***
— Малая, ноги-то к потолку, вертясь вокруг своей оси на одной руке, не страшно задирать? Ульяна выскочила из школы непривычно напряженная, он бы даже сказал, раздраженная. Что там могло произойти за те пятнадцать минут вне поля его зрения, предположить Егор не мог даже примерно, но сам факт внезапно встревожил, тут же захотелось растормошить и выяснить все нюансы. Правда, от неё в таком взвинченном состоянии на вопрос в лоб прямого ответа не добиться, так что начинать придется издалека. Обычно она румяная выходит, так что понять, смутилась или не очень, не получилось. Прищурившись, Уля окатила его пристальным взглядом. — Облёты. Страшновато, да. Весь вес приходится держать на руке, можно сорваться, вылететь и что-нибудь себе отбить. Что еще с улицы видно? — Всё-ё-ё, — сделал страшные глаза Егор. — Совсем всё? — с толикой ехидства уточнила она. — Ну, когда вы стойки делаете, только ваши пятки в окне сверкают, а на верхотуре — совсем всё. — Угу, понятно, — прищур её стал ещё уже, ещё выразительнее, и тут-то в ночном воздухе и почувствовался отчетливый запах жареного. У кого-то пригорало так, что все до одной провокации оказались пропущены мимо ушей. — Как свадьба? Хорошо погуляли? «Свадьба?..» — Свадьба? — искренне удивился Егор. — Малая, ты о чем? — Мой братец уже почти месяц как женат, а я про это до сих пор ни сном ни духом, — негодующе выдохнув, скрестив на груди руки, закипятилась Уля. — Не понимаю, как же так вышло? Как он мог скрыть от родной сестры такое важное событие? Как избранницу-то хоть зовут? Наверное, нам следует познакомиться? А то ж она думает, поди, что у её муженька родня вообще неадекватная? «Какой еще братец?.. У тебя есть братец?.. Родня?.. Что, блин?!» Отзеркалив скрещенные руки, Егор исподлобья уставился на сверкающую глазами Ульяну. Ощущение возникало такое, что с секунды на секунду прилетит, причем почему-то ему, а не конспирологу, о котором она тут вещает. А еще такое возникало ощущение, что дальнейших пояснений не последует. Сам типа соображай. Они так, сверля друг друга взглядами, наверное, минуту или даже две простояли. Уля склонила голову к плечу и, притопывая ножкой, терпеливо ожидала его озарения. А Егора, как назло, никак не озаряло. Эти летящие из васильковых глаз искры, плотно сжатые губы мешали мыслительному процессу, от него отвлекая. — Маша, — наконец подсказала Ульяна сдержанно. От глаз её одни щелочки остались. «Маша?.. Какая еще Маша?..» — Какая Маша, малая? — мозг начал лихорадочно перебирать всех знакомых Маш. Или Наташ. Глаш… Даш? Лица мелькали перед глазами, как в калейдоскопе. Десятки стёртых лиц без имен. — Прекращай! — взмолился о пощаде Егор. — Наш администратор, — гробовым голосом уточнила Уля. — Рыжая. Маша. «Рыжая?.. Администратор ваш? … … … … … … Твою ж мать!» Вот так и проси людей держать язык за зубами! Надейся на лучшее, ага. На что вообще он рассчитывал? Тем более, когда речь идет о болтушках, которых еще и видишь впервые? — Надеюсь, ты ей сказала, что брат благополучно женился? — силясь изобразить на лице максимально невозмутимое ребяческое выражение, поинтересовался Егор. Это называется «встрял». Блин, ну… Что-то не нравится ему это всё. Пока смутно, пока непонятно, чем именно, но эмоции внутри просыпаются очень далекие от приятных и даже нейтральных. — Нет. Боюсь, я тебя спалила, слишком долго тупила, — гордо вздернув нос, огрызнулась Уля. — Предупреждать надо. «До твоих ушей это вообще не должно было дойти!» — Как-то не подумал… — отозвался он глухо, ощущая, как нутро захлестывает смятение, неясно чем вызванное: её бурной реакцией на его самодеятельность, своим невнятным откликом на поднятый ею кипиш, самим фактом вскрывшегося вранья, фактом оседания в её восприятии от балды придуманного себе статуса брата или чем вообще? Конечно же, не собирался он малую, Ульяну, то есть, ни о чем предупреждать. Вот еще! Наоборот, он сделал всё, чтобы она о его визите не узнала. Всё тайное рано или поздно становится явным. Народная мудрость. Истина, от которой ему всегда было очень не по себе. — А зря. Отличная легенда! — рубанула она, даже не пытаясь смягчить язвительность тона. — Жаль, я её запорола. В глазах полыхал огонь. Но в этот раз он был другим, яростным. С примесью обиды. Тоже красиво и по-своему провоцирует, но Егор внезапно успел отловить пронёсшуюся испуганной ланью и мгновенно скрывшуюся за горизонтом мысль, что не прочь бы вновь увидеть тот, тлеющий. Понедельничный. Херня! Херня – она херня и есть. Вот это затянувшееся помутнение в башке просто до чертиков бесит! Что происходит?! — Да ладно тебе, подумаешь, — стряхивая оторопь, примирительно протянул он. — Не повод так уж кипятиться. Ну, правда. Ну, назвался братом, и что теперь? Как-то же он должен был добыть интересующую информацию. Абы кому с улицы её бы точно не предоставили. — Я просто не люблю дурой перед людьми себя чувствовать, знаешь ли… — выразительно округляя глаза, выдохнула Уля. «Ну да, возможно, с этой Машей и впрямь вышло неудобно» Во взгляде напротив читалось: «Ты что вообще здесь делал? И когда? И зачем?» «Слушай, ну извини. Должен же я был убедиться, что Стриж не при делах и что это не слишком опасно!» Так, вслух на её вопрос отвечать он не станет. Сделает вид, что в темноте не разглядел. — И когда мне не верят, тоже не люблю! — воскликнула Ульяна, уже не пытаясь сдержать эмоции. Боги, да что-нибудь от неё скрыть можно вообще? — А ты, Егор, выходит, совершенно мне не доверяешь! Я чем-то успела это заслужить? «Да нет вроде…» Пожалуй, не стоит говорить ей, что у него в целом большие проблемы с доверием этому миру. Но что значит «совершенно»? Уж кому-кому, а ей он доверяет поболее остальных, общее прошлое как-никак сказывается. И вообще, в первую очередь его интересовало, не являются ли эти синяки следствием рукоприкладства. И вообще, зачем он тут оправдывается стоит, пусть и мысленно?! — Вроде нет. Ладно, прости, — надевая шлем, извинился Егор растерянно. — Ну и что ты ей ответила? — Ничего. Попросила описать брата, — уже чуть спокойнее ответила Уля. — А потом посоветовала снять с ушей лапшу, впредь быть поосторожнее с моими друзьями и не вестись на их красивые глаза, вот что. Нога на мгновение замерла где-то на полпути через седло «Ямахи». Даже не знает, что цапнуло больше: про друзей или красивые глаза. На которые не стоит вестись. Очень разумный совет… Казалось, еще чуть-чуть – и внутри что-то бабахнет! Как один человек в один момент может проводить другого через такой вал состояний? Он к такому не то что не привык, это в принципе за пределами его понимания реальности. Каждая отдельно взятая личность если и умудряется вызвать некое чувство, то очень конкретное. В основном к людям он безразличен, бывает, что насторожен. Если подпускает ближе, то чаще всего по итогу общение разочаровывает или начинает вызывать раздражение. Иногда он чувствует досаду. Беспокойство. Очень редко рождается симпатия. А за симпатией – страх. Ну и всё на этом, дальше не продвигались. А Ульяна – это движение по хайвэю от эйфории до тоски, поднимающей в нем острое желание немедленно завязать (и тут же сдохнуть, конечно, а как же?). И обратно. И пока его по этому хайвэю туда-сюда на бешеной скорости мотает, на голову обрушивается весь спектр эмоций. И часть из них он, возможно, и назвать не сможет: он с ними не знаком. — А она? — заводя мотор, вяло уточнил Егор. Не то чтобы его волновало, что там о нём в тот момент подумала какая-то Маша, но надо же что-то сказать. Надо дать человеку возможность выпустить пар. Еще немного – и Уля успокоится. Как обычно. — Телефончик твой пыталась у меня стрельнуть, но тут уж я ничем ей помочь не смогла, — часто-часто захлопав ресницами, «ласково» улыбнулась Ульяна. — Извини. Сам оставишь, если надумаешь. «Даже не рассчитывай на мою помощь!» — сообщали каменное выражение лица, но пылающий взгляд. «Вообще-то вся эта история про свадьбу и придумана была для того, чтобы его не оставлять, если что!» Егор жадно втянул носом воздух. Точно сейчас бабахнет что-то, на счет три. Раз. Два. Два с ниточкой. Два с иголочкой… — Угу, понял. Ладно, прыгай давай, — сдержанно кивнул он за плечо. — Нам пора. Ага, конечно. Разбежался. Никуда прыгать Уля не торопилась. Взяв в руки второй шлем, вопросила: — Можно мне повести? «Чего?! Щас!» — Не-а. — Да почему? — задохнулась она, явно не ожидая, что сейчас её лесом пошлют. — Тут же близко совсем! Две улицы! — Потому. Права получишь, тогда и поговорим. ПДД учи. Ульяна окатила его прожигающим взглядом и надула губы. Видимо, после устроенного разноса она надеялась на какие-то поблажки в свой адрес – в качестве жеста извинения, например. Но фигушки ей. Пустынный полигон и сумасшедший город, где ухо востро необходимо держать ежесекундно – это не одно и то же. Даже близко нет. С ума сошла, что ли? Не говоря уже про вес на хвосте: это ж роль второго номера тогда ему достанется. Мгновенно нарисовавшаяся в голове картинка вызвала странную щекотку где-то в районе солнечного сплетения. — Поехали, — повторил Егор безапелляционным тоном, напряженно прислушиваясь к внутренней вакханалии. Ульяна вскинула подбородок, обиженно фыркнула, но ломать комедию дальше не стала: подчинилась. Вот ладонь легла на плечо, вот взлетела нога, и через секунду мотоцикл чуть просел под её весом. Вот руки обвили грудь, складываясь в уже ставший таким привычным замок, а коленки коснулись бедер. Раз коленка, два коленка. Всё как всегда. Нет. Ему не нравится определенное ею расстояние, не нравятся еле ощутимые касания. Он что, ваза хрустальная? Надо ближе. И тогда, хмурясь, скосив глаза в сторону, Егор произносит… Нет, он требует: — Крепче, малая. Слушает её протестующий вздох и себя. Колени чуть смелеют, руки усиливают хват, и спина чувствует тело. Едва-едва. Уже получше. Странный замес, но к никуда не девшемуся смятению примешивается чувство успокоения. Куда бы и насколько Ульяна ни намылилась в сентябре, с кем бы там ни проводила время, с кем бы ни общалась, прямо сейчас она тут, с ним. Вот эти короткие три-пять минут пути до дома. Внутри неровно. Внутри полный фарш из эмоций, которые рождает единственный человек. Он знает её двадцать два года. Она — это просто она. Сейчас уже кажется, что в его жизни она была всегда. Стремительно проскакивает и исчезает смытое неожиданно мощным приливом страха понимание, что если и даваться в чьи-то руки, то вот эти руки. Она там дрожит. Еще бы! По ощущениям сейчас градусов тринадцать, не выше. «Вечно выскочит из дома в чём ни попадя…»***
Дорога, пусть и правда короткая, отвлекла на себя внимание. Движение в транспортном потоке он любит в том числе за это. Необходимость постоянно быть начеку опустошает голову, лишает возможности загружать её всяко-разно мыслями, цепляться за них и раскручивать. Ты должен постоянно находиться на стрёме. Пока Ульяна этого не понимает, упрямице всё кажется простым, но первый же самостоятельный выезд в город покажет ей, что здесь к чему. Основная опасность, конечно же, – «слепые» водители. Глаз автомобилиста запрограммирован на обнаружение крупных препятствий, и мотоциклистов в потоке они частенько не замечают. И начинают перестроение на соседнюю полосу, выскакивая прямо перед байком. Петляют в собственной широкой полосе, не глядя по зеркалам. Не соблюдают положенную дистанцию. Перекрестки – отдельный кошмар: попытки автомобилистов проскочить на поворот или разворот в образовавшееся во встречном потоке окно заканчиваются весьма плачевно для едущих в этом же встречном потоке мотоциклистов и велосипедистов. Даже во дворе небезопасно: когда прямо перед твоим носом внезапно распахивается дверь машины, вариантов у тебя несколько: впилиться в эту самую дверь, резко сманеврировать и въехать в другое припаркованное авто, наехать на случайно оказавшегося на дороге прохожего, вылететь на газон или, вдарив по тормозам, перелететь через руль. Так что дуться она может, сколько влезет. Удачи. Свернул во двор, и глаза тут же начали искать свободную дыру для парковки. У заставленного легковушками и «паркетниками» подъезда приткнуться оказалось негде, так что Егор проскочил чуть дальше, ближе к торцу дома. Мысли, отключившись от дороги, переключились на прогноз погоды, который внезапно решил: «А что бы и не сбыться?». На эту ночь синоптики обещали ливень, вот уже и накрапывать начинало потихоньку: на визоре появились первые капли. А значит, «Ямахе» понадобится чехол. Да, понадобится, он уже поплатился за свою лень, оставив мотоцикл мокнуть под проливным дождем в ночь на понедельник. Как итог, воздушный фильтр и проводку залило, и в результате несколько часов жизни ушло на то, чтобы разобраться в проблеме и всё просушить. Ну, всё, до чего удалось дотянуться. Колупаться вновь вот вообще не хотелось. Не успел поставить на землю ноги, как Ульяна расцепила руки и слетела с хвоста, забирая ощущение уюта, тепла и особенности момента. Хорошего понемножку. Отведенные ему пять минут внутренней тишины закончились, истекли сроки перемирия с собой. Черт-те что, честное слово… — Секунду, — ответил Егор на Улин вопросительный взгляд. Можно, конечно, сказать ей, чтобы не ждала и поднималась, но нет уж, фигушки. Во-первых, нечего в такое время по подъездам одной шарахаться: того мудилу всё-таки прищучили, но это не значит, что мир резко от скверны очистился. Во-вторых, нужно кое-что ей вернуть. — Угу. Спустя мгновение Ульяны уже и след простыл – направилась к лавочке. Он неторопливо спешился сам, открыл кофр и достал оттуда плотно свернутый чехол. Подумал о том, не поговорить ли с Анькой, и тут же отмел эту мысль, потому что Анька же с него не слезет после таких вопросов и признаний. Нутро яростно протестовало против демонстрации окружению собственных уязвимых мест. В конце концов, если уж совсем прижмет, можно будет, наверное, спросить у кого-нибудь не из окружения. Да хоть у Элис: она ведь там вроде как в чём-то похожей ситуации, может что подскажет. Зашуршал чехлом, раскидывая над мотоциклом полотно, как… Как вдруг до ушей донеслось: «Шмара!», и тут же – звон хлёсткой, смачной оплеухи. Резко обернувшись, Егор на мгновение застыл с брезентом в руках. — Ах ты сука! Это, пожалуй, последнее, что он запомнил. Метрах в десяти, у подъезда, над Ульяной, схватив её за запястье, нависал озверевший, судя по перекошенной роже, Стриж. И орал пьяным матом что-то про лапшу. Егор особо не разобрал смысла, потому что в голове помрачилось мгновенно – по факту быстрее, чем он успел идентифицировать в этом ублюдке бывшего приятеля. Всё, о чем успел подумать, так это о том, что… Да ни о чем. Еще через секунду она отлетела на землю. А еще через несколько Егор, игнорируя чужой перегар, тошнотворную кривящуюся ухмылку и лишенный всякой осмысленности взгляд, хладнокровно выбирал точку приклада. Челюсть, нос или под дых? Колени? Почки? Кадык? Пах? «С левой» Мгновение – и переносица, поддавшись, промялась под кулаком, миг – и по двору разнесся сдавленный стон: точёный профиль Стрижова только что таковым быть перестал. Ярость глушила, била по мозгам, и единственный вопрос, который Егор себе задавал, сидя на дезориентированном, потерявшем равновесие, но все еще пытающемся брыкаться Стриже, – это вопрос о том, почему не засадил по этой харе с колена. Впрочем, колени тоже пошли в дело: сейчас они с усилием вдавливали оба плеча поверженного врага в асфальт. Неприятные ощущения, он точно знает, но ничего, Вадик потерпит. Мудила. — Я тебя предупреждал, — наклонившись к обагрённому уху, прошипел Егор. Из ноздрей Вадима, струясь по скуле и стекая к виску, сочилась кровь. Значит, смещения перегородки, скорее всего, нет. А слезы есть, и обильные. Значит, точно перелом. — Предупреждал, что убью. — Егор! Ульяна. Где-то совсем близко, очень. «Уйди!» — Гнида… — простонал Стрижов куда-то в пространство. Зрительного контакта он избегал. Трус. — Малая, отойди, — голос дал хрипа, пальцы мёртвой хваткой вцепились в чужую челюсть, вынуждая Вадима все-таки повернуть голову и смотреть в лицо, взгляд упёрся в слезящиеся глаза: — Ты как предпочитаешь умирать, Стриж? Быстро? Медленно? Очень медленно? — С-сука ты! Булькающий голос намекал: слова Вадиму не даются. Еще бы: когда захлёбываешься в собственной крови, говорить вообще довольно проблематично. Мразь. Для пущего эффекта можно бы ещё что-нибудь ему сломать, палец-второй, например, но лежачего не бьют — это, к сожалению, раз. Стрижов, похоже, все-таки усвоил, что с «бро» шутки плохи, на данный момент закреплять пройденный материал необходимости нет, – это, увы, два. Ульяна крепко вцепилась в плечо, пытаясь оттащить, и мешает – три. — Егор… Довольно… Хватит… Он всё понял… — раздался за спиной умоляющий голос. Почувствовала, о чём думает. Нормальная? Только что летела два метра, а сейчас просит пощадить этого уёбка? Это еще предстоит выяснить, кто кому пощечину влепил. Резко развернувшись, Егор скользнул взглядом по бледным щекам. Нет, прилетело не ей, значит, била она. За дело! Вернулся к обидчику: тоже никаких следов. Может, Стриж во всех смыслах толстокожий? — Травмпункт за углом, — резко поднимаясь с колен, безучастно наблюдая за попытками сплевывающего кровь Вадима встать на ноги, бросил он. Дождь усилился, потихоньку возвращая сознание и приводя в чувство. — Еще раз около неё тебя увижу, и разговор будет другим. На своих ногах не уйдешь. Совсем другим разговор будет. Жестокость, с которой когда-то в его кругу могли пиздить провинившегося, не знала границ. И нет, Егор не был исключением. Он тоже дрался не на жизнь, а на смерть за право не подчиняться командирам и их прислужникам. Они там вообще друг с другом никогда не церемонились: могли сцепиться прямо на месте, могли забить стрелку или затаиться, выжидая подходящий момент. Дрались все: парни, девчонки, совсем малышня. Нос ломали ему – стулом. Носы ломал он сам – дважды за первые восемь лет жизни. Ломал руку в полтора раза толще его собственной. Одному из своих обидчиков организовал сотрясение мозга. Но отстали от него после случая с кипятком. Пристально просканировав мертвенно бледную Ульяну и придя к заключению, что в целом она как будто в порядке, задержался взглядом на запястье, которое еще несколько минут назад сжимала чужая лапища. Не церемонясь, взял под локоть и поднял руку в пятно света. С кожи до сих пор не сошло раздражение – вот они, эти красные полоски и вмятины от ногтей, а значит, усилие Стрижом было приложено чудовищное. А она ведь даже не пискнула в тот момент. Шкурой почувствовав за спиной движение, развернулся и, схватив с какого-то хера приблизившегося к нему Стрижа за грудки, с силой рванул на себя. «Добавки захотел?!» До ушей донёсся треск рвущейся ткани и звон упавшей на асфальт цепочки. Наверно, металлическая нить предварительно больно врезалась в шею. Поделом. А тряпка на нём, судя по скромной нашивке, брендовая. Была ею. Да сука, не интересно! Это чмо бухое даже сопротивление оказать толком не в состоянии. За Ульяну отмудохать бы его до полусмерти! И отмудохал бы, будь силы их сейчас равны. — Еще раз – и тебе конец. Усёк? — вглядываясь в Стрижова, угрожающе прохрипел Егор. — Вали! Кое-как подавив в себе жгучее желание отшвырнуть Вадима прочь – так, чтобы вон до той тачки летел, как только что летела Уля, толкнул в грудь и резко разжал пальцы. — Заплатишь, — прогундел Стриж. Сплюнув, бывший приятель опустился на корточки и с задранной кверху головой кое-как нащупал на асфальте порванную цепочку. Свободная ладонь прикрывала нос, из которого, заливая дорогую футболку, до сих пор хлестало. — Это Bvlgari... «Ты, блядь, конченый…» — Без проблем, — прикрыл глаза Егор, смиряясь с осознанием, что в этой жизни Вадима вряд ли что-то способно спасти. Его ценности – его несчастье. — Но знаешь… Сколько побрякушками дерьмо ни маскируй, всё равно дерьмом вонять будет. Подумай на досуге. Если есть чем. — За всё ответишь мне… — Проваливай. «Не доводи до реанимации…» — Вадим, уходи, правда… — взмолилась Ульяна, неосмотрительно выступая из-за спины. Звенящий голос с потрохами выдавал её волнение. Ну конечно: связалась на свою голову! Один – откровенный дебил, второй не вступает в переговоры, бьет сразу, первым. Так что, возможно, дебил не меньший. Нет, ну а как иначе? Или ты, или тебя. Или ты, или твоих. Подумалось о том, как вся эта живописная картина выглядит в её глазах. Выкинув в сторону левую руку, Егор вернул высунувшуюся Улю на место, за спину. Пусть стоит, где стояла. Просто на всякий случай. — Все ответите… Ты тоже, — просипел Стрижов, уставившись за Егорово левое плечо. «Что ты сказал?!» — Молись. Собственный голос он слышал словно со стороны. Если бы в то же мгновение его не обхватили сзади обеими руками, сегодня Стриж кончил бы плохо. Очень плохо кончил бы. Унесли бы Стрижа отсюда на носилках, как пить дать. Потому что чуть схлынувшая ярость поднялась вновь с демонической, сносящей всё на своем пути силой, перед глазами поплыло, вдарило кровью по мозгам. Егор мутно видел цель и еще мгновение назад не видел к ней препятствий. — Не надо… Он не соображает, что несёт! — раздался сдавленный шепот. Шею обдавало тёплым дыханием. — Ничего он мне не сделает, посмотри на него, он просто пьян. Попробовал дернуться, вырваться, но захват у Ульяны оказался на удивление крепким. Железным. И в этом захвате сжирающее сознание бешенство вновь начало потихоньку сходить на нет. Она там прерывисто, часто дышала, Егор лопатками и позвонками чувствовал каждое движение её грудной клетки. Замереть и не двигаться — вот всё, чего сейчас просила душа. Стоять так… «Может же, когда хочет…» — Вадим, если ты сейчас не уйдёшь, — зазвучал вдруг тихий, но неожиданно уверенный голос, — я напишу заявление в полицию. О том, что Вадим Анатольевич Стрижов 19 августа в 22:43 угрожал физической расправой сразу двоим. Ты меня слышишь? Если только у меня появится основание думать, что мне или Егору действительно что-то грозит, я туда пойду! Не сомневайся, я это сделаю. Привлеку соседей в свидетели. И непременно заявлю про состояние алкогольного опьянения, будет тебе отягчающее обстоятельство. Так что просто уходи. Молча. Пока я не приняла твои слова всерьез. «Фига се…» Обрисованные Улей перспективы Стрижова явно не обрадовали: он как-то сник, словно бы потерялся. Перекошенное лицо в секунды преобразилось, отражая растерянность. Открыл было рот, но сказать еще что-то не успел. — Молча! — повторила Уля свое требование. Руки её по-прежнему двумя тугими лентами надёжно оплетали ребра. Хватка чуть ослабла, лишь когда Вадим, пошатнувшись, всё-таки развернулся к ним спиной. — Травмпункт в соседнем доме. Направо тебе, — бросил во всклоченный затылок Егор. В ответ прилетел вскинутый в воздух фак. «Ну, как знаешь…» Сейчас Вадику всё еще всё равно: бухой, дезориентированный и оглушенный, он не чувствует боли, и залитый спиртом мозг наверняка уже решил, что хозяин относительно легко отделался. Скорее всего, в момент удара Стриж слышал в голове щелчок или звук, похожий на треск арбуза, и всё на этом. Но еще минут десять-пятнадцать – и пойдёт отек, а вместе с отёком придет она: острая, дикая, стреляющая в голову, невыносимая боль. И тогда в этот двор он вернется. За помощью. За спиной послышался протяжный прерывистый вздох, и руки отпустили. Ульяна отстранилась, сделав шаг или два назад. Движение отозвалось внезапным холодом, пронзившим от макушки до пят, а водичка с неба добавила ощущений. Возможно, только что Уля уберегла его от пятнадцати суток в обезьяннике или чего похуже. Если бы не она, за последние свои слова Стриж бы ответил сполна. Сам бы уже точно с земли не поднялся. Передернув плечами, поёжившись, Егор делано спокойно произнес: — Пошли, малая. А то там тёть Надя уже, наверное, с ума сходит. — Мамы, может, еще и нет, — только что звучавший уверенно, её голос поник, зашуршал, задрожал. Ясно: вся эта ситуация действительно выбила Ульяну из колеи, а случившееся минутами ранее было всего лишь устроенным для Стрижова представлением. — Её сегодня в театр пригласили. «Фига се, дубль два…»
***
— Спасибо, опять из передряги меня вытащил, — пробормотала Уля. Прислонившись к стенке лифта и занавесившись копной волос, она изучала мыски собственных кед, а он – красивый косой пробор. Продемонстрированный у школы и во дворе боевой настрой соседки сменился апатией как по щелчку пальцев. И такое стремительное изменение состояния слегка удивляло: обычно девочкам нужно больше времени, чтобы успокоиться и выровняться. Хотя, возможно, прямо сейчас она просто себя держит: ходящие вверх-вниз плечи намекают, что эмоции всё еще живы. Может, не справится и попозже её накроет, кто знает? Плохо. «Опять вытащил»? Егор еле удержался, чтобы в ответ не хмыкнуть. Честно говоря, вопрос «вытаскивать или нет» не стоял никогда. Маленьких и слабых обижать нельзя – это первое. За мелких он впрягался всегда и иногда за это платился. Ну а второе: пусть Ульяна уже не маленькая и, как внезапно обнаружилось у подъезда, вовсе не слабая, он всё еще готов перегрызть глотку любому, кто посмеет поднять на неё руку, угрожать или мешать свободно дышать любым другим образом. Об этом вспомнилось вдруг, еще когда Вадиму только в голову взбрело к ней подкатить. Это отчетливо ощущалось каких-то пять минут назад. И до сих пор отдается в груди. Может, потому, что она – единственная ценность, которая у него здесь осталась. Пусть и концерты иногда устраивает, и куксится, и ножкой топает. Зато не скучно. Не успел рта раскрыть, как двери лифта разъехались, предлагая пассажирам выметаться вон. Вышедшая в коридор молодая соседка, въехавшая в девятую квартиру в начале лета, пересеклась с ними взглядами и приветливо улыбнулась. Егор сдержанно кивнул в ответ. — Я знаю, что поднимет тебе настроение, — пропустив Ульяну вперед, бросил он ей в спину. Ну не хочется! Просто не хочется отпускать человека. Да, пять минут погоды не сделают, и вообще: если четырнадцать лет оно смогло подождать, то уж до завтра-то точно подождет, но… Не-а, не подождёт. Сейчас он её встряхнет. Нашел повод. Обрадовался. Херня какая-то. — Да?.. — не оборачиваясь, выдохнула Уля. Ощущение складывалось такое, что из неё за полминуты разом всю энергию высосали. Казалось, пальцем тронешь, она и рассыплется. — Вряд ли что-то способно мне его сейчас поднять. «Вот и проверим» — Спорим на… — «Блин, ну не на щелбан же с тобой спорить? Что вообще с тебя теперь взять, женщина?»— …на Коржа? — быстро нашелся Егор. — Только сначала проверь, дома мать или нет? Если дома, то лучше завтра. В минуту мы не уложимся. У самой двери Уля развернулась и таки уставилась на него с легким прищуром. Еще ничего не ответила, но он уже знал точно: повелась. Ну, как обычно тут всё, ничегошеньки не меняется: в штиль и в бурю, при свете солнца или луны, заведенная, спокойная, подавленная, обессиленная — всегда! — всегда поведется. — Ну… Ну, спорим, — гремя ключами, флегматично отозвалась она. Пока возилась, он отпер собственную квартиру, и под ноги с приветственным мяуканьем тут же вывалился кошак. Ульяна даже головы не повернула — ноль реакции. «Проиграешь…» Нет, сомнений у Егора не было никаких: равнодушной Уля точно остаться не сможет, и скрыть это у неё не выйдет, пусть на кону аж лавры победителя. Уши уловили поворот ключа в верхнем замке. Значит, никого. — Верхний закрыт, — через секунду озвучила его догадки Ульяна. Их квартира встретила хозяйку темнотой. — Ма-а-а-м?.. Темнотой и звенящей тишиной. — Кто-то загулял… — оборачиваясь к нему, с взаправдашней растерянностью в голосе протянула она. — Вот как мне выговаривать, это пожалуйста, сколько угодно. Как самой ночью с кем-то шляться, так это… — Это другое, — фыркнул Егор, про себя отмечая, что отсутствие теть Нади обоим на руку. Во-первых, никто не слышал и не видел из окна разборок со Стрижом, а значит, и разнос Ульяне никто не устроит. Во-вторых, Кто-то сверху, если Он все-таки существует, о чем Егор лично начинает задумываться всё чаще, сегодня милостиво решил подарить своему горе-подопечному еще немного времени рядом. — Ну? — Сейчас, я её наберу только. Странное что-то… Не похоже на нее. Уже спустя полминуты всё выяснилось: оказывается, теть Надя только-только в такси загрузилась, а значит, у них есть плюс-минус полчаса. Взрослые люди, Господи… — Нормально?! Такая довольная, словно казино ограбила, — озадаченно нахмурилась Уля. — Ну, что там у тебя? — Ничего такого, малая. Сейчас увидишь..
.
.
Собственная квартира встречала не только темнотой и тишиной, но и бардаком, про который Егор за полный день на фотосъемках успел забыть напрочь. Последние недели его жизнь – это один сплошной бардак. Видимо, внутренний хаос находил отражение во внешнем, иначе эту трансформацию пространства не объяснить. Всё покатилось по наклонной после встречи с Андреем. Егор мог бы сопротивляться куда активнее и вести себя с бывшим приятелем много бесцеремоннее, но руки связывала внезапно проснувшаяся совесть. Дрона толкала навстречу память, всплывшие на поверхность чувства, которые не хотелось ранить: все же Егор знал, каково оно – одному. А Андрюха здесь крутился совершенно один, Новицкую, зная её характер, в расчет пока можно не брать. И вот приятель время от времени объявлялся в мессенджере потрепаться и уже несколько раз предлагал потусить. А Егор искал и находил дела и отмазки, чувствуя, как внутри набирает скорость несущийся под откос поезд. По крайней мере, именно так оно ощущалось. Нет, он не желал возвращения к прошлому. Не желал вновь видеть Дрона: один взгляд на него поднимал на поверхность воспоминания. Они проявились яркими, пёстрыми красками, обросли забытыми, казалось, подробностями и деталями, расцвели в голове пышным цветом, капали на сердце соляной кислотой. Они множились в клетках метастазами, захватывая все новые территории. Всё, что он упрямо стирал из памяти двадцать два года, вернулось одномоментно – с появлением Андрея. Ворвалось в но́чи кошмарами, захлестнуло мощным приливом страха разоблачения: теперь без мыслей о том, что будет, если Андрюха не удержит язык за зубами и проболтается Новицкой, не проходило и дня. Казалось, прошлое и страх потихоньку начали высасывать из него жизнь, по крайней мере, силы на поддержание вокруг себя порядка вдруг кончились. Весь ресурс оказался брошен на внутреннюю борьбу. Егор надеялся, что со временем и с этим справится, смог же когда-то. Все успокоится, Дрон не трепло, никому ничего не скажет, именно это тайное им и останется, воспоминания вновь поблекнут. Но пока… Пока вокруг себя, на подступах к душе, он вновь ощущал мглу. Если бы не Ульяна, эта мгла, этот вакуум проникли бы внутрь, затопили до краев, без остатка. Черт знает, как оно работает, но вот она стоит за спиной, и тёмная пустая квартира уже не кажется пустой и тёмной. Уже не кажется, что ты один. Ты не один. — Извини, тут бедлам, — включая в коридоре свет, произнес Егор. Он не столько извинялся, сколько озвучивал факт. — Можешь закрыть глаза и идти в комнату, всё там. Уля удивленно оглядела заваленную барахлом прихожую, опустила глаза на брошенный посреди прохода рюкзак с фототехникой, кинула короткий взгляд чуть наискосок, в сторону кухни, и в замешательстве уставилась на него. «Что это с тобой?» — считалось в глазах. «Шторм…» — Нет времени, много дел, — соврал Егор, не моргнув глазом. В принципе, поверить в это можно: он действительно стал реже бывать дома. В попытке как-то гасить становящуюся всё более невыносимой ломку, а заодно и освободить голову от мыслей об Андрее, прибегнул к проверенному способу: снова стал искать себе занятия. Работа – небо – скорость – работа. База – поля – дорога – база. Съемки. Правда, если скрываться от прошлого с переменным успехом еще удавалось, то справиться с жесточайшей внутренней ломкой оказалось задачей невыполнимой. Всё это сильно смахивало на бег по кругу от себя самого. И в конкретной точке этого круга раз за разом его ждал срыв. Вот прямо как сейчас. Доза. Очередная доза дает сил на новый рывок. Ну и смысл в этом беге? Ему просто необходимо наконец определиться, что мучительнее: сдаться ей на милость и жить с силами и выжигающим душу страхом потери или завязать, лишиться света, стать тьмой. Зато не бояться уже ничего. Ответ не кажется очевидным. — Врёшь… — апатично отозвалась Ульяна, скидывая кеды и проходя в указанном направлении. — Откуда такая уверенность? — удивился Егор вполне искренне. Раздался глубокий вздох. — По глазам читать умею. «Я уже понял…» — Да ну? — Ну да… Но я терпеливая, Егор. Подожду. Может быть, ты сам захочешь рассказать, — «Нет». — Может быть, когда-нибудь, годам к семидесяти, твое доверие я заслужу, — встав посреди комнаты и окидывая блуждающим взглядом пространство, изрекла Уля в никуда. — Тебе будет семьдесят шесть, ты выйдешь из подъезда, пощуришься на летнее солнце, крякнешь, схватишься за поясницу, присядешь рядом на лавочку, повернешь голову и задребезжишь: «Знаешь, малая, давно думал тебе сказать… Вот, надумал! Слушай!». Ярко-голубые глаза испытующе уставились прямо на него. Картина, которую Ульяна только что так живо нарисовала, вызвала невольную улыбку, и разливающееся тепло растопило и смыло оставшуюся после стычки у подъезда злость. Он совсем не прочь дожить до столь почтенного возраста. Ну, наверное, она права: в семьдесят шесть можно будет уже и расколоться. А ещё ей явно не нравится «малая». Но что уж, эту привычку ему в себе не искоренить. Хотя… Нет. — Знаешь, малая, давно думал тебе сказать… Вот надумал, слушай. Язва ты редкая, — ухмыльнулся Егор, проходя в сторону заваленного объективами рабочего стола. Нужное ему спрятано в углу, между столом и стеной. — А я обопрусь на свою клюку, повернусь к тебе и отвечу: «Ну, наконец-то! Ну, тогда и мне есть что тебе сказать. Но не раньше, чем ты мне, ты первый», — пропустив подкол мимо ушей, как ни в чем не бывало продолжила Уля уже в спину. «А вот это уже интересно. Хитрая лиса… И что же?» Егор даже на мгновение забыл, куда и за чем шел. Развернулся к провокаторше и уперся взглядом в фактически непроницаемое выражение лица. Только огонь в глазах постепенно разгорался, снова незнакомый. Огонь в её глазах постоянно разный, и этот он опять не узнаёт. «Вот так, да?» На его немой вопрос Ульяна попробовала ответить фирменной приторно-сладкой улыбкой, но этот раз вышло у нее натужно, вымученно как-то. — Подождать нужно всего-то годиков сорок пять – пятьдесят, — делано равнодушно пожала она плечами. — И я всё тебе скажу. Мне тогда уже точно всё равно будет, меня будут заботить артрит и давление, а не всякие там… дедки. По рукам? «А дедки заботить не будут, значит?..» Егор склонил голову к плечу и чуть прищурился, пытаясь разглядеть зарытую собаку. Уля моментально сегодня зажигается. Еще пять минут назад в лифте вообще ничего не предвещало новых всполохов, но стоило попытаться обойти скользкую тему, и… И там, у школы, нечто похожее он видел. В чём дело? Очевидно, в нём. Ульяна злится, считает, что он ей не доверяет. Сама только что проблему и обозначила. Еще у школы она её обозначила. Но вот же, тут точно что-то еще есть, заботит её что-то. Голова его бедовая, видать. А голова его мало того, что в принципе не лечится: в голове его рушатся представления о лично ему комфортных дистанциях и отношениях, понимать хоть что-нибудь голова его отказывается и вот-вот треснет. Но все-таки интересно, что она там для него припасла? Узнает лет через пятьдесят, видимо. Если доживет. — Расслабься, — прерывая затянувшийся зрительный контакт, усмехнулась Ульяна. — Ты рискуешь спор проиграть. Заберу Коржика с собой. Где мое настроение? Корж, который все это время путался под ногами, курсируя от неё к нему и обратно, в подтверждение Улиных слов протяжно мяукнул. Ульяна победно вскинула подбородок: «Слыхал?», мол. Подхватив кошака, высоко подняла на вытянутых руках и промурлыкала: — Ну что, колбаса? Все-таки идешь со мной! С ракурса Егора Корж и правда напоминал длинную пушистую колбасу: казалось, в этом животном от кончика ушей до кончика хвоста весь метр наберется. В рыжем пухе утопали её тонкие пальцы. Безвольно повиснув в руках своей хозяйки, кот совершенно не сопротивлялся, лишь локаторы свои мохнатые навострил и затарахтел, как ненормальный. Егор понял, что снова завис. Чёрт знает почему, но картина его гипнотизировала. От неё веяло домом, уютом и теплом. Человеческой добротой. Корж продолжал покорно болтаться в Улиных руках, мурчание усиливалось, две пары голубых глаз лениво жмурились. Между этими двумя царило полнейшее взаимопонимание. А ведь когда-то она с улицы его принесла – дикого тощего оборвыша. Егор смутно помнит, как по осени они втроем встретились в общем коридоре. Года три, а то и четыре прошло. Ульяна с мокрым трясущимся комком шерсти в шарфе зарулила от лифтов в тамбур, а он, не очень трезвый, как раз на выход намылился – дверь закрывал. Кажется, тогда, скользнув взглядом по найдёнышу в руках соседки, он совсем не удивился, подумал: «Ничего не меняется». А может, и ни о чем он не подумал, не уверен. И вот, пожалуйста: откормленный холёный рыжий кот висит тряпочкой и разрешает делать с собой всё, что ей вздумается. Они там молча друг с другом общаются, видно же. Ульяна кого хочешь может приручить. Вибрация телефона в кармане привела Егора в чувство. Выудив гаджет на свет, пробежал взглядом по сообщению: 23:12 От кого: Колян: Деньги нужны в течение недели, десять дней край. 23:12 Кому: Колян: Ок. — С тобой? Ну нет, это мы еще посмотрим, — ухмыльнулся Егор, возвращаясь к картине маслом. Наклонился к коробке, что почти две недели назад снял с антресолей и так и не вернул на место. Что-то сейчас точно будет, вопрос в том, что. Нужное ему лежало сверху, искать не пришлось. «Вот твое настроение, прямо здесь» На диван под раздавшийся шумный вздох полетели кассета и фотоальбом, а с тетрадью тот же номер он проворачивать не стал: это вещь чужая, её. Тетрадь Егор достал осторожно, не слишком торопясь сразу показывать владелице. Развернулся, тут же пряча анкету за спиной, опёрся о стол, сложил руки на груди и кивнул в сторону дивана: — Падай. Ульяна застыла посреди комнаты. С лицом её за эти несколько секунд, что ему понадобились, чтобы вытащить из коробки вещи, случились метаморфозы. Выражение на нем уже кардинально поменялось, но всё продолжало преображаться: относительное спокойствие сменяли осознание и растерянность. Глаза распахивались всё шире, брови поднимались всё выше. Взгляд метался от валяющихся на диване вещей к нему и назад, и с каждой секундой в нём обнаруживалось всё больше и больше сухой воды: он становился всё блестящее, чуть больнее. Проступившие вдруг скулы, плотно сжатые губы… Егору даже подумалось, что, может, он неверно оценил возможные последствия? Недооценил значение этих вещей для неё самой? «Лучший друг»… Нет, за эти недели он успел всё взвесить и прийти к мысли, что показать нужно. Иногда в прошлое возвращаться тяжело. А в такое прошлое, как у них, тем более. А иногда возвращаться туда приятно. В такое, как у них, тем более. Так что прочь сомнения. — Это я её раздавила, — присаживаясь на самый краешек дивана и беря в руки кассету, дрогнувшим голосом сообщила Уля. — Как сейчас помню… — Угу… — глаза неотрывно следили за тем, как подушечка пальца ведет по пересекающей пластиковую коробочку трещине, как она переворачивает кассету и бежит взглядом по списку песен, узнавая, кажется, каждую. Мозг, не оказывая ровным счетом никакого сопротивления, запустил по позвонкам уже знакомые мурашки. Сотрясать воздух, шевелиться вообще не хотелось, но нужно же что-то сказать. — Но весело же было, малая! Уголок рта потянулся вверх. Конечно, весело. Очень, очень весело! И невозможно легко… Ульяна вскинула глаза и неуверенно, растерянно улыбнулась. Определенно, как чуть ли не на потолке тут плясала, она помнит. — А послушать её есть на чем? Её голос звучал очень тихо, потерянно, беспомощно как-то. Что же тогда дальше будет? Может, и впрямь откатить, пока еще не слишком поздно? Нет. — Условно – есть, отцовский центр я оставил, — пожал Егор плечами. Центр стоял в родительской спальне. — Но там что-то с кассетной декой: она, оказывается, сломана. Так что сначала придется починить. — Понятно. Жаль… — забавно поджав губы, вздохнула Уля разочарованно. — Позовешь, как починишь? — Ну, разумеется, — усмехнулся он. Разумеется! — Если я кому и дам прыгать на этом диване, то только тебе, по старой памяти. Ульяна недоверчиво склонила голову к плечу. — Да? «Что за сомнения во взгляде?» — Да. — Ну… ладно. Не знаешь ты, на что подписываешься, Егор… Егор округлил глаза. В смысле? Он не знает? Как раз он еще как знает! Шторы-то кое-кто иногда задергивать забывает, да и в клубе всё он видел. И в школе тоже. И... кто, в конце концов, ураганом по его комнате носился когда-то? — А это… — Уля нерешительно потянулась к альбому и, едва коснувшись обложки, вскинула на него выжидательный, полный замешательства взгляд. «Можно?». «Наверное, нужно…» — А это интереснее, — чувствуя, как в груди защекотало перышком, произнес Егор. — Это… Посередине открывай, не промажешь. Их там немного, камеру мы не очень любили. «Понеслась…» Прикрыв глаза, застыв у стола, Егор подумал о том, что когда отец настаивал, не стоило так упрямиться: куда больше фотографий вошло бы в этот альбом. От каждой внутри дёргает, каждая поднимает в душе тёплое цунами. Вспоминать тот отрезок, вспоминать светлое в собственной жизни — приятно. Сколько всего благодаря снимкам сейчас встало бы чёткими кадрами прямо перед глазами, будь оба сговорчивее. До ушей донесся тяжелый вздох, кто-то расчувствовался и тихонько шмыгнул носом. — Я их не видела… «Конечно, ты их не видела… Я же тебе их не показывал» Тишина в комнате настала оглушающая, лишь пленочные конверты изредка шуршали – это Ульяна переворачивала страницы – и шмыганье учащалось. И где-то в ушах отдавался отчаянный стук собственного сердца. Не мог заставить себя открыть глаза. Потому что… Что он тогда увидит? В тех, напротив? — Эти качели поменяли тринадцать лет назад, мне одиннадцать было… — и без того взволнованный голос зазвучал надсадно, задрожал уже в открытую. — Тут уже такие ржавые… «Да… Поменяли. Спустя месяц… После того как… Чёрт!» — И этот свитер я припоминаю, — немного помолчав, сипло продолжила Уля. Нет, возможно, он таки сильно недооценил значение, которое имели для неё эти кадры и вообще их детские отношения. — Ты же из него вообще не вылезал. Как у Фредди Крюгера, только полоска синяя. «Да» — А сам ты, похоже, не прочь был найти поинтереснее занятие, чем малышню соседскую развлекать… Видок у тебя, конечно… Забавный. «Да. Нет, ну… Да ну тебя!» — И вот на этой, с журналом, тоже… Одни вихры торчат! И вот тут… — кого-то прорвало. Улю даже молчание его не смущало. А может, и смущало, и несколько напряженный, высокий тон был тому свидетельством. Впрочем, когда он сам впервые больше чем за тринадцать лет эти фото увидел, его тоже прорвало. По-своему. — Нет, тут ты просто недовольный, зато я подозрительно довольная. Только не помню, что там было… «Пофиг что…» Егор отчетливо слышал надсадный звон собственных нервов. Принимая решение показать Ульяне фотографии, он не думал о последствиях для себя самого. Хотелось на выдохе попросить прощения. Хотелось бежать со всех ног, под них не глядя. Он понял вдруг, что всё ждёт вопроса, всё это лето ждёт вопроса. Но сейчас не слышал в её голосе ни намека на обиду: растроганная, обескураженная, она рассматривала фотографии, копалась в собственной памяти и сыпала комментариями. Она словно взяла и вырезала из жизни тринадцать лет. А после склеила те семь и эти месяцы. Почему? И стоит ли каяться, если таков её выбор? А главное, ведь если вопрос всё-таки последует… Он не объяснит. Это же придется провести вскрытие и вывалить перед ней собственное нутро. Распотрошить, препарировать, разложить на атомы. Рассказать совсем всё. Возможно, не выйдет не сдать её мать. Нет, он не готов. А она… Она как чувствует и не спрашивает. «Забыла». «Подождет». «До семидесяти». Вот и всё. — Каре дурацкое у меня… — кое-как справившись с надтреснутым голосом, проворчала Ульяна себе под нос. «Отличное каре!» Следом послышался нервный смешок: — Вообще, мы с тобой здесь на двух нахохлившихся воробьев похожи. Или волчат… «Угу. Мы с тобой вообще похожи… На удивление… Не заметила?» — А тут ты… как будто… рыжий? Мне кажется? Все-таки вынудила распахнуть глаза. Перевернув очередную страницу, Уля наткнулась на фото, где ему восемь или девять. Сзади, положив острый подбородок на тощее детское плечо, его крепко обнимала мама, еще совсем молодая. Сюрприз. Если хоть когда-нибудь Ульяна спрашивала себя, откуда взялась эта дворовая кличка, то вот ответ. Пришла из прошлой жизни в эту. Вместе с сигаретами. — В детстве рыжиной отливал, — с трудом разлепив губы, вытолкнул из себя Егор. — Со временем потемнел. Так бывает. — Да? — искреннее удивление, прозвучав в голосе Ульяны, тут же отразилось простодушным изумлением на лице. — А почему я не помню? — Маленькая была? — пожал он плечами. Совсем маленькие дети не запоминают нюансы внешности. Им не до таких мелочей. Они запоминают эмоции, которые в их жизнь привносят люди. Попроси Егора кто сейчас вспомнить цвет волос первой воспитательницы, он не сможет. Вроде темный. Зато он помнит все до одной гримасы на её лице, повергающую в ужас огромную черную бородавку на щеке и свой страх. — А есть совсем-совсем детские фото? — робко поинтересовалась Ульяна. — Интересно увидеть… Егор покачал головой. Таким фото взяться просто неоткуда. Снимков, на которых он младше восьми с половиной, не существует в природе, а к десяти на прежний рыжий отлив одни намеки остались. — Нет… — на всякий случай пряча взгляд, пробормотал Егор. — Первый фотоаппарат отец купил уже здесь, в Москве. Что правда. — Вообще-то, знаешь, ты совсем не изменился, — констатировала Уля удовлетворенно. Даже голос повеселел. — Все такой же лохматый, такой же худой и смотришь на мир с тем же полным подозрений прищуром. — А ты изменилась. Довольно сильно. К этим выводам Егор на похмельную голову пришел, но с тех пор от них не отказался. И уже не откажется. Каждый новый день, каждая минута рядом показывают ему, как все-таки она изменилась. Снова и снова. А пухлые щечки и пляшущие в глазах искорки провокатора — это просто маскировка. Должно же было в ней хоть что-то от прежней Ульяны остаться. Остались смелость, открытость новому… — Правда? — с неприкрытым скепсисом в голосе и глазах переспросила она. — Угу… — Я, вообще, про внешность… — Я понял. А я, вообще, про всякое. «Про всякое? Про «всякое» мне тоже есть что тебе сказать», — сообщил косой взгляд, но озвучивать эту мысль Ульяна не стала. И спасибо. Хватит ему на сегодня впечатлений, и так голова кругом. — Смотри, тут Смирнов на фоне затесался, — тыкнула она ногтём в фигуру пацана где-то за лавкой. — Подходить уже опасается. Еще бы он не опасался. До Смирнова не дошло с первого раза, но зато со второго очень хорошо дошло сразу всё. И с тех пор он не то что муляжи мышей в её сумки не подкладывал, не то что подножки в детсадовских коридорах не ставил, а вообще старался обходить Ульяну стороной – во избежание третьего контакта с её соседом. Во дворе Егору удалось очень быстро построить борзоту всякую. До того, как семья Черновых переехала в этот дом, такие методы раз и навсегда решать вопросы местным домашним птенцам и не снились. Ни их возраст, ни их телосложение напугать Егора не могли. Благодаря стараниям родителей его вообще мало что по-настоящему пугало в новой жизни. Разве что мысли о том, что однажды все всё поймут. А потом, после Ульяны, окреп страх потерять, со смертью семьи вросший в него намертво. — Очень разумное решение, — глухо отозвался Егор. Уля хмыкнула и вскинула на него глаза: — Ты всегда меня защищал. Спасибо… Столько признательности там, в этом взгляде, светилось, что неудобно стало. Ничего эдакого он не делал. Исполнял роль старшего брата, сначала без всякого энтузиазма, а потом уже в полной уверенности, что иначе и быть не должно. На «спасибо» принято отвечать «пожалуйста», но он не чувствовал, что заслуживает её благодарности. — Пожалуйста. Но не всегда, — возразил Егор. — О чем-то ты умалчивала. «А иногда просто была не права» — Ну я же не могла ябедничать постоянно, — распахнув ресницы, тут же попыталась оправдаться Ульяна. Так себе аргументы, если честно. — Я же и сама иногда могла справиться… «Ага. Я и смотрю, как ты сама со Стрижом справилась…» Брови невольно поползли вверх. То-то про её проблемы узнавал он через раз, а то и через два – от левых людей. Вот и сейчас вполне возможно чего-то не знает. «Товарищ» этот мутный всё еще не дает ему покоя, хотя она же даже не заикалась о нём с тех пор ни разу. — Это не ты ябедничала, это кто-то грамотно вытягивал из тебя информацию, — усмехнулся Егор добродушно. — Абсолютно разные вещи. Кажется, такое видение Ульяну устроило, по крайней мере, по взгляду читалось, что спорить с ним сейчас она не станет. И впрямь: чуть подумав, вновь пролистав альбомные листы туда-сюда, Уля набрала в грудь воздуха и выпалила: — Можно… мне одну? Если не жалко… У меня вообще никаких нет. — Забирай. — Какую? — Любую, — отозвался Егор, с интересом наблюдая за тем, на какой она остановится. Качели, лавка, две, сделанные дома, и с рожками. Выбор не ахти, но чем богаты. Через полминуты определились два фаворита: лавка и рожки. Он так и знал. В результате будут рожки, потому что ей не нравится каре. — Эту, — Ульяна выудила из конверта фотографию с рожками. — Та тоже классная, но это каре меня бесит… — «Бинго». — Правда, тут теперь дыра… — Ну, я-то буду знать, у кого она. Каре классное, не гони. И вот это тоже забирай, малая. Извини, что задержал. «На четырнадцать лет…» Достав из-за спины анкету, Егор протянул её хозяйке. Вот теперь всё. Больше показывать и возвращать ему нечего. С одной стороны, тетрадь принадлежит ей, а с другой, отдавать жаль. Наверное, потому что это единственная здесь её вещь. Но, конечно, стоило предъявить находку хотя бы ради того, чтобы увидеть Улино лицо. Такой гаммы эмоций он не ожидал. Они там с такой безумной скоростью чередовались, что Егор оставил попытки трактовать. — Это же… — Ульяна трясущимися пальцами раскрыла тетрадь на первой странице, пошла по листам, внимательно вглядываясь в чужие почерки… Растерянная улыбка на её лице, проявившись, постепенно становилась увереннее и шире. — Я… я думала, всё… Ну, что… Я потом о ней вспоминала, но решила, что всё… Добралась до последнего разворота, глаза побежали по оставленным простым карандашом закорючкам. — Ты что… ты все-таки заполнил? Недавно? — взгляд у Ульяны вышел какой-то совсем беспомощный. Вода в глазах внезапно перешла из условного сухого состояния в свое естественное. — Угу. — Знаешь что, Егор?.. — потерянно протянула она, вкладывая фотографию в анкету и резко поднимаясь с дивана на звук брякнувшихся в коридоре ключей. — Что? — Ты выиграл.