Знакомься, это... Твой старший брат

      Олег Сергеевич приехал домой вместе с Димой. От возвращения их двоих по моему телу пошла дрожь; они могли поговорить в машине и успокоиться, а сейчас будут орать на меня. Да и проклятье, мой брат бизнесмен! Снизу послышалась просьба о приготовлении обеда: — Могу заказать пиццу и суши, — крикнула я из комнаты, только веселья и издевательства в голосе ноль. Даже у ведьм бывают выходные дни, депресняки и месячные, как бы то прискорбно не звучало. Я была раздавлена, то ли от зависти, то ли от одиночества, то ли от того, как мне стало вдруг скучно жить. Да, я человек-идиот, я использую в такой яркой и необыкновенной жизни скуку. Запретное слово, надо записать его в нецензурную лексику, как и все однокоренные слову «скука». Чёрт, я опять сказала это слово! Выползать из комнаты было лень, как и отрываться от прочтения книги о притяжении денег. Я прочитала пять страниц впустую, думая о деньгах брата, постоянно предполагая: «А сколько их? Много. Много — это сколько? Хотя бы в примерных числах? Судя по описанию в этой книге, деньги его постоянно растут и растут в количестве, значит, денег у него больше, чем много, и они не заканчиваются». Опять думаю о том, что делать с едой, никто мне не ответил, видимо, посчитав: «На тебе висит еда, ты и решай, что нам в рот класть». Вряд ли, конечно, суши и пицца окажутся сытными, скорее уж, как в анекдоте: «Вкусно, но мало». В кое-то веки я чувствовала себя не так, как прежде. Серьёзная… Немного успокоившаяся, соображающая, что фастфудом не наешься. Видимо, на меня так влияет материнское отсутствие. Или же просто холода. В жару я включаю гиперактивный режим.       Я нехотя спустилась вниз. Дима сидел на диване и пил едва тёплый чай с дубовой корой, отходил от наркоза, его тело передёргивало от боли. Олег Сергеевич поставил кипятиться воду: — Сваришь суп? — поинтересовался он, развернувшись. Я оглянулась, лишний раз проверяя, нет ли за спиной кого-нибудь. С обидой признаю, что просьба ко мне. Снова думаю о количестве денег, на языке чешется: «А сколько у тебя денег? Больше, чем много?» — чувствую себя ребёнком, вытаскиваю айфон из заднего кармана джинсов и говорю: — Ok, Google, как сварить борщ? — интересуюсь я. Даже в плохом настроении я умудряюсь шутить, юмор уже стал привычкой. — В первый раз готовишь суп и сразу же борщ… Похвально, — историк сел на стул.        Ответ от Google появился в качестве множеств видео и сайтов с рецептами по приготовлению. Готовить мне не хотелось, я стала везде искать картошку. Один из ингредиентов, которые кладут в суп почти всегда. В холодильник её не оказалось, Олег Сергеевич наблюдал за мной, как я положила телефон к себе в лифчик и пошла искать мешок картошки, постоянно нагибаясь раком: — О, нашла! — уныло сообщаю я, задом двигаюсь вперёд и тащу мешок картошки.       Понятное дело, что помогать мне никто не побежал: такой обзор! А вообще суп я готовила не впервые: моим кулинарным образованием занимались дедушка и дядя. Ученица из меня вышла талантливая, готовлю я вкусно, но редко. Историк заглядывает в вырез моей рубашки, думая, что айфон вот-вот вывалится. В том-то и дело, что не вывалится: грудь-то есть. Дима допивает чай, относит чашку в раковину и проверяет работу челюсти.       Сажусь чистить картошку, попутно читаю стихи из «Алисы в Стране Чудес»: — Варкалось. Хливкие шорьки? Пырялись по наве, И хрюкотали зелюки? , Как мюмзики в мове. О, бойся Бармаглота, сын! Он так свирлеп и дик, А в глуше рымит исполин — Злопастный Брандашмыг Но взял он меч, и взял он щит, Высоких полон дум. В глущобу путь его лежит Под дерево тумтум. Он стал под дерево и ждет, И вдруг граахнул гром — Летит ужасный Бармаглот И пылкает огнем! Раз-два, Раз-два! Горит трава, Взы-взы — стрижает меч, Ува! Ува! И голова Барабардает с плеч! О светозарный мальчик мой! Ты победил в бою! О храброславленный герой, Хвалу тебе пою! Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по нове, И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове, — стараюсь не обращать на странные взгляды Димы в мою сторону. Он и так в шоке, что из-за меня оказался без пяти зубов, — этой мысли усмехаюсь. После чищу картошку, по-итальянски нарезаю лук, чеснок, делаю зажарку для супа, нарезаю мясо и ставлю его вариться. Олег Сергеевич наблюдает за мной, как и Дима. Я готовлю с довольным лицом.       Олег Сергеевич ушёл в библиотеку, Дима отошёл от наркоза и в кои-то веки смог заговорить: — Много крови было, да? — интересуется он, от писклявого голоса не осталось и следа. Лишь какой-то странный низкий голос, вызывающий туман в голове, какое-то странное состояние. Я молча указываю на кровавые пятна, раздолбанный фортепиано и разбитые статуэтки и пялюсь в дыры, где несколько часов назад были зубы, кончик языка откушен по правде, я щурюсь от отвращения. — Ты испугалась? — меня ласково прижимают к себе, я даже не пытаюсь отстраниться в кои-то веки, наоборот, сама прижимаюсь. Голос создаёт ещё больше тумана в голове, ноги подкашиваются. Если бы Дима пел, хотя бы как в тот раз: «Я не улетаю по Deep Purple», — правда, тогда это было с визгом и забавным прищуром, от которого теперь лишь бинты на половину лица. — Нет, что ты… люблю мордобой, — говорю непривычно для самой себя, с кучей пауз.       Усмехаюсь своей расколотости с горечью и утыкаюсь к Диме носом между ключиц. Его тело горячее, тёплое, он закрывает меня всю собой, своими мощными руками, греет. На нём чей-то свитер грубой вязки, огромный и растянутый, под стать телу Димки. Качок выдыхает мне на волосы, я слабо улыбаюсь этому приятному дыханию. Кинулся он на Олега из-за ревности, и я виновата, но ни один из них не подумал оскорбить меня в этой драке, никто не счёл меня виноватой, хотя оба знают, кто я на самом деле. Я стояла, погрузившись с головой в эти объятия, неловко обняла следом. Моих рук хватило лишь настолько, чтобы обхватить Диму за бока. Мне никогда ещё не было так холодно и так тепло. Почему Дима и Олег Сергеевич понимали меня? Может, они видели меня насквозь? Или верили в лучшее? В них, как в женщинах, как просто в любящих людях не угасала вера в лучшие человеческие качества. Идиоты. Два идиота. POV|Олег.       Я вышел из библиотеки, застав картину Репина: Дима обнимает Олю, она прижимается к нему, обнимает его сама. Качок кажется действительно мощным и огромным — до сих пор удивляюсь, как выбил ему пять зубов, а тот ещё и кончик языка себе откусил. Я сломал ему нос и набил шишку, раздолбал половину лица. Как он поедет домой, не знаю. Вообще, что нашло на меня, не понимаю, не понял даже тогда, пока мы ехали в машине. Там мы молчали, ибо Диме разговаривать пока запретили.       Дима чувствовал ситуацию. Я думал, такие, как он, всю жизнь будут мечтать о таком объятии, но никогда не сделают. Но он сделал почему-то… Я стоял, завидуя ему и ревнуя. Он обнимает существо дьявольской натуры; я видел, как Олины волосы слегка вздрагивали от тёплого дыхания качка. Оля сама к нему жмётся… Почему бы это? Я был полон вопросов, вспомнил нашу эффектную драку, осмотрел комнату: впечатление, будто ничего ещё не кончилось. Всё в крови, осколках, щепках. Дима этой дракой пробудил во мне силу, пробил какой-то поток энергии. А может, Оля так на меня влияет, что я стою сейчас с уехавшей крышей. Последняя просто помахала мне ручкой и сказала: «Адьёс, амигос!». У Димы из рабочего только один глаз, второй распух и стал темно-синим, с желтоватым, похожим на переспелую сливу.       Смотрю на ковёр и вижу кровь. Кровь качка на греческом ковре… Мне становится смешно, кровь уже потемнела, а я вспоминаю, с какой яростью вписывал голову Димы в пол гостиной. Вспоминаю восторженное лицо Оли, какое удовольствие от драки она получала. Женщинам это на самом деле нравится?       Минут через пять Оля вылезает из объятий Димы, послушный качок отпускает её, ласково глядя. Оля проверяет готовность супа, включает диск на DVD и заваливается в кресло, поджав под себя ноги. Вид у неё убитый: — Через сколько будет готов суп? — интересуюсь я серьёзно.       Не понимаю: играет она или нет? Может, бывают дни, когда она устаёт от себя самой? Устаёт выделываться? Устаёт быть «мастером в дубильне» и быть «отделываемой шкуркой» одновременно? Я всматривался в её лицо, как заворожённо она смотрит в экран, слушает музыку из фильма «Кладбище домашних животных», тихо лопочет себе под нос о том, что будут смерть, кровь, а «земля жёстче человеческого сердца». Не понимаю, зачем Оля смотрит фильмы, где главные герои, по её мнению, идиоты. Дима садится рядом на диван, Оля смотрит на него: — Суп будет готов минут через тридцать, — поднимается и закидывает зажарку в бульон, добавляет лавровые листья, молотый перец, помешивает и закрывает наполовину крышкой. Пахнет вкусно, я ощущаю, как скапливаются слюни у меня во рту. Оля с безмятежным лицом садится в кресло и смотрит фильм дальше. Я вышел на балкон и вдохнул свежего воздуха, насколько позволяла тугая повязка, спина горела от лекарств, поэтому сутулиться не получалось. Я осматривался вокруг, наблюдая крыши домов, окна, лес, забор, отгораживающий коттеджный посёлок от ненужного. Высокий, кирпичный, словно здесь тюрьма, а этот мир ведом только нам. У каждого тут свой маленький рай. А может, и тюрьма. Но даже рая бывает мало. Это уж вовсе нужно быть скрягой… Я осматриваюсь опять. Бледно-жёлтое небо и мутное солнце, как дырка на полотне. На крышах лежит мокрый снег, мне нравится, когда зима с мягким климатом, а снег твердый, он начинает скатываться, создавая необычные фигуры. Если выходить сюда на закате или в сумерки, кажется, что солнце разлилось огнём и спалило до тла лес, оставляя лишь чёрные стволы с ветвями. И ночь поднимается на небо; остатки аквамарина неспешно поглощались тьмой, разбавлялись чёрным. Красиво. Жаль, что Вампиру никогда не понять красоты солнечного света. Он видит лишь его лучи, показывающиеся из-за фиолетовых туч золотыми полосами.       Возвращаюсь, застаю сцену, где кому-то разбило голову, оттуда вытекают мозги. Этот парень в красных шортах пытался предупредить этого загипнотизированного мистическим местом врача, который почти из всей своей семьи зомби сделал… Мысленно сокрушаюсь и проверяю суп сам. Пробую и чуть ли не проглатываю язык. Смотрю на Олю с вопросом: она точно готовила его сама? Пробую ещё раз: вкусно, чёрт подери… — Суп готов! — кричу я, выключая конфорку.