***
Просыпаться каждый день от непонятных звуков, криков и прочей подобной ерунды – такое себе удовольствие. Очень такое себе удовольствие. Но и к этому привыкаешь, особенно если уже приходилось и раньше жить в общежитии или коммунальной квартире. Как там говорят: чтобы привыкнуть или выработать привычку нужен двадцать один день? Бред. На самом деле достаточно пары дней и умения смиряться с людьми, окружающими тебя, и ситуацией, происходящей в жизни. А именно этими качествами обладал Вадим Самойлов. Долгая, считай, «супружеская» жизнь с любимым, хоть и местами вредным, упрямым и истеричным младшим братом, в абсолютно любых местах и ситуациях научила терпеть многое и быстро принимать собственное поражение в словесной битве. Но вот Глебу все эти качества были неизвестны. Когда Вадик стал покорно соглашаться с любыми попытками дурацкого привлечения внимания, тот совсем отчаялся. Вместе с переездом в коммуналку у Самойлова-младшего вновь разыгралось чувство азарта. Соседи мешают – время отомстить в ответ. Подобная «игра» забавляла – как кота забавляет играть с мышами, – но вот только кто был котом, а кто – несчастной мышкой, неясно. С одной стороны, котом был Глеб, котиком он был хитрым, ловким, изворотливым, а с другой стороны, стаей бродячих кошек были именно многочисленные соседи по этажу. Почему? Потому что их попросту было больше, и будь они чуточку умнее, то давно бы объединились против нерадивой, не совсем стандартной семейки Самойловых. Но вот только соседи не объединялись. Потому что соседями были, собственно, Лера, которой, в целом-то, было пофигу на происходящее между братьями Самойловыми, она давно уже привыкла и к стонам, и к стуку по батарее, и к прочему; алкаш дядя Стёпа, которому, как и Лере, было, мягко говоря, похую на, как он говорил, педерастию, на шум, да и на все остальное, ведь большую часть времени он проводил на отдаленной кухне, где хлестал самую дешёвую водку, либо валялся в пьяном угаре где-нибудь на первом или втором этаже, а часто и вообще на улице; та самая парочка, совокупляющаяся прямо посреди дня – они вообще были отдельной темой, часто они даже поддерживали «флешмобы» братьев против остальных соседей. Из неравнодушных оставалась только Алла – мама, собственно, Лерки, и по совместительству ещё пары-тройки детей, если точнее – двойняшек, мальчика и девочки пяти лет, Сашки и Катеньки, и трёхлетнего мальчишки – Арсения. А также возмущаться могла бабушка, подобные которой, наверное, есть в каждом доме и подъезде: сварливая, завистливая, распускающая слухи и большую часть времени сидящая на лавочке около дома со своими подружками-соседками. Вот они – Алла и Алевтина Павловна, Бобик и Жорик, – были самыми главными борцами за справедливость в своем скромном жилище, ведь дети не должны слушать дьявольскую музыку наркоманов, а уж тем более слушать их стоны и брать с них пример! Но вот только достаточно быстро к «Бобику и Жорику» присоединилась ещё одна интересная особа.***
Как все, наверное, знают, нет существа на свете страшнее, чем обиженная, отвергнутая или обозленная женщина. Так произошло, собственно, и в ситуации Самойловых, но стоит начать с небольшой предыстории. Сказать, что братья были популярны у женщин, особенно в лучшие годы, – ничего не сказать, промолчать. Вот только разница между ними была в том, что Глеб любое женское внимание в свою сторону почти сразу пресекал на корню и отвергал, а Вадима часто крайне забавляло флиртовать с фанатками, создавать вид милых ухаживаний, потому что он точно знал – Глеба это нереально выбешивает. Он жутко ревнует, не желая делить любимого старшего братика с кем-то ещё, тем более с какой-то фанаткой, или, как выражался сам Глебсон, «очередной непонятной шаболдой, у нее же глаза неровно накрашены, а волосы – солома». Вадику уж слишком сильно нравилось такое, пускай и своеобразное, собственническое, но всё же – проявление любви и нежности, особенно ему нравилась фраза: «Ну, Вадьксон, если тебе так нравятся расфуфыренные шлюхи, мне тоже что ли мини юбку надеть и накраситься криво? А я ведь могу, ты сам знаешь». А Вадим знал. Как никто другой. Один раз застав младшего брата именно в том виде, что он описывал этой фразой, старший Самойлов перестал играть с огнем и заигрывать непонятно с кем. Но вот только от этого меньше женщины липнуть не стали. Так и произошло во время переезда в коммуналку. Заприметила Вадима одна дама. Собственно, та самая, что в день приезда братьев-музыкантов сидела и курила на кухне ранним утром. Несмотря на то, что проводила она их суровым, неприветливым взглядом, старший брат ей сразу запал в душу. В общем-то, она их обоих помнила ещё с юношества, но вот только тогда они были совсем молодыми, даже можно сказать юными, музыкантами, хоть и наркоманами, но все же известными на всю Россию. Да и на тот момент у нее был муж как-никак, заглядываться на других парней было попросту некогда. Но вот теперь-то все поменялось. Вадим для нее стал символом спокойствия, надёжности, словно он внезапно превратился из непонятно кого в хорошую опору, мужчину, на которого хочется положиться, которому можно довериться. Красивый, популярный, наверняка сильный и рассудительный, вот только была одна проблема – младший брат. Сначала несчастная вдова, внезапно увидевшая в Вадике прекрасного кандидата в мужья, решительно не могла понять, что же не то она чувствует в отношениях братьев. Но вскоре, как раз после ситуаций со стонами и стуком по батареям, Алёна Сергеевна – так звали женщину – догадалась. Но руки не опустила, хоть и почувствовала комок омерзения в горле. Первым её действием стало переодическое выслеживание Самойлова-старшего на кухне, в частности, когда он находился в одиночестве. Для такой слежки она всегда выбирала самые сексуальные свои халаты, красиво обтягивающие пышную грудь и открывающие побольше загорелой кожи на ногах. Алёна специально подкрадывалась тихо, аккуратно, «случайно» впечатывалась в Вадима грудью, наклоняясь, чтобы открыть ее побольше, атласная ткань спадала с плечей, открывая вид на кружевные бретельки бюстгальтера, но сколько бы женщина перед Вадиком ни вертелась, сколько бы ни крутила своими формами, старший Самойлов не обращал на неё абсолютно никакого внимания. И это стало первой её обидой – пока мелкой, бытовой, несерьёзной. Наступать сразу «ва-банк» было нельзя. Тактика боя всегда должна быть размеренной, точной. Поэтому Алёна, на время засунув свои обиды и принципы куда поглубже, перешла к тяжёлой артиллерии. Способ был простой, как мир, наверное, каждый уважающий себя порнографический режиссер не раз снимал такой сюжет, – Алёна Сергеевна, несчастная, одинокая вдова, совсем не дружит с техникой. Чтобы разобраться с неполадками в телевизоре, она, конечно же, первым делом зовёт не мастера, не кого-то ещё, а соседа, между прочим техника-радиоинженера по образованию, которому уделяет свое повышенное внимание. Да, банально, да, возможно, отчасти глупо и предсказуемо, более идиотским было бы только застрять в стиральной машинке – на счастье Вадима и Глеба, машинки были общими, и позволить себе такое Алёна не могла, – но, по мнению самой Сергеевны, если и этот метод не сработает, то делать уже нечего. И с самого начала женщина подумала, что план сработал. Ведь на ее стук в дверь открыл сам Вадик, а не младший братец. Вёл он себя вежливо и галантно: внимательно выслушал проблему, поразмыслил пару секунд, но после надел тапочки и отправился вслед за ней. Вместе они дошли до комнаты, он придержал дверь, чтобы хозяйка спокойно вошла первой, и сам же её прикрыл за собой. Затем мужчина принялся за телевизор, что и правда барахлил. Но справился достаточно быстро, а затем обернулся на Алёну, улыбнулся и впервые нормально заговорил. – Принимайте работу, хозяйка! – Вадим Рудольфович, даже не знаю, как вас благодарить! – женщина поднялась с промятого диванчика и всплеснула руками. – Да куда ж вы с формальностями, Алён Сергеевна, сколько уже знакомы-то, – Вадик замялся на пару секунд, видимо, понимая, куда клонит дело, – мне от вас ничего не нужно, вот честно! Помогать бескорыстно надо, а мне пару проводков проверить да залипающую кнопку на пульте почистить не сложно. Считай в студенческие годы вернулся, – он улыбнулся как можно более честно, чтобы не выдавать настоящих эмоций. – Я пойду уж наверное! Старший Самойлов стал аккуратно двигаться к спасительной двери, но когда придвинулся, понял, что нихрена она не спасительная. Алёна успела закрыть её, скорее всего на ключ. И когда эта чертовка успела это сделать? – Вот сами говорите про формальности, а меня по имени отчеству назвали, как так? Не могу я вас оставить без вознаграждения за ваш труд! Может, останемся наедине? Поговорим, чай попьем, – хозяйка комнаты прикрыла глаза и прикусила нижнюю губу, – у меня и чайник электрический в комнате есть. И кое-что поинтереснее найдется, – она слегка наклонила голову вбок, открывая шею. – Алён Сергеевна, тороплюсь, мне ж на репетицию сегодня ещё! Меня наверное Глебка-то уж изыскался весь! – Вадим искренне надеялся, что это будет достаточным доводом для женщины, – давайте я схожу, скажу ему, что сегодня репетиция без меня и сразу же вернусь к вам! – он попытался использовать все свое обояние, пока говорил эту фразу. И оно, как ни странно, сработало, прекрасно сработало. Алёна, окрылённая счастьем, лишь сказала: «Ой, тогда идите конечно, буду вас очень ждать!», – снова теряясь в формальностях. Дверь оказалась запертой не на замок и Вадик спокойно выбрался из оков комнаты и женщины, а после благополучно убежал к себе, закрывая дверь на ключ. – Глеб, мне явно лучше больше не появляться вне нашей комнаты, – протараторил старший, нервно смахивая со лба капли проступившего пота. – С чего это вдруг? – отравившись от книги, спросил младший Самойлов, поправляя круглые очки на переносице – я думаю, вам и так понятно, что никого Глеб не искал и никакой репетиции и в помине не было. – Да я вызвался соседке нашей телек барахлящий посмотреть, а это, блять, просто прикрытием оказалось. Она просто хотела со мной потрахаться. Я ей и сказал, что репа, все дела, мол, вернусь сейчас, – объяснил ситуацию Вадим, переводя дыхание. – Наивный ты, Вадьксон. Порно что ли никогда не смотрел? Это ж не баян даже, это гусли, – смерив брата скептичным взглядом, задал вопрос Глебсон, – ну ладно, ладно. Ты ж не собирался с ней ебаться? – Ну конечно же нет, ты её видел вообще? Это та, которая в первый день нашего заезда нас «радушно встретила», да и у меня ты есть, мне больше никого не надо, – объяснил старший Самойлов. – Поверю, так уж и быть, – улыбнувшись, произнес Глеб, – не волнуйся, я тебя отвоюю у любой женщины, обещаю. После этой фразы младший всё-таки поднялся с дивана и заключил Вадима, всё ещё обрабатывающего и переваривающего все происходящее, в свои объятия и поцеловал в макушку, зарываясь в темные кудри, только уже совсем недлинные.***
Прошло пять минут, затем десять, пятнадцать, час, второй. Алёна смирилась с тем, что Вадик не вернётся в её комнату и не прыгнет в её постель, исполняя всевозможные сексуальные хотелки. Во всём она винила Глеба. Младшего брата, который, вопреки всем законам морали и этики, смог так легко забрать себе Вадима, смог привязать к себе, смог влюбить в себя, как влюблял миллионы поклонниц, создавая образ мистика-декадента на сцене, но на деле будучи обычным, по мнению вдовы, наркоманом и алкашом. Она искренне не понимала, как такой порядочный человек, как Вадим, стал таким отвратительным и мерзким, поддался дурному влиянию младшего, привыкшего добиваться всего, что пожелает. Но отвращение имеет свойство отступать. На его место пришло нереально сильное чувство зависти Глебу и желание отомстить, но уже не кому-то одному, а обоим. Появилась цель сильно насолить обоим братьям. И чтобы исполнить это, она обратилась к «Бобику и Жорику»: те её, конечно же, поняли и с удовольствием приняли в свою команду борцов с извращенцами-наркоманами, а по заместительству – музыкантами-сатанистами. И борьба началась. Медленная и мучительная. Больше всего прилетало Глебу, как, собственно, заводиле всего этого дела и главному участнику, Вадиму все всё спускали на тормозах. Все, кроме Алёны Сергеевны. Уж кто-кто, а она отрывалась на обоих братьях как могла.***
Каждый физик, математик, да и наверное обычный человек хотя бы примерно представляет в своей голове, что такое прогрессия, в частности, арифметическая. Количество и степень серьезности пакостей, которые друг другу делали незадавшиеся соседи, росла, все же, не так быстро. Началось всё предсказуемо, с помощью намеренно пересоленной еды, стука по батареям по поводу и без (правда, за эту выходку отдувались, по большей части, соседи, не участвовшие в этой «войне»). Но и Глеб, и Алёна Сергеевна обладали однако общим качеством – изобретательностью. Выходки становились все изощереннее и точнее. И все больше они походили на странную борьбу за Вадика и его жопу.