sweetness

Джисон скулит, сгибается пополам и натягивает одеяло по горло, стараясь защититься от прохлады воздуха. Не так давно у него началась течка, и это худшее, что могло произойти. Он, конечно, знал, что поздние течки переносятся тяжелее, чем обычные, и готовился к этому, но он и представить не мог, что боли будут настолько сильными даже под воздействием блокаторов. Первая течка у омег начиналась в четырнадцать или пятнадцать, как у того же Сынмина, а у Джисона она не случалась и в девятнадцать. Ну и ладно, думал тогда Хан, пожимая плечами, поздняя течка, так поздняя. А сейчас он лежит на кровати, весь вспотевший, сгибается в три погибели от спазмов в животе, внутренняя омега скулит от пустоты в заднем проходе, что уже успел полностью очиститься; оттуда будто литрами выталкивается природная смазка, разнося по помещению сладостный запах. Джисон выпил блокаторы, но даже это не спасает его, по телу стекали капли пота, оно даже порозовело, но омеге было до того холодно, конечности дрожали, живот крутил, и слезы выступали на глазах. Кое-как он дотянулся до нужной вещи, ухватился крепче и прижал к носу, вдыхая такой необходимый сейчас запах. Альфа дал все в гнездо омеги, что, по мнению старшего, было необходимо в его гнезде. Он отдал все свои вещи, на которые только указал Джисон, Хан даже из пары своих вещей и игрушек построил гнездо, тут даже есть несколько веточек и камней, которые альфа собрал по просьбе своей омеги. Это гнездо то место, где Хан должен был проводить свои течки, должен был гнездоваться, и пускал он в него разве что одного человека — его альфу, Чонина. Тот хорошенько позаботился об омеге и его первой течке, купил необходимые подушки, одеяла, таблетки, чтобы хоть как-то смягчить боль. Чонин на самом деле не знает, что испытывают омеги в течку — особенно позднюю, — но вроде как слышал, что это почти невыносимо, пока омеги не ощутят в себе член и узел. Альфа очень заботливый, младше него на несколько месяцев, души не чает в своей омеге, что на его заботу смущённо улыбался, покрываясь румянцем, а омега внутри послушно виляла хвостом. У Чонина самого внутренний альфа невольно поскуливал при виде омеги, и рычал, стоило незнакомым ему альфам подойти к старшему. Он готов был защищать своего омегу, собственничество от природы давало о себе знать в такие моменты. Когда Джисона касался кто-то из их стаи, это не напрягало Яна, он доверял своим друзьям, и знал, что те не питают никаких чувств, помимо дружеских, братских или даже родительских, к старшему в их компании омеге. Их стая не была такой уж и большой, всего восемь человек, из которых омег было три, а альф — четыре. Единственной бетой был доброжелательный, но немного мрачный Чанбин, у которого был краш на Феликса — омегу, у которого был точно такой же краш на бету. Феликс пах засахаренной малиной, даже чем-то жженым, Чанбин, вдыхая этот запах, жалел, что не родился альфой. От Ли пахло летом, когда уезжаешь к бабушке и она варит варенье, в доме витает аромат спелой малины и жженого сахара, у беты от этого запаха щекочатся обанятельные рецепторы. Феликсу и впрямь нравилось, как бета от его запаха готов на стенку лезть. Он был средним омегой, а младшим — на пару дней младше, — Сынмин. Гордый, знающий себе цену омега, что дорожил своей стаей. Запах так и говорил, что тот не даст себя и друзей в обиду и где-нибудь да напакостит в месть: мята с шоколадом, в омеге тестостерона было достаточно, даже почти наравне с Хенджином — его альфой. У него длинные волосы, темные омуты и родинка под глазом, он даже более нежный, чем его омега, любит рисовать и учится на учителя, он готов лелеять своего омегу, окружать его запахом персика и виски. Довольно странное сочетание, думали все в стае. В общем, уровень тестостерона у них наравне. Души друг в друге не чаяли. У Бан Чана — негласного лидера их стаи, — тестостерона было явно больше, у него мускусный запах, кардамон, западные пряности, даже где-то проскакивают нотки черного перца, и Бан, вразрез с запахом, был очень заботливым, Джисон невольно думал, что он — старший брат, и ему можно довериться. Еще для него старшим братом был Минхо, с которым он знаком с детства. Минхо пах спокойно, тестостерона у него было явно меньше, пах чем-то травянистым: как душица, ромашка, мокрый укроп и утренняя свежесть, будто старший брат, готовый успокоить и защитить, свежо и чисто. Но тестостерона действительно больше всех было у Чонина, которого природа не обделила. Когда Джисон в двенадцать лет только познакомился с ним, тот был ниже, доходя только до носа, и веяло от него все ещё детским альфьим запахом: молоком и свежестью, тогда как у Хана уже стал выявляться омежий запах. У альфы запах стал формироваться только к четырнадцати, едва-едва, Джисон, честно, и не заметил бы даже, если бы не проводил с ним так много времени. Просто в какой-то момент он заметил, что стал слышать не молочный запах, а более взрослый, крепчавый совсем на чуточку. Но не успел он как следует разобрать его запах, как альфа уехал учиться во Францию в старшей школе. Кажется, Чан, Минхо и Чанбин все ещё поддерживали с ним связь, но омега — нет. Вроде и хотел общаться, а вроде и не общался… В общем, пришел вместо него другой альфа. Нет, не другой, он, просто… он возмужал настолько, что Джисон едва его узнал. Пухлые щеки, которые он любил тискать, заменили острые, выточенные скулы, челюсть стала шире, а ростом он, должно быть, наравне с Хенджином. Джисону приходилось задернуть голову, чтобы смотреть младшему в лицо. Он думает, что, примерь он его одежду — она бы висела на нем, и не прогадал. Природа точно не обделила его, как альфу: от него веет резкими, даже грубыми нотками; от него пахнет ванилью, горьким шоколадом и кофе, и все равно наружу проскакивают мягкие, добрые нотки нежной натуры, запах щекочет рецепторы и внутреннюю омегу, послушно поскуливающую при виде своего альфы. Чонин точно возмужал, Джисону даже хорошо от этого; он выглядит действительно маленьким рядом с ним, надави на него Ян — и он рассыпался бы, но он только нежно обнимал его. У него ладони большие, широкие, в отличие от Хана, у которого пальцы даже короткие. Омега вздыхал. Вздыхал по крепкому прессу, по грубому запаху и резкому, но все же ухоженному лицу. Будь у него ушки и хвост, они бы точно сжались при виде младшего. Течки у него все не было, когда их отношения развивались к тому, чтобы наконец-то поцеловаться, зато был гон у Чонина, который тот отказывался проводить с Ханом со словами: «пока у тебя не будет течки, я не проведу гон с тобой». Джисон дулся, но от этой заботы трепетало в груди. Затем оказалось, что Чонин всегда был влюблен в Джисона. Вот всегда — когда они только познакомились, и когда он был во Франции. У Джисона от этого теплело внутри, щеки розовели, а омега внутри прихорашивался, так же, как и альфа Яна — для него. — Как хорошо ты не видел меня в шестнадцать, — как-то поделился Чонин, когда они сидели вдвоем, — я был тогда таким прыщастым, в очках и брекетах, — он улыбнулся и прищурил глаза до маленьких щелочек. Джисон фыркнул. — Да брось, ты же меня видел с прыщами! — возмутился. Только он вспоминает, как выглядел в двенадцать лет, тут же его передёргивает. Радует только то, что сейчас он выглядит намного красивее, и навряд ли Ян помнит его в прыщах и сыпи. Чонин посмеялся. Старшему совсем необязательно знать, что он все ещё хранит подростковые фотки Хана. — Но я хочу, чтобы ты видел меня только таким. Возможно, как-нибудь потом я тебе покажу свои фотки, — поиграл бровями альфа. В отношениях они чуть больше полугода, интересно, что младшего никак не смущает то, что омега старше него, Джисону даже кажется, у него есть некий кинк, потому что он всегда зовёт его «Джисон-хеном». Это даже странно. Теперь, когда у омеги наконец началась течка, Хан лежит в своем гнезде и ждёт альфу с учебы, что учится на врача, даже немного обидно, Джисон, кажется, ревнует Чонина к учебе. Рассудок ещё не полностью был потерян благодаря тем же блокаторам, которые Феликс с Сынмином щедро отдали ему, ведь, учитывая, какие боли испытывают они во время своих течек — не поздних, — то как же Джисон будет переживать свою течку, которая началась у него в двадцать, а это уже считается поздней течкой, а позднюю течку проводить без усиленных в разы болей — невозможно. Поэтому они тщательно подготовили Джисона, когда начали проявляться признаки скорой течки — эмоциональность, усиленный запах, возникающие спазмы в животе, слишком частое опорожнение, от которого очищается кишечник, и слишком обильные выделения. Пришлось отводить Хана к врачу, и, да, у него вскоре должна была начаться течка. Хана передёрнуло. Конечно он знал, что течки всегда болезненные, об этом говорили Сынмин с Феликсом, да и каждый должен об этом знать, а ему двадцать лет и у него ни разу не было жара. В одно время он радовался, но в другое боялся, потому что боли ему нужно будет проходить усиленные в разы. Было страшно, даже очень, но младшие омеги были заботливыми. — Мы рассказали Чонину, он уже едет, — сказал Сынмин, откидывая телефон и переводя взгляд на Джисона, что сейчас был укутан в одеяло и ел мороженое из ведёрка. — Не волнуйся, мы позаботимся о тебе, — заботливо сказал Феликс, — вплоть до того, пока у тебя не начнется течка. Дальше тебе поможет Чонин. — А это очень больно? — отчаянно спросил Хан. Феликс с Сынмином переглянулись: стоит ли им говорить правду? Молча решили, что обнадеживать Хана нельзя. Поэтому Сынмин ответил: — Очень. Лично мне хочется лезть на стенку от той боли, которую испытываю. Помогают только блокаторы и Хенджин. Джисон сглотнул. — А у тебя течка поздняя. Поэтому тебе нужно будет тщательно подготовиться — литры блокаторов, презики и противозачаточные. А еще тебе нужно гнездо. Без него никак. Вот так и подготовили: успокоили, поддержали, предупредили, позвали Чонина, который, только приехал таки к своей омеге, тут же бросился с распросами. А, узнав обо всем, пошел подготавливаться вместе со старшим: презики не брал по просьбе Джисона о том, что он «ну, это… хочу ощутить твою сперму…», и купил противозачаточные, а потом они вместе пошли искать предметы для гнезда — множественные кофты и штаны альфы, его одеяло, даже подушка, какой-то булыжник у реки, который явно будет мешать заниматься сексом, но Чонин все равно послушно взял его, и ветки тоже. Джисон выглядел невероятно мило в одной только его кофте в своем гнезде. Чонин знает, что омеги в свое гнездо подпускают только тех, кому всецело доверяют, и то, что Хан тихим скулежом позвал его к себе, заставило альфу светиться от счастья. Он аккуратно, стараясь никак не задеть гнездо омеги, пробрался к нему и обнял, что Джисон чуть ли не растекся в лужицу. Он уткнулся в грудь альфы, вдыхая любимый запах, и скрылся в больших альфьих руках. Тогда, в период гнездования, было даже хорошо, в заслуженные выходные от учебы валяться в гнезде, полностью пропитанном его и его альфы запахом, утопая в его кофте. Сейчас ему плохо. Все тело порозовело и вспотело, было вроде и холодно, а вроде и жарко, поэтому кофта оказалась откинута с тела, и теперь омега лежал полностью голый, завёрнутый в одеяло, и смазка не переставала лить из заднего прохода. С каждым новым спазмом в животе (которые не прекращались)природная смазка все выталкивалась, и Джисону от чувства пустоты становилось плохо, он хныкал, и слезы от беспомощности катились по щекам. Альфа, ему срочно нужен альфа. Ощутить наполненность, узел, тепло его кожи, запах, горячее дыхание и поцелуи на холке, где вскоре должна будет находиться метка принадлежности его альфе. Ему невероятно хочется, до невозможности сильно и болезненно. Пустота ощущается остро и омега не находит сил даже для того, чтобы просто протолкнуть свои пальцы внутрь себя. Член стоял нещадно и постель уже вымазалась в его смазке. Ему нужен его альфа — сильный и заботливый Чонин, что окутает его своими феромонами и даст ему все, что тот только пожелает, а потом обязательно позаботится; внутренний омега выл и скребся, готовый вот-вот выползти наружу и полностью затуманить разум Джисона, что держался из последних сил. Казалось, будто он потеряет сознание. Он плачет, скулит и хнычет, дрожа всем телом, конечности будто налились свинцом, он кое-как удерживает в ослабших пальцах кофту альфы и вдыхает пропитавший ее запах, особо сильно ощущая резкий запах шоколада и нежную ваниль. Хан до потери сознания желает, чтобы его наконец отымели, заполнили, и не абы кто, а Ян Чонин. Хочется ощутить наконец его тело, то, как пальцы будут сжимать бедра, как руки будут обнимать хрупкое тело, а до ушей будет доноситься рычание. Ему слишком слишком мало альфы. Действие блокаторов, кажется, сходит на нет, поэтому разум медленно, но верно уплывает. Слез собирается ещё больше. Когда у Джисона уже темнеет перед глазами, слух улавливает щелчок в замочной скважине. Ключи от его квартиры, помимо самого хозяина, есть только у трёх людей — у Чана, Минхо, как у самопровозглашенных братьев, и у Чонина, которому Джисон доверял полностью и всецело. Омега внутри на секунду замер, а когда дверь открылась и ее закрыли с внутренней стороны, рецепторы уловили родной запах, в котором хотелось утонуть желательно на недели две и больше. От него пахло даже сладостно, кофе смешалось с ванилью, и по мере того, насколько близко подходил альфа, омега ощущал в феромонах волнение — волнение за своего омегу, — и едва ли сдерживаемое желание. Кажется альфа, вдыхая запах своей течной омеги, хотел его все больше, это бы даже польстило Джисону, будь он в состоянии связано думать. Шаги приближались вместе с запахом, и вскоре, открыв дверь, альфа показался в дверном проёме. Его университетская рубашка прилипала к вспотевшему телу, будто тот бежал, только занятия закончились, рукава закатаны по локоть и омега может увидеть, как по смугловатой коже скатываются капельки пота, а вены показываются по всей руке, от чего он как по команде судорожно вдыхает воздух. У Чонина ноздри расширены, будто он все вдыхает и вдыхает омежий запах, и остановиться никак не может, зрачки, кажется, заполнили всю радужку, оставив совсем тоненькую светлую полоску. Запах альфы заполнил лёгкие, горьковатый, приторно-сладкий и такой желанный, у Джисона весь жар скапливается внизу живота. Он мог видеть, как младший тяжело сглатывает, явно сдерживаясь, и с силой сжимает ручку двери. Сглотнув, собрав все силы, Хан позвал: — Йени-и… — проскулил он милое, данное с детства прозвище. Услышав, каким нуждающимся голосом его позвал омега, Чонин прикусил щеку с внутренней стороны. — Да, хен? Голос Чонина понизился на октаву, хотя альфа попытался говорить обычным голосом, все равно вышло плохо, сдавленный, подрагивающий голос донёсся до ушей омеги. У того только от этого глаза были готовы закататься. — П-помоги мне, — с одышкой, на последнем издыхании сказал. Кадык на шее младшего дернулся, перекатился. Он скинул рюкзак и через шею как можно скорее снял рубашку, обнажая накачанное тело. Его руки в обычном состоянии выглядят так, как не выглядели бы у Джисона, если бы он изо всех сил напряг мускулы, и от этого даже хорошо; его плечи шире, чем его, вместо пухлого животика у него шесть кубиков. Хану, смотря на это тело, становится хорошо. Он пытается встать, и получается опереться дрожащими руками о постель, когда Чонин проскальзывает в его гнездо. — Хён… — он нависает над ним, повалив омегу обратно и оперевшись по обе стороны от его головы. Омега кажется ещё меньше, чем обычно, и альфу внутри себя едва можно сдержать при виде старшего. — Йени… — поскуливает Джисон, находя в себе силы выгибаться для альфы, — наполни меня, прошу… Чонин рычит, сжимая в кулаках постель. Стояк, что упирается в ткань боксеров, кажется, смог бы порвать их, он больно упирается, а времени стягивать одежду полностью нет. — Хорошо, хен, — он дрожащими руками растегивает ремень и ширинку джинс, приближая свое лицо к омежьему и сцеловывая мокрые дорожки на щеках. Омега же скулит, поднимает руки и кладет ладони на шею. — Чонин… Джисон хнычет, приподнимает бедра, ногами скидывая с себя одеяло, и полностью обнажает себя. Взгляд младшего невольно опускается все ниже и ниже, и… застывает. У Хана, что характерно для омег, пухлые ляжки, от чего Ян малость течет, и они сейчас вымазаны во вкусно пахнущей смазке, мутная жидкость покрывает внутреннюю сторону бедра, протягивает вязкие ниточки меж собой и те разрываются, Чонину хочется с яростью впиться в них зубами и не отстраняться, вдыхая пьянящий аромат. Джисон пах сладостями, французскими десертами и угощениями; Чонин, вдыхая омежий запах, будто перемещается обратно во французские улочки с закусочными, через которые он шел в школу, стараясь игнорировать манящий аромат выпечки. Как безе — лёгкий, воздушный и нежный, свежеиспечённый макарон, который, начнёшь есть — уже не остановишься. Альфья сущность рычит, желая получить удовольствие, но человеческий разум не даёт, омеге плохо, омеге нужно помочь, и он поможет ему. В очередной раз яростно вдыхая запах, он наконец спускает боксеры. У Чонина, как и у всех альф, большой член, длинный и толстый, с ещё не набухшим узлом на основании, на стволе бешено пульсируют вены, особенно на красной головке, с которой капал предэякулят. Чуть сжав член, альфа на выдохе рычит. — Ты… — прежде чем окончательно потерять разум, начинает Чонин, — ты выпил противозачаточные? — Да, да... — хнычет Джисон, подмахивая бедрами, — наполни меня, скорее, прошу! Ян рычит. — Хорошо, хен, — он медленно подставляет головку к проходу и плавно входит. У Джисона, кажется, отказывают все нервы в мозге. Стенки податливо раздвигаются и хлюпают от обилия смазки, от проникновения члена смазки будто бы выделяется ещё больше. Чонин сдержанно проникает внутрь глубже, ощущая тепло и влажность стенок, он прикусывает губу, оперевшись локтями и щекоча отросшими прядями чужое лицо. Узел в животе затягивается туже, когда чувствует, как стенки судорожно сжимаются и разжимаются. Когда он оказывается внутри почти во всю длину, отрывается и смотрит на лицо старшего. У того влаги скапливается больше, а зрачки, по мере того, как глубже входит альфа, дрожат и сводятся к верху. Резко становится хорошо, он наконец ощутил ту часть наполненности, о которой бредил весь день. Тугая боль в проходе заменяется щекотающим член и низ живота удовольствием. Он мог с лёгкостью ощутить крупную головку и пульсирующие вены своими стенками, ему слишком хорошо. — Хён… — загнанно шепчет Ян. Он вошёл в омегу полностью, шлепнувшись яйцами о задницу. — Поцелуй меня, поцелуй, — захныкал Джисон, его внутренняя омега нуждалась в контакте, и альфа, тонко чувствуя это, послушно приблизился для влажного поцелуя. Язык проник в рот и сплелся с шаловливым языком, слюны оказалось слишком много, Чонин застонал в поцелуй, чувствуя сладкие губы. Джисон под ним плакал и хныкал, язык таки успокоился под давлением чужого, и омега послушно выгнулся. Когда они оторвались друг от друга, вязкая ниточка слюны потянулась меж их губ и разорвалась. — Хён, хен… — почти прорычал Ян, опуская взгляд на живот, сквозь который выпирает его член. Он медленно выходит и входит, наблюдая, как движется член под животом, и не замечает, как кладет ладонь туда и придавливает это место. — А-ах!.. — у Джисона глаза закатываются сильнее, — Чонин… — Посмотри, какой ты маленький, хен, — шепчет младший, а Джисон под ним и правда крохотный, выгибающийся от долгожданной наполненности. — Чони-и-ин… — скулит он, слезы скатываются по вискам и падают в уши. Он зарылся пальцами в темные волосы и притянул к себе, что Чонин уткнулся носом в шею, прямо в пахучую железу, и он яростно вдохнул запах. Член выскальзывает с хлюпом и входит обратно, наполняя, Джисон стонет, вытягивая ноги и ступни, обволакивая младшего своим запахом абсолютно непроизвольно, подсознательно. — Хён, хен, хен, — будто в бреду повторяет он, малость тащась от того, что именно он — младший, — в тебе так хорошо… Толчки ускоряются, а член толкается прямо в простату, что заставляет жар скапливаться в животе больше. Ещё чуть-чуть, и Джисон с облегчением кончит, он сжимает волосы в пальцах и вжимает лицо младшего в свою шею, на подсознательном уровне позволяя альфе вдыхать его запах. — Узел, альфа, я хочу твой узел внутри, — хнычет Хан, закатывая глаза. Чонин рычит, — пожалуйста, альфа!.. От того, как с уст омеги срывается скулящее «альфа», дрожат колени. Зудят яйца и сжимаются зубы до играющих желваков на скулах, а глаза томно закатываются до темноты. — Ещё раз… — рыча, томно просит он, — скажи это снова. Джисон сглатывает и простанывает: — Хочу твой узел, альфа… Ян утробно рычит, чуть ли не до треска ткани сжимая простынь, вбиваясь в тело старшего все жёстче. В один момент, когда он толкнулся особенно сильно, омега вскрикнул, вздрогнув всем телом, и кончил, подрагивая конечностями. Он обмяк, а дырочка после оргазма сильно сжалась, заставив альфу с рыком излиться прямо внутрь, так и не выходя. Когда альфий узел медленно стал набухать внутри, омега спохватился. — Ч-чонин!.. — вскрикнул Джисон, пытаясь слезть с узла, но Чонин его успел остановить. — Тш-тш-тш, — успокаивает он старшего, поглаживая по голове, — все хорошо, хен. — Он-н, — всхлипывает Джисон, — большой. Слишком… — Я буду рядом, — шепчет Ян, позволяя узлу набухать и дальше. По мере того, как набухал узел внутри, омежий член снова встал, и Джисон кончил — быстро и скоро. Чонин утробно, но нежно, даже томно посмеялся, — смотри, тебе приятно от моего узла, — и поцеловал в лоб. Хан кивнул, находясь где-то в другом мире. Когда сцепление закончилось, и Чонин удостоверился в этом, тихонько толкнувшись, чем вызвал судорожный стон, он осторожно поднял ослабшего омегу и уложил на себя, продолжая поглаживать по голове. Голова Джисона находилась на широкой груди, и Яну старший показался ещё меньше, чем было до этого. Джисону хорошо, сперма и узел младшего наполняют его, ни одна капелька не вытекает из него благодаря узлу, так крепко сцепившего их, а сперма следом отправляется дальше. Ему сейчас настолько хорошо, что хочется просто уснуть прямо на широкой вздымающейся груди, слушая мерное сердцебиение. Когда Чонин сделал аккуратный толчок, вызывающий болезненное удовольствие, омега тихо простонал, удобнее устраивая голову на груди. Джисон так и заснул, вдыхая приятный горький аромат, и уже в полудрёме ощущал, как вздымается грудь, а затем ощутил, как ослабляется узел и член свободно выскальзывает из его дырочки, оставляя вместо себя пустоту. Он судорожно выдыхает и открывает глаза, смотря на альфу будто сквозь дымку. — Чонин… — слабо скулит Джисон, оборачивается через плечо и смотрит на задницу. Пальцы Чонина сжимают и мнут упругую задницу, надавливают на розовое колечко мышц, чтобы оттуда потекла сперма, которая не успела протолкнуться вглубь, собираясь оплодотворить яйцеклетку. — Спи, — прошептал Ян. Прошло полчаса со сцепления и узел спал, насколько альфа знает, уже скоро омега проснется снова. Через тридцать минут дыхание Джисона участилось и запах течной, ненасытной омеги усилился, кажется, в разы, и старший перестал контролировать свое потоотделение. — Чонин, Чонин… — в бреду стал повторять он, ерзая, — Чонин… — Тш-тш-тш, — руки Яна стали поглаживать спину, заставляя ту прогибаться, — я здесь, хен. Все хорошо. — Чонин, пожалуйста… — он подмахнул задницей. Чувствовать пустоту было невыносимо. — Я все сделаю, хен, — Чонин приподнялся, крепче ухватив старшего, — как ты хочешь? — Сзади… — Джисоновы конечности уже начали подрагивать, — со спины… — Я все понял, — Чонин нежно улыбнулся хену, переворачивая его и перехватывая через живот, а омега послушно оттопырил задницу. Альфа на это прикусил губу, борясь с желанием шлёпнуть ладонью по этой мягкой, белоснежной коже, — хен такой послушный омега для своего альфы, — томно сказал он. Джисон заскулил. — Чонин, — он поддался назад, за что его крепко схватили за бедра чуть ли не до синяков, — ах!.. Джисон вжался в кровать и его ладони съехались, отчего он уткнулся носом в руки. Простонал, когда крепкая ладонь надавила ему на спину и заставила прогнуться, и Чонин, всё-таки не удержавшись, легко шлёпнул по заднице, из-за чего старший захныкал и закатил глаза, чего Чонин, к сожалению, не увидел. — Войди… — слезы тронулись с глаз. Сзади донеслось копошение, а сил, чтобы обернуться, уже не нашлось. Но ждать не пришлось, потому что тут же в заднице стала ощущаться постепенная наполненность, от которой колени сводятся, и локти разъезжаются в стороны. Стенки от напора раздвигаются и хлюпают от смазки, — мннх!.. Джисон выгнулся ещё сильнее, едва ли не до хруста, тепло собралось узлом в животе, а в отверстии все так и зудело, пока Чонин не заполнил его собой. — Маленький хен, — томно, по-нежному посмеялся он, — и весь для своего альфы, — поглаживает ладонью выпуклость на животе, от которой у Джисона ни одной мысли в голове. Слюни стекают с высунутого языка, румянец с щек уже переходит на шею, а глаза все закатываются. — Й-йени… — Да, хен? — он вошёл до упора, тяжело выдыхая от того, как стенки чуть сужаются и сжимают его член. Наклоняется, и отросшие волосы щекочат Джисонову спину. — Подвигайся, — Джисон хотел двинуться, но пальцы, крепко держащие его, не дали. Он уже начал хныкать, но Чонин вышел, оставив внутри только крупную головку, и резко, даже грубо вошёл одним толчком, отчего у старшего скрутило низ живота, — амх!.. Хан нутром чувствовал, как альфа сдерживается, старается совершать минимум резких движений, но это получается плохо. У Чонина надрывающееся дыхание, он чуть ли не рычит, пока толкается внутрь, но не срывается, сжимая бедра и оставляя на них красные полосы. — Чонин, быстрее.! Жар затуманил разум, внутренняя омега уже готова выползти наружу и завладеть Джисоном, тот едва отдает себе отчёт в действиях и словах, скулит, неосознанно выпуская ещё больше феромонов, от которых у Яна голову сносит. Он рычит, внезапно опуская бедра. И Хан уже был готов захныкать от отсутствия рук, как большие ладони схватили за локти и потянули на себя, засадив на член. Джисону хорошо настолько, что он не издает ни звука, лишь пораженно смотрит перед собой, высунув язык. Движения внутри него ускоряются, член наполняет, задевает собой простату. На локтях, скорее, останутся синяки от такой крепкой хватки, но от этого даже приятнее становится. — Хён, хен, — повторяет, рыча, Чонин. Он такой крепкий, мышцы и вены очерчиваются на его руках, а пресс, по которому стекают капли пота, напрягается, что Джисон увидеть не может. Джисон в разы меньше, чем он, такого хочется защищать и окутывать своими феромонами, чтобы все знали, что он — его, Чонинова омега. Толчки продолжаются, пока Джисон, наконец, не кончает, сжимая в себе член. От набухающего узла становится болезненно-приятно и он закатывает, прикрывая, глаза.

***

У Джисона вместо члена и узла внутри пустота, от которой становится больно. Он хмурится и вошкается на постели в попытке найти чужое тело, но ни тела, ни запаха не оказывается, только мимолётный запах ванили на постели, который и тот не помогает. Паника медленно наступает, а омега внутри уже поджалась от страха. Его альфы нет рядом. Живот резко сводит болью от этого осознания, даже в гнезде Хан не чувствует себя в безопасности. Температура повышается, потоотделение усиливается в разы, отчего становится холодно. Он на ощупь, не видя от пелены слез перед глазами, хватает кофту альфы, поднося к носу и вдыхая. Джисон весь дрожит. — Альфа… — тихо скулит он, крупно дрожа. Его омега выдавливает из себя феромоны страха, — альфа!.. — уже громче зовёт. И продолжает звать, пока альфа наконец не врывается в комнату. — Джисони, — альфа внутри завывает и скребётся, когда чувствует, что его омеге плохо, — хен, сейчас. Он в спешке подходит к кровати и залазит в гнездо, выпуская свой запах и феромоны, чтобы омега успокоился. Тот тянется к нему, пытается встать, но слабость настолько сильная, что не получается даже сдвинуться с места. — Тише-тише, — он приподнимает его за плечи и гладит по голове, выпуская ещё больше феромонов, но Джисон все равно скулит, еле как поднимая руки и кладя их на крепкую шею. — Альфа… — омега внутри немного успокаивается. — Я здесь, хен, здесь, — он накрывает соленые губы своими, на что Джисон охотно отвечает, приоткрывает рот, когда язык толкается в зубы. Одна рука Чонина лежит на голове и гладит по волосам, а в другой держит стакан с водой. Он отстраняется, — хен, попей. От такой заботы младшего скулеж неосознанно вырывается. Чонин заботится о нем, альфа заботится о нем, о своей омеге. — Открой рот, — Джисон слушается, и вскоре к губам приставляют горло стакана. Он жадно глотает воду, капли стекают по подбородку и срываются на постель, — умничка, Джисони. Джисон все допивает, а маленькая, нуждающаяся омега, говорит: — Я все выпил, Чонин, — он делает попытки встать на коленях и перебраться на чужие бедра, не получается, но альфа, без слов понимая, приподнял за бедра и усадил на себя, — я молодец. — Ты молодец, — Чонин проводит носом по коже Хана, оставляя лёгкие чмоки, — послушный омега заслуживает награды, хен. Джисон скулит, выгибая спину. — Чонин, узел… — начинает он, ерзая задницей, — я хочу узел. Ян сглатывает, сдерживать себя невыносимо. — Но ты не выпил таблетки, хен. — Пожалуйста, альфа, — Джисону плохо, он хочет толстый член в себе, не важны сейчас никакие таблетки, — скорее. Альфа рычит, сжимая пальцы на бедрах. — Давай сначала выпьем таблетки, хен, — и он, не слушая ответа, поднимает омегу и доносит до кухни, где находятся все таблетки. — Чонин, быстрее, — слезы снова все застилают перед собой, когда его сажают на столешницу и набирают воду, найдя нужные таблетки. — Да, хен, сейчас, — у Чонина член стоит нещадно, узел в животе скручивается слишком сильно, а вырывающийся из омеги сладостный запах дразнит рецепторы и альфу внутри, что уже рычит и вырывается наружу, — давай, хен, выпьем таблетку. Он подносит их прямо ко рту, но Хан упрямо отворачивается. — Я не хочу, — проскуливает он. Чонин вздыхает и делает ещё пару попыток протолкнуть в чужой рот таблетку, но все тщетно. Таблетка на языке ощущается слишком горькой, Ян впивается в губы напротив, и на это ему отвечают с большим желанием. Проталкивает таки таблетку внутрь. Омега мычит, чувствуя горькость, а Чонин отрывается и быстро подносит стакан ко рту. — Пей. У Джисона конечности вздрогнули. Альфа использовал это, использовал свои подчинительные феромоны и понизил голос до нужного, а омега внутри послушно заскулил, раскрывая холку. Джисон проглатывает таблетку. — Умница, Хани. Тон голоса Чонина тут же меняется, альфа становится мягким, чуть ли не мурча от послушности омеги. — Послушный омега для своего альфы, да? — нос щекочуще проводил по лицу, линии скулы и шее, рядом с пахучей железой, а альфе стало сложно сдерживать желание вгрызться в шею и оставить метку, но Чонин смахнул эти мысли. — Йени… — проскулил Джисон, слезы стекли по его щекам. Боль, даже несмотря на рядом стоящего альфу, нарастала в животе и затуманивала разум, — наполни меня… пожалуйста… Он неосознанно выпустил больше сладкого запаха для привлечения альфы, а тот прорычал, руки на столешнице напряглись и на них очертились вены и мускулы. — Не жалуйся потом, хен, — сглотнув, предупредил младший. Он подтянул омегу к себе, крепко держа за бедра, а тот завилял задницей, чувствуя горячую головку у своего входа. С трудом поднявшиеся руки легли на крепкую шею. Чонин стоял так, со стонущим омегой в руках, прикладывая все силы, чтобы не взять вот так, грубо и безжалостно, потому что чувствует, под натиском течного омежьего запаха и внутреннего альфы, сможет только так, и сдерживает от этого пальцы на широких бедрах чуть ли не до синяков. Головкой в предэякуляте мажет у входа, собирая смазку, а омега от этого скулит. — Не буду, Чонин, не… — не успевает договорить, как его рывком заполняют. Чонин рычит, удерживая омегу на месте, будто тот сбежит, и чуть ли глаза томно не закатывает от сжатия стенок вокруг него. Джисон же сидит, натянувшись струной, и пораженно смотрит в потолок, раскрыв рот. Толстый пульсирующий член упирается прямо в простату, и только это заставляет узел в животе затягиваться туже, почти до боли, пелена застилает глаза. — Не смей кончать, — доносится до ушей рычание альфы, чья рука отпустила бедро и двинулась к омежьему сочащемуся члену и зажала у основания. Джисон выгнулся, скуля. — Йени… — умоляюще простонал старший, его глаза судорожно закатались. В животе слишком тяжело от возбуждения, а член, из которого была готова выплеснуться сперма, сжали у основания, запрещая кончить. Колени крупно задрожали. Чонин вышел наполовину и вошёл обратно одним толчком, все ещё держа в руке омежий член. Кажется, он трахает прямо простату, потому что Джисон сейчас растекается лужицей. Альфа отрывается и смотрит на старшего; у него румянец переходит на шею, а слезы все текут по щекам, Чонину хочется вылизать старшего, он продолжает глубокие толчки и наблюдает за омегой: у того закатываются глаза и слюна течет по подбородку. — Хен, — довольно рычит он, и взгляд омеги приковывается к нему, когда он ухмыляется и облизывает острые клыки. Джисон тяжело сглатывает, он хочет ощутить эти клыки у себя в коже, — черт… Чонин не выдерживает того, как эротично выглядит старший, принимающий в свою влажную дырочку его член; он полностью выходит, и не успевает омега даже проскулить, как сильные руки переворачивают его и укладывают грудью на стол, придавливая ладонью спину, и резко, по основание входят. — А-ах!.. — вскрикивает Джисон. Чувствительное от течки тело отчётливо ощущает прохладу стола под грудью и жар за спиной, Чонин прижимается грудью к спине омеги, смешивая их пот, накрывает хена, а у того от такого контраста в глазах мутнеет, — Й-йени, пожалуйста! Пожалуйстапожалуйстапожалуйста!.. — Что, омега? — рычит Ян, полностью придавливая собой тело в стол. Он одной рукой опирается о стол рядом с чужой головой, а другой впутывается в волосы старшего, сжимая их в кулак и оттягивая к себе. Джисон задушенно стонет, — что «пожалуйста»? Используй слова. — П-поожалауйста, — едва выговаривает он. Член внутри него такой большой и толстый, каждый раз стимулирует простату, он может ощутить стенками, как пульсируют венки на массивной головке, что просвечивается сквозь живот, ему хорошо, он скулит, — я хочу… твой узел… внутри… пожалуйста!.. Ян закатывает глаза, а альфа внутри удовлетворённо рычит от послушности омеги, даже заставляет выдавить из себя больше горьких феромонов, чтобы омега вдыхал только это. Толчки становятся жёстче. — Я дам это тебе, омега, — рука сильнее сжимает волосы, — я буду наполнять тебя до тех пор, пока ты полностью не заполнишься моей спермой, блять. Жар полностью затуманил разум Джисона, тот от слов и действий своего альфы скулит, закатывая глаза, и сжимает стол до белых костяшек всякий раз, когда член внутри него дёргается. А Чонину хорошо, лёгкие заполняются любимым запахом сладостей, а член судорожно сжимают стеночки, готовые вот-вот принять в себя сперму и узел. — Омега такой хороший, — шепчет на ухо, опаляя горячим дыханием, — так хорошо принимает меня, да? Джисон скулит от похвалы, а омега внутри прихорашивается и вертит хвостиком. — Да, да!.. — в него глубже вталкивают горячий член, толчки становятся невыносимыми. Кажется, будто вся тяжесть собралась внизу живота и затягивается в узел, заставляя омегу метаться, — я-я сейчас кончу, альфа!.. Чонин рычит и послушно берет омежий член в свою руку, начиная надрачивать в такт толчкам, большим пальцем размазывая по розовой головке предэякулят. Джисона подбрасывает от его действий. — Кончай, — губы проходятся по шее и холке, целуют в костяшку и слизывают солоноватые капельки пота, Чонин борется с желанием вгрызться в кожу своими клыками. — Мннх! — в глазах полностью мутнеет, или, может, это от слез и закатанных под веки глаз, но Джисон кончает, крупно вздрагивая. Дырочка мгновенно сжимается, заставляя Яна рычать и толкаться, почти не выходя, и вскоре излиться от давления. Сперма разливается по стенкам, а постепенно набухающий узел проталкивает ее дальше. Джисона распирает от такой наполненности, усталость и сонливость тут же накатывают на него. Сильные руки поглаживают его по волосам, удерживают, пока тонкие дрожащие ноги, по которым стекает омежья смазка, не в состоянии устоять, губы целуют его в висок. Чонин нежно улыбается, когда чувствует, что узел набух окончательно. — Спи, хен, — привычное обращение заставляет Хана мурлыкать и засыпать. Ян крепче обхватывает Джисона в руках и аккуратно, стараясь не доставлять лишней боли, садится на стул, усаживая омегу на себя. Чонин хочет трахнуть Джисона стоя. Хочет ощущать дрожь тела и несостояние стоять, и ему придется будет тогда удерживать омегу, попутно заполняя членом. Не то чтобы он совсем уж не уважал само желание своего омеги — он был не в состоянии мыслить вообще, пока лёгкие и разум были заполнены течным запахом. — Чонин!.. — вскрикивает Джисон, едва удерживаясь на ногах — отчасти, благодаря крепкой хватке на его бедрах. Он чувствует, как смазка стекает по стройным ногам и холодит кожу, от чего волоски на коже встают дыбом. Прохлада стены и жар альфы ярко контрастируют, Джисона ведёт от этого. Струя воды падает прямо на него, и мокрые волосы прилипают ко лбу, с подбородка и носа неприятно капает вода. Он неконтролируемо дрожит и подаётся задницей назад, от чего альфа рычит. Юркий язык двигается внутри рванее, Джисону кажется, будто он дотянется до простаты и сможет её стимулировать, пока он не кончит. Он слизывает со стенок смазку и глотает ее, шершавый язык проезжается по гладким чувствительным стенкам, Хану хорошо. — Хён такой вкусный, — говорит Чонин, не надолго оторвавшись. Он тут же припадает к дырочке вновь, засовывая язык и чувствуя, как его судорожно сжимают стенки и смазки выталкивается ещё больше. — Ч-чонин… — скулит Джисон, выгибая спину, прижимаясь щекой к стене. Горячий язык проходится по самым чувствительным местам, губы ласкают сфинктер, а ещё по нему, кажется, легонько проводят зубами — Хан не в состоянии определить, он не в состоянии вообще о чем-либо думать, кроме языка в его дырочке и члена. — Постарайся, хен, чтобы я наполнил тебя своим семенем, — проворковал он, затем утробно рыча, проглатывая смазку. У него член болезненно стоит и тяжело болтается в воздухе, сочась предэякулятом, а горячую, налившуюся кровью головку неприятно обдает холодом и капает на нее вода. Хочется взять наконец, ощутить судорожные сжатия на члене, но альфе внутри необходимо доставить удовольствие своей омеге, чтобы он дрожал в его руках от перевозбуждения и жался к нему. Рычит, — будь хорошим для своего альфы, хен. Джисон звонко и протяжно стонет, колени неистово дрожат и сгибаются во внутреннюю сторону, кажется, будто он вот-вот упадет: от контраста температур, от ловкого языка и сводящего его с ума кофейно-шоколадного запаха, от которого в животе все внутренности сворачиваются до безумного, становится и больно, и приятно. От этой сверхстимуляции глаза закатываются и слюноотделение не контролируется. Течка полностью затуманивает разум. Вода неприятно капает с волос на лицо, но Джисон об этом не задумывается, пока его вылизывают. Чонин все рычит, сжимает его бока до синяков и кажется наслаждается тем, как омега извивается в его руках, от его языка, от его запаха, альфа внутри, да и он сам, удовлетворённо порыкивают. Одна ладонь опускается с бедра на мясистые ляжки и сжимает, а Чонина ведёт от них. Спина старшего выгибается. — Чонин!.. — Ян поднимает чужую ногу и сгибает в колене, прижимая к стене, чем раскрывает старшего только сильнее, — пальцы, прошу… Чонин в последний раз ведёт языком по стенкам, облизывает сжимающийся сфинктер и оставляет поцелуй, напоследок оставляя укус на правой ягодице, и Джисона и от этого потряхивает. Альфа встаёт и старший может ощутить спиной его большое крепкое тело, что прижимается к нему и накрывает его. Чонин опускает колено и обхватывает рукой Хана поперек груди, так что Джисон, опустив голову, сможет увидеть его бицепс, который рядом с его и в помине не стоял. Он удерживает его одной рукой, от этой силы ноги подкашиваются. — Хену нужны мои пальцы? — томным голосом шепчет на ухо, Джисоновы ладошки (что на его руках кажутся крошечными)обхватывают его бицепс и он скулит, рьяно кивая головой. — Пальцы… пожалуйста. Ян послушно опускает настрадавшееся бедро и подносит пальцы к дырочке. Джисон, почувстовав мимолётное касание, выпячивает задницу. Это заставляет младшего ухмыльнуться. — Ты так нуждаешься во мне, в моих пальцах, да? — он проник внутрь двумя пальцами, легонько сгибая их. У Чонина, вообще, ладони большие, собственно и пальцы — длинные, это Джисон заметил давно, даже когда младший ещё не ухаживал за ним. И сейчас пальцы, протолкнувшиеся на две фаланги, дотягиваются чуть ли не до простаты. Они разводятся на манер ножниц и дырочка податливо растягивается, недавно стимулируемая языком и смазанная омежьими выделениями. — Чонин… — хнычет Джисон, закатывая глаза и высовывая язык в немой просьбе. Чонин чертыхается и передвигает руку выше так, чтобы проникнуть пальцами в чужой рот. — Тебе нравятся мои пальцы? — спрашивает, посмеиваясь, Чонин. Хан вместо ответа заглатывает пальцы глубже, облизывая их, а альфа надавливает ими на основание языка, заставив язык высунуть, а после прикусить пальцы. Чонин чувствует небольшие омежьи клычки, а их до смерти хотелось ощутить у себя в коже, проникающие глубоко и оставляющие метку, — а-ах… — гортанно простонал от своих мыслей. Он проник третьим пальцем в дырочку, хотя в особой растяжке омега не нуждался, но стимуляция пальцами заводила его не по-детски. Чонин вытащил пальцы из его рта, разорвал вязкую ниточку слюны, тянущуюся между ними, и посмотрел на свои мокрые пальцы. — Ты такой пиздатый, хен, — он приближает лицо к чужому, дышит горячим воздухом, а Хан поднимает голову, чтобы его потом затянули в жаркий поцелуй. Чонин загнанно дышит, яростно и даже властно покусывает губы. Джисон скулит и кое-как проникает языком в чужой рот, сплетается с языком, проводит по ребристому небу, дёснам, и, обожемой, клыкам. Они острее и длиннее, чем у него, и почувствовать наконец, как они оставляют метку принадлежности, хочется ещё сильнее. — Альфа, альфа… — между перерывами шепчет Хан. В его язык толкаются и вскоре проникают в рот. — Что, — горячо шепчет в ответ, — что, хен, скажи, и я сделаю… — Член, пожалуйста… — он подаётся бедрами назад и насаживается на пальцы глубже, — мне нужен твой член, Йени… я нуждаюсь в нем, пожалуйста… Чонин стонет, резко проникая пальцами глубже. — Тебе так нужен мой член, да? — усмехается он, вытаскивая таки пальцы. На них осталась смазка, которую он вскоре слизал языком, — похотливый хен. Он хватает руками бока и отстраняет бедра, чтобы уткнуться головкой члена в проход. Член тяжело болтается в воздухе, потирается о сфинктер и мажет предэякулятом, смешивая жидкости, а омега от этой медлительности хнычет и чуть ли не порыкивает. — А-альфа, — в голос стонет он, — быстрее… А затем Джисон чувствует давление на его стенки — чувствует горячую венистую головку, что раздвигает проход, чувствует пульсацию, чувствует всю постепенную толщину, пока в него не входят во всю длину, крепко прижимаясь своими бедрами. Джисон широко раскрывает глаза, с которых скатываются слезы, а рука Чонина в это время опускается на выпуклость на его животе и давит. Старший закусывает губу до крови и не выдерживает, громко стоная, и роняет голову. Мокрые волосы падают и свисают, а Джисон видит, как раздвигается его живот под членом. — Йени… — Чонин рычит и поднимает руку, хватаясь за шею. Большая ладонь почти полностью накрывает горло и легонько сдавливает, заставляя закатать глаза к потолку, а большой палец умещается на линии подбородка. Чонин заставляет откинуть голову на его плечо. — Блять… в тебе хорошо, хен, — рычит, откидывая голову назад. Член медленно выскальзывает и входит обратно резким, жёстким толчком, — так ебабельно принимаешь меня… черт. — Блятьблятьблять, — стонет Джисон, — Йени, быстрее, глубже… Чонин рычит снова. — Я в тебе так глубоко, хен, куда ещё, — толкается внутрь и закатывает глаза, — скажи, хен, чего ты хочешь; скажи, как сильно меня хочешь. — Хочу, хочу, — рука старшего ложится на ладонь Яна на животе, давя сильнее, — хочу твой член, твой узел, сперму, пожалуйста… А Чонин воет от слов в голос, потому что весь Хан такой невозможный, сжимает его член в себе, насаживается глубже и послушно стонет для него. Его смазка похабно хлюпает, вытекает из отверстия и стекает по стройным ногам, не обделенными мышцами, но все равно в разы меньше Чониновых. Вся задница и низ живота и бедер вымазались в их смазке, Джисон весь такой мокрый (и все равно, что этому больше всего поспособствовала струя воды из душа), Чонин продолжает вбиваться, слушая хлюпы и стоны. — Я… черт, — толчки становятся резкими и быстрыми, член плавно скользит внутри и стимулирует простату. Одна рука отпускает горло и хватает ладошку, прижимая к стене, а другая опускается к омежьему члену и сжимает у основания. — Й-йени, нет… — Джисон чувствует, как толчки замедляются, пока и вовсе не прекращаются, и хватается за ладонь на члене, безуспешно пытаясь ее оторвать. Он хнычет. Чонин стоит так ещё пару секунд, дыша в загривок и слушая чужие хныки. Он отпускает ладонь и тянется, чтобы выключить воду, а когда она перестает лить на них, хватает обеими руками бедра; заставляет выпятить задницу и прогнуться в спине, заполняя собой полностью, шлепаясь яйцами. — Анх!.. — резкий стон заполняет душевую кабину. Чонин кусает губу, порыкивает, выходит до середины и толкается вновь, а Джисон чувствует стенками каждую венку на члене; младший утыкается носом в шею и яро вдыхает запах, затем покусывая плечи, лопатки, шею, оставляя засосы. — Хен, хен, хен, — повторяет он. Его обгладывают до костяшек, оставляют засосы в области шеи, вбиваются в задний проход и оставляют расплываться от всех действий, — блять!.. Из него выходят, а Джисон даже успел подумать, что с него хватит, как его разворачивают и поднимают под задницу, раскрывают дырочку и входят. Хан звонко стонет. В таком положении они на одном уровне — он даже, наверное, чуть выше. — Чонин!.. — член все толкается, задевая простату, в какой-то момент Чонин стал толкаться так быстро, почти не выходя, и вообще Джисону так хорошо. Они скатываются вниз по стенке, альфа обхватывает его крепче и садится, опираясь спиной о стенку и усаживая омегу на себя. Тот сразу жмется ближе, сжимает пальчиками широкие плечи и утыкается носом в шею, как в лихорадке вдыхая запах, пока его поднимают и опускают на член обратно. — Хен, — его пальцы сжимаются. — Йени… — вся тяжесть у Джисона опускается, заставляя его выгибать спину, — ннгх!.. — он кончает, выплескиваясь между ними, ногти царапают плечи, конечности, пальцы на ногах судорожно дрожат, а сам парень весь натягивается, сразу обмякая и сжимаясь, а Чонину хватает пары толчков, чтобы излиться внутрь, чувствуя, как набухает узел после. — А-ах… — он совершает последние мелкие толчки, заставляя омегу поскуливать. — Чонин… — пальцы зарываются в мокрые волосы, прежде чем Джисон засыпает — или теряет сознание, Чонин не понял.

***

Четыре дня течки проходят как в тумане; единственное, что Хан помнит — это то, как они трахались на любой поверхности в его квартире и то, как его поили горькими таблетками. Да и, в принципе, жар прошел не полностью, так как спазмы в животе не прекратились и собственный запах сильно выделяться не перестал — то же и со смазкой, но мыслить здраво он уже в (почти)состоянии. Они лежат в гнезде, который успел полностью пропитаться их запахами за все дни течки и нетечки; кое-где валяются их вещи, подушки, а ещё странные плюшевые игрушки в виде лисёнка и бельчонка и камень. Его Чонин ещё в первый день попытался отодвинуть в дальний угол так, чтобы он не мешал и чтобы альфа не разрушил омежье гнездо, но Джисон, увидев, как его любимый камень сдвигают, чуть не расплакался — глаза заблестели от слез, а губы начали поджиматься. Поэтому Чонин вернул камень обратно. Неудобно, зато веточки сдвинуть удалось. Джисон лежит на чужой груди и слушает мерное сердцебиение, параллельно вдыхая запах. За то время течки он стал ещё более насыщеннее, и ваниль, так любимая им, стала ощущаться сильнее, почти наравне с шоколадом и кофе, а омега мурлычет от этого. Тем более горький альфий запах смешался с его — лакомым и сахаристым, или, как Чонин любил говорить, — французским. Джисону правда интересно, как он может пахнуть по-французски, а ещё интересно, почему альфе сносит крышу от его запаха. В общем, Джисон решает не заморачиваться. Он ведёт пальцами по груди, стараясь игнорировать лёгкую слабость в конечностях, и разглядывает — да, уже в который раз, — чужое лицо. У Чонина широкая челюсть и острая линия подбородка, там даже прорастает небольшая щетина, милые щечки, которых мало, и на которых, когда он улыбается, появляются ямочки, и узкие глаза, что сейчас закрыты. У него волосы немного грязные, потому что с того раза, как он вылизывал его в душе, мыться они больше не ходили. А ещё Джисон припоминает, что после того, как они потрахались под струёй воды, Чонин с набухшим узлом внутри него отнес его в гнездо, где, проснувшись, Хану сделали крышесносный минет и заполнили пальцами с четко выраженными фалангами. И Джисон подмечает, что давали только ему, а бедный Чонин выполнял все его хотелки. Удивительно, что они продержались так долго — целых четыре дня, — и, судя по увеличившейся смазке в его проходе, — продержатся ещё один день как максимум. Он поднимается, игнорирует слабость и боль, и садится на альфу. Опирается ладонями о грудь — те выглядят на ее фоне смехотворно-крохотно, — и старается не задевать чужой член. Джисону немного тяжело, потому что течку никто не отменял, а опираться коленями о постель и как можно меньше садится на альфу утомительно, поэтому он находит решение и садится на крепкий пресс. Чонин все ещё не проснулся. Джисон наклоняется, разглядывает лицо и легонько целует в губы. Поцелуй становится более напористым, омега чмокает в уголки губ, щеки и нос, зарываясь пальцами в волосы. Запах неосознанно выделяется все больше, заставляя альфу даже во сне вдыхать его глубже. Тот шорохается и просыпается, когда его кусают в губы. — Джисон? — сонным голосом спрашивает он. У Джисона лицо слегка покраснело, а брови стремятся ввысь, складываясь домиком, и это наводит на мысль о том, что у него все ещё течка, а внутренний альфа взволнованно просыпается, понимая, что его омеге нужна помощь. — Хен, что такое? — обеспокоенно начинает он, кладя ладони на бедра, умостившиеся на его пресс. Неосознанно выпускает свои феромоны, чтобы помочь Хану, и уже поднимается, как его толкают обратно, — чт?.. — Йени, — Джисон снова наклоняется к его лицу, — я в порядке. Ну, почти. А ещё я заметил, что давал только ты, — Чонин недоуменно выгибает бровь, — так что дай просто сделать тебе хорошо. — Джисон-хен, я не совсем понимаю, — его ладони оглаживают бока, — что ты хочешь? — Доставить тебе удовольствие, — лукаво улыбается и затягивает альфу в поцелуй. Чонину не остаётся ничего, кроме как ответить. Джисон целует влажно, с языком, чуть покусывая губу клыками, Чонин позволяет ему вести; его руки гладят его плечи и грудь, а пальцы ласкают уже вставшие соски. Чонин стонет в поцелуй гортанно. — Хен, — стонет он, когда старший спускается. Он оставляет дорожку поцелуев с подбородка по шее, слизывает засохший пот и опускается к крепкой груди, — ах… — ладони ложатся на тонкую талию. Хан лижет сосок, обводит по кругу и чуть прикусывает, кажется, слишком увлекшись своим делом. Руки гладят пресс, обводят каждый кубик, а альфа втягивает в себя живот с тихим «блять», и глаза закатываются. Омега с чмоками распробывает его, гладит, спускаясь все ниже, пока наконец не достигает паха. Он останавливается, беря уже вставший член в ладонь, и поднимает глаза на альфу. — Чонин, — зовёт он. Альфа поднимает голову, — ты когда-нибудь делал минет кому-нибудь, кроме меня? — Чт… о чем ты, хен? — искренне не понимает Ян. — Просто, ну… когда ты мне делал минет, это было так… пиздато, — Джисон ведёт ладошкой по члену вверх-вниз и размазывает ствол предэякулятом, — я имею в виду, ты занимался сексом до меня? — Нет, — честно отвечает Чонин. Джисон вместо ответа наклоняется к члену и слизывает капельку предэякулята с покрасневшей головки, чем заставляет Чонина гортанно простонать и откинуть голову. — Наслаждайся, Йени. Вообще Джисон ни разу не делал минет, разве что баловался с Минхо-хеном (это совсем не то, о чем вы подумали)и заглатывал вместе с ним бананы. Конечно, омега все съедал за этим процессом, а Минхо мысленно было жаль его будущего партнёра. Опустим тот факт, что он не обязан был делать ему минет. Но съесть член Чонина невозможно. Только заглатывать глубже. Джисон берет головку в рот, играет с уздечкой и обводит языком венки, надрачивая у основания, а младший стонет, почти рычит. — Хён… Джисон-хен… блять, — его пальцы впутываются в Джисоновы волосы и гладят голову, борясь с желанием взять и насадить на член. А Джисон, заглатывая, смотрит на лицо младшего исподлобья, почти невинно. Член наполовину во рту. — Джисон-хен, — стонет Чонин, когда его член выпускают. Ствол неприятно обдает холодом, Джисон дышит прямо в головку, придерживая у основания. С припухлых красных губ тянется ниточка слюны. — Йени, тебе хорошо? — спрашивает он, и его брови складываются домиком. Чонин наконец открывает глаза и видит покрасневшее лицо и слезливые нуждающиеся глаза. У Джисона с прохода начинает течь больше. — Хорошо, — шепчет альфа, — хен сделал мне так приятно. Джисон от похвалы мурчит и заглатывает вновь до половины, беря за щеку и играясь языком; свободную руку он уводит за спину и пальцами проникает во влажный, пошло хлюпающий проход, чуть закатывая глаза. — Хён, хен, — все стонет-хнычет младший, что побуждает омегу брать в рот больше, почти достигая основания. Ладонь сжимает волосы сильнее, — черт. У Чонина, как и у всех альф, член большой, особенно в эрекции, и заглатывать его трудно. И как Джисон взял его стояк в рот почти полностью, оставив только основание, действительно интересно. — Хён… черт, — у него все мысли мешаются в кашу, и только одна единственная мысль ясно вертится у него в голове: взять. Взять омегу, наполнить его собой, своим семенем, — встань, — произносит он, а Джисон вздрагивает. Чонин не попросил, нет, он приказал своим чертовым подчинительным голосом, — быстро. Джисон выпустил член изо рта, омега внутри прижала ушки к голове, а запах сам по себе стал выделяться больше, как и смазка в проходе. Чонин сел на кровати, а Джисон весь будто сжался, становясь меньше, кладя руки на плечи; у Чонина от этого мутнеет и руки он свои кладет на талию. Младший смотрит на него по-властному. Тяжело и с голодом, и омега успел только пискнуть, прежде чем его затянули в поцелуй. Движения языка во рту неторопливые и ленивые, но только руки на его талии сжимаются крепко, почти даже больно, и Хан от этого выгибает спину, стоная. — Черт, хен, — шепчет Чонин, покусывая губы старшего, — ты сделал мне хорошо, блять. Он переходит на шею (которая все ещё в синих засосах)и покусывает ее; Джисон откидывает голову и прижимает чужую к себе, зарываясь пальцами в волосы. — Йе… Йени, — стонет он. — Так хочу сделать тебя своим, хен, — рычание доносится до ушей, а пальцы на талии сжимаются сильнее, пока нос зарывается к холку, вдыхая манящий запах, — так хочу, хен, так хочу… — Сделай, — отвечает Джисон, — сделайсделайсделай, прошу, Чонин, сделай. А Чонин рычит от этих слов. Его омега буквально умоляет его о том, чтобы альфа оставил свою метку принадлежности — вонзил клыки глубоко в пахучую железу и сделал своим, не противится его желаниям. — Уверен, Джисон? — и все равно спрашивает разрешения, даже когда ему ответили явным согласием. — Уверен, Йени, — Джисон елозит своей задницей в попытке наткнуться на член, — пожалуйста, пожалуйста… Пальцы на бедрах сжимаются, оттягивают ягодицы и раскрывают дырочку. Губы Чонина на этот раз затягивают в голодный, ненасытный поцелуй, от которого в животе узел скручивается сильнее. — Ч… чонин, — скулит, а Чонин с рычанием переворачивает старшего и ставит его на четвереньки, надавив на спину, — н-нгх!.. — Хён, — жарко шепчет на ухо, накрывая тело собой. Джисон чувствует, как член резво заполняет его, — я сделаю тебя своим, я помечу тебя… Смазка неприятно стекает по ляжкам, дрожащим коленям, но Джисон не обращает уже внимания, он стонет, подаваясь назад и насаживаясь глубже. — Йени, Йени!.. — Чонин хватает его за волосы и оттягивает, чтобы поцеловать прямо в губы, рьяно кусая и облизывая их. Делает резкий толчок, — мхх!.. — Хён, хен, — он отстраняется и берет за бедра. Толчки ускоряются, хлюпы становятся громче. Джисон кидает голову, утыкаясь носом в локти и приглушенно стонет; в таком положении холка открывается и можно увидеть усыпанную засосами кожу. Чонин рычит, сжимает бока и вбивается глубже. Джисон чувствует, как кожа на животе снова раздвигается под членом; он закатывает глаза от наполненности, к спине прижимается крепкое тело. — Быстрее, Йени… — едва проговаривает омега, — глубже… ты так хорошо меня заполняешь, заполни ещё… Кажется, будто эти слова заставили альфу окончательно сорваться с цепи: он положил ладонь на живот и, оставив внутри только головку, резко насадил омегу на себя, войдя до упора. Старший вскрикнул и рефлекторно попытался уйти, но его удержали. — Чонин!.. — а тот уже не слушает, рычит, закатывает глаза и жёстко вбивается в него, втрахивает в кровать и вталкивается все глубже. У Джисона дрожат колени и съезжаются в стороны, и если бы не руки Чонина на бедре и животе, он бы уже упал на постель. — Хен… омега, — рычит, и как хорошо, что у омеги сейчас сил нет обернуться и взглянуть на альфу, ибо, если бы он это сделал, внутренний омега полностью завладел бы им; — у того радужка заполнилась алым, зрачок сузился до тонкой полосочки, а клыки опасно сверкают, готовые вот-вот оказаться в коже. Ступни, спина выгибаются, а руки сжимают постель. Джисону хорошо, его распирает от наполненности, а руки оставляют следы на его теле, глаза закатываются, а язык самопроизвольно высовывается от удовольствия. — Альфа… — стонет он. Его внезапно хватают за волосы и прижимают голову к постели. — Черт… блять, — его судорожно сжимают. Ладонь смачно шлёпает по ягодице, оставляя след, — омега… ты мой, — Чонин рычит, снова шлепая по заднице, — бля-ять. Он выходит; такое чувство, будто стенки пытаются его удержать, хлюпая смазкой. Омега уже скулит, не ощущая члена внутри, и подаётся бедрами назад. Его останавливают рукой. — Блять, омега, — Чонин приближает лицо к заднице, вдыхая запах смазки, оттягивает дырочку и кусает в ягодицу, — перевернись. Голос сам по себе властный, подчиняющий, Ян правда не следит за его тембром, да и вообще альфа завладевает им, а Джисон повинуется, кое-как переворачиваясь. Он сам прихватывает ноги под коленями, прижимая их к груди, понимая, что с ним сейчас хотят сделать. Смотрит на младшего будто сквозь дымку, но отчётливо видит затуманенный его течкой животный взгляд. Брови нахмурены, с губ течет слюна. Чонин резко придвигается, сам берет под коленями, сжимает до синяков и входит одним толчком. — Ахх!.. — вскрикивает Джисон, у которого руки съезжаются. Чонин слушать не хочет, рычит и вбивается, трахает по-животному, а Хану это, кажется, и нравится. — Ты мой, омега, — приближается и кусает подбородок, — мой и больше ничей. Джисон, не в состоянии выговаривать слова, только кивает, неосознанно выставляя холку на показ. — Ты так хочешь, чтобы я тебя пометил? — он придвигается к холке. Толстый член задевает простату, — хочешь, чтобы ты принадлежал мне? Грязный омега, — рычание само по себе срывается с губ, Чонин себя уже не контролирует. Если ранее он мог себя сдерживать, граничить между нежностью и грубостью, то сейчас он уже не думает: животное, зверь вырвался наружу, а Джисону такое нравится: нравится животный секс, глубокие, грубые толчки. Глаза закатываются, слезятся, брови стремятся ввысь. — Я сделаю тебя своим, сделаю, — Чонин уже облизывает клыки, вдыхая запах на холке, — и ты не посмеешь мне возразить. Джисон вместо ответа скулит, кивая. Находит в себе силы сказать хоть что-то: — Альфа, альфа… сделай меня своим, прошу, — он открывает холку сильнее. Чонин глухо рычит, толчки и правда становятся невыносимыми, животными. Без предупреждения Ян впивается клыками в кожу, вталкивая член до упора. Он впускает свою слюну, смешивает с кровью и оставляет след. Джисон сказать ничего не может, пораженно смотрит в потолок, и кончает. Сжимает альфу в себе. — Ты мой, мой, — толкается и кончает внутрь. Узел набухает внутри, омегу распирает; но даже с наличием узла толкается, от чего омега начинает поскуливать и снова кончает. Он кончил просто от того, что ему поставили метку. — Мой, — рычит и в последний раз толкается, переворачиваясь на спину и укладывая омегу на себя.

***

Итак, у Джисона болит спина. Очень болит спина, такое чувство, будто его переехали асфальтоукладчиком пару раз. Тело усыпано засосами, укусами, а ещё невероятно болит холка, на которой оказывается оставили метку. И не абы какую — а метку принадлежности. В целости осталось только гнездо, которое альфа, у которого дали знать инстинкты, не стал разрушать ни под каким предлогом. Одно радует, течка прошла. А ещё Чонина нет рядом. Только запах остался на простынях и на нем. Джисон встаёт кое-как и накидывает на себя сверху пропахшую форменную рубашку альфы, которую он кинул на стул в комнате ещё с прихода, и, прихрамывая, выходит из комнаты. Находит он Чонина на кухне, готовящего завтрак в одних штанах; готовить Джисон не мог и не умеет, разве что спалит кухню, а не запечет курицу, а Чонин вон как идеально подошёл ему — готовить умеет, да ещё и как. Ян оборачивается на запах Джисона. Тот стоит в дверном проёме в его рубашке, которая выглядит на нем как какое-то платье, с грязными волосами и заспанным лицом, а ещё с выглядывающими из-за ворота рубашки (она все равно не прикрывает даже ключиц)засосами. Взгляд, которым Чонин окинул своего парня, тут же стал жалостным и извиняющимся. — Хён, — Чонин в мгновение ока оказался рядом с ним, наклоняясь и аккуратно беря за талию, хотя это не избавило омегу от лёгкой боли, — извини-извини, я, я-я… — бедный альфа даже не находил слов извинений, — я н-не хотел, оно само это, я даже не понял, честно… — О чем ты? — недоуменно спросил Джисон, перебивая альфу. — Н-но я… тебе же больно! — С чего ты вообще это взял? — Хён, ты хромаешь… Джисон встал, задернув голову к верху (ибо Чонин выше его на добрых двадцать сантиметров), и сложил руки по бокам так, будто его оскорбили. Но он только нежно улыбнулся своему альфе и начал: — Конечно я буду хромать, меня ведь так… охуенно ебали. Ян непонимающе выгнул бровь: — Тебе понравилось? — Конечно понравилось, кому может не понравится то, как его трахали ебаным толстым членом, да ещё и такой пиздатый альфа, — это, кажется, чуть-чуть успокоило Чонина, — да и тем более. Ты наконец поставил мне метку. Он оттянул ворот рубашки и оттянул шею, показывая шрам от зубов прямо на его холке. Чонин, как будущий врач, скривился: и это-то он оставил такую неаккуратную метку?! — Джисон-хен, — мягко начал, чмокая в губы, — давай я тебя сначала умою, а потом мы покушаем и я обработаю все это… безобразие, — другим словом Чонин назвать это не смог. — Ну, тогда давай, тащи меня до ванной, — а Чонин улыбнулся и подхватил омегу на руки. Под шипения и ругательства старшего он вымыл того, тот переоделся наконец в чистые вещи и пошел кушать то белисимо, что приготовил альфа (любимый рамен из говядины). — Я пропах тобой, — кое-как сидя на стуле — слава богу мягком, — сказал Джисон. Его печеньковый запах смешался с кофейным альфьим, — ты тоже. Мной. — Зато теперь все будут знать, что я — твой, — приблизил свое лицо к омеге, что его потом чмокнул в нос, — и то, что ты — мой. Джисон промурлыкал, оставляя лёгкие поцелуи в области шеи. — Так, ну ты мне вроде хотел что-то там обработать. Так что давай быстрее, ибо мне будет больно. Ну больно и правда было, Джисон ненавидит эту дотошную черту будущего врача, а ещё он думает, что, лучше бы Чонин стал поваром, а не врачом. Но когда все это закончилось, и Чонин убрал весь беспорядок в доме, они беззаботно лежали на диване и смотрели аниме Миядзаки, попутно кушая печеньки. А кто-то с шумом вломился в квартиру. И не сложно было догадаться, кто там был. — Твою мать! — вскрикнул Джисон. — Джисон! — бесцеремонно вломился в гостиную Сынмин, за которым по пятам вошли Феликс с Хенджином, — с тобой все в порядке? — Вы как, ебаный рот, догадались, что у меня закончилась течка?! А ещё в гостиную ворвались все, пнув бедного Чанбина на пол — Так, расступились все! — протолкнулся к Джисону Минхо, — пустите меня к моему ребенку! Он, не церемонясь, сел рядом с Чонином и Джисоном, вытолкнул Сынмина и перетянул Хана на себя, а тот и не особо противился этому. — Хани, с тобой все хорошо? — Все нормально, хен, — начал было Джисон, как взгляд альфы зацепился за метку на холке. — Так, Чонин, это что за дела? Я даже не посмотрю на то, что ты славный малый, ты тронул моего ребенка, эй! — Но, Минхо, это же мой парень, — слова Чонина никак не отреагировали на Минхо. — Для тебя хен. — Для меня хен только Джисон, — показал язык. — Ну-ну, не ругайтесь, — остановил их ссору Бан Чан. — Чан-хен! — радостно воскликнул Джисон, а Чан улыбнулся. — А что вы вообще все пришли? — не понял Чонин. Они вон, не досмотрели ходячий замок, давайте, уходите. — Не горячись, Йена, — ласково начал Феликс, садясь на коленки Чанбина, что уже успел подняться. — Фу, голубятник тут не разводите, бе, — сказал бедный Чанбин. — Не завидуй! — Да пошли вы все на хер, мы спокойно смотрели аниме, как вы припёрлись, — спокойно сказал Чонин, пока его рука гладила стройную ногу, на которой волоски встали дыбом. Сынмин фыркнул. — Успеешь ещё посмотреть своего Миядзаки, а Джисону, бедному, нужна помощь; ты как его вообще так умудрился растрахать? — опустим тот факт, что Хенджин Сынмина трахает точно так же. Один вон Феликс — Чанбин во время его течки с него чуть ли не пылинки сдувает. — Так, и вообще, я есть хочу, что у вас там покушать, — Минхо ушел на кухню. — Только не трогай чизкейк, хен! — крикнул ему вслед Джисон, — и брауни! — Брауни? — переспросил Феликс. — АА! Ходячий замок они так и не досмотрели.