***
Чонгук подошёл ближе, но русалка, казалось, по-прежнему его совсем не замечала. Юноша завороженно наблюдал, как тонкие изящные руки, кажущиеся жемчужными в призрачном свете луны, старательно приглаживали мокрые вьющиеся волосы, как плавно изгибалась по-девичьи стройная талия волшебного создания, как рассеянно подрагивал кончик длинного чешуйчатого хвоста и стекали по всему телу струйки морской воды. Русалка казалась эфемерной, по-неземному прекрасной и вместе с тем давно уже близкой, родной, своей. Потому что, и это Чонгук знал абсолютно точно, это была его русалка, его Тэхён, а не просто очередная страшилка, которой бывалые матросы, контрабандисты, а может быть, даже и пираты пугали деревенских детишек, изрядно напившись рома. В мире людей всё потустороннее и магическое всегда воспринималось как нечто неестественное, чуждое нормальной и размеренной жизни простых обывателей. Со страхом и неприязнью люди смотрели на нимф, друидов, леших, водяных и русалок. Обитатели лесных чащ и морских пучин обладали могуществом, недоступным смертным, которые от зависти не придумали ничего лучше, кроме как начать травить всех, кто хоть мало-мальски был связан с колдовством, а магических существ так и вовсе все решили приравнять к дьявольским отродьям. Младенцы впитывали с молоком от матери убеждения своих предков о том, что всякий, кто не похож на обычного человека, есть зло, которое нужно истребить. Чонгуку тоже с детства втравливали такие вот «истины», однако он не находил ничего привлекательного в том, чтобы ненавидеть кого-то за сам факт его существования. Нет, он отнюдь не стал великим борцом за права и свободы леших и водяных, что, впрочем, неудивительно, ведь тогда его бы в миг сожгли на костре, как сообщника злых сил. Просто он был человеком, наделённым добрым сердцем, который, найдя однажды утром в своих сетях раненую русалку, или, точнее, русала, не смог бросить его на произвол судьбы, а взял да и отвёз к себе домой. Так и получилось, что наследный принц морского царства (правда, тогда Чонгук об этом ещё не знал) провёл в покосившейся и чуть ли не разваливающейся от любого неосторожного движения рыбацкой избушке целых две недели до тех пор, пока Чонгук не счёл, что Тэхён здоров настолько, чтобы самостоятельно доплыть до дома. За то время, пока Тэхён валялся на койке Чонгука с разорванным почти до кости левым бедром, молодые люди успели сильно сдружиться. Оказалось, что сын рыбака и морской королевич вполне способны найти общие темы для разговора. Они говорили о своей жизни, мечтах и интересах. Несмотря на разницу в воспитании и характерах, оба понимали друг друга с полуслова. После того как Тэхён вылечил рану, он продолжил приплывать вечером к Чонгуку и болтать. Сначала между ними была лишь невинная дружба, которая потом переросла в нечто большее, в настоящую любовь. Да, Чонгук определённо ни разу не пожалел, что спас «дьявольское отродье». Тут под ногами Чонгука хрустнула прибрежная галька, заглушая неспешный шелест прибоя и заставляя Тэхёна нервно обернуться. Сначала он слегка близоруко прищурился, ведь русалки не очень хорошо видели на суше, но потом черты его лица разгладились, а мягкие алые губы растянулись в приветственной улыбке. — Слава Посейдону, это ты! Боже мой, как же ты меня напугал! — Тэхён приложил свою фарфорово-белую руку к груди и сделал вид, что страшно испугался Чонгука. — Ну, может быть, не совсем «Боже», для тебя просто Чонгук, — ухмыльнулся тот. — Для меня просто любимый. — Это точно. Тэхён грациозно взмахнул своим серебристым хвостом и на миг исчез в тёмных водах лагуны, но лишь на миг. В следующую секунду его миловидное лицо показалось на поверхности водной глади, а затем и вся фигура. Одним мощным движением туловища Тэхён выбросился на берег и стал отряхиваться и ерошить волосы, чтобы поскорее высушиться. Его тело медленно, но верно претерпевало метаморфозы: жабры и перепонки между пальцев как-то сами собой вросли в плоть, блестящая чешуя постепенно исчезла, уступив место гладкой человеческой коже, хвост разделился надвое, приобретя очертания ягодиц, бёдер, икр и ступней. И, глядя на перевоплощающуюся русалку, становилось сразу понятно, почему эти сказочные существа занимались любовью лишь на земле: в своём первозданном виде у русалок отсутствовали гениталии. Очарованный Чонгук всякий раз не мог оторвать взгляд от того, как Тэхён менялся, становясь для него одного простым человеческим юношей, а не далёким и потусторонним сыном властителя морского. — Я принёс тебе одежду, — сказал Чонгук, протягивая Тэхёну широкие штаны с рубашкой и глядя, как тот вставал, смахивая песок с колен. — Лучше сразу надень что-нибудь, а то тут холодно. В ответ на эти слова Тэхён картинно приподнял чётко очерченные брови и ответил с лёгкой иронией в голосе: — Я вообще-то надеялся, что согреет меня вовсе не одежда, а ты. С чего вдруг такая скромность? — Ну должен же я был предложить хотя бы из вежливости. Можно тебя поцеловать? — немного застенчиво спросил Чонгук. Несмотря на всю свою браваду он всё ещё очень стеснялся говорить о таких вещах, ведь Тэхён был для него не просто первой русалкой. Он был первым… во всём. Другое ли дело Тэхён, весь такой уверенный, прямолинейный и очень, очень красивый. У него уж точно было больше чувственного опыта, чем у Чонгука. Ну, то есть, Чонгук так думал. Ему было неловко спросить о таком у Тэхёна напрямую. — Даже не можно, а нужно, — прошептал Тэхён, притягивая к себе возлюбленного за шею и вовлекая его в опьяняюще сладкий и требовательный поцелуй. Одежда выпала из рук Чонгука, весь его мир вдруг сузился до хрупкой фигурки русалки, трепещущей у него объятиях. В одно мгновение у Чонгука улетучились все мысли из головы, утихли шелест волн в ушах и завывания прибрежных ветров, всё растворилось в обволакивающем тепле Тэхёна, который прижимался к Чонгуку так сильно, будто хотел в него врасти, слиться воедино. Руки Чонгука лихорадочно скользили по спине русалки, всё ещё покрытой мелкими песчинками и кусочками водорослей. Тэхён судорожно выдохнул в поцелуй и едва слышно застонал. Его губы раскрылись и впустили горячий язык Чонгука, который сразу же принялся оглаживать внутреннюю сторону щёк. Они целовались жадно, мокро, торопливо и не сказать чтобы очень умело. Это не были ласки опытных любовников, хорошо знающих как полнее доставить удовольствие или получить его. Всё скорее напоминало какое-то полудетское желание потрогать, затискать и закусать, как любимую игрушку. Но тем не менее для Чонгука не было ничего чувственней этих мгновений. Правда сравнивать ему было не с чем. Но, с другой стороны, сравнивать и не хотелось. Задыхаясь, Тэхён отстранился от младшего с громким чмокающим звуком и по-педантичному аккуратно расстелил на песке принесённую Чонгуком рубашку, затем лёг на неё и стрельнул призывным взглядом на любимого. — Знаешь, Тэхёни-и, когда ты так смотришь, мне сразу хочется съесть тебя целиком. Смех Тэхёна, обычно заливистый и мелодичный, как звон колокольчика, неожиданно прозвучал низко и хрипло-возбуждённо. — А ещё говорят, русалки безжалостные людоеды, которые невесть что творят с бедными беспомощными людишками. Ты-то у нас вон, оказывается, какой хищник! — Да я ничего такого не имел в виду! — лицо и шея Чонгука покрылись смущённым румянцем, даром, что щеки его и так раскраснелись от близости старшего и томных поцелуев. Глаза Чонгука горели тёмными сверкающими угольками, бросающими тени на скулы. Он был так красив в эту минуту, что Тэхён невольно залюбовался им, позабыв обо всём на свете. О превеликий Посейдон, как же ему нравился вот такой вот очаровательно стеснительный Чонгук, не знающий куда деть руки от волнения и боящийся, что невольно обидел его своими неловкими словами. — Да я понял, понял, — прошептал Тэхён. — Иди ко мне, — сказал он, потянув младшего на себя. — Во-от, так-то лучше, — сквозь полувздох-полустон пробормотал он, стоило лишь Чонгуку обхватить кистью руки его член, начав при этом ритмично надрачивать, то и дело оглаживая большим пальцем налитую кровью головку, из которой уже сочились беловатые капли смазки. Навалившись всем весом на Тэхёна, Чонгук прильнул к его шее, оставляя на нежной коже багровые метки. Та же участь постигла острые русалочьи скулы и ключицы. Тэхён в мучительной истоме то сжимал, то разжимал кулаки, теребил рукава рубашки, на которой лежал, и задушенно всхлипывал. — Да…да… вот так, Гукки… ещё! Эти слова Чонгук услышал будто сквозь вязкий туман, потому что сам едва соображал от томления, разлившегося по венам. Он вдруг вспомнил, что ещё полностью одет, в отличие от Тэхёна, который лежал перед ним абсолютно голый. Путаясь в рукавах, Чонгук дрожащими руками скинул с себя остатки одежды. Тэхён жадно следил за каждым его движением. Тело Чонгука было совсем не похоже на его собственное, даже в человеческом обличье: под загорелой кожей перекатывались стальные мышцы, будто бы вылепленные талантливым скульптором, грудь и предплечья покрывали татуировки, расползшиеся чернильными узорами до самых кончиков пальцев, а по поджарому стройному животу тянулась к паху тёмная дорожка волос. Из-за работы у Чонгука были чуть грубоватые руки, совсем не чета изысканным ладоням Тэхёна, словно бы созданным для того, чтобы увить их тяжёлыми золотыми кольцами с драгоценными камнями и никогда не подвергать физическому труду. Но тем не менее, никто, кроме Чонгука, не был способен передать своими руками столько чуткости и нежности. Никто, кроме него, не мог заставить бёдра Тэхёна дрожать, живот поджиматься в сладком предвкушении, а соски твердеть. Впрочем, твердели у него не только соски. Чонгук мягко оглаживал шершавыми пальцами тело русала, параллельно прикусив его правый сосок. Руки Чонгука плавно подобрались к ягодицам Тэхёна и слегка нажали на тугой сфинктер. — Можно я тебя вылижу? К тому времени сам Тэхён так разнежился и расплавился от желания, что в ответ на ласки Чонгука мог только податливо выгибаться и стонать. И поэтому он не сразу осознал, о чём у него спросили. — М-м-м… что? — Ну, можно мне тебя попробовать там… на вкус? — неуверенно спросил Чонгук. — Ты уверен? В смысле, тебе не будет противно? Честно говоря, Чонгук вообще не задумывался о таком. Для него в Тэхёне было прекрасно всё, от головы до пят, ну или плавников, когда он находился в облике русалки. — Почему это мне должно быть противно? — Ну, это же всё-таки под хвостом… — неловко пояснил Тэхён. На это его любовник лишь фыркнул, без всяких предисловий перевернул Тэхёна на живот, раздвинул половинки ягодиц и лизнул сжатое колечко мышц. Острый кончик языка толкнулся в обволакивающе нежную глубину, от чего всё тело русала натянулось, как тетива, которой хватало одного лёгкого прикосновения, чтобы затрепетать всём своим существом. Тэхён ощутил, как тёплые губы плотно присосались к его самому сокровенному месту, выцеловывая и тем самым расслабляя. Вскоре он сам начал подмахивать бёдрами, прося большего. Подушечками пальцев Чонгук прошёлся по истекающему смазкой отверстию, а затем ввёл в него палец сначала до первой фаланги, а затем и до костяшек. Второй палец проскользнул внутрь уже не так легко. Тэхён сжался и тихо зашипел, однако в какой-то момент Чонгук случайно задел пальцами простату, и тут же по всем нервным окончаниям его партнёра прокатилась кипучая волна наслаждения, благодаря которой немного притупилось неприятное тянущее чувство внизу. Из горла Тэхёна вырвался отчаянный всхлип, почти скулёж. Услышав его, Чонгук рукой принялся одновременно массировать ту точку, которая вызывала в нём такую бурную реакцию, и ввинчивать горячий и мокрый язык между ягодиц. После третьего пальца Тэхён не выдержал и глухо выкрикнул: — Гук, я больше не могу… Возьми меня… Я хочу тебя… хочу почувствовать тебя в себе по-настоящему… — Сейчас, сейчас. тебя ещё надо подготовить… — позорно прерывающимся голосом пробормотал Чонгук. Он сказал это даже больше для себя, а не для Тэхёна, ведь сам был уже на пределе: яйца отяжелели, налились кровью, на члене болезненно пульсировала каждая венка, а от любых, даже самых мимолётных прикосновений кожа покрывалась мурашками. Чонгук хотел кончить в Тэхёна, хотел, чтобы Тэхён кончил в его объятиях. С Тэхёном он вообще хотел всего и сразу. Именно с ним. Перевернув Тэхёна обратно на спину, Чонгук начал горячо целовать его ключицы и предплечья, принялся очерчивать ртом едва заметные кубики пресса и прикусывать зубами внутреннюю сторону бёдер. При этом он не прекращал стимулировать простату, заставляя любимого извиваться под ним. Перед глазами у Тэхёна всё плыло, мысли разбегались в разные стороны, и ни одну из них он не мог уцепить за хвост и пристроить у себя в голове. Тело было будто бы ватным и одновременно сверхчувствительным. Он ощущал себя льдом, медленно тающим на солнце, растекающимся и растворяющемся в одном, самом важном на свете человеке. Он чувствовал его прерывистое дыхание на своих губах, вдыхал запах его кожи, окутывающий своим терпким ароматом каждую клеточку его организма, отзывался на прикосновения крепких рук Чонгука, беспорядочно блуждающих по его фигуре, помнил каждую родинку и шрам на его теле. Его низкий певучий голос проникал Тэхёну куда-то в самое подсознание, а горящий восхищением взгляд каждый раз заставлял рассыпаться на миллион звёздных осколков. Говорят, русалки никого не любят, что они хладнокровны и расчётливы, что у них нет сердца и кровь никогда не закипает в их жилах. Так говорят и люди, которые видят в русалках лишь сирен-обманщиц, и сами русалки, которые с готовностью поддерживают эту репутацию. Хотя кто знает, может быть, русалки и сами в это верят, ведь мало кто способен завоевать их благосклонность. Они не влюбчивые создания, но уж если полюбят, то до исступления. Вот Тэхён любил, да ещё как! И его любовь никто не смог бы назвать несерьёзной или незрелой. Его любовь была яркой, чувственной, такой, что дыхание перехватывало и казалось, что где-то внутри, под рёбрами у него билось вовсе не рыбье сердце, наполненное водянистой рыбьей кровью, а маленький кусочек солнца. Он любил так, как умели только русалки: трепетно и вечно. Сейчас, обнимая Чонгука, он с ума сходил от нежности и страсти, хотел быть его, быть с ним единой неделимой сущностью. Хотел отдаться и хотел взять. И самое главное, что в глазах Чонгука он читал то же самое. — Скажи, что любишь меня, что хочешь… — прошептал Тэхён с такой отчаянной проникновенностью в голосе, какая бывает у тех, кто решался прыгнуть со скалы прямиком в тихий омут с чертями. — Я люблю тебя, я хочу тебя, — завороженно глядя в коньячные русалочьи глаза ответил Чонгук и с лукавым блеском в глазах добавил. — И я бы ещё, конечно, с удовольствием добавил, что хочу от тебя детей, но, к сожалению, мы оба мужики. — А как хорошо всё начиналось, — закатил глаза Тэхён и хотел сказать что-то ещё, но Чонгук ему не дал этой возможности. Он просто заткнул его рот сладким, головокружительным поцелуем. Задыхаясь, Чонгук отстранился и на этот раз абсолютно серьёзно проговорил: — Тэхён, ты мне дороже всех на свете. — А ты мне… После этих слов Чонгук собрал стекающую по бёдрам Тэхёна терпко пахнущую смазку, размазал её по члену и навалился всем весом на Тэхёна, опершись на локти. Он входил медленно и бережно, стараясь нести своими действиями наслаждение, а не боль. Ему было так невозможно хорошо в Тэхёне, так узко и горячо, что хотелось сорваться и взять его жёстко, быстро, так, чтобы он захлёбывался в стонах, так, чтобы на его теле остались синяки от пальцев и губ Чонгука — живого доказательства, что тот был в нём, брал его, как мужчина берёт мужчину. Но Чонгук сдерживался. Пульсирующая головка раздвигала бархатные стенки осторожно, постепенно давая привыкнуть к давлению изнутри. Однако Тэхён всё равно рвано вскрикнул, когда почувствовал, как его мышцы растянулись, пропуская толстый ствол. Всё-таки член — это вам не пальцы пихать. — Ты можешь двигаться, я уже привык, — зрачки Тэхёна были так расширены, что почти полностью перекрывали его естественный янтарный оттенок радужки. Пушистые ресницы трепетали как крылья бабочки, а голос приобрёл трогательное сочетание хрипотцы и лёгкой дрожи. — Да, ты только тогда не зажимайся, — стиснув зубы, ответил Чонгук и начал медленно толкаться, заполняя почти до упора. Он каждый раз менял угол проникновения, чтобы нащупать простату. И тут Тэхён, вздрогнув всем телом, низко застонал и до боли стиснул предплечья младшего. Чонгук улыбнулся, как довольный кот: он нашёл заветный комочек нервов. А потом всё смешалось в вихре прикосновений, обжигающего дыхания и бешеного биения сердец, стучащих в унисон. Ягодицы встречались с бёдрами с громкими шлепками. Смазка, хлюпая, стекала по ногам, липкая и тёплая. С утробным рычанием Чонгук накрыл губы Тэхёна смазанным и нетерпеливым поцелуем. Ему будто в голову стукнуло пряное игристое вино, заставляя забыть о времени, о пространстве, оставляя в памяти только Тэхёна, то, как сплетались их языки, как стукались друг об друга зубы и как приятно и правильно ощущались руки русала, стискивающиеего волосы на затылке. Стоны и мычание Тэхёна становились всё отчаяннее, всё несдержаннее, он начал подмахивать бёдрами в такт движениям члена, скользящего в нём. От такого перед глазами у Чонгука всё окончательно поплыло и он сорвался на быстрый темп, с каждым толчком всё чувствительнее ударяя по простате. Тэхён ощущал, как постепенно нарастало напряжение в мышцах и пот градом катился по коже. Его пальцы на ногах поджались, шея и плечи напряглись, а пах скрутила сладостная судорога, волной омывшая низ его живота. Он кончил с именем Чонгука на губах. А тот лишь стиснул его ещё крепче и продолжил брать сквозь оргазм. Ещё пара толчков, которые Тэхён почувствовал будто бы сквозь вакуум, и Чонгук, уткнувшись носом Тэхёну в шею, излился в него.***
Морской прибой сонно нашёптывал какие-то свои истории ветру, безуспешно старавшемуся разогнать волны. Старая лодка вырисовывалась мрачным силуэтом в ночной мгле. Где-то в небе прочертила хвост комета. А на берегу, обнявшись, лежали двое мальчишек. Один что-то тихо говорил на ухо другому и тот, покраснев, счастливо засмеялся. Смех отразился от скал, смешался с воплями чаек, с перекличкой летучих мышей в горных пещерах и превратился в звук, услышав который жители рыбацкой деревни задвинули ставни и стали в страхе молиться, чтобы русалки своими подлунными танцами не наслали на них какую-нибудь порчу.