рыбы не льют слезы

      Заведенные машины урчат моторами. Хищно светят фары и блестят начищенные бока тюнингованных до неузнаваемости железных зверей. Здесь разукрашенная черепами и сине-оранжевым пламенем черная Бэха соседствует с УАЗиком, выкрашенным в такой вырвиглазный розовый, что за рулем ожидаешь встретить дембельнувшуюся Барбару Миллисент Робертс собственной персоной. Здесь — пахнет жженой резиной до слез из глаз и адреналином до подгибающихся коленей.       Здесь — Арс начинал.       На новенькой насыщенно-бирюзовой Тойоте — подарок отца, — красовавшейся подержанным антикрылом и кучей наклеек, поднимал пыль, залежавшуюся на Трешке, и потоки ветра, шевелящие почти самые кроны деревьев на Воробьях. Считал фонарные столбы, проносящиеся мимо одним лишь смазанным бликом, вилял между скорбно плетущимися с работы скучно-серыми иномарками; и кроме дороги не было ничего. Один лишь гул крови в ушах да скрип колес на поворотах.       За все эти годы Арсений почти ничего не слышал о московских уличных гонках, но сообщество, похоже, порядочно разрослось. И у всех в глазах тут — знакомое Арсению абсолютное бешенство, с которым, по-хорошему, за руль вообще лучше бы не пускать. Но Подмосковье, кажется, без шумящей в ожидании заезда толпы, уже своей жизни не представляет.       — Ну как? — Сережа насмешливо и горделиво наблюдает за тем, как Арсений провожает взглядом эффектную женщину неопределенного возраста в обтягивающем красном платье, едва достающем до середины бедра, и высоченных ботфортах до той самой Бэхи.       Женщина собственнически оглаживает рукой с такими же красными острыми ногтями сантиметров по пять вылизанный капот, прежде чем дернуть на себя дверь у водительского сидения; и в глазах у Арсения чистый восторг. Когда опускается стекло, и, очевидно, гонщица с надменной ухмылкой пару раз дает машине порычать на радость народу, ему и вовсе хочется хрипло протянуть фристайловское: «Ах, какая…»       И уже неважно: машина или женщина. Обе, наверно.       — Это… — Арсений начинает с придыханием, но слово подобрать так и не получается.       Просто: это.       — Охуеть, да? — заканчивает за него Сережа. — Меня зовут по старой памяти больше, я в нелегальщину щас ебал лезть, когда только свое дело на ноги поставил. Официальные ставки нормально бабок приносят, а сюда заглядываю для души. Ну и чисто азарта ради ставлю иногда сам. Но только когда уверен.       Взгляд у него тоже шальной, поплывший да все сползающий к роковой водительнице, что так и сидит, обнаженный локоток высунув из окна. Ну прямо образцовая la femme fatale — Арсений друга отлично сейчас понимает.       — И что, — он игриво тычет Серому локтем в бок, — в ней ты уверен?       Будто они перваки, мнущиеся стрельнуть номерок у выпускницы, честное слово.       — Был бы в любой другой день, — усмехаются в ответ, — но сегодня тут есть рыба и покрупнее.       — Да ладно? Познакомишь? — Арсений зажигается любопытством так, что, кажется, отсвечивает не хуже десятков фар.       Сережа довольно фыркает.       — Не явился еще, индюк. Знает, что без него не начнут, вот и морозится. Вы подружитесь.       На это Арсений пожимает плечами, хотя выглядит скорее, будто его прострелило судорогой, и вдыхает до фантомного вкуса горячего асфальта в самой глотке. Окидывает снова взглядом и ряд машин, и толпу: заметных кадров тут немало, будто кто-то в генератор персонажей добавил пятьдесят на пятьдесят черты стереотипных байкеров и дрэг-квин, а потом раз двадцать нажал на случайный подбор характеристик. Железные кони тоже один ярче другого. Конечно, немало и куда более спокойных персонажей, но они смотрятся скорее массовкой; и по всем параметрам из такой мешанины должна была выйти безвкусица, но смотрится отчего-то болезненно органично.       От созерцания этого дурдома Арсения отвлекает подошедшая к ним с Серым женщина. Она выглядит как-то… неестественно адекватно для окружающей обстановки: средней длины осветленные в пшеницу волосы, пыльный макияж, тонкий свитер, прямые брюки, невысокие лодочки, — и все в бежевых тонах. Арсений готовится к чему угодно: недоумению или разборкам, — но Серый вдруг крепко пожимает женщине руку. Так, как делает это — только своим.       — Арс, — предупреждая вопрос, говорит Сережа, — знакомься. Ответственная за организацию всей этой вакханалии — Екатерина. Ну или Катюха, но это после парочки шотов.       Он широченно улыбается, а женщина закатывает глаза, но тоже дергает едва заметно уголком губ в ухмылке.       — Я и без шотов для своих — просто Катя, — голос у нее приятный: глубокий, смеющийся. Она протягивает руку уже Арсению. — А Вы, стало быть, Арсений Попов? Тот самый?       В тоне нет ни фанатичного обожания, ни издевки.       — Да уже не особо тот, — чуть криво, но Арсений улыбается ей в ответ и отвечает на рукопожатие. Тонкие пальцы сжимают его ладонь неожиданно сильно. — Вы, значит, заправляете… клубом?       Хоть враждебно новая знакомая не настроена, все равно хочется сменить тему. Катя оказывается понятливой.       — На пару с мужем, — она кивает. — Лет восемь назад как случайно обо всем этом узнали, так и завертелось. Сергей нам тогда немало помог.       — Ай, не прибедняйся, Кать, — Сережа отнекивается, но руки горделиво складывает на груди. — Я сам тогда был никем и звали меня никак, в стартап этот ваш, считай, за компанию на удачу вписался, и толку от меня было почти что ноль. Это вы все с Димкой построили, помнишь Димку? — он обращается к Арсению. — Я рассказывал, вроде. Мировой мужик.       — А, — Арсений честно — не помнит, — ага, наверное.       Ему бы уколоться об обиду, что, оказывается, целых восемь лет друг никак его не посвящал в такую близкую им обоим часть своей жизни, но — не до этого. Слишком много впечатлений за, дай боже, двадцать минут.       — Дима сегодня с детьми, — Катя заметно смягчается, говоря о семье, дает приоткрыться створкам хладной маски железной леди.       Сережа хлопает чуть потерянного Арсения по плечу.       — Ничего, еще познакомитесь.       Арсений, наверное, выглядит все-таки чересчур ошалело, потому что Катя спешит коротко распрощаться и удалиться — либо, потому что мир не крутится вокруг тебя, дорогуша, у смотрительницы этого зверинца попросту полно других дел.       — Бой-баба, — восхищенно выдыхает Сережа.       Арсений цокает.       — Ты на других и не засматриваешься.       — Не-не-не, — Сережа машет на него руками, — тут все платонически. Мне уже Поз как-то раз за нее ебало разбил, даром что ботан ботаном. Давно было и по пьяни, но все же.       Кто такой Поз, Арсений в состоянии предположить и сам, поэтому только миролюбиво отступает на шаг, в извинении шутливо раскланявшись. Фигура Кати уже пропала в толпе, которую продолжать рассматривать нет никакого желания, и Сережа, вроде бы, порывается что-то еще сказать, но — не успевает.       Потому что все внимание Арсения захватывает вильнувшая кузовом кремовая двадцать первая Волга, вырулившая в этот момент из-за угла.       Машина на первый взгляд кажется совсем не модифицированной. Она плывет мимо, будто бы Юрий Деточкин лично решил заглянуть прямо со съемок «Берегись автомобиля», чистенькая и каноничная, только ревет под капотом явно не советский движок. На мгновенно освободившееся место «танк во фраке» паркуется, вальяжно красуясь, напоследок подмигнув круглыми фарами людям, забесновавшимся пуще прежнего. И Арсений на такое явное позерство бы поморщился, но сам стоит, как околдованный: перед ним, блин, музейный почти экспонат.       Орет внутри мальчишка: подойди, хоть пальцем попросись потрогать, у отца же была моделька такой, но меньше раз в сорок…       А Сережа смеется уже в голос, хитрюще оглядывая замершего друга с ног до головы.       — Гляньте-ка, — тянет весело, — кто соизволил сегодня даже почти не опоздать.       Дверь машины открывается, и на всеобщее обозрение предстает — да, если честно, хрен знает, кто вообще. В смысле, Арсений понятия не имеет, как его описать.       Одетый, как бандит из девяностых, увешанный цепями, широкоплечий и высоченный, водитель встряхивает неряшливо уложенными кудрями и хамовато ухмыляется. На фигуру и лицо, обросшее щетиной, — вполне себе молодой мужчина, а мимикой — пацан пацаном. Он кладет ладонь, посверкивающую кольцами, на крышу своей красавицы с родительской нежностью и сразу басисто гаркает:       — Здарова, шакалы!       Толпа взрывается улюлюканьем.       — Вот этот хмырь — сегодняшняя прима, — Сережа вдруг переходит на заговорщический шепот. — От девок подальше встань, а то течением унесет.       Даже сил на толковую реакцию не находится — настолько Арсений сражен. До него вообще не сразу доходит, каким течением и куда, если река далековато, его должно унести; он может только шлепать губами, сам не понимая, что именно в картине привалившегося к боку легенды советского автопрома парня в тотал-блэке его настолько накрыло.       Просто взгляд у него: хищнический, но ясный прищур, — как… как, кажется, у самого Арсения когда-то был.       «Этот хмырь» — он наверняка поймет: и блики фонарей, и скрип шин, и жаркий запах асфальта.       Пока Арсений откровенно пялится, рядом с парнем материализуется из ниоткуда Катя. Абсолютно крошечная на его фоне, но не теряющая важности, она что-то хмуро и тихо ему говорит, на что бандюган только хмыкает, пожав плечами. Отчитывает явно, да разве ж писаны правила — вот таким?       — За ним забиты первый и последний заезды, — рассказывает Сережа. — Первым он открывает шоу, а в конце гоняется с самым быстрым.       Арсений хмыкает, проморгавшись:       — Самонадеянно.       — Говорю же, подружитесь.       Подкол Арс оставляет без внимания, потому что Катя от парня отходит, и тот, махнув рукой зрителям, загружается обратно внутрь салона. И, может, у Арсения разыгралось воображение, но ему кажется, что всего на секунду чужой взгляд зацепился за него и даже блеснул заинтересованностью.       — Пошли, — Сережа вдруг под локоть тащит друга в противоположную сторону от рассыпающейся по бокам от трассы гурьбы, — организую нам два лучших места в партере. Арсений послушно плетется следом, а кремовая Волга плавно выезжает на линию старта.

``

      «Партером» оказывается почти что полноценная смотровая площадка, только замусоренная и заросшая, на возвышенности. От основной массы зрителей ее прячут высокие кусты дикой сирени и полное отсутствие фонарей, так что помимо Сереги с Арсом тут оказывается еще всего человек десять, с каждым из которых Сережа здоровается, но не за руку. Под ногами бычки, смятые пачки сигарет и пакетики из-под снэков, даже лежит пара кучек битого зеленого пивного стекла, куда Арс своими кедами на тонкой подошве ступать побаивается.       Зато — какой же отсюда вид.       Лишь тройку раз, хоть и лихо, виляющая дорога видна с Арсовым ростом почти целиком. Он может рассмотреть и контрольные пункты, и финиш, только теряется вторая четверть за одинокой и, похоже, заброшенной этажкой. Но там и стоит людей наверняка немного: поворот почти что слепой — небезопасно, — так что вряд ли происходит что-то ну прямо супер зрелищное. Рядом с Волгой на старте уже нетерпеливо похрюкивает девственно-чистая желтая девятьсот одиннадцатая Порше. Хорошенькая — у Арса такая тоже стоит в гараже, но выкрашенная в элегантный бордо.       Вместо танцовщицы гоу-гоу с флагом выходит внезапно парень — парень же? — в топе, кожаных штанах и на стрипах. Лица отсюда не видно — только голубой ежик волос.       Но подумать об этом можно потом. Взмах клетчатым полотном происходит одновременно с гудком клаксона, и Арсений весь превращается во внимание.       Машины срываются с места. Порше берет разгон, сразу оставляя соперника позади, и хоть шокированный рев толпы даже здесь застилает уши, Арс чует — не все так просто. Волга скорость набирает медленнее и вроде идет уже на обгон — да тут же почти отстает обратно, а иномарка газует еще резвей. Вот только расстояние между ними не увеличивается — водитель двадцать первой не дает себе потерять ни метра, то приближаясь почти вплотную, то отставая вновь, всегда сохраняет конкретный максимальный промежуток. Ровно такой, чтобы в последний момент рвануть и вырваться вперед, осознает Арсений.       Он играет. Как кот с уже пойманной мышью, дает мнимую возможность удрать.       До водителя девятьсот одиннадцатой эта избитая тактика вовремя не доходит, и, ровно как Арсений загадывал, каких-то миллисекунд до первой контрольной точки хватает Волге для первой четвертой части победы. Народ ревет, а машины одна за другой скрываются за этажкой. И Арсений прямо сейчас готов звонить кому угодно, лишь бы ее снесли.       Пара десятков секунд, что гонщиков не видно, тянутся бесконечно долго. Наконец: первым появляется лупоглазый бежевый нос.       Очевидно, на том слепом участке пацан дал себе волю и оставил соперника глотать пыль; не сдает позиций он и на третьей четверти. Со стороны кажется, что все уже решено: как поставить байк против трехколесного велика, — только вот Порше так легко сдаваться не собирается — методично сокращает дистанцию, чтобы предпоследнюю точку преодолеть, почти дыша сопернику в задние фары.       Последний участок самый короткий, к этому моменту победу обычно легко предсказать, не всем же заездам, как в фильмах, иметь неожиданные повороты.       Но вот у этого — у этого поворот есть. А если буквально, то даже два.       И вот здесь отечественный автопром уступает: чтобы мягко вписаться, водителю приходится пусть и несильно, но сдать, а иномарке этого хватает для преимущества. И вот — до финиша пятьдесят метров, сорок, тридцать — ничто на таких скоростях; а машины почти нос к носу. Арсений дышит поверхностно и заполошно: не верит, что бандюган даст обставить себя настолько легко. В одно сплошное месиво сливаются шумы, а он — будто сам оказывается за рулем этого раритета; представляет, как вдавливает педаль до скрипа, как до побелевших костяшек сжимает руль, как выигрывает себе — да хоть сантиметров десять, — и       метра буквально за полтора до конца Волга внезапно рычит взбесившимся зверем. А потом так газует, что пересекает финиш прежде, чем водитель Порше, наверняка, вообще что-то там успевает себе осознать.       Сам Арсений тоже не успевает. Импровизированные трибуны мгновенно взрываются ликованием, а он так и стоит, ошалевше пялясь вперед себя.       Как черная-черная фигура расслабленно вываливается из Волги принимать поздравления, он неожиданно помутневшим взглядом даже не видит.       — Эй, — секунд, наверное, через сорок, Серый слабо дергает Арсения за рукав футболки, — ты живой?       Арсений качает головой и будто бы слышит надорванный скрип суставов. Гонка длилась минуты полторы-две, не больше, но он от сосредоточенности точно каменной корочкой за это время оброс.       — Позер, — глухо выдыхает он наконец: с искренним восхищением. — Господи, какой же…       — Ага-ага, тот еще выпендрежник, — Сережа скалится. — Но чтобы разогреть толпу нужно шоу — он дает им шоу. Че, пойдешь знакомиться?       — Посмотрю еще, — отзывается Арсений, коротко хохотнув с какими-то психопатическими нотками.       Неслушающимися пальцами он вытаскивает пачку сигарет с зажигалкой из неглубокого кармана джинсов. Сережа наблюдает за его потугами подкурить, явно довольный собой. Сжаливается после попытки пятой чиркнуть заевшим колесиком Зиппы: отбирает зажигалку, с первого раза высекает невысокий огонек — заправить надо, — подносит к кончику чужой сигареты, зажатой в губах, и с понимающим взглядом кивает вниз, на едва заметную тропку, по которой они поднимались.       — Стой тогда, а я пойду. Ставить надо и еще кое с кем перетереть. Как в себя придешь, пригоняй к финишу, он оттуда уже только к концу поедет, а это часа через полтора.       Арсений кивает, в слабой улыбке стараясь выразить всю имеющуюся благодарность.       В кустах сирени Сережа теряется уже через пару секунд.       Глубокая затяжка чуть разгоняет по венам точно застывшую кровь. Арсений не чувствовал такого бешеного прилива адреналина — он и не скажет, как долго: ни когда сам садился за руль, ни когда наблюдал с трибун. Это то самое в нем просыпается, одичавшее, что привело Арсения в одну из первых московских стритрейсерских тусовок, которая не стеснялась еще гонять прямо по центру, страшно сказать, сколько лет назад.       Водитель вел свою Волгу уверенно и смело, контролировал каждую секунду, каждый сантиметр дороги, противнику не оставив ни шанса. Такая в каждом маневре чувствовалась: игривость, если не наглость, — и так умело при этом он держал внимание толпы. Ни на секунду, Арсений уверен, он преимущества не терял. И хотя трюк этот старый, дешевый, как же красиво он смотрится в нужных руках. Арсений не просто обязан с пацаном познакомиться. Он что угодно отдаст, лишь бы оказаться с ним на одном треке.       Минут двадцать требуется, чтобы подуспокоить нервы; Арсений выкуривает вторую сигарету с небольшим перерывом, слегка отрешенно наблюдая за еще несколькими заездами. Они куда менее зрелищные, однако кое-кто все же выделяется: тот самый гламурный УАЗик предсказуемо оказывается неповоротливым, но выигрывает у растерявшейся Киа Рио, будто прямо из таксопарка, постоянно ее подрезая — грязный прием. Хорошо показывает себя и сразу заинтересовавшая Арсения роковая женщина, хотя как ездить на таких каблуках, он не представляет. Но БМВ прет к финишу с упорством танка и скоростью ветра, оторвавшись от красной мажорской Феррари еще до того, как скрыться за поворотом к дому, и без лишних фокусов — побеждает. Платье гонщицы в цвет машины ее соперника видно даже отсюда.       Людей на смотровой площадке поубавляется; кто-то, переговариваясь, бросает, что дальше будут одни любители. Арсений уходит тоже, по памяти в темноте пытаясь найти тропу. Как и сказал Сережа, идет прямиком к концу трассы, огражденной мигалками и кучей народа; там находятся и Бэха, и Волга, а вот УАЗик сразу погнал обратно на старт. Надо будет найти его попозже, а Арсений ведь даже водителя не рассмотрел — того сразу снесла волна восторженных зрителей; посмотреть в глаза этому лихачу с сомнительным чувством прекрасного очень хочется. Но это второстепенное.       Арсений, щурясь, вглядывается в разномастный ком из людей. У БМВ стоит водительница на своих этих каблучищах, и ей что-то самозабвенно вещает желторотый пацаненок в очках. Женщина улыбается крашенными в темный губами, когтистыми пальцами то и дело зачесывая за ухо русую прядь.       Находится и парень, объявлявший первые заезды, на стрипах; голубой еж у него взмок, а на смену ему сейчас пришла крошечная девочка, разодетая, как доминатрикс.       У мажорской Феррари сердито пыхтит электронкой типичный представитель золотой молодежи с пачкой прихвостней. Золотой — буквально: в металле у него все руки, шея, уши и, кажется, даже зубы. Он бросает в сторону своей соперницы злые взгляды, но явно ссыт подойти — Арсений бы тоже зассал, у той женщины ведь по орудию убийства на каждом пальце.       Кажется, Арсений даже видит Серегину гульку чуть в стороне от основной массы и точно — Катю, важно вышагивающую туда-сюда и говорящую по, боже мой, настоящей рации.       А вот того, кого он ищет, не видно нигде.       То есть, машина вот — со всех сторон окружена охающими и ахающими автолюбителями, но двухметровой почти фигуры нигде поблизости не наблюдается. И похоже, парня ищет не только он: стайка, как выразился Сережа, «девок» хищно прочесывает периметр и точно так же высматривает свою цель. Только вот безрезультатно. И Арс бы забил, влился в общую атмосферу тусовки, подошел бы познакомиться — да хоть бы к хозяйке Бэхи; но все клокочет внутри, а интуиция зовет прочь, туда, где метрах в пятнадцати от ограждений сбоку от трассы крутой овраг. Арсений слушается — потому что иначе по ощущениям просто взорвется.       Здесь не тихо, конечно, он недостаточно далеко ушел. Даже гудок очередного старта доносится; но людей нет совсем. Арс начинает спуск почти что на ощупь, потому что не видно ни зги: уличного освещения не подвезли вовсе, то, что стоит вдоль трека, сюда не достреливает, а луна со звездами, видимо, объявили забастовку, и ночное небо — сплошь пустое матовое полотно. Частокол близкого леса ломает линию горизонта, сливаясь силуэтом с землей, и человеческую фигуру различить тоже нет никакой возможности. Хоть кричи.       Слепо вглядываясь в темноту, Арсений — ожидаемо не замечает какую-то корягу, преградившую путь. Он спотыкается.       До конца спуска всего пару шагов, сгруппироваться и прокатиться калачиком без вреда для здоровья уже не получится; и перспективу носом воткнуться в землю, как наугад пущенный дротик, Арсений за пару мгновений падения успевает принять со смирением и честью. Но когда, кажется, до неизбежной участи едва ли больше протянутой руки, вместо пола его ловят — чужие сильные руки.       — Ты еблан? — тут же раздается над ухом знакомым басом. — Фонарика на телефоне нет?       Арсений в чужой хватке начинает барахтаться, пытаясь вернуть себе опору. Нащупывает ладонями чужие плечи, встает кое-как, но отпускать его не спешат.       — Пьяный, что ли? Как только Катька пустила…       — Не пьяный я, — Арсений буркает со внезапной обидой. — А телефон сел.       Еще до того, как он вернулся к Сереже с прогулки, сел, а зарядить и мысли не возникло.       — И ты, умник, поперся сюда, чтобы — что? Отлить?       Чужая хватка наконец пропадает. Арсений выпрямляется, но насмешливый — издевающийся даже — голос все еще звучит чуть сверху, и приходится вздернуть подбородок. То, что они стоят очень близко, — только догадка, потому что лица чужого так и не видно, только контур кудрявой башки. Пахнет табаком и машинным маслом; а чужое высокомерие — бесит.       — Тебя, блять, искал, — Арсений ощеривается. Какого хрена этот пацан вообще взялся его отчитывать?       — Ну, — агрессивный настрой Арсения парня явно не впечатляет. Он только хмыкает: — поздравляю, нашел. Дальше что?       А вот это отличный, между прочим, вопрос.       — Для начала можешь представиться, как мама учила. Я, например, Арсений.       Арсения мама учила притворяться уверенным в себе до последнего, даже если преимущество явно не на твоей стороне. Пацан вдруг смеется — громко так, искренне весело. На заветы чужих мам он, видимо, срать хотел.       — Допустим, Антон, — отсмеявшись, встряхивает опять кудрями. — Нахрена ты меня искал, если даже имени не знаешь, а, Сень?       И Арсений готов поклясться, что именно это сокращение там специально; плевать, что Антон о его нелюбви понятия не имеет. Будто, блин, чувствует, как уколоть.       — Арсений, — он поправляет твердо. — Я видел твой заезд.       Антон протягивает глубокомысленное:       — М-м-м... И как тебе? — по голосу слышно, что чужое мнение его мало волнует.       — Впечатляюще, — раздается самоуверенная усмешка, мол, еще бы. Но Арсений уже завелся: — Впечатляет, какой ты павлин. Не гонка, а фарс. Еще бы задом поехал, раз так повыебываться хотелось.       Он вообще не это хотел сказать. То есть, да, гонка действительно была фарсом, но в езде Антона все равно чувствовался профессионализм, а еще жутко интересно узнать, чем нашпигована его Волга, раз развивает за двести за считанное ничего.       — И все равно бы его обогнал, — уверенно отвечает Антон, точно его это вовсе не тронуло. Даже не спорит.       И это распаляет еще сильнее.       — Еще бы, легко выигрывать, если с новичками гоняться, — хотя водитель Порше, вообще-то, держался молодцом.       — У тебя, типа, есть на примете достойный противник? — Антон явно пытается это скрыть, но чувствуется — зажигается. — Неужели ты про себя?       «Может, и про себя», — Арсений не говорит, прикусив себе язык в последний момент.       Он обещал не высовываться.       — Много чести, — отрезает вместо.       Антон замечает его заминку, но не комментирует, только вздохнув.       — Слушай, Арсений, — выделяет интонацией, стебется, зараза, — я вообще хер пойми, кто ты и че ты от меня хочешь. Но если посраться, давай хотя бы поднимемся, потому что я сюда как раз-таки шел отлить и уже закончил.       Он не дожидается ответа, вытащив откуда-то телефон и врубая фонарик, тут же начиная уверенный подъем, — явно дает понять, что препирательство на время закончено. Арсению остается только двинуться следом. Он слегка морщится, наступая на ушибленную корягой ногу, а подошвы кед скользят по траве, и за Антоном в берцах — в августе! — поспевать не получается, так что на полотне асфальта тот оказывается куда раньше. Оборачивается, засвеченный со спины, что выражения лица не различишь, помедлив, протягивает руку, когда Арсений в очередной раз вместо шага вперед чуть скатывается. Арсений смотрит на протянутую ладонь с таким выражением, будто ему под нос суют что-то крайне противное.       Это недалеко от правды: вряд ли, сделав свои дела, Антон там, внизу, нашел, где помыть руки. Хотя дело и вовсе не в этом.       — Да че ты нос морщишь, фифа, блин, — сверху смеются опять. — Нет, хочешь — могу уйти, полчаса еще будешь карабкаться.       Интонация только какая-то совершенно не злая, скорее почти умиленная. А внутри все равно что-то нашептывает: схватившись-таки за чужую руку, дернуть на себя. Арс этого не делает, только потому что объективно — падение на себя чужой двухметровой туши вполне может не пережить; проглатывает гордость и принимает помощь. Его тут же с силой подтягивают, и оставшаяся до конца подъема пара шагов преодолевается в один быстрый и широкий. Рука у Антона холодная.       — Спасибо, — Арсений спешит отнять ладонь, как только уверенно встает на ноги, демонстративно вытерев ее о джинсу.       Антон закатывает глаза, но молчит, в очередной раз проявив чудеса дипломатии.       — Пожалуйста, — отвечает только с равнодушием. — Хотел-то чего?       Здесь светлее, и у Арсения мелькает мысль, что Антон вполне может его узнать. Он не Михаэль Шумахер, конечно, но и не последний человек в автоспорте, мелькал на обложках даже не только желтушных изданий, обсасывающих вовсю нынешнюю ситуацию. Правда, сейчас Арсений оброс и осунулся по сравнению с тем, каким сиял на последнем туре. Но Антон либо не узнает, либо не подает виду.       — Посмотреть на тебя вблизи, — Арсений фыркает. — И пожелать удачи. В финальном заезде на одних фокусах вывезти не получится.       Антон смотрит долго, нечитаемо, в голове как будто даже слышно, как скрипят шестеренки, а потом — вдруг всем лицом растекается в широченной улыбке без капли того нахальства, которое Арсений видел: и в его появлении на публике, и в езде. От глаз расползается множество лучистых морщинок, растягиваются в одном месте треснувшие сухие губы. И в глазах — помесь недоумения с щенячьим восторгом.       — Ты странный, — он говорит, и Арсений это слышал множество раз, но сейчас звучит будто бы как комплимент. — Выпьем? После заезда, разумеется.       Арсений недоуменно вытягивается всем лицом. Собирается, впрочем, тут же и щурится, вздернув нос.       — Если ты выиграешь.       — Когда я выиграю, Арсений, — Антон наклоняет голову в сторону в жесте абсолютно детском, но в глазах — бесенята. — Ты угощаешь.       — Смотри, чтобы корона крышу тачки не поцарапала.       — Ага, не волнуйся, — Антон прыскает. — О! Вспомнил, где тебя видел, — Арсений было напрягается весь, но: — Ты же с Матвиенко пришел? — Арс осторожно кивает. — Значит, найдемся. Не лезь только больше никуда, тут не сидит в каждом кусте по человеку, который бросится тебя ловить.       И он даже не дает Арсению время что-то ответить: тут же широченными шагами удаляется прочь, пропав в гуще толпы. Попов так и стоит, шокированный и возмущенный подобной наглостью, с приоткрытым ртом и, наверняка, в целом довольно дурацким видом; слава богу, что никто на него смотреть не спешит. В голове толчея из мыслей: знакомство вышло абсолютно нелепое, парень этот — вызывает кучу смешанных чувств, во главе которых — недоумение; а Сережу, кстати, и правда стоило бы найти.       И, погодите, Арсению показалось, или на последней фразе Антон ему подмигнул?