Знакомься, это... Твой старший брат

      Когда к нам приводят Диму домой, нарочно вешаюсь к нему на шею, играюсь. Качок не упускает возможности облобызать одну из моих конечностей. Уже подташнивает: всю обслюнявил. Олег Сергеевич что-то готовит и смотрит на нас, злой во взгляде, но изображающий всю скромность и непричастность к ситуации, иногда встревает в разговор и блещет умишком. Выносит мне учебник по истории с тестами, велит делать. Изображаю послушную паскуду и решаю всё правильно. Через какое-то время подобная игра мне надоедает. Поднимаюсь с места и подхожу к Олегу Сергеевичу по-кошачьи. Виляю бедрами, как пьяный калека на каблуках, выглядит сексуально. Качок тяжело задышал, как всегда, зависнув взглядом на моём заду. Честное пионерское, что он грек! — Ты так спокоен, — глажу историка по щеке, изображая ласку. Он смотрит в мои глаза, тонет в них, не очень въезжая в суть разговора. — Не ревнуешь? Сам говорил о любви…       Качок на заднем плане добавляет саундтрек из своего тяжёлого дыхания и невнятного шепота. — Не говорил я тебе ничего, — выкручивается Олег Сергеевич. Вот как заговорил, что же… Сам напросился быть избитым и скрученным. — Рассказать тебе милую историю о том, как во время твоих уроков меня трахали на кухонном столе? — выплевываю слова брату в лицо, который лишь глазами показал негодование. Дима задышал сильнее. Давайте, ребятки, подлейте маслица в огонь и горите в нём сами! — О чём ты? — историк делает вид, что не понимает. — Тебе не знакомо слово «секс»? — усмехаюсь я. — Так и думала, что ты невинен, как младенец. Представляешь, меня трахнули за твоей спиной, — выталкиваю брата из его угла и обхожу со спины, притираясь. Зрелище жуткое. Дима налился яростью, я уже вижу, как вздулись вены на его шее и руках. Послушный пёс сгорает от ревности. — Кто это сделал? — историк втекает в события так же медленно, как я вхожу в класс при опоздании. — Тот, кто сидит в этой комнате… Мы занимаемся сексом каждый раз, когда оказываемся вдвоём, — я даю лёгкую затрещину Олегу Сергеевичу, он пялится на Диму, уже не скрывая ярости. Вот как люди ещё неуспевшие подружиться становятся врагами… Вот почему женщине на корабле не места.       Я смеюсь беззвучно, наблюдая картину двух столкнувшихся мощных тел в драке. Они сталкиваются, как два быка, Дима хватает за плечи историка и переворачивает его через себя, опрокидывая на журнальный столик. Тот ломается, треща ножками, бьётся в осколки. Это было красиво. Со стола слетела фарфоровая ваза с розами — новый греческий ковёр намок. Сотни искрящихся в утреннем розовом свете капель упали на пол и двух противников. Олег Сергеевич слабо зарычал, оказавшись в разломанной раме стола. Они дрались не из-за меня, а из-за ненависти друг к другу, мне оставалось лишь открыть её поток, чтобы драка случилась. Историк поднимается, пока Дима тяжело дышит, стоя ко мне лицом. Он думает, что победил. На него нападают сзади, толкают на балкон. Качок слишком массивен и тяжел, видимо, историку везёт, ведь Дима поскользнулся на месте и под давлением руки Олега Сергеевича стукнулся об подоконник. Кто бы мог подумать, что любимый братец окажется холериком?       На лбу Димы вскакивает крупная шишка, наливается синяк. Он разворачивается, ещё более вздутый, рвёт на себе майку, демонстрируя вставшие колами мышцы, тяжело вздымающиеся грудные мышцы и напряжённый пресс. Один сплошной кусок мяса. Порвал майку он эпично, та лохматым куском отлетела к лестнице, я налила себе чаю и продолжила получать удовольствие. Мордобой… Сказка! Дима кидается на Олега Сергеевича напрямую, набычившись, но историк маневрирует в сторону. Качок улетел в мамино фортепиано. Раздался жалостный писк инструмента, разбитые деревянные панели, Диме прищепило палец между струн с высоким натяжением. Качок засопел, как животное, пойманное в капкан. Я расстроенно уставилась на них: драка длилась недолго. Историк выдохнул, подошёл к бодибилдеру, будучи ещё на стороже, и… Раздался приятный звук удара в лицо. Просто кросс-каундер. Дима выбрался непонятным образом и сдавил Олега Сергеевича в своих мощных руках, желая сломать ему плечи и ребра сразу. Удар коленом в челюсть, красиво брызнула кровь и вылетело несколько зубов, Дима ослабил хватку и упал на задницу. Кровь из дёсен заливала зубы и весь рот. Качок облизал губы, чтобы убрать кровь, скопившуюся в трещинках, и вскочил, ударяя историка в живот. Последнего согнуло пополам, они сцепились на полу, сшибли мамины статуэтки в виде длинных глиняных кошек, украшенных цветами и стразами, полетели одни осколки. Историк вскочил, оказываясь сверху на Диме, начал стучать его крепкой головой об пол. На греческом ковре образовывалось кровавое крупное пятно. Качок рычал, поднялся с пола вместе с Олегом Сергеевичем, но, видимо, голова у него настолько трещала, что он врезался в стену, и те оба потеряли сознание, с грохотом свалившись на пол.       Я минуту аплодировала и рассматривала следы драки. Осколки, спина Олега Сергеевича в крови, пятна от воды и крови, разбитый пластиковый подоконник, испорченный мамин фортепиано и журнальный столик из Италии. Фотографирую всё это на память, двух уставших оппонентов, которые уткнулись друг в друга окровавленными лицами. Делаю запись в Instagram: «Это было мило», — фотография двух драчунов прилагается, соотвественно. Тут же стали приходить комментарии: «Яой дома?», «Не поделили, кто сверху, кто снизу?», «Это и есть тот самый сантехник, да?». Мне было не до этого, я еле утащила их по разным углам и привязала бельевой верёвкой, чтобы они не смогли убежать. После вынесла тазик с водой, аптечку, салфетки, стала лечить этих двоих идиотов. Вызвала скорую.       У Димы распухла половина лица, как раз та, которой его прикладывали к полу. На коже образовались кровоподтеки, сосуды полопались, я аккуратно открыла ему рот, на голую грудь Димы и на мои руки выплеснулась лужица крови, выпал кусочек чего-то мягкого. Только спустя пять минут я поняла, что это был кончик языка. Чуть не вырвало от отвращения, я аккуратно осмотрела рот Димы: пять зубов ему точно вышибли. Весь рот в крови, оттуда несёт железистым привкусом. Засовываю ватные тампоны и салфетки со специальным антисептиком. Должно помочь. К шишке прикладываю пакетик со льдом и приматываю сверху бинтом. Порезанный палец, с сильно ободранной кожей с двух сторон, поливаю перекисью и матерюсь, пытаясь избавиться от желания блевать. Я теперь могу работать хирургом, а не прокурором… Обматываю салфетками и бинтами, привязываю к шее и всё-таки иду в туалет.       От вида крови и мяса меня долго рвало, горло драло от боли, из глаз текли слёзы, распространился неприятный запах вокруг меня, я поспешно встала, смыв и прибрав всё, почистила зубы и спустилась вниз, чтобы обработать и Олега Сергеевича. Ребро одно ему всё-таки сломали, на руках красовались синяки, вся спина в кровавых разводах, я стала вынимать осколки из спины прокаленным пинцетом. Историк вздрагивал, пока я доставала мелочь и протирала антисептиком спину. — И что же у них случилось? — спросил врач, появившийся на пороге дома спустя час. От него сильно пахло дешёвыми сигаретами, я раскашлялась. — Дружеская драка, — с максимальным весельем в голосе ответила я. — Читали книгу «Бойцовский клуб»? Вот это оно, то самое! — я вскочила наверх, парни были ещё без сознания, я осторожно дала им понюхать нашатыря. — А зачем же Вы их связали? — врач вопросительно смотрел на меня, сел около Димы и вытащил бумажку, которую я воткнула под верёвки: «Отвязывать, когда выяснится, что он успокоился». Дима мутными глазами смотрел на врача, сидя с пухлыми щеками, забитыми ваткой с лекарствами. Олег Сергеевич поглядывал на врача и на уделанного Диму. — Кто хоть проиграл? — Лучше спросите, кто на ком отрывался, так будет легче ответить, — констатировала я, прикрывая ногами кровавое остывшее пятно на ковре. — Такое ощущение, что тут боевик снимали, — врач выдохнул, в комнату поднялось два санитара, которые отвязали Диму и Олега Сергеевича и повели вниз. — Так и есть, не страшно везти их в одной машине? А если они ещё не успокоились? — вопросительно смотрю я, перебирая серьги в ухе. — Вы с нами поедете? — Разумеется, куда они без меня, — я ухожу наверх, быстро одеваюсь. Бисерная жилетка, расшитая бисером под все цвета радуги, рубашка голубая с красными жирафчиками, дырявые джинсы и ковбойские сапоги, из бижутерии бусы из кофейных зёрен и фисташковых скорлупок, несколько амулетов в замшевых мешочках, браслеты из прозрачных мерцающих бусин и идиотская улыбка на лицо. Сегодня я буду Табаки Шакалом. Выбегаю на улицу с довольным видом, прыгаю по лужам и сажусь в скорую: — Никогда не ездила в скорой! — вытаскиваю из сумки маркеры с душистыми ароматами и разрисовываю себе лицо ромбиками и треугольниками, объясняя водителю скорой, что зеркало заднего вида предназначено для наведения марафета у пассажиров. Тот разругался со мной, пока шуровал по дороге с интенсивным движением, и чуть не врезался в какую-то Honda. Я громко и звонко рассмеялась, держась за живот и поправляя взбитые кудри, раскрашенные мелками для волос чёрного цвета. — Странная девушка… — прохрипел один из санитаров. — У них сейчас возраст такой, из-за девайсов всяких, — выдохнул, сидящий напротив меня мужчина с угрюмой физиономией, сильно смахивавшей на бассет-хаунда.        Хотелось его расстроить и сказать, что я по натуре такая, но моё внимание заинтересовала инвалидная коляска. Это надо взять! Ездить я на них научилась, когда попала в лагерь. Из медпункта достала её и ездила. Обозвала Мустангом, как и у Табаки, и наяривала от учителей и воспитателей. — Как вы там? Не хотите больше бойцовских клубов устраивать? — фыркнул врач с переднего сиденья в адрес Димы и Олега Сергеевича, которые тихо сидели рядом друг с другом. Один из санитаров снял бинты с пальца качка: — Блять, где ж ты так его оформил? — кровавые впадины впечатляли своим насыщенным цветом. Дима тихо шипел. — Фортепиано, — ответил Олег Сергеевич уставшим голосом, я заметила, что он держался за голову.       В больнице было, чисто, сухо и прохладно. Кое-где пахло хлоркой и моющими средствами, где-то кварцевой лампой; я двигалась в инвалидной коляске, активно работая руками. — А у Вас есть Клетка? — поинтересовалась я, глядя на врача с прокуренным телом. Его белоснежный халат тоже отвратительно пах сигаретами. — Что это? — врач непонимающе посмотрел меня в инвалидном кресле. — Как что? Изолятор! — радостно выкрикнула я это слово. — Там можно расслабиться. — Это не психушка и не тюрьма, девочка, — выдохнул врач. — Вы думаете, я этого не знала? — я уставилась на врача, преградив ему путь и едва не отдавив ноги. — По тебе не скажешь, — врач обошёл меня и направился дальше, шагая, как главврач.  — Не по тебе, а по Вам! — фыркнула я, оставаясь позади и ловко разворачиваясь.        Парней отправили к травматологам, я сидела в коридоре, болтая ногами в коляске и читая книгу Чарльза Буковски «Хлеб с ветчиной». «Сигарета у Дэниела была уже вся мокрая. Он остановил машину на светофоре и заговорил: — Я вчера был на пляже, там легавые заловили под пирсом двух парней. Один отсасывал у другого. Их повязали и повезли в каталажку. Какое дело легавым, кто у кого отсасывает? Меня это просто бесит. Загорелся зеленый, и Дэниел поехал дальше», — читала я, пока около меня не остановилась старушка с заинтересованным лицом. Маленькая, хрупкая, со всеми отпечатками жизни на лице, она внимательно смотрела на меня и улыбалась; глаза её слезились. — Что приключилось с тобой, деточка? Такая молодая, и уже в кресле… — старушка покачала головой, её тело мелко подрагивало. — А смеёшься ещё, даже книжки читаешь, умница какая, — голос её был как у бабушки, которая обычно делала зачин в советских сказках. — Правильно делаешь, внученька, никогда не унывай! Дочь моя всю жизнь горевала и печалилась… — старушка ушла в свои мысли, и ещё минут двадцать я слушала истории о покойной дочери.       Из травмпункта скоро высунулась фигура Олега Сергеевича. На ребра ему наложили давящую повязку, спину перевязали, помогли сесть на стул около меня две симпатичных медицинских работницы: — Всё дурачишься, ненасытная, — историк посмотрел на меня очень устало и вяло, пока я оценивала взглядом фигуры девушек, их заботливые взгляды в сторону братца.       Надо было оставить название «сёстры милосердия», может, тогда медсёстры не были бы такими стервами. Эти же вроде тихие и скромные, одна из них таращилась на член моего брата в штанах, который слегка выпирал вперёд. Видимо, во время лечения встал. — Согласна, — я важно крутанулась в кресле, выехав вперёд. Бабулька никуда не исчезла, я намотала вокруг неё пару кругов. — Диму, возможно, тут оставят, как и меня, — брат серьёзно смотрел в мою сторону, говорил он тихо и устало. Он заскучал со мной, что же поиграем в послушницу Смольного института благородных девиц! Я буду своей любимой воспитанницей, портрет её однажды увидела в Русском музее, — Алымовой Глафирой Ивановной, она же Ржевская, фрейлина Екатерины Второй. — Справедливость в жизни есть! Все слабые люди должны быть в больнице, — пропеваю последнюю фразу и закладываю руки за голову. Олег Сергеевич изумлённо на меня смотрел. Хочет жалости — не дождётся! Ещё раз кручусь в кресле, понимаю, что больше не хочется, — голова кругом.       Из соседнего кабинета стоматологии вышёл Дима, шатаясь на ногах. Лицо его ещё больше опухло, половину заклеили пластырем и перевязали бинтами. Он молча сел около меня и виновато посмотрел, говорить Дима, как я поняла, не мог из-за лекарств. Рот ему подвязали бинтами и опять набили ватой. Еле сдерживаю смешок. — Не успел из больницы выписаться, как опять сюда попал, — проговариваюсь я для интересного хода развития событий. Олег Сергеевич и Дима ошарашенно на меня уставились. Конечно, я не идиотка, и знаю, кто это был, знаю всё, что не стоит мне знать. — Если вы ещё не отошли от удивления, я поехала домой, — я поднялась из коляски, забрала книгу и поспешила вон.       На улице было стыло, шагала я быстро, перебирая ногами в кедах, расшитыми лоскутками тканей и бисером. На встречу мне шёл курьер цветов, которого я сразу не узнала: — Привет, я же сказал, что найду тебя, — улыбнулся он, встав ко мне слишком близко. — Ты работаешь в ФСБ? — интересуюсь я, слышу спонтанный смешок и слабо улыбаюсь сама. — Нет, у меня свои способы доставать информацию о тебе, — курьер склонился к моему уху и проговорил это приятным голосом. Ноги чуть не подкосились, внизу живота всё стало тянуть. — Не холодно так ходить? — он брякнул одной из цепочек на моих бёдрах, после намотал на руку и притянул меня к себе. — Могу согреть. — Ты обеспечиваешь мне дела, — прошептала я ласково, отстегнула цепочку и ушла.       Бывают такие времена, причём не у меня одной, когда хочется побыть в одиночестве. Хотелось погулять по городу, но ударили первые морозы: я чуть не отморозила себе ноги. Ноябрь только начался, а уже температура -10. Я залезаю в Интернет, причём через ноутбук Олега Сергеевича, обнаруживая раскрытую вкладку — сеть гостиниц в Италии. С интересом изучаю весь сайт. Сеть развита на высшем уровне, интерфейс получше, чем у Emirates Palace, как и сам сайт. Более яркий и познавательный. Есть даже визуальная экскурсия по каждой из гостиниц. Номера на разный доход клиентов, есть конференц-залы, кучи ресторанов и кафе. С восхищением читаю всё это и невольно задаю себе вопрос: «Кто обо всём этом заботится?» Передо мной появляется в конце страницы фотография управляющего персонала (гендира и кучу менеджеров), где я нахожу лицо своего брата. Он с широкой и счастливой улыбкой на глазах сидит в группе, в руках его огромные ножницы золотистого цвета и обрезки красной ленты. Подпись снизу «На открытии одной из гостиниц в Милане». Далее его отдельная фотография с подписью «генеральный директор», — на меня с фотографии смотрит мой брат. жалкий учитель по истории… Жалкий учитель по истории, который построит в скором времени гостиницу у нас в городе. Жалкий учитель, который купил себе Jaguar XJ Supersport LWB, стоимость которого от 8580000 рублей! Жалкий учитель, который сделал дома потрясающий ремонт… Твою же мать, когда успел? .. Рядом нахожу на столе книгу «Самый богатый человек к Вавилоне», автор Джордж Клейсон. Медленно поднимаюсь из-за стола, хотя ноги не держат вовсе, валюсь на пол и прижимаю к себе книгу со странным названием. Стоит прочитать… Когда силы возвращаются, я поднимаюсь наверх, закрываясь с книгой, что ж…

Деньги — мерило общественного успеха.

Деньги дают возможность вкусить высшие радости, которые даёт жизнь.

Деньги любят тех, кто понимает простые законы, их накопления.»