Автомастерская, куда Арсения в четверг привозит Антон, выглядит… до странного обыкновенно. Здание, напоминающее двухэтажный гараж с двумя воротами, выкрашено в непримечательный серый; оно стоит себе, огражденное сплошным забором, у двухполосной дороги в северной части города и не сигнализирует о своем назначении абсолютно ничем. Неясно, чего Арсений от него ожидал: ярких граффити или хотя бы скромной вывески «Шиномонтаж», — но точно не этого.
— Они работают только со стритрейсерами? — Арсений спрашивает, пока Антон набирает сообщение кому-то в чате. Видимо, оповещает, что прибыл.
— Преимущественно, — отвечает Антон.
Ну, тогда логика в этом есть — нежелание лишний раз привлекать внимание. Арсений отстегивается и щурит глаза, высматривая, не спешит ли кто поднять для Волги шлагбаум.
Два дня в ожидании новой встречи прошли смазанно. Сперва Арсений запоздало заволновался, что на заезде его мог кто-то узнать, и пугался любых уведомлений на телефоне, а после принялся нервно прочесывать все соцсети, но свежих упоминаний своего имени вне обсуждений аварии не нашел. Тогда плюнул на все, отрыл со дна неразобранного чемодана бритву, потому что уже в зеркало на себя смотреть было страшно, порывался даже челку подстричь, но Сережа покрутил пальцем у виска и попросил оставить домашние эксперименты со внешностью девочкам из Тик-Тока. Антон перемену подметил максимально в лоб.
— Побрился, — заявил вместо приветствия, когда Арсений залез в машину, без какой-либо оценки в голосе.
Арсений фыркнул:
— Впечатляющая наблюдательность, — а после спросил, сам не зная, зачем, с ухмылкой: — Что, мне не идет?
— Совсем наоборот, — Антон ответил спокойно, не смущаясь и не увиливая.
Арсению где-то с минуту хотелось приложиться головой о приборную панель, а потом перехотелось: рядом с Антоном каким-то чудесным образом не получалось себя накручивать. Не хотелось просто; такой он, как палка, прямой и не оставляющий пространства для поиска второго дна. Всю дорогу подмурлыкивал песням с телефона, рассказал немного об Утке: метит в рэперы, бешеный, но добряк, — сегодня оделся куда менее агрессивно: кольца с цепями остались — видимо, неотъемлемый элемент образа, — но вместо кожи и всего черного обычные синие брюки и футболка в полоску. И Арсений расслабился.
А сейчас шлагбаум наконец-то поднимается, Волга заезжает на территорию мастерской, и из-за пульта к ним выходит бородатый здоровяк в вымазанной краской и пылью футболке. Он жестами показывает, чтобы парковались снаружи, и Антон показывает большой палец, заворачивая чуть за угол, чтобы не стоять на пути.
— Здорова! — слышит Арсений, когда открывается дверь с Антоновой стороны.
Голос у здоровяка богатый, низкий, и силы в руках немерено судя по тому, как Антон ухает от объятий. Арсений выползает следом, опасливо протягивает ладонь для рукопожатия, и — ага, ее сжимают так, что кости трещат.
— Макар, это Арсений, — Антон встает рядом, кивает на него головой. — Арсений, это Макар.
— Наслышан, — Арсений улыбается, незаметно разминая пострадавшую ладонь за спиной.
— Давайте внутрь, — Макар улыбается тоже. — А то Даша щас Эду голову отгрызет.
Антон издает мрачный смешок:
— Она может, — и к воротам идет последним, будто прикрывая Арсения со спины.
Уже внутри обстановка больше соответствует Арсовым ожиданиям. Плакаты по стенам: с музыкальными группами, комиксами, даже пара советских, — все в ярких цветах, портативная колонка, басящая что-то танцевальное, огромный замшевый желтый диван у стены и посреди этого великолепия — розовый УАЗик с откинутой крышкой капота.
— Я просто не понимаю, — над двигателем стоит, склонившись, светленькая девушка в огромных очках, — что надо с машиной делать, чтобы стало — вот так. Ты ее чем заправлял?! Серной кислотой?!
— Бензином, мля, чем, — буркает татуированный парень, скукожившийся в углу.
Арсений замечает его только сейчас.
— Поумничай мне еще, — огрызается девушка и поднимает голову. — Ой! — она видит вошедших, тут же приосанивается, отряхивается от невидимой грязи, и на ее лице появляется дружелюбное выражение. — Антон, привет, проходи. И Вам здравствуйте.
Парень в углу немного расслабляется, а Арсений перебарывает желание спрятаться за Макара.
— Арсений, — вместо этого он кивает девушке головой.
— Даша, — та возвращает приветственный жест. — Чучело в углу это Утка, — Даша хищно зыркает в его сторону.
Тот закатывает глаза, но заметно ежится.
— Или Эд. Для тех, кто не хочет лишиться зубов, — говорит он.
Арсений неприкрытой враждебности не пугается: во-первых, похоже, уже привык, во-вторых, у этого парня все еще вырвиглазно-розовая машина, и этот факт перекрывает и агрессивный оскал, и количество чернил под кожей, и полный спортивный комплект, будто по дороге снятый с попавшего под руку гопника. Он лишь хмыкает, дернув уголком губ, но миролюбиво отвечает:
— Эд так Эд, — не иначе Антоново влияние.
Сам Антон за развернувшейся перед ним картиной наблюдает с неприкрытым весельем.
— Что он такого сделал, Даш? — он подходит к машине, тоже заглядывая под капот.
— Да я ему говорила, когда новые поршни ставила, чтоб через месяц приехал на диагностику, но зачем меня слушать, да? — девушка всплескивает руками. — И вот, пожалуйста — перегрелись. Теперь все разбирать, чистить, а это ювелирная, между прочим, работа!
Антон качает головой.
— Ну тих-тих, — кладет Даше руку на плечо. — Ты у нас мастерица на все руки, все сделаешь. А если он сломает свое корыто еще раз, — Антон улыбается, — мы его разберем и перепродадим по частям.
— Эй! — Эд возмущенно выкрикивает.
— Так и сделаем, — а вот девушка успокаивается, улыбаясь тоже. — Чтоб неповадно было.
Татуированному остается только уязвленно пыхтеть.
Макар, глядя на Арсения, разводит руками, мол, ну, вот так как-то; а Арсений беззвучно смеется, совсем отпуская себя. Он бы подошел посмотреть тоже, но в начинках понимает постыдно мало, всегда считал, что такие вещи лучше оставить профессионалам, а себе оставлял свое — сидеть за рулем да жать на педали. Вместо этого снова окидывает взглядом мастерскую: запчасти, в удивительном порядке лежащие по шкафам, окна под потолком, башню из баллончиков краски.
Эда.
Тот смотрит в ответ немигающим хмурым взглядом исподлобья, и только сейчас — только сейчас Арсений узнает этот взгляд.
Его — видел у журналистов, столпившихся под окнами офиса. У нескольких зрителей из толпы в тот злополучный день. Это узнавание, окрашенное неприязнью.
Арсений сглатывает. Глупо было ожидать, что такого не произойдет; на самом деле удивительно, что произошло только сейчас. Желание спрятаться: за Макара, Антона, да хоть за стеллаж с резиной, — возрастает в разы, но Эд не спешит идти в наступление, только — и взгляд отводить не спешит. Скрестив руки на груди, он наблюдает будто — не как Антон, с безвредным любопытством, — а как за муравьем, на которого направлена лупа под ярким солнцем. И от этого захлестывает паникой, Арсений цепенеет не в состоянии даже вдохнуть.
А потом перед глазами вырастает фигура Антона, и его рука, чуть сжимая, опускается на плечо.
— Куришь? — он спрашивает буднично, но взгляд — обеспокоенный. Понимающий.
Арсений выдавливает из себя:
— Да.
— Значит, пошли курить.
— Там банка слева от входа, — кричит Даша, уже увлеченно колдующая над двигателем.
На улицу Арсения Антон почти выволакивает; ноги не слушаются, и в ушах шумит. Воздух нагретый, но и это лучше духоты помещения, а может, просто от ужаса воздуха стало так катастрофически не хватать. Арсений опирается о стену спиной, вытаскивает сигареты подрагивающими руками, Зиппу, хотя как в таком состоянии будет ее поджигать, понятия не имеет. Его опережает Антон, поднося огонек своей зажигалки.
— Спасибо, — говорит Арсений, не уточняя: за то, что прикурил, или за то, что вытащил. Надеется, что Антон поймет: и за то, и за то.
Антон, кажется, понимает.
— Да не за что, — он приваливается плечом к стене рядом. — Ты будто привидение увидел. Эд много на кого такое впечатление производит, но он безвредный.
— Дело не в этом, — Арсений выдыхает горчащий дым. — Хотя он, конечно, персонаж… колоритный.
— Еще бы. Тут все такие, — Антон прикуривает; сигарета у него тонкая, это забавно.
Мысленно Арсений прикидывает, как смотрится сам: простые светлые джинсы, очередная футболка, мажорский Данхилл и лицо, которое хоть на брошюры о кризисе среднего возраста добавляй. Говорит мрачно:
— Чувствую себя лишним.
— Не прибедняйся, — Антон глубоко затягивается и на полушуточную фразу отвечает слишком серьезно: — Был бы ты лишним, я бы тебя не привел.
Арсений неясно растягивает губы в подобии улыбки, отворачивается, потому что невозможно уже смотреть, как Антон на него смотрит. Со спокойной симпатией, которая ни за что, с интересом, с теплом; на Арсения уже лет пятнадцать так не смотрели — все либо с нездоровым восторгом, либо со скепсисом. В последнее время — и вовсе лишь мрачно, недружелюбно; и не будет преувеличением сказать, что исключением остался один Сережа. Ну и этот еще теперь.
— А почему привел, кстати? — Арсений спрашивает, пытаясь звучать равнодушно, и все так же глядит в пол.
— Мне показалось, что тебе тут понравится, — Антон отвечает просто.
Такой он — простой.
— И все?
— И все, — говорит. — А тебе не нравится?
— Пока не понял, — честно признается Арсений, потому что с Антоном по-другому не получается.
Антон молчит в ответ, только краем глаза Арсений видит, как он раз за разом подносит руку с сигаретой к лицу. Он потихоньку приходит в себя, жмурится солнцу, что скрыто рваным осколком облака, думает: ну правда, чего он парится. Утка ему — никто, его мнение — ничего не значит, что-то вякнет — Арсений найдет, как ответить, а до тех пор можно вести себя подчеркнуто дружелюбно, уж этому он научился. И в момент, когда он уже ищет взглядом упомянутую Дашей банку для окурков, его даже не дергает от резко раздавшегося гудка со стороны шлагбаума.
— Опа, — Антон свой бычок тушит об асфальт, банку находит быстрее: вот она, чуть левее, — Димка приехал. Пошли.
И идет первым, но пару шагов спустя оборачивается: убедиться, что Арсений за ним последовал. Ободряюще улыбается, трясет своей невозможной шевелюрой, и вздрагивают, звеня, металлические подвески; Арсений не вернуть улыбку не может, тоже сходя со своего места. У шлагбаума — простая серебристая Тойота; пробуждает воспоминания, хоть и модель поновее, чем та, на которой Арсений когда-то гонял. За рулем выжидающе смотрит поверх темных очков лысый мужик. Сигналит опять, когда видит, что они уже на подходе.
— Да ща! — Антон кричит, в два широких шага оказываясь у пульта. Бубнит: — Вот ведь нетерпеливый.
Машина заезжает, паркуется рядом с Волгой. Мужик — невысокий, напряженно хмурящийся, абсолютно обыкновенный, прямо как здание мастерской снаружи, и этим вызывающий подозрения — выходит, снимает с носа очки и первым идет к Арсению, вытягивая руку аж на ходу.
— Очень приятно, — выпаливает. — Дмитрий Темурович.
И его нервяк сразу становится объясним: конечно же, он узнал Арсения тоже. Арсений пожимает несмело чужую ладонь, но не успевает и рта раскрыть.
— Пиздец мы серьезные, — перебивает Шаст. — Темурович, бля.
Дима смотрит на Антона сердито, шумно выдыхает через нос. Выглядеть хочет, наверное, грозно, но больше похож на школьника, который просит маму не позорить его перед друзьями.
— Это взаимно, — Арсений отвлекает его внимание на себя: не все же Антону за него отдуваться. — Арсений Сергеевич, но давайте, наверное, правда как-то понеформальнее.
Ему тут же живо кивают и не сразу отпускают руку. Но Арсений даже не то чтобы против, он чувствовать может исходящую поддержку, и это — как и всегда — подстегивает уверенность в себе. Вспоминаются слова Серого: Дима настоящий поклонник большого спорта, — а сейчас всем своим видом показывает, что встречей по-хорошему обескуражен, пусть и пытается это скрыть. Арсений уже и не думал, что снова с таким столкнется.
Когда Антон первым направляется внутрь, Дима понижает голос:
— Будет неуместно с моей стороны выразить соболезнования?
Арсений морщится. Соболезнования — вот ведь слово, будто бы умер кто.
— Уместно, пожалуй, — он отвечает вежливо. — Но лучше не стоит.
Дима кивает опять, тут же уходит вперед даже не шагом, а будто бы маршем. Он скрывается внутри мастерской, пока Антон еще ждет Арсения снаружи, и снова — взгляд, точно в самое нутро, но ненавязчивый, не пытающийся высмотреть что-то, что ему показать не готовы. Арсений делает максимально убедительно уверенное выражение: жив, цел, орел, готов к труду и обороне, — и Антон цокает, качнув головой, но притворяется, что поверил. Касание к спине, когда он пропускает Арсения вперед, не сходит еще очень долго — фантомной опорой.
``
Человеком, с трудом вписывающимся в новые компании, Арсений никогда не был, но и сверхобщительной социальной бабочкой — тоже. Он сдержанный, подозрительный, но обладает достаточным количеством обаяния и умением им пользоваться, чтобы к себе располагать, никого не пуская дальше положенного; эти навыки организовывали ему проход на любую тусовку в студенчестве, они же — спасали во время интервью, больше напоминавших допросы с пристрастием. Поставить себя и сейчас на автопилот — легче легкого.
Только присутствие Эда немного осложняет ситуацию.
В итоге к шести часам вечера Арсений успел: с Дашей ввязаться в классический спор «Форд против Феррари», с Макаром обсудить — внезапно — творчество Тайки Вайтити, с Антоном дважды сходить покурить и один раз — с Димой, который все-таки выразил, но не соболезнования, и на том спасибо.
— Я за Вашей карьерой следил с самого начала, — переходить на «ты» он упорно отказывается. — Знаете, наших в Европе немного, а кроме Вас и Петрова вообще один молодняк. Сами понимаете, за уличный спорт Вас осуждать не мне, вот я и не осуждаю. И я уверен, что все еще будет.
Он говорил, с явной осторожностью подбирая слова, сигарету курил — Арсову и ушел первый, оставив того наблюдать, как медленно уползает летнее солнце за крыши однотипных многоэтажек. Когда Арсений вернулся, хмуро на Диму смотрел уже Антон, а на него — с вопросительным беспокойством.
Машину Эда привели в порядок в шесть рук — Антон, казалось, только рад был участвовать в неоплачиваемом труде — часа за полтора, и тот укатил почти сразу, слова Арсению не сказав. Без него стало совсем легко. Арсений горящими глазами смотрел на жемчужины местной коллекции: детали, в умелых руках любой автомобиль способные превратить в Бугатти, — и даже пожалел в какой-то момент, что не взял ни одного из своих — уж здесь-то над ними бы поколдовали. Даша о каждой запчасти пела соловушкой, Макар хвастался фотографиями различных покрасок и собственноручно вырезанными трафаретами, Дима долго допрашивал механиков о новых клиентах, в особенности — о том самом мажоре. А Антон — Антон все смотрел.
Нет, не молча: он то и дело подхватывал чьи-то реплики, с Макаром ударялся в воспоминания, подкалывал Диму, горделиво рассказывал о планах на свою Волгу, — но его фокус все время был на Арсении. Его мнения — спрашивал, реакций на шутки — ждал и редко, но метко касался. Был — якорем всякий раз, когда Арсений порывался уплыть на бешеных волнах собственных мыслей и беспокойств.
Сеткой, натянутой под канатом. Арсений к такому не привык, но позволил себе выдохнуть и смириться: ну, это Антон.
Тем более в конечном итоге ему здесь и правда нравится. Бойкая Даша, добродушный Макар и серьезный Дима — сборище до нелепого разных людей — принимают Арсения будто заочно, и то ли это из-за того, с кем он приехал, то ли он правда вписывается — думать не хочется. Все отходит на второй план, оставляя: продавленный желтый диван и неопознанную музыку из колонки.
И только одна мысль, догадка все бьется мухой о стекло в голове.
Арсений впервые зовет Антона на улицу сам, пока Дима с кем-то говорит по телефону, а Макар с Дашей наводят порядок. Он не закуривает — курил почти только что, — встает, подставляясь свежеющему воздуху и замечая сейчас, как посерели и налились облака. Будет дождь?
— Ты все знаешь, — Арсений говорит — именно говорит, потому что в вопросительной интонации нет никакого смысла. — Конечно, ты знаешь. Ведь и с Димой, и с Сережей знаком…
— Знаю, — Антон отвечает. Не курит тоже. — Не уверен, насколько все, но кто такой Арсений Попов — да, и про аварию тоже. Это что-то меняет?
Арсений задумывается всерьез.
— В том-то и странность, что нет, — наконец заключает для себя куда более неожиданно, чем для Антона.
— А ты привыкай к странностям. Я вот грубо, но честно тебе скажу: меня вообще не ебет.
И Арсений смеется: легко, свободно, — так себя потому что и чувствует.
— Веришь? — Антон наклоняется к нему — Арсений вообще не помнит, когда кто-то к нему в последний раз наклонялся — близко-близко, заглядывает в глаза.
Арсений говорит:
— Верю, — улыбается.
И это — страннее всего.
— Тогда собираемся потихоньку. Будь ты хоть Петр Первый, а должен мне пиво, — Антон довольно улыбается, лучиками морщин расходясь от прищуренных глаз.
Они уезжают, когда начинает мелко накрапывать.
``
Сперва едут на другой конец Москвы, к дому Антона, потому что за руль пьяным — ни-ни, а цены на парковку в центре кусачие, и дешевле новую машину купить, чем оставить свою до утра. Арсений не против; он опускает в машине стекло, позволяя влажному воздуху трепать волосы, расслабленно откидывается на сидении и из-под полуприкрытых век наблюдает, как чужие огромные руки лежат на руле. В подступающем закате Антон весь — смягчается, теряет контрастные углы тяжелой челюсти и прямого носа, которые до этого были подчеркнуты солнцем и в их первую встречу — мигалками. Становится плавным, покатым. Будто даже смазанным неумелой ретушью.
Красивым — не становится, потому что был и до этого. Арсений ведь не слепой, умеет ценить и оценивать; хотя больше черт лица его в людях всегда цепляли образ, харизма, и вот ее у Антона хоть отбавляй.
— Дима тебя не заебал? — Антон спрашивает, косится на него.
Арсений прыскает:
— Нет. Встреча с поклонником всегда в радость, — говорит показушно поставленным голосом, и Антон закатывает глаза.
— Мне-то не заливай, — он чуть хмурится. — Дима… очень сердобольный поклонник. Принимает все близко к сердцу. Если заебет, ты скажи.
— Все нормально, — Арсений качает головой. — Хотя чувствовать себя больной зверушкой, конечно, в новинку.
— Будь ты больной зверушкой, он бы не убивался так. Но ты рад, что поехал?
Арсений слабо кивает:
— Рад.
— Чего тогда грузишься?
Антон не допытывается, отстанет, если попросить, но и спрашивает не из вежливости. И грузиться поводов у Арсения, честно говоря, полно: он как минимум чувствует себя чужеродно во всем происходящем и только рядом с Антоном почему-то не чувствует, тот и шанса не оставляет выпятить иглы, потому что свои до единой убрал. Арсений мог бы выбрать любой ответ и не соврал бы, да хоть бы заговорил про Эда, но ему теперь, когда он знает, что Антон в курсе, не хочется всю эту тему поднимать по другой причине. Не хочется Антона втягивать. Поэтому он отвечает:
— Я совсем тебя не понимаю, — и не то чтобы это действительно Арсения гложет, так, зудит на подкорке, но все-таки кажется важным сказать.
Антон смеется: тихим раскатистым смехом.
— Так спрашивай. Может быть, помогу.
Арсений отворачивается к окну, провожает идущее на обгон такси задумчивым взглядом.
— Ты меня сразу узнал? — начинает неуверенно.
— Когда ты на меня ебнулся? Нет, разумеется. Уже когда поднялись, и то только потому, что кое-кто все уши мне этой аварией прожужжал.
Арсений кивает: сам себе, потому что Антон смотрит прямо вперед себя.
— Позвал поэтому?
— И да, и нет. Не потому что захотелось со звездой потусить, если ты это имеешь в виду, — на «звезде» Антон заметно кривится, всем своим видом показывая свое отношение, к отношению Арсения крайне близкое.
И эмоциями там, душой, чуйкой — Арсений верит; но спрашивает все равно, напрягшись:
— А почему тогда? — потому что полагаться привык на другое.
Антон замолкает, задумывается, но ненадолго.
— У тебя вид был совсем убитый, а глаза блестели, и, хрен знает. Захотелось тебя оживить.
Звучит ужасно банально; и слишком, чтобы быть правдой, и слишком, чтобы так глупо солгать.
— Как благородно, — Арсений хмыкает, руки складывает на груди. — Значит, вы с Димой похожи больше, чем мне показалось, — на непонимающий взгляд Антона он поясняет с усмешкой: — Сердобольные оба.
Его лицо будто сканируют, и Арсений не прячет, а правда не находит в себе обиды и уязвленной гордости за чужое желание помочь; Антон отворачивается, похоже, спокойный.
— Ты себе даже не представляешь, насколько.
Они останавливаются на светофоре, и Антон тянется через Арсения, чтобы закрыть с его стороны окно, потому что дождь заметно расходится. Такие жесты ненавязчивой помощи для него, похоже, обыденность; Арсений не то чтобы не верит в существование подобных людей, но он ужасно давно их не встречал. Попробовать дать себе снова в такого человека поверить ужасно хочется.
— Еще ты меня ужасно развеселил, — вдруг говорит Антон спустя пару минут расслабленного молчания. — Не каждый заезд, знаешь ли, меня ищут специально, чтобы отхуесосить.
Арсений смеется, щурится.
— И кто еще тут звезда, — не признается, что на самом деле просто взбрыкнул в ответ, как ребенок, которому указывают на его косяк, и он начинает переводить стрелки.
— Да уж куда мне, — Антон от него отмахивается, но выглядит довольным.
Дальше молчат. Арсений — задумчиво; ему сложно, ему все еще непонятно, ему непривычно, что на сложный вопрос можно взять и получить такой тривиальный ответ, но — ну, это Антон, и он не то чтобы однослойный, он просто пускает в себя легко. Он не юлит, не выдумывает, не приукрашивает, он Арсению как будто уже доверился без оглядки. И тянет к себе ненавязчиво, приглашая. Арсений ведется. Может, стоит перенять чужую бесхитростную философию и, раз хочется, просто рядом с Антоном — быть.
За спиной около половины пути, когда вдруг звонит чужой телефон.
— Да? — Антон не включает на громкую, а берет аппарат с подставки и прикладывает к уху, и Арсений прочел бы лекцию о безопасности за рулем, но тот выглядит слишком встревоженным. — Что? Так… успокойся. Диме звонила? А? Блять, а этот что? Вот козел.
Слышится тяжелый вздох, из трубки — истерическое неразборчивое бормотание. Антон на глазах смурнеет.
— Скажи, что я часа через полтора буду, — он переводит тяжелый взгляд на Арсения, поджимает губы. — Да. Пусть только попробует, я ему стетоскоп вставлю в задницу и вытащу через рот. Ага, давай. Дима, блять, — это он говорит, уже сбросив звонок и тут же набрав другой номер. Вместо гудков идет оповещение, что абонент недоступен. — Блять.
Телефон встает обратно, а Антон хмурится, с силой сжимая руль.
— Я так понимаю, сегодня мы никуда не поедем? — уточняет Арсений, встречая чужой виноватый взгляд.
— Извини, — Антон сникает совсем, пользуется замедлившимся ближе к центру движением, чтобы сжать переносицу пальцами на пару секунд. — Я тебя подвезу.
— Это звучало срочно.
— Там ливень, — говорит Антон твердо, кивнув на окно, где, и правда, погода уже бушует.
Арсений решает не спорить: похоже, Антону сейчас хватает головняка.
До Патриков они мчат, чудом ничего не нарушив, и прощаются скомканно; Арсений, не зная ситуации, понятия не имеет, что говорить. Решает молча сжать чужое плечо, прежде чем выскочить из машины.
— Спишемся, — от Антона на это — короткий кивок.
