Crimean stories

      Солнце тонет в Черном море под сотни ленивых взглядов. Мне уже надоело твое лето: душное, пахнущее солью, потом и джунглями. Этот маленький городок, где пойдешь вперед – придешь к морскому побережью, назад – к покрытым зеленью горам. Рай на Земле. Я тоскую в нем, как в золотой клетке без гроша в кармане. Изменилось ли что-то с тех пор, как Крым перешел ко мне? Разве что поднялись цены в здешних магазинах и стало возможным расплачиваться нашими картами. Ты сидишь на кухне в одном топике и коротеньких шортах, и в твоих глазах – удовлетворение, а на губах тонкая полуулыбка. Я смотрю на тебя, восхищенный и раздраженный одновременно. Не могу так. Лето круглый год, и зимы, похожие на теплую осень – не могу. Я так скучаю по студеным зимам, по метелям и морозам под тридцать. Тоскую, вспоминая, с каким упоением каждый год ждал лета, и с каким восторгом выходил в весну. Смеялся, поймав языком первую снежинку. Радовался, как ребенок, увязнув в снегу. Я хочу закутаться в тысячу пледов и пить горячий чай в бетонной панельке под тихое поскрипывание снега под чужими ногами за окном. Хочу чувствовать яркий контраст от теплых объятий в студеную зиму. Дрожать от холода, когда кожу приятно пощипывает, а в животе все сводит, и дыхание спирает. Твои мокрые волосы пахнут морской солью, а улыбка ослепляет больнее тысячи солнц, так что еще чуть-чуть – и я сгорю. Напомни, зачем мы приехали в Ялту? Напомни, почему мы все еще вместе? Почему я с ума схожу от твоего хитрого прищура и уютного «шоканья»? Замечая мою ухмылку, ты назло мне включаешь свой южный акцент, едва ли не меняя язык в процессе монолога. У меня голова идет кругом, и хочется впитывать все твои шоканья и оканья губами. У тебя такие худые плечи… айкаешь, когда я с силой сжимаю их от переизбытка чувств. Мы были ужасными братьями. Мы могли быть красивой парой. Но в итоге будем так-себе-соседями. До смерти тоскливо в Раю. Где всё хорошо – просто замечательно! – и люди четко делятся на господ и слуг (тут ты недалеко ушел от меня и моего деда). Все эти люди с широкими улыбками и горящими подавляемой злобой глазами. Их невинные шутки задевают меня за живое, и хочется обратиться в полицию за домогательство со стороны таксистов еще на этапе приветствия. Сидя у барной стойки в открытом баре на пляже, я наблюдаю, как ты кокетничаешь с накаченным загорелым директором отдела продаж. Держу пари, через пару недель он вернется в свое офисное кресло и станет вновь похож на приросший согнутый гриб, только теперь немного поджаренный на костерке в кругу туристов. Он уже съеден этими простофилями-туристами в горном походе под скабрезные шуточки и нелепые рассказы – просто не замечает этого. Кто вообще обсуждает размер груди секретарши в соседнем отделе и невыполненные вовремя отчеты, сидя у костра посреди глухого леса вдали от горной тропы? В моих снах тебя съедают медведи, а я просто стою и смотрю, выколупливая кедровые орехи из шишек. Мне все это надоело до чертиков. От соленой воды уже тошнит, хотя я ее не глотал. Все, что я глотаю по доброй воле – это твои едкие саркастичные шуточки в мой адрес по абсолютно любому поводу. Напомни, почему я когда-то назвал тебя Ангелом?.. Ты много работаешь среди отдыхающих. Я много отдыхаю среди рабочих. Терпеть не могу звонить тебе по видеосвязи в то время, когда ты начищаешь унитазы в номере очередного толстосума, готового отдать пятьдесят тысяч падающих в бездну рублей за одну ночь в отеле. «Сладкий мой, пожалуйста, может, тебе отдохнуть?» Я не контролирую то, как обращаюсь с тобой в эти моменты. Будто ты – мой самый драгоценный ребенок или наилюбимейший питомец, которого хочется отгородить от всего этого мира и спрятать за пазухой. «Перестань так много работать» – говорю я тебе. А ты просто улыбаешься, отмахиваешься и продолжаешь убирать собачье дерьмо с ковра так, будто это – работа твоей мечты, а я несу какую-то пургу. Ты практически не вылезаешь из номеров; у тебя слезает кожа на руках от постоянного использования ядерных средств для уборки, от которых ржавчина сходит на нет за пять минут, даже если ты пользуешься перчатками. И ты получаешь за это чертовы двадцать тысяч в месяц и смеешь говорить, что это – по крайней мере лучшее место, которое довелось занять тебе за всю жизнь. Ведь там бесплатно кормят!.. Я ненавижу Ялту. Я ненавижу весь современный мир. Каждую ночь мне снится идеальная вселенная, где людям не приходится работать, чтобы прокормить себя. И каждый раз я просыпаюсь со слезами на глазах. Видеть уже не могу этот пятизвездочный отель с катакомбами в минус трех этажах. Чернорабочие не имеют права выходить на поверхность, как какие-то рабы. Видеть не могу твою улыбку, когда ты натираешь стекла до такого состояния, что их становится незаметно. Не могу слышать крики оголтелых директоров в плавках и с голым пузом из коридора: «Почему в моем номере нет полотенец?!». Почему тебя нет в твоем номере? Ты заплатил пятьдесят кусков, чтобы нахрюкаться в хлам с таким же соседом, запершись в спальне, а потом покуролесить с начальницей отдела кадров. Украина приходит в общежитие, где отключили воду, а в комнате вместе с ним живет еще одиннадцать человек – иррационально счастливый, словно нанюхался по дороге через пляж. – Мне оставили чаевые!.. Впервые вижу человека, который бы так радовался двумстам рублям. Мне хочется избить его, а потом ткнуть поочередно в землю, небо и морскую воду со словами: «Посмотри и подумай хорошенько, что такое жизнь». А затем деньги на банковском счету моего – нашего – отца кончаются, и Украина выбивает мне местечко в том отеле, в котором работает сам. Теперь я – грузчик-стажер, с утра до ночи, пять дней в неделю обязанный таскать телеги с дорогущими полотенцами и туалетными бумагами для наших любимых гостей. Читай: для тех зажравшихся ублюдков, готовых отвалить пять месячных зарплат обычного человека за ночь в люксовом номере отеля, в котором даже не живут. Любое утро теперь я лью слезы за каждого нищего, обязанного прислуживать другим практически безвозмездно всю свою крохотно-бесконечную жизнь. Во второй вторник второго месяца лета мы с Украиной наконец кровью, потом и слезами, умоляя начальника на коленях, выбиваем совместный выходной и впервые за это лето идем на экскурсию по Ялте. Тур по Боткинской тропе обходится нам в половину одной зарплаты, но мы счастливы, словно дети, получившие давно желанный подарок на Новый год. Я рвусь вперед, и Украина кричит, чтобы я не отставал от остальной группы. Будто что-то вспомнив, я застываю, резко оборачиваюсь и несусь к нему. Врезаюсь в эти тонкие искусанные губы, жадно сминая их под вздохи изумленного неодобрения других туристов, и украинец неохотно стучит кулаками по моей груди, безмолвно спрашивая, в чем дело. Я осоловело улыбаюсь ему. Шепчу на ухо. В глазах напротив за секунду мелькает недоумение, удивление, испуг и – понимание. Моя дрожащая улыбка становиться шире. Еще миг – и вот мы вдвоем несемся к отвесным скалам Боткинской тропы, крича нашему провожатому что-то про великолепный, убийственно красивый вид. А потом, замирая у самого края, беремся за руки, такие искренне счастливые, как никогда раньше. Целуемся на фоне кроваво-красного заката. Сходимся во мнении, что да, Ялта – это Рай на Земле. И делаем один на двоих шаг в пропасть.