… забудь.       — Но я…       — Забудь об этом! Я не слабак, чтобы что-то чувствовать, тебе показалось. Мне плевать, понял? Плевать.       Каччан быстро пошел прочь. Изуку открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не произнес ни единого слова. Хотел пойти следом, но не придумал достойного повода. Он просто беспомощно смотрел, чувствуя, как чужие тоска и безнадежность захлестывают сознание. Врунишка, — со странной нежностью подумал Изуку. Все его существо потянулось вперед, стремясь остановить, успокоить. Ему понравилось ощущать любовь Каччана — даже в мыслях это слово пробирало до дрожи, — но мог ли он дать что-то подобное взамен? Изуку не хотел никого обманывать.       Он закрыл глаза и сделал единственное правильное, что мог предпринять в этой ситуации: прервал с ним связь. Алая аура продолжила мерцать, но ему словно вкололи анестезию, оставив оболочку безо всякого наполнения. Неожиданная пустота окружила Изуку со всех сторон, и в этой тишине, ставшей теперь непривычной, он услышал лишь стук собственного грустного сердца.